СЕМАНТИКА ЛЕРМОНТОВСКОГО ПОЭТИЧЕСКОГО МИФА О ДЕМОНЕ В "ОСТРОВИТЯНАХ" Н.С. ЛЕСКОВА Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

Litera

Правильная ссылка на статью:

Мехтиев В.Г. — Семантика лермонтовского поэтического мифа о Демоне в "Островитянах" Н.С. Лескова // Litera. - 2021. - № 3. DOI: 10.25136/2409-8698.2021.3.35024 URL: https://nbpublish.com/Kbrary_read_article.php? id=35024

Семантика лермонтовского поэтического мифа о Демоне в "Островитянах" Н.С. Лескова

Мехтиев Вургун Георгиевич

доктор филологических наук

профессор, кафедра литературы и журналистики, ФГБОУ ВО "Тихоокеанский государственный

университет"'

680035, Россия, Хабаровский край, г. Хабаровск, ул. Тихоокеанская, 136, оф. 416

И mextiev@mail.ru

Статья из рубрики "Литературоведение"

DOI:

10.25136/2409-8698.2021.3.35024

Дата направления статьи в редакцию:

10-02-2021

Дата публикации:

18-02-2021

Аннотация.

Предметом исследования являются негативно-оценочный, сатирический пласты романа «Островитяне», связанные с образом демонического героя, который благодаря М.Ю. Лермонтову обрел в русской литературе значение архетипа и поэтического мифа. Объектом исследования являются стилистические приемы и идеологические мотивы Н.С. Лескова, лежащие в основе «десакрализации» романтического мифа. Автор подробно рассматривает такие аспекты темы, как 1) роль поэмы Лермонтова «Демон» и романтической поэзии 1840-х гг. в формировании мифа о демоническом герое; 2) семантические деформации, приведшие у Лескова к отклонению мифа от его конвенциональных значений; 3) сатирический модус, применяемый в качестве основного приема создания образа Истомина. Особое внимание уделяется сатире Лескова в ее функции «перекодировки» мифа. Основными выводами проведенного исследования являются: образу художника Истомина поручено авторское задание по развенчанию романтического мифа. По этой причине вокруг него группируются оценочно-эмоциональная лексика, элементы сатиры, выражающие точку зрения именно «субъективного» нарратива. Все это придает образу смысловую прозрачность, противоречащую «загадочному коду» мифа романтизма. Особым вкладом автора в

исследование темы является обнаружение связей мифа о демоне с мифом о Прометее, что важно для понимания сложности и многогранности семантического ядра рассматриваемого явления. Новизна исследования заключается в том, что автор выявляет основной мотив сатирической манеры Лескова. Смысл ее не в создании «мифа о мифе» или «антимифа»; в романе формируется «не миф» - с тем, чтобы достичь полной ликвидации литературного мифа о демоническом герое. Сатира необходима писателю для типизации, а не индивидуализации персонажа.

Ключевые слова: демонический герой, поэтический миф, демифологизация, антимиф, не миф, сатира, пародия, инвектива, Лермонтов, Лесков

Демон чуть ли не самый распространенный в европейской и русской романтической поэзии образ. В русской литературе к нему было приковано постоянное внимание Лермонтова, именно благодаря его творчеству и особенно поэме «Демон» он превратился в архетип. Романтический миф о Демоне соизмерялся не только с библейским рассказом о падшем ангеле, он ассоциировался также с античным мифом о «роковой, страшной силе», «определяющей жизненную судьбу человека» и «внушающей

грешные мысли» [20, с- 1821. К демонам относили и героев - «группу бессмертных и могущественных существ после богов» [24, с 177]. Благодаря этому, библейский узус мифа претерпел изменения, с демонизмом ассоциировались бесстрашие, героизм. Известно, что наилучший способ одоления мифа «мифологизация его самого»,

