CC BY
197
УДК. 164.02 : 112.18
И. В. Черепанов
Семиотическая структура символа и ее влияние на самоидентификацию личности
В статье рассматривается семиотическая структура символа, и описываются способы самоидентификации в пространстве социокультурной символики. Сравниваются знаковая и символическая репрезентации в рамках самоопределения личности. Описываются механизмы влияния семиотической структуры символа на самоидентификацию личности.
The article deals with the semiotic structure of a symbol and describes the ways of self-identification in the space of socio-cultural symbols. It compares the sign and symbolic representation within the framework of self-identity of a person. It also describes the mechanisms of the effect of the semiotic structure of a symbol on the identity of an individual.
Ключевые слова: символ, знак, символическая репрезентация, интерпретация, ассоциация, самопознание, самоидентификация.
Key words: symbol, sign, symbolical representation, interpretation, association, self-knowledge, self-identification.
Символ связывает две сущности, два предмета, два уровня, смысл одного из которых переносится на другой. Именно поэтому большинство исследователей выделяют, прежде всего, две стороны символической репрезентации: означающее и означаемое (Н.Д. Арутюнова, Ж. Лакан, И.В. Резчиков), план выражения и план содержания (Ю.М. Лотман), символизирующее и символизируемое (О.Г. Пестова, П.А. Флоренский), морфему и метаморфему (К.А. Свасьян).
Поскольку выделяются две структуры, смысл одной из которых переносится на другую, то возникает вопрос о семиотической связке между этими двумя структурами. В итоге возникает представление о семиотической триаде (Ч. Пирс) «репрезентамен - интерпретанта - объект» или о семиотическом треугольнике (Г. Фреге) «знак - значение - предмет».
Ч. Пирс полагал, что один знак может быть понят только в отношении к другим знакам: «Знак, для того, чтобы быть понятым, требует «ин-терпретанты», роль которой выполняется другими знаками или ансамблями знаков» [9, с. 40]. Р. Якобсон расширяет представление о семиотических структурах, которые, согласно его учению, обретают смысл: 1) в отношении к референту (вещи); 2) в совокупности логических операций; 3) в определенном смысловом контексте. Соответственно, можно говорить о референциальной, или экстралингвистической семантике (устанавливает отношения между знаками и реальностью) и
дифференциальной, или лингвистической семантике (устанавливает отношения между знаками и знаками).
Диалектика символа требует, чтобы его означающее и означаемое, с одной стороны, были в определенном отношении тождественны, поскольку иначе нарушается репрезентативная взаимосвязь между ними, а с другой стороны, имели определенные структурные различия, поскольку иначе репрезентация вырождается в простую тавтологию. Репрезентативная взаимосвязь между означающим и означаемым устанавливается посредством идеи или, если использовать терминологию Ч. Пирса, посредством основы репрезентамена. Идея есть единство предмета в инобытии, т. е. такое его идеальное единство, которое позволяет идентифицировать предмет независимо от того, каким образом он выражается и является в восприятии или мышлении. А.Ф. Лосев по этому поводу пишет: «Идея предмета и есть самый предмет целиком, но только перенесенный в инобытие» [7, с. 64]. Поэтому тождество означающего и означаемого задается совпадением идеального единства репрезентамена и идеального единства объекта. При этом в обоих случаях речь может идти как об идеальном единстве целого, так и об идеальном единстве некоторой выделенной части.
С. Лангер показывает структурные отличия знаковой и символической репрезентации. Основными компонентами знаковой репрезентации, согласно С. Лангер, являются субъект, знак и объект. При этом знак благодаря субъективной связи указывает на объект. В структуру символической репрезентации входят, соответственно, субъект, символ, представление и объект. При этом символ благодаря субъективной интерпретации вызывает представление, которое характеризует определенный объект. Поэтому структура символа имеет три основные компоненты: обозначение (сопоставление означающего и означаемого), денотация (объектное соответствие означаемого) и коннотация (сопоставление означающего и представления, которое выражает означаемое). Согласно С. Лангер, особенность символической репрезентации заключается в том, что «для каждого денотата имеется своя коннотация» [6, с. 62]. Другими словами, символизируемое символизируется через определенное представление, обеспечивающее интерпретативную связь между символизирующим и символизируемым. Один символ связывается с другим символом посредством семантического содержания, а не синтаксической формы, как это происходит в случае знаковых систем, и поэтому С. Лангер пишет: «Традиционная “логика терминов” в
действительности есть метафизика значения» [6, с. 62]. На ту же самую особенность символической репрезентации обращает внимание и Р. Барт, который полагает, что коннотативное значение имеет идеологическую нагруженность и может замещать непосредственное значение термина.
