CC BY
224
войн, что отразилось и на ситуации употребления терминов в современном русском языке. Несмотря на отсутствие необходимости использовать такие укрепительные сооружения в условиях нового времени, лексемы до сих пор остаются известными всем и даже бессмертными благодаря произведениям литературы. Батареи, редуты, флеши, являются необходимыми атрибутами войн XIX века и воплощением войны в целом. Однако, будучи оборонительными укреплениями, защищающими солдат и мирное население от страшных последствий войны, в интерпретации Л. Н. Толстого они всё же несут идею «мира» и «добра».
Библиографический список
1. БАС - Словарь современного русского литературного языка: в 17 т. Т. 12. - М.; Л., 1957.
2. ВЭС - Военно-энциклопедический словарь. -М.: Воениздат, 1986.
3. МАС - Словарь русского языка: в 4 т. Т. 3. / под ред. А. П. Евгеньевой. - М., 1985.
4. Толстой Л.Н. Война и мир: в 2 кн. - М., 2010.
5. ЭСБЕ - Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: в 86 т. (82 т. и 4 доп.). - СПб., 1890-1907.
6. Petit Larousse illustre - dictionnaire encyclopedique pour tous, 1976.
УДК 882.09
Ермакова Любовь Алексеевна
Костромской государственный университет им. Н.А. Некрасова
СЕМАНТИЧЕСКОЕ ПОЛЕ «ЖЕНЩИНА» В ЛИРИКЕ М. ЦВЕТАЕВОЙ
В статье анализируется семантическое поле «женщина» в лирике М. Цветаевой, выявляются особенности её идиостиля, а также гендерная специфика лексико-синтаксических единиц, создающих самобытный образ лирической героини.
Ключевые слова: семантическое поле, лирическая героиня, гендерные характеристики языковых средств.
С полевым подходом к изучению лексики связаны работы многих отечественных и зарубежных лингвистов, которые уже в конце XIX - начале XX вв. выявили определённые закономерности семантической связи между языковыми единицами. Термин «семантическое поле» появился впервые в трудах немецких лингвистов Й. Трира и Г. Ипсена в первой половине XX в. Теоретическое осмысление этого понятия получило дальнейшее развитие в лингвистике благодаря таким ученым, как В. Порциг, Л. Вайсгербер, Ю.Н. Караулов, Г.С. Щур, А.А. Уфимцева и др.
Наряду с семантическим полем выделяются такие лексические группировки, как синонимические ряды, лексико-семантические группы и поля, лексико-фразеологические и фразеосемантические поля, тематические группы, ассоциативные, фоносемантические, смысловые, эпидигматические поля и др. М.А. Кронгауз под семантическим полем понимает множество слов, объединённых общностью содержания или имеющих общую нетривиальную часть в толковании [3, с. 130]. Важным признаком семантического поля является наличие различных элементов, характеризующихся определенными типами отношений и связей и образующих ядро, центр и периферию поля.
Согласно А.В. Бондарко, соотношение центра и периферии определяется совокупностью таких черт, как максимальная концентрация специфичес-
Убедилась, что я - мужчина?
Убедился, что я - женщина?
Ну, а теперь можно об этом позабыть навек.
М. Цветаева
ких признаков (центр) и их разреженность (периферия), участие в максимальном числе оппозиций (центр) и ослабление связей (периферия), наибольшая специализированность языковых средств (центр) и меньшая степень специализации (периферия), регулярность функционирования данного языкового средства (центр) и меньшая степень регулярности (периферия) [6, с. 18]. Основным условием при системной организации лексики в семантическое поле является наличие интегрального признака, объединяющего все единицы поля, и дифференциальных признаков, по которым единицы поля отличаются друг от друга.
Полевой подход к анализу художественного текста позволяет определить картину мира писателя, выявить особенности его восприятия и интерпретации действительности. В данной статье мы предприняли попытку проанализировать структурносмысловую организацию семантического поля «Женщина» в ранней лирике М. Цветаевой.
