CC BY
242
УДК 94(470.6) «17»+94(47).05
К. З. Махмудова
Северо-Восточный Кавказ в «кавказском узле» восточной политики Петра I
С началом правления в России Петра I в первой четверти XVIII в. активизируется имперская политика на Кавказе. Нарастают и претензии Сефевидско-го Ирана и Османской Турции на господство в регионе Северо-Восточного Кавказа, а также над странами по западному побережью Каспийского моря. В то же время повстанческое движение местных народов перерастает в национально-освободительное движение. В тисках трех великих империй происходит и поиск путей своей политической ориентации народов Северо-Восточного Кавказа. Приоритетным становится в этот период подданство России. Безусловно взвешенная и достаточно прагматичная, а зачастую и щедрая на дары местным владетелям, политика предопределила перспективы дипломатических, политических, военных успехов России на Кавказе.
In the first quarter of the 18th century, since the beginning of ruling of Peter I imperial policy in the Caucasus was activated. Safavid Iran and Ottoman Empire also claimed for dominance in the North-Eastern Caucasus as well as the countries on the western coast of the Caspian Sea. At this time insurgency of the local people developed into the national liberation movement. In the grip of the three great empires the peoples of the North-Eastern Caucasus sought the ways of their political orientation. Russian citizenship became a priority. Certainly balanced and quite pragmatic, often with generous gifts to the local rulers, this policy determined the prospects of the diplomatic, political, military successes of Russia in the Caucasus.
Ключевые слова: Российская империя, Сефевидский Иран, Османская Турция, Северо-Восточный Кавказ, Мурат Кучюков, повстанческое движение, Хаджи-Дауд Мюшкюрский и антииранское движение, А.П. Волынский, подданство.
Key words: Russian Empire, Safavid Iran, Ottoman Turkey, North-Eastern Caucasus, Murat Kuchukov, insurgency, Khadji-Daud Mushkurskiy and anti-Iranian movement, A.P. Volynskiy, nationality.
XVIII в. с уверенностью можно определить как новый этап в развитии отношений России с народами Кавказа. Известно, что любая по целям и способам внешняя политика - это продолжение политики внутренней. Время преобразований Петра I в первой четверти XVIII в. отмечено складыванием бюрократического аппарата и регулярной армии, укреплением военно-политического потенциала страны; это период формирования основных принципов имперской политики России; это точка отсчета, с которой Петр I и
© Махмудова К. З., 2012
его сподвижники проявили весьма заинтересованное внимание к Востоку, в связи с чем и завязался, образно говоря, «кавказский узел» в восточной политике России первой четверти XVIII в.
Ответной волной нарастали претензии Сефевидского Ирана и Османской Турции на господство в регионе Северо-Восточного Кавказа, а также над странами по западному побережью Каспийского моря.
Необходимо учитывать также и тот немаловажный факт, что в этот же период на Северо-Восточном Кавказе активизируется процесс национальной консолидации народов, формируются этнополитические объединения, устремленные к независимости и к выбору выгодной для них политической ориентации.
Влияние на социально-политические события на СевероВосточном Кавказе в первом десятилетии XVIII в., как и в XVII в., также оказывали и повстанческие движения русского крестьянства и казачества, городских низов и многонационального населения Поволжья.
Еще в конце XVII в., после подавления народных движений в России, тысячи русских людей, спасаясь от казней, устремлялись на Северный Кавказ, в том числе и на берега Терека и Сулака. Здесь они создавали целые городки и опорные базы антицаристского движения. Некоторые известные «разбойные» атаманы, такие как Костька Иванов и др., действовали среди чеченцев и кумыков в начале XVIII в. Со стороны царских властей на казаков-бунтовщиков и их союзников горцев совершались в отместку карательные экспедиции [21. Т. 1, с. 106].
События на Тереке оказались своеобразной прелюдией более грозных народных восстаний, вспыхнувших собственно в самой России. В 1704 г. началось крупное народное движение в Башкирии, а летом 1705 г. - городское восстание в Астрахани. С самого начала оно переросло в движение всего «многонационального населения Нижнего Поволжья, в котором, кроме русских, участвовали астраханские татары и другие: нерусские люди», а также стрельцы Черного и Красного Яра на Волге. При этом астраханские повстанцы рассчитывали найти себе поддержку на Тереке.
