CC BY
56
стрируют максимальное жизнеподобие жанра. Соответственно авторское рациональное начало, столь явственно выраженное в первых двух романах, почти незаметно в третьем. Это (вместе с повышенной степенью романтических тенденций) сказалось и на ритмической организации «Обрыва». Архитектоника произведения грандиозна, но ее ритмы незаметны. Оппозиция образов не достигает такого масштаба, как в предыдущих романах: за ней не стоит противопоставление культур или различных пластов русской жизни, и в конечном итоге она оказывается размытой обнаружившимися тенденциями. Другими словами, ритмическая организация «Обрыва» максимально приближена к ритмам самой жизни. Оппозиция «столица-провинция» существует какое-то время в воображении Райского, который приписывает последней идиллические черты и намеревается «просвещать» наивных обитателей периферии. Противоположные начала характерны в «Обрыве» внутри социумов Петербурга и Малиновки: Райский - Софья, Кириллов - Аянов, Нил Андреич - Тит Никоныч, Марк - Тушин. В системе образов-персонажей ритмическая организация произведения проявляется преимущественно как доминантная черта характера или поведения (например, периодические увлечения Райского творчеством и женской красотой, простодушие и доброта Марфеньки, замкнутость и независимость Веры, неизменно проявляющиеся в их словах и поступках, постоянные «атаки» Крицкой, готовность бабушки накормить всех и т.д.). То, что характеры Татьяны Марковны, Веры, Райского, даже Марфеньки не статичны на протяжении романа, а постепенно дополняются новыми чертами, углубляются, не вступает в противоречие с их ритмическими проявлениями, а означает лишь, что Райский не сразу их понял и что они глубже, шире, значительнее поведенческой доминанты. Своеобразный ритм составляют воспоминания Райского о детских годах сестер и его впечатления об их сформировавшихся характерах.
«Обрыв» изобилует самыми разнообразными проявлениями любовных чувств. В.А. Недзвецкий установил тонкую связь между типами любви в романе и определенными культурно-историческими эпохами [12]. Эти варианты можно рассматривать как своего рода ритмический узор. Ритмом судеб связаны так
называемый «грех» бабушки и «падение» Веры. Если в «Обломове» повтор некоторых деталей складывается в мотивы, то в «Обрыве» повторяются не только детали, но и ключевые слова, что также образует мотивы: «судьба», «миражи». Лексический повтор чаще всего осуществляется как средство создания иронии. («разочарованный» в произведениях своей фантазии Райский - «разочарованные» обрывками бумаг, которые он выбросил, куры...).
Если рассматривать все романы Гончарова в целом, то как ритмические будут восприниматься именно те элементы, которые дают основания говорить о трилогии, то есть те, которые остаются узнаваемыми и повторяются в динамической системе романного творчества писателя. Прежде всего, это типология мужских характеров и генеалогическая связь женских с пушкинскими образами сестер Лариных, а отсюда - ряд оппозиций, за которыми, в свою очередь, закреплены конкретные мотивы. То есть на этом уровне ритм продуцирован бинарным мышлением писателя. В отношении к творчеству Райский много унаследовал от Александра Адуева: романтическое понимание природы творчества, неспособность к кропотливому, систематическому труду; отсутствие, по выходу из университета, четкой цели, туманное представление о будущем. Из романа в роман переходят такие значимые образ детали, как пирог (во всех трех), заходящее солнце (впервый и второй романы), овраг - обрыв (второй и третий романы), дом в Обломовке - дом у предводителя в «Обрыве», гомерические масштабы подаваемой на стол снеди в Грачах, Обломовке и Малиновке. Во всех трех романах встречаются одни и те же лексические или стилевые повторы. Например. «... люблю, как никто не любил, люблю такою любовью, которая омывает всю вселенную», - эти слова впору говорить Александру, и первая часть фразы им действительно произнесена, но в целом фрагмент принадлежит Райскому.
Таким образом, ритм является композиционно-стилевой особенностью всех уровней художественной системы И.А. Гончарова и является смыслообразующей и структурообразующей категорией.
Библиографический список
1. Зелинский, Ф.Ф. Ритмика художественной речи и ее психологические основания. - М., 1922.
2. Белый, А. Ритм как диалектика и «Медный всадник». - М., 1929.
