CC BY
135
A.A. ЧУБУР, кандидат исторических наук, профессор РАЕ, доцент кафедры Отечественной истории древности и средневековья Брянского государственного университета им. академика И.Г. Петровского Тел.: 64-30-92 (дом.), 64-34-62 (сл.);[email protected]
СЕМЬЯ В ВЕРХНЕМ ПАЛЕОЛИТЕ ЦЕНТРА ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ: ИСТОРИЯ ВЗГЛЯДОВ И СОВРЕМЕННЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
В статье рассматриваются историография и современное состояние взглядов на наличие и особенности семьи как ячейки общества в верхнем палеолите центра Русской равнины. На основе данных археологии (включая авторские раскопки) и этнографии автор доказывает наличие нуклеарной семьи в верхнем палеолите. Предлагается оригинальная гипотеза, трактующая некоторые формы мобильного палеолитического искусства.
Ключевые слова: Восточная Европа, семья, палеолит, социум, структура поселений, палеолитическое искусство.
Вопрос наличия и структуры семьи иа заре истории издавна волновал исследователей. Но в годы диктата марксистской идеологии в отечественной науке было принято считать, что парная семья возникла только в неолите. Как правило, при этом делалась ссылка на труд Ф. Энгельса, относившего этап становления парной семьи к рубежу высшей ступени дикости и низшей ступени варварства [1, с. 130-133], то есть к мезолиту. Этот труд, отразивший представления науки конца XIX века об истории первобытного общества, в СССР долго воспринимался как аксиома, не подлежащая пересмотру и критике [2, с. 126-145, 281-284]. В советской науке взятая Энгельсом за основу концепция Л.Г. Моргана о стадиальности развития семьи удобно вписывалась в марксистскую теорию смены исторических формаций, а потому декларировалась без фактического подкрепления. Однако доисторическое прошлое редко укладывается в прокрустово ложе идеологических доктрин. Что же касается достоверной реконструкции социальной структуры, то для палеолита единственно доступны источники археологические, в первую очередь следы жилищ и структура поселений.
Первые попытки анализа структуры древнего социума на базе данных археологии для палеолита Восточной Европы предпринял в 1930-х гг. В.А. Городцов, исследовавший стоянку Тимоновка, в 1928 г. выявил объект прямоугольной формы, названный им «землянкой». Прогиб слоев в огромную просадку культурного слоя он объяснил обрушением кровли, сделанной из бревен в накат [3]. Траншеи и шурфы последующих лет выявили объекты, интерпретированные как еще 5 «землянок» и ряд «кладовых». Заполнение их было очень бедно культурными остатками, глубина превышала 2 м, в результате, как писал в дневнике Городцов, «раскопки приняли скучный характер, они поддерживались уверенностью М.В. Городцова (сын В.А. - А.Ч.), изо всех сил убеждавшего молодых исследователей не падать духом» [4]. Археолог пришел к выводу, что обнаружил древние жилища, напоминающие блиндажи. Ничего подобного ранее не встречали. «Данные о жилищах в Тимоновке представляются чем-то особенным и оригинальным, не вяжущимся логически со всем комплексом научных знаний о верхнем палеолите» [5]. Но сведения о Тимоновских «землянках» закрепились в учебниках и монографиях [6]. Тем временем Городцов, исходя из парного рас© А.А. Чубур
положения «землянок», поспешил создать социально-экономические реконструкции: количество обитателей, семей, образ жизни [7]. Увы, долгая жизнь им не была суждена. В 1955 г. геолог A.A. Величко доказал, что в Тимоновке встречены следы древней мерзлоты - огромные трещины с затекшим культурным слоем, принятые за жилища и замки мерзлотного микрорельефа (пересечения трещин), отмеченные как кладовые [8]. Именно поэтому выкладки Городцова относительно Тимо-новки не представляют никакого интереса, кроме того, пожалуй, что они не базировались исключительно на постулатах марксизма, что само по себе в середине 1930-х было весьма смело.
