CC BY
100УДК 821.161.1.09
И. В. Александрова,
кандидат филологических наук доцент кафедры русской и зарубежной литературы Таврического национального университета им. В.И.Вернадского
«Школа злословия» Р. Б. Шеридана в русской комедии 1800 - 1820-х годов: особенности рецепции
В русско-европейском литературном диалоге первой трети XIX века немаловажную роль играла английская литература. Это касается не только поэзии и прозы, о чем написано множество литературоведческих работ, но и драматургии. Между тем, влияние английской драматургии на процесс становления русской комедии еще недостаточно исследован и оценен.
В контексте проблемы взаимосвязей русской и английской комедии представляется перспективным обращение к рецепции творчества Ричарда Бринсли Шеридана (Richard Brinsley Sheridan, 1751-1816) - английского драматурга, признанного классика английской сатирической комедии нравов, оказавшего достаточно ощутимое воздействие на развитие русской комедиографии первых десятилетий XIX века. Поскольку европейская репутация Шеридана базировалась прежде всего на его вершинном произведении -комедии «Школа злословия» («The School for Scandal») (1777), а другие пьесы драматурга стали известны русской публике значительно позже рассматриваемого периода, то восприятие русской литературой именно этой комедии стало предметом данного исследования.
Цель статьи - сопоставление «Школы злословия» с пьесами русских комедиографов первой четверти XIX века, что позволит выявить формы усвоения русской литературой образцов западноевропейской культуры, специфику интерпретации традиционных мотивов, способы трансформации «чужого» в «свое», пути становления национальной жанровой модели. Объектом исследования стали русские комедии 1800-1820-х годов, в которых рецепция пьесы Шеридана принимает характер совпадений на фабульном, мотивном и персонажном уровнях.
Вопрос о связях Р. Б. Шеридана с русской комедиографией и о влиянии традиций автора «Школы злословия» на творчество русских драматургов не получил до сих пор всестороннего
освещения в нашем литературоведении. Между тем, сопоставление творчества Шеридана с русскими комедиями 1800-1820-х годов даст возможность проследить межнациональные связи в единой системе мировой литературы XVIII - XIX веков.
Влияние шеридановского шедевра на русскую комедию первых десятилетий XIX века отмечалось в литературоведении [9, с. 12], однако только в виде констатации факта. Исключение составляет лишь комедия А. И. Писарева «Лукавин», попавшая в поле зрения Ю. В. Стенника [11, с. 235-236], М. О. Янковского [19, с. 43-45].
Интерес к творчеству Р. Б. Шеридана наблюдается в русском театре уже в XVIII веке. Вскоре после первого лондонского издания (1783) "Школы злословия" Екатериной II была предпринята попытка перевести ее на русский язык по немецкой переделке. Незавершенная комедия императрицы "Злоречивые, или Клеветники", с русифицированными именами персонажей и перенесением места действия в Россию, показала «пригодность» пьесы Шеридана для изображения русской действительности. В начале 1790-х годов появляется сразу два русских перевода известной комедии: "Школа клеветы, или Вкус пересудов других" (1791) анонимного автора всё по тому же немецкому переводу-посреднику и «Школа злословия» (1793) И. М. Муравьева-Апостола - с английского подлинного текста комедии. В 1823 году к пьесе Шеридана обращается будущий водевилист А. И. Писарев, который создает пятиактную стихотворную переделку под названием «Лукавин». Оба последних перевода до середины 1840-х годов время от времени шли на петербургской и московской сценах.
Проявление устойчивого интереса к Шеридану в России объясняется, на наш взгляд, созвучием его пьесы, изображавшей общественные пороки, жанровым исканиям русских комедиографов, их устремленности к созданию отечественной комедии нравов. Так, А. А. Шаховской в «Предисловии к "Полубарским затеям"», высоко оценивая творчество английского драматурга, отмечал, что он, как и почитаемый Шаховским Аристофан, пользовался «политической свободой», чтобы напасть на «зараженные нравы» «некоторых лондонских обществ» [16, с. 28]. Несколькими годами раньше И. М. Муравьев-Апостол, поместив в четвертом «Письме из Москвы в Нижний Новгород» спор о театре, устами одного из участников провозглашает: «Естьли комедия есть живое в лицах представление господствующих нравов, то каждый народ имеет свои собственные нравы и обычаи: Ифланд на театре своем представляет Немцов,
Шеридан Англичан...» [7, с. 179-180]. П. А. Вяземский, говоря о необходимости на отечественной сцене писателя, «который из нравов русских извлечет комические материалы, а из головы своей зиждительную мысль русской комедии», в качестве одного из выдающихся европейских комедиографов называет Шеридана [5, с. 202]. Таким образом, творчество Шеридана привлекало объективностью отраженной в нем картины нравов английского общества.
