Семантическая история приставочных глаголов в лексикографических источниках: проблемы омонимии и тождества слова Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

OLD RUSSIAN MANUSCRIPTS AS A SOURCE OF ONOMASTIC

LEXICOGRAPHY

Ye. N. Sokolova

One of the challenges of Russian historical onomastics is comprehensive lexicographic presentation of onyms in manuscripts of Kievan Russia. Proper names and toponyms of Old Russian texts of the 11th-13th c.c. with historical, encyclopedic and etymological comments give an insight into the role of nomination signs in the systems of historical and cultural ideas of the period.

Key words: Old Russian manuscripts, proper names, toponyms, lexicographic presentation, etymological comments.

© 2011

Л. В. Табаченко

СЕМАНТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ ПРИСТАВОЧНЫХ ГЛАГОЛОВ В ЛЕКСИКОГРАФИЧЕСКИХ ИСТОЧНИКАХ: ПРОБЛЕМЫ ОМОНИМИИ И ТОЖДЕСТВА СЛОВА

Вопрос о тождестве приставочного глагольного деривата в истории русского языка связан с исторической преемственностью его значений. В современных исторических словарях отражена семантическая история двух приставочных позиционных глаголов: належать1 в пространственном и связанных с ним вторичных переносных значениях (этот глагол в современном русском литературном языке не сохранился) и належать2 в результативных мутационных значениях, поскольку они относятся к разным, не связанным генетически словообразовательным типам.

Ключевые слова: история русского языка, приставочные глаголы, тождество слова.

Одной из основных проблем исследования лексической семантики в диахронии является проблема тождества слова, связанная, в частности, с вопросом различения омонимии и многозначности. В семантическом развитии приставочных глаголов эта проблема приобретает особую остроту в связи с дискуссионностью вопроса о полисемии / омонимии глагольных приставок и соответственно — словообразовательных типов и приставочных производных. Основополагающими для решения этих сложных вопросов остаются сформулированные В. В. Виноградовым принципы тождества слова: «непрерывность его историко-семантического развития», «историческая преемственность его значений, их внутренняя связь» [Виноградов 1995: 22].

Табаченко Людмила Владимировна — кандидат филологических наук, доцент кафедры общего и сравнительного языкознания Южного федерального университета. E-mail: lyudmila-tabachenko@ yandex.ru

Вопрос о преемственности значений приставочного глагольного деривата связан, во-первых, с определением того, к одному или к разным словообразовательным типам относятся исследуемые формы и существует ли между ними генетическая связь, и, во-вторых, с исследованием механизмов развития вторичных переносных значений.

Обозначим основные этапы и тенденции развития в семантической истории префиксальных глаголов.

1. Наиболее древними являются образования с пространственными приставками, причём до развития у них значений предельности и результативности пространственные префиксы сочетались не только с глаголами движения, но и со стативами, в частности позиционными глаголами. Реликты этих словообразовательных типов зафиксировали памятники письменности: застояти, нас^д^ти, обс^д^ти, пристояти, прилежати, пр^дс^д^ти, пр^длежати и др. (подробней см. [Табаченко 2010]).

2. На базе пространственных развились вторичные переносные значения. Основным механизмом их развития был перенос ситуации из сферы материально-пространственной в сферу ментального, духовного, социального.

3. Поворотным этапом в динамике внутриглагольной префиксации было развитие у приставок предельности и результативности. Именно это привело к невозможности сочетаний пространственных префиксов со статальными основами и исчезновению соответствующих словообразовательных типов.

4. В недрах результативности при полной или частичной десемантизации приставки и её последующего семантического заражения от широкого контекста и от основ глагола сформировался целый ряд новых, омонимичных модификаци-онных (результативно-временных) и мутационных словообразовательных типов. В этом случае происходит полный разрыв семантической истории деривата с пространственной приставкой, с одной стороны, и нового деривата, образованного по новым словообразовательным типам, — с другой.

5. Мутационные словообразовательные типы называют новые ядерные ситуации; они, как правило, базируются на активности субъекта, на его представленности не только в пространственно-временном, но и в анимальном, психологическом, ментальном, социальном планах — в комплексе смежных ситуаций [Лебедева 2010].

На примере истории одного из приставочных позиционных глаголов — належать — попытаемся ответить на вопрос, является ли древнерусский глагол на-лежати и современный русский належать одним и тем же словом?

Самым древним у глагола належати было значение 'помещаться, располагаться, простираться, находиться, лежать (на чём-л. сверху)', которое фиксируется словарями и для древнерусского, и для старорусского периодов: и изм^няеть(с) належащая индития на стгЬи тряпезh. и полагаеть(с) постьная УСт XII/XIII, 8 об. [СДЯ XI-XIV, 5, 2002: 154]; Зде стоит твое древо со належащим бревном, еже абиеукрасится со изрядным повешенным соколом. Артакс. действо, 275. 1672 г. [СРЯ XI-XVII, 10, 1983: 131]. Пространственное значение глагола нлле-жлти несов. наряду с переносным отмечается и в Старославянском словаре: 'лежать, находиться на чём-л.': Eh же пешть l камень належлаше нл fiei И11, 38 Зогр Мар Ас, нллежлше нл н@ Сав; 'отягощать, обременять': дoкoлh нллеж^е

нл чл<о>в<^>кл Пс 61, 4 Син; изк@дете нллежАштихъ земи зълъ Супр 530, 14-15 [Цейтлин 1994: 349].

На базе пространственного значения в русском языке XI-XVII вв. у глагола належати развился целый ряд вторичных переносных значений, которые даются и в Словаре XI-XIV, и в Словаре XI-XVII в одной словарной статье с пространственным. Все переносные значения развиваются на основе метафорического переноса с конкретного на абстрактное, в сферы ментального, духовного, социального, и связаны с семой расположения сверху чего-л., на чём-л., с метафорой тяжести, лежащей на ком-то или на чём-то, и возникающей ассоциацией с моральной тяжестью, долгом или неизбежностью чего-л.:

1) 'наступать, теснить': егда же си отступяху от боя они же належахуть на оны. а коли они отступяху. а они належаху на си. ЛИ ок. 1425, 256 об. (1229) [СДЯ XI-XIV, 5, 2002: 154]; Рати бо належащи и трубh воиньст^й трубящи, никто же можеть спати. Феод. Печ. (Ер.), 177. XV в. ~ XI в. [СРЯ XI-XVII, 10, 1983: 131];

2) 'лежать тяжким бременем на ком-л., давить на кого-л., тяготить кого-л.'. Это значение развивается при заполнении субъектной позиции абстрактными существительными, называющими неблагоприятные для человека явления — соци-офакты, психофакты и под. (гневъ, гладъ, скверна, недугъ и т. п.): Отразити нале-жащая на ны напасти. ФСт XIV 210 г [СДЯ XI-XIV, 5, 2002: 155]; (1361): Гладу же въ нихъ велику налhжащу и замятнh мнозh и нестроению пребывающу, не престаяху межи собе ратящеся и убивающеся. Симеон. лет., 101 [СРЯ XI-XVII, 10, 1983: 131];

3) 'ожидаться в будущем, предстоять': И Василей имъ говорилъ: послове, д^амежи государей належатъ большие, а мы съ^жаемся поздо. Польск. д. III, 378. 1566 г. [СРЯ XI-XVII, 10: 131]. При заполнении субъектной позиции существительными, обозначающими неблагоприятные явления, значение 'предстоять' трансформируется в 'грозить': Не см^ю молчанию предати злаго сего д^а, зане велика бhда належитъ и ратование на церковь божию. Сл. Шестака, 64. 1652 г. [Там же: 131];

4) ' быть должным, следовать, соответствовать, быть предназначенным, уготованным, надлежать': Яко же належи(т) убо и се многыми слово къ слову писати. ГБ XIV, 141б [СДЯ XI-XIV, 5: 155]; По доношению... бояръ и воеводъ, которымъ о томъ вhдать належитъ. ДАИ XI, 141. 1684 г. [Там же: 132];

5) 'полагаться, рассчитывать на кого-л., что-л.': не належи им^ьи своемь. и не рьци довъльно ми есть. Изб 1076, 135 [СДЯ XI-XIV, 5, 2002: 155]. Идентичный текст в Библии конца XVI в.: Не належи им^ии своемъ и нерци: доволно ми есть. (Сирах. V, 1) Библ. Генн. 1499 г. [СРЯ XI-XVII, 10, 1983: 132];

6) 'усердно стремиться, тяготеть к чему-л., добиваться чего-л., настаивать': Не належи равьнъ <быти> съ нимь. и не вhруи мъ\\<ногыимъ сло>весьмь его Изб 1076, 163-163 об. [СДЯ XI-XIV, 5, 2002: 155]; Также дабы епископии, архи-мандрии, игуменства... издавна належали къ послушанию митрополии. ПСЗ II, 704. 1685 г. [СРЯ XI-XVII, 10, 1983: 132];

7) 'усиливаться': и еще же. дъжгеви належащю. и одва възмогоша погр^ти и. ПрЛ XIII, 113б [СДЯ XI-XIV, 5, 2002: 155].

В старорусский период при сохранении всех вышеперечисленных перенос-

ных значений дополнительно развиваются следующие: 'возлагаться на кого-л., поручаться кому-л. (о каком-л. деле)'; ' быть в чьём-л. ведении, подлежать кому-л. (о каких-л. делах)'; 'относиться к чему-л. территориально, прилежать, прилегать, принадлежать'; 'относиться к чему-л., касаться чего-л.' [СРЯ XI-XVII, 10, 1983: 132].

Следует подчеркнуть, что во всех пространственных и многочисленных переносных значениях, в которых глагол належати, как и глагол лежати, функционировал в донациональный период, он оставался глаголом несовершенного вида, не имеющим соотносительной видовой пары.

Хотя словообразовательный тип, включающий позиционные глаголы и пространственные приставки, прекращает свое существование к концу старорусского периода [Нефедьев 1992: 108], в XVIII в. глагол належать в пространственном значении 'находиться, помещаться, лежать на чём-л. сверху' ещё употреблялся в научных текстах: Вода от належащаго холоднаго воздуха в пары распускается. Влф. физ. (Лом.) 71; Воздух в наших м^тах всегда бывает сжат, и имhет некоторую густоту, которую принимает на себя от давления належащаго воздуха. Эйлер I II I I 44, — так же, как и в пространственном значении 'находиться рядом с чем-л., прилегать к чему-л.': Пруские люди, из деревень к городу належа-щих, дань збирают. Вед. I 98. Отмечается также целый ряд переносных значений: 'тяготить', 'пролегать (о пути, дороге)', 'основываться, полагаться', 'принадлежать кому-л., находиться в чьём-л. ведении', 'относиться к чему-л.', 'быть должным, необходимым, надлежащим', 'ожидаться в будущем, предстоять', 'грозить, угрожать', 'прилагать усилие, настаивать на чём-л.' [СРЯ XVIII, 13, 2003: 227].

Как и у большинства префиксов, у приставки на-, по-видимому, ещё в поздний праславянский период развилось результативное значение, которое, по мнению М. В. Нефедьева, появилось сначала в сочетании с эволютивными основами при совпадении их семантики со значением префикса, напр., намазати, напи-сати, а после закрепления этого значения приставка на- присоединялась к другим основам уже в качестве результативной. На базе результативности оформляется ряд словообразовательных типов со вторичными значениями приставки на-, не связанными непосредственно с пространственным: 1) «накопить(ся) в определённом количестве с помощью действия, названного мотивирующим глаголом»,

2) «приучить(ся) к чему-н., обучить(ся) чему-н. с помощью действия, названного мотивирующим глаголом», 3) «интенсивно совершить действие, названное мотивирующим глаголом», 4) «слабо, слегка, бегло совершить действие, названное мотивирующим глаголом» [Нефедьев 1992: 110].

В XVIII в. у глагола належать отмечается новое мутационное значение, связанное с результативным, — 'от долгого лежания отлежать какую-л. часть тела, получить пролежни': Належать бокъ. САР1 III, 1168. Пролежни себhналежать. Ад. I 134 (у глаголов насидеть и настоять подобные значения фиксируются с XIX в.). Это значение можно соотнести с первым и третьим из вышеприведенных словообразовательных типов. Словарь XVIII в. даёт этот глагол как омоним. В этом значении глагол належать в XVIII в. получает новые грамматические свойства: он приобретает значение совершенного вида и становится переходным. Объектом являются или части тела, соприкасающиеся с поверхностью и способные изменяться до определённого результата при их статичном положении, или

болезненные явления в частях тела. Появление этого грамматического значения связано с когнитивным расщеплением субъекта на несколько сторон; в данном случае источником объектности является физиологическая сторона субъекта [Лебедева 2010: 169].

Этот омоним сохраняется в современном русском языке. Кроме указанного значения, БАС отмечает у него значение, также связанное с результативным, — 'сделать удобным в результате лежания' (належать место) [БАС, 7, 1958: 300]. Появление этого значения также связано с одушевлённостью субъекта, что предопределяет скрытую динамику якобы статичного положения. Источником объект-ности и результативности выступают физиологическая и психологическая стороны субъекта, приспосабливающего (целенаправленно или нецеленаправленно) место под лежание, которое, с одной стороны, изменяется и, с другой — оценивается субъектом как более удобное, что делает его объектом приставочного глагола.

Ни одно из переносных значений, связанных с исходным пространственным, в современном русском литературном языке не сохранилось, однако в русских народных говорах имеются дериваты належачий 'принадлежащий кому-, чему-л.; подлежащий чему-нибудь': Належачая ему доля. Смол. Смол., Копаневич; належ-но, нареч., безл. сказ. 'Надо, следует': Языком не болтай, а говори, что належно. Смол., 1914; належный. 'Должный, подобающий, соответствующий'. Смол., 1914 [СРНГ, 20, 1985: 11].

Таким образом, в современных исторических словарях русского языка отражена семантическая история приставочного позиционного глагола: належать1 в пространственном и связанных с ним вторичных переносных значениях (этот глагол в современном русском литературном языке не сохранился, но некоторые из его значений представлены в диалектных дериватах) и глагола належать2 в результативных мутационных значениях.

ЛИТЕРАТУРА

БАС: Словарь современного русского литературного языка: в 17 т. — М.; Л.: АН СССР, 1948-1965.

Виноградов В. В. Слово и значение как предмет историко-лексикологического исследования // Вопр. языкознания. — 1995. — № 1. — С. 5-34.

Лебедева Н. Б. Полиситуативный анализ глагольной семантики. 2-е изд., испр. и доп. — М.: Книж. дом «ЛИБРОКОМ», 2010. — 192 с.

НефедьевМ. В. Глаголы с приставками НА-, ОБ- (ОБО-) в русском языке Х1-ХУШ вв.: дис. ... канд. филол. наук. — М., 1992. — 210 с.

СДЯ Х1-Х1У: Словарь древнерусского языка (Х1-Х1У вв.): в 10 т. — М.: Рус. яз., 2002. — Т. 5. — 647 с.

СРНГ: Словарь русских народных говоров. — Л. — СПб.: Наука, 1985. — Вып. 20. — 376 с.

СРЯХ1-ХУ1Г: Словарь русского языка Х1-ХУ11 вв. — М.: Наука, 1983. — Вып. 10. — 327 с.

СРЯXVIII: Словарь русского языка XVIII в. — Л. — СПб.: Наука, 2003. — Вып. 13. — 272 с.

Табаченко Л. В. Приставочные позиционные глаголы в истории русского языка // Вестник МГУ — Сер. 9. Филол. — 2010. — № 1. — С. 7-31.

Цейтлин: Старославянский словарь (по рукописям Х-Х1 вв.): ок. 10000 слов / под ред. Р. М. Цейтлин [и др.]. — М.: Рус. яз., 1994. — 842 с.

SEMANTIC HISTORY OF PREFIXED VERBS IN LEXICOGRAPHIC SOURCES (HOMONYMY AND WORD IDENTITY ISSUES)

L. V. Tabachenko

Prefixed verbal derivative identity in the history of the Russian language is connected with historical continuity of its meanings. Contemporary etymological dictionaries show meaning development of two prefixed positional verbs: належать1 having a spatial meaning and related figurative meanings (the verb is non-existent in Modern Russian), and належать2 having termi-native mutational meanings as they belong to genetically different derivational types.

Key words: the history of the Russian language, prefixed verbs, word identity.

© 2011

Л. К. Терентьева

К ВОПРОСУ ЛЕКСИКОГРАФИЧЕСКОГО ОПИСАНИЯ ИНОЯЗЫЧНОЙ ЛЕКСИКИ ЯЗЫКА ПАМЯТНИКОВ ПИСЬМЕННОСТИ XVIII ВЕКА

(ПО ДАННЫМ ГОСУДАРСТВЕННОГО АРХИВА Г. ТОБОЛЬСКА)

Статья посвящена вопросу подготовки словаря лексических заимствований языка письменных памятников XVIII в. на основе государственного архива г. Тобольска. В статье определены источники и предмет описания и основные принципы составления словарной статьи. Создание словаря заимствований языка XVIII в. на региональном материале позволит значительно расширить возможности лингвистов в решении одной из основных проблем русской исторической филологии — выявления системной организации словаря делового письма.

Ключевые слова: словарь делового письма, лексические заимствования, письменные памятники XVIII в.

Петровская эпоха явилась одним из самых динамичных периодов в истории русского языка. С нею связано не только активное пополнение и развитие словарного состава, но и начало академических лексикографических традиций. Именно в XVIII в. — с 1789 по 1794 гг. — был выпущен Словарь Академии Российской, наиболее полно отразивший состояние русского языка означенного периода.

XVII в. — время постепенного сложения единой литературно-языковой нор-

Терентьева Людмила Казимировна — аспирант кафедры русского языка и методики преподавания русского языка Тобольской государственной социально-педагогической академии им. Д. И. Менделеева. E-mail: [email protected]

мы на национальной основе. Данный период является переходным в истории языка. Но, с одной стороны, в своих истоках он непосредственно отражает веяния XVII в., «воспринимая от него характерные особенности двуязычия (в плане расхождений между народно-разговорной и письменной речью и в плане сосуществования двух различных письменных традиций, двух типов письменно-литературного языка)» [Сорокин 1977: 5]. С другой стороны, он подвергается влиянию новых факторов социально-культурного характера, которые «стимулируют процессы смешения и взаимодействия унаследованных письменно-языковых типов, значительного пополнения и обновления состава языка, изменения характерных для него типовых структур и развития новых стилей языкового выражения» [Сорокин 1977: 5-6]. Таким образом, в данный период русский язык не только находится на пути становления и развития новых языковых норм и связей, но сохраняет и черты предыдущей эпохи.

Несмотря на то, что XVIII в. уже давно привлёк к себе пристальное внимание лингвистов и лексикографов, составление «Словаря XVIII века» на региональном материале является, на наш взгляд, актуальным. Это обусловлено тем, что наиболее крупные словари, характеризующие язык Петровской эпохи, — Словарь Академии Российской и Словарь русского языка XVIII века (издание которого до сих пор не закончено) — включили в себя богатейший материал, но не отражают регионального лексико-фразеологического компонента в процессе становления русского языка как национального.

Источниками для «Словаря языка XVIII века (по памятникам письменности второй половины XVIII в. госархива г. Тобольска)» стали материалы делопроизводства, опубликованные в сборниках транслитерированных скорописных текстов из архивных фондов г. Тобольска «Тобольская старина» (части 1 и 2). Изученные документы находятся на хранении в следующих фондах: фонд И-329 Тобольское губернское правление (1788-1797 гг.); фонд И-341 Тобольские промышленные предприятия (1787-1797 гг.); фонд И-156 Тобольская духовная консистория (1724-1796 гг.); фонд И-371 Тобольская казённая палата (1782-1916 гг.); фонд И-368 Тобольская нижняя расправа (1796-1816 гг.). Тексты различны как по жанровому составу, так и по тематике.

Предметом описания в словаре явилась лексика иноязычного происхождения, что также подтверждает необходимость и своевременность составления подобного словаря (или материалов к словарю), поскольку, как отметила С. Н. Борисова, «... для более полного освещения проблемы заимствований необходимо всемерно расширить круг источников <...> Исследование в этом плане памятников региональной письменности позволит уточнить наши представления об интенсивности процесса заимствования в русском языке XVII-XVШ вв., о путях проникновения заимствованной лексики в русский язык, о процессах её освоения» [Борисова 1978: 136-137].

