CC BY
670
С Т А Т Ь И
А.И. Еремин
«ШАНТАЖ, НЕБЫВАЛЫЙ В РОССИИ»:
КАЗУС НА ИСПЫТАНИЯХ ЗРЕЛОСТИ В ОРЛОВСКОЙ МУЖСКОЙ ГИМНАЗИИ (1899 г.)
На рубеже Х1Х-ХХ вв. огульная критика классического образования, казалось, вынесла суровый приговор русской гимназии. В самом деле, возможно ли было иначе относиться к школе, в которой учащиеся кончали жизнь самоубийством после провала на экзаменах? В спорах вокруг ее реальных и мнимых недостатков мнения сходились в том, что экзамены не способствуют выявлению достойнейших, а оценки не являются надежным критерием знаний. Испытания зрелости - выпускные экзамены за курс классической гимназии на получение аттестата зрелости - представлялись как не оправданная, искусственная преграда для молодежи.
Г имназические экзамены, при всей строгости процедур, имели подводные рифы личных предпочтений и произвола, разнообразные, способы само- и взаимопомощи школяров, оставались делом все же обыденным. Но стоило резко изменить привычный порядок, отработанные практикой и узаконенные обычаем способы его нарушения, как менялось значение казавшихся незыблемыми нравственных норм.
Так произошло во время испытаний зрелости в мае 1899 г. в Орловской мужской гимназии.
При проверке экзаменационных работ по латыни часть из них оказались одинаковыми. Возникло подозрение: тема была известна гимназис-там-выпускникам заранее. Один из них, 20-летний Болеслав Запольский, заявил директору, что узнал тему, подкупив его сына, и обо всем сообщит попечителю Московского учебного округа. «Шантажом небывалым в России» назвал этот демарш гимназиста директор гимназии статский советник Осип Антонович Петрученко.
Разбирательство установило, а Запольский признал, что он донес ложно. Экзаменационный инцидент, получив огласку, вырос в скандал. В дознание оказались вовлечены все учащиеся выпускного VIII класса, их родственники и знакомые, преподаватели и служители гимназии, начальство Московского учебного округа. Слух о происшествии вышел из стен гимназии, распространился по губернскому городу, дошел до губернатора и разнесся по городам и весям. При выяснении того, как стало известно
экзаменационное задание, вскрылись такие реалии гимназического образования, о которых начальство учебного округа и гимназии по обоюдному согласию промолчало. Всплыли детали, скрытые и явные противоречия и конфликты, личные интересы, черты мышления и поведения, в повседневной, обыденной жизни не проявлявшиеся и не замечавшиеся.
Ведомственной делопроизводственной казуистикой все произошедшее на испытаниях зрелости было сведено к «шантажу Запольского». Ход и результаты разбирательства представлены разнообразной документацией, отобранной директором гимназии1.
Чтобы понять, насколько случай и сложившиеся обстоятельства повлияли на выбор линии поведения участниками экзаменационного скандала, требуется выйти за рамки описания самого происшествия и присмотреться к тому, как в предреволюционной России складывались повседневные взаимоотношения между людьми в средних учебных заведениях Министерства народного просвещения.
* * *
На рубеже веков гимназии являлись самыми популярными средними учебными заведениями в России. На глазах менялся социальный состав учащихся в сторону его демократизации, не хватало мест для приема всех желавших и способных учиться в них. В исторической литературе это обычно объясняется правительственным регулированием социального состава будущих абитуриентов высших учебных заведений, соответственно - и их студентов.
Чем же классическое образование так притягивало российских юношей, их родителей и всех их родственников, ближних и дальних?
Главная привлекательность гимназий (она и определяла нехватку мест в них) заключалась в праве, которое получали ее успешно окончившие VIII класс выпускники вместе с аттестатом зрелости, - праве на зачисление на любой факультет университета без вступительных экзаменов, по конкурсу аттестатов. Не знания, а именно аттестат стал целью и мечтой молодых людей и их близких. Мало кому удавалось пройти курс обучения, ни разу не оставшись на второй год. Те, кто доходил до VIII класса, чувствовали себя уже в передней университета, окружающие смотрели на них как на будущих студентов. Официально и в обиходе этих учащихся называли абитуриентами (в переводе с латинского - «кончающий курс в учебном заведении»).
Важнейшей частью гимназического образования были различные экзамены, проводившиеся на основе подробных «Правил об испытаниях учеников гимназий и прогимназий ведомства Министерства народного просвещения» от 12 марта 1891 г. В ежегодных циркулярах попечителей учебных округов о проведении выпускных испытаний сохранение экзаменационных заданий в секрете от экзаменующихся рассматривалось как
соблюдение служебной тайны: «4) По две темы для испытания для учеников VIII и VI классов <...> по всем предметам <...> должны быть представлены в Управление Округом в особо запечатанных конвертах не позднее
15 марта. <...> 5) Точные копии с тем, представленных в Управление Округом на утверждение, должны храниться у начальника учебного заведения»2.
В 1899 г., как и всегда, утвержденные темы были возвращены директору с дополнительными разъяснениями: «Препровождая при сем список тем <...> честь имею покорнейше просить Вас, Милостивый Государь, принять меры к тому, чтобы тексты были приготовлены в необходимом количестве и отнюдь не были заранее известны ученикам»3.
На экзаменах велось обязательное протоколирование. По каждому экзамену составлялось два протокола: Наблюдательной и Испытательной комиссий. В обе входили одни и те же должностные лица гимназии: директор, инспектор (второе должностное лицо гимназии, отвечавшее за порядок и дисциплину, руководившее работой классных наставников и классных надзирателей), четыре преподавателя. Письменные работы выполнялись на бланках гимназии, проверялись Испытательной комиссией во главе с директором, итоговая оценка заверялась подписью директора и печатью гимназии. По окончании испытаний все письменные работы из всех гимназий направлялись в канцелярии учебных округов, где передавались на рецензирование известным специалистам, обычно профессорам университета (с оплатой за счет гимназии). Отзывы эти зачитывались в заседаниях попечительских советов учебных округов, по ним принимались постановления, которые затем вместе с отзывами рассылались по гимназиям и пересылались в Министерство народного просвещения, где составлялся отчет об экзаменах по всей России.
