CC BY
95
E.B. Волков, И.В. Сибиряков
СЕВАСТОПОЛЬСКИЙ СУДЕБНЫЙ ПРОЦЕСС 1947 ГОДА ПО ДЕЛАМ О ВОЕННЫХ ПРЕСТУПЛЕНИЯХ: СИМВОЛИЧЕСКИЕ ПРАКТИКИ ВЛАСТИ*
E.V. Volkov and I.V. Sibiryakov
The Sevastopol War Crimes Trial of 1947: Symbolic Practices of Power
Публичные судебные процессы по делам о военных преступлениях стали важным аспектом в политике государств-победителей во Второй мировой войне. Традиционно подобные процессы в СССР изучались в отечественной историографии в рамках политической истории или международного права1.
В данной статье судебный процесс в послевоенном Севастополе рассматривается в качестве акции репрезентации власти посредством символических практик, включающих как «языковую игру», так и определенные действия ритуального характера. Как известно, зачастую в организованных государством акциях «власть инсценирует самое себя, старается как можно шире распространить выгодные ей представления о себе», не жалея при этом никаких средств и усилий2. И подобные судебные процессы, безусловно, стали своеобразным инструментом для презентации власти в позитивном ключе.
На наш взгляд, в международном контексте и с точки зрения внутренней политики организации таких процессов являлись своеобразным «ответом» на внешние «вызовы» в условиях начинавшейся Холодной войны и на целый ряд социально-экономических проблем, вставших перед населением страны после разрушительной войны. Одной из главных целей подобных судебных акций являлась консолидация населения вокруг советского руководства посредством актуализации образа врага.
* * *
Вопрос о наказании военных преступников был поднят в СССР еще в ходе войны. В ноябре 1942 г. указом Президиума Верховного Совета СССР была создана Чрезвычайная государственная комиссия по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашист-
* Исследование выполнено при поддержке гранта Российского фонда фундаментальных исследований «Образ Севастополя в исторической памяти советского общества» (№ 15-01-00219). = The reported study was funded by RFBR, project number 15-01-00219.
ских захватчиков и их сообщников (ЧГК). В апреле 1943 г. появился указ «О мерах наказания для немецко-фашистских злодеев, виновных в убийствах и истязаниях советского гражданского населения и пленных красноармейцев, для шпионов, изменников родины из числа советских граждан и для их пособников». На международном уровне вопрос о преследовании военных преступников затрагивался на переговорах представителей Антигитлеровской коалиции в октябре 1943 г. и нашел отражение в Московской декларации СССР, США и Великобритании «Об ответственности гитлеровцев за совершаемые зверства».
Первые судебные процессы по делам о военных преступлениях состоялись на освобожденной территории Советского Союза уже в 1943 г. в Краснодаре (14 - 17 июля), Краснодоне (15 - 18 августа) и Харькове (15 - 18 декабря)3. Последний из них, судя по публикациям в зарубежной прессе, имел большой международный резонанс, стенограммы Харьковского процесса вышли отдельным изданием в Женеве.
Затем, уже после окончания войны с Германией, в августе 1945 г. в Лондоне представители союзников по Антигитлеровской коалиции подписали соглашение «О судебном преследовании и наказании главных военных преступников европейских стран оси». К тексту соглашения приложили опубликованный список конкретных лиц, обвиняемых в военных преступлениях4. Вскоре организовали Международный военный трибунал, который начал свои заседания с 20 ноября 1945 г. в Нюрнберге. Кроме того, союзнический Контрольный совет в оккупированной Германии в декабре 1945 г. принял закон № 10 «О наказании лиц, виновных в военных преступлениях, преступлениях против мира и против человечности»5.
В СССР в этот период были проведены судебные процессы на освобожденных территориях: в Брянске, Смоленске, Ленинграде, Великих Луках, Минске, Риге, Киеве, Николаеве. В ходе процессов перед судом предстали 18 генералов, 28 офицеров, 30 унтер-офицеров и другие немецкие военнослужащие. Согласно данным российского историка В.Б. Конасова, в 1945-1946 гг. по решению советских судов 66 обвиняемых приговорили к смертной казни через повешение, 19 — к каторжным работам на сроки от 12до 20 лет6.
С другой стороны, в западных зонах оккупации Германии в это время началось массовое освобождение немецких военнопленных, которых насчитывалось около 5 млн. К концу 1946 г. у американцев осталось чуть более 50 тыс., у британцев - около 500 тыс., у французов - примерно 700 тыс. пленных7.
В 1947 г. в условиях нарастания противоречий между СССР и бывшими западными союзниками Холодная война стала обретать реальные черты. Ситуация обострилась после отказа СССР и стран «народной демократии» в Восточной Европе от «плана Маршалла», принятого в июле 1947 г. в качестве программы восстановления эко-
номики.
Спустя несколько месяцев, в октябре 1947 г., на Генеральной Ассамблее ООН разразился конфликт между СССР, Югославией, Польшей, с одной стороны, и США и Великобританией, с другой стороны, по вопросу о выдаче военных преступников. Советская сторона и ее союзники обвинили западные страны в невыполнении решения ООН от 13 февраля 1946 г. о выдаче военных преступников по запросу других государств. Представитель советской делегации А Я. Вышинский выступил с обличительной речью, указывая на то, что руководители США и Великобритании, прикрываясь «юридической казуистикой и крючкотворством», укрывают у себя военных преступников8.
На этом фоне в СССР начался новый этап судебных разбирательств в отношении преимущественно немецких военнопленных. Еще 18 мая 1947 г. министр внутренних дел С.Н. Круглов предложил заместителю председателя Совета Министров СССР В.М. Молотову проект правительственного постановления о проведении открытых судебных процессов в Севастополе, Кишиневе, Чернигове, Витебске, Бобруйске, Сталино (ныне Донецк), Полтаве, Гомеле и Новгороде. Проект предполагал, что какая-то часть обвиняемых может не признать своей вины, но, тем не менее, будут собраны материалы по преступлениям нацистов на ранее оккупированных территориях Советского Союза9. Открытый характер процессов предполагал их пропагандистский характер.
В начале сентября 1947 г. все тот же Круглов и заместитель министра иностранных дел Вышинский в письме И.В. Сталину указали, что сотрудники Министерства внутренних дел собрали материалы на предание суду 136 военных преступников, в том числе 19 генералов, 68 офицеров и 49 солдат. Они предложили создать межведомственную комиссию по организации судебных процессов в следующем составе: министр юстиции Н.М. Рычков (председатель), первый заместитель Генерального прокурора СССР Г.Н. Сафонов (заместитель), министр внутренних дел С.Н. Круглов, заместитель министра государственной безопасности С.Н. Огольцов, председатель Верховного суда И.Т. Голяков и начальник Договорно-правового управления Министерства иностранных дел С.А. Голунский10.
Через несколько дней, 10 сентября 1947 г., Совет Министров СССР принял постановление об организации открытых судебных процессов в Севастополе, Полтаве, Новгороде, Сталино, Гомеле, Чернигове, Бобруйске, Кишиневе и Витебске, где перед военными трибуналами должны были предстать 137 обвиняемых. В то же время планировалось проведение и закрытых процессов по делам 876 военных преступников (717из них - немцы)11.
Данные процессы, по мнению властей, должны были вновь привлечь внимание советских людей к злодеяниям нацистов. Видимо, подобные акции, с одной стороны, могли переключить внимание
граждан с крайне болезненных вопросов медленного восстановления значительно разрушенной экономики и практически не действующей системы социального обеспечения на вопрос исторического возмездия, порождая у значительной части населения СССР чувство исторической справедливости.
