CC BY
44
Коснувшись в небольшом «Рассказе госпожи NN» проблемы социальных и психологических препятствий на пути к счастью и любви, Чехов вернется к этому вопросу на новом этапе творческого пути («О любви» (1899), Дама с собачкой» (1900) и др.) и попытается проникнуть еще глубже в подоплеку этой проблемы, постепенно приходя к выводу о том, что сам человек ответствен за свое счастье, что люди должны найти в себе силы преодолеть предрассудки и социальные препятствия, ставя свою любовь выше этого.
ЛИТЕРАТУРА
Бунин И. А. 1967: Собр.соч.: в 9-ти т. М.
Ермилов В. В. 1949: Чехов. М.
Кушнер А. С. 2002: Почему они не любили Чехова? // Звезда. 11, 190-196.
Паперный З. С. 1954: Чехов. Очерк творчества. М.
Чехов А. П. 1974-1983: Полное собрание сочинений и писем в 30-ти т. М.
INACTIVITY AND ACTIVITY IN A. P. CHEKHOV'S PROSE OF 1886-1887
N. A. Timofeyev
The paper presents the analysis of A. P. Chekhov's stories written in 1886-1887 from the viewpoint of activity and inactivity of characters. His stories "On the Way", "Verochka", "Mrs. NN's Narration" illustrate the fact that at that time Chekhov did not see people who could display the strength of character, which is why he created images of inert or restless people unable to achieve happiness. He depicted their suffering and belated enlighenment. But by then Chekhov tried to seek causes of his characters unhappiness and bring to light both moral and social prerequisites for his contemporaries' failures and misfortunes.
Key words: Russian literature, A. P. Chekhov, prose, range of social and moral problems, active character, image
© 2013
Н. В. Абрамзон
СЕМЕЙНЫЕ ЦЕННОСТИ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ Г. И. УСПЕНСКОГО
В статье рассматривается цикл очерков Г. И. Успенского «Нравы Растеряевой улицы» с позиции аксиологической методологии. Особое внимание уделено системе семейных ценностей. На примере анализа взаимоотношений героев Успенского раскрываются возможности использования аксиологического подхода в литературоведении.
Ключевые слова: русская литература, Г. И. Успенский, семья, аксиология
Абрамзон Наталья Васильевна — старший преподаватель кафедры сервиса и туризма Магнитогорского государственного университета. E-mail: natashka_cher@mail.ru
Примечательно, что название цикла — «Нравы Растеряевой улицы» — как бы откликается на представления об аксиологических ориентирах. С одной стороны, «нравы» — это обобщенное наименование совокупности «норм», без которых немыслима жизнь любого человека. Они могут вырабатываться или складываться стихийно. С другой стороны, человек сознательно или инстинктивно ориентируется на личные или общие «ценности». Нормы и ценности по аксиологической логике должны находиться во взаимосвязи, регулировать друг друга. Нормы ведут к достижению ценностей, а характер последних влияет на выработку первых.
Однако даже в таком бессердечном хищнике, как Прохор, неистребимы общечеловеческие инстинкты. И среди них — стремление «свить свое гнездо». А такое стремление остается неполноценным, если сводится только к «хозяйству» (к жилищу, обстановке и другим атрибутам). Тяга к ценностям семейной жизни неистребима, и среди этих ценностей — душевное общение, дети как продолжение рода. Невозможно довольствоваться только пустыми нормами (то есть обиходом «хозяйства»).
Беда Прохора в том, что перед ним разворачивается череда неполноценных семей, нет позитивных примеров. А чаще всего встречаются на его пути как бы «обломки» разрушенных семей. Вот примерно как он реагирует на такие примеры: «Стали поэтому гнездиться в голову Прохора Порфирыча мысли о женитьбе и, следовательно, отчасти и о любви. Но эту последнюю вещь он тотчас же подвергнул собственной критике и убедился в полной ее невыгоде, тем более что он в совершенстве знал женский пол нашей улицы. Понадеяться на этот пол было весьма опасно»1. То есть семьи, как правило (по наблюдениям Прохора), разрушались по вине женщин. Обратим внимание на разные варианты подобных семейных «крушений».