Означивание как установление смысловой связи между означающим и означаемым имеет определенную структуру, представленную в виде набора интенциональных актов, которые, с одной стороны, выражают означаемое в означающем, а с другой - отсылают означающее к означаемому. А.Ф. Лосев в своей работе «Проблема символа и реалистическое искусство» выделяет следующие основные акты, которые сопровождают символическую репрезентацию: 1) тетический (акт пола-гания означаемого предмета вне зависимости от того, существует он реально или же является продуктом воображения); 2) объективирующий (акт, который обеспечивает отнесенность символа к реальным вещам); 3) интенциональный (акт, который фиксирует только сам факт существования предмета, но ничего не говорит о смысловом его содержании); 4) но-эматический (акт, конструирующий в предмете означаемую предметность и задающий смысловое содержание, которое включает его в систему познавательного процесса); 5) ноэтический (акт обозначающей мысли, который конкретизируется в ноэматическом акте); 6) сигнификативный (момент ноэтически-ноэматического акта, который сводится к диалектическому синтезу значения и означаемого); 7) семиотический (акт полагания самого символа); 8) семантический (недифференцируемый акт символизации, который имплицитно содержит в себе все акты, необходимые для получения символа, и выражает не означающее или означаемое, а собственно значащее).
В результате интерпретации символа открывается его значение, которое представляет собой единство означающего и означаемого и которое собирает их в единую семантическую структуру. При этом значение символа может пониматься как в логическом, так и в психологическом аспекте. В первом случае между означающим и означаемым существует логическая, или причинно-следственная, взаимосвязь, когда из одного следует другое или одно является признаком другого. Во втором случае между означающим и означаемым существует ассоциативная взаимосвязь, когда одно передает значение другого или одно в определенном аспекте напоминает другое. Решая вопрос об общем семиотическом корне двух аспектов значения, С. Лангер замечает, что значение - это функция термина, модель, которая «возникает в тот момент, когда мы смотрим на данный термин в его полном отношении к другим родственным терминам» [6, с. 53]. Значение символа не существует само по себе, и поэтому оно не определяется без объекта и субъекта. Значение, с одной стороны, всегда соотносится с каким-то объектом (реальным, виртуальным или идеальным), а с другой стороны, всегда открывается для определенного субъекта. Если символ для субъекта что-то значит, т. е. если символ указывает на какие-то знаки, имеющие вполне определенный смысл, то тогда его значение имеет логический характер. Если же за символом субъект что-то подразумевает, т. е. если символ отсылает к другим символам, которые, в свою очередь, нуждаются в интерпретации,
то тогда его значение имеет психологический характер. С. Лангер по этому поводу пишет: «Таким образом, два самых противоречивых вида значения - логическое и психологическое - различаются и в то же самое время связаны друг с другом через общий принцип взгляда на значение не как на свойство, а как на функцию терминов» [6, с. 53].
Логическое значение в отличие от психологического не нуждается в интерпретации, ибо может быть выражено в знаковой форме, которая имеет вполне определенное смысловое наполнение. Психологическое значение раскрывается в ассоциативном поле символа и отсылает к другому значению, в результате чего означаемое символа само становится означающим. В основе различия между логическим и психологическим значением лежит различие между прямым и переносным смыслом. Еще Августин Блаженный указывал на то, что символы (которые он называл транспонированными знаками в отличие от чистых знаков) могут иметь как буквальный, так и аллегорический смысл. При этом аллегорический смысл зависит от доктрины или от смысловых ориентиров, на которые опирается субъект, когда интерпретирует символ. И поэтому, как отмечает В.М. Мейзерский, «средневековая герменевтика представляет собой теорию текстового символизма где “знак” становится “символом” тогда, когда его означаемое, в свою очередь, становится означающим» [8, с. 25]. Можно сказать, что перевод означаемого в означающее делает знак символом и увеличивает энтропию текста, тогда как перевод означаемого в значащее, наоборот, низводит символ до уровня знака и уменьшает энтропию текста. Таким образом, психологизация значения расширяет символический ряд и способствует образованию мифов.