Еще одним аспектом, связанным с проведением новых, более масштабных, судебных преследований военных преступников в Советском Союзе, возможно, стали итоги международного Нюрнбергского судебного процесса (20 ноября 1945 г. - 1 октября 1946 г.). Как известно, в Нюрнберге 12 высокопоставленных деятелей Третьего рейха приговорили к смертной казни через повешение, 7 - к тюремному заключению, а 4 оправдали. При этом преступными организациями признали СС, СД, гестапо и руководящую верхушку нацисткой партии (НСДАП). Однако Совет министров гитлеровской Германии, Генеральный штаб и Верховное командование вермахта (ОКВ) не были причислены к преступным организациям. Кроме того, никто из лиц, представших перед международным трибуналом в Нюрнберге, виновным себя не признал.
Вероятно, результаты Нюрнбергского процесса вызвали разочарование как среди представителей советской политической элиты, так и среди значительной части населения СССР, обрабатываемого государственной пропагандой. Для многих советских людей решения международного трибунала были слабо связаны с теми жертвами и лишениями, которые они понесли и испытали в период оккупации, на фронте или в тылу. Лица, непосредственно осуществлявшие в советских городах и селах убийства, акты насилия, грабежи, в Нюрнберге наказаны не были.
Начинающаяся Холодная война, видимо, стала катализатором проведения подобных судебных процессов. В данной ситуации руководителям СССР было необходимо еще раз подчеркнуть справедливый характер своей политики и обличить западные державы в чрезмерной лояльности по отношению к военным преступникам.
Для организации новой волны судебных процессов власти привлекли большое количество следователей из Министерства внутренних дел и Министерства государственной безопасности, чтобы исправить «ошибки» предшествующего периода, когда при подготовке процессов было допущено много процессуальных нарушений, а часть дел вообще рассматривалась в закрытом режиме, причем зачастую наказание определялось по признаку коллективной ответственности12.
Следует также учесть, что в мае 1947 г. указом Президиума Верховного Совета СССР смертная казнь как высшая мера наказания была отменена и многие обвиняемые теперь могли избежать расстрела и получить только определенные судом сроки заключения.
22 октября 1947 г. комиссия по организации судебных процессов приняла решение провести закрытые заседания трибуналов по ме-
сту содержания обвиняемых (410 дел на 548 военнопленных). Большинство из судов планировалось провести на Украине (336 дел на 456 обвиняемых). Слушание 44 дел на 92 обвиняемых решили организовать на открытых процессах в Горьком, Калининграде, Псковской области, Крыму и в некоторых других городах. Однако в ходе подготовки и проведения процессов общее количество осужденных увеличилось до 876 человек13.
* * *
Выбор Севастополя в качестве места одного из судебных процессов диктовался несколькими обстоятельствами. Город в ходе Второй мировой войны был практически весь разрушен, как при обороне в 1941-1942 гг., так и при освобождении в мае 1944 г. советскими войсками. Почти два года Севастополь находился под контролем оккупационных властей. Оборона и освобождение Севастополя заняли важное место в советском героическом дискурсе о Второй мировой войны. В одном из указов, датированных маем 1945 г. и подписанном И.В. Сталиным, Севастополь наряду Ленинградом, Сталинградом и Одессой был назван «городом-героем»14.
Облик Севастополя, тесно связанного с военной историей России и СССР, как вполне убедительно показал американский исследователь К. Куоллс, нашел свое выражение в архитектурных городских комплексах, возводившихся в послевоенный период15. В одном из таких зданий и проходили публичные заседания судебного процесса по делам о военных преступлениях.
Одним из первых информационных шагов по проведению процесса стало сообщение Прокуратуры СССР от 19 октября 1947 г. в городской газете «Слава Севастополя» о предстоящем событии. В нем указывалось, что главными фигурантами на процессе о злодеяниях оккупантов должны стать бывший командующий 17-й немецкой армией в период оккупации Крыма генерал-полковник Эрвин Йенеке и несколько офицеров, как «организаторы зверств, направленных против мирного населения»16.
Спустя десять дней обвиняемые и следственные материалы, два десятка томов, переданные Военному трибуналу Черноморского флота, были доставлены из Москвы в Севастополь. Во время изучения трибуналом материалов следствия, подготовки обвинительного заключения и в ходе самого процесса обвиняемые находились в здании городской тюрьмы.
Судебный процесс в Севастополе над генералом, офицерами и солдатами 11-й и 17-й немецких армий, обвиняемых в массовых убийствах и насилиях в отношении населения Крыма и Кубани, проходил с 12 по 23 ноября 1947 г. в Доме офицеров Черноморского флота17. Сам выбор здания был обусловлен широкой известностью этого публичного места в городе. Здесь в фойе разместили три щита
фотодокументов и диаграмм, иллюстрирующих последствия хозяйничанья оккупантов в Крыму На фотографиях можно было увидеть руины Севастополя и Керчи, Новороссийска и Старого Крыма, трупы расстрелянных, замученных, сожженных и заживо погребенных советских людей18.
Дела рассматривал Военный трибунал Черноморского флота в составе: председательствующий - генерал-майор юстиции Зайцев, члены трибунала - полковник юстиции Евсиков и подполковник юстиции Федорчуков. На стороне обвинения выступили военный прокурор Черноморского флота генерал-майор юстиции Камынин и подполковник юстиции Маркелов. В качестве защитников на процессе выступили военные адвокаты Любимов, Татаринцев, Введенский, Гринев, Ерофанов, Михеев, Великотный19.
По существу, процесс состоял из трех этапов: оглашение обвинительного заключения; публичный допрос обвиняемых с участием свидетелей, их ответы и выступления защитников; судебное решение о наказании виновных в военных преступлениях. На заседаниях суда присутствовали моряки Черноморского флота, жители города Севастополя и других районов Крыма, корреспонденты как местных, так и центральных периодических изданий.
Текст обвинительного заключения зачитывался около трех часов, на русском и немецком языках. В нем, в частности, говорилось, что за два года пребывания гитлеровцев в Крыму «ими было убито и замучено 86 943 мирных жителя и 47 234 военнопленных, угнано в немецкое рабство 85 947 человек. Немецкие захватчики уничтожили города Севастополь, Керчь, Балаклаву, в значительной мере разрушили Симферополь, Ялту, Феодосию и другие населенные пункты с их санаториями, культурными учреждениями, памятниками искусства и культуры». Согласно тексту обвинительного заключения, в Крыму было разрушено «свыше 12 ООО государственных предприятий и учреждений, 13 ООО колхозных строений и более 15 ООО жилых домов частных лиц». ЧГК определила ущерб, причиненный немецко-фашистскими захватчиками мирным жителям, колхозам, общественным и государственным организациям Крыма, более чем в14 млрд руб.20
Однако материалы Крымской республиканской чрезвычайной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников и причиненного ими ущерба (была создана и работала после освобождения полуострова в мае 1944 г., до преобразования Крымской АССР в Крымскую область в июне 1945 г.) указывают на другие, гораздо меньшие цифры. Например, в сводной ведомости о потерях отмечено, что на всей территории Крыма от боевых действий уничтожено имущества стоимостью свыше 145 млн руб., похищено и разграблено материальных ресурсов на сумму более 373 млн руб., со всеми статьями потерь общий ущерб составил около 4,5 млрд руб.21 Столь существенные расхож-
дения в оценке вреда, нанесенного региону за годы оккупации, видимо, были связаны не только с новыми материалами, полученными следователями в ходе подготовке обвинительного заключения, но и с изменением методики подсчета причиненного ущерба.