Один из первых таких случаев показан на примере Кривоногова, ремесленника, которого Прохор взял себе в помощь, когда сам «встал на ноги»: «...он был тамбовец и на счастье Порфирыча обладал таким множеством собственных бед, что вовсе не требовал за собою ни строгого присмотра, ни понуканья, ни ругательств. Он был почти вдвое старше Порфирыча, испытал наслаждение быть полным хозяином, имел благородную жену, которая и помутила всю его жизнь, доведя наконец до того, что он, Кривоногов, бежал из родного города куда глаза глядят <.> Ко всем этим несчастиям присоединилось еще одно, едва ли не самое страшное, именно непомерная сердечная доброта, покорливость и ежеминутное сознание своей ничтожности. Такие беды сделали из него горчайшего пьяницу»2. Жена здесь названа «благородной» только по социальным меркам. Ведет же она себя далеко не благородно: изменяла мужу на каждом шагу, попыталась сдать его в солдаты, чтобы получить полную «свободу». Ее даже тяготила его безответность и душевная доброта. В результате происходит полная утрата семейных и других ценностей (например, репутации мужа как хорошего мастера, благополучного хозяина). В этом варианте, в отличие от других, более типичных, семейное крушение приводит к пьянству, а не наоборот. Еще один нетипичный признак в том, что здесь парадоксальным образом несчастие ставится в зависимость от доброты.
1 Успенский 1955, 162.
2 Успенский 1955, 42.
Сходный вариант представлен в другом примере, который связан с очередным знакомцем Прохора, лавочником Лубковым. О нем сказано: «К довершению своей добродушно-бестолковой жизни он <.. .> женился на молоденькой девушке, имея на плечах пятьдесят лет, и благодаря этому пассажу имел возможность хоть раз в жизни чему-нибудь удивиться и вытаращить глаза. У него родился сын. Событие было до того неожиданно, что Лубков решился оставить на некоторое время свое любимое местопребывание, крыльцо, и направился к жене.
— Наталья Тимофеевна, — сказал он ей, почесывая голову, — это. что же такое будет?
— Убирайся ты отсюда. знаешь куда? много ты тут понимаешь!»3. Как видим, здесь перед нами вновь слабовольный муж, безответностью которого пользуется зловредная жена. Если в прежнем случае Кривоногов был хорошим ремесленником (отчего он и был полезен Прохору в качестве исполнителя заказов), то Лубков является лавочником и вполне может обеспечивать семью материально. Но одного материального благополучия оказывается мало для семейного согласия. Нужны еще и общие дети. А доброта и безответность одного в сочетании с агрессивностью другого только стимулирует семейный разлад: «Неподвижная спина Лубкова, подставленная под ругательские речи жены, ленивое почесыванье за ухом или в голове, среди самых патетических мест ее, смертельно раздражали разгневанную супругу.
— Демон! — вскрикивала она в ужасе.
Муж встряхивал головой, и сдвинутый на сторону картуз снова сидел на прежнем месте. Другого ответа не было»4.
Интересен еще один вариант, связанный с судьбой известного нам «медика» Хрипушина. Здесь всё, как в двух предыдущих случаях: безответный муж и агрессивная жена. Однако есть и важное добавление — во взаимоотношения супругов привносятся и разрушают их искаженные религиозные ценности. Об этом сказано так: «Жил он в глухой улице, и не один, как были все уверены, а с раскольницей-женой, от которой ему не было житья ни днем ни ночью. Можно не ошибаясь сказать, что буйная супруга Хрипушина, выгонявшая своего мужа из дому единственно ради его рыжих волос, и была причиною того, что Хрипушин из боязни, чтобы не умереть с голоду, выдумал свою медицину и всю свою изумительную эрудицию. В доме супруги он делался агнцем, терял всю свою солидность и думал только о том, как бы защитить свою голову от ударов супруги, грозивших обрушиться на него каждую минуту»5. Таким образом в неполноценном союзе оказываются муж с его мнимой «юродивостью» и жена с ее изуверским старообрядческим суеверием.