При определении типа и структуры словарной статьи мы опирались на «Современный этимологический словарь русского языка» Л. А. Глинкиной и «Фразеологический словарь старославянского языка» (отв. ред. — С. Г. Шулежкова). Подобно словарным статьям, представленным в словаре С. Г. Шулежковой, словарная статья в «Словаре XVIII века» состоит из шести зон: 1) инициальной,

2) семантической, 3) иллюстративной, 4) этимологической, 5) словообразовательной и 6) справочной [ФССЯ 2011: 16-22]. Тем не менее есть некоторые отличия.

В инициальной зоне заимствование пишется в начальной, нормализированной для XVIII в., форме. Также здесь приводятся все варианты написания слова, отмеченные нами в документах, с целью иллюстрации степени графической адаптации. Все заимствования изображаются с помощью кириллических букв, при этом сохраняются дублетные буквы (¡, и, У; и, у), выносные буквы подчёркиваются (коллежсклго). Напр.:

рекрут (рекрит, рекрцтъ); МОНАСТЫРЬ (мнстрь, мнтырь, МЛНЛСТЫрЬ); определена Определение, определеше, определеше, wпредhленIе).

В семантической зоне представлено значение заимствованного слова с учётом культурно-исторических особенностей эпохи: реЗОлЮЦШ — решение, постановление.

Семантическая зона подтверждается примерами непосредственно из деловых документов XVIII в. г. Тобольска, помещёнными в иллюстративной зоне, с обязательной ссылкой:

за вдовством @ви> ытправить во оныи, товолской знаменскои мнстрь для пострижения в монашество [И-70-1-25. Л.23 об.].

В этимологической зоне указывается источник заимствования, язык-посредник (если такой имеется), даётся первоначальное значение слова:

денЬГИ (денГИ) — металлические и бумажные знаки, являющиеся мерой стоимости при купле-продаже:

коллепя ¡ного средства не находитъ, как за малол^тных д^теи подоушныя I оворочныя денги платить ¡з коллежских неокладных доходовъ [И-70-1-25. Л.23 об.].

Форма И. п. мн. ч. от древнерусского деньгл, заимствованного, вероятно, из тюркских языков.

Для того чтобы отразить степень адаптации заимствованного слова, мы посчитали необходимым сформировать словообразовательную зону, где представлены словообразовательные цепочки с заимствованным мотивирующим словом: КОллеПЯ-КОллеЖСКЛГО; МОнЛХ-МОнЛШеСКЛГО;

монлшестЕО-монлшестЕиющих.

Заключительной является справочная зона, где приведены сведения из Словаря Академии Российской. На наш взгляд, такая зона является целесообразной, т. к. также отражает степень вхождения в русский язык слова иноязычного происхождения:

АЕГуСтЪ, (лугистъ) ста. с. м. Собственное имя месяца, по Славенски Серлень называемаго. Назваше такое дано сему месяцу отъ Римлянъ въ честь Октав1я Августа перваго ихъ Императора; а прежде того назывался онъ шестымъ [САР 2001: 4].

Создание словаря иноязычной лексики XVIII в. на региональном материале позволит значительно расширить возможности лингвистов в решении основных проблем исторической русистики, поможет раскрыть системную организацию лексики деловой письменности в целом и отдельных её разновидностей.

ИСТОЧНИКИ

И-70 Тобольский мужской Знаменский монастырь (1596-1918 гг).

ЛИТЕРАТУРА

Борисова Е. Н. О некоторых проблемах становления и развития словарного состава русского языка конца XVI-XVIII вв. // Вопр. языкознания. — 1978. — №5. — С. 128-141.

Глинкина Л. А. Современный этимологический словарь русского языка. Объяснение трудных орфограмм: ок. 6 000 трудных для написания слов. — М.: АСТ: Астрель; Владимир: ВКТ, 2009. — 379 с.

САР: Словарь Академии Российской 1789-1794. — Т. 1. А-В. — М.: МГИим. Е. Р. Дашковой, 2001. — 688 с.

СРЯXVIII: Словарь русского языка XVIII века : вып. 1-17. — Л. — СПб.: Наука, 1984-2007 (изд. продолжается).

Словарь русского языка XVIII века: Проект — Л.: Наука, 1977. — 164 с.

ФССЯ: Фразеологический словарь старославянского языка: св. 500 ед. / отв. ред. С. Г. Шулежкова. — М.: Флинта: Наука, 2011. — 424 с.

LEXICOGRAPHIC PRESENTATION OF FOREIGN WORDS IN THE VOCABULARY OF THE 18th CENTURY MANUSCRIPTS (BASED ON TOBOLSK STATE ARCHIVES)

L. K. Terentyeva

The article, relying on Tobolsk state archives, covers preparatory work on compiling a dictionary of loan words occurring in the 18th century manuscripts. It identifies sources and the object of presentation, and key principles of writing a dictionary entry. The 18th c loan words dictionary based on regional material will provide linguists with the most efficient means of meeting a significant challenge of Russian historical philology, namely, systematic arrangement of business correspondence vocabulary.

Key words: business correspondence vocabulary, loan words, manuscripts of the 18th c.

© 2011

Д. А. Ходиченкова

ПРИНЦИПЫ ОПИСАНИЯ ЯЗЫКОВЫХ ЕДИНИЦ ВОЕННОЙ ТЕМАТИКИ В ИСТОРИЧЕСКИХ И ЭТИМОЛОГИЧЕСКИХ СЛОВАРЯХ

В статье подвергаются анализу исторические и этимологические словари как источник изучения вербализаторов концепта «Пехота» в древнерусском языке XI-XIV вв.

Ходиченкова Дарья Александровна — аспирант кафедры общего языкознания и истории языка Магнитогорского государственного университета. E-mail: [email protected]

Автор отмечает необходимость создания тематического словаря, в котором были бы отражены системные связи между единицами военной тематики

Ключевые слова: концепт, пехота, словари, вербализатор, группа.

Пехота — древнейший род сухопутных войск, предназначенный для нанесения поражения противнику в общевойсковом бою и овладения его территорией. Изменения в исторических судьбах русского народа вызвали значительные изменения в лексико-фразеологическом фонде русского языка, в том числе и в его военной терминологии. Изучение вербализаторов концепта «Пехота» может внести значительный вклад в историческую лексикографию и фразеографию русского языка.

Военная лексика древнерусского периода находит своё отражение в самых разнообразных словарях: исторических, этимологических (или историко-линг-вистических), энциклопедических. В зависимости от адресата словаря, стоящих перед составителями целей и задач вербализаторы лексико-фразеологического поля «Пехота» получают в лексикографических изданиях различное отражение с точки зрения представленности, полноты толкования и характера иллюстрирования примерами из памятников соответствующего периода.

Этимология в сочетании с контекстным анализом, являясь учением об исконном значении слова, играет огромную роль при работе с интересующим нас материалом. Она позволяет выделить периоды появления тех или иных языковых единиц, дать адекватное толкование словам и устойчивым словесным комплексам (УСК), иными словами, помогает восстановить «биографию» исследуемой единицы. Всё это важно для установления системных связей, наблюдаемых в древнерусском языке, в частности в военной лексике Х^ХГУ вв. Этимологические изыскания в области древнерусского концепта «Пехота» Х!-Х^ вв. могут дать ответ на вопрос о том, каковы были источники современной русской военной терминологии.

Одним из первых подлинно научных изданий в области этимологии считается «Этимологический словарь русского языка» А. Г. Преображенского. Словарь Преображенского построен по гнездовому принципу и рассчитан на историков русского языка. Главной задачей этого издания является характеристика сохранения и распространения слова у славян. Поэтому основная часть словарной статьи посвящена описанию соответствий в индоевропейских языках. Без специальной подготовки в области сравнительной грамматики славянских и индоевропейских языков использование словаря в полную меру представляется несколько затруднительным. Так как толкование слов дается лишь в некоторых случаях, то не представляется возможным по данным А. Г. Преображенского проследить, когда та или иная лексема вошла в употребление в одном из своих оттенков или значений, что важно для реконструкции лексико-фразеологического поля «Пехоты» в древнерусском языке и попытки установить начало формирования древнерусского военного словаря.

Не позволяет этого и «Этимологический словарь русского языка» М. Фасме-ра. Указанные в словаре даты первого появления слов, особенно заимствованных, имеют весьма условное значение. В словаре находят отражение наиболее общие значения для каждого из этимологизируемых слов, и лишь в некоторых случаях

указываются оттенки значений. Напр., словарная статья лексемы задъ, имевшей в древнерусском языке несколько значений в том числе 'задняя часть войска', выглядит следующим образом: Зад род. п. зада; зады (мн.) "прошлое (напр., прежние уроки)"; задний, сзади, назад. Укр., блр. зад, др.-русск. задъ "спина, зад", также "прочь, в сторону'', задь ж. "задница", задьница "наследство", зажь ж., собир. "наследники'", ст.-слав. зади , зажда (Супр.), болг. зад "зад, за, сзади" (Младенов 173), сербохорв. задти "задний", словен. zadnji, чеш. хаё "хвост (колонны)', zad "зад", слвц. zаd "зад", польск., в.-луж. zad.

«Этимологический словарь славянских языков» под редакцией О. Н. Труба-чёва характеризуется максимальной полнотой словника, отражает разные этимологические толкования слова, даёт полную аргументацию версий происхождения слова, содержит библиографические отсылки к пособиям, в которых ранее были приведены сведения об этимологии слова. Однако в описании слов военной тематики наблюдается недостаточная полнота. В словарных статьях представлен неполный набор сем. Так у полисеманта крыло среди общеупотребительных и множества диалектных значений не нашлось места для собственно военного значения 'фланг войска' [ЭССЯ, 12, 1985: 152-154].

Что касается исторической части этимологических словарей, её точности и полноты, то этот вопрос остаётся открытым и решается каждым автором или группой авторов индивидуально. Некоторые исследователи сходятся на том, что в этимологическом словаре она не должна представлять собой попросту пересаженную из исторического словаря статью. Другие же считают, что историческая часть должна быть более весомой и объёмной.

Когда же речь идет о военной терминологии, следует помнить, что русское военное искусство имело свои исторические корни и свои социально-экономические, политические и моральные основы, определявшие специфические особенности состава и организации русской рати и способов ведения ею войны и боя.

Исторические процессы, происходившие в Древней Руси, играли значительную роль и в развитии военной лексики. Наименования военных реалий XI-XIV вв. отличаются разнообразием форм словесного выражения: они активно вступают в системные отношения, отражая складывающиеся формы военного мышления. Кроме того, XI-XIV вв. — время сложных противоречий, а также первых великих побед. Поэтому, если не все, то некоторые ушедшие из активного употребления военные термины или полисеманты, утратившие своё военное значение, нуждаются в историческом комментарии.

П. Я. Черных отмечал, что чем полнее и точнее исторический словарь, тем увереннее чувствует себя составитель этимологического словаря. В отечественной лексикографии существуют различные подходы к принципам составления исторических словарей. В некоторых из них ставится цель проследить историю слов на протяжении описываемой эпохи развития данного языка. К другой разновидности исторических словарей следует отнести словари древних периодов истории соответствующего языка.

К историческим словарям русского языка относятся фундаментальный трёхтомный труд И. И. Срезневского «Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам» (1893-1903), а также многотомные труды — «Сло-

варь древнерусского языка Х^Х^ вв.», «Словарь русского языка XI-XVII вв.» и «Словарь русского языка XVIII в».

П. Я. Черных определяет «Материалы» И. И. Срезневского как незаменимые [Черных, 1, 1999: 15], с чем невозможно не согласиться, так как это единственный полный (законченный) исторический словарь древнерусского языка на сегодня. Сложный вопрос, который стоит перед каждым лексикографом и связан с отбором материала, И. И. Срезневский не смог решить в пользу или только общеупотребительных слов, или редких, нечасто встречающихся. Делая акцент на образованности, культурном и духовном развитии человека, а также на том, что каждое слово «есть представитель вещи, или осязаемой, или вещи, умомъ представляемой, умственного предмета», И. И. Срезневский был убеждён в том, что составитель словаря обязан останавливаться на таких местах в памятниках, где фиксируются оттенки различных значений описываемых слов [Срезневский 1893: 6]. Благодаря такому подходу многие словарные статьи представлены широко, развёрнуто. Правда, некоторые единицы толкуются только через перевод на греческий или латинский или вовсе не получают толкования, что делает словарный материал ориентированным на узкий круг специалистов (напр., лексемы коурдъ, косарьство).

Словарь русского языка XI-XVII вв. был задуман как справочное общедоступное пособие при чтении памятников русской письменности XI-XVII вв., однако лексико-фразеологический состав многих памятников соответствующего периода не нашёл отражения в картотеке словаря. К тому же, как отмечал П. Я. Черных, картотека данного словаря, как и Словаря Х^Х^ вв., почти недоступна даже для специалистов [Черных, 1, 1999: 15]. Следует подчеркнуть, что неполнота картотеки Х^Х^ вв. компенсируется включением в число источников Словаря русского языка XI-XVII вв., Словаря Х^Х^ вв. и «Материалов для словаря древнерусского языка» И. И. Срезневского. Иллюстративный материал в исторических словарях XI-XVII вв. даётся, как правило, кратко, с минимальным числом цитат (две: ранняя и поздняя). Тем не менее, огромная работа, проделанная составителями, позволила обогатить некоторые словарные статьи. Так, напр., у слова лице чётко выделяется военное значение 'лицевая сторона строя войск, фронт', тогда как в «Материалах» И. И. Срезневского это значение отмечается только в качестве примера при употреблении УСК въ лице, как и в Словаре Х^Х^ вв.: И удариша на костромичь въ тылъ, а другая половинаудари въ лице (Рог. л., 1375 г.) [СРЯ XI-XVII, 8, 1981: 255]; новгородци же сташа в лице железному полку (ЛН ХШ-Х^, 1268 г.) [СДЯ Х^ХЩ 4, 1991: 412]. То же [Срезневский, 2, 1902: 31].

Принципы построения исторического и этимологического словаря объединяет в себе историко-этимологический словарь современного русского языка П. Я. Черных, главную задачу которого сам автор определял следующим образом: «объяснить происхождение каждого отдельно существующего слова, установить его первоначальную морфологическую членимость, выделить исторический корень, определить исходное значение корневой части и пути развития начального значения...» [Черных, 1, 1999: 8]. Из заголовка словаря становится ясно, что многие языковые единицы, вышедшие из употребления, не находят в нём своего отражения. Действительно, словарь даёт этимологические справки к общеупотребительным русским словам, выражающим общие, а не единичные, индивидуальные значения. Если же лексема сохранилась в современном русском языке, но утрати-

ла одно из своих древнейших значений, то автор словаря даёт ссылку на «Материалы для словаря древнерусского языка» И. И. Срезневского, трактуя эту часть словарной статьи как историческую. «Материалы» И. И. Срезневского служат для П. Я. Черных основанием для решения вопроса о том, с какого времени слово или УСК употребляется в русском языке. Напр., утраченное военное значение лексемы чело даётся после основных сохранившихся значений следующим образом: Др.-рус. (с XI в.) чело — «лоб», «передняя часть ратного строя» (Срезневский, III, 1488-1489) [Черных, 2, 1999: 377]. Лексема задъ трактуется через синоним тыл в актуальном для времени составления словаря значении — 'территория страны, находящаяся позади фронта, за боевой линией'. Тем не менее, несмотря на отсылку к «Материалам» И. И. Срезневского, не отмечается значение 'задняя часть войска', важное для понимания системы построения древнерусского войска. Единица крыло вовсе не находит своего отражения в словаре П. Я. Черных. Между тем, в древнерусском войске крыльями назывались фланги: Мьстислав же с вечера исполчи дружину, и постави сhверъ вь чело противу варягомъ, а самъ ста с дружиною своею по крилома (Лавр. л., 1024 г.); Ярославъ же выступи из града, исполчи дружину, и постави варягы посреди а на правhü странЪ кыяны, и на лhвемь крилЪ новгородци, и сташа предъ городомъ (Лавр. л., 1036 г.).

Принципы исторического и этимологического словаря объединил в себе и «Этимологический словарь современного русского языка» А. К. Шапошникова. В словарной статье проясняется как первоначальная внешняя форма слова, так и его внутренняя форма, исконное значение слова, мотивация; определяются пути развития его значения, обогащения новыми смыслами и оттенками смыслов. Словарь отражает утраченные военные значения и фиксирует время их функционирования в языке: Чело — (устар. высок.) то же, что лоб. В рус. языке XI-XVII вв. изв. чело, чоло «лоб, чело; женский головной убор; передняя часть ратного строя; передняя часть корабля». Из праслав. *чело, восходящего к и.-е. *kelom, производному от глаг. *kel-: *kol-: *kl- «колоть, вздыматься, расти» [Шапошников, 2, 2010: 517].

Ни один из выше представленных типов словарей не имеет возможности продемонстрировать ту или иную группу лексики с системной точки зрения. Так, характерной особенностью лексико-фразеологического поля «Пехота» в древнерусском языке является необычайно широкая синонимия. Напр., слова, составляющие группу «Общие наименования войск» (воиско, сила, дроужина, рать, пълкъ, пълчище), могли обозначать войско без указания на его численный состав, его назначение, принадлежность к той или иной воюющей стороне. Случаи антонимии встречаются реже: из группы «Наименования войсковых подразделений в соответствии с их расположением в бою» в антонимические отношения вступают лишь лексемы чело и задъ, УСК пълкъ правои руки и пълкъ лhвои руки. Наряду с синонимией и антонимией, в ЛФП «Пехота» отчётливо прослеживаются гипонимические отношения. Слово р#дъ (общеславянское) в древнерусском языке было многозначным [Срезневский, 3, 1903: 231-235]. Интегральной для всех значений являлась сема 'строй, порядок'. Дифференцировала значения сема, указывающая на место в строевом порядке. Как военный термин р#дъ обозначает 'строй, боевой порядок': И сташа около ~го пълкомъ, и оур#дивъше на пълковъ; кзъ же, оузрhвърhдъ ихъ, оже хот#ть кр^пъко животъ свои Wдати, и не по%ха,

нъ присла вдкоуМитрофана (Новг. Iл. 1220 г). В таком понимании словор#дъ является наиболее общим обозначением строя и его боевого порядка и играет роль родового по отношению к словам, называющим боевое расположение (чело, задъ, крило, тылъ).

Таким образом, словари дают представление о семантике зафиксированного военного термина и подтверждают примерами из древнерусских источников справедливость такого толкования. Описание же военной лексики с системной точки зрения — задача словаря нового типа, который позволит не только отразить семантику той или иной военной единицы, но и даст возможность охарактеризовать системные связи внутри лексико-фразеологического поля «Пехота» с выходом на военное искусство древнерусского войска.

ЛИТЕРАТУРА

Сороколетов Ф. П. История военной лексики в русском языке (Х!-ХП вв.). — Л.: Наука, 1970. — 384 с.

СДЯХ^Хт Словарь древнерусского языка (ХКХ^ вв.): в 10 т. / АН СССР. Ин-т рус. яз.; гл. ред. Р. И. Аванесов. — М.: Рус. яз., 1988 — 2008. -Т. 1-8 (изд. продолжается).

СРЯ Х^ХПР: Словарь русского языка ХКХУН вв. — М.: Наука, 1975 — 2008. — Т. 1-28 (изд. продолжается).

Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам: в 3 т. — СПб.: Тип. Императ. Акад. наук, 1893-1903.

Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: в 4 т. / пер. с нем. и доп. О. Н. Трубачева. — СПб.: Терра-Азбука, 1996.

Черных П. Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка: в 2 т. — 3-е изд., стереотип. — М.: Рус. яз., 1999.

Шапошников А. К. Этимологический словарь современного русского языка: в 2 т. — М.: Флинта: Наука, 2010.

Этимологический словарь славянских языков. — М.: Наука, 1974-2010. — Т. 1-36 (изд. продолжается).