3. Жирмунский, В. О ритмической прозе // Вопросы литературы. - 1966. - № 4.
4. Бахтин, М. Литературно-критические статьи. - М., 1986.
5. Чичерин, А. Ритм образа. - М., 1980.
6. Гиршман, М.М. Ритм художественной прозы. - М., 1982.
7. Мейлах, Б.С. Ритмы действительности и искусства // Наука и жизнь. - 1970. - № 12.
8. Федоров, Ф. О ритме прозы Г. Клейста // Вопросы сюжетосложения: сб. статей. - Рига. - 1978. - № 5.
9. Черемисина, Н.В. Вопросы эстетики русской художественной речи. - Киев, 1981.
10. Тамарченко, Н.Д. Ритм в романе и проблемы типологии жанра (на материале немецкой прозы XX века) // Природа художественного
целого и литературный процесс: межвузовский сб. научных трудов. - Кемерово, 1980.
11. Фортунатов, Н.М. Ритм художественной прозы // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. - Л., 1974.
12. Недзвецкий, В.А. Гончаров и русская философия любви // Русская литература. - 1993. - № 3.
Bibliography
1. Zelinskiyj, F.F. Ritmika khudozhestvennoyj rechi i ee psikhologicheskie osnovaniya. - M., 1922.
2. Belihyj, A. Ritm kak dialektika i «Mednihyj vsadnik». - M., 1929.
3. Zhirmunskiyj, V. O ritmicheskoyj proze // Voprosih literaturih. - 1966. - № 4.
4. Bakhtin, M. Literaturno-kriticheskie statji. - M., 1986.
5. Chicherin, A. Ritm obraza. - M., 1980.
6. Girshman, M.M. Ritm khudozhestvennoyj prozih. - M., 1982.
7. Meyjlakh, B.S. Ritmih deyjstviteljnosti i iskusstva // Nauka i zhiznj. - 1970. - № 12.
8. Fedorov, F. O ritme prozih G. Kleyjsta // Voprosih syuzhetoslozheniya: sb. stateyj. - Riga. - 1978. - № 5.
9. Cheremisina, N.V. Voprosih ehstetiki russkoyj khudozhestvennoyj rechi. - Kiev, 1981.
10. Tamarchenko, N.D. Ritm v romane i problemih tipologii zhanra (na materiale nemeckoyj prozih XX veka) // Priroda khudozhestvennogo celogo
i literaturnihyj process: mezhvuzovskiyj sb. nauchnihkh trudov. - Kemerovo, 1980.
11. Fortunatov, N.M. Ritm khudozhestvennoyj prozih // Ritm, prostranstvo i vremya v literature i iskusstve. - L., 1974.
12. Nedzveckiyj, V.A. Goncharov i russkaya filosofiya lyubvi // Russkaya literatura. - 1993. - № 3.
Статья поступила в редакцию 16.06.13
УДК 392/.393 (571.15)
Izvekova T.F. SEMANTICS OF THE OPPOSITION «DEATH - BIRTH» IN THE ALTAI FOLKLORE. The work touches upon the semantics of the opposition «death - birth» in the traditions and rituals of the Altaians. The article analyses the rituals committed during the growth and the development of a child; the meaning of death in relation to the act of birth. Major role is devoted to the linguistic and cultural analyses of the words-titles in Turkic peoples.
Key words: ritual folklore, folk symbols, mythological and ritual symbols, Turkic peoples, Altaic folklore.
Т.Ф. Извекова, канд. филол. наук, зав. каф. лингвистики и межкультурной коммуникации Новосибирского гос. медицинского университета, г. Новосибирск, Е-таИ: interNSMU@gmail.com
СЕМАНТИКА ОППОЗИЦИИ «СМЕРТЬ - РОЖДЕНИЕ» В АЛТАЙСКОМ ФОЛЬКЛОРЕ
В работе рассматривается семантика оппозиции «смерть - рождение» в традициях и ритуалах алтайцев. В статье анализируются ритуалы, совершаемые во время роста и развития ребенка; значение смерти в отношении к акту рождения. Большое значение уделяется лингвокультурологическому анализу слов-названий у тюркоязычных народов.
Ключевые слова: обрядовый фольклор, фольклорная символика, мифоритуальные символы, тюркоязычные народы, алтайский фольклор.
