CC BY
2
DO1 10.18522/2500-3224-2024-1-217-224 УДК 93(470)
шш
«СЕМИНАРСКИЕ НЕСТРОЕНИЯ»: О ТРАГИЧЕСКИХ СТРАНИЦАХ ИСТОРИИ ПРАВОСЛАВНОГО ОБРАЗОВАНИЯ В РОССИИ
Хохлов Александр Анатольевич
Казанский (Приволжский) федеральный университет,
Казань, Россия
kazan_molodezh@mail.ru
Аннотация. Бунты, протесты, волнения в стенах духовных учебных заведений и участие их воспитанников в революционной деятельности во второй половине Х1Х-начале XX вв. навсегда отпечатались на страницах российской истории. Феноменальный характер данного явления обусловливается тем разительным диссонансом между эталонным образом христианского благочестия и реальным состоянием церковного юношества, который демонстрировала действительность. Обращение к этой теме, вероятно, никогда не потеряет своей актуальности, учитывая неизменность принципа исторического познания: знать, чтобы предвидеть. Источниковая база по данной проблеме сегодня достаточно обширна. Однако наша задача видится не в вводе в оборот новых, доселе неизвестных науке документов, а скорее в переосмыслении уже имеющейся информации на основе свободного критического анализа доступных сведений. Данная попытка отвечает запросам времени, интенсивно стимулирующим стремление разобраться в причинах и характере глубоких кризисов церкви, в которых она оказывается по мере своего исторического развития.
Ключевые слова: церковь, учащиеся, протест, кризис, реформы, семинария, революционная деятельность.
Цитирование: Хохлов А.А. «Семинарские нестроения»: о трагических страницах истории православного образования в России // Новое прошлое / The New Past. 2024. № 1. С. 217-224. DOI 10.18522/2500-3224-2024-1-217-224 / Khokhlov A.A. "Seminary Disorders": about the Tragic Pages of the History of Orthodox Spiritual Education in Russia, in Novoe Proshloe / The New Past. 2024. No. 1. Pp. 217-224. DOI 10.18522/2500-3224-2024-1-217-224.
© Хохлов А.А., 2024
"SEMINARY DISORDERS": ABOUT THE TRAGIC PAGES OF THE HISTORY OF ORTHODOX SPIRITUAL EDUCATION IN RUSSIA
Khokhlov Alexander A.
Kazan (Volga Region) Federal University, Kazan, Russia kazan_molodezh@mail.ru
Abstract. Riots, protests, unrest within the walls of religious educational institutions and the participation of their students in revolutionary activities in the second half of the 19th-early 20th century forever imprinted on the pages of Russian history. The phenomenal nature of this phenomenon is due to the striking dissonance between the standard image of Christian piety and the real state of church youth, which was demonstrated by reality. Addressing this topic will probably never lose its relevance, given the immutability of the principle of historical knowledge: to know in order to anticipate. The source base on this issue is quite extensive today. However, our task is not to introduce new documents hitherto unknown to science, but rather to rethink existing information based on a free critical analysis of available information. This attempt is answered the demands of the time, which intensively stimulates attempts to understand the causes and nature of the deep crises of the church, in which it finds itself in the course of its historical development.
Keywords: church, students, protest, crisis, reforms, seminary, revolutionary activity.
Реформы в сфере духовного образования второй половины Х1Х-начала XX в. невозможно рассматривать в отрыве от общеисторического контекста. Они являлись неотъемлемой частью реформаторской политики имперского правительства, ставившего своей целью приведение государственно-общественного механизма в соответствие с запросами времени, повышение его эффективности и минимизирования имевших место противоречий.
Однако в вопросе реформ духовных учебных заведений просматривается примечательная особенность, на которую следовало бы обратить принципиальное внимание. Церковь шла в фарватере государственной образовательной политики, но значительно отставала в этом вопросе от светского образования как по скорости, так и по глубине преобразований. Наглядной иллюстрацией данного тезиса служит хронология принятия обновленных учебных уставов высших и средних учебных заведений: 1863 г. - принятие нового университетского устава, 1869 г. - новый устав духовных академий, 1864 г. - устав гимназий и прогимназий, 1867 г. - устав духовных семинарий и училищ.