О переделке комедии Шеридана А. И. Писаревым нам приходилось писать ранее [1]. «Лукавин» - не единственная русская пьеса, написанная под воздействием шедевра Шеридана. Однако следы «присутствия» «Школы злословия» в текстах русских комедий первой трети XIX века в большей или меньшей степени латентны. Она отозвалась в творчестве русских комедиографов разнообразными откликами.
Писарев, п ер ед ел ывая английский источник в духе «склонения на русские нравы», сохранил основные сюжетные ходы, пожертвовав в угоду цельности интриги изображением «фона», т. е. социальной среды, взрастившей лицемера. Однако освоение именно этой сферы оказалось созвучным идейно-художественным исканиям других русских драматургов. Они сконцентрировали свое внимание на тех аспектах пьесы Шеридана, которые не привлекли автора «Лукавина»: на изображении сплетен и злословия как распространенного социального порока, выявлении их роли в жизни общества и судьбах отдельных людей, так как обозначенная проблема была актуальна не только для Англии конца XVIII столетия, но и для социальной жизни России. В свете формирования в начале XIX века национальной модели комедии нравов как первостепенной для русских авторов задачи интерес именно к этой области комедии Шеридана совершенно закономерен.
В «Школе злословия» в образе салона леди Снируэл создана миниатюрная модель английского высшего общества, мира, пружиной действия в котором является сплетня. Обитатели его -сборище завистников и злопыхателей, распространителей гнусной клеветы. Они считают себя вершителями чужих судеб и наслаждаются своим могуществом.
О том, насколько тема, поднятая Шериданом, была созвучна русской жизни, свидетельствует частота обращения к ней русских комедиографов. Сатирические фигуры сплетников и вестовщиков не раз появлялись на страницах их комедий и заняли свое место в галерее комедийных характеров. В одноактной пьесе Ф. В.
Ростопчина «Вести, или Убитый живой» (1808) именно сплетня запускает механизм действия. В числе участников конфликта автором изображены Пустяков и Набатова - московские любители распространять слухи и возводить наветы. Положительный персонаж, отец героини, негодует: «Половина города затем в нем и живет, чтоб вестьми питаться. Вестями есть фабрики, конторы и, смотря по людям, курс вестовой бывает ниже и выше, а в иных домах, как на Кяхте, делают вестям промен и спешат их с рук сбыть с барышом. При всяком известии о сражении и пустятся по городу, как почталионы в почтовый день, и примутся, как им угодно, производить в чины, в Кавалеры, в Герои, в трусы; отправлять на тот свет живых, возвращать оттуда мертвых; и на другой день множество карет, нагруженных вестьми, ложью и сплетнями, скачут радовать и печалить» [10, с. 41]. Мотив сплетни своеобразно коррелирует с семантикой «денег», «товара», «материальных благ». Автор сопрягает их воедино, подчеркивая, что распространение вестей и наветов - типичное явление русской действительности, обычное занятие для многих, форма существования и способ самоутверждения в обществе, что оперирование сплетнями и передача ложных слухов порой приносят значительные «моральные» дивиденды.
Своеобразное решение темы светского злоязычия можно обнаружить в комедии Н. И Хмельницкого «Говорун» (1817). Граф Звонов, Вестина, Вздоркина - распространители небылиц и инсинуаций, эта характеристика закреплена в семантике их фамилий. «Злословье и хвалы он мастер сочинять», - так аттестован главный герой пьесы [13, с. 421]. Однако Звонов, человек легкомысленный и недалекий, не участвует ни в каких интригах, хотя справедливо полагает, что
Язык для нас, сударь, всего дороже в свете;
В любви ли, в обществе ль, в ученом ли совете -
Искусным языком мы делать можем всё [13, с. 431].
В явлении 9 Хмельницкий наглядно показывает процесс рождения слухов и ложных толков: Звонов и пять старух-сплетниц злословят в адрес своих светских знакомых, перебивая друг друга, добавляя к сказанному свою информацию, соревнуясь в осведомленности в чужих делах. Автор осмысляет тему сплетни в модусе юмористического: другое отношение к этому явлению в рамках «легкой» комедии едва ли возможно.