Новый вариант неблагополучной семьи связан с характеристикой Балканихи. В нем тирания жены доведена до крайности, хотя муж был вовсе не бессловесным существом. Но ее репутация — о которой мы уже говорили — имела отношение и к семейной «тактике»: «... обратила на себя внимание растеряевцев, как женщина умная; этому главным образом способствовали непостижимые, но самые существенные средства, которые употребляла она для укрощения мужа. Холостяком
3 Успенский 1955, 55.
4 Успенский 1955, 56.
5 Успенский 1955, 91.
он слыл за вертопраха и сорвиголову; женившись — присмирел, оглупел, словом — сделался тряпкой. Средства, употребляемые Балканихой для его усмирения, мало того что были непостижимы, можно сказать наверное, не имели в себе ничего зверского, что почти невозможно в наших нравах. Пелагея Петровна не крикнула, не топнула, не плюнула супругу в лохань ни разу; в серьезном выражении ее почти мужского лица, в ее строгих, но всегда спокойных глазах <.. .> было что-то такое, что заставляло мужа ее осматриваться, самому придумывать себе вину и просить извинения. Вследствие такого постоянного замирательного положения муж Бал-канихи начал питать к ней какую-то тайную ненависть, утешая себя возможностью когда-нибудь отплатить ей теми же мучениями, какие испытывал теперь сам. Но Балканиха не изменялась, и неотомщенный муж смирялся все более и более»6. В итоге Балканиха довела мужа до такого состояния, что он умирает от удара (она застала его с банкой варенья, которое он ел без спросу). Здесь женская тирания обходится без ругани, без демонстративных оскорбляющих измен. Она сихологична и оттого еще более разрушительна. Важно также, что и в этом варианте семья неполноценна потому, что супругов не связывают родные дети. (Как уже сказано, у них был лишь приемный сын, Кузьма, который также плохо кончил.)
Теперь понятно, почему все эти примеры семей, разрушающихся в основном по вине женщин, настораживали Прохора Порфирыча в его инстинктивном стремлении к семейным ценностям. Однако другие варианты демонстрируют иную логику взаимоотношений. Успенский не обходит вниманием такие случаи, когда вина за утрату семейных ценностей и разрушение семейных норм в большей мере лежит на мужчинах. Один из самых ярких примеров — семейство Калачовых. Новые признаки начинают сказываться с первых упоминаний о них: «... генерал Калачов считался извергом и зверем во всей Растеряевой улице <.> все, от чиновника и семинариста до мастерового, или боялись, или презирали его, но ругали положительно все. Растеряевой улице было известно, что он скоро в гроб вгонит жену, измучил детей и проч.»1.
Здесь интересно, что невольно сложившаяся репутация персонажа («изверг и зверь») начинает включать в себя и репутацию семейного тирана, а затем это пагубно влияет и на нормы семейной жизни. В психологию персонажа, главы семейства, в этом случае привносится и влияние дополнительной ценности — бесконтрольной власти над домашними. По своей прихоти он готов покуситься на что-то дорогое для супруги. Например, он решает срубить дерево в саду, зная, что жене оно чем-то дорого:
« — Пойми же ты хоть раз в жизни, что я ничего не хочу!.. Необходимо срубить ... Она задушила у нас две вишни.
Грозное молчание. Жена вся дрожит от новой прихоти мужа, потому что вербочка — ее любимое деревцо <.>
— Итак, мой друг, я. принужден.
— Всех руби! — завизжала и закашлялась жена. — Всех режь!8 Власть, личные прихоти ведут к рассогласованности интересов, разрушают семейное благо-
6 Успенский 1955, 146-147.
7 Успенский 1955, 66.
8 Успенский 1955, 68.
получие. Это сопровождается нарастающим взаимонепониманием, от которого страдают оба — муж и жена.