«создание искусственного мифа» [3, с- 1031 - посредством нанизывания на его сюжет новых подробностей. Другой, не библейский, элемент в мифе о Демоне восходил к трагедийному образу Прометея. В русской поэзии первой половины Х1Х в. отмечался явный интерес к нему. Можно упомянуть стихотворение Е.А. Баратынского «К Дельвигу» (1821), в котором воплотилась мысль о невозможности для «земных детей Прометея», преступным путем похитившего огонь у «бессмертных» богов, «блаженства» в «сей жизни». Человек впал в состояние неопределенности между небом и землей. Будучи созданием праха, он все же помнит о «небе родном», и «в желании счастья вечно»

стремится к нему «неясным желаньем!..» [2, с- 31]. В 1840-е гг. появляется группа «прометеевских» текстов: «Прометей» (1841) Н.П. Огарева, «Дар Прометея» (1842), «Песня Прометея» (1848) Н.Ф. Щербины; поэма «Прометей» (1845) Э.И. Губера. Немногим позже был написан «Прометей» (1850-1856) В.Г. Бенедиктова - здесь лирический герой приговорен к страданиям за то, что «насытил / Горней пищей дольний мир». Губер тоже отдал дань мотиву отчаяния, чувству, перерастающему в богоборчество: «Я твоего не признаю закона». Персонаж готов «ценою злейших мук» «остановить молитву примирения» [7, с- 1721.

Миф о Прометее нередко сближался и с сюжетом крестного пути Иисуса. В стихотворениях Щербины встречаются такие символы, как «добрые семена», «жертвенная кровь», «новое солнце», «бедность», «нищета духовная». Годом ранее в журнале «Маяк» был напечатан еще не отмеченный литературоведами отрывок из

«Прикованного Прометея» Эсхила в переводе А. Тархова-^261. В предисловии к нему Прометей называется предвидящим. Текст А. Тархова подтверждает мысль А.Ф. Лосева: герой мифа о Прометее, при наличии других вариантов его интерпретации, близок романтикам и как носитель идеи страдания, как лицо, предрекающее «о подлинном

Творце людей и их искупителе» [17, с- 207~2081. Действительно, в основании образа Прометея, созданного А. Тарховым, лежит идея «святого определенья». Герой не сомневается, что его страданья будут «тяжелы», но не раскаивается: «Я бог -

страдалец, посмотрите, / Я человечество любил / И этим небо огорчил!». Прометею не чуждо обычное человеческое переживание; ему временами «страшно» за свою судьбу. Смысл благодеяния, совершенного Прометеем, отнюдь не в похищении небесного огня, а в то м, что о н

... отнял у людей

Отчаянье...

Хор

Какое же лекарство ты им дал Против отчаянья? Проме те й Надежду [26' с 7].

А. Тархов дешифрует исходное семантическое ядро мифа. Его герой - преступник «не принужден, не против воли». Он решился на бунт против Зевса из чувства сострадания к «смертной доле» людей. Наступит момент, когда «женою рожденный» Прометей «отымет и царство, и власть» у авторитарного Зевса. В словах «женою рожденный» А. Тархов видел намек на пришествие Богочеловека. Античный миф в тексте перевода порывает с аллегорическим толкованием и тяготеет к символической, христоцентричной интерпретации. Деяние Прометея - жертвенный акт, он праведник.

«Демон» в биографическом мифе о Лермонтове

Обозрение поэмы «Демон» Лермонтова на фоне романтического мифотворчества объясняет сложность созданного поэтом образа. Читатели, в свою очередь, тоже способствовали многозначному толкованию главного героя, видя в нем воплощение личности самого Лермонтова. В читательском восприятии Печорин, Демон и Лермонтов сливались в единый образ. И.С. Тургенев писал: «В наружности Лермонтова было что-то зловещее и трагическое; какой-то сумрачной и недоброй силой, задумчивой

