CC BY
36
► ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ
УДК 165.7 DOI: 10.31862/2218-8711-2021-4-9-18
ББК 87.2
СЕМАНТИКА «СИЛЬНОЙ ПРОГРАММЫ» ЭДИНБУРГСКОЙ ШКОЛЫ И ЕЕ СЛАБЫЕ СТОРОНЫ
THE SEMANTICS OF EDINBURGH "STRONG PROGRAMME" AND ITS WEAK POINTS
Кабанов Александр Валерьевич
Аспирант кафедры философии, логики и методологии науки Орловского государственного университета им. И. С. Тургенева, магистр философских наук E-mail: 02081979.57@mail.ru
Kabanov Alexander V.
PhD postgraduate student at the Department of Philosophy, Logic and Methodology of Science, Orel State University named after I. S. Turgenev, MA in Philisophy
E-mail: 02081979.57@mail.ru
Аннотация. В статье предпринята попытка проанализировать семантические идеи в философии (теории) языка так называемой «сильной программы» Эдинбургской школы социологии знания. Реконструирована и проанализирована связь теории значения (референции) и основных методологических принципов школы: каузальности, симметричности, эквивалентности и рефлексивности при анализе научного знания. Показано, что финитистский подход к значению, характерный для «позднего» Людвига Витгенштейна (то есть представленный в его «Философских исследованиях» и «О достоверности»), является также основообразующим и для шотландской школы. Продемонстрировано, что философия языка
Abstract. The article attempts to analyze some crucial semantic aspects in philosophy of language of so-called Edinburgh "strong programme" of sociology of (scientific) knowledge. There has been remodeled and analyzed the connection between theory of meaning (reference) and the school's main methodological principles: causality, symmetry, impartiality and reflexivity when analyzing the scholarly knowledge. It is shown that the finitist approach to meaning, peculiar to 'late' Ludwig Wittgenstein (we mean here his last works "Philosophical Investigations" and "On Certainty"), is also in the core of the Scottish school of thought. The article substantiates that philosophy of language (semantics) of the
Ф 1 Контент доступен по лицензии Creative Commons Attribution 4.0 International License The content is licensed under a Creative Commons Attribution 4.0 International License
© Кабанов А. В., 2021
(семантика) «сильной программы» позволяет прояснить многие методологические положения школы, что именно финитистская семантика, в отличие от традиционных концепций, позволяет объяснить многие аспекты функционирования и усвоения языка и в конечном счете роль социальных факторов в научном знании. В статье утверждается также, что принятие финитистской семантики (как и следование Витгенштейну) имеет вполне определенные нежелательные импликации.
"strong programme" allows explaining many considerations of the school, that it is finitist semantics, unlike the traditional concepts, allows explaining various aspects of the language mechanisms and acquisition of it and finally the role of social factors in scholarly knowledge. The article also states that the adoption of the finitist semantics (as well as following Wittgenstein) may trigger some certain unfavorable implications.
Ключевые слова: «сильная программа», экстенсионал понятия, теория значения, референция, финитизм значения, дескриптивизм.
Keywords: "strong programme", concept extension, theory of meaning, reference, meaning finitism, descriptivism.
Для цитирования: Кабанов А. В. Семантика «сильной программы» Эдинбургской школы и ее слабые стороны // Проблемы современного образования. 2021. № 4. С. 9-18. DOI: 10.31862/2218-8711-2021-4-9-18.
Cite as: Kabanov A. V. The semantics of Edinburgh "strong programme" and its weak points. Problemy sovremennogo obrazovaniya. 2021, No. 4, pp. 9-18. DOI: 10.31862/22188711-2021-4-9-18.
Современная социальная эпистемология, появившаяся в последней трети XX в., сразу стала респектабельной дисциплиной в англоязычных странах [1; 2]. Количество исследований в ней увеличивается с каждым годом. Существует также довольно много отечественных исследований в этом направлении. Так, немало работ посвящено анализу так называемой «сильной программы» социологии знания (Ю. С. Моркина, И. Т. Ка-савин, Л. А. Микешина, Л. А. Маркова) [3; 4]. Тем не менее философия языка «сильной программы» и ее влияние на эпистемологию все еще недостаточно осмыслены в отечественной философии науки. Между тем, на наш взгляд, именно философия языка (точнее, теория значения) позволяет прояснить некоторые положения Эдинбургской школы.