Медлительность церковных властей обусловливалась имманентной консервативностью, на которую накладывалась идеологическая установка государства, видевшего в питомцах духовных учебных заведений будущих воспитателей народного благонравия и преданных престолу подданных. Исходя из этого преобразования здесь осуществлялись с особой осторожностью. Этим же объясняется и характер внутрицерковных дискуссий, делавших основной акцент не столько на учебных программах, сколько на воспитательной составляющей образовательного процесса - наиболее болезненном вопросе того времени.
Впрочем, концентрация внимания священноначалия именно на религиозно-нравственных сторонах проблемы была обусловлена не только заботой о далекой перспективе, но и диктовалась насущными и даже утилитарными потребностями. В обозначенный период духовные семинарии и училища столкнулись с колоссальной проблемой внутренней дисциплины и сохранения религиозного духа в своих стенах. Эту картину прекрасно обрисовали современники. Так, по замечанию Ф.Н. Белявского, члена-ревизора Учебного Комитета при Синоде, «наша духовная школа представляла конгломерат мертвых, но свято хранимых костей средневековой коллегии с разными случайными, не приведенными в систему, прирезками... Принудительное задержание в стенах школы элементов по своему настроению несродных пастырству и лишение права поступления в высшие светские учебные заведения даже по окончании семинарии, как несправедливое по существу насилие над личностью, было главною причиной озлобления против духовной школы ее питомцев, которое бессознательно переносилось и на ее принципы» [Белявский, 1907, с. 44-45]. Иными словами, проблемы духовного образования были частью системных проблем церкви, противоречивым образом вписанной в государственную и социальную структуру того времени, ее крайнего консерватизма и замкнутости.
В Х1Х-начале XX в. именно художественная литература наиболее смело и откровенно рисовала внутренний строй духовных школ, их быт, атмосферу, проблемы, им присущие. Достаточно вспомнить опыты Н.В. Гоголя, В.Т. Нарежного и других, относящиеся к первой половине XIX в. Вместе с тем заметная интенсификация этого процесса приходится уже на пореформенное время. Так, знаменитые «Очерки бурсы» Н.Г. Помяловского, ставшие выдающимся примером подобного жанра, и повествующие о перипетиях внутренней жизни одного из духовных училищ 1840-1850-х гг., были опубликованы уже после начала Великих реформ (1863) [Помяловский, 1958].
В целом в последующее время значение художественной литературы в освещении нестроений в духовной школе продолжало сохраняться, что обусловливалось ее доступностью и востребованностью в широких общественных кругах. Однако в связи с общей социальной либерализацией с начала 1860-х гг. к этому процессу активно подключилась церковная публицистика, внесшая решающий вклад в актуализацию и обсуждение образовательно-воспитательной проблематики.
Художественная литература и культивируемые ею образы играли ключевую роль в создании того фона, сквозь призму которого происходило восприятие реформаторами недостатков, а равно и достоинств системы отечественного духовного образования. Благодаря ей происходило не только препарирование проблемы во всей ее сложности, но и формирование новых социальных стереотипов - важных элементов общественного сознания и социальной коммуникации, непосредственно влиявших на содержание, направленность и ход учебных преобразований.
Вместе с тем, оказывая заметное воздействие на современников, характерный для литературы критический реализм с присущим ему пренебрежением к эмоциональным ограничителям и социально-политической корректности, вызывал настороженность в высоких властных кругах. Энергичные литературные эксперименты молодых литераторов не только пробуждали интерес в массах к застарелым и болезненным проблемам их бытия, но и зачастую приобретали революционные призвуки, вступая в острое противоречие с «фанатизмом казенной веры» [Дунаев, 2002, с. 201]. В достижении общественно-властного консенсуса церковная публицистика оказалась успешней, сумев не просто очертить проблемное поле, но и наметить конструктивные пути выхода из сложившейся ситуации.