Серебряный век стал периодом переосмысления творческой женской личности, этапом развития литературы, признающим способность женщины на художественное самовыражение и ее стремление отвоевывать место в культурном пространстве, принадлежащее до этого преимущественно мужчине. Серебряный век выдвинул значительное количество женщин-стихотворцев, которые ставят на первый план ощущения и переживания женщи-
82
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 4, 2012
© Ермакова Л.А., 2012
ны и ее взаимоотношения с окружающим миром. Из всей плеяды великих русских поэтов XX в. Цветаева стоит обособленно по ряду причин. Прежде всего потому, что она явилась уникальным случаем, когда ощущение амбивалентности, двойственности природы человеческого существования превратилось в материал искусства [1, с. 155]. С одной стороны, ее творчество пронизывает оппозиция фемининности и маскулинности, с другой -в нем гармонично соединяются и отражаются различные ипостаси мужского и женского: Я - он, верней сказать: одета // Как мальчик - как бы вам сказать? //Я - девочка [9, с. 237].
Образ женщины, традиционно наделяющейся безальтернативной ролью матери и супруги, в начале XX века заметно меняется в сторону отказа от семейно-центрических ценностей и брачно-репродуктивных норм [2, с. 65], что отражается, в первую очередь, в произведениях искусства. Ранняя лирика М. Цветаевой (1908-1916) обладает исключительной интимностью изложения, своего рода дневниковостью, которая отмечалась многими критиками её творчества (Н. Гумилев, М. Волошин,
В. Ходасевич, М. Шагинян). Укоренившийся облик женского лирического «я» лишается общепринятых коннотаций «женскости» [2, с. 66], что отражается в рассматриваемом нами семантическом поле.
С учётом большого количества лексических единиц, входящих в семантическое поле «Женщина», в данной статье анализируются только нарицательные имена существительные и субстантивные типы словосочетаний, стержневое слово которых также является именем существительным.
В структуре семантического поля выявляются следующие характеристики. В ранней лирике М. Цветаевой насчитывается около 200 номинаций, входящих в рассматриваемое семантическое поле, ядро которого представлено гиперсемой «женщина». Распределение лексических единиц по уровням поля обосновывается наличием у слов идентичных сем с ядром, а также частотностью их употребления. Расположенные в центре лексические единицы включают в себя номинации, имеющие гипонимические отношения с ядром.
Семантическое поле «женщина» в ранней лирике М. Цветаевой включает в себя несколько микрополей, характеризующих женщин по разной степени родства: мать, дочь, жена, вдова, тетя, бабушка, внучка и др.; по возрасту: девочка, женщина, бабушка и др. (максимально приближенные к ядру); по национальной и этнической принадлежности: цыганка, персиянка, калмычка, полька; по профессии и роду занятий: монашка, колдунья, няня, актриса, певица, пастушка, экономка, амазонка, джигитка, гимназистка, идолопоклонница, странница, Fraulein и др.; по социальной принадлежности: царица, княгиня, царевна, принцесса, раба, крепостница и др.; по межличностным от-
ношениям: невеста, любовница, ученица, подруга, милая, соперница, соседка, первая встречная, незнакомка, желанная, дорогая, гостья, любимая, другая и др.; по качественной характеристике: самозванка, демон, цветок, луч, сердце, бедняжка, красавица, мученица, пленница, роза Востока, непрочитанная страница, строгая загадка, прозрачный силуэт, шалунья, невидимка, разъяри-тельница ветров, искательница приключений, грех и др. (удаленные от ядра). Следует пояснить основания для включения некоторых единиц в семантическое поле «Женщина». Поэтической речи свойственна метафоризация действительности, поэтому многие элементы, входящие в наше поле, не имеющие семы ‘женщина’ в общеязыковом значении, приобретают ее в контексте стихотворения.