Наибольшее значение имели отзывы именно по латинскому и греческому зыкам. Тут происходил, по сути, «двойной экзамен» зрелости: учеников и учителей, которые в работах учеников обязаны были не только указать на ошибку и исправить ее на полях, но и сопроводить оценку отзывом (в несколько строк) об экзаменационной работе в целом (иногда к отзыву добавлялись комментарии и замечания других членов Испытательной комиссии). А так как эти отзывы публиковались, то силой печатного слова преподаватель, сам допустивший ошибку, выставлялся на посмешище перед всей образованной Россией. Подобное происходило и с другими работами: на экзаменах по русскому языку и математике. Но в них вероятность таких промахов, ошибок самих преподавателей, была много ниже.
В Московском учебном округе отчеты рецензентов о проверке экзаменационных работ выпускников 1887-1895 гг. публиковались в специальном издании по каждой из 27 -ми входивших в учебный округ гимназий, по всем письменным экзаменам4. Преподаватели были заинтересованы в успешной сдаче экзаменов. В противном случае преподаватель мог предстать в нежелательном свете перед коллегами, родителями, учащимися, а особенно в глазах начальства. Об этом знали в министерстве и учебных округах, писалось в «Журнале Министерства народного просвещения».
В воспоминаниях бывших гимназистов встречаются примеры неформальной поддержки со стороны преподавателей, что выражалось в ознакомлении с темой задания, подсказках, завышенных оценках и расценивалось как доброе отношение к экзаменовавшимся. Владимирский гимназист 1902-1911 гг. М.В. Косаткин вспоминал: «Сочинение было легко и успешно написано всеми учениками, так как наш преподаватель С.К. Шестаков нам заранее прозрачно намекал на нее и эту тему подробно прорабатывал с нами... На устном экзамене по математике нам очень помог директор С.Ю. Беллевич, подсказывая ответы как председатель комиссии, признавая достаточными сами ответы, всячески помогая сдать успешно этот экзамен»5.
Есть свидетельства и о корысти экзаменаторов. Директор Орловской гимназии И.М. Белоруссов (1884-1897 гг.) - автор гимназических учебников по русской словесности и местный общественный деятель - был отправлен в отставку сразу по выслуге пенсии. Ибо за ним тянулись сплетни об изящных поборах с родителей гимназистов: он якобы предлагал обеспокоенным родителям «пари» на некую сумму, что отпрыск тот или иной экзамен сдаст6.
Экзамен по латинскому языку в 1899 г. в Орловской мужской гимназии, судя по протоколу Наблюдательной комиссии, ничем не отличался от проведенных в предыдущие годы. 30 апреля, как и всегда, около 10-ти часов утра в гимнастическом зале гимназии собрались все экзаменовавшиеся. После зачтения параграфов из «Правил об испытаниях» и общей молитвы им была объявлена утвержденная окружным начальством тема, розданы листы с латинским текстом для перевода. Это был отрывок из 7-й главы 26-й книги сочинения Тита Ливия «Римская история от основания города». Наблюдательная комиссия нарушений и происшествий не заметила и в протоколе не зафиксировала. Однако при проверке обнаружилось сходство семи работ гимназистов двух VIII классов, основного и параллельного отделений, с текстом перевода из хрестоматии древних авторов под редакцией П. Адрианова. А именно: одного ученика основного класса, где латынь преподавал статский советник И.Ф. Щадек, и шести учеников параллельного класса, где преподавал статский советник И.И. Колянковский. (В Орловской мужской гимназии, как и в других гимназиях, были два отделения - основное и параллельное; классы параллельного отделения были, как правило, и слабее по подготовке, и более демократичными по социальному составу).
* * *
Получив протокол Испытательной комиссии, директор гимназии Осип Антонович Петрученко, сам преподававший древние и новые языки, «произвел дознание» среди учащихся, чьи работы вызвали подозрение. «Из допроса, сделанного им в тот же день <...> выяснилось, - отмечено в протоколе комиссии, - что ученики в последние недели, предшествовавшие началу испытаний, собирались по партиям, занимались переводом
множества отрывков из Ливия, при чем, по-видимому, пользовались русским переводом; таким образом, ими случайно мог быть переведен тот отрывок, который им был предложен на испытании зрелости. Вместе с этим, названные ученики решительно отрицали, что им заранее был известен отрывок, который будет им предложен на испытании, и что они именно с этой целью готовили указанный отрывок»7.
На следующий день, 1 мая, Испытательной комиссией были повторно прочитаны и сличены все работы. Как проходило заседание комиссии, скрыто за трафаретной фразой «состоялся оживленный обмен мнениями». Наибольшего напряжения он достиг, когда пришлось соединять взаимоисключающие утверждения о том, «что вышеупомянутым ученикам перевод предложенного отрывка был заранее уже известен», но «остальным перевод предложенного отрывка заранее не был известен». На этом месте в тексте изменился почерк: произошла смена секретаря, ведшего протокол. За этим последовала констатация противоречия, своим подтекстом обращенная к директору: «<...> Тема никоим образом не могла сделаться известной ученикам потому, что ни до отсылки ее в Округ, ни во время этой отсылки, так как пакет с темами был законвертован, запечатан и зашит в присутствии директора и сдан в тот же день на почту, ни после одобрения ее начальством; далее она не могла им сделаться известной при литографировании ее, происходившем в присутствии и под наблюдением г. инспектора; тема по греческому языку для VIII класса и по латинскому для VII класса, находившиеся с темой по латинскому языку для VIII класса в одном пакете под двумя замками, вовсе, как то видно из работ, не были заранее известны ученикам и, наконец, в-четвертых, ни один из названных учеников, работы которых вызывают подозрения, не был пойман с поличным во время письменного испытания <...>». В итоге члены Испытательной комиссии решили сор из избы не выносить, приняв постановление: «<...> предварительное ознакомление означенных учеников с переводом заданного на экзамене отрывка признать случайным, а потому новой работы для испытания по латинскому языку не назначать»8.
Директор, тем не менее, вознамерился выяснить, что же за случай был так благосклонен к гимназистам. И продолжил «дознание» с еще большим упорством: искал противоречия в рапортах преподавателей, брал повторные объяснения и перепроверял их показаниями ночного сторожа. Вопреки решению Педагогического совета гимназии, одобрившего постановление Испытательной комиссии, он объявил, что уличенные в списывании не будут допущены к дальнейшим экзаменам.