Для «пущего возмущения» были разосланы астраханской беднотой письма к донским, терским и гребенским казакам. «Зачинщики» главную надежду возлагали на казаков, «с их помощью они думали усилить смуту и пронести ее в сердце государства, до самой Москвы» [29, с. 11].
Терский воевода Д. Молостов, изгнанный из города, утверждал, что предводители терских повстанцев вынашивали широкие планы. Он писал Петру I: «терские изменники собираются и пересылаясь с ханом крымским и с кубанцы и с астраханцы и башкирцы и
каракалпаки, соединяясь калмык побить и на твое государство иттить» [28. Кн. 8. Т. 15, с. 110].
Дореволюционная историография в событиях 1707-1708 гг., охвативших разом Башкирию, Поволжье, Дон и Северный Кавказ (Кубань, Терек), видела проявление некоего «магометанства» и составную часть всеобщего заговора русской «старины» против того нового, что несли реформы Петра I. Стержневой фигурой «магометанского» протеста и стал Мурат Кучюков, по происхождению чингизид из Каракалпакии, долгое время являвшийся заложником калмыцкого хана Аюки, от которого ушел к башкирам [29, с. 112].
В результате ожесточенных боев горские и ногайские участники движения захватили Терский город, за исключением цитадели, которую взяли в осаду. В случае же успеха Мурат Кучюмов, один из предводителей восстания башкиров, оказавшийся к тому времени в Чечне, «намерен был... идти [в Россию] и в Башкирцы», а по другому свидетельству повстанцы намеревались «захватить Астрахань и затем соединиться с казаками (имеются в виду участники булавинского движения)». Это выступление как по характеру, так и по своим целям, явилось прямым отголоском башкирского, а также булавинского «бунта».
Благодаря крупным силам, переброшенным из Астрахани, повстанцы (кумыки, чеченцы, ногайцы) были разбиты, а плененный Мурат был вывезен в Казань и казнен [28. Кн. 9. Т. 16, с. 214; 26. Т. 50, с. 4, 11, 12].
Меры, принятые Петром I в борьбе с булавинской «ребелией», восстаниями на Тереке, были, по существу, карательными. В Башкирию, на Дон и Терек были отправлены войска, физически уничтожавшие население при малейшем неповиновении.
30 сентября 1708 г. на переговорах петровского военачальника П.М. Апраксина с калмыцким ханом Аюкой было заключено соглашение из восьми статей, в том числе «о преследовании чеченцев и ногайцев» [22. Д. 9. Л. 1; 20. Т. 4, с. 121].
В этот же период усиливается русско-турецкое соперничество и в Северо-кавказском регионе. Русско-турецкий мирный договор 1700 г., заключенный после окончания успешной войны коалицией России и европейских государств против Оттоманской Порты, не только закрепил за петровской державой Азов с прилегающей областью, но и создал новые возможности для активного влияния на северокавказские события. Недовольная результатами войны Османская империя пыталась поднять против России горские народы. В 1704 г. некоторые чеченские и кумыкские феодалы намеревались заключить с вассалом султана, крымским ханом, союз с целью уничтожения царских укреплений на Тереке. Вместе с
тем другие князья Чечни - «брагунские беки», вновь признали в 1706 г. «покровительство» России [9, с. 531].
Правители Крыма в тот же период стремились укрепиться в землях «черкесов» на Северном Кавказе и завязать отношения с народами, находившимися вне сферы своего влияния. Это были, в первую очередь, кумыки и чеченцы. Новый крымский хан Каплан-Гирей, посаженный Стамбулом на трон в 1707 г., решил направить войска на Северный Кавказ до самой Кабарды с целью полного подчинения горцев, не довольствуясь формальным признанием подданства и военным союзом. Первые отряды хана, размещенные в Кабарде, были истреблены, и Каплан-Гирей двинулся вновь в поход с силами в 30-40 тыс. чел. Осенью 1708 г. хан был разбит: «от черкес побежден», бежал и был сменен другим ханом, Девлет-Гиреем [27, с. 54-62].