Случай настолько психологически сложен, что Успенский берется «от автора» пояснять нюансы взаимоотношений в этой семье: «Господи!., за что же! за что же это?.. Отчего?» — спрашивал наконец он вслух. И все-таки он не знал этого «отчего». Надо всем домом, надо всей семьей генерала царило какое-то «недоразумение», вследствие которого всякое искреннее и, главное, действительно благое намерение его, будучи приведено в исполнение, приносило существеннейший вред. В те роковые минуты, когда он допытывался, отчего он безвинно стал врагом своей семьи, он припоминал множество подобных нынешней сцен и ужасался. Горе его в том, что, зная «свою правду», он не знал правды растеряевской . Когда он перед венцом говорил будущей жене: «Ты должна быть откровенна и не утаивать от меня ничего, иначе я прогоню тебя или уйду сам», — он не знал, что на такую, в устах жениха необычайную фразу последует следующий комментарий, переданный задушевной приятельнице: «Признайся, говорит, зарычал на меня ровно зверь. прогоню, говорит.». Он не знал, что слова его, всегда требовавшие смысла от растеряевской бессмыслицы, еще более бессмыслили ее»9.
Важный новый нюанс в этом семейном варианте в том, что здесь семья — полноценная, с двумя детьми, дочерью и сыном. Однако репутация генерала как семейного деспота распространяется и на детей. Это автор ставит частично в вину матери: «Страх, который почувствовала жена генерала перед громким голосом и густыми бровями мужа, она как-то бестолково передала детям. Если, например, случалось, сидела она с ребенком и вертела перед ним блюдечком, то при звуках мужниных шагов считала какою-то обязанностию украдкой бросать блюдце и вертеть ложкой. «Ты что-то бросила?» — говорил муж. «Господи! вовсе я ничего не бросала». — «Я видел, что ты бросила что-то! Зачем же ты утаиваешь? Отчего ты не хочешь сказать мне?» — «Господи, да вовсе я ничего не бросала!» — «Я сам видел». Муж, рассерженный ложью, сердито хлопал дверью».
Таким образом, взаимонепонимание приводит к взаимному недоверию. А ведь доверие друг к другу особенно важно как норма для достижения и сохранения семейного согласия и благополучия. Постепенно и неизбежно под влиянием матери (которое всегда сильнее) начинает искажаться отношение детей к отцу: «Дети, устрашенные ужасом сцен, происходивших при появлении родителя, привыкли видеть в нем лютого зверя и врага матери. От «папеньки» старались прятаться, потихоньку думать, потихоньку делать и проч. Так и пошло дело. Страх въедался в детей, рос, рос»10. И вновь Успенский «от себя» вынужден пояснять, что взаимоотношения детей и родителей напрямую зависят от «нравов» (норм) окружающей среды: «. бестолковщина растеряевских нравов, намеревавшихся идти по прадедовским следам не думавши, запуталась в постоянных понуканиях жить сколько-нибудь рассуждая. Растеряева улица, для того чтобы существовать так, как существует она теперь, требовала полной неподвижности во всем: на то она и «Растеряева» улица. Поставленная годами в трудные и горькие обстоя-
9 Успенский 1955, 69.
10 Успенский 1955, 70.
тельства, сама она позабыла, что такое счастье. Честному, разумному счастью здесь места не было»11.
Таким образом, пример этой семьи особенно ярко и широко демонстрирует логику общепринятой истины: семья — ячейка общества. Но не только это связано с примером Калачовых. Редкий характер носят случаи, когда Успенский обращает внимание на ценности, которые несет в себе окружающая природа. Вот один из таких случаев: « — И когда это только весна придет!..
А тут, глядь-поглядь, и весна: вдоль всей улицы с шумом несутся потоки, унося с собою, в какую-то неизвестную сторону, все, что только накопилось, все, что было выкинуто на улицу зимою. Но эта картина топи и разрушения не производит, однако, того мертвящего впечатления, какое бывает осенью. Теплые, блестящие, греющие лучи солнца, воздух, окрашенный золотом этих небесных лучей, зовут-жить»12. И особенно примечательно, что Успенский на примере семейных неурядиц Калачовых показывает, как искажающее они действуют на душу, притупляют возможности воспринимать ценности естественной природы. Так, о дочери генерала сказано: «Яркое вечернее небо так приветно сияло перед ней, и чем больше прелести прибавлялось в нем, тем тупее, злее делалось лицо девушки, потому что бестолково возмущенная душа ее упорно отталкивала эту, посылаемую небом, ласку»13.