Определим общее значение поля. В малом академическом словаре русского языка под редакцией А.П. Евгеньевой дана следующая дефиниция слова женщина: ‘лицо, противоположное по полу мужчине’, ‘лицо женского пола как воплощение определенных свойств, качеств’, ‘лицо женского пола, состоящее или состоявшее в браке’ [7, с. 478]. Следовательно, максимально приближенными к ядру единицами будут такие наименования женщины, как мать, жена, вдова, бабушка, так как все они называют лиц женского пола, то есть имеют со словом женщина, по крайней мере, одну общую сему. Такие лексемы, как цветок ‘часть растения, обычно имеющая вид венчика из лепестков, окружающих пестик с тычинками’ [7, с. 635], демон ‘в христианской мифологии: злой дух, падший ангел’ [7, с. 385], сердце ‘орган как символ средоточия чувств, переживаний, настроений человека’ [7, с. 30], луч ‘узкая полоса света, исходящая от какого-л. источника света, светящегося предмета’ [7, с. 205], не имеют общих сем со словом «женщина», однако в лирических произведениях предстают в качестве номинаций лиц женского пола, расширяя образную структуру стихотворения и характеризуя особенности индивидуально-авторского мировосприятия. Например, в стихотворении «Анне Ахматовой» читаем: Вся ваша жизнь - озноб, // И завершится - чем она? // Облачный - темен - лоб //Юного демона [9, с. 86].
Также в состав поля входят микрополя «сказочные и мифологические существа женского рода» и «самохарактеристика лирической героини». Отличительной особенностью последнего микрополя является наличие большого числа лексических единиц, употребленных в метафорическом значении и не имеющих общих сем с ядром, но играющих очень важную роль в структурной организации поля. Среди существительных, обозначающих лиц женского рода, можно выделить следующие: амазонка, сестра Эльфов, мятежница, только девочка, сестра, незнакомка, жена, странница, хищница, чернокнижница, разбойница, преступница,
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 4, 2012
83
покойница, беззаконница, схимница, метельщица, колыбельщица, мамка, ничья жена, кабацкая царица и под. Включение определённых номинаций в семантическое поле художественного произведения помогает исследователю выявить концептуальное содержание поэтического текста. Однако следует заметить, что смысл слова в поэтической речи формируется в лексическом окружении, которое более точно раскрывает семантику слова, актуализируя определенные системы ассоциаций. Так, например, лексема мама ‘женщина по отношению к рожденным ею детям’ [7, с. 224] употреблена в ранней лирике 74 раза, и наряду со стилистическими синонимами мать (16 употреблений), мамка (1 употребление) и мамочка (3 употребления) является единицей, наиболее приближенной к ядру, что свидетельствует о принципиальной значимости этой номинации в языковой картине мира Цветаевой. Тот факт, что женщине-поэту трудно совмещать в себе поэзию, любовь и материнство, указывает контекст, без которого невозможно было бы определить коннотативные смыслы этой единицы: Ради барских твоих нужд - хошь в метельщицы! // Только в мамки - не гожусь - в колыбель-щицы! [9, с. 100]
Отличительной особенностью микрополя «самохарактеристика лирической героини» является наличие гендерно маркированных лексем, обозначающих лиц мужского пола, но служащих для создания образа лирической героини. Следует упомянуть такой факт цветаевской биографии, согласно которому в ней слишком мало было «девического» с самых ранних лет. Её сестра в своих воспоминаниях пишет о Цветаевой следующее: «Марина росла, как растет молодой дубок» [8, с. 6], а А. Эфрон, дочь М. Цветаевой, отмечала, что у ее матери была «фигура египетского мальчика» [10, с. 1]. Будучи ребенком, Марина заявляла о себе как о самостоятельной личности, не любила, когда ее пытались ограничить какими-то рамками. Она смело проявляла своеволие, силу и превосходство в отношениях со своей младшей сестрой, а впоследствии со всеми окружавшими ее людьми. Исключительная сила наблюдается уже в маленькой девочке. Хотя, по мнению Б. Парамонова, слово «девочка» в высшей степени неуместно, так как в Цветаевой не было ничего ангелического и детского: ребенок, как сильное и злое существо, орет и пинает няньку ногами [5, с. 356]. Кроме единичных лексем мальчик ‘ребенок, подросток мужского пола’, ‘молодой, незрелый, несерьезный человек’ [7, с. 223], пес ‘собака’ [7, с. 113], в состав микрополя входят сверхсловные единицы: спартанский ребенок, тонущий корабль; змей, похитивший царевну; всем женихам жених; бродяга, родства не помнящий и др., например: Мальчиком бегущим резво, //Я предстала Вам. //Вы посмеивались трезво //Злым моим словам [9, с. 66].