Таким образом, была отбита одна из попыток ханства подчинить весь Северный Кавказ, ибо после покорения Кабарды хан намеревался двинуться далее на восток. Это и подтвердилось позже, когда в 1735 г. Каплан-Гирей вновь утвердился на ханском троне и с 80-тысячным войском, покорив Кабарду, двинулся войной на Чечню [17, с. 154].
Оттоманская Порта в этот период не поддержала ни казаков, ни башкиров, ни горцев в антицаристском движении. И даже победа России в Полтавской битве 27 июня 1709 г. не изменила ее позицию, и лишь в конце 1710 г., оценив ситуацию, правительство султана Ахмеда III объявило войну русскому царю. Спешно султан Ахмед III призывал письмами и горских князей Северного Кавказа к войне с «неверными», которые, однако, не выказали стремления поддержать Турцию. В период очередного обострения своих отношений с Россией в 1712-1713 гг. турки вновь обратили серьезное внимание на северокавказские народы. Посланцы крымского хана добрались до Чечни и Северного Дагестана «ко владельцу Андреевой деревни Салтан-Мамуту, другому -Алдигирею, тарковскому владельцу, чтоб оныя владельцы'и других тамошних владельцев пригласили и были б единомышленно воли крымского хана...», а князьям была дана от хана «немалая дача» [16. Т. 2, с. 11; 18. Т. 1, с. 338].
Эндирейский владелец Салтан-Мамут подошел с кумыкско-чеченскими войсками к границам прорусски настроенной Кабарды, предлагая присоединиться к союзу с Крымом, чем «некоторых... поколебал». Петр Первый, не имея возможности под страхом столкновения с Портой открыто поддержать Кабарду, посылал к горским князьям крупные суммы денег и предпринимал дипломатические усилия, стремясь удержать дагестанских и чеченских владельцев от давления на Кабарду [16. Т. 2, с. 12-14].
В донесении советника российского царя А. Бековича-Черкасского отмечалось, что привлечение горцев на сторону России отвечает жизненным как экономическим, так и политическим интересам государства [20. Т. 1, с. 108-110; 25, с. 223-225].
Царское правительство продолжало оказывать серьезную поддержку прорусски настроенной части аристократии Кабарды. С этой целью их «обороняли» как от посягательств крымского хана, так и от чеченских и дагестанский соседей. Кабардинцев всячески поощряли в их притязаниях на господство на плоскости Северного Кавказа.
В масштабном «набеге» донских казаков во главе с атаманом Краснощековым на Чечню в 1718 г. участвовали и кабардинцы. В результате нападения были разорены плоскостные аулы и захвачены 800 пленных, что резко дестабилизировало политическую ситуацию в крае. Чеченские и союзные им дагестанские силы открыли «явную войну» против Кабарды и царских укреплений на Тереке.
После ухода крымской армии астраханский губернатор А.П. Волынский отправился на Северный Кавказ с военнодипломатической миссией и в том же 1721 г. А.П. Волынский вновь пригласил донских казаков и совместно с терскими казаками организовал рейды к рекам Аграхани и Аксай против кумыков и чеченцев [11, с. 70; 16, с. 24, 32, 102; 25, с. 225-226].
По сообщению самого А.П. Волынского, рейд не достиг поставленной цели, так как донские казаки поступили самовольно: вместо нападения на Эндерейское владение, «оставя прямых неприятелей, ...разбили улус ногайского владельца султана Махмута, зело вашему величеству потребного, которого весьма озлобили; потом пошли в Кабарду по призыву Араслан-бека», где вмешались в борьбу противоборствующих партий, «привели их между собою в ссору, и в том их оставя, а себя, богатя, возвратились на Дон» [28. Кн. 8. Т. 15-16, с. 372].
Таким образом, политическая ситуация на Северном Кавказе в 1720-1721 гг. стала складываться в пользу Крымского ханства. К 1721 г. усиление протурецких и прокрымских позиций приняло настолько серьезный характер, что возникла опасность объединения горских феодалов под эгидой крымского хана, начиная от кумыкских и чеченских на востоке и кончая черкесскими на западе региона. Такое объединение создало бы серьезную угрозу южным границам России, и, безусловно, способствовало бы консолидации горских народов.