Означающее и означаемое в символе имеют свою собственную сущность, т. е. собственно то, чем они являются сами по себе независимо от самого процесса символизации; и именно по своей сущности означающее отличается от означаемого. В рамках символической репрезентации, кроме сущности, как означающее, так и означаемое имеют еще и ассоциативное поле смыслов, которое содержит в себе возможности смыслового оформления сущностного ядра означающего и означаемого. Именно взаимодействие ассоциативных полей означающего и означаемого и как следствие установление определенных смысловых границ, в рамках которых означающее становится тождественным означаемому, приводит к образованию символической формы как самостоятельной репрезентативной структуры познания. В результате наряду с сущностью означающего и означаемого формируется еще и сущность самой символической репрезентации, т. е. единство смыслового содержания, которое определяется в результате взаимодействия ассоциативных полей означающего и означаемого. Эта сущность символической репрезентации и является значащим, полагаемым в семантическом акте познания.
Взаимодействие ассоциативных полей означающего и означаемого с образованием смысловых границ символа, структурами которого явля-
ются эти означающее и означаемое, порождает пространство интерпретации, в рамках которого данный символ получает множество возможностей смыслового оформления. По этому поводу С.С. Аверинцев пишет: «Интерпретация смыслов не может быть научной, но она глубоко познавательна» [1, с. 299]. Символическая репрезентация является переходным звеном между наукой и искусством, поскольку она, с одной стороны, сохраняет соответствие объективной действительности, а с другой - раскрывает истины бытия в образной форме. Именно поэтому необходимо «признать символологию не ненаучной, но инонаучной формой знания, имеющей свои внутренние законы и критерии точности» [1, с. 301]. На те же самые два аспекта символической репрезентации указывает и М. Бахтин. В своей работе «Эстетика словесного творчества» он, с одной стороны, утверждает: «Всякая интерпретация символа сама остается символом, но несколько рационализованным, то есть несколько приближенным к понятию» [2, с. 382]. Но, с другой стороны, он пишет: «Истолкование символических структур принуждено уходить в бесконечность символических смыслов, поэтому оно и не может стать научным в смысле научности точных наук» [2, с. 382].
Благодаря ассоциативному полю символа в качестве символизирующего может выступать все то, что ассоциативно связано с означающей предметностью, а в качестве символизируемого - все то, что ассоциативно связано с означаемой предметностью. Например, в символике змеи, кусающей свой хвост, главным смысловым моментом, который выражает идею вечности, является замкнутость. С другой стороны, идея вечности ассоциативно связана с идеей бессмертия и реинкарнации душ, и поэтому круг, который, по сути, представлен образом змеи, замкнутой на себя саму, в равной степени является символом бессмертия и сансары. Такое положение дел имеет существенное значение, когда человек использует символы для определения собственного бытия в окружающем мире, поскольку именно ассоциативное многообразие смыслового пространства символа расширяет репрезентативный опыт и трансформирует его в новые психические состояния. Например, человек, страдающий комплексом неполноценности, может, компенсируя его, са-моидентифицироваться через символ «победителя», организуя свое бытие таким образом, что основные мотивы его жизни будут сводиться к обретению власти, выигрышу в ряде социальных игр и унижению других людей на фоне собственной фигуры. И тогда, благодаря его вовлеченности в ассоциативное поле символа «победителя», он, несмотря на изначальное использование его для полярной репрезентации комплекса неполноценности, преодоление которого в данном случае, согласно теории А. Адлера, как раз и послужит причиной стремления к превосходству над окружающими людьми, может впоследствии превратиться в тирана и агрессора, что, вообще говоря, с необходимостью имплицитно не заключено в самом образе «победителя».
Структура символической репрезентации имеет три основные компоненты: 1) означающее (signans); 2) означаемое (signatum) и 3) означивание (семиотическая связка). Означающее и означаемое взаимодействуют друг с другом посредством присущих им ассоциативных полей, в результате чего образуется пространство интерпретации, в котором конституируется смысл репрезентирующего символа. О герменевтической сущности символа очень емко говорит Ж.-П. Гильяни: «Символ <...> отражает уровень способности познания того, кто его читает, так как каждый берет из символа только то, что он понял, и только то, что он может из него уяснить» [3, с. 71].