И тут один из них, Болеслав Запольский - учащийся VIII параллельного класса, - 10 мая, за два дня до начала устных экзаменов, заявил директору, что узнал тему от его сына, заплатив тому 50 руб., и об этом он сообщит попечителю округа. Гимназист рассчитывал испугать директора, однако просчитался: тот продолжил «дознание» с утроенной энергией. Не допущенный к экзаменам, Запольский, посоветовавшись с товарища-
ми по классу, написал и 13 мая отправил жалобу попечителю округа действительному статскому советнику Павлу Алексеевичу Некрасову (1898— 1905 гг.). Уже известный ученый, доктор чистой математики, Некрасов был назначен на должность попечителя Московского учебного округа 10 марта 1898 г. (Кстати, он дважды на разных должностях менял одного и того же предшественника - доктора гражданского права Н.П. Боголепова: в 1893 г. -как ректора Московского университета, в 1898 г. - как попечителя учебного округа, назначенного министром народного просвещения).
Но уже 15 мая - после «очной ставки» в присутствии инспектора гимназии статского советника И.И. Гавельки - посулами, данными под честное слово, не препятствовать переходу в другую гимназию и написать хороший отзыв («свидетельство об успехах и поведении») Петрученко склонил Запольского к признанию, что тот оговорил его сына.
16 мая в Управление Московского учебного округа ушло краткое донесение директора гимназии Петрученко с просьбой утвердить и результаты экзамена, и решение о недопущении Запольского к дальнейшим испытаниям. Однако туда же поступила и жалоба Запольского.
Некрасов дал делу ход: в Орел был командирован инспектор учебного округа, с директора гимназии было затребовано подробное донесение.
18-19 мая в Орле производил разбирательство инспектор Московского учебного округа статский советник Е.И. Сыроечковский.
Смотрел ли инспектор работы учеников, в материалах дела не указано. Зато отмечено, что он встречался с бывшим директором Белоруссо-вым, который передал письмо попечителю учебного округа Некрасову.
Должностные лица Московского учебного округа не встали на сторону своих орловских подчиненных. В данном случае интересы ведомства, честь мундира, служебное соответствие молодого директора измерялись их соответствием закону. Сознавая это, Петрученко в посланном на имя попечителя округа «Докладе по делу о теме по латинскому языку» написал: «Если сын выкрал и продал тему (за 50 руб.), то я удалю его не только из гимназии, но и из моего дома прогоню на все четыре стороны»9. Сыроечковский не был «вполне откровенен» с директором: в присутствии инспектора гимназии он заявил, что, по показаниям одного ученика (не назвав его фамилии), тема была известна всем ученикам параллельного класса.
Так в Управлении учебного округа узнали о поголовном списывании учащимися VIII класса Орловской мужской гимназии на экзамене по латинскому языку. Педагогическое сообщество гимназии, по сути, было уличено в попытке скрыть подлинные размеры происшествия.
20 мая в 6 часов вечера по телеграфу в Орел пришло распоряжение попечителя округа Некрасова «Всем ученикам и экстернам прошу дать новую тему по латинскому языку». Переэкзаменовка была назначена на следующий день. Вопреки обычному правилу, не на 10, а на 9 часов утра. Запольский на нее допущен не был.
Экзамен по новой теме успешно выдержали все восьмиклассники.
Общим мотивом действий должностных лиц ведомства просвещения при проведении разбирательства было желание избежать скандала. Но способы его недопущения виделись сторонам по-разному. Для начальства учебного округа главным было выяснить, как стала известна тема, в зависимости от чего определить наказание Запольскому и возможным другим виновным. Петрученко попытался свести дело к исключению За-польского из гимназии решением попечителя округа.
Запольский, со своей стороны, хорошо знал (кто-то хорошо «просветил» его на сей счет), сколь нежелательно для чиновников, сколь опасно для их карьеры всякое сутяжничество, а потому угрожал директору продолжением разбирательства.
Дворянин Болеслав Запольский-Довнар родился в 1879 г., был римско-католического вероисповедания. Его отец получал маленькое жалование на частной службе в С.-Петербурге. Болеслав постоянно проживал в Твери: у старшей сестры Марии Казимировны, жены судебного следователя. Орловская гимназия для Запольского была пятой по счету в его «гимназической карьере». В Орле он содержал себя отчасти на собственные средства (давал частные уроки школярам младших классов, а также экзаменовавшимся при гимназии на звание домашнего учителя, акушерки и т.п.), отчасти на пособие от местного благотворительного общества.
Помимо него, активными участниками скандальной истории стали преподаватели и гимназисты, стремившиеся избежать любых негативных для себя последствий.
Более других был заинтересован в скандале бывший директор Бело-руссов. Запольский встречался с ним перед тем, как направить жалобу попечителю округа. Вероятно, именно Белоруссов явился «наставником» гимназиста-доносчика.
Между директором прежним и действовавшим существовала неприязнь, особенно ими не скрывавшаяся. Факт отставки Белоруссова в 1897 г. сразу по выслуге пенсии орловское общество расценило, и вполне справедливо, как недоверие со стороны попечителя Московского учебного округа. По существовавшему негласному правилу, при назначении чиновникам давались устные рекомендации, о которых, согласно служебным приличиям, не было принято писать. Именно с исполнения этих наставлений начиналась служебная деятельность нового начальства. При назначении директором Орловской мужской гимназии (с должности директора Рязанской прогимназии) 41 -летний Петрученко получил конкретные пожелания и указания насчет того, чем его деятельность на этой должности, заметной и привлекательной в России, должна отличаться от его предшественника. Однако, не успев добиться видимых улучшений, новый директор, отец пятерых сыновей, из-за одного из них - редкостного, кстати, шалопая - оказался в центре скандала.
Прохладно встреченный орловским обществом и преподавателями гимназии, Петрученко что-то знал, догадывался об особой роли Белорус-сова в скандале и искал тому подтверждение. Он попытался письменно объясниться с Белоруссовым, но получил в ответ ироничные замечания по поводу возникших у него, якобы нелепых, подозрений. Надеялся что-то разузнать у Запольского, который вполне сознавал важность этих сведений и даже попытался использовать их в качестве предмета для торга: в обмен на положительный отзыв («свидетельство об успехах и поведении» для поступления в другую гимназию). Однако установить что-то более конкретное о закулисной роли Белоруссова в скандале ему так и не удалось.