презрительностью и страстью веяло от его смуглого лица.» [28———296". Эпитеты, описывающие Лермонтова, без труда могут быть отнесены к Демону и Печорину. Во второй половине Х1Х в. миф о Демоне для многих сочетал загадку как личности самого поэта, так и созданного им образа. В. Соловьев, например, не делал различий между Лермонтовым и его Демоном. Он видел в Лермонтове «сверхчеловеческое начало»,

склонность к идеализации зла [25, с- 285"". Достоевский же колебался в оценке поэта, хотя иной раз прилагал почти инвективу к своим высказываниям о нем: «и байронист-то особенный - какой-то насмешливый, капризный и брюзгливый». На одном полюсе: «мы

их любили» - речь о Гоголе и Лермонтове, «двух демонах» русской литературы [8, с- 401"". На другом - у Ставрогина «в злобе, разумеется, выходил прогресс» «даже против

Лермонтова» [9, 10, с- 165"". Лизу Тушину в черновых вариантах «Бесов» он называет «Лермонтовым в юбке» т1 11 с- 197"". Достоевский почитал Лермонтова, но чувствовал необходимость замены «канонизированного» полюса в изображении демонизма на противоположный. Отмечено, что в романе «Идиот» он отразил «переход личности от безнравственного демонического состояния к жизни под светом христианского символа веры» [1' с- 10".

Достоевский был не одинок в полярных оценках личности Лермонтова. Лесков, к

примеру, высоко ценивший талант поэта, временами находил в его характере «много противного и гадкого», полагал, что противоречия его личности были следствием

«пороков своего века» [13, с- 255"". Он употреблял, как и Достоевский, немалые усилия к тому, чтобы совлечь с русской литературы заданный Лермонтовым «демонический код». Эту задачу он и стремится решить в «Островитянах», где применяются изощренные приемы для обличения демонически окрашенного мифа. Позже в письме к А.С. Суворину (от 3 февраля 1881 г.) он назвал однотонно-негативную гамму вокруг образа Истомина своим «дурным поступком». Казалось, что автор «въедается в одну личность художника Истомина, которого и казнит без милосердия»; «становится даже жаль бедного

Истомина...» J-14".

Сатирические приемы разрушения семантики романтического мифа

Сюжет «Островитян» строится на контрасте ложноромантического и реалистического, опирающегося на здравый смысл, отношений к миру. В изображении Истомина, «двойника» и подражателя Демона, ключевую роль играет пародия. Истомину противоположен рассказчик, который наблюдает за действиями пародийного персонажа, анализирует их, представляет характер героя в социально-этическом плане. Истомин склонен к созданию мифа о себе, наподобие тех, что были распространены в связи с образом Демона. Писатель с иронией использует в его описании черты байронического героя (онегинский «сплин», печоринская «тоска»). Демоническая маска вводит в заблуждение неопытную Маню; она прельщается им, называет его «идолом», восхищается его «черными, демонскими кудрями». Параллельно делается акцент на демифологизацию, на формирование как бы «антимифа» о нем. Рассказчик снимает «демонские плащи» Истомина —с—333", фиксируя только бытовой семантический комплекс его демонизма и побочные явления.

Полемика с мифом ведется стилистическими средствами. В обрисовке Истомина весомы эпитеты с негативной коннотацией. Неприкрытая экспрессия рассказчика снижает воздействие на читателя романтических знаков, что способствует прозаичности их значений. Истомин жалуется на «скуку, тоску», но тут же раскрывается подоплека его состояния: «артистическая» натура, склонная к позированию. Герой то и дело придает «своему лицу как можно более страдания», «скорчив грустную рожу». В рассказе о страстном влечении художника к наивной Мане Норк отмечается, что на лице его выступило «самодовольство дьявола», заманившего «странника с горной дороги» в пучину. Истомин эпатирует «грустью», «разочарованием», «жалобами на судьбу». Его

любовь к Мане - поза, в ней нет подлинности; ему «нечем было любить» [15, с- 329"". Характеризуя Романа Истомина, рассказчик употребляет «бранные» слова, придерживается шутливого и даже уничижительного тона. Сниженная лексика, уточняющая причины антиповедения Истомина, создает инвективное поле образа с

ключевой ролью в нем слов «казнь» и «казнить» [23, с- 134"". В воссоздании Лескова демоническая поза Истомина знаменует крах героического модуса, заложенного в

поэтическом мифе о Демоне; «авторская позиция осмеяния» [29, с- 154"" - единственно возможная форма завершения образа, осевой принцип построения «антидемонического» текста.