В 1936 гг. белорусский ученый K.M. Поликарпович написал «Нарысы па псторыи дарадавого и раннерадавого грамадства на Беларуси». Этот труд погиб в годы войны, но о содержавшихся в нем концепциях семьи в палеолите можно судить по рецензии, данной главным идеологом советской археологии 1920-1940-х профессором В.И. Равдо-никасом: «...Эпоху верхнего палеолита (ориньяк, солютре, мадлен) автор рассматривает как время существования «возрастно-половой коммуны с групповым браком (стр. 126-235); родовое общество возникает у него только в неолите и весь период от Кампиньи до развитого неолита включительно он трактует как время «раннеродового общества» (стр. 327-465). Это прямая уступка буржуазным взглядам (Кунов и мн. др.). На самом деле матриархальный род, без сомнения, возникает не в неолите, а гораздо ранее, в верхнем палеолите, скорее всего, уже в ориньякскую эпоху, что доказывается чрезвычайно убедительными фактами (наличие оседлости в ориньяке, женские статуэтки, тотемическая идеология, свойственная родовому обществу и т.д.). Нельзя забывать и о том, что Ф. Энгельс относил возникновение рода к средней ступени дикости, то есть к эпохе именно палеолитических орудий. Само понятие «воз-растно-половой орды с групповым браком» является надуманным, искусственным понятием, которому не должно быть места в марксистской периодизации доклассового общества. Между тем K.M. Поликарпович пользуется этим ложным понятием при исторической интерпретации всех палеолитических памятников и, конечно, входит в серьезные ошибки» [9]. Заметим: десятилетием ранее сам Равдоникас придерживался как раз критикуемых им «буржуазных взглядов», считая па-
леолитическое общество дородовым [10]. После критики Поликарпович стал писать, что в верхнем палеолите имел место материнский род с групповой семьей, обитавший в больших жилищах. Только такие группы людей, по его мнению, способны были согласованно перетаскивать крупные фрагменты мамонтовых туш, обнаруженные им при раскопках в Елисеевичах и Юдиново. Вчитаемся: в этой семье «группа мужчин считалась состоящей в браке с группой женщин того же поколения» [11, с. 133-135]. Вновь «возрастно-половая коммуна», только загримированная под «материнский род».
Поскольку первобытно-общинный строй с точки зрения «всесильной» идеологии, уже успевшей физически устранить оппонентов, характеризовался отсутствием парных семей и исключительно общественной формой собственности, большинство археологов спешили выделять крупные общинные жилища (по аналогии с длинными домами ирокезов в работах Моргана и Энгельса), порой доводя их реконструируемые размеры до совершенно нереальных величин. Классический пример - жилище Костенок 1, в котором, согласно П.П. Ефименко, площадь утепленной части достигала 35 х 17 м [12]. Сходно реконструировал А.Н. Рогачев жилой объект Авдеево, имевший еще большие размеры [13]. Даже теперь возведение столь крупных утепленных помещений - сложная инженерная задача. Однако этот довод ничуть не смущал умы палеолитоведов 1930-40-х гг. Вытекавшая из представлений о структуре первобытного социума «мегаломания» и позднее продолжала оказывать отрицательное влияние на научный поиск и восприятие быта предков. Реконструкции покрытых шкурами колоссальных «ангаров» доселе кочуют по научным, популярным и даже учебным изданиям.
П.И. Борисковский гибче подходил к проблеме, считая устройство родовой общины не столь примитивным, как Поликарпович. Правда, связать отдельные очаги многоочажных жилищ типа верхнего слоя Костенок 1 или нижнего Костенок 4 с отдельными парными семьями он так и не решился, замечая, что «едва ли парная семья возникла уже в палеолите» [14], однако со временем все же допустил принципиальное наличие непрочной, легко расторжимой и отягощенной групповыми пережитками парной семьи с второстепенными хозяйственными функциями [15].
С крушением стадиальной теории в середине 1960-х - начале 1970-х гг. часть археологов почувствовала шаткость марксистских постулатов. Активизировались попытки пересмотра устаревших взглядов на палеолит. Г.П. Григорьев, опираясь на анализ структуры верхнепалеолитических жилищ и поселений, пришел к выводу, что первичной социальной ячейкой верхнепалеолитической эпохи все-таки была парная малая семья, а общины состояли соответственно из 5-20 парных семей (по числу очагов) [16]. При этом, по мнению С.Н. Бибикова, на поселениях имело место посемейное распределение и потребление пищи [17]. Со сходными положениями выступил исследователь Мезинской и Добраничевской стоянок И.Г. Шовкопляс [18]. К концу 1970-х положение о парных семьях в палеолите вошло и в учебные пособия. Д.А. Авдусин, автор наиболее популярного доселе вузовского учебника по археологии, писал: «В каждом малом жилище жила парная семья. Очагов на стоянке не больше 12, обычно же их 3-5. Зная малую продолжительность жизни в палеолите (скелеты людей старше 50 лет исключительно редки), можно считать, что в семье обычно был один взрослый охотник, а палеолитическая община насчитывала их 10-20 при общем количестве 50-100 человек» [19, с. 32]. А.Н. Рогачев заговорил о целых палеолитических деревнях с населением в сотни человек, объединив и заведомо признав синхронными не только три жилых объекта Костенко 1, но и сразу три стоянки в Костенках [20]. Однако часто синхронными кажутся объекты, возникшие в результате повторных заселений людьми одного и того же места. Перекрывающие друг друга многоочажные комплексы Зарайска это убедительно показали [21, с. 5-16].
Обстоятельный обзор мнений о структуре социума палеолита дал этнограф В.Р. Кабо. Рассмотрев особенности современных и палеолитических первобытных общин, он установил универсалии, сближающие все общества охотников и собирателей, в числе которых - наличие обязательных компонентов социальной структуры: общины, семьи, хозяйственной и целевой групп [22]. При этом он тоже преувеличил оценки населения стоянок, опираясь на максимальную вместимость жилищ-ангаров, созданных воображением археологов-марксистов, и a priori синхронизируя все жилые объекты стоянок. Так, ему «не кажется слишком большой даже численность общины, обитавшей в двух
длинных домах в Костенках IV, - всего около 170 человек» [23].