По количеству человеческих жертв данные также расходились, но уже не так существенно. Например, Крымская республиканская чрезвычайная комиссия в своем отчете указывала, что за период войны в Крыму было расстреляно 71 921 и замучено 18 322 мирных граждан (из них в Севастополе - 10 463 и 8 ООО соответственно), то есть всего - 90 243 человека. По количеству жертв из числа советских военнопленных указывались следующие цифры: расстреляно 19 319 (в том числе в Севастополе - 2 185), замучено - 25 615 (из них в Севастополе - 6 618), всего - 44 934 человека. Количество лиц гражданского населения, вывезенного на работы в Германию, почти совпадает с данными из советской прессы, освещавшей судебный процесс, - 85 447 человек22.
К суду в Севастополе были привлечены 12 обвиняемых. Ключевой фигурой являлся бывший командующий 17-й немецкой армией генерал-полковник Иенеке. Ему предъявили следующие обвинения. В сентябре 1943 г. в немецкий офицерский госпиталь в станице Ста-ро-Титаровской, где также находился штаб 17-й армии, из станицы Горностаевской было доставлено 40 детей в возрасте от бдо 13 лет, у которых врачи госпиталя выкачали кровь для переливания раненым офицерам. В результате этой операции все дети погибли23.
Во время эвакуации 17-й немецкой армии в Крым с Таманского полуострова по приказу Иенеке насильственно вывезли все трудоспособное население - 106 тыс. человек. В Крыму^октябре-ноябре 1943 г. и в апреле 1944 г., на основании отданных Иенеке приказов, расстреляли всех заключенные концлагерей и тюрем (всего около 6,5 тыс. человек). Согласно материалам следствия, по приказу генерала в ноябре-декабре 1943 г. для борьбы с партизанами была создана «мертвая зона» вокруг районов горного Крыма, в полосе от Карасубазара (ныне Белогорска) до Бахчисарая общей площадью 800 кв. км. В ходе операции по созданию этой зоны немецкие солдаты сожгли 30 деревень и расстреляли около 300 жителей, выселили свыше 2 000 человек, разграбили большую часть принадлежащего им имущества. Иенеке ставилось в вину разрушение в ходе эвакуации 17-й армии из Крыма в апреле-мае 1944 г. многих экономических объектов и структур жизнеобеспечения в Севастополе24. К обвинительному заключению прилагались материалы ГЧК, и были заслушаны показания свидетелей.
Журналисты, которые освещали процесс в Севастополе, уделяли особое внимание допросам генерала. Например, на страницах газеты «Известия» Иенеке представлялся как злодей, который оправдывался тем, что приказы о массовом уничтожении населения он получал из Берлина и не мог их не выполнять25.
Однако имелись и такие ответы генерала, которые не попали в советскую прессу. Так, Иенеке при слушании своего дела заметил, что среди 300 тыс. подчиненных ему солдат и офицеров, конечно, могли оказаться отдельные преступники. Однако обвинять в этом командующего армией «так же смешно, как обвинять Севастопольский горсовет в преступлениях, совершенных проживающими на его территории жителями»26.
Иенеке, оправдывая свои действия военными условиями, считал показания свидетелей и обвинения в его адрес сфабрикованными. Он, обращаясь к трибуналу, заявил: «Вы умаляете роль и достоинство своей Красной Армии, характеризуя немецкие войска как шайку бандитов и уголовных преступников. С кем же тогда боролась и кого побеждала Красная Армия?»27.
Еще одной заметной фигурой на этом процессе стал майор вермахта Отто Виллерт. В июне-декабре 1942 г. он служил офицером для особых поручений и заместителем начальника военной комендатуры Евпатории. Затем до февраля 1944 г. занимал пост военного коменданта этого города. В период своей службы в Евпатории, согласно обвинительному заключению, он лично отдавал приказы о расстрелах нескольких десятков человек. Летом 1943 г. за сорванный неизвестно кем на одной из улиц портрет Гитлера приказал арестовать и повесить в городском парке двух случайных прохожих. Как гласили материалы дела, Виллерт организовал насильственный вывоз в Германию на принудительные работы около 5 тыс. жителей города, составил план уничтожения городского хозяйства в случае отступления немецких войск из Крыма28.
На допросе в зале суда Виллерт заявил: «Мне даже на ум не приходило, что мои жандармы избивают советских граждан». Относительно разграбления имущества около 10 тыс. жителей Новороссийска, вывезенных на работы в Германию, он заметил: «Мы не грабили, мы производили конфискацию». Такое поведение майора севастопольский журналист Г. Семин прокомментировал следующим образом: «Волк прикидывается ягненком»29.
Среди обвиняемых был и майор Гельмут Альберти. В период с октября 1943 г. по апрель 1944 г. он служил военным комендантом Ак-Мечети (ныне село Черноморское). До прибытия в Крым занимал посты военного коменданта Таганрога и Новороссийска. Согласно материалам следствия, в этих городах он организовал поиск и уничтожение около 3 тыс. человек, обвиняемых в противодействии оккупационным властям. На суде были зачитаны выдержки из некоторых приказов Альберти в Таганроге: «жителям брать воду только из колодцев, окрашенных в белый цвет, в течение трех часов в день, за неподчинение - расстрел»; «за утерю документов, удостоверяющих личность, - расстрел»; «всем, кто не сдаст олово и оловянные вещи, - расстрел». В советской прессе указывалось, что в январе 1943 г. Альберти организовал выселение из Новороссийска граж-
данских лиц (около 10 тыс. человек), конфисковав принадлежащее им имущество. Будучи комендантом Ак-Мечети, он занимался организацией насильственного вывоза советских граждан на принудительные работы в Германию, таких оказалось более 900 жителей. По его приказу солдатами комендатуры были избиты четыре матроса с советского торпедного катера, потерпевшего крушение вблизи поселка, и летчик сбитого самолета. Разрушение промышленных объектов и городского хозяйства Ак-Мечети во время отхода немецких войск из Крыма, по мнению стороны обвинения, также происходило по приказу Альберти. Для подтверждения обвинений прилагались материалы ГЧК и показания свидетелей30.
Среди других обвиняемых был гауптштурмфюрер СС Пауль Кай-бель. С июля 1942 г. по апрель 1944 г. Кайбель являлся командиром частей СС и полиции Евпаторийского округа. Согласно материалам судебного процесса, он, выполняя приказы военного коменданта Евпатории, организовывал расстрелы местных жителей (около 500 человек), реквизиции, насильственный вывоз населения в Германию. Кайбель участвовал в операции по созданию «мертвой зоны» для борьбы с партизанами. В результате возглавляемая им рота сожгла 10 деревень и расстреляла 26 сельских жителей31. Во время допроса Кайбель пытался часть вины переложить на генерала Иенеке, указав, что план разрушения Евпатории разрабатывался по личному приказу командующего32.
На скамье подсудимых оказался и капитан Адам Ган. Он, как гласили материалы следствия, осуществлял задержание и расстрелы некоторых категорий населения, определенных к уничтожению немецкими оккупационными властями в обязательном порядке. С октября 1943 г. по апрель 1944 г. капитан выполнял обязанности заместителя коменданта Бахчисарая. В ходе операции по созданию «мертвой зоны» по его приказу в местечке Мангуп задержали, а затем расстреляли около 120 мужчин разного возраста, то есть практически все мужское население деревни. Ган также руководил отправкой из Бахчисарая в Германию почти 4 тыс. человек33.