Сатира строится на типизации, то есть на восприятии и оценке «другого» как «вещи» -пассивной в плане ответного слова. Сатиру в «Островитянах» допустимо назвать авторитарной. Лесков ориентируется на ее «отрицательную, риторическую», «односторонне серьезную» разновидность [4, с- 161"". Но оказалось, что средствами такой

сатиры, цель которой единственно в том, чтобы обличить героя по бытовому его антиповедению, крайне невыгодно осуществить демифологизацию. Сцена искушения Истоминым девушки несет явные признаки интертекстуальности. В нее вплетается сюжет мифа, претворенного Лермонтовым в «Демоне», - искушение авантюрным героем непорочной девы.

Эпизод прельщения Демоном страдающей Тамары наделялся часто двояким смыслом. Одни видели в нем стремление героя к возрождению («хочу с небом примириться», «хочу веровать добру»). А невозможность обрести утраченные невинность и блаженство объясняли непоправимой ошибкой «божьего мира», «гносеологическими и онтологическими парадоксами бытия» [21, с-—314". Иные акцентировали внимание на комической, «бытовой» стороне проявления крайнего эгоизма чувства. Лескову ближе вторая трактовка. Сравним.

«Демон»: Демон: Ты прекрасна! Тамара

Но молви, кто ты? отвечай... Демон <...>

Я тот, кого никто не любит; Я бич рабов моих земных, Я царь познанья и свободы, Я враг небес, я зло природы. <...>

О! выслушай - из сожаленья! Меня добру и небесам Ты возвратить могла бы словом. <...>

В душе моей, с начала мира, Твой образ был напечатлен. <...>

И он слегка

Коснулся жаркими устами Ее трепещущим губам; Соблазна полными речами

«Островитяне»

- Я не могу, - говорил мужской голос - я люблю тебя, тебя одну, и тебя первую люблю я. Я чувствую, при тебе только я становлюсь хоть на минуту человеком.

- Не говори этого, Рамцю,; ты сам не знаешь, чего ты хочешь, - отвечал маленький голос.

- О боже мой, о боже мой! как хороша, как дивно хороша ты, Маня! - прошептал И с то мин.

- Беги, спасайся. ты думаешь, я человек? Нет; я не человек: в меня вошел нечистый дух, глухой ко всем страданиям и слезам.

- о дьявол! Тебе еще такого чистого ягненка еще никто не приносил в жертву!..

И долго, долго было тихо и жутко; и вдруг среди этой мертвой тишины сильный голос нервно вскрикнул: - Я погублю тебя!..

На этот шум из-за истоминских дверей

ответил слабый, перекушенный стон. с. 378!

О н о тв е ч а л е е мо льба м. <...>

В то время сторож полуночный, Один вокруг стены крутой Совершая тихо путь урочный, Бродил с чугунною доской. <...>

Ему казалось, слышал он Двух уст согласное лобзанье,

Минутный крик и слабый стон с. 3541.