Помимо взаимодействия ассоциативных полей означающего и означаемого, смысл символа определяется также еще и смысловым контекстом, в котором используется данный символ. Например, символ «спасение» в католицизме интерпретируется как прощение, в протестантизме - как оправдание, а в православии - как исцеление. Именно поэтому Ф. де Соссюр выделяет два вида отношений между означающим и означаемым: ассоциативные (обусловленные внутренней структурой символа) и синтагматические (обусловленные смысловым контекстом). Аналогичные отношения выстраиваются и между символами, соединяя их в определенную символическую конструкцию, в частности, в конструкцию, определяющую бытие самого репрезентирующего субъекта. Поскольку ассоциативные отношения диктуются внутренней структурой символа, а синтагматические - внешними обстоятельствами контекста, то можно сказать, что конструктивная самоидентификация личности со стороны синтагматических отношений характеризуется конструктивным использованием символов, а со стороны ассоциативных отношений - использованием конструктивных символов.
Поэтому понимание того, как символы определяют бытие человека в окружающем мире и как они во взаимосвязи друг с другом образуют систему упорядоченной репрезентации, основывается на понимании законов ассоциирования и структуры ассоциативных полей, которые генерируются означающим и означаемым рассматриваемого символа. При этом следует учитывать, что для символа свойственно сращивание в единое целое означающего и означаемого, когда определенные операции, производимые с первым, воспринимаются как аналогичные операции, производимые со вторым. Означаемое присутствует в означающем, становится в нем и претерпевает изменения в соответствии с трансформациями, которым подвергается само означающее.
П. Сорокин вводит закон фетишизации символа как придание самоценности некоему предмету, символически указывающему на то, ценность чего он присваивает. Например, флаг как символ государства в определенном отношении воспринимается как сущность того, что он символизирует, и поэтому во время сражений воины готовы отдавать свои жизни, защищая флаг собственной страны, как если бы он и был не просто отвлеченным символом, а непосредственно их любимой Родиной.
Именно поэтому символ в большей степени воздействует на поведение человека, нежели знак. Можно сказать, что символ в экзистенциальном отношении побеждает знак. А именно человек, выбирая между тем, что отсылает к какому-то значимому смысловому содержанию, и тем, что этого не делает, делает выбор в пользу имеющего позитивную символическую нагрузку или отвергает то, что такой нагрузки не имеет. Например, реклама с известными личностями (актерами, спортсменами), символизируя их успех, привлекает человека и заставляет его делать соответствующий выбор.
Символы обладают динамическим характером, тогда как знаки, по сути, статичны и неизменны. Символ может изменяться, в равной степени как может изменяться и его интерпретация в зависимости от изменения смыслового контекста. Можно сказать, что если система знаков - это семиотический механизм, то система символов - это семиотический организм. Как уже говорилось выше, символы рождаются, развиваются и умирают. И именно поэтому, в частности, в восточной традиции существует так называемая парампара (передача знания от учителя к ученику), благодаря которой поддерживается жизнь символов и их правильная интерпретация.
Г.Г. Почепцов выделяет следующие свойства символов, которые делают их экзистенциально значимыми семиотическими элементами социальной системы: 1) коммуникативная лабильность (символ с
наименьшим сопротивлением проходит по коммуникативным каналам, ибо может трансформироваться сообразно смысловому контексту); 2) психологическая аттракция (символ привлекает внимание и побуждает к своему осмыслению); 3) мнемотическая устойчивость (символ хорошо закрепляется в памяти, поскольку пускает глубокие корни, взаимоотра-жаясь в других символах).
Схематически семиотическая структура символа представлена на рисунке.
Означивание
При этом следует учитывать, что ассоциативные поля означающего и означаемого могут быть как индивидуальными (определяющими ассоциации, которые обусловлены личным опытом репрезентирующего субъекта), так и коллективными (определяющими ассоциации, которые обусловлены опытом множества поколений). В свою очередь, коллективные ассоциативные поля могут быть социокультурными (обусловленными данным социокультурным контекстом) и трансперсональными (обусловленными архетипами, инвариантными социокультурным обстоятельствам).