Обряды, связанные с ребенком с внутриутробного развития, представляют собой одну из составляющих традиционной духовной культуры народа. Различные формы устного народного творчества сопровождает обряды «кабайгасалары» - положения в колыбель, «атадаары» - наречения имени, «тужакке-зери» - разрезания пут, «токымкагар» - первый самостоятельные выезд на коне, «табышкак-ойын» - игра в загадки. Совершение обрядовых действий, насыщенных магической символикой, подчинено обеспечить благополучие жизни детей, а также
В обрядах, связанных с рождением ребенка, главное место занимала вера в Умай (Май) -эне - доброго духа, покровительницы детей. В этих ритуалах также отразилась вера в духов - покровительниц замужних женщин - «эмегендеров». Этим проблемам посвящены работы Л.Э. Каруновской [1], Л.П. Потапова [2].
Не меньшее значение алтайцы придавали колыбели (кабай). От слова «кабай» - колыбель произошло, видимо, и словосочетание «кабайкожон» - колыбельная песня. В работе Э.С. Каруновской «Из алтайских верований и обычаев, связанных с ребенком у алтайцев», а затем в исследовании Е.М. Тощаковой «Традиционные черты народной культуры алтайцев» довольно подробно описываются типы колыбелей и обряды, связанные с ними; приводятся поэтические произведения, приуроченные к ритуалу положения в колыбель и сопровождающие другие ритуалы, связанные с детьми.
Е.М. Тощакова в своей работе акцентирует внимание на обрядах и типах колыбелей у разных этнических групп Алтая. Сравнивая названия колыбелей у тюркоязычных народов, она приводит две типологические группы их:
1) «кабай» - «пубай» - «побый» - «Ибей» - «убай»;
2) «бежик» - «бичик» - «бесик» - «писик».
Она отмечает: «Возможно эти фонетические разновидности одного какого-то термина. Мы попытались выяснить их происхождение, но ни в одном из словарей обнаружить что-либо не удалось» [3].
Вероятно, названия колыбели несут в себе черты древнейшего мифологического мотива «через смерть к новому рождению». В казахском обрядовом фольклоре сохранилась символика колыбели как двери во Вселенную [4]. А гроб, вероятно, объяснялось в мифологии тюркоязычных народов как дверь в мир мертвых, мир предков - «ада-цбцкцни^ери». В алтайском языке эжик (дверь), бозого (порог) имеют символическое значение перехода из одного значимого пространства в другое. Семантический ряд: бежик - эжик - межик (соответственно: колыбель - дверь - гроб) содержит в себе переход во Вселенную людей, вторая дверь - это переход невесты в дом жениха и третья дверь - переход в мир предков.
В «Этимологическом словаре тюркских языков» Э.В. Севор-тяна находим: «бешик» - 1) колыбель, люлька ...; 5) гроб (алт.).
Производящей основой би:шик - ведек и т.д. является, по всей вероятности, глагол, который может объяснить совмещение значений «колыбель» - место действия (состояние), метафорически гроб, могила (и дитя - объект действия) [5].
Так же обстоит дело с термином «кабай» - как в значении к «колыбель», так и в значении «гроб», хотя мы не нашли «ка-бай» в значении «гроб» в современных тюркоязычных словарях. Но у алтайцев до сих пор, когда умирает человек, задают вопрос: «Кабайыкичинекболды ба, ]аанболды ба?» (Подошла ли колыбель для захоронения: мала или большая?). Здесь «кабай» употребляется в значении «гроб».
Общеизвестно, что особая роль в реконструкции глубинных смыслов обряда и фольклорной символики принадлежит языковым фактам. Рассмотрение ключевых лексем («кабай», «бе-шик») позволяет увидеть в них сосредоточение напластования древнейших мифоритуальных символов.
В мифологическом представлении актом рождения человек начинает свой жизненныйпуть изаканчивает он смертью. Однако в мифоритуальном комплексе алтайцев относительно круговорота жизни со смертью течение жизни не прекращается. Пред-шествуюший браку и последующий после него периоды оказываются симметричными. Из состояния эмбриона в начале жизни, к концу ее человек возвращается висходное состояние. Это подтверждается многими фактами фольклорной традиции алтайцев.