Стремлению Демона к очеловечиванию, земной, смертной доле людей Лесков против о по с та в ля е т ра сче л о в е ч ив а ние И с то мина , те м боле е , г е ро й с а м приз на е тс я , что он не «человек», а «дьявол». Дело, однако, в том, что в самой демонической личности, описанной Лермонтовым, было заложено противоречие. Демон произносит «молитву тихую любви», рассказывает о красоте «земного первого мученья». Он досадует на свои «бессмертие и власть». Герой отвергает страдание, пренебрегает даже святостью «мирного приюта». Презирая «божий мир» с его прелестью, он в то же время сам проявляет чувственность, касаясь «жаркими устами» «трепещущих губ» Тамары, а ведь Демон - «бесплодный дух»! Это противоречие Демона, думается, входило в замысел Лермонтова. Оно составляет смысловое ядро созданного им поэтического мифа - только такое парадоксальное и противоречивое сочетание (тоска бессмертия и желание для себя земной участи людей) создает единство и целостность образа. Но Лесков остался равнодушен к лирико-философскому, «космическому» звучанию темы демонизма. Он посмотрел на нее лишь со стороны вожделенной любви-страсти героя Лермонтова, доведенной у его пародийного подражателя Истомина до поступков, несообразных с этическими нормами и национальными традициями нравственности.

Обсуждение результатов

С осторожностью следует относиться к термину «антимиф». Трудно терминологически однозначно определить художественные принципы, лежащие в основе сатирической полемики Лескова с демонизмом, - с долей вероятности можно сказать лишь то, что спор его с демонизмом имеет идеологические истоки. Считается, что «антимиф» - это «миф наизнанку», «миф о мифе», «поскольку по всем своим параметрам и функциональным

целям» он работает по тем же лекалам, но «с противоположным знаком» [6, с 1491. и, действительно, в «Островитянах» заданная романтизмом семантика мифа как бы выворачивается наизнанку, но только с последующей ее полной ликвидацией. Истомин чужд «верху» вертикали мифа; прозаическая форма организации пространства героя

подчинена «разрушению мифологической семантики» [22, с 14]. Функция «верха» отдана образу старого Бера, противопоставленному романтическому мифу о демонической личности. Развенчание демонизма, однако, не приводит к формированию нового мифа. В отношении к мифу о демонизме Лесков скорее выбирает стратегию «не мифа», создания образа героя в его исторически конкретной ипостаси, заслужившего только этическую

оценку. Выводы

Миф о Демоне, утвердившийся в русской литературе благодаря Лермонтову, подвергается в «Островитянах» испытанию реальностью, но средствами сатиры. Демонические черты Истомина рассматриваются как нечто, противоречащее подлинному призванию человека. Сюжет поэтического мифа о Демоне в "Островитянах" перерождается в сюжет о "дъявольском" искушении, человеческом существовании без позитивного начала. Истоминская модель демонической личности - это скорее пародия и искажение собственно человеческого смысла социальных связей. Лесков последовательно разрушает опоэтизированный романтиками миф, отказывается от создания альтернативного мифа или «антимифа». Мифу о демонической личности он противопоставляет «не миф», самую действительность, христианские традиции человеколюбия, имевшие, по его мнению, реальные корни в русском национальном сознании. Своим примером обращения к теме демонизма в прозаической форме повествования Лесков открывает новые возможности ее художественного развития.

Библиография

1. Бакеев Р.А. Сюжет поэмы М.Ю. Лермонтова «Демон» в структуре романа Ф.М. Достоевского «Идиот» // Вестник Томского государственного университета. 2009. Июль, № 324. С. 8-11.

2. Баратынский Е.А. Стихотворения. Письма. Воспоминания. М.: Правда, 1987. 480 с.

3. Барт Р. Избранные работы: Семиотика: Поэтика: Пер. с фр. / Сост., общ. ред. и вступ. ст. Г. К. Косикова. М.: Прогресс, 1989. 616 с.

4. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1976. 416 с.

5. Гальцева Р. Западноевропейская культурология между мифом и игрой // Самосознание культуры и искусства ХХ века. Западная Европа и США. / Отв. ред. Р.А. Гальцева. М.; СПб.: Университетская книга. 2000. С. 9-24.

6. Гребенник Г.П. Миф, антимиф и анекдот в сакральном пространстве идеологии // История и современность. 2015, № 2. С. 140-159.