MILITARY VOCABULARY PRESENTATION IN HISTORICAL AND ETYMOLOGICAL DICTIONARIES

D. A. Khodichenkova

The article analyzes historical and etymological dictionaries as a source for studying concept "Infantry" verbalizers in Old Russian of the 11th-14th centuries. The author points out the necessity of compiling a thematic glossary that would present systematic relations between military linguistic units.

Key words: concept, infantry, dictionaries, verbalizer, group.

© 2011

В. М. Шетэля

О РЕАЛИЗАЦИИ ПРОЕКТА «ИСТОРИКО-ЭТИМОЛОГИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ РУССКОЙ ЛЕКСИКИ XIX ВЕКА»

В статье рассматривается проект составления «Историко-этимологического словаря русской лексики XIX в.», проблемы минимизации его словника, способов выделения в текстах XIX в. новых для данной эпохи и пришедших из XIX в. в XX-XXI вв. единиц. Важное место в статье занимает вопрос об отражении языковыми средствами картины эпохи, сложившейся у русской читающей публики XIX в.

Ключевые слова: аббревиатура, агноматический характер, заимствования, историко-этимологический, лексико-семантические группы, номинативная система, публицистические средства выражения, составная номинация, региональные наименования, русскоязычный текст, терминология, фразеологическое выражение, языковые процессы.

1. Данный словарь русской лексики XIX в., по типу историко-этимологиче-ский, будет содержат ок. 1000 словарных статей, включающих слова, фразеологические выражения, составные номинации и аббревиатуры, употребленные впервые русскими авторами в русскоязычных текстах позапрошлого столетия. Самые интересные из них те, которые, будучи заимствованными в XIX в., вошли в стабильный фонд современной русской лексики. Интересны также факты разовых употреблений в виде региональных наименований различных уголков земного шара. Материал словаря классифицирован преимущественно в алфавитном порядке, но допускается также гнездовой способ описания единиц.

Словарь предназначается студентам-филологам. Он необходим также преподавателям вузов, аспирантам и научным сотрудникам исследовательских институтов лингвоисторического профиля.

2. Известно, что основной фонд номинативной системы современного языка является результатом языковых процессов, имевших место в историческом прошлом языка, и содержит ту номинативную систему, которая складывалась по мере развития науки, техники, общественно-политической жизни страны и контактов с зарубежными государствами. Обогащение фонда происходило за счёт наименований (терминологии) различных областей жизни, за счёт лексико-семантических групп, называющих реалии новые, часто экзотические для рядового русского читателя (напр., названия флоры и фауны Чёрного континента).

3. Выделяемые в терминологии русского языка XIX в. единицы — это элементы исконные или же заимствованные для XIX в., а также единицы, истоки которых можно приурочить к более раннему, чем XIX в., периоду. Есть единицы новые для XIX в. — впервые употреблённые в русских текстах того времени, — но также наблюдается определённая преемственность, когда XIX столетие играет роль посредника и популяризатора единиц, пришедших в язык в прошедшие столетия. Проводимое наблюдение над развитием русского словаря в продолже-

Шетэля Виктор Мечиславович — кандидат филологических наук, доцент кафедры славянских языков и методики их преподавания Московского педагогического государственного университета. E-mail: [email protected]

ние ХVI-ХVШ вв., а также наблюдения над нововведениями ХХ в. позволяют в какой-то мере определить место, время, содержание и специфику формирования номинативной системы русского языка ХК в.

Подчеркнём, что данный период особенно важен для развития русской номинативно-терминологической системы, поскольку именно в XIX в. появилось множество научных разработок по разным отраслям знания. Эти данные были доведены до читателя посредством множества периодических изданий и словарей разных типов. Таким образом, гораздо большее количество печатных источников, чем в XVIII в., даёт возможность разрешить вопрос о представительности отдельной единицы в определённой терминологической группе, уточнить датировки первых их употреблений, определить семантические процессы, происходящие в этой системе, и т. д. Здесь, по-видимому, необходима постоянная соотнесённость характеристик единиц, употреблённых в журналах, газетах, художественной литературе, и характеристик тех же единиц и понятий, употреблённых не в обиходной речи или в публицистическом стиле, а в научном тексте. Агномати-ческий характер множества лексических и терминологических нововведений раскрывался в произведениях авторов времени — напр., значения зоонимов в произведениях известных авторов XIX в.: А. Постельса, В. Даля, А. Сапожникова [Постельс 1847]. В это время создаются и другие справочные издания, в которых значения слов объясняются и уточняются. Такого уточнения требуют единицы, как созданные за счёт словопроизводства русского языка (внутренних ресурсов языка), так и те из них, которые пришли в русский язык путём заимствования из других языков.

4. Проект «Словаря русского языка XIX века», насколько нам известно, был задуман ещё в 80-е гг. ХХ в. В ту пору был разработан проект словаря русского языка XVIII столетия. Идея такого словаря, естественно, не могла не породить идею словаря XIX в. Но, к сожалению, данный проект в то время не был осуществлён. Даже в первом десятилетии XXI в. подобные проекты так и не получили своего окончательного воплощения: не завершён словарь русского языка XVIII в., нет полного словаря языка XIX в. Тем не менее, за прошедшее десятилетия интерес к лексике позапрошлого столетия не был утерян. Доказательством тому могут служить издания таких книг, как, напр., «Редкие слова в произведениях авторов XIX в.» [Рогожникова 1997]; «Русский литературный язык в конце XIX и XX в.» [Грановская 2005]. Наш интерес к данной тематике также всегда был значительным. По разным источникам, прежде всего по газетным и журнальным текстам, а также на основании анализа мемуарной, эпистолярной, художественной и научной литературы методом сплошной выборки нами были выделены новые для XIX в. единицы или те, которые впервые вошли в русский язык в предыдущие периоды и получили распространение в XIX в.

На данном материале нами созданы словарные статьи, в которых текстовые иллюстрации позволяют уточнить семантику единиц, соотнести данную единицу со временем её первого употребления, определить её автора. Была выявлена определённая закономерность, согласно которой в некоторых случаях разовое, а затем достаточно частотное употребление в газете повторилось в журнальной статье, а затем перешло в мемуарную и позже — в художественную литературу (прозу и поэзию) с последующей фиксацией в одном из словарей иноязычных слов

с перемещением её затем в толковые словари русского языка. Подобная этапность (от факта первого употребления до отметки в словаре) — показатель степени адаптированности единицы в системе русского языка. Подобный путь не всегда был быстрым; чаще всего он занимал довольно продолжительное время. Словари не всегда поспевали за фиксацией подобных нововведений. Статистически этот путь совершался в течение 30-40 лет, хотя имеются факты, когда впервые употреблённая в начале XIX в. единица фиксировалась в словарях в начале следующего столетия. Такие материалы описаны в наших работах, — см., напр.,«Историко-этимологический словарь полонизмов русских текстов ХК-ХХ вв.» [Шетэ-ля 2007; 2008]. Эти и другие работы содержат новые слова, составные номинации, фразеологизмы, аббревиатуры и другие сокращения, которые впервые употреблялись в XIX в. или именно в XIX в. начинали употребляться с другими оттенками значений.

5. Выделяя языковые единицы в текстах XIX в., мы можем говорить о проблеме периодизации функционирования разных тематических пластов и отдельных новых слов и выражений. Т. е., рассматривая языковой материал определённой эпохи, мы выделяем в нём пласты новых слов, связанных с конкретными событиями. Имеются в виду группы слов и выражений — «ключевые» слова, — которые «обслуживали» какую-то определённую тему или описывали события того времени и которые при употреблении в другую эпоху могли оцениваться как пласт устаревшей лексики (историзмы). Если рассматривать начало XIX в. с точки зрения наличия в нём именно новых слов, и в частности рассматривать с этой точки зрения только 1814-1816 гг. (период, ограниченный работой Венского конгресса, а для России — время двух лет мира после победы в Отечественной войне 1812 г.), то можно убедиться, что в русских газетах использовались новые слова в связи, напр., с освещением внутренней жизни страны, внешней политики и т. д. Кроме того, при помощи этих единиц комментируются различные проблемы европейского значения: события, связанные с деятельностью Наполеона Бонапарта и возвращением Франции и Европы к монархической форме правления, — а также значительные события во внешней и внутренней политике Англии, США, стран Азии и Африки.

Часто для отражения этих событий авторы газетных статей привлекали (заимствовали) новые публицистические средства выражения или были вынуждены приспосабливать старые устоявшиеся языковые единицы — как в формообразующем, так в семантическом плане. В результате некоторые из них приобретали более современную форму.

Последующие периоды XIX в. характеризовались бурным развитием революционного движения в Европе, в котором польское национально-освободительное движение (восстания 1830-1831 гг., 1846 г., 1863-1865 гг.), а также война на Кавказе занимали не последнее место. Новые для XIX в. слова и обороты, даже нереволюционные по смыслу, часто использовались для создания текстов, тематически связанных с польским бытом, культурой, историей, языком, взаимодействием русского и польского народов. Постоянное обращение российских авторов к этим темам было связано с нарастанием революционных событий на юго- и северо-западе Российской империи и в так называемом «Привислинским крае». Это уже

другая лексика — не та, что в 1814-1816 гг. Совершенно иная лексика осваивалась в самом конце XIX столетия.

Эти семантические пласты единиц, впервые употреблённых в начале, середине и конце XIX в., создают в указанные периоды определённую лингвистическую картину ушедшего мира и являются значимыми для своих эпох. Таким образом, вопрос о периодизации лексических пластов, обслуживающих весь XIX в., весьма важен, поскольку его решение позволяет на языковом материале показать, как феодальный уклад общественно-политической жизни XVIII в. и самого начала следующего столетия переходит в более современный, обозначенный новыми единицами середины и конца XIX в. с их выходом в XX-XXI вв. Единицы, характеризующие разные эпохи XIX в., расположены в нашем словаре в алфавитном порядке. В словарной статье указаны датировка предполагаемого первого употребления единицы и обозначен литературный источник. Объяснительная часть с элементами энциклопедических сведений о заголовочном слове; а также этимологическая и иллюстративная часть (содержащая подлинные фрагменты текстов того времени) каждой из словарных статей словаря помогут соотнести конкретную заголовочную единицу с эпохой её первого употребления в русском тексте.

ЛИТЕРАТУРА

Грановская Л.М. Русский литературный язык в конце XIX и XX вв.: очерки. — М.: Элпис, 2005. — 448 с.

Постелъс А., Даль В., Сапожников А. Зоология. — СПб.: Тип. Э. Праца, 1847. — 502 с.

Редкие слова и произведениях авторов XIX в.: словарь-справочник: ок. 3 500 ед. / сост. Р. П. Рогожникова [и др.]. — М.: Рус. слов., 1997. — 572 с.

Шетэля В. М. Историко-этимологический словарь полонизмов русских текстов XIX-XX вв. — М.: МГОУ 2007. — 295 с.; 2-е изд. — 2008.

THE PROJECT "HISTORICAL AND ETYMOLOGICAL DICTIONARY OF RUSSIAN VOCABULARY OF THE 19th C."

V.M. Szetela

The article deals with issues concerning implementing the project, minimizing the dictionary, identifying neologisms in the 19th century texts, and interim units for the 20th — 21st c.c. The article highlights linguistic means of representing world-image of the passing epoch, which helped to shape Russian readers' perception of the contemporary world.

Key words: abbreviation, agnomatic, borrowing, historical and etymological, lexical-semantic groups, nominative system, journalese, complex nomination, regional names, Russian text, terminology, set expression, linguistic processes.

© 2011

М.А. Коротенко, Л. Н. Мишина

ПОНЯТИЕ МУЧЕНИЧЕСТВА В ПЕРИОДЫ СТАНОВЛЕНИЯ НЕЗАВИСИМОСТИ РУССКОЙ ЦЕРКВИ ОТ ВИЗАНТИЙСКОЙ (XI-XIV ВВ.) И РАСКОЛА РУССКОЙ ЦЕРКВИ (XVII В.) КАК МАТЕРИАЛ ДЛЯ ИДЕОГРАФИЧЕСКОГО ОПИСАНИЯ

В статье рассматривается понимание христианского мученичества в те периоды истории России и Русской православной церкви, когда оно было наиболее актуальным и вызывало наибольшее количество споров — во время становления независимости русской церкви от византийской, обретения собственных святых (XI-XIV вв.) и в период раскола русской церкви XVII в.

Ключевые слова: христианское мученичество, древнерусские жития XI-XIV вв., литература раскола русской церкви (XVII в.), лексема, устойчивый словесный комплекс.

Понятие мученичества является одним из центральных в христианстве, а мученики представляют собой древнейший разряд святых, прославляемых христианской церковью [Живов http]. После принятия христианства концепция мученичества была воспринята славянским средневековым религиозным сознанием. Средневековое общество унаследовало почитание раннехристианских мучеников , а также породило своих, что привело к появлению и в церковном учении, и в массовом сознании новых моделей мученичества как формы религиозной избранности [Парамонова 2003: 334]. Жития святых мучеников в древнерусской агиографической традиции являлись наиболее популярным жанром литературы: «Из всех жанров византийской житийной литературы самую широкую известность получили в древнерусской книжной традиции мартирии, которые в количественном отношении практически вытеснили из русских четьих сборников все другие переводные агиографические произведения» [Минеева 1999: 131]. Позже центральное место в христианском сознании занял идеал монашества [Акимов http]. Однако в XVII в. в России мученичество вновь стало актуальным — и как понятие, и как реальный факт жизни христиан — в связи с расколом русской православной церкви, объединившим ярких бунтарей и правдоискателей, готовых принять страдания за «сохранение в чистоте» православной христианской веры. Именно в этот период возрождается жанр агиографии — создаются жития нового типа: Записка о жизни Ивана Неронова, Житие Григория Неронова, Житие протопопа Аввакума, Житие Епифания и т. д. Несомненна близость этих памятников XVII в. древнерусским житиям святых — та же точность, лаконичность, тот же детализированный быт, те же народного характера чудеса в помощь человеку, то же бытовое просторечие. Однако эти произведения создаются раскольниками

Коротенко Мария Александровна — кандидат филологических наук, старший научный сотрудник Научно-исследовательской словарной лаборатории Магнитогорского государственного университета. E-mail: [email protected]

Мишина Людмила Николаевна — кандидат филологических наук, доцент кафедры общего языкознания и истории языка Магнитогорского государственного университета. E-mail: owl81@ mail.ru

XVII в. с полемическими целями — здесь самая жизнь пронизана идейной борьбой, чего не было в житиях, создаваемых ранее.

В данной статье будет рассмотрено понимание мученичества в те периоды истории России и Русской православной церкви, в которые оно было наиболее актуальным и вызывало наибольшее количество споров — т. е. в период становления независимости русской церкви от византийской, обретения собственных святых (период XI-XIV вв.) и в период церковного раскола.

Слово моученичъство в значении 'мучения, страдания и смерть, принятые кем-либо за приверженность вере в Иисуса Христа', в древнерусском языке XI-XIV вв. зафиксировано только в одном употреблении, и в качестве его словарного толкования приведён греческий эквивалент — цартирю' ('свидетельство') [Срезневский, 2, 1989: 199]. Моученичъство является частью синонимического ряда: моученичъство — моучени© — мука — томлени© — страсть: все эти слова содержат в своей семантической структуре компонент 'страдание', 'мучение' и могут быть объединены значением 'страдание во имя христианской веры'.

Лексема страсть, помимо значения 'мука, мучение, страдание', могла иметь в структуре значения дополнительную сему добровольности и обозначать сознательное, добровольное принятие мучений во имя христианской веры. Сема добровольности у данной языковой единицы отмечена в словаре В. И. Даля ('страданье, муки, маета, мученье, телесная боль, душевная скорбь, тоска; особ. в знач. подвига, сознательное принятые на себя тяготы мученичества' [Даль, 4, 1991: 336]). Словари древнерусского языка не отмечают у лексемы страсть семы сознательности принятия страдания; тем не менее, мы можем утверждать, что потенциально она присутствует в семантической структуре слова, что подтверждается контекстом её употребления в «Сказании о Борисе и Глебе». Князь Борис перед принятием мучения обращается к богу со следующими словами: «Господи, Исусе Христе! Иже симь образъмь явися на земли изволивы волею пригвоздится на крьст ^ и приимъ страсть гр^хъ ради нашихъ, сподоби и мя прияти страсть!» [СБГ: 286]. Для древнего русича образцом мученика является Христос, сознательно принявший смерть ради спасения человечества. Осознанность выбора Христом мученической смерти подчёркивается тавтологическим сочетанием изволивы волею. Вол# трактуется как 'желание, хотение', форма творительного падежа этого существительного волею употреблялась в древнерусском языке в значении наречия 'добровольно, по желанию' [ СДЯ XI-XIV, 1, 1988: 472]. Глагол изволити имел в древнерусском языке значение 'хотеть (захотеть), желать (пожелать)', 'избрать, выбрать' [ СДЯ XI-XIV, 3, 1990: 474-475]. Таким образом, факт сознательности принятия мученической смерти первым канонизированным русским мучеником особо подчёркивался (Борис добровольно избрал страдание), и для древнего русича важным было не только собственно страдание, но и осознанность, добровольность его принятия. Соглашаясь безропотно принять мучения, Борис ссылается на Священное писание, предписывающее христианину покоряться любым испытаниям: «Да аще кровь мою прол^етъ и на убииство мое потъщиться, мученикъ буду господу моему. Азъ бо не противлюся, зане пишется: Господь гърдыимъ противиться, съм^ренымъ же даеть благодать» [СБГ: 80]. Непротивление мучениям, выраженное глаголом не противлюся, таким образом, является не слабостью, а осознанным выбором

верующего, в котором проявляется сила его духа и готовность выполнять предписания христианской религии. Сознательность принятия мучений во имя христианской веры подчёркивается также в одном из житий, входящих в состав Пролога, где рассказывается о том, как святой, встретив готовых отречься от веры христиан, убедил их принять смерть за веру, укр^пивъ и ув^щавъ мучитися [Из Пролога: 392]. Значение сознательности выбора мучений формируется при помощи глаголов укр^пити — 'дать силу, утвердить', 'ободрить' [ Срезневский,

3, 1989: 1191] иув^щати — 'уговорить, убедить', 'ободрять' [Там же: 1127]. Глагол убедить имеет значение 'склонить к чему-н., заставить согласиться на что-н.', утвердить — 'заставить окончательно убедиться', ободрить — 'внушить бодрость, бодрое настроение кому-н., поощрить' [Ушаков, 2, 1938: 680]: христиане соглашаются принять мучения, убеждённые в их необходимости, уверенные в своём добровольно сделанном выборе.

Помимо слов моучени©, мука, страсть и томлени©, синонимом слова моученичьство является в древнерусском языке лексема подвигъ в значении 'религиозный подвиг, подвижничество' [СДЯ Х^ХЩ 6, 2000: 522-523]. Данное значение совпадает с одним из лексических значений слова моучени© — 'у христиан — мученический подвиг во имя Христа' [ СДЯ Х^ХЩ 5, 2002: 45]. Данное слово зафиксировано в исследуемых памятниках в одном употреблении, в начале «Жития Михаила Ярославича Тверского», в котором автор произведения обращается к богу с просьбой дать ему достаточно умения, чтобы рассказать о мучении святого: «Владыко Господи Иисусе Христе, подай же ми умъ и разумъ и отверзи ми устн^, да възвестят хвалу твою, да провещаю подвигъ блаженаго раба твоего» [ЖМЯТ: 70].

