CC BY
61
УДК 811.161.1 ББК 81.2
Калимуллина Лариса Айратовна
доктор филологических наук, доцент г. Уфа
Kalimullina Larisa Ayratovna
Doctor of Phililogy,
Assistant Professor Ufa
Семантическая специфика эмотивной фразеологии в русском языке XVIII-XIX вв.
Semantic Specificity of the Emotive Idioms In the Russian Language of XVIII-XIX Century
Статья посвящена рассмотрению основных семантических групп эмотивной фразеологии в русском языке XVIII-XIX вв. Особое внимание уделяется анализу образной основы данных идиом, которая отражает традиционные представления об эмоциях, характерные для русской культуры.
The article is devoted to the investigation of the main semantic groups of the emotive idioms in the Russian language of the XVIII-XIX century. The author pays particular attention to the analysis of the figurative basis of these idioms which reflects the traditional ideas about the emotions typical for the Russian culture.
Ключевые слова: эмоции, семантика, внутренняя форма, метонимический и метафорический принцип.
Key words: emotions, semantics, inner form, principle of metonymy and metaphor.
Интерес представителей различных областей знания к проблеме знаковой репрезентации внутренних состояний является вполне объяснимым: являясь одним из ведущих способов познания и оценки действительности, эмоции оказывают влияние на специфику мировосприятия, характерного для определенного этноса, следовательно, коррелируют с основными составляющими национального менталитета и психологии. Обращение к эмотивным единицам, представленным в русском языке XVIII-XIX вв., обусловлено тем, что именно в данный период происходят весьма интенсивные количественные и качественные преобразования лексико-фразеологического поля эмотивности: в числе первых можно назвать синхронные процессы утраты определенной части его исходного состава и вхождения в систему языка новых наименований эмоций; в числе вторых - закономерные семантические изменения данных единиц. В то же время данный хронологический отрезок можно рассматривать как своего
рода этап «закрепления достигнутого», постепенной стабилизации и численности анализируемого множества, и спектра эмотивных либо пограничных значений его компонентов. Это обусловлено некоторыми общими моментами развития русского языка в XVIII-XIX вв. Дальнейшее увеличение числа компонентов поля эмотивности и их семантическое усложнение были обусловлены как внеязыковыми, так и внутриязыковыми факторами. Наиболее значимым среди первых можно считать произошедший в XVIII-XIX вв. мировоззренческий переворот в общественном сознании, результатом чего является своеобразное «открытие» человека, постижение сложности его внутреннего мира. В славянских культурах, большинство которых не знало Ренессанса (за исключением польской, чешской и хорватской), становление личности Нового времени пришлось на последние десятилетия XVIII в. [Свирида 1995: 12]. Это объясняется тем, что именно в эпоху утверждения материализма и естественных наук встает вопрос о внутренних человеческих ресурсах, о духовных факторах, способствующих становлению активной, творческой личности, возникает потребность определения типа психической деятельности, который будет соответствовать новым социальным отношениям и требованиям исторического прогресса [Ход-жаев 1988: 91]. К числу важнейших интралингвистических факторов, влияющих на изменение количественных характеристик эмотивных единиц, относится усиленное (до избыточности) обогащение словаря с помощью разных способов номинации, которое ведет к множественности тождественных обозначений и широкой синонимии лексико-фразеологических средств.
Так, в XVIII-XIX вв. усиливается тенденция к формальному аналитизму, результатом чего можно считать активное вхождение в состав поля эмотивно-сти многочисленных глагольно-именных перифраз как метонимического, так и метафорического характера типа испытывать страх, чувствовать страх (рас-положенье), знать страх (стыд, жалость), страсть (вражда, ненависть) возникает, возбуждать гнЪв (любовь, ненависть, отвращение, зависть) и т.д.: <Коряки> правдивы и трудолюбивы, знают стыд. Краш. ОЗК II 150 [СлРЯ XVIII, 8: 215], а также фразеологических единиц, имеющих идиоматический
характер. Резкое увеличение узуальных сочетаний с эмотивной семантикой можно объяснить тем, что многие из них впервые фиксируются именно в лексикографических источниках анализируемой эпохи, хотя в действительности они, вероятно, функционировали и ранее, например, в живой речи, которая находит неполное отражение в словарях (особенно если иметь в виду древнерусский период). Среди устойчивых сочетаний было представлено довольно много калькированных оборотов типа возъимЪть радость (ср. фр. avoir la joie), делать хорошую кровь ‘радовать’ (ср. фр. faire du bon sang), за живое <мЪсто> трогать (задЪть, зацЪпить, хватить) ‘глубоко задеть, захватить кого-л.’ (ср. фр. toucher au vif),раздирать душу (ср. фр. déchirer l’âme), воля сердца ‘сердечная склонность’ (ср. нем. Herzenwunsch), состояние (расположение, положение) духа (души) (ср. фр. état, disposition de l’esprit, assiette de l’âme) и т.д.: в страстном состоянии духа, ты в состоянии сделать то, о чем и не осмелился бы подумать в трезвом виде. Пс 862.5 [СлЯП, 4: 298].