7. Губер Э.И. Прометей (Поэма) // Поэты 1840-1850-х годов. Изд. 2-е. / Сост., подготовка текста, примеч. Э.М. Шнейдермана. Л.: Советский писа-тель. С. 160-176 (Большая серия «Библиотека поэта»).

8. Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. В тридцати томах. Т. 10. Л.: Наука, 1974. 419 с.; т. 11. Л.: Наука, 1974. 415 с.

9. Достоевский Ф.М. Собр. соч. в 15 т. Т. 14. Л.: Наука, 1990. 846 с.

10. Жирмунский В. М. Немецкий романтизм и современная мистика. СПб.: Аксиома: Новатор, 1996. 232с.

11. Коптева Э.И. Ф.М. Достоевский о творчестве М.Ю. Лермонтова // М.Ю. Лермонтов: личность, судьба, творчество /Отв. ред. Е.В. Киричук. Омск: Омский государственный университет, 2015. С. 88-95.

12. Лермонтов М.Ю. Собр. соч. В 2 т. М.: Правда, 1989. Т. 1. С. 555-584.

13. Лермонтовская энциклопедия. М.: Сов. энциклопедия, 1981.С. 254-255.

14. Лесков Н.С. Островитяне. Примечания [Электронный ресурс] / URL: http://leskov.lit-info.ru/leskov/proza/ostrovityane/ostrovityane-primechaniya.htm (проверено: 05.02.2021).

15. Лесков Н.С. Собрание сочинений. В 12 т. М.: Правда, 1989. Т. 3. С. 279-459.

16. Литературные манифесты западноевропейских романтиков / [Под ред. А. С. Дмитриева]. М.: МГУ, 1980. 639 с.

17. Лосев А. Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. 2-е изд. М.: Искусство, 1995. 320 с.

18. Мелетинский Е.М. Мифологическое мышление. Категории мифа. От мифа к литературе. М.: РГГУ, 2000. С. 24-31.

19. Мифологический словарь / Под ред. К.И. Мелетинского. М.: Сов. энциклопедия, 1991. 736 с.

20. Олейник В.Т. Лермонтов и Мильтон: «Демон» и «Потерянный рай» // Изв. АН СССР. Серия литературы и языка. 1989. Том 48. № 4. С. 299-315.

21. Полушкин А.С. Жанр романа-антимифа в шведской литературе 1940-1960-х годов. Автореферат дисс. ... кандидата филол. наук. Екатеринбург, 2009. 24 с.

22. Потемкина Е.В., Ружицкий И.В. Homo Increpans: бранная лексика в речи персонажей Ф.М. Достоевского и Н.С. Лескова. Статья вторая // Stephanos. Мультиязычный научный журнал. 2019. № 4 (36). (134). С. 78-89.

23. Словарь античности: пер. с нем. / Сост. И. Ирмшер; Отв. ред. В.И. Кузищин. М.: Эллис Лак: Прогресс, 1994. 704 с.

24. Соловьев В.С. Литературная критика. М.: Современник, 1990. 422 с.

25. Тархов Н. Скованный Прометей // Маяк. 1841. Ч. 16. Гл. 1. С. 5-8.

26. Токарева Г.А. Мифопоэтика У. Блейка. Религиозное сознание романтизма и миф. Петропавловск-Камчатский. Изд-во КамГУ, 2006, 350 с.

27. Тургенев И.С. Из «Литературных и житейских воспоминаний» // М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников. М.: Художественная литература, 1989. С. 296-297.

28. Тюпа В.И. Аналитика художественного. Введение в литературоведческий анализ. М.: Лабиринт, РГГУ, 2001.192 с.

29. Хализев В. Е. Мифология XIX - XX веков и литература // Вестник МГУ. Серия 9. 2002. №3. С. 7-21.

Результаты процедуры рецензирования статьи

В связи с политикой двойного слепого рецензирования личность рецензента не раскрывается.

Со списком рецензентов издательства можно ознакомиться здесь.