К числу вербализаторов представлений о видах физических мучений, принятых за христианскую веру, в древнерусском языке относятся единицы процессуальной семантики: тьрп^ти имене Господа ради, при#ти подвигъ, при#ти страсть, въдатис# въ моукы, моукы при#ти, кръвь проливати за Христа, пострадати за Бога/за Христа и др. В их семантической структуре актуализируются две семы — указание на цель (христианская вера) и добровольность принятия страдания. Значение 'за христианскую веру' в семантической структуре значения УСК тьрп^ти имене Господа ради, кръвь проливати за Христа, пострадати за Бога/за Христа актуализируют входящие в их состав наименования христианского бога: «Но терплю, Господи, имени твоего ради, яко благо ми будетъ пред преподобными твоими, давно бо жадах, да ми пострадати за Христа» [ЖМЯТ: 82]; «Княжения не хочю а богомь вашимъ не кланяюся, но хощю пострадати за Христа, якоже и князь мой!» [СОМЧ: 234]; «... в память убиения твоего, страстотерпче княже Андрею, удивишася небеснии вои, видяще кровь, проливаему за Христа...» [ПУАБ: 328]. Сема 'за христианскую веру' содержится и в структуре значения УСК при#ти страсть, где она заключена в значении лексемы страсть: «... великыи князь Михайло Ярославичь свое царство, уметы вм^нивъ, остави, приятъ страсть нужную, положи душу свою за люди своя, помня слово Господне, еже рече: "Аще кто положит душу свою за други своя, сей великий наречется въ царствии небеснемъ ". Сии словеса измлада навыче от Божественаго Писания, положи на сердци си, како бы пострадати» [ЖМЯТ: 68]. Наличие в структуре значения данной единицы семы 'за христианскую веру'

усиливается контекстом её употребления: чтобы подтвердить намерение святого пострадать за веру, автор жития ссылается на авторитет Священного писания, в котором путь мученичества указан как приводящий к спасению души.

Сема сознательности принятия боли, физических страданий заключена в структуре значений УСК въдатис# въ моукы и при#ти подвигъ. В первом УСК сема добровольности передаётся глагольным компонентом въдатис# — 'предаться, отдаться чему-л.' [СДЯ XI-XIV, 1, 1988: 519], предаться — 'всецело отдаться', отдаться — 'увлечься чем-н., заняться чем-н. исключительно' [Ушаков,

2, 1938: 915]. Глагол въдатис#, следовательно, обозначает добровольно совер-

шаемое действие, которому человек отдаётся полностью и совершает его с ув-

лечением, желанием выполнить его до конца. Во втором УСК сема доброволь-

ности мучений заключена в структуре лексического значения существительного подвигъ — 'душевное движение, побуждение' и 'религиозный подвиг, подвижничество' [ СДЯ XI-XIV, 6, 2000: 522-523]. Мученик, подвергая себя лишениям, действует согласно собственным душевным движениям и собственным побуждениям: «Слава теб^, Владыко члов^колюбче, яко сподобил мя еси прияти начаток мучения моего, сподоби мя прияти и кончати подвигъ свой, да не прельстят мене словеса лукавыхъ, да не устрашат мя прещения нечестивых» [ЖМЯТ: 80].

Степень осознанности и добровольности принятия страданий могла быть различной. Мученик мог просто не сопротивляться, принимая страдания и смерть: «Да аще кръвь мою прол^етъ и наубииство мое потъщиться, мученикъ буду господу моему. Азъ бо не противлюся...» [СБГ: 280]. Следующим этапом осознания ценности страдания и, как следствие, добровольности его принятия было желание испытать муки и смерть за христианскую веру, которые выражались в древнерусских текстах при помощи модальных глаголов хот^ти и жаждати ('страстно хотеть' [Ушаков, 1, 1935: 842]): «Княжения не хочю а богомь вашимъ не кланяюся, но хощю пострадати за Христа, якоже и князь мой!» [СОМЧ: 234]; «Но терплю, Господи, имени твоего ради, яко благо ми будетъ пред преподобными твоими, давно бо жадах, да ми пострадати за Христа» [ЖМЯТ: 82]. На осознанность, осмысленность выбора пути мученичества указывает УСК положити на сьрдьци — 'прийти к какому-л. решению, к мысли сделать что-л.' [СДЯ XI-XIV,

7, 2004: 83]: «Сии словеса измлада навыче от Божественаго Писания, положи на сердци си, како бы пострадати» [ЖМЯТ: 68]. Осмысление процесса принятия мучений за веру приводит к пониманию страдания как ценности. Ценностное отношение к процессу принятия мучений заключено в структуре значений лексем сподобити и благодать, которые описывали процесс принятия мучения: «Мних же рече: «Великы благодати сподобилъ мя есть богъ днесь пострадати» [Сл. 16: 484]; «Господи боже мои! <... > сподоби и мя прияти страсть!» [СБГ: 286]. Глагол сподобити имел в древнерусском языке значение 'счесть достойным, удо-стоить чего-л.; дать, даровать что-л.' [СДЯ XI-XVII, 27, 2006: 55], существительное благодать — 'благодать, дар, милость [божья]' [СДЯ XI-XIV, 1, 1988: 180]. Употребление данных лексем по отношению к языковым единицам со значением 'испытывать/испытать боль, физическое страдание' свидетельствует о том, что мучение воспринималась древними русичами как дар высшего божества, который получали только наиболее достойные.

В структуре значения языковых единиц, называющих процесс принятия страданий во имя христианской веры, функционировавших в языке в период раскола русской церкви, также можно выделить две составляющих — сему 'за христианскую веру' и сему 'добровольное принятие страданий'. Первая сема эксплицируется в единицах за имя Христа пострадати, благочест1я ради страдати, страждити/страдати за истинну, испов^довати страдаше, душу положити за в^ру и пр. К ним примыкают единицы о истинне стояти, стояти мужествен-не, стояти крепко, глагольный компонент стояти в составе которых объединяет в денотативной зоне семы 'держать чью-л. сторону', 'проявлять стойкость' [Цейтлин 1994: 626]. Контекстуально УСК этой группы во всех употреблениях связаны с православной верой и соседствуют с лексемами, отражающими понятия Бог, Истина, Церковь.

Как правило, в текстах расколоучителей компонент истин(н)а неразрывно связан с религиозным сознанием и идентифицируется с «учением Христовым»: «известно же буди яко о истинне стоимъ и нимало сомнимся уповаше имуще на <... > Исуса Христа вся бо он весть яко человеколюбецъ и владыко неточию настоящая но и впредь быти хотящая» [Материалы.., 1, 1875: 74]. Святые «угодники Божш» и чудотворцы в сочинениях, напр., старца Григория «издревле за истинну стоятъ» [Материалы.., 1, 1875: 98]. В исследуемых текстах УСК за истинну стояти нередко ассоциируется с активными действиями, которые всегда получают безусловную положительную оценку: «А кои Бога любятъ и они <... > смерти не боялися за истинну стояли крепко... » [Материалы.., 1, 1875: 48].

Но нередко в сочинениях идеологов раскола защита высшей божественной Истины подменяется борьбой за правду старообрядческой оппозиции: «Аще ли же не тако, лучше да враги будем ему (патриарху Никону — М.К., Л.М.), нежели Богу: <...> яко о истинне стоимъ... » [Материалы.., 1, 1875: 74].

В сочинениях расколоучителей УСК с общей сложной семой 'страдать за веру' отнюдь не характеризуются тем, что некоторые исследователи русского менталитета называют «серьёзным недостатком русского православия» — «пассивностью» и «бездейственностью» [Лосский 1991: 15]. Напротив, синонимическая пара страдать — терпеть в исследуемых текстах составляет оппозицию: «Мне бо страдати радость издавна, не могу терп^ти благочестию вред... », — пишет один из идеологов движения раскола в послании к царице [Материалы.., 1, 1875: 82].

В УСК с семой 'страдать за веру', извлечённых из текстов раскольников, сложная сема 'пассивно испытывать мучения' [ Ожегов 1985: 670] вообще не актуализируется. Контекстуально выводится на первый план сложная сема 'предпринимать что-л. заведомо рискованное, наказуемое; действовать против силы с негодными средствами'. Так понятие христианского мученичества трансформируется в сочинениях расколоучителей.

В текстах идеологов раскола слово страдати наделяется семой воли, получает значение целенаправленного осознанного действия, что опирается на «культ страдания», т. е. восприятия всевозможных страданий как «великого блага, обеспечивающего верующему кратчайший путь к спасению» [Христианство 1994: 452]. Культ страдания в текстах раскольников отражается, напр., в окружении УСК (любити) по Христе страдати, (любити) истинны ради страдати, а также

в компонентах УСК испов^довати страдаме и страдати радость. Ярче всего это просматривается в сочетании компонентов последнего УСК — страдати радость.

Глагольный компонент страдати контекстуально обозначает физические страдания, мучения; компонент же радость указывает на чувственно-психическую природу: радость — 'удовольствие души и духа' [Пеньковский 1991: 150]. Показательно, что непременными спутниками радости в общеязыковых сочинительных рядах являются покой, состояние душевной гармонии, утешение и благодать, вера, надежда, любовь, а также истина (ср. [Пеньковский 1991: 152]). Так сознательные физические страдания открывают путь к духовному просветлению и истине, именно через них познается «истина Божия» и открывается быстрый путь к спасению. УСК до смерти пострадати и душу положити, обнаруженные в текстах раскольников, содержат в структуре интенсионала семы достижения предела и характеризуют эмоционально-психологическое напряжение отправителя речи.

Таким образом, наличие УСК с семой 'страдать за веру' в сочинениях рас-колоучителей с присутствующим в них контекстуально абсолютным плюсом указывает на признание авторами страдания как ценности, на стремление к осуществлению в своём поведении «кенозиса» Христа, т. е. его «зрака раба», смирения и кротости [Федотов 2000: 243].

Итак, понятие христианского мученичества в русском сознании на протяжении XI-XVII вв. претерпело значительные изменения. С течением времени на первый план выходит не свойственное традиционному христианству осмысление мученичества как свидетельства верности богу и религии, а осознание его собственной ценности и, как следствие — восприятие его не как покорного следования пути, предназначенному человеку богом, а как осознанного выбора, сделанного человеком вопреки тем обстоятельствам, в которых он оказался.

ЛИТЕРАТУРА

Акимов В. В. Христианское мученичество и монашество в интерпретации церковных историков IV-V вв. [Электронный ресурс]. URL: http://www.church.by/resource/Dir0301/ Dir0302/Page0365.html (дата обращения: 15.05.2011).

Алексеев: Церковный словарь или истолковаше Славенскихъ, такъже маловразуми-тельныхъ древнихъ и иноязычныхъ речений, положенныхъ безъ перевода въ Священномъ Писанш, и содержащихся въ другихъ церковныхъ и духовныхъ книгахъ: в 5 ч. / сост. П. Алекс^евъ. — СПб.: Тип. Ивана Глазунова, 1817-1819.

Арутюнова Н. Д. Истина: фон и коннотации // Логический анализ языка. Культурные концепты. — М.: Наука, 1991. — С. 21-30.

Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. — М.: Рус. яз., 19891991.

Дьяченко: Полный церковно-славАнскш словарь: ок. 30 000 слов / сост. Г. Дьяченко . — М.: Издат. отд. Москов. Патриархата, 1993. — 1121 с. — Репр. воспр. изд. 1900 г.

Живов В. М. Святость. Краткий словарь агиографических терминов [Электронный ресурс]. URL: http://www.avorhist.ru/help/sanct.htm (дата обращения: 15.05.2011).

ЖМЯТ: Житие Михаила Ярославича Тверского // Библиотека литературы Древней Руси. Т. 6. XIV — середина XV века / под ред. Д. С. Лихачёва [и др.]. — СПб.: Наука, 1999. — С. 68-91.

Из Пролога // Библиотека литературы Древней Руси. Т. 2. XI-XII вв. / под ред. Д. С. Лихачёва [и др.]. — СПб.: Наука, 1999. — С. 388-405.

Лосский Н. О. Условия абсолютного добра: основы этики; характер русского народа. — М.: Политиздат, 1991. — 368 с.

Материалы для истории раскола за первое время его существования / под ред. Н. Субботина. — Т. 1. — М.: Братское слово, 1875. — 569 с.

Минеева С. В. Проблемы комплексного анализа древнерусского агиографического текста (на примере Жития преподобных Зосимы и Савватия Соловецких): моногр. — Кур -ган: КГУ, 1999. — 198 с.

Ожегов С. И. Словарь русского языка: 70000 слов / под ред. Н. Ю. Шведовой. — М.: Рус. яз., 1985. — 797 с.

Парамонова М. Ю. Мученики // Словарь средневековой культуры / под общ. ред. А. Я. Гуревича. — М.: РОССПЭН, 2003. — С. 331-336.

Пеньковский А. Б. Радость и удовольствие в представлении русского языка // Логический анализ языка. Культурные концепты. — М.: Наука, 1991. — С. 148-154.

ПУАБ: Повесть об убиении Андрея Боголюбского // Памятники литературы Древней Руси: XII в. / сост. и общая ред. Л. А. Дмитриева и Д. С. Лихачёва. — М.: Худож. лит., 1980. — С. 324-337.

СБГ: Сказание о Борисе и Глебе // Памятники литературы Древней Руси. Начало русской литературы. XI — начало XII в. / сост. и общ. ред. Л. А. Дмитриева и Д. С. Лихачёва. — М.: Худож. лит., 1978. — С. 278-303.

Сл. 16: О блаженном Евстратии-постнике. Слово 16 // Памятники литературы Древней Руси: XII в. / сост. и общ. ред. Л. А. Дмитриева и Д. С. Лихачёва. — М.: Худож. лит., 1980. — С. 488-491.

СДЯ XI-XIV: Словарь древнерусского языка (XI-XIV вв.): в 10 т. / РАН. Ин-т рус. яз. — М.: Рус. яз.: Азбуковник, 1988-2008. — Т. 1-8 (изд. продолжается).

СРЯ XI-XVII: Словарь русского языка XI-XVII вв. — М.: Наука, 1975-2008. — Вып. 1-27 (изд. продолжается).

СОМЧ: Сказание об убиении в Орде князя Михаила Черниговского и его боярина Фе-одора // Памятники литературы Древней Руси: XIII в. / сост. и общ. ред. Л. А. Дмитриева и Д. С. Лихачёва. — М.: Худож. лит., 1981. — С. 228-235.

Срезневский И. И. Словарь древнерусского языка: в 3 т. — М.: Книга, 1989.

Ушаков: Толковый словарь современного русского языка: в 4 т. / гл. ред. Д. Н. Уша-ков. — М.: ОГИЗ, 1935-1940.

Федотов Г. П. Святые Древней Руси // Г. П. Федотов. Собрание сочинений: в 12 т. — М.: Мартис, 2000. — Т. 8. — 268 с.

Христианство: словарь / под ред. Л. Н. Митрохина и др. — М.: Республика, 1994. — 559 с.

Цейтлин: Старославянский словарь (по рукописям Х-Х! вв.) / под ред. Р. М. Цейтлин [и др.]. — М.: Рус. яз., 1994. — 842 с.

MARTYRDOM PERCEPTION DURING THE PERIODS OF RUSSIAN CHURCH RISE TO INDEPENDENCE OF BYZANTINE CHURCH (11th — 14th CC.) AND RUSSIAN CHURCH SCHISM (17th C.) AS IDEOGRAPHIC PRESENTATION

MATERIAL

M. A. Korotenko, L.N. Mishina

The article deals with the perception of Christian martyrdom throughout Russian history and that of Russian Orthodox Church when it was most relevant and provoked considerable dispute, i.e. during the period of the Russian Church rise to independence of Byzantine Church when it declared its own saints (11th — 14th cc.), and during Russian Church schism in the 17th century.

Key words: Christian martyrdom, Old Russian biblical narratives of the 11th — 14th cc., Russian Church schism literature, lexeme, fixed verbal complex.

РЕЛИГИОЗНЫЙ ДИСКУРС. СВЕТСКИЕ И КОНФЕССИОНАЛЬНЫЕ ПОДХОДЫ К СОЗДАНИЮ СЛОВАРЕЙ И СПРАВОЧНИКОВ БИБЛЕЙСКОЙ ТЕМАТИКИ

© 2011

С. Е. Никитина

О КОНФЕССИОНАЛЬНЫХ СЛОВАРЯХ И МАТЕРИАЛЕ ДЛЯ ИХ

ПОСТРОЕНИЯ*

В статье обсуждаются вопросы построения словарей для конфессиональных культур — таких, как старообрядческая, молоканская и духоборческая. В качестве материала для конфессионального словаря рассматриваются типы религиозного дискурса — богослужебные тексты, тексты народных религиозных песен. Кроме терминов догматики, певческой и обрядовой терминологии, в словаре должны быть представлены ключевые слова повседневной жизни, если они по своей семантике связаны с полем веры. К словарному описанию следует привлечь материалы полевых исследований.

Ключевые слова: конфессиональные группы, конфессиональный словарь, молоканские тексты, богослужебный дискурс, термины, ключевые слова, полевые исследования.

Под конфессиональными словарями я понимаю словари, в статьях которых содержится информация о терминах и культурных концептах, связанных с вероучением (этно)конфессиональных групп.

Этноконфессиональными группами называют сообщества, определяющие себя как этнос через название своего вероисповедания. На Западе это, напр., мен-нониты (самоназвание этой протестантской секты происходит от имени её основателя); в России молокане и духоборцы, две разновидности русского народного протестантизма. Они переосмыслили конфессионимы, данные им «чужими»: молокане, названные так православными потому, что ели молочное, не соблюдая православных постов, утверждают, что это название имеет источником Новый Завет, где говорится, что учение Христа есть чистое словесное молоко (1 Пет. 2: 2); духоборцы, названные так церковным деятелем, который внутренней формой этого слова указал на еретиков, не признавших церкви, утверждают, что они борются за истину только Духом. Номинация с морфемой этно- звучит сомнительно для старообрядцев, поскольку они хранят древние обряды именно русского правосла-

Никитина Серафима Евгеньевна — доктор филологических наук, главный научный сотрудник Института языкознания РАН. E-mail: [email protected]

*Работа выполнена в рамках договора по Программе фундаментальных исследований ОИФН РАН «Текст во взаимодействии с социокультурной средой», раздел VI: Текст в социокультурном и языковом пространствах РФ. Проект: «Религиозные тексты в социокультурном пространстве русских конфессиональных групп (молокане, духоборцы, старообрядцы)».

вия. Духоборцы и молокане, будучи в своем генезисе иконоборцами, отвергают внешние церковные обряды и церковную иерархию, не признают Предания, но поклоняются Богу «в Духе и истине», считая себя носителями апостольской веры. Главное различие между молоканами и духоборцами состоит в отношении к Библии: для молокан Ветхий и Новый Завет — главная священная книга, источник их псалмов; духоборцы же создали свои псалмы — устную «Животную книгу», правда, во многом близкую к библейским текстам; она была записана и опубликована в начале ХХ в. В. Г. Бонч-Бруевичем.

Далее я буду называть все эти группы конфессиональными. При очевидном глубоком различии в вере между православными и протестантами, названные группы имеют ряд общих признаков; некоторые из них отчётливо проявляются в речевом поведении, в характере религиозного дискурса и, конечно, в системе религиозных концептов. Так, обострённое самосознание делает во всех трёх группах особенно напряжённым противопоставление «наши-не-наши» и рождает рефлексию над религиозными текстами, выражаясь во множестве метатекстов герменевтического плана; маргинальное положение в обществе в течение сотен лет, усиленное репрессиями, поддерживает и развивает идею избранности, выраженную, в частности, и в интерпретации конфессионимов; эсхатологическая направленность формирует и ценностно окрашивает самые существенные для группы концепты — такие, как концепты антихриста и Страшного Суда в старообрядчестве, концепт тысячелетнего царства у молокан-прыгунов.

В любой конфессиональной народной культуре можно выделить следующие информативно, коммуникативно и стилистически маркированные типы текстов (дискурсы): 1) тексты богослужебные и сопровождающий их традиционный круг религиозного домашнего чтения (письменные книжные тексты и молитвы); 2) творчество конфессиональных писателей, полемическая литература, 3) тексты обучения словесному и музыкальному языку богослужения; 4) бытовые диалектные тексты; 5) традиционные «мирские» фольклорные тексты разных жанров;

6) тексты религиозного фольклора и народной герменевтики, служащие стилистическим мостом между богослужебными и «мирскими» текстами, как бытовыми, так и фольклорными.