Янош Козловски пишет: «В действительности численность групп людей не была так велика, как следовало бы из представленных реконструкций, ограничиваясь размером до 15-20 персон» [24]. Это утверждение базируется на новейших интерпретациях и исследованиях. Обнаруженное еще в 1894 г. массовое верхнепалеолитическое захоронение на стоянке Пшедмост в Моравии, как показали новейшие исследования антропологов, отражает половозрастной состав локальной группы из 18 человек, погибшей вследствие каких-то трагических обстоятельств. Девочка-подросток 15-16 лет еще не рожала, 2 молодые женщины должны были родить по 2-3 ребенка каждая, а старшая - не менее 5. Суммарное число вероятного потомства совпадает с числом погребенных детей, включая девочку-подростка. Топография погребений позволяет предположить родственные связи погребенных: взрослые мужчины (14, 3, 9) и взрослые женщины (4, 1, 10), судя по взаимоположению, могли образовывать три семейных пары. Молодые мужчина и женщина (18 и 5) могли быть взрослыми детьми самой старшей пары [25]. В целом кости принадлежат 6 взрослым, 2 молодым, подростку и 9 детям. Еще интересней оказались результаты исследований замкнутого комплекса Машицкой пещеры в Польше, давшего возможность на археологических материалах изучить структуру и размеры локальной группы верхнего палеолита. В Мащицкой имел место каннибализм: её жители оказались съеденными захватившими их врасплох врагами. Эта трагедия давно минувших дней дала уникальную возможность изучения возрастной структуры антропологических останков естественной популяции. Кости принадлежат минимум 16 особям: 5 взрослых, 2 молодых, 1 подросток и 8 детей. Лишь 8 старших могут быть определены по полу. Это двое мужчин, подросток-мальчик, 3 женщины (включая одну в возрасте 30-40 лет) и 2 девушки [26, р. 170-172]. Возможно, число людей при подсчетах было несколько занижено из-за строгих требований к отбору материала при определении. Иными словами, речь идет о двух или трех семьях, включающих представителей трех поколений, как и в Пшедмости. Можно ли экстраполировать эти данные на верхний палеолит в целом?
Автором на р. Сейм раскопано поселение Быки 1. Жилая площадка представляла собой овал длиной
до 20 и шириной до 15 м. В его северо-восточной части стояла утепленная полуземлянка, в юго-западной - легкие наземные жилища. Синхронность жилых объектов дала возможность анализа социальной структуры [27]. Остатки капитального жилища представляли собой котлован диаметром около 5 и глубиной до 1 м с некогда почти отвесными стенками, серией углублений различной формы и назначения на дне и центральным очагом. С запада к котловану примыкал углубленный в материк удлиненный и узкий лаз, заканчивавшийся расширением и выходом. Второй выход располагался в южной части полуземлянки и мог задвигаться тазовой костью мамонта. Крупный череп бизона - тотем - венчал его. Жилище Быков имеет четкую этнографическую аналогию. В.Г. Бого-раз детально описал жилища приморских чукчей и эскимосов - валкар. В них имелись два входа -зимний в виде длинного подземного лаза и летний в верхней части стены. На зиму последний замуровывался крышкой из плечевой кости кита, камнями и травой. В центре валкар располагалась подставка для очага, над которой в крыше находилась отдушина из китового позвонка. Вокруг, исключая сторону входа, располагались спальные места [28]. Описывает валкар и Л.А. Файнберг, упоминая, что мясо часто хранили не в ямах, а в расширениях лаза у выхода [29, с. 51-52]. Это
объясняет отсутствие ям-хранилищ в Быках и вторую функцию «лаза». В юго-западной части площадки выявлены три скопления находок с участками неравномерно окрашенного культурного слоя. Скорее всего, мы имеем дело с остатками наземных сооружений - небольших переносных чумов, округлых в плане и имевших диаметр по основанию до 2,5 м. Входы легких жилищ и летний вход землянки ориентированы на жилую площадку. Наличие трех легких жилищ в Быках позволяет думать, что здесь обитала группа из трех нуклеар-ных семей, в холодный период переходивших под общий кров в капитальное жилище и раздельно обитавших в теплое время года. Общая численность населения не могла превышать 15-20 человек, включая детей. Площадь землянки около 20 м2. Это, согласно данным этнографии, могло обеспечить ночлегом не более 12 взрослых (из расчета минимальной спальной площади 1,8 м2 на взрослого) [30]. В наземном чуме теплого сезона могла жить лишь одна семья из 3-5 человек, включая детей.
Несмотря на отсутствие антропологических останков, Быки 1, как и ранее исследованная Л.М. Тарасовым донская стоянка Гагарино [31], показали яркие аналогии с Машицкой пещерой, свидетельствующие о едином принципе структурной организации жилища и поселения, приведенные в таблице 1.