Фрагмент допроса Гана привел в своем обличительном материале военный журналист майор Л. Кудреватых, освещавший ход процесса: «Ган избегает деталей. Язык его показаний убийственно лаконичен», со многими обвинениями он соглашался, отвечая по-военному «так точно»34.
Еще одним фигурантом процесса стал Эрнст Шреве, обер-лейте-нант полевой жандармерии. С июля 1942 г. по май 1944 г. он являлся начальником полевой жандармерии Севастополя. Прибыв в только что захваченный немецкими войсками город, Шреве, как указывалось стороной обвинения, организовал облавы и расстрелы заранее определенных к уничтожению германскими оккупационными властями категорий населения города (от 1 тыс. до 1,5 тыс. человек). На суде ему были предъявлены обвинения в расстреле в конце июля
1942 г. в районе «4-го километра» 150 советских военнопленных из лагерного лазарета; в организации смертной казни через повешение 1 сентября 1942 г. на Пушкинской площади (ныне площадь A.B. Суворова) трех 15-летних подростков, обвиненных в саботаже. На очной ставке с одним из свидетелей Шреве сказал: «Мои жандармы по моему приказу арестовывали коммунистов, евреев и советских активистов, которых я затем передавал в "СД", где их расстреливали»35. Он признал себя виновным в разрушении городских зданий и коммуникаций Севастополя36, но по другим пунктам только частично признал свою вину.
Следующим обвиняемым был капитан Пауль Кинне. В 1943 г. непродолжительное время он служил военным комендантом города Старый Крым, а затем начальником полевой жандармерии 13-й танковой дивизии. Среди основных эпизодов его военных преступлений в материалах суда значились: расстрел более 200 человек на Кубани в феврале 1943 г. при конвоировании колонны, состоявшей из 600 советских пленных, из станицы Тимашевской в Краснодар; расстрел в Молдавии в мае 1944 г. в районе деревни Бума (25 км от Кишинева) около 100 раненных военнопленных, которых, по словам Кинне, отказались принимать в лагерь; регулярно проводимые полевой жандармерией 13-й танковой дивизии во время ее отступления поджоги деревень и отправка сельских жителей в Германию37.
Меньше всего в материалах суда оказалось информации о низших чинах вермахта, таких как, например, Фридрих Радатус, зон-дерфюрер «Абвер команды-302», действовавшей с июля 1943 г. по апрель 1944 г. в районе Старого Крыма и Феодосии против партизан. Его обвиняли в том, что он лично участвовал в пытках во время допросов и в расстреле 31 заключенного. В январе-феврале 1944 г., как гласили материалы дела, он принимал участие в расстреле десяти жителей Карасубазарского района, в том числе двух женщин38.
Еще один обвиняемый - Вильгельм Флеснер, бывший фельдфебель 3-й роты 88-го саперного батальона 46-й пехотной дивизии 11-й армии. На суде его обвинили в подрыве входов в Аджимуш-кайские каменоломни (вблизи Керчи), забрасывании проломов дымовыми шашками и гранатами, специальной смесью из огнеметов. По его собственному мнению, как писала советская пресса, в результате таких действий саперов 46-й немецкой дивизии только в Аджимушкайских каменоломнях погибло не менее 3 тыс. человек гражданского населения39.
Среди подсудимых был и обер-ефрейтор Бернгардт Браун. Помимо участия в подрыве входов и сводов катакомб, его обвиняли в расстрелах покинувших катакомбы гражданских лиц, и захваченных в плен военнослужащих Красной армии. Как свидетельствовали судебные материалы, он лично убил четырех человек и участвовал в расстреле еще 45 советских граждан совместно со своими сослуживцами40.
Обвиняемым являлся и Рудольф Гуземан, обер-ефрейтор, сослуживец вышеупомянутых Брауна и Флеснера. Ему, помимо общих обвинений в отношении саперов 46-й дивизии, вменялись в вину расстрелы более 50 советских граждан совместно с другими военнослужащими вермахта41.
Последним, двенадцатым, и самым молодым подсудимым был Фриц Линеберг, бывший обер-ефрейтор 2-й роты 88-го саперного батальона. Ему зачитали общие обвинения для всей группы саперов42.
Затем, в течение нескольких дней, суд заслушивал показания 42 свидетелей, выступления 7 адвокатов и ответы 12 подсудимых. Многие показания свидетелей были очень эмоциональными, насыщенными конкретными фактами и жестокими подробностями преступлений. В советской прессе данные показания, - безусловно, с купюрами - были опубликованы. Один из свидетелей, священник Алушитинской церкви П.А. Клягин, как писала одна из газет, произнес следующие слова: «Бессилен язык человеческий для того, чтобы передать или описать все те злодеяния, которые были произведены немцами во время оккупации»43.
Судебный процесс в Севастополе, как и другие аналогичные процессы 1947 г., судя по публикациям в советской прессе, вызвал многочисленные отклики. Например, автор одной из корреспонденции экономист И.Н. Лившиц требовал сурового наказания для всех обвиняемых. «Я верю, - писал он, - меч советского правосудия опустится на голову отщепенцев человеческого рода во главе с генералом палачом Эрвином Энекке»44.
Рядовой Красной армии П. Сердюков прислал в севастопольскую газету «Флаг Родины» письмо, которое опубликовали под названием «Мы требуем суровой кары палачам». В нем, в частности, говорилось: «Солдаты, сержанты, офицеры нашей части внимательно следят за судебным процессом по делу о злодеяниях немецко-фашистских захватчиков в Крыму и на Кубани. Невозможно выразить весь наш гнев и возмущение по адресу этих негодяев, совершивших на советской земле такие чудовищные преступления... Мы уверены, что советский суд не пощадит представших перед ним 12 гитлеровских палачей Крыма и Кубани!».
Из Евпатории пришло письмо, написанное детской рукой, от десятилетнего пионера Володи Заичикова. Мальчик сожалел о гибели сорока ребят, у которых выкачали кровь для немецких раненных и требовал сурового наказания «бандитов», совершивших такое злодеяние45.
Таким образом «глас народа» в виде заявлений советских граждан на суде и опубликованных в прессе, должен был подчеркнуть справедливость советского правосудия, а значит и действий власти, организовавшей данный процесс.
Кроме того, в материалах прессы о данном событии просма-
тривается еще один очень важный аспект. Некоторые журналисты наряду с немецкими военнослужащими обвиняли руководителей США и Великобритании в агрессивных действиях на международной арене по насаждению своей «цивилизации», как это раньше делали вожди Третьего рейха. Подобная американская и британская политика, заявляли они, уже привела к установлению контроля над Грецией и Турцией. Правящим кругам этих стран стоит задуматься об историческом поражении Германии, прежде чем продолжать подобные политические шаги46.
21 ноября 1947 г. на судебном заседании выступил военный прокурор Черноморского флота генерал-майор юстиции Д.Г. Камынин, потребовавший для всех подсудимых высшей меры наказания - 25 лет заключения в исправительно-трудовых лагерях. Как писала севастопольская газета «Флаг Родины», «большинство обвиняемых в своем последнем слове признали себя виновными в злодеяниях, которые они творили на временно оккупированной ими территории Крыма и Кубани»47. Однако ни полный текст этих выступлений, ни даже значимые фрагменты «последних слов» обвиняемых в газетах приведены не были. Речи защитников также не нашли отражения в прессе. Советские граждане получали очень дозированную информацию о процессе.