Это те дискурсы, которые необходимы для нормального функционирования конфессиональной культуры; они составляют её внутреннее вербальное пространство. Разумеется, для каждой культуры существуют свои пропорции «мирских» и духовных текстов, однако существенно, что конфессиональная печать лежит и на мирских жанрах, прежде всего это касается их функционирования. Кроме того, на народную конфессиональную культуру влияют литературный язык и литературные тексты (внешнее вербальное пространство), что отражается на речевом поведении и, соответственно, на тезаурусе носителей культуры.

В представленном делении тексты первого, второго, третьего и шестого типов можно интерпретировать либо как несколько разных религиозных дискурсов, либо как разные виды одного дискурса: для той и другой интерпретации нетрудно найти основания. В данном случае это не столь важно. Существенно другое: какую информацию для словаря можно извлечь при исследовании этих видов текстов и какого типа словари на них можно строить?

Поскольку названные группы рассматриваются в пространстве народной культуры, то прежде всего вспоминаются диалектные словари, которые до недавних времён, как правило, не содержали сведений конфессионального характера. Таковы напр., словарь одного молоканского села в Грузии [Жидко, Мулкиджанян, Хидешели 1977] или словарь семейских Забайкалья [СГС 1999]. К собственно конфессиональным словарям нужно отнести энциклопедический словарь-справочник, посвящённый старообрядчеству [Вургафт, Ушаков 1996], в заглавии которого обозначено его содержание: «Лица, события, предметы, символы». Православная терминология в словарном описании представлена в «Словаре православной церковной культуры» [Скляревская 2000]. Автор разбил термины на семантические группы [Там же: 7] , что делает этот словарь некоторой точкой отсчёта для построения конфессиональных терминологических словарей. Так, в молоканской терминологии обнаруживаются лакуны, обусловленные отсутствием предметных символических атрибутов христианства, напр., предметов богослужении (антиминс, дискос, потир и др.), священнических облачений и их частей (фелонь, орарь, омофор и др.); зато вместо наименований церковной иерархии присутствуют наименования старцев, несущих разные служения: пресвитер, бе-седник, проказчик, или сказатель, у молокан-прыгунов ещё и пророк / пророчка, действенники (люди, в которых действует Святой Дух; некоторые из них становятся пророками).

Конфессиональный словарь, ставящий своей целью отразить важнейшие стороны конфессиональной культуры, должен включать в себя термины догматики, обрядовой жизни, прежде всего, богослужения, наименования его участников, терминологию богослужебного пения, чрезвычайно важного для трёх названных культур, номенклатуру обрядовой пищи и одежды. Существенно также описание ономастикона, функционирующего как в традиционных текстах, так и в жизни. Особое значение имеют ключевые слова русской народной культуры, на которых лежит печать конкретной конфессии — такие слова, как человек, истина, мир, смерть, голос и др., т. е. слова, получившие в конкретной культуре дополнительные семиотические значения; слова, в семантике которых явно проступают главные признаки её модели мира. Включение в словарь таких слов позволяет создать представление о целостной культуре, где переплетено профанное и сакральное, или мирское и духовное.

Обратимся к молоканским текстам, которые могут служить материалом для создания такого словаря. Молоканская догматика описана в книгах молоканских авторов начала ХХ в. (см. [Жабин 1912], [Анфимов 1912]), полезным материалом являются журналы начала ХХ в. и современные продолжающиеся издания — как русские, так и американские. Опубликованный сборник песен [Сионский песенник 2004] служит хорошим материалом для построения словарных статей ключевых слов культуры (см. словарные статьи в [Никитина 2009]). Тот же сборник содержит тексты с именами, ставшими прецедентными в молоканской культуре. Это имена библейских героев и молоканских пророков. Материал на ту же тему дают многочисленные устные изложения библейских сюжетов. Сведения о догматике и библейских именах наличествуют и в текстах псалмов певческого репертуара.

Сборник духовных песен — письменная репрезентация устного творчества, результат собирательской работы самих молокан. Несмотря на письменную форму библейского Закона и разного рода публикации молоканских авторов, культура молокан глубинно устная [Никитина 2004], и для создания словаря необходим материал полевых исследований. Так, хорошо разработанная певческая терминология молокан, в отличие от старообрядческой, использующей письменную азбуку знаменного распева, нигде не записана и фиксируется исследователями в поле; функции «старцев» в собрании усваиваются членами общины и всеми присутствующими во время богослужений. Исследователю, чтобы это описать, недостаточно собственных наблюдений: необходимо побеседовать с лидерами общины. Совокупность интервью с ними можно назвать особым дискурсом диалогического типа. В качестве примера приведу свои наблюдения и информацию, полученную мною от молокан об их сказателях. Для этого необходимо кратко описать богослужение.

Ничего, кроме речи — беседы, чтения, пения и молитвы, в молоканской службе нет. Богослужение разделено на две части. Первая часть состоит из чередования бесед и пения псалмов. Псалмы имеют главным источником Библию, почти все её книги, включая Новый Завет. Для прыгунов и максимистов (последователей пророка Максима Рудометкина) источником псалмов служит также книга «Дух и жизнь». Во время годового цикла молокане пропевают несколько сотен разных псалмов. Псалмы и беседы подготавливают души верующих ко второй, главной части богослужения — молению. Молитвы читает пресвитер или назначенный им человек. Моление сопровождается коленопреклонениями и плачем тех, кто кается или просит что-либо у Бога. После моления поётся псалом «на расход»; у прыгунов поются также духовные песни, которые могут стимулировать действенников и пророков.

Пение имеет разных адресатов, но всегда главным адресатом является Бог. Особый адресат пения — сказатель, или проказчик. Его функции начинаются, когда он слышит «звод» — первую музыкальную строфу псалма, начатого певцом. Название или номер псалма не объявляется: сказатель должен узнать его в самом начале пения и найти в книге текст, который затем «проказывает». Теперь он отправитель: его адресатом является певец, запевающий после «проказы-вания» следующий «звод». Одновременно его адресатами являются и все члены собрания, которые должны хорошо слышать текст, который поётся, тем более что в пении слова сильно растягиваются и воспринимаются с большим трудом. Без книги перед глазами человек «со стороны» вряд ли может понять текст. Кроме прекрасного знания книжных источников и точного адреса псалма, сказатель должен иметь звучный голос, хорошую дикцию и владеть особыми навыками произнесения текста. Если сказатель несколько раз не может найти нужный текст, он лишается своего «сказательского» служения.

Замечательно, что именно терминология духовной жизни, включающая в себя певческую терминологию и именования служений и служителей, в речи англоязычных молокан — потомков русских эмигрантов — остаётся русской, что указывает на её особенную значимость в молоканской культуре.

Нужно отметить, что сами молокане ценят словарную форму представления информации: недаром потомки молокан, эмигрировавших в США в начале ХХ в.,

сообщали мне, что с удовольствием читают словарь С. И. Ожегова как интересную книгу. К учебнику С. К. Жабина дано приложение под названием «Объяснение значения некоторых слов в духовном смысле». Оно содержит иносказательные толкования около 200 слов с отсылками к соответствующим книгам Библии, напр., [Жабин 1912: 332]:

Вода живая или животная. — Благодать животворящего Духа Святаго. Даруется в учении, возрождении и святой жизни о Иисусе Христе (Ис. 44: 3; Зах. 14: 8; Иоан. 4: 10; Откр. 22: 17; Коринф. 12: 13).

Воды. — Скорби, печали и напасти. (II Царств. 22: 17; Иов 22:11; Пс. 31: 6; Ис. 43: 2).

В этих толкованиях молокане следуют библейскому разделению значений слова вода в единственном и множественном числе.

Представляется целесообразным при составлении конфессионального словаря включать в него толкования слов, предложенные носителями культуры.

Структура словарной статьи для такого типа словаря может быть разной: тезаурусная параметрическая форма словарной статьи, включающая обширные комментарии исследователя, представлена в работах автора статьи (см. [Никитина 2009]). Существенно, что благодаря многочисленным отсылкам к другим словарным статьям можно построить гипертекст, представляющий в связном виде картину религиозной жизни конфессиональной группы.

ЛИТЕРАТУРА

Анфимов: Изложеше догматовъ и молитвенникъ истинныхъ духовныхъ хриспанъ (секты именуемой «старо-постоянными молоканами») / составлено Н. М. Анфимо-вымъ. — Тифлис: Изд. Я. П. Бурцова и И. Я. Томилина, 1912. — 2-е изд. — Сан-Франциско: Изд. Сан-Францис. общины, 1975. — 434 с.

Жабинъ С. К. Къ духовному Св^ту. Краткш курсъ Закона Бож1я для духовныхъ хриспанъ (постоянныхъ молоканъ). Руководство к обученш в школ^ и дома. — изд. 5-е. — Сан-Франциско: Сан-Францис. община, 1975 — 522 с.

Жидко В. А., Мулкиджанян И. И.,Хидешели А. А. Краткий словарь русского островного говора (д. Ульяновка Сигнахского района ГССР). -Тбилиси: Тбилис. ун-т., 1977. — 277 с.

Никитина С. Е. «Божье слово — оно звуковое» (об устной культуре молокан) // Лот-мановский сборник 3. — М.: ОГИ, 2004 — С. 578-588.

Никитина С. Е. Человек и социум в народных конфессиональных текстах (лексикографический аспект) / РАН. Ин-т языкознания. — М.: Сов. писатель, 2009. — 353 с.

Сионский песенник столетняго периода христианской религии Молокан Духовных прыгунов по всему миру. — Лос-Анжелес, 2004. — 1032 с.

Скляревская Г. Н. Словарь православной церковной культуры. — СПб: Наука, 2000. — 278 с.

СГС: Словарь говоров старообрядцев (семейских) Забайкалья / авторский коллектив: Т. Б. Юмсунова, А. П. Майоров, Н. А. Дарбанова, М. Б. Матанцева, И. Ж. Степанова, Е. И. Тынтуева, О. М. Козина; под ред. Т. Б. Юмсуновой. — Новосибирск: Наука, 1999. — 550 с.

Вургафт С. Г., Ушаков И. А. Лица, события, предметы и символы. Старообрядчество. Опыт энциклопедического словаря. — М.: Церковь, 1996. — 317 с.

CONFESSIONAL DICTIONARIES AND THEIR SOURCE MATERIAL

S.Ye. Nikitina

The paper deals with compiling dictionaries for religious culture of Old Believers, Dukhobors, and Molokans. It considers religious discourse (service texts, folk religious song texts) as material for the dictionary. In parallel with dogmatics, religious songs, and ritual terms the dictionary should contain key words pertaining to everyday life if semantically they are connected with faith. Field work material should also be used in the dictionary.

Key words: confessional groups, confessional dictionary, molokan's texts, religious discourse, terms, key words, field work.

© 2011

С. Л. Слободнюк

«...ВОЗВЕДЁННАЯ В ЗАКОН ВОЛЯ» И САКРАЛЬНАЯ ПРАВОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬ: СЛОВО И БЫТИЕ

В статье представлен опыт анализа базовых архетипов сакральной правовой реальности. Обращаясь к мифу об утраченном рае, автор показывает, что в этой области бытия актуализируются потенции первообраза, воления которого, воплощаясь в слове, становятся онтологическим основанием триединства воли, права и закона.

Ключевые слова: архетип, правовая реальность, сакральная реальность, закон, воля, абсолют, талион.

В многомерном мире сакрального текста и по настоящее время обнаруживаются области, которые иначе как terra incognita не назовёшь. К одной из подобных областей относится и разновидность реальности, теснейшим образом связанной с архетипами, имеющими правовую природу. Причём первые проявления данной — правовой — реальности наблюдаются отнюдь не в законодательстве Моисеевом, а в истории об утраченном Эдеме.

Сад Эдемский... Впервые о нём упоминается в «Пятикнижии»: «И насадил Господь Бог рай в Едеме на востоке, и поместил там человека, которого создал. И произрастил Господь Бог из земли всякое дерево, приятное на вид и хорошее для пищи, и дерево жизни посреди рая, и дерево познания добра и зла <...> И взял Господь Бог человека, [которого создал,] и поселил его в саду Едемском, чтобы возделывать его и хранить его» (Быт 2: 8-9, 15). Неведомый автор скуп на подробности, что, впрочем, не мешает толкователям, вне зависимости от ве-

Слободнюк Сергей Леонович — доктор филологических наук, доктор философских наук, профессор кафедры современной русской литературы Магнитогорского государственного университета. E-mail: [email protected]

роисповедания, подробно комментировать эти строки (см., напр.: [Лопухин 1987: 17-18; Раши http]).

Но вернёмся к тексту Бытия, чтобы точнее определить направление поиска. — «И заповедал Господь Бог человеку, говоря: от всякого дерева в саду ты будешь есть, а от дерева познания добра и зла не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрёшь» (Быт 2: 16-17), — так гласит синодальный перевод, мало чем отличающийся от русского перевода Берешит.

Соблюдая последовательность в подаче комментария, обратимся сначала к разъяснениям, данным по поводу исходного варианта текста: «От всякого дерева в саду можешь есть; Но от древа познания добра и зла, не ешь от него; ибо в день, когда станешь есть от него, смерти предан будешь» (курсив мой — С. С.) — «Наиболее высокое качество, которым изначально наделён человек и которое принципиально отличает его от любого другого творения, — свобода выбора. Она выражается в способности выполнять приказ Творца или не выполнять его <.> Человек живет не только в мире материи, но и в духовном мире. Однако духовный мир раскрывается только при условии, что человек подчиняет свои желания воле Творца. Воля Творца, выразившаяся в установленном Им законе, является верным и неизменным индикатором, определяющим, что есть добро, а что есть зло. Человек не может и не имеет права, основываясь на своих инстинктах или опираясь исключительно на свой разум, определять, что относится к области добра, а что должно быть классифицировано как зло <.> В час испытания и то, и другое часто подталкивает его назвать свет тьмою, а тьму — светом. Установленный Всевышним первый запрет <.> послужил пробным камнем для проверки того, как человек реализует предоставленную ему возможность выбора.

Должен ты умереть — 'Ты станешь существом смертным'. При таком прочтении устраняется противоречие, которое бросается в глаза при первом знакомстве с текстом Торы: с одной стороны, сказано, что наказание за нарушение приказа — смерть, с другой стороны, Адам и Хава прожили долгую жизнь после того, как ели от запретного плода. Из самого наказания можно понять, что человек был сотворён бессмертным» [Раши http].

В комментарии А. Лопухина по поводу тех же самых строк сказано: «"И заповедал Господь Бог человеку..." Для развития же нравственных сил (высших) человека Бог даровал ему специальную заповедь, состоявшую в воздержании от плодов уже известного нам древа познания. Это воздержание Бог назначил служить символом повиновения и покорности Ему со стороны человека, в силу чего соблюдение этой заповеди выражало со стороны человека чувство любви, благодарности и преданности Богу; тогда как нарушение её, совершенно наоборот, свидетельствовало о недоверии к Богу, пренебрежении к Его словам и чёрной неблагодарности к Творцу, вместе с желанием жить по своей воле, а не по заповедям Бога. Вот почему такое, по-видимому, ничтожное преступление получало такое огромное моральное значение!

17. "в день... смертью умрёшь '. Слово «день» здесь <...> должно понимать в смысле неопределённого указания времени и переводить словами: "в то время, когда...". "Смертью умрешь" — один из употребительных в евр. языке способов усиливать мысль, равный нашему выражению "непременно умрёшь". Этой угрозы смертью (за нарушение заповеди) нельзя понимать в смысле (виде) мгновенного

поражения, имевшего наступить тотчас же за грехопадением, а должно понимать её в смысле начавшегося вследствие грехопадения медленного процесса умирания: Бог послал смерть (точнее, лишил бессмертия) в тот самый момент, когда человек пал; но эта смерть лишь постепенно подтачивала его силы <...>. Но, кроме этой физической смерти Св. Писание и отцы Церкви видят здесь указание и на духовную смерть, состоявшую в том, что актом своего падения человек нарушил свой первый завет с Богом, порвав свою связь с величайшим источником жизни и тем самым с этого момента обрёк себя на духовную смерть» [Лопухин 1987: 21].

Если сопоставить представленные позиции, получается достаточно любопытная картина. В комментарии православном моральный аспект проблемы вынесен на первый план. При этом А. Лопухин выстраивает значимые параллели: «соблюдение заповеди — преданность божеству», «нарушение заповеди — желание жить по-своему». И присутствующие тут же добавления к отмеченным параллелям тоже заслуживают внимания. Так, «жить по своей воле» в сущности означало желание жить «не по заповедям Бога»; любви противостоят недоверие и пренебрежение, благодарности — неблагодарность. Стройной системы равноправных оппозиций никак не получается. А тут ещё финал, усиливающий моральный пафос.

В комментарии к Торе акцент, кажется, справедливо делается на проблему свободы выбора. Но каково продолжение, формулирующее мысль о том, что свобода выбора «выражается в способности выполнять приказ Творца или не выполнять его»!.. Слова божества, в которых содержится оптимистическое описание будущего нарушителя запрета, комментатор Торы трактует уклончиво, усматривая в них, в первую очередь, указание на изначальное бессмертие человека. В комментарии православном больший акцент делается на духовный аспект и лингвистические нюансы. Но, с какой стороны ни подойди, вывод один и тот же: в перспективе — утрата бессмертного существования, духовной чистоты и самого рая.

Продолжение истории не добавляет светлых красок в монументальное полотно Бытия. Сначала был запрет, потом пришёл коварный злодей, прикинувшийся змеем, потом змей нашептал Еве всяческих прельстительных глупостей, потом Ева с извечной женской непосредственностью совершила известный поступок, потом Адам поддался Еве. И свершилось преступление через заповедь, свершилось нарушение запрета, свершился первый опыт использования свободы воли. О последствиях можно и не говорить.

С виду всё просто и понятно. Был запрет, и было обозначено наказание за его нарушение. Не совсем, на первый взгляд, адекватное, но нам ли судить о замыслах и решениях верховного существа? Да мы и не будем, помня о друзьях Иова, получивших гневную отповедь Яхве. Мы попытаемся посмотреть на проблему иначе, нарочито огрублённо, если не сказать — примитивно.

Итак, человек нарушает некое установление и получает решение Судии, ко -торое тут же исполняется, и об обжаловании речи нет. В свете современных воззрений всё это — полнейшее беззаконие и произвол. А теперь, хотя бы на уровне формальной логики, опровергнем сказанное выше. Не получается!.. Потому что в те времена не было прокуроров, адвокатов и иных атрибутов современной жизни. У нас в наличии — только запрет, его нарушители, судья, он же исполнитель своих решений, и больше ничего.

Это совсем не так мало, как кажется: надо просто принять мысль, что в райском саду не было ни естественного права, ни права положительного, а было право, напрямую связанное с волей верховного существа.

Данный тезис, как нетрудно понять, восходит к Марксу. Но если по отцу-основателю право есть возведённая в закон воля господствующего класса, то почему бы при наличии достаточных оснований не спроецировать этот алгоритм на другой пространственно-временной континуум?

Или в райских кущах равные общались с равным? Нет, конечно же! Есть Творец, и есть его творения, не обладающие (даже в минимальном приближении) ни одним из атрибутов своего создателя. Или Творец не является господствующим субъектом по отношению к Адаму и Еве? Вряд ли. Иерархическая лестница в данном случае — вещь совершенно очевидная.

Как видим, у нас есть неравенство отношений, есть господин и те, чьими судьбами он распоряжается по своему усмотрению. А отсутствие классов не играет никакой роли: откуда им взяться в Эдеме? Кроме того, мы не ищем в Писании цитат из Маркса, а соотносим марксов алгоритм определения права с вполне конкретной ситуацией. Если об этом помнить, то мнимые натяжки исчезнут сами собой. Тем более что верховное существо Бытия обладает тем же, чем обладает господствующий класс — волей.

Но одна досадная мелочь мешает поставить в этой части рассуждения победную точку: слово «закон» в Бытии появляется через много лет, после того, как прародители человечества отведали плодов с древа познания. С другой стороны, а что есть заповедь о невкушении плодов, как не единственный на данный момент закон, наличествующий в Эдеме? Так что мы с чистой совестью проводим необходимое в данном случае отождествление и получаем искомую формулу о праве как возведенной в закон воле. Потому что воления божества актуализируются в мире etc.