Одним из категориальных значений существительного бродяга является его принадлежность к общему роду, однако в стихотворении лексема приобретает значение мужского рода, что выражается синтаксическим показателем: действительное причастие помнящий согласуется с существительным бродяга и указывает на его род: Я пришла к тебе черной полночью, // За последней помощью, // Я -бродяга, родства не помнящий, // Корабль тонущий [9, с. 102].
Явная противоречивость качеств лирической героини указывает на «соприсутствие» в личности самой Цветаевой свойств и черт, опровергающих друг друга. По мнению Цветаевой, жизнь является концентрацией самых разных красок, которые, дополняя друг друга, воспроизводят неоднозначную картину бытия. Исследовательница творчества Цветаевой И. Кудрова подмечает, что многозначность, многомерность, многоликость, резко контрастирующие грани, которые улавливала и запечатлевала в своем творчестве Марина Ивановна, присутствовали и в ней самой. Неоднозначность мгновения в любом проявлении всегда притягивала Цветаеву, которая никогда не спешила предпочесть одну сторону и отбросить другую [4, с. 19].
Таким образом, структурирование семантического поля «Женщина» помогает постичь не только стилистические особенности языка автора, но и тематическую специфику ранней лирики М. Цветаевой. Детальное исследование семантического поля перспективно для углубленного изучения гендерной проблематики как в творчестве одного автора, так и в сравнительном аспекте при исследовании особенностей языковой личности разных поэтов.
Библиографический список
1. Бродский И.А. Власть стихий: эссе. - СПб.: Издательская Группа «Азбука-классика», 2010. -224 с.
2. Дзуцева Н.В. Поэтика автопортрета в лирике М. Цветаевой // Лики Марины Цветаевой: XIII Международная научно-тематическая конференция (Москва, 9-12 октября 2005 г.): сб. докл. / отв. ред. И.Ю. Белякова. - М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2006. - С. 63-76.
3. Кронгауз М.А. Семантика. - М.: Академия, 2005. - 352 с.
4. Кудрова И.В. Контрасты и лики Марины Цветаевой // Лики Марины Цветаевой: XIII Международная научно-тематическая конференция (Москва, 9-12 октября 2005 г.): сб. докл. / отв. редактор И.Ю. Белякова. - М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2006. - С. 9-20.
5. Парамонов Б.М. МЖ: Мужчины и женщины. - М.: АСТ: АСТ МОСКВА, 2010. - 479с.
6. Проблемы функциональной грамматики: полевые структуры / отв. ред. А.В. Бондарко,
С.А. Шубик. - СПб.: Наука, 2005. - 480 с.
84
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 4, 2012
7. Словарь русского языка: в 4 т. / АН СССР, Ин-т русс.яз.; под ред. А.П. Евгеньевой. - 2-е изд., испр. и доп. - М.: Русский язык, 1981.
8. ЦветаеваА.И. Воспоминания. - М.: Советский писатель, 1983. - 768с.
9. ЦветаеваМ.И. Полн. собр. поэзии, прозы, драматургии в одном томе. - М.: Изд-во «АЛЬФА-КНИ-
ГА», 2009. - 1214с.: ил. - (Полн. собр. в одном томе).
10. Эфрон А. О Марине Цветаевой: Воспоминания дочери / Проект «Мир Марины Цветаевой». Координатор проекта: Ф. Левичев, 1999-2002 [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http:// www.synnegoria.com/tsvetaeva/WIN/ariadna/ strvosp.html (дата обращения - 20.09.2012).