В рамках «сильной программы» социологии научного знания (Дэвид Блур, Барри Барнс, Стивен Шейпин и др.) социальное влияние на научное знание стало основным предметом исследований. При этом Д. Блур и Б. Барнс в противовес традиционной социологии науки (социологии науки Р. Мертона, в первую очередь) изучали не организацию научной деятельности или функционирование результатов науки в культуре, но исследовали самую форму и содержание научного знания как обусловленные соответствующими социальными структурами [5].
«Сильная программа» представлена в программной работе Д. Блура «Знание и социальная образность» ("Knowledge and Social Imagery", 1976), в совместной с Барнсом
статье «Релятивизм, рационализм и социология знания» и еще в ряде других статей. «Сильная программа» сводится к четырем главным положениям:
1) социология знания занимается каузальным объяснением научного знания; при этом причины не сводятся только к социальным (принцип каузальности) причинам;
2) социология знания объясняет любое знание независимо от его истинности или ложности; ложные, то есть опровергнутые, научные теории рассматриваются на одном уровне с истинными теориями, поскольку социальный компонент есть неотъемлемая составляющая любой теории (принцип симметричности).
3) социология научного знания должна сводить истинное и ложное к одному и тому же типу причин; то есть не допускается асимметрия, присущая традиционным концепциям, когда истинная теория объясняется исходя из свойств самой теории, в то время как ложная - экстерналистски, то есть исходя из каких-либо искажающих внешних факторов (принцип эквивалентности в переводе Ю. Моркиной [3]) (по-английски "impartiality" - дословно «беспристрастность»).
4) социология знания должна быть применима к себе самой, то есть новая на тот момент дисциплина не должна иметь никакого привилегированного положения в сравнении с другими системами знания (принцип рефлексивности) [3].
Модель Блура-Барнса в некоторых аспектах идеологически близка известной позиции П. Фейерабенда. То есть в рамках этой модели наука должна рассматриваться как культурный феномен наряду с другими. Все привычные атрибуты науки: истина, очевидность, рациональность, по мнению авторов модели, не являются характеристическими свойствами науки. По мысли представителей этого направления, следует иметь в виду, что, с одной стороны, рациональность присуща также ненаучному мышлению, а с другой стороны, как деятельность ученых, так и наука как социальный институт далеко не так рациональны, как казалось ранее. Есть важное отличие Эдинбургской школы от методологического анархизма П. Фейерабенда, а именно: «сильная программа» - это системный академический проект, с собственной методологией, словарем и эмпирическими исследованиями.
Своеобразный подход к анализу научного знания - своего рода эпистемологический релятивизм - отнюдь не случаен. Он имеет свое основание в теории (философии) языка (и, в первую очередь, теории значения) «сильной программы», хотя ни Д. Блур, ни Б. Барнс не посвящали специальных работ теории языка.
Главным образом семантическая позиция Блура и Барнса артикулирована в отдельных статьях: Барнс Б. «Об экстенсионалах понятий и росте знания» (1982) [6], «О конвенциональном характере знания» (1981), «Эссенциализм в науке» (2011) [7]; Блур Д. «Идеализм и социальный характер значения» (1995). Наконец, существует совместный труд Д. Блура, Б. Барнса и Дж. Хенри «Научное знание. Социологический анализ» (1996) [8], где есть отдельная глава («Слова и мир»), посвященная семантической проблематике. Помимо указанных работ, Дэвид Блур посвятил два исследования философии позднего Витгенштейна - «Витгенштейн: правила и институты» и «Витгенштейн. Социальная теория знания». И именно влияние последнего на философию языка «сильной программы», как мы попытаемся показать, наиболее ощутимо.