Материалы, непосредственно относящиеся к «экзаменационному происшествию», Петрученко отобрал в специальную папку. Озаглавил ее подобно следственным делам: «О латинской теме, приобретенной учениками гимназии до экзаменов, и шантаже Запольского»10.
Самые важные из них - донесения директора попечителю учебного округа (официально в документообороте они именовались «представлениями», но окружное начальство называло эти документы «донесениями»). В них излагаются и трактуются все стадии происшествия: сообщение об обнаружении предварительного знакомства гимназистов с экзаменационным заданием, описание проведенных «дознаний», установление обстоятельств, при которых стала известна тема. Петрученко пришлось составить четыре представления, прежде чем попечитель округа Некрасов счел достаточными объяснения о якобы приобретении учениками темы на экзамене по латинскому языку и утвердил решение Педагогического совета гимназии об исключении Запольского. Наиболее подробное представление - последнее, четвертое11. Оно было составлено Петрученко на основе тщательно подобранной «доказательной базы» из 20-ти документов. В нем выстроена последовательность происшествия и «расследования», названы события, не подтвержденные материалами «дела», и документы, отсутствующие в «деле».
Вскрыть тенденциозность представлений (донесений) Петрученко позволяют сохранившиеся черновики, его пометы на распоряжениях, поступивших из Управления Московского учебного округа. Представления, вопреки обычной практике, Петрученко писал лично и правил несколько раз. Наиболее интересны черновики с множественными исправлениями. Черновики эти раскрывают душевное состояние, в котором находился автор: через графические особенности (изменение силы нажима пера в разных местах), интенсивность зачеркиваний, оговорки, подбор слов. В них заметны различия в почерке, отдельные слова написаны более крупными буквами. Это свидетельствует о том, что автор работал над текстами в несколько подходов. Выделенные или измененные слова являются тем главным, на что он хотел обратить внимание попечителя. Подбор и замена слов при правке текстов, особенно выстраивание синонимического ряда, раскрывают субъективную оценку описываемых событий, мотивы, которыми директор руководствовался, но не хотел показывать.
В представлениях и всей переписке Петрученко выставлял себя беспристрастным администратором. В черновике, подбирая слова с целью продемонстрировать свое отношение к происшествию, он первоначально употребил определение «ужасное дело». Затем заменил его на менее эмоциональное: «крайне неприятное». И, наконец, оставил почти официальное: «тяжелое для меня дело»12. Видимо, главным для директора все же было ответить на личное оскорбление и отвести угрозу от своей педагогической и директорской репутации, а не выяснить подлинные обстоятельства и подоплеку дела.
В материалах переписки директора гимназии с попечителем учебного округа проявляются стратегии и мотивы служебных действий, которые прямо не называются в тексте. При постановке и обсуждении тех или иных вопросов главными аргументами являлось не должностное положение, а соответствие прописанному или надлежащему и умение это доказать. Пометы Петрученко на поступавших распоряжениях окружного начальства показывают, что в служебных взаимоотношениях он не был бессловесным исполнителем: он отстаивал свое мнение и даже пытался его навязывать. Так, в представлении от 23 мая он просил «немедленно» вызвать нарушителя в канцелярию попечителя округа, рассчитывая, что там Запольский расскажет всю правду и будет исключен из гимназии решением попечителя. И даже позволил себе рассуждения о границах полномочий попечителя округа: «Приказание же Вашего Превосходительства касательно того, как поступить с Запольским, будет зависеть от окончательного выяснения вопроса о способе приобретения темы»13.
В канцелярии попечителя округа бюрократические «маневры» Петрученко были сразу поняты, и от него потребовали решить вопрос властью директора и Педагогического совета. Петрученко пытался настоять на своем. Об этом свидетельствуют его выразительные ремарки, написанные на полученном распоряжении: «<...> Нужным считаю обратить Ваше внимание на то, что Вы не должны были отпускать Запольского из Орла [В Тверь, по месту постоянного жительства. - A.E.] до полного окончания расследования о вине как его [Рукою Петрученко написано: «А если бы не удалось расследовать вопрос и определить его вину?» - A.E. ], так и его товарищей и выяснения степени наказания, которое должно быть наложено на него педагогическим советом. При этом считаю нужным разъяснить <...> что задержка документов [Рукою Петрученко написано: «Ко мне прошение о выдаче о выдаче документов до сих пор не последовало. 31 мая Совет решил поставить по поведению 3 и представить вопрос на благоусмотрение г. попечителя Московского учебного округа 3 июня» - A.E. ] вне вышеуказанного порядка, незаконна: документы должны быть выданы тотчас после решения педагогического совета <...>»14.
* * *
Выяснение обстоятельств случившегося Петрученко называл «дознанием» и «расследованием», в ходе которого он производил «допросы», «очную ставку», то есть в рамках служебного разбирательства произво-
дил, по сути, следственные действия. Поэтому собранная в деле документация имеет черты полицейского следственного делопроизводства. Некоторые «следственные действия» («очная ставка», отдельные письма к За-польскому, к его шурину, к Белоруссову) не были зафиксированы, о других - сохранились протоколы, объяснительные учащихся, рапорты преподавателей. В одних случаях даты и время указана, в других - нет.
Само по себе проведение такого «дознания» в ходе экзаменов было формой давления на гимназистов двух выпускных VIII классов, когда все они - абитуриенты - находились в полной зависимости от директора гимназии, являвшегося по должности председателем всех Наблюдательных, Испытательных комиссий по всем предметам и председателем Педагогического совета гимназии. Двое из них, Н. Зыбин и М. Кедров, принявшие сторону Запольского, получили неудовлетворительные оценки по греческому языку и в итоге остались без аттестата. Такое грозило любому из выпускников, даже если угроза неудовлетворительной оценки открыто не произносилась. Во власти директора было изменить характеристики, направлявшиеся в высшие учебные заведения, в которые изъявили желание поступать выпускники гимназии. По сути, само зачисление их в университеты целиком и полностью зависело от директора.
Ход «дознания» в представлениях (донесениях) директора описан, пожалуй, наиболее кратко в сравнении со всеми другими вопросами. «Новый поголовный опрос» - это все, что сообщил Петрученко о предпринятых им действиях с целью выяснить, что «<...> почти все ученики параллельного класса готовили заранее предложенный на экзамене отрывок»15.
То, что тема была известна всем, Петрученко при его энергии и педантичности мог установить сам, путем простого сличения экзаменационных работ. Во всяком случае, все работы были у него на рабочем столе, и по ним можно было легко установить поголовное списывание.