Как отмечалось выше, XVIII-XIX вв. - это время активного вхождения в состав поля эмотивности фразеологических единиц, многие из которых представляют собой идиоматические сочетания. Во внутренней форме данных фразеологизмов запечатлены «наивные образы» эмоций, характерные для языкового сознания соответствующей эпохи. Среди анализируемых единиц довольно четко выделяются три группы:
1. Узуальные и окказиональные сочетания глагольных и именных эмоти-вов, а также предикатов во вторичном значении с метонимическими существительными, символизирующими эмоциональные процессы, например сердце, душа, дух и т.п.: на душе легко (тяжело) ‘спокоен и весел (озабочен и грустен)’, душа <не> на местЪ у кого ‘кто-л. <не> спокоен, <не> тревожится’, веселиться душой (сердцем), сердце (душа, взор) веселится, вмЪщать радость (скорбь) в сердце (душе), сердце (душа, кровь) загорелось чем от чего ‘возбудиться (о чувстве)’, брать душу ‘волновать’, зажечь сердце (дух, кровь) ‘возбудить, возмутить, распалить’, коснуться сердца (к сердцу, души) ‘пробудить, задеть какие-л. чувства’, тянуть/вытянуть душу из кого ‘истомить, измучить’
(ср. болг. извадя душата ‘вымотать всю душу’), прост. <не> быть в духе с инф. ‘<не> в настроении’ и мн. др.: Душа моя возвеселится О покровителЪ своем, И радостию ободрится О заступлении твоем. Лом. СС I 12 [СлРЯ XVIII, 3: 276]. Семантика данных фразеологизмов основана на весьма продуктивном метонимическом принципе, который представляет собой особый способ ментального освоения человеком мира, когнитивный механизм, позволяющий ему переходить в своем сознании от частного к общему, от конкретных явлений окружающей действительности к абстрактным сущностям и категориям [Берестнев 2002: 141]. К рассмотренным единицам близки устойчивые сочетания, в состав которых входят указанные имена-партитивы и переосмысленные предикаты со значением невербального выражения чувств; ср.: ритор. взыграть(-ся) сердцем (духом), сердце (дух, душа) замирает/замерло, сердце екает/екнуло (вскакивает), сердце (за-)трепещет/затрепетало(-сь) (вострепеталось), сердце (душа) <от радости, от страха> выскочить (выпрыгнуть) хочет (ср. пол. serce podskoczylo <do gardla> ‘сердце взыграло (от радости); сердце екнуло, оборвалось (от страха)’), душа дрожит (дрожала, дрогнула), сердце вздрогнуло ‘о чувстве беспокойства, тревоги’ и т.д.: Марья Ивановна предчувствовала решение нашей судьбы; сердце ее сильно билось и замирало. КД 373.24 [СлЯП, 1: 69]. При этом отмечается превалирование ФЕ с компонентом сердце, которое свидетельствует о том, что данной лексеме отводится ведущая роль в символической репрезентации эмоций. Как справедливо отмечает Е.В. Урысон, душа -это невидимый, нематериальный орган, который представляет собой средоточие внутренней жизни человека, всего первостепенно важного для данной личности [Урысон 2003: 22]. Сердце же в отличие от души является лишь органом чувств и связанных с ними желаний человека, но не его внутреннего мира в целом; ср.: с сердцем ‘сердито, с раздражением’, сердце раздирается (ср. болг. сърцето ми се къса от мъка ‘сердце разрывается’, чеш. srdce р^а £а1ет ‘сердце разрывается от жалости’, пол. serceрфа z Ъд1и ‘сердце разрывается от горя’), сердце кровью заливается (ср. болг. сърцето (ми) се облива с кръв ‘сердце кровью обливается’, пол. serce krwawi ‘тж.’), сердце сжимается/сжалось у кого