В статье «Об экстенсионалах понятий и росте знания» [6] Б. Барнс рассматривает две наиболее популярные теории значения: теорию идентифицирующих дескрипций и, в его терминологии, «эссенциалистскую» теорию значения. При этом обе теории являются экс-тенсионалистскими, то есть экстенсионал является ключевым термином обеих теорий. При этом под экстенсионалом термина понимается множество обозначаемых этим термином объектов. В данном случае Барнса интересуют, в первую очередь, термины естественных родов, как то: «тигр», «вода», «золото», поскольку именно они важны в научном знании.
Согласно теории идентифицирующих дескрипций, экстенсионал фиксируется определенным списком свойств. Чтобы удостовериться, например, что некоторый объект (экземпляр) является птицей, достаточно проверить, что он обладает свойствами, закрепленными в дескрипции [9; 10]. В самой простой теории дескрипций может быть достаточно одного или двух свойств [6, p. 24]. В более сложных вариантах (например, теории Д. Серля - кластерной теории значения - "cluster theory") необходим довольно большой список свойств. Но в основе лежит одна и та же идея: объект, обладающий всеми необходимыми свойствами, может правомерно называться данным термином, и именно список свойств фиксирует экстенсионал термина.
Следует заметить, что дескриптивистские теории, конечно, являются фрегеанскими (и отчасти расселовскими) по своей сути. То есть имена естественных родов функционируют аналогично собственным именам [9]. Соответственно, и возражения дескриптивистским теориям аналогичны возражениям теориям Фреге, Рассела и им подобным. Например, в случае с собственными именами: при дескрипции Цицерона, как великого древнеримского оратора, на кого будет указывать термин «Цицерон» при его описании в детском возрасте? Аналогично и с терминами естественных родов: птица, по каким-либо причинам потерявшая крылья (травма и т. д.), по-прежнему является птицей? Или по-другому: приложим ли термин «птица» в данном случае? В более общем виде эту проблему можно сформулировать так: какое количество дескрипций будет необходимо и достаточно для выделения интересующего нас объекта (референта) единственным образом?
Особенности и, главное, трудности, неизбежные при дескриптивном типе указания, приводят к вопросу о различии между знанием того, что означает данное выражение, и тем, что оно называет [9]. Например, знание того, что такое вода, предполагает знание определенных фактов о воде: ее химической формулы, определенных химических свойств и т. д. В то же время понимание и употребление термина «вода» этих знаний не предполагает.
В альтернативной, «эссенциалистской» в терминологии Б. Барнса, концепции исходят из другой идеи референции, чтобы обойти трудности первой теории значения. Автор данной концепции Сол Крипке (и отчасти Х. Патнэм) предлагает следующее:
1) термин естественных родов обозначает некоторый род объектов на основании каузальной связи;
2) термины естественных родов являются жесткими десигнаторами - то есть они обозначают один и тот же род объектов во всех возможных мирах [11; 12].
Теория Крипке - Патнэма объясняет процедуру именования (дословно «крещения») терминов естественных родов: она зачастую происходит по случайным признакам, и в
этом смысле имена родов так же подобны именам собственным [9; 13]. По мысли Крип-ке, мы указываем на некоторый референт не потому, что знаем его существенные свойства, а «благодаря нашей связи с другими людьми, и эта связь доходит до референта» [9, с. 120]. Далее эта теория предполагает, во-первых, возможность в случае необходимости проследить всю каузальную цепочку до момента именования и, во-вторых, разделение «лингвистического труда» - отдельных специалистов (экспертов) [14; 15], знаю -щих существенные свойства интересующего нас объекта, поскольку термин приложим только к объектам «существенно одинаковым» (essentially the same) [6, p. 27].
Барнс приводит пример с хлором: хлором 35 и хлором 37. У них существенно разная ядерная структура. Верно, что у них существенно одинаковая электронная структура, но знали ли об этом в момент «крещения» термина и соответственно при фиксации экстенсионала?
