CC BY
226
СОЦИАЛЬНЫЕ ИНСТИТУТЫ И ПРОЦЕССЫ
УДК 903
семья и брак в период гражданской войны в РОССИИ в 1917-1922 ГОДЫ: СОЦИАЛЬНАЯ СПЕЦИФИКА И МЕНТАЛЬНОСТЬ
С.А. Сотников,
кандидат исторических наук, доцент, sergey-sa@yandex.ru,
ФГОУВПО «Российский государственный университет туризма и сервиса», г. Москва
Family life was often struggle for survival regardless of the political affiliation and social status in the prerevolutionary period. Consequently, many couples had to overcome hardships or experienced separation and reunion. Sometimes the family, financial, ideological misunderstanding resulted in divorce and adultery, the tension between brothers and sisters, children and parents.
Семейная жизнь огромного числа людей, независимо от их политических взглядов и социального статуса в дореволюционный период, после революции свелась к борьбе за выживание. В этой обстановке многие семейные пары прошли испытание на прочность, вместе преодолевая различные испытания или воссоединяясь после длительной разлуки. Для других бытовые, финансовые, идейные разногласия послужили катализатором разводов и супружеских измен, разрыва отношений между братьями и сестрами, детьми и родителями.
Key words: family, marriage, Civil War, mentality.
Ключевые слова: семья, брак, Гражданская война, ментальность.
Эпоха революции и Гражданской войны в России 1917 — начала 1920-х годов оказала серьезное влияние на институт семьи и брака с юридической, социально-культурной и этической стороны. Исследуя эту проблему, необходимо учитывать следующие факторы:
• революционное семейное право, включая декреты о расторжении брака и гражданском браке;
• распространение идей об упразднении семьи и семейного воспитания детей в процессе строительства коммунизма;
• изменение политической и экономической роли женщины в российском обществе, что существенно сказалось на этике и психологии семейных отношений;
• демографическую ситуацию (сокращение численности мужского населения, большое количество неполных семей и детей-сирот);
• идеологический раскол внутри семей, связанный с гражданской войной;
• вынужденное длительное расставание супругов, родителей и детей, других членов
семей в процессе вынужденных миграций, воинских призывов, поездок в деревню за продовольствием, арестов и пр.
Указанные факторы развивались в условиях общей политической и экономической нестабильности, заставлявшей большинство населения страны испытывать неуверенность в завтрашнем дне, страх за свою жизнь, судьбу детей и родных. Семейная жизнь огромного числа людей, независимо от их политических взглядов и социального статуса в дореволюционный период, свелась к элементарной борьбе за выживание. В этой обстановке многие семейные пары прошли испытание на прочность, вместе преодолевая различные испытания или воссоединяясь после длительной разлуки. Для других бытовые, финансовые, идейные разногласия послужили катализатором разводов и супружеских измен, разрыва отношений между братьями и сестрами, детьми и родителями.
К осени 1917 года социальная структура российского общества претерпела значительные изменения по сравнению с довоенным временем. Война привела к значительному со-
кращению трудоспособного мужского населения. С одной стороны, это обусловило рост численности работающих женщин, с другой — вдовы и незамужние дочери превращались порой в единственных кормильцев своих семей, зависимость жены от мужа, взрослой дочери от отца как кормильца семьи ослабела.
Введение всеобщего избирательно права в апреле—мае 1917 года и последующие акты советского правительства, направленные на раскрепощение женщины, существенно влияли на этику семейных отношений. Одним из постулатов концепции новой семьи было освобождение женщины от воспитания детей и домашнего хозяйства и вовлечение ее в строительство нового общества. Роль мужа как главы семьи подвергалась коррекции. Более того, ставился под сомнение сам институт брака, традиционные представления о его незыблемости, «священных узах» рассматривались как проявление мещанства и отжившего буржуазного общества. Александра Коллонтай, главный идеолог новой морали, неоднократно заявляла, что «свобода отношений между полами не противоречит идеологии коммунизма. Интересы трудового коллектива не затрагиваются тем, что брак носит краткосрочный или длительный характер... коммунистическое хозяйство упраздняет семью. семья утрачивает значение хозяйственной ячейки с момента перехода народного хозяйства в эпоху диктатуры пролетариата к единому производственному плану и коллективному общественному потреблению... должна быть признана не только бесполезной, но и вредной.» и т.п. [1]. В некоторых регионах России пропаганда гражданского брака и свободной любви вылились в крайние формы в виде известных постановлений об обобществлении женщин, не получивших, впрочем, практического применения.