‘грустно, больно’ (ср. пол. serce siq scisnqlo ‘сердце сжалось’), завладЪть чьим сердцем (ср. болг. завладея сърцето на някого ‘покорить чье-л. сердце’), размягчить чье сердце (чувства) ‘побудить к милосердию, состраданию’ (ср. пол. serce гтщЫо ‘сердце смягчилось’), трогать до сердца (до глубины сердца, до слез) (ср. пол. ргге]це Со glфi (Со zywego) ‘глубоко взволновать; взволновать (тронуть) до глубины души’), взять за сердце ‘рассердить, разгневать кого-л.’ (ср. пол. chwyciC za serce (га Сшг%) ‘взять за сердце, за душу’) и т.д.: Благородной и пылкой в страстях своих Дон Карлос трогает зрителя до глубины сердца. Крм. ПРП I [СлРЯ XVIII, 6: 148]. Следует особо подчеркнуть следующее: несмотря на то что лексема сердце служит символическим обозначением эмоций, в его семантике в имплицитной форме сохраняется представление о материальной сущности данного органа, в связи с чем можно вести речь о диффуз-ности, размытости значения анализируемых фразеологизмов. Это объясняется следующим фактом. В онтологическом плане эмоции представляют собой неразрывное единство психического и физиологического, причем данная взаимосвязь особым образом «преломляется» в наивно-языковом сознании: так, в семантике указанных фразеологизмов значение состояния/отношения совмещается с экспликативным значением, которое связано с отражением внешних (в том числе физиологических) симптомов эмоций. Хотя словари выделяют у данных ФЕ лишь собственно эмотивное значение, можно утверждать, что благодаря использованию метонимического символа сердце, способного обозначать как материальный орган человеческого тела, так и метафизическое средоточие чувств, в их семантике закрепляется синкретичное представление о субъективном переживании той или иной эмоции и сопровождающих ее телесных реакциях.
На наш взгляд, отмеченный выше метонимический принцип может быть распространен и на те фразеологизмы, которые в образной форме интерпретируют эмоциональные явления путем «отсылки» к физической ипостаси человека. Так, многие эмотивные идиомы отражают процесс образной символизации таких составляющих «внешнего» человека, как: а) части тела (голова, грудь,
живот, конечности и т.д.), лица (глаза, уши, губы, зубы и т.п.): голова кружится ‘2. о смятении, волнении’, простонар. живот замирает, ноги затряслись, колЪни дрожат (трепещут, подгибаются, затряслись), в кулак смЪяться ‘тайно, внутренне радоваться’, распустить (отвЪсить, повЪсить, развЪсить) губы ‘опечалиться, огорчиться’, душа в зубах ‘о чувстве страха’, вязнуть в зубах ‘вызывать скуку’ и т.п.: [Власьевна:] Хозяин идет, от страха живот замирает. Княж. Сбит. 240 [СлРЯ XVIII, 8: 17]; б) органы (кишки, жилы и т.п.): надорвать кишки (кишечки) ‘надорваться, надсадиться; надсесться смехом’, все жилки забились (затрепетали, дрожали) в ком ‘о сильном волнении’, поджилки дрожат, по жилам (в жилах) льется (разливается) мраз (хлад), жилы хлад-неют ‘о чувстве сильного испуга, страха, ужаса’, страх (ужас, трепет) разливается по жилам, жилы трепещут (затрепетали, дрожат) ‘о чувстве страха, о сильном волнении’, огонь (пламя) течет (пылает) в жилах ‘о сильнейшем волнении’, тронуть какую жилку в ком ‘пробудить чувство’ и т.д.: ВсЪ жилки с страха в ней дрожали! Дмтр. II 42 [СлРЯ XVIII, 7: 138]; в) жидкие субстанции (кровь, желчь и т.д.): кровь кипит (горит, волнуется, бродит) в ком ‘о возбужденном состоянии’ (ср. болг. кръвта (ми) кипи ‘кровь кипит’), кровь взволновалась ‘об усиленном кровообращении (при болезни, сильном возбуждении)’, кровь хладеет (цепенеет) в ком (ср. болг. кръвта леденее, смрази ми се кръвта ‘кровь стынет/застыла в жилах’), кровь в жилах застывает (ср. болг. кръвта застива (изстива, замръзва) в жилите (ми) ‘кровь стынет в жилах’), заморозить кровь в ком ‘вызвать у кого-л. сильный испуг’ (ср. пол. mroziC ктвмі ^ ¿уіаек> ‘леденить кровь (в жилах)’), взволновать кровь ‘вывести из душевного равновесия’; волнение (жар, холод) в крови, кровь горячая (пылкая, холодная) и др. В народных представлениях кровь - средоточие и символ жизни, субстанция жизненной силы, обиталище души, которая имеет многообразные ритуально-магические функции, прежде всего продуцирующие; при этом кровь живого человека воспринимается как одушевленная субстанция [Славянские древности 1999: 677].