По утверждению отечественного логика В. В. Петрова, идентификация некоторого «свойства в качестве необходимо истинного, т. е. истинного во всех возможных мирах, предполагает, что мы находимся на некотором идеальном конце науки» [10, с. 71]. Это не совсем справедливо, поскольку теория Крипке - Патнэма допускает пересмотр знаний (своего рода умеренный фаллибилизм). Но если можно пересмотреть ex post facto необходимые свойства интересующего нас объекта, то, по словам Барнса, «любой произвольный набор объектов можно постулировать как принадлежащий к одному естественному роду, но обладающий до сих пор неизвестной нам общей сущностью» [6, p. 25].
По мысли Б. Барнса, обе семантические теории (даже в полном, а не сознательно упрощенном виде) и вообще любые экстенсиональные варианты теории ложны, если являются описаниями функционирования реального языка. Они имеют смысл только как некие идеализированные философские конструкции. Или, по-другому: они не дескриптивны, а нормативны.
С другой стороны, по мысли Барнса, в этих теориях верно то, что они репрезентируют два возможных сценария развития некоторых типов терминов. При этом любой из сценариев «не имеет ничего общего с некими внутренне присущими свойствами терминов». Общество (точнее, дифференцированные сообщества) ответственно за эти сценарии развития. В случае, например, с водой, по словам Барнса, «следующий случай правильного использования этого термина заранее не предопределен. Для объяснения реального словоупотребления понятие экстенсионала бесполезно» [6, p. 31]. Избежать всех этих объективных семантических трудностей, - полагает философ, - поможет финитистский подход к значению. То есть правильное словоупотребление закрепляется сообществом и «предыдущие случаи словоупотребления сами по себе недостаточны для выявления действительного значения понятия (термина), независимого от контекста».
Можно было бы возразить Б. Барнсу: если понятие экстенсионала бесполезно, то тогда как функционирует язык? В самом деле, понятие экстенсионала лежит в основе композициональной семантики, а она, в свою очередь, позволяет объяснить, каким образом мы можем из конечного числа слов строить и, главное, понимать потенциально бесконечное число предложений. И далее непонятна функция имени в этой теории. Использование имени (термина) предполагает выделение объекта из других объектов; в свою очередь, выделение объекта предполагает наличие каких-то свойств, на основе
которых происходит это выделение. И наличие свойств не может определяться только сообществом, использующим термин; скорей, свойства - это объективная характеристика мира. С другой стороны, верно то, что список важных свойств веществ может варьировать в зависимости от целей использования; то есть возможна релятивизация важных свойств веществ к целям исследования (использования и т. д.).
Впрочем, следует отметить, что статья 1983 г. носила больше критический характер в отношении доминирующих на тот момент теорий референции (значения), нежели последовательное изложение финитистской позиции. Уже в более поздней совместной работе Б. Барнса, Д. Блура и Дж. Хенри «Научное знание. Социологический анализ» (1996) [8] позиция финитизма более отчетливо артикулирована. В общем, она сводится к пяти пунктам:
1. Все будущие применения терминов неопределенны ("open-ended"). Не существует никакого алгоритма в настоящем, который бы фиксировал заранее все будущие применения термина. «В некотором смысле, несмотря на легкость применения, мы никогда не знаем, что термины естественных родов означают, поскольку мы не знаем, как они будут использоваться в дальнейшем» ("in a sense, we never what our kind terms mean, however readily and unproblematically we apply them, for we never know how they are going to be used") [8, p. 71]. Не существует определенного класса (множества) объектов, соответствующего термину, коль скоро не существует определенной четко очерченной границы у этого класса. По мысли авторов, каждое применение термина естественных родов предполагает акт классификации, а акт классификации, в свою очередь, является конвенциональным и социальным.
По словам философов, мы зачастую мыслим конвенцию как некоторое строгое предписание, которое предопределяет все последующие шаги. Между тем реальная научная практика показывает, что это не так [16]. Зачастую в ходе исследований конвенции корректируются или даже меняются на альтернативные, которые могут оказаться по тем или иным причинам более предпочтительными. Иными словами, научный процесс - это открытый процесс, и, как следствие, все будущие применения терминов неопределенны.