Еще один выразительный вариант неблагополучной семьи связан с мещанином Дрыкиным. В этом случае смешаны признаки ряда предыдущих примеров. Во-первых, вначале персонаж как бы повторяет путь Прохора Порфирыча, но только в более успешном варианте: «. он сразу делается обладателем огромного каменного дома, получая от растеряевцев наименование «темного» богача — то есть человека, который разбогател не то « убийством», не то « грабежом», не то отыскал клад. Как бы то ни было, но, разбогатев, Дрыкин начал строить дом. Он строил его на широкую ногу, со всеми удобствами; ворочал большими капиталами»14.
Затем Дрыкин в чем-то идет по пути Кривоногова и Лубкова: «... женился на молоденькой. Растеряевское предание говорит, что тотчас после свадьбы молодая супруга Дрыкина, по имени «Ненила», отдала приказание мужу, чтобы немедленно были приглашены все полковые музыканты и все господа военные из благородных, какие только есть в городе налицо» (там же). Однако в отличие от тех безвольных и добрых мужей, Дрыкин по характеру оказался ближе генералу Калачову: «В ответ на это муж, не говоря ни слова, отправил ее доить корову, сделав такое жестокое рукопашное внушение, что Ненила сразу как бы оглупела, затихла и вообще до того «испугалась», что Дрыкину впоследствии не было решительно никакой надобности в рукопашных внушениях: достаточно было только взглянуть, сдвинув брови, чтобы то или другое желание его исполнялось беспрекословно15.
Однако в этом, новом варианте Успенский предлагает нашему вниманию резкий поворот обстоятельств: «В эту пору жизни мещанина Дрыкина никакая победа над ним не была возможна. Если бы дела продлились в таком порядке, то
11 Успенский 1955, 70.
12 Успенский 1955, 83.
13 Успенский 1955, 70.
14 Успенский 1955, 154.
15 Успенский 1955, 155.
Ненила не успела бы ни разу вздохнуть свободно во всю жизнь». Всё изменилось, когда главу семьи настигла внезапная слепота: « — Ослеп! как есть ослеп!
— Слава тебе, господи! — с истинным благоговением заговорила она. — Слава тебе, царю небесному! Ослепи ты его, ирода, навеки нерушимо.
— Жен-на! Побойся бога! — стонал муж.
Но жена, вместо сожаления, захохотала и весело стала дразнить его <.> С тех пор в доме Дрыкина пошло все вверх дном. Ненила, которой в эту пору было только двадцать шесть лет, тотчас же изгнала жильцов; вместе с ними выгнала вон из комнат своих ребят, которых она терпеть не могла за их безобразные рожи, — и запировала. Начала она переменять платья по пяти раз в день; явились у ней толпы приятельниц и винцо в полуштофе; целые дни шло щелканье орехов, и частенько подгулявшие бабы визгливо орали песни. Дрыкин стонал, лежа в своем подвале»16.
Как видим, ни материальное благополучие, ни твердость мужского характера (которой не хватало Кривоногову и Лубкову), ни наличие детей (как у Калачова), — всё это не обеспечивает жизнеспособности семьи, надежного достижения и сохранения семейных ценностей. Мужской деспотизм легко сменяется женским, и в результате всё идет прахом. И опять в этом можно угадывать влияние общих, «растеряевских» закономерностей.
В наиболее развернутом и психологически сложном виде развернута в «Нравах...» целая история семьи Претерпеевых (неслучайна эта говорящая фамилия). Соответственно она сложна и в аксиологическом отношении. В чем-то эта семья так же важна автору, как и судьба центрального героя, Прохора Порфирыча. Не случайно истории семейства уделено в цикле Успенского целых пять глав. Кроме того, в обоих случаях — для Прохора и для Претерпеевых — автор дает нам предысторию.
Начиналось всё так: «Лет двадцать тому назад семейство Претерпеевых представляло картину совершенно другого рода <.> Артамон Ильич, длинный сухопарый чиновник, подновивший женитьбою свою тридцативосьмилетнюю физиономию, отличался высокою кротостью и вполне подчинялся жене. Авдотья Карповна была маленькая черноволосая свежая женщина, насквозь пропитанная хозяйственностью: ни одной щепки, нужной в хозяйстве, она не пропускала без внимания и делала все это без крику, без брани, с лицом, постоянно веселым»17 .