Мифоритуальная концепция бытия алтайцев выглядит следующим образом: прошлое неотделимо от настоящего и будущего, умершие - от живых, новорожденные - от старости, где смерть уподоблялась зачатию, т.е. инобытию. Мифологический мотив «рождение через смерть» на примере названия колыбелей у тюркоязычных народов, рассмотренном выше является одним из ключевых для многих тюркских племен. Это тождество отчетливо передано в погребальной обрядности этих народов, в которых сохраняется до сих пор числовая символика: третий, седьмой (девятый), сороковой дни, годовщина смерти. И такая же символика в родильном обряде: на третий день после рождения ребенка у алтайцев устраивается праздник «койукочо» («густой перловый суп»), на седьмой день ребенка укладывают в колыбель, примерно на сороковой день, с отпадением пуповины, устраивают праздник ребенка - «баланынтойы» или «ийт-мун» и на исполнение года совершается обряд разрезания пут и стрижки волос [6].
В мифоритуальной традиции самыми значимыми были первые дни и месяцы после появления на свет. Это связано с положением о том, что младенец как бы был неполноценным членом общества, как инаковое существо. Поэтому в колыбельный период - «кабайбала» (]аш бала) он находится под покровительством божества Умай (Май), также это наиболее насыщенный обрядами оберегательного характера период жизни человека (если не считать свадебный обряд). Одним из самых важных оберегов служили «алкышсос» - благопожелания. Они сопровождали все важные вехи рождения и становления ребенка: родины, имянаречение, первую стрижку волос, разрезания пут и т.д.
Как мы могли убедиться, в мифоритуальной традиции источником жизни была природа. В весенних мургуул (молениях) предводитель рода или шаман обращались к Алтай-Кудай ^ер-Суу) к «тос-туу» (гора-покровитель), испрашивая «кут» («зародыш») для людей и скота; благополучие иумножение рода. В мифологическом мировоззрении «тос-туу» воспринимался как основа, предок рода, мужское начало, а «суу», как женское. Эпитет «ак» («белый») несет в себе чистую субстанцию, материнское, молоко. Поэтому иносказание в этом «алкышсос» имеет символическое значение возврата к своим истокам. Приобщение нового члена общества к родовым покровителям «Ак-Су мер» и «Агынсуу» давало гарантию сохранения и благополучия ребенка на жизненном пути. Олицетворения, оживляя и одухотворяя неживой мир, придают «алкышсос» большую поэтичность, создают яркие образы и картины. Наиболее традиционные из них приобретают значение поэтических формул и широко употребляются в сказках, эпосе и других жанрах.
Библиографический список
1. Каруновская, Л.Э. Из алтайских верований и обрядов, связанных с ребенком. - Л., 1927.
2. Потапов, Л.П. Очерки по истории алтайцев. - Л., 1953.
3. Тощакова, Е.М. Заметки о современном семейном быте у алтайцев // Этнография народов Алтая и Западной Сибири. - Новосибирск, 1978.
4. Нурланова, К. Символика мира в традиционном искусстве казахов // Кочевники. Эстетика: познание мира традиционным казахским искусством. - Алматы, 1993.
5. Севортян, Э.В. Этимологический словарь тюркских языков: общетюркские и межтюркские основы на букву «Б» / АН СССР Ин-т языкознания. - М., 1978.
6. Шатинова, Н.И. Семья у алтайцев. - Горно-Алтайск, 1981.
Bibliography
1. Karunovskaya, L.Eh. Iz altayjskikh verovaniyj i obryadov, svyazannihkh s rebenkom. - L., 1927.
2. Potapov, L.P Ocherki po istorii altayjcev. - L., 1953.
3. Tothakova, E.M. Zametki o sovremennom semeyjnom bihte u altayjcev // Ehtnografiya narodov Altaya i Zapadnoyj Sibiri. - Novosibirsk, 1978.
4. Nurlanova, K. Simvolika mira v tradicionnom iskusstve kazakhov // Kochevniki. Ehstetika: poznanie mira tradicionnihm kazakhskim iskusstvom. - Almatih, 1993.
5. Sevortyan, Eh.V. Ehtimologicheskiyj slovarj tyurkskikh yazihkov: obthetyurkskie i mezhtyurkskie osnovih na bukvu «В» / AN SSSR. In-t yazihkoznaniya. - M., 1978.