Новая идеология семьи послужила одной из основ для развития системы детских домов и школ-коммун, которые способствовали преодолению беспризорности и неграмотности детей и подростков и решали задачу воспитания молодого поколения в духе революционных идеалов.
Фактически идейная сторона реформы института семьи и брака затронула в этот период довольно небольшую группу людей. Как показали последующие десятилетия, традиционная семья устояла и сохранила свою общественную ценность. Несмотря на антирелигиозную пропаганду, до массового закрытия и сноса церк-
вей сохранялся институт церковного брака так же, как и отпевание усопших, в котором принимали участие их близкие и родные. Однако в первые послереволюционные годы в условиях социальной нестабильности упрощение браков и разводов и отмена официальной оценки свободной любви как чего-то аморального в чем-то облегчила жизнь городского населения, особенно молодежи, позволяя приспосабливаться к непростым условиям существования.
Революционная романтика, в том числе в отношениях между полами, культивировалась в среде художественной и литературной богемы, особенно в ее наиболее радикальных кругах, что проявлялось в частности, в существовании нетрадиционных, в современной терминологии, «шведских» семей и приводило порой к тяжелым личным драмам. Среди наиболее ярких примеров треугольник «Владимир Маяковский — Лиля и Осип Брик» или история взаимоотношений актрисы Юлии Дежур и Вадима Шершеневича, которая легла в основу знаменитого романа Анатолия Мариенгофа «Циники», охватывающего период примерно с 1918 по 1924 год [2].
Развал коммунального хозяйства и жилищный кризис в крупных городах также способствовал разрушению традиционного семейного уклада. Чтобы представить влияние «уплотнений» на семейный быт, достаточно вспомнить популярную в 1920-е годы частушку, которую приводит в своих воспоминаниях Ирина Одоевцева:
«Ох, и весело живем,
Как в гробах покойники:
Мы с женой в комоде спим,
Теща в рукомойнике!».
Невыносимые бытовые условия, вынужденное сосуществование с социально и идеологически чуждыми людьми в «уплотненных» квартирах создавали негативный психологический климат в семьях интеллигенции и провоцировали на агрессию по отношению к ним новых жильцов. Особенно тяжелой в этом отношении была ситуация в Москве. Неожиданное появление брата или тетки из провинции в такой квартире могло стать и нередко становилось поводом для серьезных конфликтов внутри семей и между соседями. В борьбе за жилплощадь порой использовались доносы, возникали криминальные ситуации.
Семья и брак в период Гражданской войны в России в 1917—1922 годы.
Одним из проявления деморализации армии и рабочих слоев населения стало распространение в невиданных прежде масштабах пьянства и самогоноварения. Возродившаяся традиция «обмывания» первой получки и другие подобные явления приводили к противостоянию между пьющими мужьями и их женами. В.В. Минаев указывает, что уже в 1922 году во многих городах обыденным явлением стали кордоны женщин и детей у заводских проходных в день зарплаты [3]. Пьянство распространялось и в среде женщин, заставляя их пренебрегать обязанностями матери и хозяйки дома.