Впрочем, сплетня в изображении русских комедиографов далеко не всегда столь безобидна. В одноактной стихотворной
комедии А. А. Шаховского «Тетушка, или Она не так глупа» (1821) Княгиня, характеризуя нравы светского общества, среди прочего отмечает значимость слова, его губительную силу для судеб и репутаций: «в свете даже малость, / Полслова, сущий вздор, нас могут погубить» [17, с. 156]. Драматург в этом же явлении приводит образчик светского злословия: Княгиня в разговоре с дочерью не без удовольствия и злорадства перебирает недостатки своих знакомых [17, с. 159].
Страсть к сплетням положительными героями комедии Шаховского «Любопытная, или Догадка невпопад» (1823) почитается серьезным пороком. Так, Задольская уверяет: «Обидней во сто раз быть сплетницей, ханжой, / Насмешницею, вестовщицей...» [15], чем объектом пересудов светских злопыхателей. Впрочем, она не слишком дорожит мнением света, считает себя вправе совершать поступки, которые, при всей их безвредности и невинности, могут «пищу дать вестовщиков уму».
Таким образом, тема, разрабатываемая Шериданом, была чрезвычайно актуальна для русской жизни первой трети XIX столетия, и «Школа злословия» могла обеспечить русским драматургам значимый импульс к раздумьям о нравственном состоянии современного им дворянского общества.
Влияние шеридановской пьесы явно ощущается в комедии А. А. Шаховского «Урок кокеткам, или Липецкие воды» (1815). К. Ю. Рогов определяет характер этого воздействия как «отсылки к "Школе злословия"» [9, с. 12], не называя формы проявления этих «отсылок».
Отрицательные персонажи «Липецких вод» граф Ольгин и графиня Лелева умны, хорошо образованны, критически настроены, но все добрые задатки своей натуры растрачивают на сплетни и интриги. Беспринципность, цинизм и эгоизм лежат в основе их поступков. С большой долей вероятности возможно предположить, что интрига, которую ведет графиня Лелева против добродетельных героев Оленьки и Пронского, подсказана одной из сюжетных линий английской комедии: негласная председательница школы клеветников леди Снируэл интригует против Чарлза, чтобы разлучить его с Марией и добиться его любви; распространяет слухи о привязанности Марии к Джозефу, чтобы тем вернее избавиться от ненавистной соперницы. Один из мотивов поступков леди Снируэл - реванш за свою некогда поруганную репутацию - сохраняется и в обрисовке кокетки из «Липецких вод». Вдобавок ко всему, графиня Лелева в надежде на сочувствие и расположение Пронского играет
перед ним роль невинно оклеветанной обществом, жертвы сплетников и злоязычников. Критикуя нравы света, она восклицает: А если попадусь я за мои грехи В собранье важных дам, на тетушку похожих, Которые от лет ударяясь в ханжество, В рассказах не щадя ни дружбу, ни родство, Бранят без милости проезжих и прохожих, Тогда пропала я; что может быть скучней Злословья, клеветы, и сплетней, и вестей, Которых никогда так много не бывало, Как нынче? [14, с.156-157].
Граф Ольгин аттестован Лелевой следующим образом: Злословью вашему нет меры, ни конца; Язык пустых людей всего на свете злее... [14, с. 260]. Злословие в обрисовке Шаховского - не невинное времяпрепровождение скучающей знати, а опасное явление социальной жизни. Склонность к злословию в этой интерпретации воспринимается не только как индивидуально-личностное свойство человека, но получает статус социально значимого качества (таким образом, автором сопрягаются социальное и этическое). Спор Пронского и графа Ольгина о роли и месте сплетен в жизни общества (д. IV, явл. 1) в определенной степени может рассматриваться как редуцированная параллель к дискуссии, которую ведут на протяжении пьесы Шеридана леди Снируэл и сэр Питер: если первая полагает, что «умному слову нужна колючка злости, чтобы зацепиться» [18, с. 273], то второй уверен, что «истинное остроумие всегда сродни добродушию» [18, с. 289].
Характерология Шеридана тоже оказалась привлекательна для русских драматургов.
Давно замечено, что Шеридан, разрабатывая сюжет развенчания «ложного друга» семьи, ориентируется на центральную коллизию и характер заглавного героя мольеровского «Тартюфа». Ощутимое влияние Мольера на автора «Школы злословия» обнаруживает А. Н. Веселовский [4, с. 872-873]. Позже исследователи неоднократно обращали внимание на эту связь двух пьес (см., напр.: [3, с. 5-13], где Джозеф Сэрфес прямо назван «англизированным Тартюфом»). Вместе с тем шеридановский характер лицемера имеет свою специфику. Драматург создает светский вариант образа фарисея. Джозеф - воплощение коварства и цинизма, определяющих жизнь высших кругов английского общества.