23 ноября 1947 г. суд огласил свой вердикт, согласно которому генерала Э. Иенеке и других офицеров приговорили к 25 годам заключения, а низших чинов (В. Флеснер Б. Браун, Р. Гуземан, Ф. Ли-неберг) к 20 годам лагерей48.
Стоит заметить, что в более ранних материалах Крымской республиканской чрезвычайной комиссии фигурировали только два лица из тех, кто был привлечен к судебному процессу в Севастополе. Во-первых, это генерал-полковник Эрвин Иенеке, который, по мнению советских властей, как командующий 17-й армией должен был нести ответственность за злодеяния своих подчиненных. Причем этот генерал указывался наряду с генерал-фельдмаршалом Эрихом фон Манштейном, командовавшим 11-й армией, вступившей в 1942 г. в Севастополь. Крымская республиканская чрезвычайная комиссия ставила им в вину разграбление культурных ценностей и разрушение коммунального хозяйства в Севастополе. Во-вторых, это майор Гельмут Альберти. Он был включен в список «немецко-фашистских оккупантов и их сообщников, совершивших злодеяния» на территории Крыма, в Ак-Мечетском районе49.
В списке лиц, творивших, по мнению Крымской республиканской чрезвычайной комиссии, преступления в Севастополе, оказался целый ряд тех, кто не попал на скамью подсудимых в рамках Севастопольского процесса. Это некий доктор Бергер, последний командующий 17-й армией в Крыму генерал Карл Альмендингер, начальник штаба румынской армии генерал Фридрих Шульц, начальник городского отдела СД шеф-фюрер Ганс Майер, его заме-
ститель штурман-фюрер Otto Фетер, следователи СД обершарфю-рер Франк Минец и Генрих Пенер (последний, согласно материалам Крымской республиканской чрезвычайной комиссии, еще выполнял обязанности палача), командир отряда СД Айя Алиев, начальники городского управления полиции майор Андерле, майор Мац, капитан Енкер, начальник 1-го полицейского участка Дорфляйн, начальник полевой жандармерии лейтенант Вейгт. Кроме того, в списке фигурировали служащие комендатур Севастополя: начальник орт-скомендатуры подполковник Гангш, начальник военной комендатуры подполковник Фиш, зондер-фюрер майор Бушбаум, обер-летйте-нант Гюнтнер50.
В список, составленный Крымской республиканской чрезвычайной комиссией, в качестве «немецко-фашистских оккупантов и их сообщников, совершивших злодеяния» на территории Крыма, в Ак-Мечетском районе, были включены офицеры вермахта и полевой жандармерии (немцы Новак, Кернер, Аккерман, Клеппер, Шуцкер, Драер, Гафке, Пайке, румыны капитан Негра и лейтенант Саорт, а также нижние чины немецких войск Ганц, Фриц, Юган, Эндрисс, Кизов, Рютер, Блюмайер Штефлер, Михель, Блок, Мартын).
Помимо этого, в документах значились и пособники оккупантов из местных жителей: староста Иван Касаяненко и полицейский Соловьев (Евпаторийский район). Согласно материалам Крымской республиканской чрезвычайной комиссии, все эти лица были при-частны к грабежам и убийствам. Списки составлялись в августе-сентябре 1944 г. на основе опросов сельских жителей Краснопере-копского, Ак-Мечетского, Колайского районов Крыма51.
Однако вышеперечисленные военные и полицейские чины, за исключением Иенеке и Альберти, по разным причинам так и не оказались на скамье подсудимых в Севастополе. Данное обстоятельство позволяет предположить, что советские следственные органы в процессе подготовки Севастопольского процесса привлекли только тех лиц, которые оказались в местах лишения свободы на территории СССР. С другой стороны, суд во многом опирался не на всесторонне расследованные факты. Поскольку многие данные о насилиях и разрушениях гитлеровцев были преимущественно собраны с помощью свидетельств и материалов, составленных сразу после освобождения Крыма, и неизвестно, насколько они были полными. Часть из тех немецких военнослужащих, которым могло быть предъявлено обвинение, в момент подготовки судебного процесса либо уже погибли, либо оказались в западной зоне оккупации и, возможно, вскоре вышли на свободу.
Документы Крымской республиканской чрезвычайной комиссии, среди прочего, свидетельствуют о фактах явных военных преступлений нацистов в Севастополе.
Одним из первых, зафиксированных документально, стали действия немецких солдат и офицеров 30 июня 1942 г., когда они за-
хватили подступы к Троицкому тоннелю в Килен-бухте. В самом тоннеле в этот момент стоял бронепоезд «Железняков» с командой матросов около 60 человек, здесь же был устроен госпиталь, где находились раненные 2-го Перекопского полка Приморской армии (около 300 человек). Тут же прятались от бомб гражданские лица, около 400 человек, в основном женщины, дети и мужчины-рабочие. Немцы полностью завалили главный выход из тоннеля, предварительно забросав его гранатами. Мало, кто выжил из тех, кто оказался в каменном мешке, многие задохнулись, были убиты или умерли от ран. Немецкие солдаты охраняли небольшие расщелины и малые выходы из тоннеля, расстреливая всех, кто пытался выбраться наружу. Через некоторое время, в июле 1942 г., немцы расчистили тоннель от трупов, которые складировали в несколько ярусов у железной дороги52.
Другие факты - акции по массовому истреблению еврейского населения. Первая крупная акция была проведена немцами 12 июля 1942 г. в Севастополе. Всех выявленных евреев согнали на стадион «Динамо» под предлогом их переезда в другое место. Нацисты отобрали у них ценные вещи, вывезли за город и расстреляли. Места расстрелов были установлены - 4-й километр Балаклавского шоссе и территории близ деревень Старые Шули (Балаклавский район) и Болтачекрак (Бахчисарайский район). Всего немцы уничтожили в ходе этих акций около 4 200 евреев53.
Кроме того, материалы Крымской республиканской чрезвычайной комиссии содержат факты уничтожения и разграбления нацистами и их союзниками культурных ценностей в Севастополе. Например, румынскими офицерами были расхищены экспонаты Военно-исторического музея обороны 1854-1855 гг. Немецкие власти по приказу ортс-коменданта полковника Ганги разрушили памятники В.И. Ленину и адмиралу В.А. Корнилову. Памятник генералу Э.И. Тотлебену был обезглавлен. Разграблению подвергся Музей древнего Херсонеса, был подорван стоящий на его территории православный собор Святого Владимира. Согласно документам комиссии, главными грабителями музейных ценностей являлись командир 123-й пехотной немецкой дивизии фон Вивкан, его адъютант граф Ламсдорф, полковник Кольб, капитан Вейскопф, обер-лейтенант Фохт54.
Некоторые из этих фактов преступлений оккупантов, хотя и частично, но все-таки нашли свое отражение в материалах Севастопольского процесса.
Дальнейшая судьба осужденных сложилась следующим образом. Они находились в местах лишения свободы около 8 лет. В 1955-1956 гг. по договоренности между правительствами СССР и ФРГ все оставшиеся в живых немецкие военнопленные были отпущены на родину. Известно, что генерал Иенеке уехал в Западную Германию, где в Кёльне прожил до 1960 г., вплоть до своей кончины.