Особенно тяжело гражданская война сказалась на семьях чиновников, предпринимателей, военных и других социальных групп, не принявших революцию. Они столкнулись с необходимостью бегства на окраины страны, а затем и за границу, а также с таким тяжелым явлением, как политический раскол внутри одной семьи. Приведем пример потомственных военных братьев Беляевых, двое из которых — Михаил и Иван эмигрировали. Иван Тимофеевич Беляев, участник Первой мировой войны, военный ученый-артиллерист, а в период жизни в Парагвае — военный консультант правительства, географ, лингвист и картограф, принимал в 1917—1920 годы активное участие в белом движении на Юге России. Он является автором воспоминаний «Прошлое русского изгнанника». Его старший брат, Сергей Тимофеевич, один из ведущих теоретиков по тактике артиллерии, в 1915 году — генерал-лейтенант, участник Брусиловского прорыва, придерживался позиции, что «Россия здесь и всегда здесь останется». Он стал первым командующим артиллерией Московского военного округа, а в последние годы жизни (до 1923 года) возглавлял кафедру в Академии Генерального штаба РККА. При этом его семья в 1917—1920 гг. жила в Екатеринодаре, а дочь Мария при Деникине работала в Осваге и содержала на свое жалованье мать и брата.
Семья С.Т Беляева смогла воссоединиться только в декабре 1920 года благодаря содействию старого знакомого К.К. Федяевского, возглавлявшего валютное управление Нар-комфина РСФСР: их удалось посадить в один из трех вагонов, которые перевозили золото из Екатеринодара в Москву. Не менее драматичным и опасным было спасение и воссоединение в Югославии семьи Михаила Тимофеевича Беляева, также деятеля Белого движения. Пе-
рипетии периода гражданской войны и эвакуации описаны в воспоминаниях его сына, из комментариев к которым взяты приведенные выше сведения [3] .
Примером вынужденной разлуки навсегда является судьба братьев Свечиных, также военных деятелей. Александр Андреевич Све-чин, выдающийся теоретик военного дела, являлся в 1920-е годы одним из руководителей Военной академии РККА (был расстрелян в 1938 году по обвинению в причастности к офицерско-монархической организации). Его старший брат Михаил воевал в армии генерала Краснова, затем эмигрировал, жил в Германии и Франции, занимал руководящие посты в военных организациях российского зарубежья. Братья поддерживали связь между собой до 1927 года [4].
Анархисты братья Железняковы сражались на юге Украины по разные стороны фронта. Младший А.Г Железняков погиб за советскую власть и стал одним из ее признанных героев как «матрос-партизан Железняк», другой погиб во время ликвидации одной из банд, в составе которой находился [5].
В период гражданской войны кризис семьи наблюдался и на территориях, не контролировавшихся правительством большевиков. Во многих мемуарных источниках отмечен распад семей и появление множества «жриц любви» в столицах белых правительств в Украине и Крыму, прежде всего, в Киеве и Ялте, в период их кратковременного процветания, в чем выразилось характерное для части обеспеченных слоев населения настроений «пира во время чумы».
К распаду семей приводили и моральные противоречия, когда мужья или сыновья, деморализованные многолетней войной, становились членами вооруженных банд, преступных групп. Подобные явления затрагивали и женщин. В голодном Крыму 1920 года и других районах страны, охваченных продовольственным кризисом, женщины из интеллигентных семей были вынуждены в ряде случаев идти на панель [6]. Апофеозом социального кризиса стали случаи людоедства, в том числе внутри семей. Можно себе представить, как подобные вещи травмировали психику людей, в особенности детей, которые порой оказывались в самой гуще конфликтов и репрессивных акций. Вот выдержки из воспоминаний девочки младшего возраста о событиях из семьи, разделившейся
в дни крымской эвакуации, отец которой сумел один выехать в Константинополь, а она с матерью и сестрой осталась в России: «Мы не заметили, что папа плакал, и потому мы думали, что ничего особенного нет, что папа скоро вернется, и мы заживем по-прежнему.. С приходом большевиков все сразу вздорожало. Люди валялись на улицах, ели кошек, собак, лошадей и крыс, в нашем городе было 2 случая людоедства. Матери, сходившие с ума, убивали своих детей и ели их. Мама служила в качестве уборщицы и прачки только за фунт хлеба» [7].