В этот же период местные владельцы Северо-Восточного Кавказа не исключали возможности налаживания добрососедских отношений с Россией. Так, в апреле 1720 г. кумыкские владельцы
обращались с просьбой к Петру I о «защите», но вместе с тем в случае отказа в помощи, они угрожали «к туркам... поклонися». В следующем 1721 г., в феврале, совет союзных горских князей и узденей (кумыкских, чеченских и ногайских) обращался к русским властям с выражением желания служить «царскому величеству» и просьбой наделить жалованьем. Представитель Петра I на Северном Кавказе А.П. Волынский вступил в переговоры с горскими князьями и ногайскими мурзами Северо-Восточного Кавказа [20. Т. 6, с. 165-167; 25, с. 227-228, 235-236, 257-258].
В Дагестане наиболее могущественным владением на тот период являлось Тарковское шамхальство. Значительным влиянием пользовались Кайтагское уцмийство, Казикумухское и Аварское ханства и феодальные владения Табасарана. Самостоятельными правителями в сношениях с иностранными державами выступали владетели Буйнака, Казанища, Эрпели, Дженгутая, Утамыша, Эндирея, Аксая, Цахура и Рутула. Наряду с феодальными владениями активную роль в политической жизни региона играли некоторые союзы сельских общин. Лавирование между персами, османами, крымцами и Российской империей часто составляло основу внешнеполитической деятельности практически всех дагестанских владетелей. Итогом такого лавирования стало периодически возникавшее «общее холопство» - признание подчиненности одновременно российскому царю и персидскому шаху [18, с. 169]. История русско-дагестанских, дагестано-иранотурецких отношений в XVII-XV|II вв. знает немало примеров, когда дагестанские правители, в частности тарковские шамхалы, временами имели двойное подданство [25, с. 11-12].
В начале XVIII в. действия держав в регионе активизировались, но местная элита не изменила проверенной тактики лавирования -разве что пришлось учитывать еще и османский фактор. Наряду с традиционным персидским присутствием становятся заметными притязания Стамбула. Кроме того, дагестанский правитель мог одновременно получать титулы от султана и шаха, жалованье от шаха и царя. До Каспийского похода российское правительство рассматривало Дагестан как сферу интересов Сефевидов. Это подтверждалось постоянным и щедрым шахским жалованьем шамхалам и уцмиям, зачастую принимавшим характер дани, о чем повествуют российские источники. В 1712 г. А.Б. Черкасский сообщал: «Персияне... для опасения своего кумыцким князьям и шевкалам... жалованье дают, и ежели, рассудить их дела, то подоно дани, и расход великой от шаха персидского владельцам кумыцким повсягодно бывает» [20. Т. 5, с. 109].
Вскоре политическая ситуация в регионе кардинально изменилась и этому способствовали, во-первых, непосильные
поборы наместниками Сефевидов - беглербергами и другими представителями шахской администрации, которые при сборе налогов произвольно увеличивали их, и, как правило, взыскивали с податного населения в два-три раза больше, чем было установлено; во-вторых, произошел отказ от политики веротерпимости. Султан-Хусайн (1694-1722) устроил гонения на суннитов в подвластных ему территориях, в том числе и на Кавказе.
Россия же в этот период, втянутая в военно-политическое противостояние с султанской Турцией и Швецией, остро нуждалась в экономических ресурсах. В этой связи вопросы восточной торговли и, соответственно, развитие транзитного Волжско-Каспийского пути имели важное значение. Оттоманская Порта, в свою очередь, стремилась усилить свои позиции на Южном Кавказе, вплоть до прямого военного захвата Азербайджана, Восточной Грузии и Восточной Армении [См: 12; 30].
Особое место в реализации геополитических притязаний османов отводилось Северо-Восточному Кавказу, которому предназначалась роль барьера на пути распространения российского влияния на Кавказе и транзитного коридора для переброски османо-крымских войск в Южный Кавказ в предстоящей борьбе с Персией. Крымский хан намеревался присоединить степные пространства междуречья Кубани и Волги и, опираясь на военно-политические союзы с владетелями Северо-Восточного Кавказа, усилить геополитическое влияние Крыма в Центральном Предкавказье. В контексте такого политического расклада утверждения ряда отечественных и зарубежных исследователей о том, что движение на Кавказ для России был не вопросом свободного выбора, а «суровая политическая необходимость», а также то, что в основе российского вмешательства в отношение народов Закавказья лежало «опасение, что в противном случае этот регион и без того нестабильный, может стать базой для военных действий враждебной державы, азиатской или даже европейской, и новые территории на юге окажутся под угрозой» [17, с. 1; 13, с. 66; 31, с. 33; и др.] представляются состоятельными.