2. Ни один акт классификации не является абсолютно правильным. Поскольку акт классификации проводится не на основании тождества с предположительным образцом, а только по аналогии, то и результат такого акта не является необходимо истинным. При этом результат - это вновь некое коллективное решение на основе индивидуальных более или менее совместимых перцептуальных интуиций ("individual perceptual intuitions") [8, p. 71]. Верно, что, как правило, акт классификации - это довольно рутинный процесс. Но верно также и то, что иногда выводы по аналогии вовсе не тривиальны, и, соответственно, возможны ошибки.
3. Все результаты актов классификации могут быть пересмотрены ("all acts of classification are reviseable") [8, p. 72]. По существу, этот пункт - следствие из предыдущего. Из возможности ошибки исследователей следует возможность пересмотра предыдущих решений. Вообще, фаллибилизм является неотъемлемой чертой всех дескрипти-вистских теорий науки, и «сильная программа» здесь, конечно, не исключение. Судя по всему, особенностью их подхода является акцент на социальности процесса пересмотра, поскольку это всегда коллективный процесс.
4. Применение термина не является изолированным процессом ("successive applications of a kind term are not independent") [8, p. 72]. Всякое применение термина к объекту (экземпляру) есть добавление этого объекта к уже существующему отношению подобия (мы расширяем множество первоначальных объектов), и тем самым, по мысли шотландских философов, происходит изменение этого отношения и, как следствие, изменение значения. По-видимому, это еще одна из причин их неприятия экстенсиональной семантики, где значение термина строго фиксировано. Более того, поскольку термины используются разными людьми, в разное время и в разных контекстах значение не может быть фиксированным в принципе.
5. Применение разных терминов естественных родов зависят друг от друга. Каждое компетентное применение термина предполагает знакомство со всей системой классификации, а любая система, тем более языковая и социальная, не может быть изолированной по самой своей сути. По остроумному замечанию исследователей, «то, как мы применяем термин "утка" сегодня, влияет не только на то, как мы будем использовать этот термин завтра. Вполне возможно, полагают они, это применение повлияет и на то, как мы будем использовать термин "гусь"» (перевод наш. - А. К.) ("...It is not just that how we apply 'duck' today is liable to affect how we apply 'duck' tomorrow; it is also liable how we apply 'goose'") [8, p. 72].
Таким образом, указанные пять пунктов являются основанием выбора финитист-ского подхода к значению. Предположительно, финитизм наиболее совместим с эмпирическим подходом к исследованию научного процесса.
Тем не менее, зачем, собственно, Б. Барнсу вообще понадобились эти проблемные области семантики? Какова связь семантики с программными пунктами (принципами)? Дело в том, что Барнсу (как и Блуру) финитизм необходим, чтобы блокировать «эпистемологически привилегированные суждения в отношении истинности других предложений» (перевод наш. - А. К.) ("precludes any epistemologically privileged judgments concerning the truth and falsity of statements") [6, p. 35]. То есть финитистская семантика необходима, чтобы реализовать второй и отчасти третий пункты «сильной программы» (принципы симметричности и эквивалентности (impartiality) соответственно).
Далее, финитизм необходим, чтобы использовать контекстуальный подход при исследовании развития науки, научных идей и научного знания. По остроумному замечанию Б. Барнса, «значения не сопровождают термины, словно невидимые сущности, перемещаются с места на место и воздействуют на умы людей. » (перевод наш. - А. К.) ("meanings do not accompany terms as invisible essences, moving with them from place to place, acting on men's minds.") [6, p. 36]. Контекстуальный подход, как нетрудно заметить, отчасти помогает реализовать первый пункт программы шотландских исследователей - принцип каузальности. Более того, финитизм предположительно поддерживает и последний принцип программы - принцип рефлексивности. Иными словами, контекстуальный подход теоретически должен применяться и к самому проекту шотландских исследователей.