На основании сказанного можно отметить, что в Эдемском саду всё подчинялось божественному праву, которое потом переродилось в естественное. Не об эволюции в человеческом сознании, не о терминологической игре идёт речь, а именно о перерождении, поскольку в связях эдемского права с правом естественным есть ряд моментов, о которых почему-то предпочитают умалчивать. Так, вопросы о том, почему всеблагое и всезнающее существо допустило провокатора в рай, почему соблазнило людей свободой выбора, прекрасно зная, что за этим последует, уж сколько времени продолжают заслонять простой и малоприятный вопрос: «Кому выгодно?». Выгодно оказывается только тому, кто положил запрет.

Если вдуматься в смысл наказания, которое Яхве своею волей накладывает на провинившуюся троицу, то нетрудно заметить, что цель, преследуемая им, может быть сведена к известной формуле «разделяй и властвуй»: «И сказал Господь Бог змею <.> вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим и между семенем её <...> Жене сказал: умножая умножу скорбь твою в беременности твоей <...> и к мужу твоему влечение твоё, и он будет господствовать над тобою. Адаму же сказал: за то, что ты послушал голоса жены твоей и ел от дерева, о котором Я заповедал тебе, сказав: не ешь от него, проклята земля за тебя» (Быт 3: 14-19).

Стремление к усилению собственной власти может показаться несколько странным: творец мироздания, обитающий вне времени и пространства, гневный воспитатель народов — чего ещё надо? Сие нам неведомо. Можно только констатировать: действия Яхве наводят на мысль о том, что он активно укрепляет свою власть, заодно «обкатывая» специфические процедуры наказания и его исполнения. Человек был создан бессмертным, его наказали смертью. Ведь в сущности, когда бессмертного лишают вечного существования, нет особой разницы, когда его жизнь оборвётся. Отсрочка исполнения оказывается мучительнее самого исполнения. Зато сколько полезного познали подопечные Яхве, выйдя за пределы Эдема: Каин убил Авеля, дочери человеческие познали ангелов, гиганты познали вкус плоти... Список столь странных познаний можно продолжить, однако — зачем? Всё и так ясно. Вместо утраченного рая человеку даруют ад в смягчённом виде, дабы воспитывался и готовился к грядущему Суду. Кстати, цель и процедура последнего в ветхозаветной и новозаветной трактовках несколько разнятся, но их родство с первым судейским опытом Яхве совершенно очевидно.

Таким образом, мы можем видеть, что правовая реальность в сакральном бытии являет собой сложный феномен, возникающий в сферах актуализации нескольких архетипических систем. В первую очередь это, конечно же, система архетипов, занимающих подчинённое положение по отношению к первообразу: добро, зло, духовное, материальное, истина, мнение.

Поскольку в нашем случае оппозиции материального и духовного, временного и вечного, рационального и чувственного не играют определяющей роли, сконцентрируем наше внимание на паре «добро — зло». Названные архетипы находятся в постоянно изменяющейся системе связей с системой, порождаемой оппозицией справедливости и несправедливости. Относительный характер каждого из членов названных оппозиций необходимым образом обеспечивает особый статус воли.

Последняя, пребывая в данном случае в одиночестве, тем не менее порождает систему, где не-воление как путь к добру, как бы то ни было, вызывается к жизни волей субъекта. А воля находится в постоянном взаимодействии со свободой, то проявляясь в ней, то наоборот — подавляя её.

В зависимости от ситуации проявление и подавление свободы выступают как реализация «справедливости» и «несправедливости». При этом и та, и другая равным образом, словно двуединый субъект, причастны земному и горнему миру, воплощаясь и в заоблачных высях, и на горестной земле.

С этими воплощениями неразрывными узами связан институт воздаяния, как поощряющего так и карающего, и институт последнего Суда, реализующего установления верховной «власти».

И всё же — можно ли на основании разбора нескольких библейских стихов утверждать, что мы имеем дело именно с сакральной правовой реальностью, а не с отдельными системами архетипов правового характера? Скорее всего, можем, поскольку все системы в данном случае являют собой актуализированные потенции первообраза, чьи воления, воплощаясь в слове, становятся онтологическим основанием триединства воли, права и закона.

ЛИТЕРАТУРА

Лопухин А. П. [Комментарий к Бытию] // Толковая Библия: в 12 т. — Репр. изд. 19041913 гг. — Стокгольм: Ин-т пер. Библии, 1987. — Т. 1. — С. 17-18.

Раши (Шломо Ицхаки). Коментарий к Берешит. [Электронный ресурс]. URL: http:// toraonline.ru/tora_inline/bereyshis/bereyshis.htm (дата обращения: 01.01.2011).

WILL AS A LAW AND SACRAL LEGAL REALITY: WORD AND BEING

S. L. Slobodnyuk

The article analyzes basic archetypes of sacral legal reality. Focusing on the myth about the lost paradise the author shows that this sphere of being actualizes potentials of the prototype whose word-embodied force of will becomes an ontological basis of the triad incorporating will, right, and law.

Key words: archetype, legal reality, sacral reality, law, will, the absolute, talion.

© 2011

Л. Н. Чурилина

СОВРЕМЕННАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ МЕТАФОРИКА КАК ОБЪЕКТ ЛЕКСИКОГРАФИРОВАНИЯ

Статья посвящена формулированию ряда положений, определяющих концепцию Словаря современной православной метафоры. Ключевыми являются вопросы об объекте лексикографирования и способе организации материала (структуре словарной статьи).

Ключевые слова: Словарь современной православной метафоры, религиозный (православный) дискурс, православная метафорика, словарь метафор, религиозная (православная) картина мира, когнитивная теория метафоры.

Создание специализированных словарей, отражающих характер функционирования языковых единиц в определённых типах дискурса, относится к числу приоритетных задач современной лексикографии. Однако словари такого типа в отечественной практике продолжают оставаться практически уникальным явлением, а потому в разработке нуждаются сами принципы и приёмы словарного описания дискурсивного (речевого) материала.

Адаптация к специфике определённого дискурса необходима и в случае обращения к описанию его метафорики — уникальной системы типичных метафорических моделей, которые «формируют его как таковой, как специфический,

Чурилина Любовь Николаевна — доктор филологических наук, профессор кафедры русского языка Магнитогорского государственного университета. E-mail: [email protected]

отличающий его от других дискурсов» [Баранов 2004: 13]. Принципы лексико-графирования метафорики разработаны на политическом дискурсе (см. [Баранов, Караулов 1994], [Чудинов 2003], [Кобозева 2002]), и в случае их прямой экстраполяции на иной дискурс, напр., религиозный, вполне ожидаемым будет эффект «сопротивления материала», коль скоро речь идет о безусловной специфичности этого материала.

Уникальность православной метафорики определяется двумя специфическими характеристиками соответствующего дискурса. Прежде всего, его традиционностью: соотнесённостью каждого вновь порождаемого текста с первоисточником — прецедентным текстом, в роли которого выступает Священное Писание (подробнее об интертекстуальности в православном дискурсе см. [Ко-шелева 2008]). Значимым оказывается и функциональный фактор. Очевидно, что в разных типах дискурса метафора выполняет различные функции [Чудинов 2003]. Если иметь в виду дискурс религиозный, то целесообразно рассматривать в качестве доминирующих две функции метафоры: эвристическую и апелля-тивную. Метафора в религиозном дискурсе используется в качестве инструмента познания, осмысления сложного, сакрального, объекта; сложность объекта, его «нематериальность», делает неизбежным обращение к фонду общих знаний субъектов коммуникации.

Статья посвящена формулированию ряда положений, определяющих концепцию Словаря современной православной метафоры, который рассматривается нами как относительно автономная часть Словаря современного православного дискурса (подробнее см. [Чурилина 2009]). Дискурсивно ориентированный словарь метафор, с одной стороны, решает прикладную задачу — «инвентаризацию» устойчивых когнитивных моделей, используемых в речевой практике. С другой же стороны, «корпусная инвентаризация метафорических моделей дискурса представляет собой важный этап научного описания функционирования метафор в реальном употреблении» [Баранов 2004: 15]. Таким образом, очевидно, что дальнейшее развитие теории метафоры ставится сегодня в зависимость от решения прикладных задач.

Словарь православной метафоры призван отразить специфику метафорического моделирования действительности, определяющую уникальность религиозной (православной) картины мира. В качестве основного источника материала нами рассматриваются образцы современного православного дискурса — тексты на современном русском языке: опубликованные проповеди, учительная литература, православная публицистика, образцы художественного творчества; а также материалы православных сайтов сети Рунет, представляющие образцы текстов ad hoc, созданных рядовыми носителями православного сознания.

Ключевыми на стадии формирования концепции словаря являются вопросы об объекте лексикографирования и способе организации материала (структуре словарной статьи).

В основу разрабатываемой концепции положена приобретшая в последнее десятилетие особую популярность когнитивная теория метафоры, в рамках которой метафора наделяется статусом основной когнитивной операции над понятиями, т. е. рассматривается как способ познания, структурирования и объяснения мира: «Метафора — это один из самых важных способов понимания того, что не

может быть понято полностью» [Лакофф, Джонсон 2004: 215]; ср. также: «Так как множество понятий, важных для человека, либо абстрактно, либо нечётко определено в опыте <...> возникает необходимость использовать для их понимания другие концепты, которые осознаются более чётко» [Там же: 147]. Отношения уподобления устанавливаются между двумя когнитивными сущностями — двумя концептами: областью-источником (донор) и областью-мишенью (реципиент). Утверждается, что по сравнению с реципиентом, донор обычно интуитивно понятнее, т. к. связан с непосредственным физическим опытом человека и известен более детально.

Так, базовый для любой религиозной картины мира концепт «Душа» представляет собой пример мыслительной сущности предельной степени абстракции, чем определяется наблюдаемая сложность толкования соответствующей лексемы; ср.: «По религиозным представлениям: бессмертное нематериальное начало в человеке, отличающее его от животных и связывающее его с богом» [МАС, 4, 1999: 456]; «Нематериальное, божественное начало в человеке, наделённое бессмертием» [Скляревская 2008: 138]. Понимание такого рода сущностей («нечто нематериальное») неизбежно связано с поиском аналогий — концептов, формирующихся на основе восприятия материального мира. Донорами для концепта «Душа» в православном дискурсе оказываются концепты «Дом», «Храм», «Котёл», «Сокровищница», «Почва», «Вещество (субстанция)», «Организм». Установленные на когнитивном уровне отношения объективируются в метафорических выражениях типа: О каком ещё невозделанном клочке своей души ты говоришь?; Вечно клокочет у нас в душе какое-то мелкое недовольство всеми и всем, что нас окружает; Господь войдёт в приготовленный дом души и будет с ним обитать; Душа человеческая — это храм Святого Духа; Если душа человека совсем расслаблена, если она неустойчива, текуча, как вода, как жидкое вещество, то действие Духа Божия будет похоже на удар весла по воде : ударяет весло, идут круги, а потом снова всё успокаивается, и вода остаётся такой же, как была прежде.

В роли единицы (объекта) описания нами рассматривается метафора как пара концептов (концептуальный дуэт), между которыми в рамках православного дискурса установлены отношения подобия. Предлагаемое нами понятие «концептуальный дуэт» содержательно соотносимо с активно используемым в связи с описанием политической метафорики термином «М-модель» (метафорическая модель). Отказ от уже имеющегося обозначения объясняется низкой степенью изученности православного дискурса вообще и его метафорики, в частности. Термин М-модель трактуется А. Н. Барановым как устойчивое соответствие между метафоризирующей и метафоризируемой областями [Баранов 2004: 13]. Представляется, что определение характера связи между двумя когнитивными сущностями — степени их устойчивости — не может предшествовать описанию метафорики. Таким образом, понятие «концептуальный дуэт» призвано зафиксировать факт установления отношений между концептами, не являясь оценкой степени их устойчивости в рамках дискурса.

Концептуальный дуэт выполняет функцию заголовка словарной статьи. Инициальную позицию в паре занимает имя концепта-реципиента, т.е. концепта потенциально более сложного и потому нуждающегося в истолковании: ДУША —

ЭТО ДОМ; ДУША — ЭТО ПОЧВА и под. При составлении словника считаем целесообразным ориентироваться на ключевые слова православного дискурса — имена концептов: «Бог», «Церковь», «Вера», «Душа», «Дух», «Грех», «Покаяние», «Любовь», «Смирение» и др. Имена базовых концептов в модели «Х — это У» занимают позицию осмысляемого, толкуемого элемента (Х). Что касается правого члена оппозиции (У), то он может быть выявлен только в ходе сопоставительного семантического анализа отобранных фрагментов дискурса. Так, концептуальный дуэт ДУША — ЭТО ПОЧВА реконструирован на основе сопоставления текстовых фрагментов типа: Это ведь враг пытается уморить твою душу унынием, убивая живой росток в твоей душе; А над душой надо трудиться самим и не ждать, что само вырастет, чего не сеяли; мы похожи <... > на пустыню, на песчаную почву, в которую сколько ни лей воды, через пять минут она опять сухая. Всё впитывается, проходит насквозь, ничто не задерживается. Вот на что похожа наша душа.

Содержание словарной статьи составляет совокупность метафорических выражений — вариантов языковой объективации метафоры. Здесь необходимо оговорить, что мы разделяем широкий подход к пониманию метафоры и к числу метафорических выражений склонны относить все оппозиции, основанные на когнитивной процедуре уподобления (ср.: «признаём метафорами <...> все образные построения, имеющие в качестве когнитивной основы уподобление объектов, относящихся к разным областям онтологии» [Кобозева 2001]). Имеющийся в нашем распоряжении текстовый материал вполне оправдывает отказ от строгого подхода к определению метафоры, поскольку одна и та же когнитивная модель обнаруживает себя то как метафора (в традиционном понимании термина), то как сравнение: (1) и мы в затхлой комнате своей души, запертой со всех сторон, закрытой от всего мира; (2) в его душе становится сумрачно и смрадно. Как в комнате, которая долго была заперта и где были забиты ставни, в комнате, которая никогда не проветривалась и где всегда было душно, темно и пустынно. Многочисленные случаи повтора, обнаруживаемые в представленных текстовых фрагментах и на лексемном, и на семном уровнях, не позволяют нам отказаться от представления в словаре развернутых сравнительных конструкций.

Учитывая такую особенность современного православного текста, как его прецедентность (вторичность), считаем необходимым включать в словарную статью фрагмент текста-первоисточника. Отсылка к такому фрагменту в виде прямого цитирования нередко обнаруживается в ближайшем контексте метафорического выражения; см. (полужирным шрифтом выделены метафорические выражения): 1. Мы говорим: «Прииди и вселися в ны и очисти ны от всякия скверны». Какие дерзновенные слова! Мы хотим, чтобы Господь пришёл к нам и в нас вселился. А между тем мы ничего для этого не сделали. Наша храмина, наш дом не готов. В нём нет места. Допустим, что вы приглашаете к себе в гости человека пожить, но устроили из своего помещения свалку, навалили туда всяких вещей, так что он не может и двух шагов сделать. Так же получается, когда мы призываем Духа Божия — войти ему туда нет возможности, потому что всё заполнено, забито, да ещё и по большей части всякой трухой. Мы не чистим, не выметаем дом своей души, мы не следим за ним. 2. «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят». Изгнать из сердца всю нечисть, зависть, ревность,

недоброжелательство, хульные мысли, нечистые, блудные, осудительные — всё, что там копошится, такое мелкое и такое ничтожное.

Указание на текст-первоисточник может иметь характер непрямого цитирования: Мы все знаем, что не всё зависит от зерна, от семени которое посажено. Многое зависит от почвы, на которую оно упало. Вот почему приходится почву и рыхлить, и удобрять, и поливать. Наша почва — наше сердце. В случаях подобного рода поиск соответствующей цитаты не представляет трудностей (Притча о сеятеле: Мф. 13:1-23; Мк. 4:1-20; Лк. 8:4-15). Ср. также: Есть чудеса? Да! Постоянное чудо, самое большое чудо — это когда Бог поворачивает сердце. Нам не надо таких чудес, чтобы море расступалось перед нами. У нас гораздо более тяжкое, непроходимое море нашей гордыни, нашей самости, нашего противления. Это море должно расступиться.

Проблемы с установлением прецедентного текста неизбежно возникают в случае отсутствия в тексте, включающем метафорическое выражение, соответствующих отсылок, а также в ситуации апелляции к другим дискурсам: 1) Как человек, работающий в шахте, где-нибудь в полумраке, привык к тому, что вокруг него нет яркого света, и его слепит яркий свет, так и мы привыкли к темноте нашего греха. Живём в нём, в этом смраде, живём спокойно, не задумываясь над тем, как нам выбраться из этой ямы; 2) Сколько мы сеяли зла, мелкого и великого! И вообще, сколько мелких грехов опутывают нашу жизнь! Они проникают всюду, как невидимые глазом микробы.

Представляется, что метафорические выражения подобного типа должны сопровождаться простой отсылкой к соответствующему дискурсу. Установление таких междискурсных соответствий может рассматриваться как самостоятельная исследовательская задача.

Таким образом, обязательными элементами словарной статьи являются: концептуальный дуэт и совокупность метафорических выражений, сопровождаемых отсылками к прецедентному тексту, если таковой может быть установлен.

ЛИТЕРАТУРА

Баранов А. Н. Когнитивная теория метафоры: почти двадцать лет спустя // Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем / пер. с англ. / под ред. и с пре-дисл. А. Н. Баранова. — М.: Едиториал УРСС, 2004. — С. 7-21.

Баранов А. Н., Караулов Ю. Н. Словарь русских политических метафор. — М.: По-мовский и партнёры, 1994. — 351 с.

Кобозева И. М. К формальной репрезентации метафор в рамках когнитивного подхода // Материалы Диалога. Теоретические проблемы, 2002. — Т. 1. [Электронный ресурс]. URL: http://dialog-21.ru/ (дата обращения: 15.05.2011).

Кобозева И. М. Семантические проблема анализа политической метафоры // Вестник МГУ Сер. 9. Филология, 2001. — № 6. [Электронный ресурс]. URL: http://virtualcoglab. cs.msu>projects/metaphor.html (дата обращения: 15.05.2011).

Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем / пер. с англ. / под ред. и с предисл. А. Н. Баранова. — М.: Едиториал УРСС, 2004. — 256 с.

МАС: Словарь русского языка: в 4 т. / РАН. Ин-т лингв. исслед.; под ред. А. П. Евге-ньевой. — 4-е изд. — М.: Рус. яз., 1999.

Скляревская Г. Н. Словарь православной культуры: более 2 000 слов и словосочетаний. — 2-е изд., испр. — М.: Астрель: АСТ, 2008. — 480 с.

ЧудиновА. П. Метафорическая мозаика в современной политической коммуникации. — Екатеринбург: УрГУ, 2003. — 248 с.

CONTEMPORARY RUSSIAN ORTHODOX CHURCH METAPHORS AS LEXICOGRAPHIC OBJECT

L.N. Churilina

The article states a number of issues underlying the conception of the Dictionary of Contemporary Russian Orthodox Church Metaphors. Key issues involve the object of lexicographic presentation, and the structure of a dictionary entry.

Key words: Dictionary of Contemporary Russian Orthodox Church Metaphors, religious discourse, Orthodox Church metaphors, dictionary of metaphors, religious (orthodox) world-image, cognitive theory of metaphor.

© 2011

Н. ВуловиЙ, Р. Ба]иЙ

ФРАЗЕОЛОГИЗМИ ИЗ ОБЛАСТИ ПРАВОСЛАВНЕ ДУХОВНОСТИ У ШДНО1ЕЗИЧНИМ РЕЧНИЦИМА СРПСКОГ 1ЕЗИКА

В работе рассматривается лексикографическая обработка и семантика некоторых фразеологизмов (молити (некога) као Бога; крстити (некога) батином (штапом); не да(ти) се крстити; крсти вука, а вуку гору) с компонентами крстити (се), молити (се) — глаголами из области православной духовности в трёх толковых словарях сербского языка. Указывается на связанность значения фразеологизмов с христианским мировоззрением — на (не)присутствие православно-культурной информации в их лексикографических обработках.