В годы гражданской войны и разгула бандитизма поездка в другой город или деревню могла обернуться многолетней разлукой или потерей близких. В зонах, охваченных гражданской войной, неоднократная смена власти и жестокий террор с обеих сторон оборачивались трагедией для сотен и тысяч семей. Так, мемуарист А.П. Щербатов описывает драму «милой горничной» князей Щербатовых, которая в период пребывания их в Ялте вышла замуж за «симпатичного садовника Антона», примкнувшего к большевикам и расстрелянного в 1918 году оккупационными немецкими войсками за участие в терроре против белых офицеров.В свою очередь после прихода красной армии в Новороссийск было конфисковано имущество оставшихся в городе офицерских жен, а сами женщины выпороты, жены штаб-офицеров расстреляны. Одинокие женщины отправлены на принудительные работы [8]. Ученик третьего класса английской школы в Константинополе, находившийся в 1918 году в Терской области, вспоминал: «Явился к нам комиссар, который предлагал нам конфет и угрожал, только чтобы мы ему сказали, где наш отец, но мы хорошо знали, что его хотят убить и молчали, а маму поставили к стенке и угрожали убить ее, если она не скажет им, где отец, но она им ничего не сказала» [9].
В 1920—1922 годы, когда в отдельных регионах России еще шла гражданская война, огромные трудности испытывали семьи российских беженцев в первых эмигрантских анклавах, прежде всего в Константинополе. Нищета и безработица, психологические травмы привели к кризису многих семей. Единственным способом заработка, в том числе для представителей офицерства и других образованных сословий, даже аристократии, стала проституция жен и дочерей, распространились пьянство и хулиганство. Деморализация охватила и более или менее обеспеченные слои
беженцев. «Мужья и жены перепутались. Простой флирт постепенно перешел в голый, ничем не прикрывавшийся разврат» [10]. В то же время российское зарубежье дало множество примеров самоотверженной заботы супругов, детей и родителей друг о друге, что только и позволяло выжить в первые годы изгнания. Хрестоматийными примерами идеальных браков могут считаться заключенные еще в России «литературные» союзы Гиппиус—Мережковский и Ирина Одоевцева— Георгий Иванов.
Те беженцы, которые имели средства, посылали в Россию своим родным продовольственные посылки. В периодических изданиях зарубежной России в течение всего межвоенного периода печатались объявления о розыске пропавших без вести, разлученных революцией и эмиграцией мужей и жен, родителей и детей, братьев и сестер, других родственников.
Феномен эмиграции породил и сложные ситуации с заочными разводами супругов, находившихся по разные стороны советской границы. В советской России такой развод был возможен в одностороннем порядке, а в Берлине или Париже в начале 1920-х годов он не признавался законным и мешал эмигранту вступить в новый брак [11].
Таким образом, период Гражданской войны в России 1917—1922 годов имеет большое значение в процессе эволюции института семьи и брака в нашей стране. Он показал разрушительное влияние политического и экономического кризиса на семейные ценности, существенно изменил этику семейных отношений, традиционные роли супругов, родителей и детей.
Были подорваны традиции сословных, моноэтнических и моноконфессиональных браков, массовые миграции населения и динамика социальных ролей обусловили создание семей представителями различных социальных страт, уроженцами местностей, находившихся за тысячи километров друг от друга [12].
Наиболее яркой и трагической чертой этого времени стало разделение представителей одной семьи на «красных» и «белых», что привело в ряде случаев к отречению от своих близких, утрате исторических корней семьи, искажению родословных. Однако именно семья для многих представителей революционной эпохи стала залогом выживания и преодоления трудностей военного времени, стимулом к активной социальной позиции как в советской России, так и российском зарубежье.
Эвдемонизм как одна из составляющих философской основы сервисологии
Литература
1. Политические партии России. Конец XIX — первая треть ХХ века: Энциклопедия. М., 1996. С. 259, 260. См. также: Коллонтай А.М. Новая мораль и рабочий класс. М., 1919; Она же. Семья и коммунистическое государство. М., 1920; Она же. Любовь пчел трудовых. М., 1923; и др.