Таблица 1 - Сравнение структуры обитаемого пространства стоянок Машицкая пещера (Польша), Быки 1 (бассейн Десны) и Гагарино (бассейн Дона)
Поселение Объект Машицкая пещера Быки 1 Гагарино
Основное жилище пещера с тотемом - окрашенный череп сайги - у входа, спальное пространство примерно для 20 человек полуземлянка с тотемом -череп бизона - над главным входом, спальное пространство для 1-15 человек; полуземлянка с тотемом -череп мамонта - над входом («яма»), спальное пространство для 12-15 человек
Зона хранения запасов в задней камере пещеры, в ее конце, второй тотем -череп бизона в камере «лаза», над ним второй тотем - череп носорога «костенковская землянка», над ней второй тотем -череп мамонтенка
Зона индустриальной деятельности на террасе, напротив входа в пещеру, занимает 20-30 м2 перед входом в полуземлянку, площадь более 20 м2 на площадке к северу от входа
Летние жилища неизвестны. Возможно, находились на другом участке кормящего ландшафта 3 наземных жилища, отделены от основного зоной индустриальной деятельности Неизвестны. Вероятно, следы разрушены склоновыми и мерзлотными процессами
Наличие двух различных типов жилищ в структуре поселения заставляет иначе взглянуть на имеющиеся реконструкции и увереннее рассуждать о социальной структуре населения. Можно полагать, что группы легких летних жилищ наря-
ду с вмещавшими по нескольку семей легко обнаруживаемыми археологическими методами домами-зимниками имелись на многих верхнепалеолитических памятниках. Однако ввиду длительности обитания границы передвижных конструкций
смазывались, становясь нечитаемыми, тогда как в Быках, где эти жилища существовали лишь 1-2 теплых сезона, их удалось зафиксировать.
Наличие наряду с капитальными теплыми домами группы легких наземных жилищ, расположенных по дуге, можно предположить по нашим наблюдениям в Хотылево 2 [32]. Правда, расстояния между предполагаемыми жилищами заметно больше, чем в Быках, - порядка 8 м. Не исключено, что так называемый «комплекс у открытого очага» в материалах Пушкарей 1 [33] также на деле является следами легкого наземного сооружения. Аналогичные сооружения могли иметь место у других открытых очагов Пушкарей. Что же касается зимних утепленных домов, то работы В.И. Беляевой выявили жилище, конструкция которого оказалась сходной с секцией знаменитого трехочажного «дома», изученного П.И. Борис-ковским. «Жилая западина» с центральным очагом имела размер примерно 3 х 3 м [34, с. 53-113]. Объекты, описанные Борисковским как три внешних кострища у трехочажного жилища, по результатам раскопок Беляевой предстали как зоны эвакуации зольной массы. Это привело к выводу: «трехочажное жилище» имело три входа и было de-facto тремя плотно стоящими округлыми жилищами, аналогичными вновь открытому [35, с. 136-138]. Выходит, даже в течение холодного сезона далеко не всегда община или расширенная семья собиралась у одного очага и под одной крышей. Что до численности населения, она близка к определенным ранее показателям: три стоящих рядом жилища, по нашему мнению, одновременны и рассчитаны соответственно на три нуклеар-ные семьи, т.е. на 12-18 человек. Население всего исследованного участка стоянки могло достигать 20-24 человек, если отдельное жилище синхронно «строенному».
В Юдиново - более позднем, нежели Быки, поселении - разделение быта отдельных парных семей проявляется в еще большей степени. Три кост-но-земляных жилища (2, 3 и 4) имеют внутреннюю площадь 9-12 м2, не отличающуюся от легких жилищ Быков, особенно если вычесть площадь центрального очага, однако это уже утепленные всесезонные дома [36]. Служили они местом круглогодичного обитания или только зимниками -сказать трудно, но ясно, что на площадке поселения возле них протекала активная деятельность под открытым небом, что заставляет склоняться
к первому варианту. В Юдиново, вероятно, одновременно жили, как и в Быках, три парные семьи, но время их обитания намного превышало время существования поселения Быки. При этом существует дом, рассчитанный и на всю общину - жилище 1, исследованное K.M. Поликарповичем в 1947 г. Его внутренняя площадь превышает 25 м2. Планировка Юдиново весьма напоминает планировку Быков 1. Нельзя исключить, что первоначально был построен именно большой дом, а затем уже на месте легких наземных летних жилищ возникли капитальные костно-земляные дома для отдельных нуклеарных семей. Большое же жилище могло после этого играть функцию культового центра, аналогично тому, как на стоянке Мезин наиболее старый крупный дом был превращен в культовый центр с костяными музыкальными инструментами [37].
С.Н. Бибиков первым предположил наличие летних жилищ в Мезине, располагая их в районе «открытых очагов», окружавших капитальные дома из костей мамонта. «У народов с тенденцией к прочной оседлости летние и зимние жилища размещаются в одном стойбище» [38], - аргументировал он. Легкие жилища могли располагаться и к юго-востоку от двух капитальных домов из костей мамонта, на территории, не отнесенной В.Я. Сергиным к «основной части поселения» [39]. Судя по планам, там располагались несколько производственных участков, компактных кострищ и зольных шлейфов. Готовую группу из четырех всесе-зонных «семейных коттеджей» с отдельными хозяйственно-бытовыми комплексами, сходных с малыми жилищами Юдиново и связанных единством планировки поселения, мы наблюдаем в Добраничевке и Межиричах [40]. И вновь мы имеем дело с 4 нуклеарными семьями, составлявшими общину численностью до 20 человек.