Российское правительство предпринимало меры для сохранения дружественных отношений с «дагистанскими» народами после заключения Константинопольского мира в 1700 г. и в последующие годы, что вызывало опасения в шахском правительстве. Военно-дипломатическая миссия в Кабарду в 1711 г., в Исфахане была воспринята как верное свидетельство подготовки России к войне с Ираном, в связи с чем Ираном и был предпринят дипломатический шаг - в 1712 г. шахское посольство, в обозе которого насчитывалось около 700 подвод, прибыло в Москву [23. Д. 1. Л. 118]. Шахский посол Фазл Али-бек получил твердые
заверения о нерушимости добрососедских отношений России с Ираном, в подтверждение чего российским правительством были удовлетворены просьбы, касавшиеся прав персидских купцов в России [23. Д. 1. Л. 243]. Более того, Петр I предложил шаху военный союз против султанской Турции, отрицательный ответ в письменной форме был получен российским правительством в 1713 г. [23. Д. 1. Л. 270, 271].
Политическая обстановка на Кавказе достигла особой остроты в связи с тем, что национально-освободительная борьба народов Северо-Восточного Кавказа, а также Азербайджана против Ирана вступила в новую фазу, после того как движение возглавил уроженец Мюшкюрского магала, глава местного суннитского духовенства Хаджи-Дауд. Ему удалось придать стихийным и разрозненным выступлениям более организованный и целенаправленный характер. Известно, что Хаджи-Дауд в своей борьбе руководствовался «особым духовным учением», основное содержание которого сводилось к «свержению иноземной власти и избавлению правоверных суннитов от тирании исказителей и врагов ислама - шиитов». По существу, это учение ничем не отличалось от тех, которые проповедовал среди кумыков, ногайцев и чеченцев башкирский проповедник Мурад Кучуков.
Призывы Хаджи-Дауда к борьбе с персами нашли широкий отклик у различных слоев суннитского населения, в том числе и среди знати. Так, к восставшим вскоре примкнули кайтагский уцмий Ахмед-хан и казикумухский владетель Сурхай-хан [30, с. 47]. Продолжал борьбу и Али-Султан Цахурский [30, с. 46-47]. Остальные дагестанские владетели придерживались в основном нейтральной позиции. Исключение составлял тарковский шамхал Адиль-Гирей, который прилагал немалые усилия для подавления антишахского восстания. «Когда бунт в Дагестане и Ширване начался, - подтверждает И.-Г. Гербер, - то шамхал по своей мочи трудился оное утушить, токмо он ни добротою, ни силою то учинить не мог» [11, с. 72].
Собрав, таким образом, вокруг себя достаточные силы, Хаджи-Дауд Мюшкюрский стал совершать беспрерывные нападения на шахские гарнизоны и укрепления. По некоторым данным повстанцы в этот период овладели такими городами, как Шабран и Худат [6, с. 52].
Учитывая возможный крайне негативный для Ирана политический исход, российское правительство предпринимало меры по изучению экономической и военно-политической ситуации в Прикаспийских областях, Дагестане и в самом Иране.
В 1715-1718 гг. в Иране находилось российское посольство А.П. Волынского [10], которому была дана письменная инструкция Петра I, точно им и выполненная.
Подробно ознакомившись с ситуацией в целом, 8 июля 1717 г. А.П. Волынский направил в Коллегию иностранных дел донесение, содержащее сведения о нарастании внутриполитического кризиса в Персии, слабости центральных органов власти и сепаратизме северных вассалов, низкой обороноспособности Сефевидского государства и предложение о скорейшем вступлении России в войну с шахом [4. Д. 2. Л. 200 об.-202]. Подписав с шахом выгодный торговый трактат, в декабре 1718 г. А.П. Волынский вернулся в Санкт-Петербург, где представил российскому правительству обстоятельный доклад, к которому был приложен «Журнал на персидскую карту с кратким описанием провинций и городов... и где есть какие пути удобные или нужные к проходам армии» [см.: 10]. Петр I высоко оценил результаты дипломатической миссии А.П. Волынского и вскоре назначил его Астраханским генерал-губернатором.