В социокультурном ассоциативном поле, например, мужчина может самоидентифицироваться посредством следующего утверждения: «Я должен быть настоящим мужчиной!». В данном случае означаемым является эго самоидентифицирующейся личности, а означающим - образ «настоящего мужчины». Соответственно, представление личности о том, чем является ее эго, образует определенное ассоциативное поле, в которое попадают такие контекстуальные детерминанты, как «моя семья», «мои друзья», «моя работа», «мои женщины» и т. д., а также такие характерологические детерминанты, как «моя внешность», «мой темперамент», «мои мечты», «мои творческие способности» и т. д. Означающее тоже образует ассоциативное поле смыслов, определяемое социокультурными мифами о том, что собой представляет образ «настоящего мужчины». Ц.П. Короленко и Н.В. Дмитриева в своей книге «Сексуальность в постсовременном мире» в главе «Мифология секса» пишут: «Миф о мужчине противоречив. С одной стороны, благородство, с другой -стремление любым путем добиться успеха у женщины» [5, с. 78]. Образ «настоящего мужчины» может также репрезентироваться такими фаллическими символами, как жесткость, твердость, несгибаемость. В результате пересечение двух ассоциативных полей может привести, например, к тому, что из сферы означаемого будет взята область «мои женщины», а из сферы означающего - «стремление любым путем добиться успеха у женщины», и как следствие мужчина попадет под влияние архетипа Дона Жуана, суть которого сводится к «мужской ненасытности, стремлению вступать в сексуальную связь с каждой привлекательной женщиной, встретившейся на его пути» [5, с. 117]. Мужчины, отождествляющие себя в процессе символической репрезентации с данным архетипом, могут в действительности и не получать соответствующего удовлетворения от сексуальных связей, но они «“чувствуют себя обязанными” соответствовать этой схеме, что сопровождается постоянной сексуальной озабоченностью, мыслями о необходимости сексуальных отношений и об улучшении своей сексуальной жизни, изучении новых возможностей, применении новых вариантов отношений, сексуальных практик и др.» [5, с. 118].
В процессе онтологизации социальных символов человек теряет внутреннюю свободу самоопределения и попадает под власть стандартных ярлыков и общественных штампов. Например, он может отождествить себя с
образом «нациста», и тогда само смысловое содержание этого образа начнет руководить его поведенческими реакциями и определять присущий ему стиль жизни. Аналогичным образом в качестве онтологизированных символов могут выступать национальные признаки и признаки принадлежности человека к какой-то социальной группе.
Механизм интроецирования социальных стереотипов приводит к смысловой индукции на уровне коллективных представлений, которые подчиняют себе сознание отдельного индивидуума. Например, наши отечественные психологи В.В. Знаков и Р.А. Абдурахманов, исследуя причины непонимания участников Афганской войны со стороны невоевавших людей, пришли к выводу, что адекватное представление о чертах личности «афганцев» подменяется набором психологических штампов, которые, в свою очередь, после интроецирования начинают во многом определять социальную активность самих «афганцев».
Трансперсональное ассоциативное поле порождает мифологические представления, в той или иной степени свойственные большинству культур и народов. Такие представления обусловливаются уже не социальным контекстом, а природой самого человека и универсальными формами его бытия в окружающем мире. Например, С. Гроф в своей работе «За пределами мозга» следующим образом раскрывает причину психологического и социального различия между мужчиной и женщиной: «Различия между полами можно по большей части объяснить тем, что женщина способна повторять репродуктивный процесс в собственном теле и находить свое бессмертие в деторождении, тогда как для мужчины секс символизирует смертность, и поэтому его сила лежит в несексуальной созидательности» [4, с. 182].
Таким образом, пересечение ассоциативных полей означающего и означаемого образует смысловое поле символа, внутри которого формируется значащее как собственно смысл символа, определяющий в процессе самоидентификации бытие личности и ее экзистенциальную сущность.
Список литературы
1. Аверинцев С.С. Заметки к будущей классификации типов символа // Проблемы изучения культурного наследия. - М.: Наука, 1985. - С. 297-303.
2. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. - М.: Искусство, 1986.
3. Гильяни Ж.-П. Алфавит человеческого тела. - СПб.: Меридиан-С, 2010.
4. Гроф С. За пределами мозга: Рождение, смерть и трансценденция в психотерапии. - М.: АСТ, 2001.
5. Короленко Ц.П., Дмитриева Н.В. Сексуальность в постсовременном мире. - Новосибирск: Изд-во НГПУ, 2011.
6. Лангер С. Философия в новом ключе. Исследование символики разума, ритуала и искусства. - М.: Республика, 2000.
7. Лосев А.Ф. Философия имени. - М.: Изд-во МГУ, 1990.
8. Мейзерский В.М. Философия и неориторика. - К.: Лыбидь, 1991.
9. Пирс Ч. Избранные философские произведения. - М.: Логос, 2000.