Что касается костенковско-авдеевских комплексов, то, если принять один очаг осевой линии поселения за место одной нуклеарной семьи, получим численность населения несколько большую, но не сильно отличающуюся от Быков, Юдиново или Добраничевки: 5-8 очагов соответствуют группе в 20-40 человек. Что же касается полуземлянок, площадь их пола (6-8 м2) вряд ли позволяла постоянно жить там даже нуклеарной семье. Функции их как жилищ были усечены. Сходную площадь (2х4 м) имеет внутреннее спальное помещение чукотского жилища [41, с. 104-105]. Ско-
рее всего, костенковско-авдеевские полуземлянки и были утепленными спальными помещениями, тогда как в сооружении над осью очагов происходила основная часть жизни и производственных процессов. Это объясняет слабую насыщенность культурного слоя в полуземлянках Костенок, Авдеево, Зарайска, Елисеевичей.
Итак, представления о гигантских родовых общинах эпохи палеолита должны окончательно уйти в прошлое. Результаты новых исследований палеолитических поселений Восточной Европы и пересмотра прежней информации позволяют считать, что основной структурной единицей общества в верхнем палеолите уже была нуклеарная (простая) семья, состоявшая из представителей двух поколений (родители и не состоящие в браке дети). Из этих исходных ядер первобытного социума формировались локальные группы, известные этнографам у кубу, австралийцев, охотников и собирателей Таиланда и Восточной Африки. Масштабы верхнепалеолитических памятников Восточной Европы позволяют видеть в них поселки именно таких локальных групп. Сложно сказать, были это расширенные семьи (родственно связанные индивидуумы, представляющие несколько поколений) или общины, построенные не на кровнородственной, а на экономической связи. Наметить путь к решению проблемы могла бы генетическая экспертиза останков из Машицкой пещеры и Пшед-мости. Такая группа обеспечивала себя всем необходимым для повседневной жизни. Контакты с другими группами ввиду экзогамии были необходимы для создания новых семей (продления рода) и сопровождавшего брачные обряды обмена. Количество нуклеарных семей в группе зависело помимо прочих условий от возможностей кормящего ландшафта и сезона обитания, но вряд ли превышало 4-5. Большое число людей приводило бы к критическому уровню давления на экосистему.
Вопреки распространенному мнению, охота на мамонта вовсе не требовала присутствия огромного коллектива и могла осуществляться одним охотником с помощью тяжелого копья. Сбор же строительного материала для костно-земляных жилищ велся на природных «мамонтовых кладбищах», а потому не требовал гигантских трудозатрат [42]. Три-пять нуклеарных семей совместными усилиями могли возвести для себя капитальное жилье за несколько дней. Поэтому нет необходимости в угоду устаревшей марксистской кон-
цепции превращать относительно уютные семейные «коттеджи» палеолита в переполненные общежития с беспорядочными половыми связями и антисанитарными условиями жизни.
В свете всего сказанного задумаемся о смысле и значении «палеолитических Венер» - фигурок из кости и камня, изображающих обнаженных, часто беременных, женщин. Они стилизованы (Мезин, Межиричи, Добраничевка) или реалистичны (Костенки 1, Костенки 18, Авдеево, Зарайск, Гагарино, Елисеевичи, Хотылево 2), но, несмотря на различие стилей исполнения, присутствуют на значительной части поселений. П.П. Ефименко считал женский образ центральным в первобытном искусстве. Появление и существование «женского культа», согласно этой гипотезе, связывало женские изображения с материнско-родовой организацией и было вызвано той важной ролью, которую женщина играла в общественной и хозяйственной жизни первобытной общины, в продлении рода [43]. Однако эта традиционная марксистская версия «праматери» в свете наличия малых семей в верхнем палеолите становится достоянием историографии, тем паче что этнографам не известны случаи почитания «женщины-родоначальницы». Заметим, что первопредок в палеолите был скорее отражен не в «женском божестве», а в тотеме, часто изображавшемся как существо, сочетающее признаки человека и зверя [44, с. 105-116].
В западноевропейской литературе с начала ХХ века бытовала теория, сторонники которой видели в женских статуэтках отражение «эстетического идеала» людей прошлого или объясняли их появление эротическими переживаниями [45]. Последователем этой версии выступил этолог В.Р. Дольник, написавший: «чем избыточнее выражены у модели те признаки, которые закодированы в программе узнавания, тем сильнее она действует» [46]. Часть исследователей, например Е. Джеймс, одновременно признавала связь женских изображений с культом плодородия, называя их «мать-богиня» [47].