На основании донесений А.Б. Черкасского, А.И. Лопухина, А.П. Волынского и др. российское правительство решило тщательно изучить побережье Каспийского моря и форсировать подготовку к предстоящему походу, что и было сделано в 1716-1719 гг. под видом изучения торговых путей в Северо-Восточном Кавказе. «Все это - дипломатия, и экономика, и разведочная работа, - указывали Е.С. Зевакин и А.М. Полиевктов, - были в самом тесном и сложном переплетении между собой» [14, с. 36-37].
Для усиления влияния России в регионе А.П. Волынский предпринял ряд мер дипломатического характера. Был установлен тесный контакт с царем Восточной Грузии (Картлии) Вахтангом VI и армянскими князьями-меликами, которые обещали выставить вспомогательные силы в случае похода русских войск в Прикаспий [об этом подробно см.: 1]. С калмыцким ханом Аюкой удалось достигнуть некоторых договоренностей, усиливавших зависимость ханства от российского правительства. В июне 1719 г. для подтверждения новых условий подданства в Санкт-Петербург прибыл посол калмыцкого хана, о чем английский посол Дж. Джеффрис известил Лондон [24, с. 342-344]. Еще раньше, правильно оценив соотношение сил между Россией и шахским Ираном, тарковский владетель Адиль-Гирей последовательно шел на сближение с царским двором вопреки угрозам шахских властей лишить его титула шамхала [30, с. 51]. И.И. Голиков отмечал, что шамхал Адиль-Гирей «... видя с стороны Шахской худые распоряжения и слабость, обратился к Российскому Монарху, отдавая себя в подданство... Его Величества...» [12, с. 218].
В 1718 г. тарковский шамхал Адиль-Гирей вступает в подданство России. В 1719 г. к российскому правительству обратился посол тарковского шамхала Адиль-Гирея Магомедбек
Алибкачев. Вслед за шамхалом к России обращались Султан-Махмуд Аксаевский, уцмий Кайтагский и другие владетели Дагестана [4. Д. 3. Л. 13].
Приняв российское подданство и постоянно показывая примеры усердного и верного служения, шамхал Адиль-Гирей в течение ряда лет пытался добиться через Россию официального утверждения его прав над частью равнинных территорий чеченцев и ингушей. Одновременно, учитывая выгодное политическое и экономическое положение Терского городка, а также возможность тесного сближения с терской администрацией, которая играла большую роль в делах Северного Кавказа, он теми же методами пытался вытеснить оттуда кабардинских князей и занять их место. В связи с этим Адиль-Гирей несколько раз обращался к российскому правительству и лично к Петру I с просьбой о предоставлении ему прав на владение всеми мусульманами, живущими в городе Терки [2, с. 91]. Он хотел «чтоб сын его (Хасбулат - ) имел команду в Терках над народом, нарицаемым аухом - черкесы, над которыми был начальником и беем Адиль-Гирей Тарковский» [25, с. 233]. Но Петр I послал грамоту шамхалу с отказом в его просьбе.
Вслед за шамхалом к Петру I обратились с посланиями другие кумыкские владетели. Чопан - шамхал Эндиреевский в 1719 г. передал в Коллегию иностранных дел послание, в котором он просил сообщить царю, что он и его ближние «служить великому государю готовы и пожитки свои, и улусы, и подданных всех под руки его величества» отдадут [19, с. 43].
В 1720 г. снарядил посланцев к Петру I Муртузали - шамхал Буйнакский. Он также просил принять его в подданство России. 26 августа последовал указ [30, с. 49]. Однако вскоре Муртузали из-за соперничества с Адиль-Гиреем склонился на сторону проиранских дагестанских владетелей... Находившийся под влиянием кайтагского уцмия утемышский правитель Султан-Махмуд, напав на представителей российского посольства, также занял враждебную позицию по отношению к России [30, с. 51].