Ключевые слова: фразеологизм, лексикографическая обработка, значение, христианское мировоззрение, православно-культурная информация.

0. У прилогу изложеном на претходном Ме^ународном симпозиуму од-ржаном у Магнитогорску пре две године, а каснще и обjавленом [Баjиh 2009], започели смо илустрацщу и анализу описа неких лексикографских решеаа на нивоу микроструктуре лексема из области православне духовности. Оваj рад представка наставак започете илустрацще и анализе. Као материал за анализу

ВуловиЬ Наташа Сретен — кандидат филологических наук, исследователь-сотрудник Института сербского языка САНУ (г. Белград, Сербия). E-mail: [email protected]

Ба]'иЬ Ружица Славолуб — кандидат филологических наук, исследователь-сотрудник Института сербского языка САНУ (г. Белград, Сербия). E-mail: [email protected], [email protected].

одабрани су глаголи из тематских група хришЙанског морала и форми православ-ног богослужеаа у ширем смислу (в. [Исто: 193]). Цил коjи смо били поставили jесте да се одреди место коjе три описна речника савременог српског jезика (мали Цеднотомни Речник српског ]'езика (РСJ)], средаи [шестотомни Речник српскохр-ватскога кп>ижевног ]езика (РМС)] и велики [незавршени осамнаестотомни Речник српскохрватског къижевног и народног ]'езика (РСАНУ); заклучно са одредницом оцарити]) даjу лексици из истраживаног лексичког пола. О томе се може заклучити на основу: квалификатора ко_)и се даjу уз одредницу, дефиницще одреднице, илустративног материала и идиома, као и фразеологизама ко_)и се дефинишу уз одредницу. Након што смо се, у наведеном раду, осврнули на ква-лификаторе и дефиницще датих одредница, остаjе да анализирамо илустративни материал и фразеологизме уз одреднице — да ли jе и у ко_^ мери овде присутна православно-културна информациjа? У овом раду усмериЙемо пажау на неке од фразеологизама.

0. 1. Фразеолошки материал у ширем смислу поседу)е огроман лингвокул-туролошки потенциjал коjи садржи сегменте из националне културе и традицще jедног народа, аегове обичаjе, веровааа, стереотипе, заблуде. Осим наведеног, у аему могу бити садржани и подаци о православноj концепции света, обредноj пракси православне цркве [КончаревиЙ 2006: 144]. Ме^утим, и оваква концепцща света и обредна пракса често jе прожета предрасудама насталим различитом перцепциям и прилаго^авааем (тзв. понаро^ивааем).

1. 0. Део речничког чланка коjи се односи на фразеологизме, пословице и на идиоме уопште, презентован jе после дефинисааа значеаа одре^ене лексеме/ одреднице у речнику и потврда за та значеаа из речничке гра^е. ПостсуеЙи описни речници српског jезика у том делу регистру|у разнолики идиоматски материjал. Таj материал може се сврстати у основне типове фразеологще у ширем смислу. Наиме, наводе се и дефинишу: терминолошке синтагме, усталене конструкцще (фразе), слободни изрази, изрази у процесу фразеологизацще, перифразе, пословице, као део фразеологще у ширем смислу, али и фразеологизми у ужем смислу (в. [МршевиЙ-РадовиЙ 1987: 13]). У РСАНУ за лексикографску обраду овог jезичког материjала користе се квалификатори Изр. (израз) и НПосл (народна пословица). У РМС оваj jезички материjал не раздваjа се у различите параграфе као у РСАНУ, веЙ се и пословице наводе под квалификатором Изр., с тим што се након фразеолошке одреднице-пословице даjе квалификатор посл. У РСТ постсуе тако^е лексичке jединице овог типа, али се за аих не користи квалификатор, веЙ су само посебним фонтом одвоjене од обраде основне одреднице1. У описаном делу речничког чланка у РСАНУ и РМС наведени су и усталени изрази за коjе нще карак-теристична потпуна десемантизацща, сликовитост, експресивност и конотатив-но значеае, што представла одлике фразеологизма у ужем смислу. Наша пажаа у раду превасходно jе усмерена управо на фразеологизме у ужем смислу. Они се од осталих усталених конструкцща коjе се као такве репродуку^у у jезику по-себно разлику^у по томе што jе значеае коjе има фразеологизам сасвим ново и не

1 «Одсуство стилских, посебно функционално-стилских квалификатора у речницима или аихова недоследна примена, нще обележ)е само српске лексикографще — А. Мелерович и В. Мокщенко, означиЙе ову жуаву у предговору првом речнику фразеолошких оказионализама руског ]езика» (в. [МршевиЙ-РадовиЙ 2004: 95]).

одговара збиру значеаа компоненти од коjих се састсуи (в. нпр. [ДрагиЙевиЙ 2007: 24]). Дакле, термин фразеологизам користийемо онако како je то yo6majeHO код вейине аутора у словeнскоj фразеологии, као релативно стабилан експресивни лексички споj коjи се рeпродyкyje и има глобално, jeдинствeно значеае (в. нпр. [Мокиенко 1989: 5]).

1. 1. Од глагола из области православне духовности коjи су предмет наше анализе само je код два забележен фразеолошки материал. То су глаголи: крстити (се) и молити (се). Оба глагола имаjy развщену полисемщу, што потвр^е да су део традициje и свакодневног народног живота, да имаjy широку употребу, а и да су попримили елементе коjи прелазе изван оквира духовне сфере.

2. 1. У нашоj гра^и забележен je поредбени фразеологизам молити (некога) као Бога у значеау 'усрдно молити, преклиаати (некога)'. Структурно, ова гла-голско-именичка синтагма састоjи се од глагола, поредбеног везника и именице у косом падежу (акузативу jeднинe). Иегова семантика je провидна и jасна. Гла -гол молити у овом фразеологизму je са непромеаеним (недесемантизованим) значеаем обраИати се некоме тражеИи да нештоучини, предузме, док je именич-ки део (као Бога) сликовито и експресивно обоjeн, имajyйи функцщу изразитог наглашавааа значеаа глагола. Ме^у одлике молитве у прaвослaвноj концепции света, измену осталих, спaдajy и «скрушено трплеае, усрдност и упорност» (в. [Агиорит 1990: 110]), jeр «само ако je молитва усрдна, она je у стаау да призове Божjy помой» [Исто: 125]. Дакле, поре^еае je у функции поjaчaвafta наведеног примарног значеаа глагола молити до тога да поприми обeлeжja молитве Богу.

2. 2. Глаголско-именички фразеологизам крстити (некога) батином (штапом) дефинисан je у речницима значеаем ' туйи, ударати, изударати ( некога)'. Структурно посматрано, он представка лексички споj глагола и именице у косом падежу (инструменталу без предлога). Смисао овог фразеологизма захтева као обjeкaтскy допуну лексему rnja означава лице, а не неки неживи поjaм (крстити некога). Гла -гол крстити ме^у своjим лексичким значеаима (осим примарног, рeлигиjског) садржи и фигуративно значеае 'ударити, ударати'. За многоброjнe глаголе коjи се у описним речницима наводе у своjим метафоричним значеаима може се «претпоставити да су ово значеае развили из употребе у фрaзeолошкоj jeдиници; у таквим слyчajeвимa, када се глагол jaвлa као компонента фразеологизма а има и самосталну метафоричну употребу у истом значеау, полазимо од тога да je метафорично значеае глагола, дакле, секундарна поjaвa» [МршевиЙ-РадовиЙ 1987: 144]. Тако посматрано, значеае овог фразеологизма 'причиаавати нeприjaтност (некоме)' тj. 'физички мучити (некога)' — спада у сферу ме^улудских односа. Ме^утим, jош jeдно лексичко значеае овог глагола било би занимливо размо-трити. То je аегово рeлигиjско значеае 'превести некога у хришйанство' или, прецизнще речено, 'крстивши некога учинити га хришйанином, покрстити (некога)'. Крштеае jeстe обред коjи представла «знак новог живота и по^ааа (од грч. речи метаноиа) што буквално значи и промена мишлеаа» [Енциклопeдиja православла 2002: 1068]. У стaроj хришЙaнскоj цркви катихумени (одрасле особе) пре крштеаа «припремани су за крштеае наставом raja je трajaлa од 1 до 3 године <...> и данас када се ради о крштеау одраслих требало би да буду катихумени поучени и упознати са учеаем Цркве» [Исто: 1069]. ИмajyЙи наведено у виду, можемо претпоставити jош jeднy семантичко-фразеолошку компоненту

посматраног фразеологизма, а то jе 'васпитаваае', тачное 'преваспитаваае'. Ово би се могло довести у везу са ^ш jедним метафоричним значеаем глагола крсти-ти — 'уразумити, уразумливати'.

2. 3. Одрични глаголски фразеологизам не да(ти) се крстити у значеау 'не да(ти) се одвратити од какве намере, не слушати савете' семантички jе сродан прет-ходно анализираном фразеологизму. Наиме, глагол крстити jе фразеологизациjом развио метафорично лексичко значеае 'уразумити, уразумливати (некога)'. При-према за крштеае, као и, првенствено, сам оваj чин у Православноj цркви коjи, видели смо, подразумева промену мишлеаа (разуме се, на добро) чини да луди, вей припремлени и научени хришfrанскоj догматици и моралу — настоjе да чине добро и да негусу у себи врлине. Отуда и jедно од секундарних значеаа придева крштен — 'коjи jе при свести, при памети, разуман, паметан'.

2. 4. Реченични фразеологизам крсти вука, а вук у гору у значеау 'некога ко^ jе склон каквоj навици или мани тешко jе од тога одвикнути' — беле-жи РМС. Он jе тако^е предмет наше анализе, иако уз аега стсуи квалификатор посл. (пословица)2. Оваj реченични фразеологизам структурно представла споj две напоредне реченице, од коjих у првоj ниjе исказан вршилац радае (агенс), а у другоj jе елидиран, изоставлен предикат. Занимливо jе то што jе у аему зоо-ним вук обjекат крштеаа, што овоj конструкциjи даjе шаливи, ироничан карактер и упуйу^е на узалудност обавлааа радае означене глаголом крстити. И у гло-балном значеау овог фразеологизма можемо приметити присуство значеаа 'уразумити' и(ли) '(пре)васпитати'. Но, тешко jе преваспитати некога сличног вуку. И у овом фразеологизму, слично претходнима, глагол крстити може се довести у везу Светом та^ом крштеаа коjа, као што смо видели, подразумева промену мишлеаа, речено jезиком теологще: преумлеае, дакле, преваспитаваае.

3. Иако тражени обим за публиковаае нще дозволио далу и дублу анализу како изложених, тако и других фразеологизама из нашег материала, од говор на питаае коjе смо поставили: да ли jе присутна православно-културна информациjа у анализи фразеологизама у jедноjезичним речиницима савременог српског jезика — позитиван jе, првенствено из перспективе хришЙанског морала. Истина, поменути процес понаро^ивааа учинио jе своjе, те ова информациjа ниjе увек прозирна са синхрониjске тачке гледишта. Стога би jедан од задатака анализе фразеологизама могао бити и таj да подсетимо на аихов изворни, првобитни смисао, ко^ несумаиво уклучу^е хришйански поглед на свет.

ЛИТЕРАТУРА

Агиорит Н. Невидлива борба. — Београд: Манастир Ъелща Пиперска, 1990. — 176 с.

Ба]ик Р. Лексикографска обрада неких лексема из области православне духовности у ]едно]езичним речницима српског ]езика // Проблемы истории, филологии, культуры: науч. журн. РАН / под ред. М. Г. Абрамзона. — Вып. 2 (24). — М.; Магнитогорск; Новосибирск: Аналитик: тип. МГПК, 2009. — С. 192-197.

2 Наиме, као што смо вей напоменули, у рад смо уврстили фразеологизме у ужем смислу. Ту спада)у и реченични фразеологизми, rnjn се од пословица, изрека или афоризама (обухвайених термином «усталена фраза») разлику^у по томе што ]е аихова реченична структура незавршена, отворена. «За разлику од реченичних фразеологизама, усталене фразе представла]у и на структурном и на семантичком плану завршену реченицу и функционишу као знаци предикацще» [МршевиЙ-РадовиЙ 1987: 24].

Драгикевик Р. Лексикологща српског ]езика. — Београд: Завод за уцбенике и настав-на средства, 2007. — 366 с.

Енциклопедща православна. — Београд: Савремена администрацща, 2002. — Т. 2-3.

Кончаревик К. Српски ]език кроз призму православне духовности, традицще и култу-ре // Jезик и православна духовност. — Крагу]евац: Калений, 2006. — С. 137-151.

Мокиенко В. Славянская фразеология. — М.: Высш. шк., 1989. — 286 с.

Мршевик-Радовик Д. Фразеолошке глаголско-именичке синтагме у савременом српскохрватском ]езику. — Београд: Филолошки факултет Београдског универзитета, 1987. — 163 с.

Мршевик-Радовик Д. Фразеолошке ]единице с компонентом ктига // Научни саста-нак слависта у Вукове дане 32/1. — Београд: МСЦ, 2004. — С. 95.

Речник српског ]езика. — Нови Сад: Матица српска, 2007. — 1561 с.

Речник српскохрватског каижевног ]езика. — Нови Сад: Матица српска, 19671976. — I-VI.

Речник српскохрватског каижевног и народног ]езика. — Београд: Српска академща наука и уметности: Институт за српски ]език, 1959-2010. — къига I-XVIII.

ORTHODOX CHRISTIANITY PHRASEOLOGY IN UNILINGUAL SERBIAN

DICTIONARIES

N. Vulovich, R. Bajich

The paper presents structural and semantic analysis of some idioms from descriptive dictionaries of standard Serbian. The key words of these idioms belong to the lexical field of Orthodox Christianity ethics and culture. The aim was to see if the meaning of these idioms retains semantic connection with the world-image in Orthodox Christianity and if it is fixed in the dictionaries.

Key words: idiom, lexicographic treatment, meaning, Christian world-image, Orthodox culture information.

© 2011

К. Н. Дубровина

БИБЛЕЙСКИЕ ФРАЗЕОЛОГИЗМЫ В ЛЕКСИКОГРАФИЧЕСКИХ

ТРУДАХ В. И. ДАЛЯ

В статье рассматриваются библейские обороты в лексикографических трудах В. И. Даля. Отмечается, что в них встречаются библейские изречения как предикативного характера (пословицы, поговорки), так и номинативного. Говорится о жанровом своеобразии библейских оборотов, тесно связанных с русским фольклором, а также о совпадении

Дубровина Кира Николаевна — кандидат филологических наук, профессор кафедры общего и русского языкознания Российского университета дружбы народов. E-mail: [email protected]

или несовпадении их с кодифицированными фразеологизмами русского литературного языка.

Ключевые слова: библейские фразеологизмы, словарь В. И. Даля, русский фольклор, пословицы, поговорки, загадки, фразеологизмы русского литературного языка.

В «Толковом словаре живого великорусского языка» замечательного русского лексикографа В. И. Даля [Даль 1863-1866] собран столь обширный и разнообразный материал, что этот труд стал универсальным лингвистическим и энциклопедическим словарём, в котором получило разностороннее отражение всё богатство и многообразие русского языка. Не обошёл В. И. Даль стороной и библейские фразеологизмы (БФ), которых в его словаре насчитывается более 700.

Значительная часть этого материала представлена и в отдельном сборнике «Пословицы русского народа» (1861-1862) [Даль 1993]. Он создавался В. И. Далем на протяжении трёх с половиной десятилетий и включает в себя более 30 тысяч пословиц, поговорок, присказок, прибауток, загадок и тому подобных видов народного краткословия.

В «Напутном слове» к сборнику В. И. Даль пишет, что в подавляющем большинстве своём пословицы взяты им «из частных записок и собраны по наслуху, в устной беседе» [Даль, 1, 1993: 7], и только примерно около пятой части всего материала взято из книг (сборников пословиц Д. М. Княжевича, И. М. Снегирёва и некоторых других). Отвечая на упрёки своих критиков по поводу включения в сборник заимствованных, переводных оборотов, в том числе и из Библии, В. И. Даль приводит следующие возражения: «Есть у меня и переводные — что замечено было в виде упрёка, — но я их не переводил, а принял, потому что они говорятся; есть искажённые, переиначенные, но я их не искажал, а слышал или получил в этом виде; есть речения из Священного писания, и они даже большею частию переиначены, но они взяты мною не оттуда и переделаны не мною, а так они говорятся» [Там же: 19].

Среди библейских изречений, включённых в сборник В. И. Даля, есть не только обороты пословичного типа, т. е. предложения (Дающего рука не оскудеет; Всякое даяние благо; Кто другому яму роет, сам в неё валится; Толцыте и отверзется; Просите и дастся и др.), но и словосочетания (древо познания добра и зла; притча во языцех; Фома неверующий; петь Лазаря; умыть руки и др.).

С точки зрения соответствия или несоответствия изречений с библейской тематикой из сборника В. И. Даля библейским оборотам, зафиксированным общими (толковыми) и частными (фразеологическими) словарями русского литературного языка, их можно условно разделить на три группы.

К первой группе относятся полные эквиваленты общеупотребительных БФ, отмеченных в других словарях и используемых в тех или иных функциональных стилях речи. Напр.: Рука дающего не оскудевает; Бог даст день, даст и пищу; Люби ближнего, как себя; суета сует и всяческая суета; У людей в глазу сучок видишь, а у себя и бревна не видишь; Перед свиньями бисера не мечут; Двум господам не служат; волк в овечьей шубе (шкуре) и др.

Некоторые БФ этой группы в сборнике В. И. Даля выступают в несколько иной форме по сравнению с общепринятой. Однако, поскольку эта вариативность не приводит к изменению семантики фразеологических единиц, они вполне со-

ответствуют критериям эквивалентности. Напр., волк в овчине, ср.: волк в овечьей шкуре; Не осуждай, да не осуждён будешь, ср.: Не судите, да не судимы будете.

Заметим сразу, что искать уникальные, национально-своеобразные обороты в этой группе не стоит. Напротив, скорее всего именно здесь можно найти много интернациональных БФ.

Ко второй группе можно отнести БФ, имеющие более существенные расхождения с общепринятыми оборотами. При этом всегда можно узнать известное изречение, соответствующее приведённому в сборнике В. И. Даля, однако расхождения в форме приводят к расхождениям и в семантике. Так, напр., если приведённые выше варианты БФ волк в овечьей шубе и волк в овчине имеют то же значение, что и более употребительный общеизвестный вариант волк в овечьей шкуре, а именно 'человек, прикрывающий свои дурные намерения, действия маской добродетели', то в двух других вариантах из сборника В. И. Даля — Волк и в овечьей шкуре не укроется; знать волка в овечьей шубе (шкуре) [Даль, 1, 1993: 84] — акцент делается на разоблачение лицемерной сущности такого человека. При этом данные варианты приобретают и определённые оттенки значения: во втором варианте говорится о необходимости этого разоблачения, а в первом — о его неизбежности.

Иногда к известному БФ добавляется синонимичный оборот, который может быть связан с Библией, но может и не иметь к ней никакого отношения. Напр.: Своя своих не познаша. Севастьян не узнал своих крестьян [Там же, 2: 338]. Первая часть этого оборота восходит к Библии и говорится тогда, когда кто-либо своего сторонника по недоразумению принимает за противника. Употребляется также в карточной игре, когда играющий по ошибке перекрывает взятку своего партнёра. Выражение восходит к Евангелию от Иоанна, где говорится о первом пришествии Христа, Который был не узнан и не принят своими: «. Мир Его не познал. Пришёл к своим, и свои Его не приняли» (Ин 1: 10-11). Об отвержении Мессии говорится также в пророчестве Исаии: «Он был презрен и умалён пред людьми, муж скорбей и изведавший болезни, и мы отвращали от Него лицо своё; Он был презираем, и мы ни во что ставили Его. Но Он взял на Себя наши немощи, и понёс наши болезни; а мы думали, что Он был поражаем, наказуем и уничижён Богом» (Ис 53: 3-4). Оборот вошёл в русский язык в церковнославянском варианте. Своя — форма мн. ч., познаша — форма 3 л. мн. ч. аориста (прошедшего времени) от глагола познати.