По мнению З.А. Абрамовой, развивавшей одновременно идеи Ефименко и Джеймса, обезличен-ность большинства фигурок позволяет предположить, что их образы не связаны с реальной натурой, а имели культовый, магический подтекст -это образ женщины-хозяйки природных стихий, владычицы животных, от обилия которых зависели жизнь и благополучие [48]. Н.Д. Праслов, на-
ИСТОРИЯ
против, анализируя иконографию статуэток со стоянок Авдеево, Хотылево 2 и Костенки 1, вновь вынес на повестку дня идею Буше де Перта о портрете современников в исполнении первобытных скульпторов. Он подметил, что жесткие каноны скульптур касаются только сюжетной схемы, а не трактовки содержания художественного произведения и не противоречат созданию образа, в основе которого мог лежать конкретный прототип с неповторимыми чертами. Праслов предлагает видеть в палеолитических антропоморфных скульптурах изображения конкретных лиц, донесенные до нас резцом мастера через тысячелетия, не отрицая религиозно-магического назначения фигурок [49, с. 21-22]. Л. Мак-Дермотт выдвинул и вовсе экзотическую версию «автопортрета»: по его мнению, женщины палеолита сами изображали себя, благодаря чему на статуэтках отсутствует лицо и искажены некоторые пропорции тела [50]. Причины «автопортрета» остаются туманными, как и приписываемая статуэткам некая «дидактическая» роль.
С.Н. Замятнин высказал предположение, что женские фигурки изображают исполнительниц обрядов охотничьей магии [51]. Однако это умозрительное предположение он не подкрепил этнографическими аналогиями. Находка в Зарайске фигурки бизона, на которой есть следы ударов острым предметом в область сердца, свидетельствует о наличии таких обрядов в палеолите [52, с. 9092], но никак не проясняет роль женщин и женских статуэток в этом действе.
Наконец, С.А. Токарев обоснованно полагал, что женские скульптуры представляли собой «хозяек очага», хранительниц семейного очага. Для многих народов, писал он, характерно религиозное почитание семейного очага как средоточия и материального воплощения жизни семьи. Соответственно характерно и олицетворение очага в образе его «хозяйки» [53, с. 12-20].
Жизнь многообразна, и узкое толкование всегда грозит быть ущербным, не отражающим всей полноты реальности. Поэтому необходима синтетическая гипотеза, в основе которой лежит идея С.А. Токарева о «богине семейного очага», поскольку в верхнем палеолите уже существовали парные семьи. Это не мешало придавать статуэт-
ке одновременно функции духа плодородия. Такой смысловой синкретизм мог быть характерен и для глиняных фигурок женщин с раннеземледельческих трипольских поселений. В земледельческом обществе благополучие семьи было жестко связано с получением хорошего урожая, в охотничье-со-бирательском - с успешной охотой, обусловленной обилием животных. При этом образу духа очага особо талантливый мастер вполне мог придать и облик реальной хозяйки домашнего очага, зачастую - своего идеала женской красоты.
Интересно, что фрагментированные статуэтки из мергеля встречаются на периферии костенков-ских жилых комплексов, а в аккуратных ямках-хранилищах у линии очагов «спрятаны» лишь целые статуэтки из бивня [54]. Трактуя их как символы семейного очага, можно предположить, что мы имеем дело с отражением брачных ритуалов. При уходе женщины в другую общину олицетворявшая ее в семье непрочная, «одноразовая» статуэтка разбивалась и выбрасывалась на периферию - подальше от родных очагов. Так символически разрывались прежние родственные узы. Иногда каменные женские статуэтки заменялись упрощенным вариантом (часть вместо целого) -типа «подвесок-калачиков», изображавших вульву, встреченных в Костенках 1, Авдеево и Быках 1. Создание новой семьи в общине, связанное с приходом жены извне, учитывая экзогамию, отмечалось созданием прочной костяной статуэтки, «поселявшейся» в «игрушечное жилище-землянку» у линии очагов.
Итак, взгляды на наличие семьи в верхнем палеолите претерпели на протяжении столетия изменения от категорического отрицания, более основанного на идеологии, чем на фактах (и, соответственно, от подгонки археологических фактов под данную теорию), до постепенного признания исследователями того, что основной структурной единицей социума уже в верхнем палеолите была простая семья. Современное состояние археологической изученности палеолита центра Восточной Европы и сравнительно-этнографические данные позволяют утверждать, что локальная группа охотников и собирателей верхнего палеолита состояла из простых (вероятно, парных) семей.
Библиографический список
1. Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства // Маркс K., Энгельс Ф. Избр. соч. Т. б. -
М.: Политиздат, 1987.
2. См., например: История первобытного общества. Общие вопросы. Проблемы антропогенеза. - М.: Наука, 1983.
3. Aрхив Института истории материальной культуры PAH. Ф. 2. Оп. 1. 1928. Д. 22б.
4. Aрхив Института истории материальной культуры PAK Ф. 2. Оп. 1. 1929. Д. 281. Л.10.
5. Aрхив Юдиновского краеведческого музея (Погарский район, Брянская обл.) Ф. 1. Д. 11. 1948 г.; Поликарпович КМ. Палеолит верхнего Поднепровья. - Минск: Наука и техника, 19б8. - С. 59-б0.