В донесении Петру А.П. Волынский сообщал «Кумыцкой народ хотя и под персицкою протекциею, ..а между их народом великую силу имеет владелец Тарковский Алдигирей» и что «кумыцкой же владелец имянем Салтан Мамут Аксайской, который кочует близ Терка, а и оной также в их народе силен, и с которого уповал бы я впредь немалого плода также и ныне показывает некоторые верности токмо от управителей наших зело недоволен также и жалованья ему зело мало» [3. Д. 3. Л. 6, 7].
Астраханский губернатор предлагал: «Которые впредь
усмотрены будут из оных народов склонные к стороне его царского величества, таким хотя малое некоторое награждение по моему
мнению надлежало б, ибо тем и других привести к склонности возможно» [3. Д. 3. Л. 8]. Российский император Петр I в целом благосклонно отнесся к этому предложению и указал: «О сем разсмотря також писать кому и какое награждение учинить надлежит» [3. Д. 3. Л. 10].
Рассчитывая наладить дипломатические сношения с сопредельными странами, а возможно, и получить военнополитическую поддержку, Хаджи-Дауд Мюшкюрский направил 22 апреля 1721 г. к астраханскому воеводе И.В. Кикину два письма. В первом объяснялись причины восстания и раскрывались ближайшие планы повстанцев. В заключение воеводе И.В. Кикину предлагалось указать «чтоб приезжали к нам торговые люди. и чтоб они, торговые люди, ни в чем не опасались.» [7. Д. 1. Л. 4]. Во втором письме Хаджи-Дауд писал: «Хочу с вашей милостию дружелюбие иметь и соседство» [7. Д. 1. Л. 5]. Та легкость, с которой А.П. Волынскому удалось убедить Петра I в нецелесообразности принимать Хаджи-Дауда в свое подданство, говорит о том, что планы повстанцев не только не соответствовали, но прямо противоречили намерениям самого императора. Негативный ответ российского правительства имел серьезные политические последствия, отразившись на внешнеполитической позиции руководителей восстания.
С осени 1721 г. Хаджи-Дауд и Сурхай-хан стали добиваться поддержки уже со стороны султанской Турции. Однако османское правительство, стратегические интересы которого в основном сосредоточились на Южном Кавказе, всячески затягивало решение этого вопроса и не торопилось открыто поддержать антииранское движение.
С начала 1722 г. Хаджи-Дауд Мюшкюрский стал совершать нападения на сефевидские города и гарнизоны за пределами Ширвана, и в конечном итоге освобождение Шемахи явило собой конец более чем 200-летнего сефевидского господства в регионе. Власть в Ширване полностью перешла в руки повстанческих сил во главе с Хаджи-Даудом Мюшкюрским... «взял в Шемахе и оный город, как и всю провинцию, с Сурхаем разделил» [11, с. 95].
Тем временем геополитическая обстановка в регионе в связи с обострением российско-османского противоборства за персидское наследство на Кавказе все более осложнялась.
Астраханский губернатор А.П. Волынский предлагал российскому правительству предупредить османскую экспансию, незамедлительно начать военные действия и присоединить к России Прикаспийские провинции Ирана, для чего удобно использовать «шемахинский инцидент». Император Петр I принял предложение губернатора. В начале 1722 г. Коллегия иностранных
дел предписала резиденту И.И. Неплюеву «на их турецкие поступки. прилежно смотреть и о подлинном их намерении всякими образы проведать и нам о том. доносить» [5. Д. 4. Л. 41], а также стараться, чтобы султан не принял Хаджи-Дауда и Сурхая в свое подданство, учитывая, что османы, пользуясь «замешательствами в Персии, готовы к себе присовокупить» владения на Кавказе [5. Д. 4. Л. 33].
Таким образом, для народов Северо-Восточного Кавказа вступление в XVIII в. ознаменовалось, во-первых, борьбой за независимость и поиском самостоятельных путей политической ориентации. Во-вторых, необходимо признать, что более привлекательным для народов Северо-Восточного Кавказа становится подданство России. В-третьих, «кавказский узел» в восточной политике Петра I завязался достаточно прочно, что определило перспективы дипломатических, политических, военных и экономических успехов России в борьбе с Ираном и Турцией за господство на Кавказе.