2. Брик Ю.В. Пристрастные рассказы (Воспоминания, дневники, письма) / Сост. Я. Гройсман, И. Генс. — Нижний Новгород, 2003; ВаксбергА. Загадка и магия Лили Брик. М., 2005; Мариенгоф А.Б. Роман без вранья. Циники. Мой век, моя молодость, мои друзья и подруги. Л., 1991; Мой век, мои друзья и подруги: Воспоминания Мариенгофа. Шершеневича, Грузинова. М., 1990.
3. Минаев В.В. Российские города в 1917—1922 гг.: население, хозяйство, преступность // Гражданская война в России. 1917—1922. Лекции и учебно-методические материалы. М., 2006. С. 362.
4. Беляев С.М. От Новороссийска до Зайчар. Воспоминания русского беженца. Подготовка текста, вступительная статья и комментарии С.А. Беляева // Русская эмиграция в Европе в 1920—1930-е гг. Вып. 2. М.; СПб., 2005. С. 159—257.
5. Постижение военного искусства. Идейное наследие А. Свечина /Российский военный сборник. Вып. 15. М., 1999. С. 640—653; Рутыч Н. Биографический справочник высших чинов Добровольческой армии и Вооруженных сил Юга России: (Материалы к истории Белого движения. М., 1997. С. 217, 218.
6. История России (Гражданская война в России. 1917—1922): Учебно-методический модуль. М., 2004. С. 299.
7. Минаев В.В. Указ соч. С. 371.
8. Дети русской эмиграции. Книга, которую мечтали и не смогли издать изгнанники /Сост., подг. текста, подбор илл. и предисл. Л.И. Петрушевой. М., 1997. С. 29.
9. Русская военная эмиграция 20-40-х годов. Документы и материалы. Том 1. Так начиналось изгнанье. 1920— 1922 гг. Книга первая. Исход. М., 1998. С. 125, 126.
10. Дети русской эмиграции. С. 87.
11. Три столица изгнания. Константинополь. Берлин. Париж. Центры зарубежной России / С.С. Ипполитов, В.М. Недбаевский, Ю.И. Руденцова. М., 1999. С. 21.
12. Профессиональные объединения российских юристов в эмиграции в 1920—1930-е годы: Дис...канд. ист. наук. М., 2005. С. 128.
УДК 330.123.6
эвдемонизм как одна из составляющих ФИЛОСОФСКОЙ основы СЕРвИСОЛОГИИ
И.С. Иванова,
доцент, кандидат философских наук, zxcvbnm748@yandex.ru,
ФГОУВПО «Российский государственный университет туризма и сервиса», г. Москва
The author describes the philosophical foundation for Servisology—the science that follows the eudaimonism principles and brings happiness to people through service. The paper discusses the concept of happiness and ways to achieve it (with examples from business and professional ethics). The study considers the eudaimonism varieties such as hedonism and epicureanism. Hedonism concept encourages work motivation, while the epicureans principles support rehabilitation practice when the competition is lost. Eudaimonism training improves the quality of service.
Статья посвящена философской основе сервисологии, которая должна стать традицией эвдемонизма. Идеей работы является мысль, что цель серватора — приносить людям счастье.
В работе рассмотрены различные понятия счастья в философии и пути его достижения. Автор иллюстрирует идеи философов примерами из этики бизнеса, профессиональной этики. Особое внимание уделяется таким ответвлениям эвдемонизма, как гедонизм и эпикурейство. По мысли автора статьи, идеи гедонизма хорошо использовать при мотивации труда, а идеи эпикурейцев — при реабилитации серваторов, проигравших в конкурентной борьбе. Воспитание серваторов в традициях эвдемонизма улучшает качество сервиса.
Keywords: servator, business, service, eudemonism.
Ключевые слова: серватор, бизнес, сервис, эвдемонизм.