В русской комедии исследуемой эпохи образ лицемера в сходной огласовке появится в комедиях П. А. Катенина «Сплетни» и М. Н. Загоскина «Добрый малый» (обе - 1820), центральной проблемой которых становится соотношение ума и моральных качеств личности. Обе пьесы представляют собой вольные переделки комедии Ж.-Б.-Л. Грессе «Злой» (<^е Мй^апЬ) (1747), однако влияние пьесы Шеридана ощущается и здесь. Если Грессе изображал человека не просто «злого», но остроумного, ироничного, не лишенного определенного обаяния, то герои Катенина и Загоскина всякое обаяние утрачивают, и в этом отношении вызывают ассоциации с персонажем Шеридана. Вельского («Добрый малый») оценивают как образец добропорядочности и рассудительности, считают хорошим товарищем, «умницей» и «добрым малым». На самом деле он карточный шулер, пускающий по миру двоюродного брата, лжец, пьяница, при этом свою безнравственность прикрывает «правильными» назидательными сентенциями. Герой Катенина при внешней респектабельности столь же расчетлив, эгоистичен, способен на низкие поступки (в его арсенале - сплетни, клевета, анонимное письмо) и также преуспел в софистике, но его светское злословие облечено в форму «вольнодумия» (подробнее см.: [2]). В финале читателя/зрителя ждет традиционное посрамление лицемера.
Для А. И. Писарева, переделавшего в 1823 году «Школу злословия» для русской сцены, тоже не прошли даром уроки Шеридана в области характерологии (хотя и опосредованные переводом Муравьева-Апостола, по тексту которого осуществлена стихотворная переделка Писарева). Год спустя в комедии «Наследница» Писарев создал характер, который заставляет вспомнить шеридановского «добросердечного мота» Чарльза Сэрфеса: Любим Делаварский, - легкомысленный шалун («занят лишь собой, притом непостоянен / И резов, как дитя» [8, с. 586]), светский повеса, преуспевший в «науке страсти нежной», но независимость от мнений света, отсутствие стремления выгодной женитьбой поправить свое материальное положение придают ему необычайное обаяние. Подобный персонаж появится в раннем творчестве Грибоедова: в комедии «Молодые супруги» Арист -человек, попавший под влияние светских «правил» жизни и проявляющий свои легкомыслие и импульсивность; однако он обладает благородством и четкими представлениями о нравственности. Такой герой отнюдь не был распространен в русской комедии первых десятилетий XIX века, ориентирующейся в сфере
создания характера по большей части на классицистическую однонаправленность и статичность. Драматурги, таким образом, идут по пути усовершенствования комедийного характера, привнесения в него черт психологизма и многоплановости. Правда, названные герои действуют в поле «легкой» комедии, далекой от освещения социальных проблем, но сам факт усложнения комедийного образа положительного героя показателен в плане решения вопроса о путях становления русской комедиографии.
Думается, что некоторые образы и сцены «Горя от ума» тоже несут на себе печать воздействия «Школы злословия».
В начале комедии Фамусов характеризует Чацкого так, как мог бы быть аттестован Чарльз Сэрфес: «этот франт-приятель; / Отъявлен мотом, сорванцом» [6, с. 33], однако основная коллизия пьесы не связана с исправлением светского повесы. Автор напряженно размышляет над ролью слова в жизни общества. Чацкому, герою-просветителю, горячо верящему в силу слова, пламенного словесного выражения высоких мыслей и чувств, противостоят те, кто поставил слово на службу своим низменным интересам, клеветники, губители добрых имен и репутаций. Молчалин - «ложный друг», лицемер - в определенной степени близок образу Джозефа Сэрфеса, но секретарь Фамусова не плетет интриг, лишь простодушно выполняет «завет» отца, а его лицемерие распространяется только на сферу личных отношений.