Проза Н.С. Лескова на каждом историческом этапе открывает свои т.н. эстетические секреты. Лесков интересен не только фактическим отображением социальных реалий прошлого, но и перспективой оценки будущего. Не всегда художественный текст удается сформировать / написать в перспективном ключе, в контурах далекого завтрашнего дня. Даже наиболее известные широкому кругу читателей произведения Н.С. Лескова, такие как «Левша», «Очарованный странник», «Леди Макбет Мценского уезда», содержат некий внутренний потенциал важный и нужный разным поколениям. Рецензируемая статья касается дешифровки семантики лермонтовского мифа о Демоне в «Островитянах» Н.С. Лескова. Отмечу сразу же, что сравнительно-сопоставительный принцип в русле данного предмета исследования продуктивен, формально точен, концептуален. Автор обращается к вопросу «десакрализации» мифа в лесковском тексте, на мой взгляд, не случайно, ибо прозаический формат за счет этого трансформируется, приобретает новые смысловые координаты. Это и сатира, и типизация, и дешифровка, и заданность, и пародия и т.д. В работе объективно высказана авторская точка зрения на выбранную для анализа тему, это не может не

радовать. Потенциальный читатель, вероятно, согласится с мнением исследователя, так как аргументация приведенная в сочинение не вызывает сомнений и нареканий. Термины, понятия, используемые в ходе анализа проблемы, вводятся в текст в рамках универсалий. Также работу отличает строгая логика рецепции, расширительный контекст, профессиональный культурологический ракурс. Объективность большего количества суждений налична: например, «демонизм, воспетый романтиками, - в русской поэзии особенно интенсивно Лермонтовым - превратился для поколений в архетип. Миф о Демоне соизмерялся не только с библейским рассказом о падшем ангеле, он ассоциировался также с античными мифами, где сочетал идеи о «некой силе», «определяющей жизненную судьбу человека» и выполнял функцию «роковой, страшной силы», или «рассмотрение «Демона» Лермонтова на фоне романтического мифотворчества объясняет сложность образа главного героя произведения. Символической многозначности образа в немалой степени способствовали также читатели», или «сюжет «О стровитян» строится на противопоставлении двух типов отношения к миру - псевдоромантического и реалистического. Носитель первого типа -художник Истомин. Ключевой в изображении «двойника» Демона является пародия. Противоположную сторону занимает рассказчик, он, наблюдая за действиями Истомина, анализирует их, представляет его характер в социально-этическом плане. Истомин склонен к созданию мифа о себе, наподобие тех, что были распространены в связи с Демоном. Писатель с иронией использует в его описании мотивы байронизма, онегинского «сплина», печоринской «тоски» и т.д. Автор убедителен в аргументах, примеры которые введены в качестве иллюстрации, выверены. Достоинством работы является еще и переключение помимо сравнительных черт - Лермонтов - Лесков - на фактор / реализацию принципа интертекста. Тем более, что функция интертекстуальности является магистралью для верификации исследователем смысла «нового литературного конструкта». Работа целостна, самостоятельна, оригинальна; серьезных фактических нарушений не выявлено. Заключительная часть есть подведение общий итогов; автор оговаривает, что «миф о Демоне, утвердившийся в русской литературе благодаря Лермонтову, подвергается Лесковым критической оценке. Он рассматривается как отрыв от насущных задач, диктуемых реальными отношениями в обществе, и как попытка создания иллюзорной, а по внутреннему содержанию -пародийной картины реальности.». Новый взгляд на «Островитян» Н.С. Лескова, думается, привлечет потенциально заинтересованного читателя. Библиография к тексту достаточна, работы Р. Барта, М.М. Бахтина, В.М. Жирмунского, А.Ф. Лосева, Е.М. Мелетинского и других продуктивно использованы в исследовании. Считаю, что статья «Семантика лермонтовского поэтического мифа о Демоне в "Островитянах" Н.С. Лескова» может быть рекомендована к отрытой публикации в журнале «Litera».