Однако директор поступил иначе. Он использовал известный прием: вынудив одних «подследственных» дать «признательные показания», он предъявил их другим «подследственным». Об успешных результатах «поголовного опроса» Петрученко сообщил Запольскому. Его расчет вполне оправдался: Запольский назвал фамилии гимназистов и описал обстоятельства, при которых те узнали тему предстоящего экзамена. «Так как Вы уведомляете, что мои товарищи и даже самые близкие ко мне не щадят меня ради своей выгоды, то в таком случае я должен сказать откровенно, как мы узнали тему, и кто первый узнал ее». угих замешанных в деле.ожил то, что от него все время добивался в действия. внимания к отдельным вопросам.ний и до утсановленДалее он поведал, как во время контрольной работы преподаватель латинского языка и классный наставник (I) Колян-ковский будто бы случайно, машинально положил на парту лист бумаги: «<. ..> Этот лист заинтересовал, и мы сказали ученикам, сидевшим на первой скамейке перед столиком, Кравченке и Серебрякову, чтобы они посмотрели, что в листе написано, они так сделали и потом сказали пример-
но следующее: "там написано работа на аттестат зрелости и поставлено 7 глава 26 книга"». Запольский, тем не менее, продолжал обманывать директора, представляя дело так, что тема стала известна всем ученикам обоих выпускных классов: «Узнав все это, приняли к сведению и все переводили эту главу, я ее переводил в Твери с шурином <...> переводил весь параллельный, не скрывали и от основного»16.
Уверяя, что все-таки сами «все переводили», он перегнул палку, чем дал директору лишнее основание утвердиться во мнении: гимназист Запольский «совершил преступление из своих корыстных видов». Ведь Испытательная комиссия еще 1 мая установила и внесла в протокол: несколько экзаменационных работ «по переводу некоторых отдельных выражений и оборотов тождественны с переводом из хрестоматии Адрианова»17.
Запольский, пытаясь избежать худшего, искал и оправдание, и самооправдание. Он просил директора «<...> Не наказывать никого из причастных лиц, насколько это будет возможно; если же мои товарищи ни в коем случае не будут сознаваться, в таком случае покорнейше прошу Вас прочитать это мое письмо перед всеми товарищами, тогда, мне кажется, они должны сознаться, и тогда прошу Вас объяснить им, что все это я открываю потому, что они сами меня к этому принудили своим запирательством, боясь, что им могут дать новую тему, и поэтому хотят выехать на мне одном, что с их стороны не совсем благородно»18.
«Линия защиты», выбранная гимназистами, действительно была далека от благородства. Директор в первом представлении попечителю цитировал объяснения гимназистов по поводу того, как им стала известна тема экзаменационного задания: «Как стала известна ученикам тема, никто не знал, знал-де один Запольский. Запольский «де» мерзавец, полячишка, готовый пойти на все, подкупа не совершал, а выдумал»19.
Поняв, что изменить что-либо в отношениях с одноклассниками уже невозможно, Запольский назвал и другие имена в попытке сторговаться с директором и получить документы для поступления в другую гимназию: «Если мои товарищи и теперь будут отрекаться от того, что получили тему в классе, то в таком случае я (извините, пожалуйста, что осмеливаюсь так писать) посоветую Вам сделать так, может это поможет: позовите к себе любого из следующих учеников <...> [Далее перечислены семь фамилий. -
A.E.] и напугайте их тем, что если они не скажут правды, то в таком случае вы не дадите им аттестат, и, как мне кажется, кто-нибудь из них испугается и скажет правду ли я говорю или нет <.. .> Вы хотели истины и я ее Вам изложил, теперь только надеюсь на Вас и Ваше честное слово не сделать мне не какого вреда, так как это вполне в вашей власти <.. .>»20.
Петрученко, похоже, воспользовался советом Запольского: зачитал гимназистам какие-то места из писем. После выдачи аттестата от них были получены вполне ожидаемые дополнительные «объяснения». В деле есть лист с заготовленным текстом: «В виду недоразумений <...> касательно темы латинского языка, мы все, бывшие ученики VIII класса параллельно-
го отделения, считаем своим долгом заявить, что <...> ни через сына, ни через И.И. Колянковского темы не узнавали»21. Под ним подписались почти все бывшие учащиеся. Все поименованные Запольским семь человек письменно подтвердили, что узнали тему в классе, на уроке латинского языка. То есть исключительно благодаря якобы рассеянности их классного наставника и преподавателя латыни - Колянковского. Короткие фразы объяснений гимназистов, написанные будто под диктовку, шаблонно, тщательно уходят от ответа на почти риторический вопрос: была эта «рассеянность» случайной или намеренной подсказкой?
* * *
В переписке Петрученко с семьей гимназиста Запольского письма директора получали делопроизводственные, исходящие, номера, а ответам и письмам гимназиста и его родственников номера не присваивались. В деле есть черновики некоторых писем, упоминается несколько других, не подшитых в дело. Запольский пользовался советами сестры и ее мужа, служившего судебным следователем в Твери. В письмах гимназиста наслаиваются друг на друга лексика и образ мыслей его самого и его родственников.
На «очной ставке» между директором и Запольским была достигнута договоренность, скрепленная «честным словом»: за сделанные признания «не вредить», «не сделать ничего дурного и дать хороший отзыв при переводе в другую гимназию (до 1904 г. в Орле и губернии была единственная классическая гимназия, и речь шла о гимназии в другом городе). Поэтому первоначально Запольский избрал притворно почтительный и доверительный тон, обращаясь к директору «Многоуважаемый Осип Антонович» и подписываясь «Ученик 8 класса Б. Запольский». «<...> Я даже осмеливаюсь просить Вашего совета, как мне лучше поступить: держать экзамен как экстерн, или поступить куда-либо в другую гимназию. Прошение от имени сестры о высылке бумаг я пришлю Вам сейчас же, как получу от воинского Присутствия свидетельство об отсрочке, а если подам его ранее, то меня могут взять в солдаты как не ученика <...>»22. Понять Запольского можно: на момент экзаменационного скандала ему исполнилось 20 лет - возраст отбывания воинской повинности. В Российской империи образовательный ценз - обучение и свидетельства об окончании курса средней, среднеспециальной, высшей и даже начальной школы - давал льготы по отбыванию воинской повинности. Запольский, родившийся в 1879 г., не был самым старшим в классе. Только среди семи основных фигурантов экзаменационного скандала трое абитуриентов были 1875 и 1876 года рождения.