Наконец, семантический финитизм в версии авторов «сильной программы» по самой своей сути немыслим без социального измерения, а именно социальное измерение (социальные аспекты в научном знании) и есть основной предмет исследований Эдинбургской «сильной программы».
Очевидно, что включение социальных аспектов в теорию языка позволяет понять неприятие экстенсиональной семантики представителями этой школы. Динамичный характер коммуникации, тем более научной, по-видимому, несовместим со статичными версиями Крипке, Сёрла и других сторонников экстенсионализма. Или сформулируем эту мысль по-другому: в любой теории, описывающей реальный научный процесс, а следовательно, учитывающей коммуникативные и прагматические аспекты (контек-стуальность референции), значение не может быть жестко фиксированным («жестким десигнатором» в терминологии Сола Крипке) в принципе.
Нетрудно заметить, что значение термина в трактовке Барнса (Блура) близко к значению как употреблению у Витгенштейна. Вообще, для идей позднего Витгенштейна («языковые игры», «формы жизни») можно найти соответствующие аналоги у представителей рассматриваемой школы [10]. Это неслучайно. Так, Д. Блур посвятил целую книгу проблеме «следования правилу» в «Философских исследованиях» Витгенштейна - «Витгенштейн, правила и институты» [17]. Более того, сама постановка вопроса в статье Барнса «что определяет, приложим ли термин (концепт) к следующему объекту» (перевод наш. - А. К.) ("what determines whether or not concept properly applies to its next putative instance") - видоизмененный вопрос Витгенштейна «о следовании правилу».
Но тогда и многие проблемные аспекты в философии языка позднего Витгенштейна становятся проблемными аспектами «сильной программы» социологии знания. При этом нужно понимать, что поздний Витгенштейн - принципиально несистемный философ с известной антисциентистской позицией [18], а «сильная программа» - это, как уже отмечалось, прежде всего, академический проект. Для Витгенштейна было важно скорее заметить проблему (в частности, проблему «следования правилу»), нежели предложить решение. Для системного научного подхода этого явно недостаточно.
С другой стороны, насколько динамично значение? Есть ли основания для такого рода изменчивости значения в реальной (в том числе и научной) практике? Очевидно, что при абсолютизации этого принципа не только научная, но и обычная коммуникация станет затруднительной. По-видимому, дополнительно необходима концепция внутренних стабилизаторов значения, которые регулируют его (значения) вариативность [9].
Далее, финитизм значения, конечно, совместим с витгенштейновскими «языковыми играми» и «формами жизни». Но «формы жизни» Витгенштейна замкнуты, атомизирова-ны, и едва ли возможны дискуссии с другими «формами жизни». Наука же, не допускающая дискуссий, едва ли мыслима: научный процесс - это, прежде всего, дискуссии, длящиеся порой десятилетиями. С другой стороны, если допустить, что дискуссии ведутся в рамках одной «языковой игры», то необходимо допустить также возможность согласия. В самом деле, в известном 242-м параграфе «Философских исследований» Витгенштейн пишет: «Языковое взаимопонимание достигается не только согласованностью определений, но (как ни странно это звучит) и согласованностью суждений. Это, казалось бы, должно устранять логику; но ничего подобного не происходит. Одно дело описывать методы измерений, и совсем другое - добывать и формулировать результаты измерений. То, что мы называем "измерением", определяется и известным постоянством результатов измерения». ("If language is to be a means of communication, there must be agreement not only in definitions
but also (queer as this may sound) in judgements. This seems to abolish logic, but does not do so. -It is one thing to describe methods of measurements, and another to obtain and state results of measurement. But what we call 'measuring' is partly determined by a certain constancy in results of measurement") [18, p. 80]. Но вариативность значения, постулируемая представителями «сильной программы», перекрывает возможность согласия, поскольку невозможно договориться об используемых терминах. Таким образом, и в этом случае дискуссии в науке становятся затруднительными. Иными словами, адаптацию семантических идей Витгенштейна шотландскими философами едва ли можно признать всецело удачной.