Данные фразеологизмы отражают представления, характерные для первобытной магии, в которой отмеченный выше метонимический принцип осмысления явлений действительности играл чрезвычайно важную роль. Так, предметы, каким-либо образом связанные с человеком, рассматривались как репрезентанты самого человека, и чем теснее эта связь, тем сильнее влияние, оказываемое через вещь на человека [Берестнев 2002: 142]. Отношение человека к частям и органам собственного тела является наиболее яркой иллюстрацией этого тезиса: к примеру, сердцу, печени, почкам, глазам, жиру, костному мозгу приписывалась способность мистическим образом воздействовать на тех, кто их ест; мистической силой наделялись также отверстия тела, волосы, обрезки ногтей, кровь и т.п. [Леви-Брюль 1999: 31]. Древнейшие магические представления отражаются также в семантике тех фразеологизмов, которые в образной форме моделируют ситуацию выхода из телесной или духовной «оболочки», например: внЪ себя <быть, находиться> от чего ‘быть в крайнем волнении, возбуждении’ (ср. болг. вън от себе си ‘быть вне себя’, чеш. jsem cely bez sebe ‘я вне себя’), внЪ себя <прийти, привести> ‘прийти, привести в крайнее волнение, возбуждение’, выступить из себя, забыть себя ‘прийти в крайнюю степень увлечения, возбуждения, в состояние самозабвения’ (ср. болг. излизам от себе си ‘выходить из себя’), взойти в себя самого ‘прийти в спокойное, уравновешенное состояние’ и т.п.: князь был внЪ себя от радости. Ро 151.23 [СлЯП, 1: 305].
2. Метафорический характер носят сочетания именных (реже - адъективных) эмотивов с предикатами движения, чувственного восприятия, акциональ-ными предикатами и т.д., употребленными во вторичном значении, результатом чего является одушевление чувства либо его опредмечивание, например: дышать злобой, водить любовь, растаять в нежностях ‘умиляться’, ставить (себЪ) в диво, быть в диво ‘удивлять, удивляться’, диву даться ‘изумиться’, закипЪть гнЪвом (страхом, жалостью) (ср. болг. накипя му ‘он вскипел, вспылил’), вкрадываться в любовь, достать любовь ‘добиться любви’, задать страх ‘пригрозить или наказать’ (ср. пол. zadac ból ‘причинить боль’, zadac ci-
erpienie ‘причинить (доставить) страдание’); дань почтения (удивления), дЪло амурное (любовное), дЪло стыдное ‘стыдно’ и т.д.
3. Довольно большую группу составляют идиомы, не содержащие эмотив-ных лексем и в образной форме воссоздающие ситуацию переживания тех или иных эмоций: поэт. водить лики (хор, хоры), пить горькую чашу (ср. болг. из-пивам горчивата чаша ‘испивать горькую чашу’, чеш. dopiti horkypohar (vypiti kalich horkosti) ‘испить горькую чашу’), праздновать трусу ‘робеть, бояться, страшиться’, трястись что Каин, дрожать (трястись) как осиновый лист (как лист на осинЪ) (ср. чеш. trasti se jako osika ‘дрожать как осиновый лист’), глотать пилюлю ‘не проявлять неудовольствия, скрывать чувство обиды, стыда и пр.’, держать камень (камешек) за пазухою (в пазухЪ), опустить (повЪсить) крылья ‘опечалиться; отступиться’, зажечь огонь (пламень, жар) в ком ‘о любовном чувстве’, влепить репья кому ‘сделать досаду’ и др.
Как показал анализ фактического материала, во внутренней форме многих эмотивных ФЕ отражены наивно-психологические воззрения на сущность эмоций, которые в отдельных случаях отличаются особой национальнокультурной окраской. Так, образная семантика большого числа фразеологизмов связана с символическим осмыслением различных составляющих «внешнего» человека (в первую очередь, частей его тела, физиологических проявлений и т.д.), которое восходит к древнейшим мифопоэтическим представлениям о мире. Принцип антропоцентризма, реализуемый в сфере эмотивной семантики, определяет также наличие множества ФЕ, чья внутренняя форма отражает ассоциации эмоциональных явлений и многообразных ситуаций, действующим лицом которых является человек.