Список литературы
1. Абдуллаев Г.Б. Азербайджан в XVIII в. и его взаимоотношения с Россией. - Баку, 1965; Алиев Ф.М. Антииранские выступления и борьба против турецкой оккупации в Азербайджане в первой половине XVIII в. - Баку, 1975; Боцвадзе Т.Д. Народы Северного Кавказа в грузино-русских политических отношениях в XVI-XVIII вв. - Тбилиси, 1974; Маркова О.П. Россия, Закавказье и международные отношения в XVIII веке. - М., 1966. Тер-Авакимова С.А. Армяно-русские отношения в период подготовки персидского похода. - Ереван, 1980.
2. Абдусаламов М.-П.Б. Кумыкские феодальные владения в политической жизни Дагестана в первой половине XVIII века. - Махачкала, 2008.
3. АВПРИ. Ф. Кабардинские дела. Оп. 115. 1719-1720 гг.
4. АВПРИ. Ф. Сношения России с Персией. Оп. 77. 1716-1718 гг.
5. АВПРИ. Ф. Сношения России с Турцией. Оп. 89. 1722 г.
6. Алкадари Г.-Э. Асари-Дагестан. - Махачкала, 1994.
7. Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ). Ф. Дела Андреевской деревни. Оп. 101. 1721 г.
8. Ахмадов Я.3. История Чечни с древнейших времен до конца XVIII века. - М., 2001.
9. Бутков П.Г. Материалы для новой истории Кавказа с 1722 по 1803 гг. -СПб., 1869.
10. Бушев П.П. Посольство Артемия Волынского в Иран в 1715-1718 гг. (по русским архивам). - М., 1978.
11. Виноградов Б.В. Очерки этнополитической ситуации на Северном Кавказе в 1783-1816 гг. - Краснодар; Армавир, 2004.
12. Гербер И.Г. Описание стран и народов вдоль западного берега Каспийского моря // История, география и этнография Дагестана. Архивные материалы. - М., 1958.
13. Голиков И.И. Деяния Петра Великого, мудрого преобразователя России, собранные из достоверных источников и расположенные по годам. Ч. VIII. - М., 1789.
14. Дегоев В.В. Большая игра на карте; история и современность. - М., 2001.
15. История Дагестана. - М., 2004. Т. 1.
16. Кабардино-русские отношения в XVI-XVIII вв. - М., 1957. - Т. 2.
17. Кидирниязов Д.С. Взаимоотношения ногайцев с народами Северного Кавказа и Россией в XVI-XIX вв. - Махачкала, 2003.
18. Кидирниязов Д.С. Взаимоотношения ногайцев с народами СевероВосточного Кавказа в XVI - начале XX в. - Махачкала, 2008.
19. Магомедов Р.М. Россия и Дагестан: страницы истории. - Махачкала, 1987.
20. Полное собрание законов Российской империи с 1649 года. Т. 1, V. -СПб., 1830.
21. Потто В.А. Два века Терского казачества. - Владикавказ, 1912. - Т. 1.
22. РГАДА Ф. 119.1708 г.
23. Российский государственный архив древних актов (РГАДА). Ф. 77. 1711-1713 гг.
24. Российско-иранские отношения: сб. Т. 61. - СПб., 1888.
25. Русско-дагестанские отношения в XVII - первой четверти XVIII в. -Махачкала. 1958.
26. Сборник императорского Русского исторического общества. Т. 50. -СПб., 1886.
27. Сокуров В.Н. Канжальская битва и её отражение в кабардинском фольклоре // Актуальные проблемы кабардино-балкарской фольклористики и литературоведения. - Нальчик, 1986.
28. Соловьев С.М. История России с древнейших времен. - СПб., 1873. Кн.9. Т.15-16.
29. Соловьев С.М. Публичные чтения о Петре Великом. - М., 1984.
30. Сотавов Н.А. Северный Кавказ в русско-иранских и русско-турецких отношениях в XVIII в. - М., 1991.
31. Хоскинг Дж. Россия: народ и империя (1552-1917) / пер. с англ. -Смоленск, 2001.