В заключение следует отметить, что адекватный анализ философии языка «сильной программы» может прояснить многие положения и своеобразной социальной онтологии, но здесь необходимы дальнейшие исследования.
Список литературы
1. The Routledge Handbook of Social Epistemology / edited by M. Fricker, P. J. Graham, D. Henderson, N.J.L.L. Pedersen. N.Y.: Routledge, 2020. 489 p.
2. The Handbook of Science and Technology Studies / edited by U. Felt, R. Fouche, C. A. Miller, L. Smith-Doerr. Cambridge: the MIT press, 2017. 1159 p.
3. Моркина Ю. С. Социальная теория познания Д. Блура: истоки и философский смысл. М.: Канон+: РООИ «Реабилитация», 2011. 256 с.
4. Касавин И. Т. Социальная философия науки и коллективная эпистемология. М.: Весь мир, 2016. 264 с. (Эпистемология & философия науки).
5. Жэнгра И. Социология науки / пер. с фр. С. А. Гашкова; под ред. О. И. Кирчик. М.: Изд. Дом Высшей школы экономики, 2017. 112 с. (Социальная теория).
6. Barnes B. On the Extentions of Concepts and the Growth of Knowledge // Sociological Review. 1982. Vol. 30, No. 1. P. 23-44.
7. Barnes B. Essentialisms in the Sciences // Critical Quarterly. 2011. Vol. 53, No. 4. P. 90-102.
8. Barnes B., Bloor D., Henry J. Scientific knowledge: a Sociological Analysis. Chicago: The University of Chicago Press, 1996. 230 p.
9. Лебедев М. В. Стабильность языкового значения. М.: Изд-во ЛКИ, 2008. 168 с.
10. Петров В. В. Структуры значения. Логический анализ. Новосибирск: Наука, 1979. 142 с.
11. Лебедев М. В., Черняк А. З. Онтологические проблемы референции. М.: Праксис, 2001. 344 с.
12. Bradley S., Schwartz N. Possible. An Introduction to Logic and Its Philosophy. New York: Hackett Publishing Company, 1988. 391 p.
13. Kemp G. What Is This Thing Called Philosophy of Language. Oxon: Routledge, 2013.
14. Girle R. Modal Logics and Philosophy. Ottava: Biddles Ltd, 2000. 198 p.
15. Grayling A. C. An Introduction to Philosophical Logic. London: Gerald Duckworth and Co, 1990. 306 p.
16. Коськов С. Н. Конвенция и метафора в языке науки: эпистемологический подход // Вестник Московского университета. Сер. 7: Философия. 2009. № 2. С. 3-18.
17. Bloor D. Wittgenstein, Rules and Institutions. London: Routledge, 1997. 173 p.
18. Collin F. Science Studies as Naturalized Philosophy. Dordrecht: Springer Science + Business Media, 2011. 247 p.
References
1. Flicker M., Graham P. J., Henderson D., Pedersen N.J.L.L. (eds.) The Routledge Handbook of Social Epistemology. N.Y.: Routledge, 2020. 489 p.
2. Felt U., Fouche R., Miller C. A., Smith-Doerr L. (eds.) The Handbook of Science and Technology Studies. Cambridge: the MIT press, 2017. 1159 p.
3. Morkina Yu. S. Sotsialnaya teoriya poznaniya D. Blura: istoki i filosofskiy smysl. Moscow: Kanon+: ROOI "Reabilitatsiya", 2011. 256 p.
4. Kasavin I. T. Sotsialnaya filosofiya nauki i kollektivnaya epistemologiya. Moscow: Ves mir, 2016. 264 p. (Epistemologiya & filosofiya nauki).
5. Zhengra I. Sotsiologiya nauki. Transl. from French. S. A. Gashkova. Ed. by O. I. Kirchik. Moscow: Izd. Dom Vysshey shkoly ekonomiki, 2017. 112 p. (Sotsialnaya teoriya).
6. Barnes B. On the Extentions of Concepts and the Growth of Knowledge. Sociological Review. 1982, Vol. 30, No. 1, pp. 23-44.