Кроме Севастополя, подобные открытые процессы прошли, как и планировалось, в Бобруйске, Полтаве, Витебске, Новгороде, Кишиневе и Гомеле. Согласно докладной записке МВД СССР от 10 января 1948 г. на имя И.В. Сталина, В.М. Молотова, Л.П. Берии и A.A. Жданова, по результатам девяти таких процессов, проведенных в октябре-декабре 1947 г. в разных городах СССР, осудили 138 военных преступников (23 генерала, 78 офицеров, 37 унтер-офицеров и солдат). В этническом отношении 117 из них являлись немцами, 13 - венграми, 7 - румынами и 1 - австрийцем. Всех приговорили к различным срокам заключения: 128 - к 25 годам, 9 - к 20 годам, 1 - к 15 годам лишения свободы. Как гласил документ, «трудящиеся республик и областей, где происходили судебные процессы, в своих высказываниях выражали удовлетворение наказанием военных преступников»55.
В дальнейшем организацию открытых судебных процессов по делам о военных преступлениях свернули. В конце ноября 1947 г. вышло распоряжение МВД СССР, Министерства юстиции СССР и Прокуратуры СССР, в котором предписывалось рассматривать дела обвиняемых в совершении военных преступлений на закрытых заседаниях военных трибуналов войск МВД по месту содержания подсудимых. Таким образом, суды должны были проходить практически без вызова свидетелей, без участия сторон обвинения и защиты. Распоряжение указывало приговаривать виновных к заключению сроком на 25 лет исправительно-трудовых лагерей. Исключение было сделано только для публичного Хабаровского процесса 1949 г. над японскими «военными преступниками, которые разрабатывали
биологическое оружие и пытали советских солдат».
* * *
Севастопольский судебный процесс отличался, прежде всего, крымской тематикой и тем, что еще в 1944-1945 гг. на этой территории работала республиканская комиссия, собравшая материалы о материальном и моральном вреде, нанесенном немецкими и румынскими оккупантами, о человеческих потерях в результате карательных акций. Однако в ходе подготовки Севастопольского процесса значительная часть материалов комиссии оказалась не востребована или пересмотрена в сторону увеличения объемов нанесенного экономического ущерба и количества человеческих жертв.
Подобные процессы по делам о военных преступлениях в Севастополе и в других городах Советского Союза, как правило, проводились по одной схеме и сопровождались сходными символическими практиками. Суды организовывались в известном публичном архитектурном пространстве. Сопровождались фотовыставкой, изображавшей злодеяния оккупантов. Состав суда включал только военных. Защитники обвиняемых назначались властями и зача-
стую они также были военными. Судебные процессы освещались как в местной, так и в центральной прессе. Большинство газетной информации отличалось, как правило, отсутствием фотографического ряда и подробных сведений о выступлении обвиняемых и их адвокатов. Видимо, с точки зрения властей, имелась опасность, что визуальные изображения подсудимых и их обвинителей не будут соответствовать вербальным образам текстов в прессе, могут их в чем-то исказить.
Конечно, в текстах доминировали уничижительные эпитеты в адрес обвиняемых с обозначением негативных человеческих качеств или использованием звериных образов. Например, материалах о Севастопольском судебном процессе корреспондент «Известий» Кудреватых использовал такие обороты, как «двенадцать двуногих зверей», «немецкие гангстеры», «садисты», «обер-бандиты», «варвары» и другие уничижительные эпитеты.56. Примечательно, что в материалах газеты «Новгородская правда», посвященных аналогичному процессу в Новгороде в декабре 1947 г., использовались очень близкие языковые конструкции: «озверевшие фашистские выкормыши», «убийцы и насильники», «фашистские варвары», «изверги»57.
Для предания судебным процессам, которые зачастую оказались неосновательно подготовлены с юридической точки зрения, авторитетности, как и для обоснования справедливости их приговоров организовывались кампании, которые условно можно назвать «глас народа». На суд, в качестве свидетелей, как правило, приглашались граждане, которые давали показания, убедительные подтверждавшие обвинения прокуроров. В прессе публиковались гневные письма «с мест» с требованиями более сурового наказания обвиняемых. Такая система была уже успешно апробирована в советской стране еще в 1920-1930-е гг. в рамках показательных судебных процессов по делам «врагов народа».
С другой стороны, ситуация отличалась от предвоенной тем, что в стране было очень много людей, потерявших родных и близких, пострадавших от оккупантов, и они искренне обличали их, требовали возмездия на суде и в прессе.
Таким образом, данные публичные процессы представляли собой «сцены», на которых разворачивались символические практики, имевшие целью подтверждения легитимации власти58 посредством конструирования в сознании советских граждан образа врага. Это подтверждается тезисом, что «любой "положительный" образ [власти] предполагает возможность своего зеркального "отрицательного" отражения»59. Однако теперь образ врага стал конструироваться не только в лице германских нацистов, но и всего Западного «капиталистического» мира. И в этой связи в рамках советского официального дискурса часто подчеркивалось разное отношение к военным преступникам в СССР и на Западе, где многие из них вскоре
оказались на свободе.
Подобная политика стремилась использовать акции возмездия в качестве идеологического ресурса для создания в обществе атмосферы доверия к тем болезненным шагам партийно-государственной элиты времен послевоенного сталинизма, необходимость которых диктовалась тяжелыми последствиями мирового военного конфликта. Видимо, еще одной причиной таких акций являлось стремление властей отвлечь население от насущных социальных проблем.
Среди главных доводов прекращения практики открытых судебных процессов по делам военных преступников следует назвать постепенное снижение политической и социальной эффективности подобных акций, зачастую недостаточно хорошо подготовленных с юридической точки зрения. Обращение к идее возмездия являлось для большинства советских граждан, вынужденных решать множество повседневных житейских проблем, крайне травмирующим явлением, поэтому люди пытались дистанцироваться от наиболее трагических сюжетов военного прошлого. Искусственная актуализация подобных сюжетов с помощью открытых судебных процессов лишь увеличивала степень агрессивного напряжения в обществе. Однако логика внутреннего развития тоталитарного советского государства и нарастание Холодной войны диктовали свои правила для действий властей.
Послевоенные процессы по делам военных преступников на определенное время стали одним из инструментов позитивной репрезентации власти и актуализации образа врага, но после 1947 г. они преимущественно проводились в закрытом режиме. Советское государство стало искать новые более эффективные формы реализации своей политики в данной области.
Примечания Notes
1 Епифанов А.Е. Ответственность гитлеровских военных преступников и их пособников в СССР (Историко-правовой аспект). Волгоград, 1997; Конасов В.Б. Судебное преследование немецких военнопленных в СССР: Внешнеполитический аспект проблемы. Москва, 1998Епифанов А.Е. Организационные и правовые основы наказания гитлеровских военных преступников и их пособников в СССР: 1941 - 1956 гг. Москва, 2017; Сед-нев Р.И., Шаталов Е.А. Становление международных уголовно-правовых норм и правовые проблемы привлечения к уголовной ответственности военных преступников Второй мировой войны // Российское право: образование, практика, наука. 2019. № 2. С. 48-54.
2 Бойцов М.А. Что такое потестарная имагология? // Власть и образ: Очерки потестарной имагологии. Санкт-Петербург, 2010. С. 12-13.
3 Судебный процесс о зверствах немецко-фашистских захватчиков на территории г. Харьков и Харьковской области в период временной оккупа-
ции. Москва, 1943.
4 Конасов В.Б. Судебное преследование немецких военнопленных в СССР: Внешнеполитический аспектпроблемы. Москва, 1998. С. 41.
5 Документы и материалы по вопросам борьбы с военными преступниками и поджигателями войны. Москва, 1949. С. 214-219.
6 Конасов В.Б. Судебное преследование немецких военнопленных в СССР: Внешнеполитический аспектпроблемы. Москва, 1998. С. 43-44.