Таким образом, исходные обстоятельства были для Претерпеевых вполне благоприятны. То есть достигнуты такие семейные ценности, как благополучие, самостоятельность хозяйства, душевный баланс во взаимоотношениях супругов — никто никого не гнетет, живут в ладу друг с другом. Но появляются уже первые тревожные признаки: «Артамон Ильич благоговел перед женой и тосковал, не имея возможности хоть чем-нибудь содействовать успеху собственного благосостояния. Счастье самое полное царило в жилище Претерпеевых. Авдотья Карповна старалась, из угождения к мужу, возвести хозяйство до высшей степени совершенства. Артамон Ильич, не зная, чем угодить жене, безмолвствовал, не пил ни капли водки, не спал после обеда и не носил халатов. Любовь его к Авдотье Карповне, согревшей его сердце, долго стывшее в холостой жизни, была
16 Успенский 1955, 155-156.
17 Успенский 1955, 95.
беспредельна. Артамон Ильич, впрочем, не мог с достаточною эспрессиею выразить эту любовь: лицо его оставалось по-прежнему спокойным, даже несколько холодным, и о признательности своей он не говорил жене ни единого слова; тем не менее супруги боготворили друг друга»18.
Как видим, в этой семье не было трудовой солидарности супругов, равного участия обоих в создании и поддержании семейного благополучия. Вклад мужа — «не пил ни капли водки, не спал после обеда и не носил халатов» — оказывается недостаточным. Он сам это чувствует, и в результате у него возникает своеобразный «комплекс неполноценности». Реакция Артамона Ильича влияет на стиль взаимоотношений: с его стороны появляется отстраненность и почти холодность, со стороны супруги растет желание угодить. В супружестве важную роль играет взаимное доверие, равноправие и полная душевная открытость взаимоотношений. Это та необходимая норма, которая должна обеспечивать удержание ценности семейного благополучия. В случае Претерпеевых супруг первым нарушает эту норму. Ему достаточно было бы выражать свою благодарность и любовь к жене, не скрывать своих чувств. Но он ведет себя иначе, и в этом также угадывается искажающее влияние «растеряевской» среды. Артамон Ильич занимает позицию отстраненной холодности, потому что страдает его амбиция (жена делает для семьи больше, чем он).
В этой семье не хватало только детей, и они появились: «Шли годы. У Пре-терпеевых явились дети, из которых остались живы только четыре дочери. Но и увеличение семейства не было еще в силах поколебать совершенно правдивое бо-готворение, питаемое супругами друг к другу. Явились новые расходы <...> Все шло как нельзя лучше. Авдотья Карповна одна справлялась с нуждами семейства; Артамону Ильичу оставалось по-прежнему быть покойным и благоговеть. Он так и делал <...> Сама же Авдотья Карповна, по мере того как подрастали дочери, отказывала себе во всем». На первый взгляд, теперь уже в полноценной семье (с детьми) остается главное — любовь и материальное благополучие. Но душевное согласие как норма взаимоотношений продолжает нарушаться все больше и боль-
Забота о детях, общий вклад в их воспитание — могли бы послужить стимулом к восстановлению и поддержанию душевного согласия. Но происходит обратное — на фоне взаимной угодливости супругов ширится рассогласованность их интересов: «Авдотья Карповна объявила мужу, что желает отдать старшую дочь Олимпиаду в пансион. Артамон Ильич давно уже догадывался об этом желании супруги и, по правде сказать, боялся его. Разные одинокие размышления привели его к убеждению, что «образованность» не принесет его дочерям ничего, кроме погибели. Он обдумал это во всех подробностях, и поэтому что ж мудреного, что, когда жена обратилась к нему за советом, сердце его екнуло. Где возьмет он силы победить этот умоляющий взгляд супруги? Разве хватит у него духа разбить так давно лелеянную ею мечту?»19.
Обратим внимание на противостояние в этой рассогласованности супружеских интересов двух ценностей — образованности и человеческого счастья. Оказывается, у мужа и жены — разные представления о том и другом. Для него эти
18 Успенский 1955, 96.