Торг, начавшийся на «очной ставке», продолжился в переписке. За-польские надеялись в обмен на «разъяснение» роли других учащихся и сведения о встрече с Белоруссовым получить документы, необходимые для поступления в другую гимназию. Они чувствовали, что Петрученко их
придерживает, и слали директору письма с просьбой ускорить присылку положительного «свидетельства об успехах и поведении». Не выдержав, даже направили еще одну жалобу попечителю округа: о задержке документов из Орловской гимназии.
Петрученко поддерживал такой тон до тех пор, пока не получил от Запольского из Твери фамилии гимназистов, подсмотревших тему. Он ответил Запольскому письмом за № 743, черновика которого в деле нет. Но о чем в нем шла речь, становится ясно из ответа Запольского: «Мы (очень удивились, что Вы пишете, что свидетельство об успехах и поведении будет выслано по разрешении вопроса о моем поведении, для меня эта фраза кажется очень странной, так как я полагаю и даже уверен, что Вы не забыли своего честного слова, которое мне дали при г. инспекторе, что не сделаете мне ничего дурного и дадите обо мне хороший отзыв, если я Вам во все чистосердечно сознамся [Так в тексте. - A.E.], а также сказали, что свидетельство выдаете Вы, а не Попечитель, и от Вас зависит, теперь же Вы пишете мне совершенно иное, и я сам не знаю, как мне это понимать; поэтому покорнейше прошу Вас уведомить меня как можно скорее, что и как Вы все это дело кончили». За этим последовала плохо скрытая новая угроза: «Я надеюсь, что Вы меня не заставите долго ожидать от Вас ответа, в противном случае Вы заставите меня приехать в Орел, чтобы разговаривать устно, что мне не особенно выгодно, так как я человек бедный, что Вы сами знаете. Жду с нетерпением ответа на это и предыдущее письмо. 3.07.1899 Б.З. »23.
Какие чувства испытывал Петрученко, когда ему напоминали о нарушенном «честном слове», когда соблазняли обещаниями рассказать о роли в скандале его «предместника» Белоруссова, когда угрожали продолжением скандала? Несомненно, это и задевало его, и возмущало, и оскорбляло. Но вряд ли пугало. Он не сдержал, да и не собирался держать, слово, которому, однако, поверили Запольские. Петрученко искал наиболее выгодный для себя выход из этой ситуации, как и способ предостеречь За-польских от возможных новых жалоб и разбирательств. В неискреннем, но вежливом письме к сестре своего бывшего учащегося директор лукавил: дескать, гимназисту вполне по силам было «слух о подкупе пустить в ход по городу». Заявляя, что «по выяснении главным образом из показаний гимназистов стало ясно, что тему узнали случайно», он лгал: в материалах «дела» указано однозначно, что о том, как узнали тему, рассказал именно Запольс-кий. Директор лицемерно подтвердил ранее данные обещания, которые во многом его же усилиями уже никак не могли быть реализованы: «Таким образом, стало ясно, что Запольский Болеслав, из своих корыстных видов, прибег к шантажу, небывалому, как мне кажется, в России. Я это преступление прощаю ему и препятствовать переходу в другую гимназию не буду»24.
Директор написал ответ и самому Запольскому, в котором подвел черту под их нечаянно завязавшейся перепиской: «Вы хорошо помните, что совершили неслыханный в России подвиг, заявив мне ложно о приобретении темы посредством подкупа сына директора. Это оскорбление,
нанесенное из своекорыстных видов, моему сыну, а следовательно и мне, было очень тяжело. Тем не менее, по чувству христианина, я простил Вам Ваше преступление и вредить Вам вовсе не намерен». И переложил на бывшего своего гимназиста всю ответственность за свое не сдержанное «честное слово»: «Но вы имели несчастье послать его Превосходительству господину Попечителю кляузное прошение, которое вызвало дознание со стороны начальства Учебного Округа, и таким образом по Вашей же вине вопрос о поведении Вашем разрешится ныне Его Превосходи-тельством»25. Петрученко умолчал о том, как задерживал документы, спорил об этом с окружным начальством, так и не сообщил о том, что тему выкрали другие гимназисты, а списывали на экзамене все.
Таким образом, и для директора, и для бывшего гимназиста «честное слово» оказалось разменной монетой, ценность которой повышалась при предъявлении в присутствии третьих лиц.
20 июля во все гимназии, как обычно, был направлен циркуляр Министерства народного просвещения о лицах, исключенных из гимназий. В нем упомянут и Б. Запольский, исключенный «на основании § 18 Правил о взысканиях, без права поступления в учебные заведения г. Орла и с постановкою ему бала за поведение 3»26. Так, при попустительстве начальства Московского учебного округа все произошедшее на испытаниях зрелости 1899 г. в Орловской мужской гимназии и вскрывшееся при разбирательстве было, по сути, сведено к «шантажу Запольского».
* * *
Случалось, что художественные произведения влияли на судьбу изображенных в них персонажей. Нечто похожее произошло с Орловской мужской гимназией. За четыре месяца до испытаний зрелости, в январе 1899 г., в московской газете «Курьер» был опубликован рассказа выпускника Орловской гимназии Л. Андреева «Молодежь», не получивший тогда печатных откликов. Андреев выставил на всеобщее обозрение изнанку гимназической жизни. Сюжет рассказа таков: гимназисты старшего класса, под угрозой наказания за школярские проделки, коллективно выдали своего товарища, вина которого была совершенно не очевидна. Эти добровольные помощники директора были раздосадованы последовавшим всеобщим осуждением: «Бочкин, преподаватель истории, резкий и независимый господин, потешавший класс своими шуточками, а директора в совете доводивший до чертиков, сказал: «Доносиками заниматься вздумали? О, будущие граждане российские!»27
Установлено, что прототипами преподавателей в рассказе были учителя Андреева в Орловской мужской гимназии, которую он окончил в 1891 г. Не известно точно, имел ли место в действительности описанный эпизод с «доносиками», но несомненно то, что в конце XIX - начале XX вв. тема доносительства в средних учебных заведениях буквально не сходила
со страниц художественных и публицистических изданий. Воспитатель пансиона Орловской мужской гимназии Ф.Д. Крюков, будущий известный донской писатель, в рассказе «Картинки школьной жизни» (1904 г.), в героях которого узнали себя многие преподаватели и учащиеся, описал случай с провинившимся первоклассником: «дежурный смалодушествовал и выдал» нарушителя помощнику классных наставников28.