6. Ефименко П.П. Первобытное общество. - ^ев, 1953; Bсемирнaя история. Т.1. - М.: AH СССТ, 195б. - С. б1; Мартынов A.K Aрхеология СССР - М.: Bысшaя школа, 1973; Skle^r K. Paleolithic and Mezolithic Dwellings: an essay in classification. Pamatky archeoligick^ LXVII. - Praha, 197б.
7. Городцов B.A. Социально-экономический строй древних обитателей Тимоновской палеолитической стоянки // Советская этнография. - 1935. - M 3.
8. Bеличко A.A. Геологический возраст верхнего палеолита центральных районов Pусской равнины. - М.: Наука, 19б1.
9. Aрхив Юдиновского краеведческого музея (Погарский район, Брянская обл.). Ф. 1. Д. б5. M 1б. Paвдоникaс B.K Отзыв о работе КМ. Поликарповича «Нарысы па истории дарадавого и раннерадового грамадства».
10. Paвдоникaс B.K K вопросу о социологической периодизации палеолита. Изв. ^ИМК Т. IX. Bbra. 2. - Л., 1927.
11. Поликарпович КМ. Палеолит верхнего Поднепровья. - Минск: Наука и техника, 19б8.
12. Ефименко П.П. ^стенки 1. - М. - Л.: AH СССТ, 1958.
13. Pогaчев A.H. Исследование остатков первобытно-общинного поселения верхнепалеолитического времени у с. Aвдеево на р. Сейм в 1949 г. // Палеолит и неолит (Материалы и исследования по археологии СССТ. Т. 39). - М. -Л.: AH СССТ, 1953.
14. Борисковский П.И. Палеолит Украины. (Материалы и исследования по археологии СССТ. Т. 40). - М. -Л.: AH СССТ, 1953. - С. 201.
15. Борисковский П.И. Древнейшее прошлое человечества. - Л.: Наука, 1980.
16. Григорьев Г.П. Начало верхнего палеолита и происхождение Homo sapiens. - Л.: Наука, 19б8. - С. 154-155; Григорьев Г.П.. Bерхний палеолит // Сменный век на территории СССТ. - М.: Наука, 1970. - С. 59; Григорьев Г.П. Bосстaновление общественного строя палеолитических охотников и собирателей // Охотники, собиратели, рыболовы. Проблемы социально-экономических отношений в доземледельческих обществах. - Л.: Наука, 1972. - С. 12-13.
17. Бибиков С.Н. Некоторые аспекты палеоэкономического моделирования в палеолите. - Советская археология, 19б9 - 4.
18. Шовкопляс И.Г. Добраничевская стоянка на ^евщине (некоторые итоги исследования) // Палеолит и неолит СССТ. Bbra. 7. (Материалы и исследования по археологии СССТ. Т. 185). - Л.: Наука, 1972; Шовкопляс И.Г. Мезин-ская стоянка. - ^ев: Наукова думка, 19б5.
19. Aвдусин ДА. Aрхеология СССТ. - М.: Bысшaя школа, 1977.
20. Bеличко A.A., Pогaчев A.H. Позднепалеолитические поселения на среднем Дону // Природа и развитие первобытного общества на территории европейской части СССТ. - М.: Наука, 19б9.
21. Aмирхaнов X.A., Лев С.Ю., Селезнев A^. Проблема «палеолитической деревни» костенковской культуры в свете исследований Зарайской стоянки // ^ашие сообщения Института археологии PAH, вып. 211. - М., 2001.
22. ^бо B.P. Первобытная доземледельческая община. - М.: Наука, 198б.
23. Там же. Глава б. Первобытная община по данным археологии палеолита.
24. Kozlowski J.K. Wielka historia swiata. T. 1. Swiat przed "rewolucja" neolityczna. - Warszawa - Krakow, 2004. - S. 453 (перевод автора).
25. Бужилова A.K K вопросу о семантике коллективных захоронений в эпоху палеолита // Этология человека и смежные дисциплины. Современные методы исследований. - М.: Научный мир, 2004. С. 21-35; Zilhao J., Trinkaus E. Social indications // Portrait of the Artist as a Child. The Gravettian Human Skeleton from the Abrigo do Lagar Velho and its Archaeological Context. - Lisboa, 2002. - P. 531. Kozlowski J.K. Wielka historia swiata. T.1. Swiat przed "rewolucja" neolityczna. - Warszawa - Krakow, 2004. - S. 4б5.
26. Kozlowski J.K., Sache-Kozlowska E. Magdalenian Family from the Maszycka Cave. A Magdalenian Site in Southern Poland // Jahrbuch des Rфmisch-Germanischen Zentralmuseums Mainz. 40. Jahrgang 1993. Teil 1. - Mainz, 1995.
27. Чубур A.A. Быки. Новый палеолитический микрорегион и его место в верхнем палеолите Pусской равнины. -Брянск: Брянск-Сегодня, 2001.
28. Богораз BX Материальная культура чукчей. - М.: Наука, 1991.
29. Файнберг ЛА. Охотники американского севера. - М.: Наука, 1991.