19 Успенский 1955, 96-97.
ценности несовместимы, для нее же они взаимообусловлены. Беда в том, что доступная в этой среде «образованность» имеет неполноценный характер. Она связана с поверхностным обучением и служит достижению другой хорошо знакомой нам ценности — репутации. Нормы сохранения этой ценности — особая манера одеваться, посещение театра, общение с «культурной» публикой. В недоверчивом отношении к такой «образованности» супруг оказывается более прав. Но его ошибка в том, что он продолжает держать свои чувства при себе. В результате душевная рассогласованность интересов между мужем и женой растет, и теперь уже это ведет к серьезным последствиям для всей семьи. Вместо того, чтобы объясниться и придти к единому согласованному решению, супруги угождают друг другу, понимают это сами и начинают всерьез страдать. Они не привыкли открыто делиться друг с другом своими предчувствиями и соображениями, и приходится почти всё «угадывать» и «предугадывать».
Вот как об этом сказано у Успенского: «В первый раз Артамон Ильич допустил в своих отношениях с Авдотьей Карповной неправду, и душа его была возмущена. Неспокойна была душа и у Авдотьи Карповны; она подглядела бледность на лице мужа в то время, когда дело шло о пансионе, и со страхом подумала: «Неспроста это!» Почудилось ей, что Артамону Ильичу вовсе не хотелось учить дочь. «А если он не хотел этого, — думала Авдотья Карповна, — стало быть, имел основательные резоны. Артамон Ильич не такой человек, чтобы сдуру что сделать...» Когда эти соображения залетели в голову Авдотьи Карповны, она в первый раз почувствовала перед мужем какую-то провинность и трепетала каждую минуту, боясь увидеть доказательства собственного промаха»20.
В прежних вариантах семейных взаимоотношений (Кривоноговы, Лубковы, Хрипушины, семейный опыт Балканихи) была полная душевная рассогласованность, но ведь не наблюдалось и признаков любви, желания угодить друг другу. На примере Претерпеевых Успенский показывает, что даже и любовь — не главное для достижения и сохранения семейных ценностей. Не является главным и общая забота о детях. Оказывается, чуть ли не главное в семье — правда и согласие, взаимная открытость и доверие. Растущая неестественность во взаимоотношениях между супругами в семье Претерпеевых приводит постепенно к душевному и семейному кризису, а затем и к развалу семьи. Даже взаимная забота о детях здесь перестает играть благотворную роль, а наоборот — способствует развитию кризиса.
Вот как это развивалось: «.в жизни супругов не было уже чего-то. Не было правды. Авдотья Карповна, чувствовавшая свой промах перед мужем, понимавшая, что у Артамона Ильича на душе не сладко, приписывала его муку себе, всеми мерами старалась сделать ему угодное и делала все поэтому против собственной своей воли, которую она ставила ни во что и не верила ей. Таким образом, благодаря дочери супруги незаметно разъединились <.> В каждом последующем их действии присутствие «конфуза» делало несообразности, каких они никогда и ожидать не могли <.> Наивные супруги начали конфузиться друг друга и хотели взаимным угождением прикрыть свою наготу, словно листком. Благодаря этой добродушной стыдливости все требования «образованности», проявлявшиеся в
20 Успенский 1955,97-98.
Олимпиаде, удовлетворялись вполне. Этому, кроме того, много способствовала безграничная любовь к дочери, которую они не решались огорчить»21. Получается, что желание угодить друг другу при отсутствии взаимной душевной открытости в итоге переносится на детей, и происходит это в таком же неестественном, искаженном виде, как было и между самими супругами. Детям (старшей дочери) начинают потакать любой ценой, с ущемлением собственных интересов.
В конечном счете ущемляются интересы всей семьи, в том числе материальные: «Балы эти и другие прихоти Олимпиады Артамоновны повели за собой невероятные для супругов расходы. Явилась надобность в платьях, лентах. Целые дни в доме Претерпеевых шла кройка материй и шитье нарядов <...> Все это вконец измучило обоих супругов. Артамон Ильич потерял всякое соображение, Авдотья Карповна — всякую расторопность; она как-то осовела и целые дни еле передвигала ноги, будто только что вышла из жаркой бани»22.