Грибоедов вслед за Шериданом мастерски реконструировал механизм рождения сплетни. В салоне леди Снируэл рассказывают историю о том, как старая глухая леди, недослышав обсуждаемые новости, чудовищно переиначила их, и наутро в городе распространилась гнусная клевета, стоившая репутации некоей молодой особе. В ином варианте мотив формирования слухов развернут в 5 действии «Школы злословия». Завсегдатаи салона во главе с леди Снируэл один за другим появляются в доме сэра Питера, чтобы выведать подробности скандального происшествия с участием супругов Тизл и братьев Сэрфесов. Никто ничего толком не знает, но это не мешает сплетникам с лихвой восполнить недостающую информацию плодами своей бурной фантазии. И вот уже сплетня увеличивается, как снежный ком, обрастая поистине невероятными деталями. И уже неважно, кто первым пустил ее, кто подхватил и развил. Сплетня по природе своей коллективна и анонимна. Рождение сплетни, наглядно показанное Грибоедовым, воспроизводит изображенный Шериданом процесс. Походя, в сердцах брошенная Софьей фраза о сумасшествии Чацкого,
имеющая фигуральный смысл, подхватывается жадным до вестей господином Н., передается господину Д. (само именование этих персонажей не фамилиями, а лишь начальными буквами подчеркивает мысль об анонимности сплетни), затем в устах Загорецкого обрастает совершенно фантастическими деталями, распространяется дальше, от одного гостя к другому. Все вносят свою лепту, поэтому столь закономерен ответ Натальи Дмитриевны на вопрос, «кто первый разгласил» о безумии Чацкого: «Ах, друг мой, все!» [6, с. 91]. По такому же принципу построен эпизод рождения клеветы о пьянстве Чацкого (Д. 4, явл. 21). Весомую роль в распространении сплетни, как и у Шеридана, играет глухота: глухая старуха Хрюмина искажает услышанное до неузнаваемости. У Грибоедова этот мотив поддержан также фамилией Тугоуховские и фигурой князя, появляющегося на сцене со слуховой трубкой в руках. Эти эпизоды могут в определенной мере быть восприняты как аллюзии на «Школу злословия», однако русский драматург углубляет обозначенные мотивы и привносит в их реализацию трагическое звучание. Оклеветанный Чацкий становится героем не столько комедии, сколько трагикомедии. Не случайно мотив сплетни соотнесен с семантикой «оружия»: «Злые языки страшнее пистолета» [6, с. 56], - говорит Молчалин.
Отсутствие прямых текстуальных совпадений отнюдь не отменяет возможной ориентации автора «Горя от ума» на «Школу злословия». По справедливому замечанию Ю. Н. Тынянова, «"влияния" оказываются явлениями разнородными. Движущийся в определенном направлении писатель находит аналогичные направления в иноземных литературах и привлекает их результаты. Либо он ищет материалов и в этих поисках привлекает иноземные материалы. Своя литература определяет выбор и значение того и другого» [12, с. 96].
Таким образом, хотя в русских пьесах 1800-1820-х годов нет прямых реминисценций из «Школы злословия» и текстуальных совпадений с нею, однако переклички мотивов, фабульных узлов, характеристик персонажей свидетельствуют о том, что русские комедиографы держали в поле зрения комедию Шеридана, вступая с нею в своеобразный творческий диалог. В результате в русской комедиографии первой трети XIX века появляются оригинальные версии шеридановских мотивов и характеров, происходит актуализация социально-нравственных проблем, значимых для русской действительности исследуемой эпохи. В русских комедиях нашли отражение важнейшие тенденции развития общественной
психологии и идеологии 1800 - 1820-х годов. У разных авторов на первый план выдвигаются разные стратегии в творческом освоении английской комедии, и это не в последнюю очередь зависит от идейных позиций и эстетических предпочтений русских комедиографов.
Впоследствии тема роли светского злоязычия и клеветы в жизни человека получит оригинальное воплощение в драме М. Ю. Лермонтова «Маскарад». В границах же комедийного жанра пьеса Шеридана отзовется сходством сюжетных мотивов и некоторых персонажей в комедии А. Н. Островского «На всякого мудреца довольно простоты».
Литература
1. Александрова И. В. Комедия А. И. Писарева «Лукавин»
- русский вариант «Школы злословия» Р Б. Шеридана [Текст] / И. В. Александрова // Свп~ова лп~ература на перехресл культур i цив^зацм : Збiрник наукових праць. - Вип. 4. - Фмферополь : Кримський Аржв, 2012.
- С. 6-17.
2. Александрова И. В. Проблема «злого ума» в комедии 1800-1820-х годов [Текст] / И. В. Александрова // Схщнослов'янська фтолопя : зб. наук. праць. - Сер. «Лп"ературознавство». - Горивка : Вид-во ГДП11М, 2009. - Вип. 15. - С. 108-117.