7 Конасов В.Б. Судьбы немецких военнопленных в СССР: Дипломатические, правовые и политические аспекты проблемы: Очерки и документы. Вологда, 1996. С. 140.
8 Флаг Родины. 1947. 4 нояб.
9 Конасов В.Б. Судебное преследование немецких военнопленных в СССР: Внешнеполитический аспектпроблемы. Москва, 1998. С. 45.
10 Конасов В.Б. Судебное преследование немецких военнопленных в СССР: Внешнеполитический аспектпроблемы. Москва, 1998. С. 46.
11 Конасов В.Б. Судебное преследование немецких военнопленных в СССР: Внешнеполитический аспектпроблемы. Москва, 1998. С. 46.
12 Епифанов А.Е. Ответственность гитлеровских военных преступников и их пособников в СССР (Историко-правовой аспект). Волгоград, 1997. С. 43; Конасов В.Б. Судьбы немецких военнопленных в СССР: Дипломатические, правовые и политические аспекты проблемы: Очерки и документы. Вологда, 1996. С. 47.
13 Конасов В.Б. Судебное преследование немецких военнопленных в СССР: Внешнеполитический аспектпроблемы. Москва, 1998. С. 44.
14 Правда. 1945. 1 мая.
15 Quails K.D. From Ruins to Reconstruction: Urban Identity in Soviet Sevastopol after World War II. Ithaca (NY); London: Cornell University Press, 2009; КуоллсК. Создание и реконструкция памяти о городе-герое Севастополе // Новейшая история России. 2011. № 1. С. 138-145; Куоллс К. Агитировать и создавать условия: Перепланировка города-героя Севастополя, 1944 - 1953 гг. // Новейшая история России. 2013. № 2. С. 70-91; Quails K.D. The Crimean War's Long Shadow: Urban Biography and the Reconstruction of Sevastopol after World War II // Russian history. 2014. Vol. 41. № 2. P. 211-223.
16 Слава Севастополя. 1947. 19 окт.
17 Севастополь: Энциклопедический справочник. Севастополь, 2008. С. 470, 471.
18 Кудреватых Л. Из зала суда // Известия. 1947. 16 нояб.; Судебный процесс по делу о злодеяниях немецко-фашистских захватчиков в Крыму и на Кубани // Флаг Родины. 1947. 20 нояб.
19 Судебный процесс по делу о злодеяниях немецко-фашистских захватчиков в Крыму и на Кубани // Флаг Родины. 1947. 13 нояб.
20 Судебный процесс по делу о злодеяниях немецко-фашистских захватчиков в Крыму и на Кубани // Красная Звезда. 1947. 13 нояб.; Судебный процесс по делу о злодеяниях немецко-фашистских захватчиков в Крыму и на Кубани // Флаг Родины. 1947. 20 нояб.
21 Государственный архив Республики Крым (ГАРК). Ф. Р-1289. Оп. 2.
Д. 70. Л. 11.
22 ГАРК. Ф. Р-1289. Оп. 2. Д. 70. Л. 15.
23 Судебный процесс по делу о злодеяниях немецко-фашистских захватчиков в Крыму и на Кубани // Флаг Родины. 1947. 13 нояб.
24 Там же.
25 Кудреватых Л. Из зала суда // Известия. 1947. 21 нояб.
26 Конасов В.Б. Судебное преследование немецких военнопленных в СССР: Внешнеполитический аспект проблемы. Москва, 1998. С. 47.
27 Епифанов А.Е. Ответственность гитлеровских военных преступников и их пособников в СССР (Историко-правовой аспект). Волгоград, 1997. С. 43.
28 Судебный процесс по делу о злодеяниях немецко-фашистских захватчиков в Крыму и на Кубани // Флаг Родины. 1947. 13 нояб.
29 Семин Е. Заметки с процесса // Флаг Родины. 1947. 19 нояб.
30 Судебный процесс по делу о злодеяниях немецко-фашистских захватчиков в Крыму и на Кубани // Флаг Родины. 1947. 13 нояб.; Судебный процесс по делу о злодеяниях немецко-фашистских захватчиков в Крыму и на Кубани // Флаг Родины. 1947. 20 нояб.
31 Судебный процесс по делу о злодеяниях немецко-фашистских захватчиков в Крыму и на Кубани // Флаг Родины. 1947. 13 нояб.
32 Семин Е. Заметки с процесса // Флаг Родины. 1947. 19 нояб.
33 Судебный процесс по делу о злодеяниях немецко-фашистских захватчиков в Крыму и на Кубани // Флаг Родины. 1947. 13 нояб.
34 Кудреватых Л. Из зала суда // Известия. 1947. 21 нояб.
35 Судебный процесс по делу о злодеяниях немецко-фашистских захватчиков в Крыму и на Кубани // Флаг Родины. 1947. 14 нояб.
36 Семин Е. Заметки с процесса // Флаг Родины. 1947. 19 нояб.
37 Судебный процесс по делу о злодеяниях немецко-фашистских захватчиков в Крыму и на Кубани // Флаг Родины. 1947. 14 нояб.
38 Там же.
39 Там же.
40 Там же.
41 Там же.
42 Там же.
43 Судебный процесс по делу о злодеяниях немецко-фашистских захватчиков в Крыму и на Кубани // Флаг Родины. 1947. 20 нояб.
44 Миценко К. Севастополь судит: заметки с процесса по делу о злодеяниях немецко-фашистских захватчиков в Крыму и на Кубани // Крым. 1948. № 1. С. 220.
45 Судебный процесс по делу о злодеяниях немецко-фашистских захватчиков в Крыму и на Кубани // Флаг Родины. 1947. 23 нояб.
46 Семин Е. Заметки с процесса // Флаг Родины. 1947. 21 нояб.
47 Судебный процесс по делу о злодеяниях немецко-фашистских захватчиков в Крыму и на Кубани // Флаг Родины. 1947. 23 нояб.
48 Судебный процесс по делу о злодеяниях немецко-фашистских захватчиков в Крыму и на Кубани // Флаг Родины. 1947. 25 нояб.
49 ГАРК. Ф. Р-1289. Оп. 2. Д. 80. Л. 17.
50 ГАРК. Ф. Р-1289. Оп. 1. Д. 1а. Л. 44-47.
51 ГАРК. Ф. Р-1289. Оп. 2. Д. 80. Л. 16-19.
52 ГАРК. Ф. Р-1289. Оп. 1. Д. 1а. Л. 10-11.
53 Там же. Л. 27-36.
54 Там же. Л. 43-45.
55 Военнопленные в СССР, 1939 - 1956: Документы и материалы. Москва, 2000. С. 709, 710.
56 Кудреватых Л. Из зала суда // Известия. 1947. 16 нояб.; Кудреватых Л. Из зала суда // Известия. 1947. 21 нояб.; Судебный процесс по делу о злодеяниях немецко-фашистских захватчиков в Крыму и на Кубани // Слава Севастополя. 1947. 18 нояб.; Судебный процесс по делу о злодеяниях немецко-фашистских захватчиков в Крыму и на Кубани // Слава Севастополя. 1947. 19 нояб.
57 Асташкш Д.Ю. Освещение открытого суда над нацистскими военными преступниками в Новгороде (декабрь 1947 года) // Вестник Новгородского государственного университета им. Ярослава Мудрого. 2015. № 7(90). С. 8-11.
58 Бойцов М.А. Что такое потестарная имагология? // Власть и образ: Очерки потестарной имагологии. Санкт-Петербург, 2010. С. 24, 25.