Не стоит упускать из виду, что в XIX в. Духовный регламент не потерял своего идеологического значения. И хотя его непосредственная актуальность уже не имела той значимости, которая была характерна для этого документа в XVIII в., образовательно-воспитательные принципы духовных школ, обозначенные Петром I и воплощенные в жизнь епископом Феофаном Прокоповичем, в сущности оставались неизменными: воспитание в церковном юношестве благочестия, почитания властей «паче же самой высочайшей власти Царской» и страха Божия [Духовный регламент...]. В этом духе формировались все последующие уставы духовных учебных заведений (как высших, так и низших): «Нравственное воспитание в семинарии имеет целью
правильное образование характера учащихся, соответственно будущему их назначению. Осуществлению сей цели должны содействовать как воспитывающие в семинарии, так и обучающие», - читаем в уставе духовных семинарий 1867 г. [Уставы и штаты]. Иными словами, даже преподаватели - те же воспитатели, только со знанием предмета. Дополнительным обоснованием тезиса об идеологическом значении Духовного регламента являлось наличие во всех учебных заведениях должностей инспектора и его помощников. В уставах им посвящены отдельные главы. «Инспектор есть помощник ректора по всем частям семинарского управления; существенную же его обязанность составляет наблюдение за нравственным и физическим воспитанием обучающихся в семинарии» [Уставы и штаты...]. Помощники в свою очередь разделяли с инспекторами все труды по этой части [Уставы и штаты . ].
Духовно-нравственный кризис, поразивший семинарии и училища во второй половине XIX-начале XX в.1, был явлением сложным и многоаспектным. Не имея возможности раскрытия всей полноты его содержания, отметим, что ключевой негативной тенденцией следует считать сословный характер духовного образования в обозначенный период. Говоря иными словами, в училища и семинарии поступали отпрыски приходского духовенства, разнообразные по своему личностному складу, интеллектуальным и духовным дарованиям. Многие из них, по замечаниям современников, не просто были лишены религиозного чувства и желания пастырского служения, но и отличались природной склонностью к различным девиациям и ненормативному поведению. Все это создавало специфическую среду, весьма далекую от идеалов христианского общежития. Кроме того, по мере распространения в России революционных идей, последние интенсивно проникали в семинарии, внося в их жизнь бунтарский дух и стимулируя тягу воспитанников к революционному протесту. Очевидно, что молодые люди, менее прочих укорененные в идеалах церковного служения, но заряженные естественной юношеской энергетикой, с легкостью поддавались сторонней пропаганде, начинали принимать участие в нелегальной деятельности и политической агитации в собственных учебных заведениях. Успешности этого процесса в немалой степени способствовало, по выражению Н.А. Бердяева, безобразие духовного быта и обскурантская атмосфера духовной школы, «безжизненный» образовательный процесс, базировавшийся на получении аксиоматических знаний, казенный дух и радикальные воспитательные подходы семинарских администраций [Бердяев, 1990, с. 40]. Все это закономерно поляризовало учебные заведения на «верхи» и «низы», предопределяя их жесткий антагонизм.
Сознавая порочность имевшейся практики, церковные власти, тем не менее, пытались выправить существующий курс духовных школ: вносилось разнообразие
1 В данном случае духовные академии как высшие, элитарные учебные заведения стояли в некотором смысле особняком. Отбор кандидатов в академии осуществлялся через процедуру утверждения в Синоде, в связи с чем сюда попадали наиболее успешные в образовательном плане и благонамеренные идеологически выпускники семинарий. Впрочем, к концу XIX в. кризисные тенденции стали проявлять себя и в академиях.