Библиографический список
1. Берестнев, Г.И. Семантика русского языка в когнитивном аспекте: Учебное пособие [Текст] / Г.И. Берестнев. - Калининград: Изд-во Калининградского ун-та, 2002. - 157 с.
2. Леви-Брюль, Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении [Текст] / Л. Леви-Брюль. - М.: Педагогика-Пресс, 1999. - 236 с.
3. Свирида, И.И. Введение [Текст] // Человек в контексте культуры. Славянский мир. -М.: Индрик, 1995. - С. 7-14.
4. Славянские древности: Этнолингвистический словарь: В 5 т. [Словарь]. Т. 2 / Под ред. Н.И. Толстого. - М.: Международные отношения, 1999. - 699 с.
5. Словарь русского языка XVIII века [Словарь]. Вып. 3. - Л.: Наука, 1987. - 296 с.
6. Словарь русского языка XVIII века [Словарь]. Вып. 6. - Л.: Наука, 1990. - 278 с.
7. Словарь русского языка XVIII века [Словарь]. Вып. 7. - Л.: Наука, 1992. - 264 с.
8. Словарь русского языка XVIII века [Словарь]. Вып. 8. - Л.: Наука, 1995. - 256 с.
9. Словарь языка Пушкина. [Словарь]. Т. 1. - М.: Гос. изд-во иностранных и национальных словарей, 1956. - 806 с.
10. Словарь языка Пушкина. [Словарь]. Т. 4. - М.: Гос. изд-во иностранных и национальных словарей, 1961. - 1045 с.
11. Урысон, Е.В. Проблемы исследования языковой картины мира: Аналогия в семантике [Текст] / Е.В. Урысон. - М.: Языки славянской культуры, 2003. - 224 с.
12. Ходжаев, Т.О. Формирование и развитие адъективной психологической лексики [Текст] // Вопросы истории русского языка XIX-XX вв.: Межвузовский сб. науч. тр. - М.: МГПИ им. В.И. Ленина, 1988. - С. 87-96.
Bibliography
1. Berestnev, G.I. Semantics of the Russian Language in the Cognitive Aspect: Textbook [Text] / G.I. Berestnev. - Kaliningrad: Publishing House of the Kaliningrad State University, 2002. - 157 p.
2. Dictionary of the Language of Pushkin [Dictionary]. Vol. 1. - M.: State Publishing House of the Foreign and National Dictionaries, 1956. - 806 p.
3. Dictionary of the Language of Pushkin [Dictionary]. Vol. 4. - M.: State Publishing House of the Foreign and National Dictionaries, 1961. - 1045 p.
4. Dictionary of the Russian Language of the XVIII C. [Dictionary]. Vol. 3. - L.: Nauka, 1987. - 296 p.
5. Dictionary of the Russian Language of the XVIII C. [Dictionary]. Vol. 6. - L.: Nauka, 1990. - 278 p.
6. Dictionary of the Russian Language of the XVIII C. [Dictionary]. Vol. 7. - L.: Nauka, 1992. - 264 p.
7. Dictionary of the Russian Language of the XVIII C. [Dictionary]. Vol. 8. - L.: Nauka, 1995. - 256 p.
8. Khodzhayev, T.O. Forming and Development of the Adjective Vocabulary [Text] / T.O. Khodzhayev // Questions of History of the Russian Language of the XIX-XX C. - M.: The V.I. Lenin MSPI, 1988. - P. 87-96.
9. Levi-Brull, L. Supernatural in the Primitive Thinking [Text] / L. Levi-Brull. - M.: Pedagogics-Press, 1999. - 236 p.
10. Svirida, I.I. Introduction [Text] // A Person in Context of Culture. The Slavonic World. -M.: Indrik, 1995. - P. 7-14.
11. Slavonic Antiquity: Ethnic-Linguistic Dictionary: In 5 Vol. [Dictionary]. Vol. 2 / Edition of N.I. Tolstoy. - M.: International Relations, 1999. - 699 p.
12. Uryson, E.V. Problems of Investigation of the Linguistic Picture of the World [Text] / E.V. Uryson. - M.: Slavonic Culture Languages. 2003. - 224 p.