59 Бойцов М.А. Что такое потестарная имагология? // Власть и образ: Очерки потестарной имагологии. Санкт-Петербург, 2010. С. 16.
Авторы, аннотация, ключевые слова
Волков Евгений Владимирович - докт. ист. наук, доцент, ЮжноУральский государственный университет (Челябинск)
evgeny-volkov@mail.ru
Сибиряков Игорь Вячеславович - докт. ист. наук, профессор, Южно-Уральский государственный университет (Челябинск)
sibirjkovig@mail.ru
В статье исследуется судебный процесс, проведенный в Севастополе в ноябре 1947 г. по делу о военных преступлениях германских нацистов. По мнению авторов статьи, этот открытый процесс посредством символических практик, включающих как «языковую игру», так и определенные действия «ритуального» характера, конструировал образ врага и противопоставлял ему положительный образ власти. Судебный процесс в Севастополе проходил почти одновременно с такими же процессами акциями в Бобруйске, Полтаве, Витебске, Новгороде, Кишиневе и Гомеле. Это была, по сути, вторая волна региональных судебных процессов над военными преступниками в СССР, вызванная как внешними, так и внутренними факторами.
Внешние факторы обуславливались нарастанием противоречий между прежними союзниками и рядом событий, ведущих к Холодной войне. Со-
ветским властям в ходе этих процессов очень важно было доказать несправедливость политики западных стран в отношении военных преступников, и создать новый образ врага в облике «западного капиталистического мира». Внутренними факторами стали острые социальные проблемы внутри СССР. Власть стремилась отвлечь от них население, сосредоточив его внимание на возмездии в отношении поверженного врага. Вместе с тем справедливость и неотвратимость возмездия призваны были укрепить авторитет и усилить положительный образ власти, осуществлявшей такое возмездие. Открытые судебные процессы по делам о военных преступлениях в Севастополе и в других городах Советского Союза, как правило, проводились по одной схеме и сопровождались сходными символическими практиками.
Вторая мировая война, Холодная война, послевоенный сталинизм, военнопленный, военный преступник, военное преступление, холокост, военный суд, символические практики, образ врага, Крым, Севастополь.
References (Articles from Scientific Journals)
1. Astashkin, D.Yu. Osveshcheniye otkrytogo suda nad natsistskimi voyennymi prestupnikami v Novgorode (dekabr 1947 goda) [Press Coverage of the Open Trial ofNazi War Criminals inNovgorod (December 1947).]. Vestnik Novgorodskogo gosudarstvennogo universiteta im. Yaroslava Mudrogo, 2015, no. 7 (90), pp. 8-11. (InRussian)
2. Quails, K.D. Agitirovat i sozdavat usloviya: Pereplanirovka goroda-geroya Sevastopolya, 1944 - 1953 gg. [To Agitate and to Create Conditions: Replanning the Hero-City Sevastopol, 1944 - 1953.]. Noveyshaya istoriya Rossii, 2013, no. 2, pp. 70-91. (In Russian)
3. Quails, K.D. Sozdaniye i rekonstruktsiya pamyati о gorode-geroye Sevastopole [The Creation and Reconstruction of Memory about the Hero-City Sevastopol.]. Noveyshaya istoriya Rossii, 2011, no. 1, pp. 138-145. (InRussian)
4. Quails, K.D. The Crimean War's Long Shadow: Urban Biography and the Reconstruction of Sevastopol after World War II. Russian history, 2014, vol. 41,no. 2, pp. 211-223. (InEnglish)
5. Sednev, R.I. and Shatalov, E.A. Stanovleniye mezhdunarodnykh ugolovno-pravovykh norm i pravovyye problemy privlecheniya k ugolovnoy otvetstvennosti voyennykh prestupnikov Vtoroy mirovoy voyny [The Formation of International Criminal Law Norms and the Legal Problems of Prosecuting World War II War Criminals.]. Rossiyskoye pravo: obrazovaniye, praktika, nauka, 2019, no. 2, pp. 48-54. (In Russian)
(Essays, Articles, and Papers from Books, Proceedings, and Research Collections)
6. Boytsov, M.A. Chto takoye potestarnaya imagologiya? [What is the
Imagology of Power?]. Vlast i obraz: Ocherki potestarnoy imagologii [Power and Image: Essays on the Imagology of Power.]. St. Petersburg, 2010, pp. 5-37. (In Russian)
(Monographs)
7. Epifanov, A.E. Organizatsionnyye i pravovyye osnovy nakazaniya gitlerovskikh voyennykh prestupnikov i ikh posobnikov v SSSR: 1941 - 1956 gg. [The Organizational and Legal Bases for the Punishment of Nazi War Criminals and Their Accomplices in the Soviet Union, 1941 - 1956.]. Moscow, 2017, 702 p. (InRussian)
8. Epifanov, A.E. Otvetstvennost gitlerovskikh voyennykh prestupnikov i ikh posobnikov v SSSR (Istoriko-pravovoy aspekt) [The Culpability of Hitler's War Criminals and Their Accomplices in the USSR (Historical and Legal Aspect).]. Volgograd, 1997, 214 p. (InRussian)
9. Konasov, V.B. Sudby nemetskikh voyennoplennykh v SSSR: Diplomaticheskiye, pravovyye i politicheskiye aspekty problemy: Ocherki i dokumenty [The Fate of German Prisoners of War in the USSR: Diplomatic, Legal and Political Aspects of the Problem: Essays and Documents.]. Vologda, 1996, 318 p. (InRussian)
10. Konasov, V.B. Sudebnoye presledovaniye nemetskikh voyennoplennykh v SSSR: Vneshnepoliticheskiy aspekt problemy [The Prosecution of German Prisoners of War in the USSR: The Foreign Policy Aspect of the Problem.]. Moscow, 1998, 163 p. (InRussian)
11. Quails, K.D. From Ruins to Reconstruction: Urban Identity in Soviet Sevastopol after World War II. Ithaca (NY); London: Cornell University Press, 2009, 214 p. (In English)
Authors, Abstract, Key words
Evgeniy V. Volkov - Doctor of History, Associate Professor, South Ural State University (Chelyabinsk, Russia)
evgeny-volkov@mail.ru
Igor V. Sibiryakov - Doctor of History, Professor, South Ural State University (Chelyabinsk, Russia)
sibirjkovig@mail.ru
The article examines the Nazi war crime trial which was held in Sevastopol in 1947. The authors argue that the open trial was aimed to construct the enemy's image and to contrast the latter to the positive image of power by applying symbolic practices, such as "language game" and "ritual" actions. This trial almost coincided in time with other similar trials in Bobruisk, Poltava, Vitebsk, Novgorod, Kishinev and Gomel. In fact, this was the second wave of regional trials of war criminals in the USSR triggered by external and internal factors.
The external factors were caused by growing contradictions among the
former war allies as well as a series of events leading to the Cold War. In this context the Soviet leadership aimed to show the unfair policy of the western countries in relation to war criminals and to create new enemy image embodied by "the western capitalist world". The internal factors were the acute social problems inside the USSR. The authorities sought to divert the people's attention from those problems by drawing it to the matters of retaliation and vengeance upon the defeated enemy. At the same time, the justice and retaliation agenda was supposed to enhance the credibility and positive image of the leadership that launched the retaliation process. The open trials on war crimes were normally conducted in Sevastopol and other cities of the USSR in one and the same manner being accompanied by similar symbolic practices.
World War II, Cold War, post-war Stalinism, prisoner of war, war criminal, war crime, Holocaust, military court, symbolic practices, image of the enemy, Crimea, Sevastopol.