в образовательный процесс, сухая классическая программа делалась более насыщенной благодаря естественным предметам, организовывались факультативы и внедрялись прочие новшества. Однако в воспитательном плане изменения оказались не столь заметными. Более того, в царствование Александра III власти вновь перешли к ужесточению воспитательных подходов в отношении воспитанников духовных учебных заведений, а данное некогда право поступления после окончания семинарий в светские высшие учебные заведения было категорически изъято. Это не просто значительно укрепило протестный потенциал и негодование церковного юношества, но и закупорило шлюзы оттока из семинарий не соответствующих по личностному складу элементов. Так что, несмотря на все дискуссии, благие намерения и конструктивные инициативы властей и реформаторов, выправить системные дисбалансы духовной школы принципиально не удалось.
Еще одна причина столь печального положения дел видится в острой нехватке кандидатов, желавших в будущем связать свою жизнь с пастырской карьерой, четко обозначившейся в пореформенное время. Доступ в духовные учебные заведения, иносословным кандидатам, со скрипом приоткрытый Синодом, оказался не способен восполнить отток поповичей. Дети духовенства продолжали считаться для духовных властей наиболее желанным контингентом для обучения в училищах и семинариях. На это интенсивно работала столетиями сложившаяся корпоративная культура церкви, отличавшаяся замкнутостью, наследственностью и четко идентифицировавшая «своих» и «чужих». Так неэффективная система получала импульс к самовоспроизводству и нивелировала конструктивные усилия реформаторов.
К концу XIX в. семинарские бунты, к слову, порой отличавшиеся крайней ожесточенностью, становятся явлением вполне обычным, едва ли не повседневным. Бунтарская активность воспитанников духовных семинарий выходит на пик в годы Первой русской революции 1905-1907 гг., что еще раз подтверждает тезис о влиянии общей социально-политической ситуации в империи на внутреннюю атмосферу духовных школ. Однако здесь необходимо понимать, что для протеста семинаристов были характерны свои особенности. Анализ документов показывает, что изначально ему были присущи сугубо академические черты. Претензии учеников не были ориентированы на достижение каких-либо политических целей. Часто это были «мальчишеские шалости», спонтанный протест против внутренних порядков, отдельных представителей семинарской администрации или преподавателей. Вспышки негодования отличались стихийностью и скоротечностью. Однако с течением времени они становятся все более осмысленными и целенаправленными. Этому в немалой степени способствовало два ключевых фактора: появление кружков самообразования в стенах духовных школ и влияние бывших воспитанников семинарий на действительных учащихся.
В первом случае речь идет о явлении, захватившем все российское студенчество. В условиях жесткой цензуры и ограниченности выбора познавательной литературы молодежь создавала тайные подвижные библиотеки, которые пополнялись запрещенными или неодобряемыми произведениями, как правило, поступавшими из
заграницы. Такое самообразование неизбежно меняло умонастроения и мировоззрение семинаристов, усложняло их понимание действительности. Эти изменения побуждали к постепенному преобразованию существующего порядка, направлению протестной энергии в более рациональное и конструктивное русло. Результатом этого стало создание в Казани в 1901-1902 гг. Временного центрального организационного совета семинаристов (ВЦОСС), объединившего на своей платформе несколько десятков семинарий и ставившего своей целью подачу единой петиции в Синод с требованием реформирования системы духовного образования [Хохлов, 2017, с. 127].
Влияние бывших семинарских воспитанников также следует рассматривать как весьма существенный фактор. Значительная часть этого контингента была представлена исключенными по тем или иным причинам учениками. Некоторые из них оказывались весьма способными и талантливыми. Получая аттестаты о среднем образовании путем самостоятельной подготовки и сдачи экзаменов в гимназиях, они поступали в светские высшие учебные заведения, где сближались с революционной молодежью, сохраняя при этом неприязнь к церковной системе, их отторгнувшей. Так формировались каналы проникновения в духовные учебные заведения революционных идей, что в ряде случаев кардинально меняло характер семинарского протеста, делая его составной частью общероссийского студенческого и революционного движения.