Мы видим, как семейная тематика почти неизбежно приводит к постановке проблемы «отцов и детей», к воспроизведению конфликта поколений. После удачного опыта И. С. Тургенева в романе «Отцы и дети» Г. И. Успенский явно продолжает и развивает эту традицию, но на новом материале. Конфликт поколений в развитии кризиса семьи Претерпеевых естественным образом обостряется. Аксиологические ориентации дочерей далеко разошлись с интересами и возможностями родителей. Потакая детям, родители ничему важному, нужному для жизни их не научили. Со стороны дочерей требовательность становится нормой в их отношении к родителям: «Протесты, таким образом, повалились на стариков градом со всех сторон. Года через два-три они уже сводились, к счастию, на одно только требование «жениха». В недовольных физиономиях дочерей родители явственно читали это требование»23.
Интересно, что одним из стимулов этого конфликта «отцов и детей» оказывается именно семейная ценность (требование «жениха»). Дочери убеждаются в беспомощности родителей обеспечить им достижение этой ценности, и конфликт переносится уже во взаимоотношения между самими детьми. Разлад ширится и явно ведет к семейному крушению: «К довершению картины общего расстройства в семействе Артамон Ильич заметил вражду между самими сестрами: они поминутно ссорились между собою за ленту, за булавку и причину непосещения их молодыми людьми приписывали Олимпиаде в той же мере, как и отцу. «На тебя никто не угодит! — говорили они ей. — Графа тебе, что ли, нужно? Бешеная!» Артамон Ильич видел, как с каждым днем под влиянием тоски и злобы увядали свежесть и красота его дочерей. Видел, как Олимпиада Артамоновна, сама постигнувшая свои ошибки, смотрела на него как на дурака, не умевшего остановить ее вовремя; видел <.> чуял злобу и негодование, царившее над всем его домом; понял, что все пропало, все лезло врознь, и желание их с женой сделать жизнь детей лучше не удалось, и вот он сразу запил, а через год-другой сделался просто-таки «горьким пьяницей»»24.
21 Успенский 1955, 99.
22 Успенский 1955, 99.
23 Успенский 1955, 101.
24 Успенский 1955,104.
Таким образом, пьянство оказывается почти неизбежным жизненным итогом для большинства персонажей «Нравов Растеряевой улицы». От него не гарантируют ни материальный достаток, ни тесные семейные взаимоотношения. Для одних пьянство служит причиной развала семьи, для других наоборот — семейный кризис ведет к пьянству как закономерному итогу.
Наиболее развёрнуто показана в «Нравах.» история семейства Претерпее-вых. На их примере мы видели, что для достижения и сохранения семейных ценностей недостаточно материального благополучия, взаимной любви и заботы о детях. Их семейный кризис был обусловлен дефицитом правды и согласия, взаимной открытости и доверия во взаимоотношениях супругов. Тем самым Успенский выводит повествование на уровень глубокого и тонкого психологизма. Некоторые аксиологические «уроки жизни», выработанные персонажами очерков, на наш взгляд, выходят за рамки среды и эпохи и не теряют своей актуальности до настоящего времени.
ЛИТЕРАТУРА
Бялый Г.А. 1990: «Во имя самой строгой правды». О реализме Г. Успенского // Русский реализм. От Тургенева к Чехову. Л., 491-536.
Выжлецов Г. П. 1996: Аксиология культуры. СПб.
Соколов Н. И. (вступ. сл., прим.) 1961: Г. И. Успенский в русской критике. М.; Л.
Успенский Г. И. 1955: Полное собр. соч.: в 9-ти т. Т.2. М.
FAMILY VALUES IN G. I. USPENSKY'S WORKS
N. V. Abramzon
The paper deals with a series of G. I. Uspensky's essays "Morals of Rasteryayeva Street" within the framework of axiological methodology with particular emphasis on the system of family values. The pattern of his characters' interrelations reveals possibilities for axiological approach in literary criticism.
Key words: Russian literature, G. I. Uspensky, family, axiology