Тут особенно важно понять, что определило выбор линии поведения всех участников скандала на испытаниях зрелости 1899 г. Гимназисты -почти все I - легко отказались от традиций и понятий товарищества, которое всегда имело большое значение в ученической среде. Что больше повлияло на них - давление, оказанное директором, или чрезмерная забота о собственном благополучии? Почему преподавательское сообщество Орловской мужской гимназии согласилась с таким суровым, а главное -несправедливым, из-за своей выборочности, наказанием?
Самое неожиданное, возможно, заключается в том, что школьное товарищество не выдержало испытания, когда никакого разбирательства и давления на гимназистов еще не было. Ведь план шантажировать директора был известен другим гимназистам и они его одобрили. Об этом рассказал Запольский в письме, направленном директору, но предназначенному для гимназистов. Инстинкт самосохранения заставил Запольского отбросить сомнения, если они были, и он продолжил законченное, переписанное набело и подписанное, готовое к отправке письмо через какое-то время (на новом листе заметны различия в почерке): «Когда я выдумал всю эту ложь на счет Вашего сына, то я об этом сказал некоторым товарищам, которые одобрили этот мой план и после того, как я Вам об этом сказал, то они сами радовались и говорили: "Вот теперь пусть директор поломает голову, как выпутаться из этого, теперь наверное он всем нам выдаст аттестаты, лишь бы только мы молчали". Но когда Вы на это не обратили внимание и меня одного оставили, то некоторые советовали написать прошение г. попечителю, что я и сделал, но потом побоялись, что им могут дать новую тему, сказали мне, что если кто приедет с округа, то они будут отрицать все то, что сами прежде советовали, тогда я оказался в совершенно дурацком положении и сказал Вам всю истину на счет получки темы». Запольский просил директора показать письмо гимназистам: «<...> Теперь, когда мои товарищи, только для того, чтобы не писать новой темы, согласны меня погубить, лишь бы себя выгородить, то в таком случае я должен защищаться и идти против товарищества, т.к. и они пренебрегают товариществом и хотят спасти себя, погубив меня <...>».29
Таким образом, гимназическая жизнь оказалась суровее, чем она представлялась знаменитому автору рассказа «Молодежь». В финале рассказа всеми осуждавшиеся доносчики раскаялись и были прощены. Орловские гимназисты в 1899 г. подталкивали к шантажу и доносу Запольского, но отказались от правила «сам пропадай, а товарища - выручай», когда директорское «дознание» еще не началось. Гимназисты свалили всю вину
на Запольского из опасений за свое ближайшее, вполне уже осязаемое, студенческое будущее. Они самостоятельно выразили свой жизненный приоритет - аттестат зрелости любой ценой - и были готовы бороться за него всеми доступными средствами: много трудиться, изменить свое поведение, шантажировать, лгать. В зависимости от того, что требовали случай и обстоятельства.
В действиях преподавательского сообщества не было ни отеческого снисхождения, ни педагогической мудрости, ни христианского прощения. Педагогический совет гимназии стушевался перед директором.
Прежний директор Белорусов, интригуя против своего преемника, опустился до сговора с гимназистом. А его преемник - директор молодой, но уже бывалый - пошел против решения Педагогического совета. Спасая себя и свое служебное положение, директор гимназии Петрученко лгал, пощады не давал, успешно осваивал бюрократическую, канцелярскую словесную эквилибристику.
На все происходящее в общем-то равнодушно взирало начальство Московского учебного округа. Во всяком случае, реагировало оно формально, по-чиновничьи: скандал, вышедший за рамки гимназии и угрожающий чести ведомственного мундира, должен быть безусловно прекращен.
* * *
Эхо экзаменационного скандала 1899 г. прозвучало в следующем году, когда накатанная процедура испытаний зрелости снова дала сбой и снова на том же месте.
Едва направив на утверждение в канцелярию учебного округа экзаменационные темы, директор Петрученко узнал, что задания по греческому языку уже были разобраны учащимися в классе. Он подготовил черновик письма, в котором попытался загодя предотвратить новый возможный скандал. Вопреки субординации письмо было адресовано не попечителю округа, а окружному инспектору Сыроечковскому. Короткий текст Пет-рученко начинал писать несколько раз, все перечеркивал, вставлял и зачеркивал одни и те же слова, но внятной аргументации так и не получилось. В конце концов он ограничился извещением, что посланная на утверждение тема по греческому языку уже была пройдена во время классных занятий, поэтому просил пакет с темами по греческому языку уничтожить, «и заменить его пакетом, при сем прилагаемом»30.
Сыроечковский дал ход письму: передал его помощнику попечителя
В.Д. Исаенкову, который являлся автором и редактором учебников по греческому языку. Сохранение экзаменационных заданий в тайне считалось «делом государственной важности», посему Исаенков одернул директора Орловской мужской гимназии: «<...> Я во 1-х, считаю нужным указать, что таковое донесение должно было сделать на имя Попечителя <...> и во 2-х, прошу Вас выяснить а) каким преподавателем была обработана осе-
нью первоначальная тема по греческому языку, б) кем была тема предложена для предстоящих испытаний, в) чем объясняется такое совпадение»31.
Так, пытаясь предотвратить второй экзаменационный скандал, Пет-рученко сам себя поставил в глупейшее положение. По большому счету, уже мог быть поставлен вопрос о его «несоответствии занимаемой должности». После нескольких попыток, то карандашом, то ручкой, он подготовил черновик вполне, как ему казалось, убедительного объяснения: дескать, тема была отработана одним преподавателем, предложена другим, а спустя три дня после того, как темы были отправлены в Москву, об ошибке доложили директору. Петрученко, похоже, никак не мог переломить глухое противодействие ему со стороны преподавательского сообщества (видимо, как чужаку, жестко взявшему в свои руки все дела гимназии) и пытался сделать вид, что ничего особенного не произошло. Окружное начальство приняло объяснения, но репутация директора Орловской гимназии снова была поставлена под сомнение.
* * *
Последний, зафиксированный в делах канцелярии гимназии, инцидент на испытаниях зрелости произошел в 1903 г.