К сожалению, на фоне рассматриваемой проблемы педагогический состав духовных школ выглядит наиболее блекло. Преподавательские корпорации не обладали необходимой субъектностью, находились в полном подчинении семинарского правления, а их представители именно в силу конфигурации системы не могли ответить на растущие запросы церковного юношества. Кроме того, следует принимать во внимание систему отбора кандидатов в учителя, базировавшуюся на принципе политико-идеологической благонадежности. Это влияло на общий преподавательский состав часто не в сторону сближения педагогов и воспитанников, а их большего размежевания. Впрочем, в мемуарах бывших семинаристов встречаются упоминания о неординарных личностях среди преподавателей, которые пользовались уважением и авторитетом в ученической среде, отличались глубокими знаниями и научными интересами. Среди педагогов Казанской духовной семинарии в этом плане можно отметить К.В. Харламповича - видного историка и богослова, в будущем члена-корреспондента Петербургской и Украинской Академий наук. Однако, когда преподаватель в 1906 г. был назначен помощником семинарского инспектора, он, как и прочие члены администрации, стал объектом едких и неуважительных нападок семинаристов.
В целом, в условиях семинарского протеста, в особенности в период революционных событий 1905-1907 гг., педагоги в большинстве никак не проявили своего авторитета, исходя из чего не могут считаться заметным явлением на общем фоне трагических и судьбоносных событий.
ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА
Белявский Ф.Н. О реформе духовной школы. Часть 1: Краткий очерк прошлого средней духовной школы. СПб.: Синодальная типография, 1907. 230 с.
Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М.: Наука, 1990. 224 с. Дунаев М.М. Православие и русская литература. В 6-ти частях. М.: Храм Святой мученицы Татианы при МГУ, 2002.
Духовный регламент 1721 года. URL: https://azbyka.ru/otechnik/Feofan_Prokopovich/ duhovnyj-reglament-1721-goda/ (дата обращения - 05 февраля 2024 г.). Помяловский Н.Г. Очерки бурсы. М.: Государственное изд-во худ. лит-ры, 1958. 173 с.
Уставы и штаты духовных семинарий и училищ, высочайше утвержденные 14 мая 1867 года. URL: https://azbyka.ru/otechnik/Istorija_Tserkvi/ustavy-i-shtaty-duhovnyh-seminarij-i-uchilishh-vysochajshe-utverzhdennye-14-maja-1867-goda/1 (дата обращения - 05 февраля 2024 г.).
REFERENCES
Belyavskij F.N. O reforme duhovnoj shkoly. Chast' 1: Kratkij ocherk proshlogo srednej duhovnoj shkoly [On the reform of the theological school. Part 1: A brief sketch of the past of the secondary theological school]. St. Petersburg: Synodal'naya typografia, 1907. 230 p. (in Russian).
Berdyaev N.A. Istoki i smysl russkogo kommunizma [The origins and meaning of Russian Communism]. Moscow: Nauka, 1990. 224 p. (in Russian). Dunaev M.M. Pravoslavie i russkaya literatura. V 6-ti chastyah [Orthodoxy and Russian literature. In 6 parts]. Moscow: The Church of the Holy Martyr Tatiana at Moscow State University, 2002 (in Russian).
Duhovnyj reglament 1721 goda [The Spiritual regulations of 1721]. Available at: https:// azbyka.ru/otechnik/Feofan_Prokopovich/duhovnyj-reglament-1721-goda/ (accessed 05 February 2024).
Pomyalovskiy N.G. Ocherki bursy [Essays of Bursa]. Moscow: Gosudarstvennoe izd-vo lit-ry, Lenizdat, 1958. 173 p. (in Russian).
Ustavy i shtaty duhovnyh seminarij i uchilishch, vysochajshe utverzhdennye 14 maya 1867goda [Charters and staff of theological seminaries and colleges, most highly approved on May 14, 1867]. Available at: https://azbyka.ru/otechnik/Istorija_Tserkvi/ustavy-i-shtaty-duhovnyh-seminarij-i-uchilishh-vysochajshe-utverzhdennye-14-maja-1867-goda/1 (accessed 05 February 2024).
Статья принята к публикации 29.02.2024