6. Shatinova, N.I. Semjya u altayjcev. - Gorno-Altayjsk, 1981.
Статья поступила в редакцию 27.05.13
УДК 81.374
Litvinova L.A. THE DEGREE OF SEMANTIC SIMILARITY IN A SYNONYMIC SEQUENCE AND ITS FORMALIZATION EXPERIENCE (BASED UPON THE INFORMATION OF THE «VILLAGE» LEXEME AND ITS SYNONIMIC SEQUENCE IN THE ENGLISH LANGUAGE). The article is devoted to the problem of semantic similarity and difference among synonyms. Semantic similarity index is used to determine a degree of semantic similarity and difference among the synonyms in their synonymic sequence as well as among the synonyms' equivalents. Methodology of generalized lexicographical description along with the component analysis of the lexemes in a synonymic sequence are the ways to determine the semantic similarity index among the words in their synonymic sequence and among their equivalents.
Key words: semantic similarity and difference, synonyms, synonymic sequence, equivalents, methodology of generalized lexicographical description, component analysis.
Л.А. Литвинова, ст. преп. каф. иностранных языков Воронежской гос. лесотехнической академии,
г. Воронеж, E-mail: milalitvinova@rambler.ru
ОПЫТ ФОРМАЛИЗАЦИИ СТЕПЕНИ СЕМАНТИЧЕСКОЙ ОБЩНОСТИ ЛЕКСЕМ В СИНОНИМИЧЕСКОМ РЯДУ (НА МАТЕРИАЛЕ СИНОНИМИЧЕСКОГО РЯДА «VILLAGE» В АНГЛИЙСКОМ ЯЗЫКЕ)
Статья посвящена проблеме семантического сходства и различия синонимов. Для определения степени сходства лексем в синонимическом ряду одного языка, а также степени семантического сходства между межъязыковыми эквивалентами используется индекс семантического сходства. Методика обобщенного словарного описания вкупе с полным компонентным анализом помогают определить индекс семантического сходства лексем в синонимическом ряду одного языка, равно как и их переводные соответствия.
Ключевые слова: семантическое сходство и различие, синонимы, синонимический ряд, переводные соответствия, метод обобщенного лексикографического описания, компонентный анализ.
Описание семантического сходства и различия синонимов синонимического ряда - актуальная задача современной семасиологии и лексикографии. Решения этой задачи ожидают как синонимическая лексикография, так и теория и практика перевода. Одним из способов решения этой задачи является сем-ное описание значений синонимов методами семной семасиологии. Семная семасиология - это описание семантики слова с помощью выделения сем разных типов как структурных компонентов значения. Термин введен З.Д. Поповой и И.А. Стерни-ным [1, с. 4-9].
Опираться только на дефиниции толковых словарей при компонентном анализе недостаточно, так как принципы описания значений в разных словарях различаются, и семный принцип описания проводится неполностью, не все семы значения указываются. Для достижения цели можно использовать методику обобщения словарных дефиниций [2, с. 26-34]. Важно также дополнительно описать функциональные семы, большая часть которых в словарях традиционно не фиксируется.
Покажем возможности семной семасиологии и методики обобщения словарных дефиниций в описании сходств и разли-
чий группы семантически близких слов с формализацией выявленных сходств и различий.
Рассмотрим синонимический ряд слова village в английском языке. Исследование базируется на следующих словарях:
1) Collins Cobuild English Language Dictionary; 2) Longman Dictionary of Contemporary English; 3) Webster’s New World Dictionary; 4) Oxford Advanced Learner’s Dictionary; 5) English-Russian Dictionary, Аракин В.Д ; 6) English-Russian Dictionary, Мюллер В.К.; 7) Англо-русский синонимический словарь, Литвинов П.П.; 8) The Free Merriam-Webster Dictionary;.9) Klein’s Comprehensive Etymological Dictionary of the English Language; 10) Толковый словарь английского языка Oxford Concise School Dictionary: 40 000 слов и выражений/Дж.Хокинс, Э.Делаханти, Ф.Макдональд; 11) The Oxford Classical Dictionary, 3-d edition. Edited by Simon Horablower, Antony Spawforth; 12) The Encyclopedia «Britannica», William Benton; 13) Словарь синонимов английского языка, Апресян Ю.Д.; 14) Webster Dictionary of Synonyms.
Синонимические словари под редакцией Литвинова П.П., Апресяна Ю.Д., а также словарь синонимов Webster информа-