30. Cook S. F., Heizer R. F. Relationships among Houses, Settlement Areas and Population in Aboriginal California. Settlement Archaeology. - Palo Alto, 19б8.
31. Тарасов Л.М. Гагаринская стоянка и ее место в палеолите Европы. - Л.: Наука, 1979; Чубур A.A. О структурном единстве жилищно-бытовых комплексов верхнего палеолита Центральной и Bосточной Европы // Экология и демография человека в прошлом и настоящем. - М., 2004. - С. 50-51.
32. Автор искренне благодарит К.Н. Гаврилова (Институт археологии РАН) за возможность полноценных полевых наблюдений в процессе раскопок поселения в 1994-2003 гг.
33. Паненкова И.В. Внешний очаг нового участка стоянки Пушкари 1 и связанные с ним объекты // Пушкаревский сборник. Вып. 1. - СПб., 1997.
34. Беляева В.И. Палеолитическая стоянка Пушкари 1 (характеристика культурного слоя). - СПб., 2002.
35. Там же.
36. Абрамова З.А., Григорьева Г.В. Верхнепалеолитическое поселение Юдиново. Вып. 3. - СПб., 1997.
37. Бибиков С.Н. Древнейший музыкальный комплекс из костей мамонта. Очерк материальной и духовной культуры палеолитического человека. - Киев: Наукова думка, 1981.
38. Бибиков С.Н. Некоторые аспекты палеоэкономического моделирования палеолита // Советская археология. -1969. - № 4. - С.11.
39. Сергин В.Я. Структура Мезинского палеолитического поселения. - М.: Наука, 1987.
40. Археология и палеогеография позднего палеолита Русской равнины. Путеводитель советско-французского полевого семинара «Динамика взаимодействия между естественной средой и доисторическими обществами». М., 1981; Soffer O. The upper paleolithic jf the Ctntral Russian plain. - Orlando, 1985.
41. Богораз В.Г. Материальная культура чукчей. - Л.: Наука, 1991.
42. Чубур А.А. Роль мамонта в культурной адаптации верхнепалеолитического населения Русской равнины в осташковское время // Восточный граветт. - М.: Научный мир, 1998. - С. 309-329.
43. Ефименко П.П. Значение женщины в ориньякскую эпоху. Изв. ГАИМК. Т. 11. Вып. 3-4. - Л., 1931.
44. Чубур А.А. К вопросу о феномене субкультуры фурри // Folk-art-net: новые горизонты творчества. От традиции — к виртуальности. - М., 2007.
45. Absolon К. The Diluvial Anthropomorphic Statuettes and Drawings Especially the So-Called Venus Statuettes, Discovered in Moravia, A Comparative Study. Artibus Asiae, Institute of Fine Arts, New-York University, т. XII, 3. - NY., 1949. - Р. 204-208.
46. Дольник В.Р. Непослушное дитя биосферы. Беседы о поведении человека в компании птиц, зверей и детей. -СПб., 2003. - С. 140-143.
47. Обермайер Г. Доисторический человек. - СПб., 1913; James E.O. The Cult of the Mother-Goddess. - London, 1959.
48. Абрамова З.А. Изображения человека в палеолитическом искусстве Евразии. - М.-Л., 1966.
49. Праслов Н.Д. Об одной головке женской статуэтки из Хотылево 2 или к вопросу о портрете в палеолитическую эпоху // Деснинские древности. - Брянск, 1995.
50. McDermott Le R. Self-Representation in Upper Paleolithic Female Figurines // Current Anthropology. - University of Chicago Press, 1996.
51. Замятнин С.Н. Раскопки у с. Гагарина // Палеолит СССР. Материалы по истории дородового общества. Известия Государственной Академии Истории материальной культуры. Вып. 118. - Л., 1936. - С. 73-77; Замятнин С.Н. Некоторые вопросы изучения хозяйства в эпоху палеолита // Проблемы истории первобытного общества. Тр. Ин-та этнографии АН СССР, новая серия. Т. 54. - М. -Л., 1960.
52. Амирханов Х.А., Лев С.Ю. Работы Зарайской экспедиции // Археологические открытия 2001 года. - М.: Наука, 2003.
53. Токарев С.А. К вопросу о значении женских изображений эпохи палеолита // Советская археология, 1961. - № 2.
54. Grigoriev G.P. Ivory vorking in Avdeevo // Le travial et l"usage de l"ivore au paleolithique superieur, Roma. 1995.
A.A. CHUBUR
THE FAMILY IN THE UPPER PALEOLITHIC OF THE CENTRE EASTERN EUROPE: HISTORY OF VIEWS AND THE MODERN IDEAS
The article discusses the historiography and the current state of views on the availability and characteristics of the family as a social unit in the Upper Paleolithic, the center of the Russian Plain. Based on the archeological data (including excavations of author) and the comparative ethnography's data prove the existence of the nuclear family in the Upper Paleolithic of this region. The interpretation some forms of mobile Paleolithic art original hypothesis presents in the article.
Key words: Eastern Europe, family, Paleolithic, society, structure of settlements, Paleolithic art.