УДК 882.09
Косенкова Ирина Олеговна
Ярославский государственный педагогический университет им. К.Д. Ушинского
joss. 17@yandex.ru
СУБЪЕКТИВНОЕ ВРЕМЯ В РОМАНЕ ГАЙТО ГАЗДАНОВА «ВОЗВРАЩЕНИЕ БУДДЫ»
В статье рассматривается субъективное время как важный аспект категории времени в романе Гайто Газда-нова «Возвращение Будды», прослеживается раскрытие и связь образов времени и жизни, времени и смерти в восприятии героя-повествователя; осуществляется обращение к интерпретации жизни как временной протяжённости в романе.
Ключевые слова: время, герой-повествователь, интерпретация жизни, случайность, субъективное время.
На пути исследования категории времени в творчестве Гайто (Георгия Ивановича) Газданова представляется важным рассмотрение времени субъективного. По утверждению Д.С. Лихачёва, «художественное время, в отличие от времени объективно данного, использует многообразие субъективного восприятия времени... Художественное произведение делает это субъективное восприятие времени одной из форм изображения действительности» [3, с. 211]. Роман «Возвращение Будды» (1949), по наблюдению исследователя О.М. Орловой, является замыкающим в череде произведений Гайто Газданова, объединённых индивидуальным стилем, «который во многом определялся автобиографическим героем-повество-вателем» [5, с. 117], и это «последний роман об автобиографическом герое, который, наконец, должен свершить то, к чему стремился, и получить всё, о чём мечтал...» [5, с. 248]. Сквозь призму сознания и памяти газдановского повествователя проходит весь художественный мир - пространство и время, осмысляемые героем. Н.А. Николина указывает, что «в прозаическом произведении субъективное время обычно представлено. в речи повествователя (рассказчика), воссоздающей различные аспекты его непосредственного темпорального опыта» [4, с. 179], и заключает, что «субъективное время нелинейно, оно преодолевает однонаправленность объективного времени и отражает особый способ восприятия мира и его осмысления» [4, с. 179].
Нестандартный подход Гайто Газданова к построению концепции художественного времени в романе «Возвращение Будды» реализован уже в непосредственном начале повествования: «Яумер, - я долго искал слов, которыми я мог бы описать это, и, убедившись, что ни одно из понятий, которые я знал и которыми привык опери-
ровать, не определяло этого, и то, которое казалось мне наименее неточным, было связано именно с областью смерти... » [1, т. 3, с. 139]. В прозе ХХ века, как отмечает Н.А. Николина, «получают распространение зачины, или вообще не локализованные во времени, или непосредственно вводящие адресата in medias res» [4, с. 161]. Зачин «Возвращения Будды» информационно насыщен и отчасти оксюморонен: автор сочетает обозначения действий - глагол в форме прошедшего времени совершенного вида умер и глаголы в форме прошедшего времени несовершенного вида искал, знал - таким образом, что в контексте деятельность субъекта обоих действий продолжается, хотя форма совершенного вида умер не оставляет такой возможности. Посредством глагола казалось и сложной превосходной степени прилагательного неточный в текст вводится мотив призрачности. Утверждается семантически противоречивая сочетаемость наименований понятий и явлений, дано и обоснование противоречий: герой долго искал «наименее неточное» наименование произошедшего. Так в контексте романа впервые происходит сближение понятий время и смерть. Далее герой-рассказчик замечает: «Для того чтобы эти понятия - время и смерть - появились передо мной во всей их непоправимости, <...> нужно было победить звуковую неубедительность этой последовательности букв «р», «е», «м»... » [1, т. 3, с. 184]. В данном фрагменте представлены метаязыковые комментарии автора: анализ звуковой формы слов время и смерть приводит к выделению сходных звуковых комплексов «р-е-м» и «м-е-р», которые сближают эти формальные стороны языковых знаков, делают их созвучными. В буквенном и акустическом обликах слов время и смерть герою субъективно видится неубедительность, буквенно-звуко-
© Косенкова И.О., 2012
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 4, 2012
85