7. Barnes B. Essentialisms in the Sciences. Critical Quarterly. 2011, Vol. 53, No. 4, pp. 90-102.
8. Barnes B., Bloor D., Henry J. Scientific knowledge: a Sociological Analysis. Chicago: The University of Chicago Press, 1996. 230 p.
9. Lebedev M. V. Stabilnost yazykovogo znacheniya. Moscow: Izd-vo LKI, 2008. 168 p.
10. Petrov V. V. Struktury znacheniya. Logicheskiy analiz. Novosibirsk: Nauka, 1979. 142 p.
11. Lebedev M. V., Chernyak A. Z. Ontologicheskie problemy referentsii. Moscow: Praksis, 2001. 344 p.
12. Bradley S., Schwartz N. Possible. An Introduction to Logic and Its Philosophy. New York: Hackett Publishing Company, 1988. 391 p.
13. Kemp G. What Is This Thing Called Philosophy of Language. Oxon: Routledge, 2013.
14. Girle R. Modal Logics and Philosophy. Ottava: Biddles Ltd, 2000. 198 p.
15. Grayling A. C. An Introduction to Philosophical Logic. London: Gerald Duckworth and Co, 1990. 306 p.
16. Koskov S. N. Konventsiya i metafora v yazyke nauki: epistemologicheskiy podkhod. Vestnik Moskovskogo universiteta. Ser. 7: Filosofiya. 2009, No. 2, pp. 3-18.
17. Bloor D. Wittgenstein, Rules and Institutions. London: Routledge, 1997. 173 p.
18. Collin F. Science Studies as Naturalized Philosophy. Dordrecht: Springer Science + Business Media, 2011. 247 p.
Интернет-журнал «Проблемы современного образования» 2021, № 4
Статья поступила в редакцию 10.03.2021 The article was received on 10.03.2021
► ОНТОЛОГИЯ И ТЕОРИЯ ПОЗНАНИЯ
УДК 101.1 DOI: 10.31S62/221S-S711-2021-4-19-29
ББК 87.6
ОТЧУЖДЕНИЕ В СОЦИУМЕ1
EXCLUSION IN SOCIETY
Сорина Галина Вениаминовна
Профессор кафедры философии языка и коммуникации, научный руководитель научно-образовательного центра «Философско-методологическое проектирование и принятие решений» философского факультета МГУ имени М. В. Ломоносова, доктор философских наук, профессор
E-mail: gsorina@mail.ru
Sorina Galina V.
Professor at the Department of Philosophy of Language and Communication, Academic adviser to the Research and Educational Center "Philosophic-methodological design and decision-making", Faculty of Philosophy, Lomonosov Moscow State University, ScD in Philosophy, Full Professor Е-mail: gsorina@mail.ru
Ярмак Юрий Васильевич
Профессор кафедры государственного и муниципального управления и правоведения, Московский городской педагогический университет, доктор политических наук, профессор
E-mail: y.yarmak@mail.ru
Yarmak Yury V.
Professor of the Department of State and Municipal Management and Legal Studies of Moscow City University, ScD in Political Science, Full Professor Е-mail: y.yarmak@mail.ru
Аннотация. Важнейшие задачи данной статьи заключаются, во-первых, в том, чтобы дать философско-методологический анализ особенностей социального отчуждения, включая политическое отчуждение. Во-вторых, расширить концептуальный ряд социально-политических подходов к проблемам отчуждения. Показать, что
Abstract. The article aims, firstly, at providing a philosophical and methodological analysis of features of social exclusion, including political alienation. The second point is to broaden the framework of social-political approaches to the issue of exclusion. The article means to show
1 Исследование ведется при поддержке РФФИ, проект «Отчужденные формы научной коммуникации (философско-методологический анализ)», № 20-011-00710 А.
Ф 1 Контент доступен по лицензии Creative Commons Attribution 4.0 International License The content is licensed under a Creative Commons Attribution 4.0 International License
© Сорина Г. В., Ярмак Ю. В., 2021