3. Алексеев М. П. Шеридан и его «Школа злословия» [Текст] / М. П. Алексеев // Шеридан Р. Школа злословия. Комедия в 3 действиях (14 картинах). Сборник материалов к спектаклю «Школа злословия» в Государственном театре комедии, поставленному 25 апреля 1937 г. - Л. : [Б/и], 1937. - С. 5-13.
4. Веселовский А. Н. Век Просвещения в Англии [Текст] / А. Н. Веселовский // Всеобщая история литературы / Под ред. В. Ф. Корша и А.И. Кирпичникова. - Т. 3. - Ч. 1. - СПб. : Изд. Карла Риккера, 1888. - С. 802-884.
5. Вяземский П. А. Эстетика и литературная критика [Текст] / Вяземский П. А. - М. : Искусство, 1984. - 458 с.
6. Грибоедов А. С. Горе от ума [Текст] / А. С. Грибоедов // Грибоедов А. С. Полн. собр. соч. : В 3 т. - Т. 1 : Горе от ума. - СПб. : Нотабене, 1995. - 350 с.
7. Муравьев-Апостол И. М. Письма из Москвы в Нижний Новгород (Письмо четвертое) [Текст] / И. М. Муравьев-Апостол //Критика первой четверти XIX века / Сост., вступ. ст. и примеч. М. Л. Майофис, А. Р Курилкина. - М. : ООО «Изд-во Олимп» : ООО «Изд-во АСТ», 2002. - С. 173-184.
8. Писарев А. И. Наследница [Текст] / А. И. Писарев // Стихотворная комедия, комическая опера, водевиль конца XVIII - начала XIX века : В 2 т. - Т. 2 : XIX век / Вст. ст., подг. текста и примеч. А. А. Гозенпуда. - Л. : Сов. писатель, 1990. -С. 581-621.
9. Рогов К. Ю. Идея «комедии нравов» в начале Х1Х века в России : автореф. дис. на соискание степени канд. филол. наук : спец. 10.01.01 «Русская литература» / К. Ю. Рогов. - М., 1992. - 16 с.
10. Ростопчин Ф. В. Вести, или Убитый живой [Текст] // Сочинения Ф. В. Ростопчина / Ф. В. Ростопчин. - СПБ. : Изд. А. Смирдина, 1853. - С. 38-67.
11. Стенник Ю. В. Комедия 1800-1820-х годов [Текст] / Ю. В. Стенник // История русской драматургии. XVII - первая половина XIX века. - Л. : Наука, 1982. - С. 221-238.
12. Тынянов Ю. Н. «Аргивяне», неизданная трагедия Кюхельбекера [Текст] / Ю. Н.Тынянов // Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. - М. : Наука, 1977. - С. 93-117.
13. Хмельницкий Н. И. Говорун [Текст] / Н. И. Хмельницкий // Стихотворная комедия, комическая опера, водевиль конца XVIII - начала XIX века : В 2 т. - Т. 2 : XIX век / Вст. ст., подг. текста и примеч. А. А. Гозенпуда. - Л. : Сов. писатель, 1990. - С. 421-450.
14. Шаховской А. А. Комедии. Стихотворения [Текст] / А. А. Шаховской. - Л. : Сов. писатель, 1961. - 828 с.
15. Шаховской А. А. Любопытная, или Догадка невпопад. Новая комедия в вольных стихах [Рукопись] /А. А. Шаховской. - РО СПбТБ, I. XII. 6. 164. № 6829. Пагинация в рукописи отсутствует.
16. Шаховской А. А. Предисловие к «Полубарским затеям» [Текст] / А. А. Шаховской // Сын Отечества. - 1820. - № 13. - С. 11-26.
17. Шаховской А. А. Тетушка, или Она не так глупа [Текст] / А. А. Шаховской // Букет, карманная книжка для любителей и любительниц театра. - СПб. : изд. Е. Аладьиным в типогр. медиц. департамента Министерства внутренних дел, 1829. - С. 141-227.
18. Шеридан Р Б. Драматические произведения [Текст] / Р Б. Шеридан. - М. : Искусство, 1956. - 484 с.
19. Янковский М. О. Стихотворная комедия конца XVIII -начала XIX в. [Текст] / М. О. Янковский // Стихотворная комедия конца XVIII - начала XIX в. / Вст. статья, подг. текста и примечания М. О.
Янковского. - М. ; Л. : Советский писатель, 1964. - С. 5-66.