Едва ли гимназисты прекратили списывать. Скорее, сам Петрученко окончательно выдержал экзамен, на своего рода «директорскую зрелость», на соответствие должности директора Орловской мужской гимназии, начавшийся для него на испытаниях зрелости 1899 г.
Если не считать искалеченных судеб нескольких провалившихся на испытаниях зрелости гимназистов, едва ли теперь возможно установить, какое влияние оказывали экзаменационные коллизии на других выпускников. Очевидно, на рубеже веков в жизнь входило поколение, готовое при отстаивании собственных интересов использовать весь арсенал существовавших в обществе средств.
В 1911 г. директор Орловской мужской гимназии Петрученко получил письмо, подписанное «член партии социалистов-революционеров». Неизвестный автор угрожал ему убийством в случае оказания препятствий возможной забастовке гимназистов. Но этим директора уже было не испугать. И даже не удивить. Россия изменилась настолько, что подметное письмо было просто подшито в дело «Разная переписка». За первое десятилетие XX в. образованная часть российского общества, которую прежде могла опешить угроза ложного доноса, свыклась с угрозой убийства.
Примечания
1 Государственный архив Орловской области (ГАОО). Ф. 64. Оп. 1. Д. 865.
State Archive of Orel oblast (GAOO). F. 64. Op. 1. D. 865.
2 Там же. Л. 14.
Ibidem. L. 14.
3 Там же. Л. 17.
Ibidem. L. 17.
4 Отчет о письменных испытаниях зрелости, произведенных в 1887-1895 годах в гимназиях Московского учебного округа. Т. 1-9. М., 1888-1898.
Otchet o pismennykh ispytaniyakh zrelosti, proizvedennykh v 1887-1895 godakh v gimnaziyakh Moskovskogo uchebnogo okruga. Vol. 1-9. Moscow, 1888-1898.
5 Государственный архив Владимирской области (ГАВО). Библиотека. Косаткин М.В. Мои ученические годы во Владимире. Ч. 1 (Машинопись. Москва, 1972). С. 48-49.
State Archive of Vladimir oblast (GAVO). Library. Kosatkin M. V Moi uchenicheskie gody vo Vladimire. Part 1 (Tupeskript. Moscow, 1972). P. 48-49.
6 Фатов H.H. Молодые годы Леонида Андреева: По неизданным письмам, воспоминаниям и документам. М., 1924. С. 54, 265, 268-269.
Fatov N.N. Molodye gody Leonida Andreeva: Po neizdannym pismam, vospominaniyam i dokumentam. Moscow, 1924. P. 54, 265, 268-269.
7 ГАОО. Ф. 64. Оп. 1. Д. 865. Л. 2.
GAOO. F. 64. Op. 1. D. 865. L. 2.
8 Там же. Л. 2-4.
Ibidem. L. 2-4.
9 Там же. Л. 151.
Ibidem. L. 151.
10 Там же. Л. 101-170.
Ibidem. L. 101-170.
11 Там же. Л. 150-153.
Ibidem. L. 150-153.
12 Там же. Л. 108.
Ibidem. L. 108.
13 Там же.
Ibidem.
14 Там же. Л. 109 Ibidem. L. 109.
15 Там же. Л. 153.
Ibidem. L. 153.
16 Там же. Л. 12-122.
Ibidem. L. 12-122.
17 Там же. Л. 2.
Ibidem. L. 2.
18 Там же. Л. 12-122.
Ibidem. L. 12-122.
19 Там же. Л. 150.
Ibidem. L. 150.
20 Там же. Л. 123.
Ibidem. L. 123.
21 Там же. Л. 129-130.
Ibidem. L. 129-130.
22 Там же. Л. 106.
Ibidem. L. 106.
23 Там же. Л. 159.
Ibidem. L. 159.
24 Там же. Л.161.
Ibidem. L. 161.
25 Там же. Л. 162.
Ibidem. L. 162.
26 Там же. Л. 164.
Ibidem. L. 164.
27 Андреев Л.Н. Молодежь // Андреев Л.Н. Поли. собр. соч. Т. 1. М., 2007. С. 528-529.
Andreev L.N. Molodezh // Andreev L.N. Poln. sobr. soch. Vol. 1. Moscow, 2007. P. 528-529.
28 Крюков Ф.Д. Картинки школьной жизни // Казацкие мотивы. М., 1993. С. 147. Kryukov F.D. Kartinki shkolnoy zhizni // Kazatskie motivy. Moscow, 1993. P. 147.
29 ГАОО. Ф. 64. Он. 1. Д. 865. Л. 122-123.
GAOO. F. 64. Op. 1. D. 865. L. 122-123.
30 ГАОО. Ф. 64. Он. 1. Д. 888. Л. 3.
GAOO. F. 64. Op. 1. D. 888. L. 3.
31 Там же. Л. 4.
Ibidem. L. 4.
В.Л. Агапов
«В СОЮЗЕ С ПЕРЕДОВЫМИ НАЦИЯМИ»:
НАЧАЛО МИРОВОЙ ВОИНЫ В ЛИБЕРАЛЬНОМ ЗЕРКАЛЕ «ВЕСТНИКА ЕВРОПЫ»
(1914 - 1915 гг.)
К 1914 г. старейший либеральный журнал России «Вестник Европы. Журнал науки, политики и литературы» насчитывал почти пятьдесят лет своей истории. Он был основан в 1866 г. М.М. Стасюлевичем, бывшим преподавателем кафедры всеобщей истории С.-Петербургского университета.
В октябре 1908 г. из-за нараставшей слепоты 82-летний Стасюлевич сложил с себя обязанности редактора-издателя. Новым редактором стал К.К. Арсеньев, издателем - М.М. Ковалевский, которые в обращении к читателям обещали сохранить верность выбранному пути и отзываться на главные запросы жизни. Редакция заботливо сохраняла черты солидного издания, каким журнал зарекомендовал себя в XIX в. Это подчеркивали десятилетиями не менявшееся оформление титульного листа, расположение материалов в номере, характерное для ежемесячников ушедшего века, и незыблемость либеральной идеологической платформы1.
Константин Константинович Арсеньев (1837-1919) - адвокат, общественный деятель, публицист, с 1900 г. почетный член С.-Петербургской Академии Наук - имел большой авторитет в среде журналистов. Его даже