В другом изречении, приведённом у В. И. Даля, объединяются два фразеологизма, из которых только первый имеет отношение к Библии: хоть Лазаря пой, хоть волком вой [Даль, 1, 1993: 275]. Первая часть данного оборота связана с БФ петь Лазаря — 'прикидываясь несчастным, стараясь разжалобить кого-либо, плакаться, жаловаться на свою судьбу, участь'. Вторая часть выражает отчаяние, бессилие, невозможность что-либо предпринять, чтобы выйти из затруднительного, тяжёлого или безвыходного положения. Объединение двух этих оборотов повторяющимся союзом хоть усиливает в семантике изречения компонент 'безысходность'.

Библейские пословицы и поговорки имеют, как правило, назидательное, нравственно-дидактическое содержание. Однако русский народ, как отмечает В. И. Даль в своём «Напутном слове», нередко переделывает известные обороты,

переиначивает их, причём делает это весьма выразительно. Напр.: Где Господь пшеницу сеет, там чёрт — плевелы [Там же: 229] — 'среди хорошего, полезного появляется и плохое, вредное; в жизни добро и зло переплетены'. Ср.: отделять плевелы от пшеницы — 'отделять вредное от полезного, плохое от хорошего' [Ашукины 1955: 405-406]. Дающего рука не отболит, берущего не отсохнет — 'ни дающему, ни берущему ничто плохое не грозит'; ср.: Рука дающего не оскудевает / не оскудеет — 'к человеку щедрому судьба благосклонна, и ему воздастся сторицею' [Николаюк 1998: 362].

Неистребимая в народе склонность к юмору, шутке приводит к созданию на основе библейских изречений новых оборотов, метких и хлёстких. При этом в первой части выражения используется известная библейская цитата, которая совершенно неожиданно заканчивается словами, не имеющими никакого отношения к Библии. Возникает комический эффект на основе стилистического приёма обманутого ожидания. Напр.: Помни день субботний: иди в баню [Даль, 1, 1956: 45]. Ср. с библейской заповедью: «Помни день субботний, чтобы святить его» (Исх 20: 8); Уклонися от зла, да купи козла [Там же, 2: 131]. Ср. с наставлением апостола Петра: «Уклоняйся от зла и делай добро» (1 Пет 3: 11).

Зачастую выражения из Священного Писания, звучащие в оригинале возвышенно, русский народ превращал в разговорные или даже в разговорно-просторечные. Напр.: Милостыню подавай, а кому — не знай [Там же, 3: 156]. Ср. со словами Иисуса в Нагорной проповеди: «У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая, чтобы милостыня твоя была втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно» (Мф 6: 3-4); Постись духом, а не брюхом! Начал духом, а кончил брюхом [Даль, 1, 1956: 503]. Ср. с библейским текстом: «Так ли вы несмысленны, что, начав духом, теперь оканчиваете плотью?» (Гал 3: 3).

Третью группу БФ из сборника В. И. Даля составляют безэквивалентные изречения, которым нет аналогов в литературном языке, однако они непосредственно связаны с Библией, о чём свидетельствуют те или иные компоненты, указывающие на определённые библейские образы и сюжеты.

Можно сказать, что именно эти библейские обороты являются по-настоящему русскими, возникшими на русской национальной почве. Именно в них проявляется сочный народный юмор, а порой и жёсткий сарказм. Напр.: Кто ест лук, того Бог избавит вечных мук [Даль, 2, 1956: 273]; Ирод клянётся, Иуда лобзает, да им веры неймут [Даль, 3, 1993: 10]; Симова кость святая, Афетова белая, Хамова чёрная [Там же: 148]; На осину тебя! Чтоб тебя на осину! Ладило б тебя на осину (осина — проклятое дерево, на нём Иуда удавился) [Там же: 213]; По бороде — Аврам, по делам — Хам [Даль, 1, 1956: 447].

Одним из доказательств принадлежности фразеологических оборотов с библейской тематикой к собственно русской национальной культуре является частое использование в них рифмы как исключительно национального идиоматического (т. е. своеобразного, непереводимого) средства образности и художественной выразительности. К вышеприведённым примерам добавим ещё несколько: Что дом, то содом; что двор, то гомор; что улица, то блудница (о раскольниках) [Там же: 80]; Сим молитву деет, Хам пшеницу сеет, Афет власть имеет, смерть

всем владеет [Даль, 3, 1956: 148]; Давид молится да плачет, а Саул веселится и скачет [Даль, 2, 1956: 274].

Довольно много подобных изречений связано с образами Адама и Евы. Напр.: Адамовы лета с начала света [Там же: 77]; Ева прельстила(сь) древом, простонала чревом; Адам грех сотворил — рай затворил; Ева Адама прельстила, весь род потопила [Даль, 1, 1956: 404]; От нашего ребра нам не ждать добра [Даль, 2, 1956: 67]. Так говорят мужчины о женщинах; а просматриваемая здесь аллегория основана на библейской легенде о том, что первая женщина на земле была сотворена Богом из ребра первого человека — Адама. Оценка результата данного события звучит остроумно, хотя и обидно. Впрочем, о том же самом «ребре» идёт речь в известном всем обороте Седина в бороду (в голову) — бес в ребро ('о пожилом мужчине, который начинает интересоваться женщинами' (см. [Жуков 1991: 294]).

Анализ БФ в словарях В. И. Даля показывает, насколько глубоко знал русский народ тексты Священного Писания и как творчески их осмысливал и использо-

Интересно, что библейские мотивы присутствуют даже в таком развлекательном фольклорном жанре, как загадка. Объектом загадки могли быть как неодушевлённые предметы, так и животные и люди. Напр.:

Неодушевлённые предметы: - Без начала, без конца, а не Бог. Кольцо. [Даль, 2, 1956: 150]. Ср. в Библии: «Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, говорит Го -сподь, Который есть и был и грядёт Вседержитель» (Откр 1: 8).

Животные: - Родился, не крестился; умер, не спасся, а Христа носил Осёл [Даль, 2, 1956: 695]. Ср. в Библии: «На другой день множество народа, пришедшего на праздник, услышавши, что Иисус идёт в Иерусалим, взяли пальмовые ветви, вышли навстречу Ему и восклицали: осанна! благословен грядущий во имя Господне, Царь Израилев! Иисус же, найдя молодого осла, сел на него, как написано: "Не бойся, дщерь Сионова! се, Царь твой грядёт, сидя на молодом осле"» (Ин 12: 12-15).

Люди: - Родился, не крестился, а умер и не живёт. Лотова жена [Даль, 2, 1956: 191]. Ср. в Библии: «И пролил Господь на Содом и Гоморру дождём серу и огонь от Господа с неба, и ниспроверг города сии, и всю окрестность сию, и всех жителей городов сих, и произрастения земли. Жена же Лотова оглянулась позади его, и стала соляным столбом» (Быт 19: 24-26).

Загадка может относиться только к одному объекту или одновременно к нескольким: Не родился, а помер (Адам); родился, а не помирал (Илия); помер, не погнил (Лотова жена) [Даль, 3, 1956: 273], либо иметь более одного варианта ответа: Не родился, а умер (Адам или Ева) [Даль, 4, 1956: 9], что создаёт дополнительные трудности в разгадывании.

В загадках, как и в пословицах и поговорках, фраза обычно ритмически организована и может быть оформлена рифмами: Помер Адам — ни Богу, ни нам, ни душа на небо, ни кости в землю. Разбитый горшок [Даль, 1, 1956: 5]. При этом для рифмовки широко используются глагольные окончания: Стучит, бренчит, вертится, страху Божьего не боится. Мельница [Даль, 1, 1956: 134].

Итак, лексикографические труды В. И. Даля помогли нам приоткрыть богатый мир русского фольклора, связанного с библейской тематикой. Как видим, религи-

озной стороне жизни русского народа не были чужды ни юмор, ни остроумие, ни глубина проникновения в самую суть библейской мудрости.

Конечно, большинство из приведённых здесь выражений не являются общеупотребительными, а относятся к территориальным диалектам, однако прекрасно уже то, что В. И. Даль сохранил для нас эти драгоценные жемчужины народного творчества.

ЛИТЕРАТУРА

Ашукин Н. С., Ашукина М. Г. Крылатые слова. Литературные цитаты. Образные выражения. — М.: Гос. изд-во худож. лит., 1955. — 667 с.

Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета. Канонические. — Изд. 2-е. — М.: СЕП: СМИ, 1988. — 1500 с.

Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. — М.: О-во любителей рос. словесности, учреждённое при Императ. Москов. ун-те, 1863-1866.

Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. — 2-е изд., испр. и доп. — СПб.; М.: Изд. книгопродавца-типографа М. О. Вольфа, 1880-1882. — Репр. изд. — М.: Гос. изд-во иностр. и нац. слов., 1956.

Даль В. И. Пословицы русского народа: в 3 т. — М.: Рус. кн., 1993.

Николаюк Н. Г. Библейское слово в нашей речи: словарь-справочник. — СПб.: Светлячок, 1998. — 448 с.

BIBLICAL SET PHRASES IN LEXICOGRAPHIC WORKS OF V. I. DAL

K. N. Dubrovina

The article deals with the biblical expressions collected in the dictionaries by V. I. Dal. The article considers both predicative biblical phrases (proverbs and sayings) and nominative biblical expressions. The article describes genre originality of the biblical phrases that are closely connected with the Russian folklore and compares them with the codified set phrases of the Russian literary language.

Key words: biblical phrases, dictionaries by V. I. Dal, proverbs, Russian folklore, proverbs, sayings, riddles, set phrases of the Russian literary language.

© 2011

Е. Р. Ратушная

ФРАЗЕОЛОГИЗМЫ БИБЛЕЙСКОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ КАК ОБЪЕКТ СОВРЕМЕННОЙ РУССКОЙ ФРАЗЕОГРАФИИ

В статье проанализированы особенности отражения фразеологических единиц библейского происхождения в современных фразеологических словарях русского языка. Показана тенденция к более детальной и содержательной фиксации данных единиц, включающей культурно-исторические и энциклопедические сведения о каждом фразеологизме.

Ключевые слова: фразеологизм, библеизм, фразеологический словарь, фразеография.

Фразеологизмы, восходящие к библейским текстам, в русском языке занимают очень важное место по своей лингвистической и историко-культурной значимости. Как отмечает С. Г. Шулежкова, «библия, одна из самых известных книг земли, "напитала" языки христианских народов множеством идиом, афоризмов, образных устойчивых выражений. Нет, пожалуй, такого свойства человеческого характера, такой сферы отношений, житейских коллизий, общественных и природных явлений, которые нельзя было бы охарактеризовать с помощью библеиз-мов» [Шулежкова 2002: 48].

Фразеологизмы библейского происхождения, которые постоянно находятся в поле зрения филологов, получили широкое отражение в многочисленных фразеологических словарях и справочниках. Так, по подсчётам лингвистов, в словаре М. И. Михельсона представлено более 300 библейских крылатых единиц; в справочнике Н.С. и М. Г. Ашукиных отражено свыше 200 библейских выражений; Н. С. Горбачёв в книге «Библейские афоризмы» зафиксировал около 700 библеиз-мов [Шулежкова 2002: 49].

Фразеология библейского происхождения является постоянным объектом современной русской фразеографии. Созданы специальные словари, посвящён-ные библейским словам и выражениям (см. [Мокиенко 2007]; [Грановская 2003] и др.). Особый интерес для лингвистов представляет специфика отражения библейских фразеологизмов в словарях, дающих разностороннюю характеристику фразеологического фонда русского языка, в котором библеизмы занимают значительное место.

Во фразеологических словарях общего типа, представляющих многоаспектное описание фразеологического состава русского языка, одним из компонентов словарной статьи является этимологический комментарий, в частности, дающий краткую информацию о библейских мифах, притчах и легендах, послуживших источником возникновения фразеологических единиц. Напр.: запретный плод — «что-либо заманчивое, желанное, но недозволенное, запрещённое <...> Из библейского мифа о древе познания добра и зла, плоды которого бог запретил есть Адаму и Еве» [Молотков 1967: 324].

Подробная дифференциация источников появления библейских фразеологизмов даётся в «Большом словаре крылатых слов русского языка» (далее БСКС),

Ратушная Екатерина Радиогеловна — доктор филологических наук, профессор кафедры русского языка Курганского государственного университета. E-mail: [email protected]

в котором приводятся ссылки на библейские тексты, послужившие основой фразеологических единиц: Книга Пророка Аввакума, Первая книга Моисеева, Книга Пророка Даниила и другие. В структуру словарной статьи включены стилистические пометы, этимологический комментарий и иллюстративный материал. Напр., как указано в БСКС, фразеологизм египетская тьма ('совершенный мрак') сформировался на основе библейского предания об одном из чудес, совершённых Моисеем: «Моисей простер руку свою к небу, и была густая тьма по всей земле Египетской три дня» (Вторая Книга Моисеева, Исход, Ветхий Завет) (см. [БСКС 2000: 154]).

Библейские фразеологизмы получили широкое отражение в историко-этимо-логическом справочнике «Словарь русской фразеологии» под ред. В. М. Мокиен-ко, авторы которого ставят задачу «раскрыть общекультурный фон русской фразеологии путём историко-этимологического комментирования» [Бирих, Мокиенко, Степанова 2001: 6]. Высокая лингвистическая ценность данного словаря обусловлена тем, что толкование этимологии каждого фразеологизма сопровождается точными библиографическими справками, указывающими на источник той или иной версии его происхождения.

Напр., происхождение фразеологизма на седьмом небе быть ('испытывать большую радость, счастье, блаженство') по-разному трактуется учёными. В «Словаре русской фразеологии» [Бирих, Мокиенко, Степанова 2001: 399-400] приводятся четыре версии. Согласно первой точке зрения, он связан с древними представлениями об устройстве мира, описанными Аристотелем в сочинении «О небе.» (см. [Овсянников 1933: 160]; [Уразов 1956: 52]; [Булатов 1958: 88]). По второй версии, «выражение восходит к Библии, где встречаются различные названия неба. Это представление перешло в Коран, где упоминается о семи небесах» ([Михельсон 1994: 616-617]; [Займовский 1930: 57]). По мнению Э. Вар-таньяна, фразеологизм связан с представлением о небе как о семи вращающихся хрустальных сферах-небесах; на верхней сфере находился рай [Вартаньян 1973: 152]. Четвёртая версия предполагает, что этот фразеологизм восходит к Талмуду или Корану [Уолш, Берков 1984: 130].

Подробная семантико-культурологическая информация о библейских фразеологизмах представлена в «Большом фразеологическом словаре русского языка» под ред. В. Н. Телии. О значимости библейской фразеологии в данном словаре свидетельствует подробный перечень сокращений названий библейских книг, явившихся источниками фразеологизмов (в порядке их следования в Библии): Ветхий Завет (Бытие, Исход, Левит, Числа, Второзаконие, Псалтирь и другие); Новый Завет и Соборные послания Апостолов (Послание Иакова, Первое послание Петра, Послания апостола Павла и другие) (см. [Телия 2006: 21]).

В структуру словарной статьи включены три основные части, дополняющие друг друга: 1) толкование — описание языкового значения, его соотнесённости с ситуацией и её участниками; 2) речевое употребление фразеологизма; 3) культурологический комментарий, в котором описываются культурные смыслы на основе соотнесения фразеологизма со сферой культуры как особой знаковой системы и выявляется образное основание «внутренней формы» фразеологизмов. В описании библейских фразеологизмов в лингвокультурологическом комментарии прослеживается связь образного основания фразеологизма (в целом или отдельных

его компонентов) с различными библейскими текстами — книгами Ветхого и Нового заветов.

Рассмотрим пример описания фразеологизма стереть (смести) с лица земли (кого, что). В первой части словарной статьи приводится указание на класс обозначаемых объектов, или денотатов, с которыми соотносится фразеологизм: «жестоко расправиться, погубить, уничтожить». Далее указываются условия (или пресуппозиция), необходимые для правильного употребления фразеологизма в речи; описывается типовая для значения фразеологизма ситуация, её возможные участники; даётся указание на мнение говорящего о морально-нравственных установках культуры, или культурных коннотациях, присущих данному фразеологизму: «Имеется в виду, что лицо или группа лиц (Х), государство (Ь), желая другому лицу или другой группе лиц (У) гибели, собирается истребить их, нанести им непоправимый вред, в т. ч. посредством полного разрушения населённых пунктов, городов или даже страны (2). Обычно говорится с угрозой». Затем следуют примеры текстовых реализаций фразеологизма стереть с лица земли, свидетельствующие о текстообразующих возможностях фразеологической единицы (далее — ФЕ). Третья часть словарной статьи представляет собой подробный культурологический комментарий, раскрывающий образную основу фразеологизма и его происхождение: «Образ фразеологизма восходит к тексту Библии: ''То Я истреблю Израиля с лица земли, которую Я дал ему, и храм, который Я освятил имени моему, отвергну от лица Моего...'' (3 Цар 9: 7)». По мнению авторов, в данном фразеологизме в целом отображается ветхозаветное представление о Божьем гневе и о следующем за ним наказании — каре Господней. Согласно установкам христианской культуры, судить и карать может только Бог. Данное мнение находит подтверждение в приведённых пословицах и поговорках: Кара Божеская — не людская; В неправде Бог карает; Карать да миловать — Богу да царю. Человеку же предписано не ставить себя на место Бога: «Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию. Ибо написано: "Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь"» (Рим 12: 18, 19) [Телия 2006: 672-673].

Большой научный интерес представляет толково-энциклопедический «Фразеологический словарь старославянского языка» (отв. ред. С. Г. Шулежкова), продолжающий традицию создания лексикографических работ, которые «совмещают в себе сведения из трёх сфер социальной жизни человека — языка, культуры и религии» [Крысин 2001: 63]. В словарную статью включены лингвистические сведения об устойчивых словесных комплексах (далее — УСК), иллюстративный материал, а также информация энциклопедического характера: словарь содержит «. сведения о событиях, легших в основу содержания старославянских текстов, о реалиях социально-экономической, политической, юридической, культурной и — прежде всего — религиозной жизни того времени, когда создавались эти тексты, а также факты из истории иудаизма и христианской церкви, имеющие прямое отношение к формированию семантики описываемых в словаре УСК» [Шулежкова 2011: 8]. Как отмечают составители словаря, большая часть входящих в него фразеологизмов восходит к Ветхому Завету, при этом «большинство библейских слов и выражений сохраняют уже имеющиеся переносные смыслы и приобретают новые, христианские» [Григорьев 2006: 16].

Описание многих библейских фразеологизмов включает культурологическую и / или этимологическую характеристику, которая позволяет рассматривать семантику и внутреннюю форму фразеологизмов в контексте внеязыковой действительности. Привёдем пример описания фразеологизма пройти сквозь огонь и воду — 'перенести в жизни много испытаний'. «Оборот восходит к библейским мотивам испытаний: "Мы вошли в огонь и воду, и ты вывел нас на свободу" (Псалтирь 65: 12). Испытание огнём и водой у многих народов является символом различных бедствий и страданий <.. .> В греческом языке известен фразеологизм пройти через огонь (и через ножи). Раньше всего этот оборот зафиксирован у Аристофана. Вариант, включающий компонент медные трубы, возник позднее. Он употребляется, помимо русского, лишь в белорусском и украинском языках, причём только с ХХ в. Согласно одной из версий, компонент медные трубы восходит к наименованию военных духовых инструментов и символизирует испытание славой...» [Шулежкова 2011: 297-298]. Далее приводятся в оригинале тексты, послужившие источником фразеологизма, и перечисляются лексикографические источники, фиксирующие данную единицу.

В заключение отметим, что высокая культурно-воспитательная и познавательная ценность фразеологизмов библейского происхождения обусловливает их фиксацию в различных школьных фразеологических словарях русского языка, включающих наиболее употребительные и частотные ФЕ, изучение которых способствует расширению кругозора учащихся, повышает их речевую культуру. В словарях такого типа обычно даётся лишь общее указание на библейское происхождение ФЕ, напр.: «Колосс на глиняных ногах. Книжн. Что-либо / кто-либо внешне величественное, но слабое по существу <. > Из библейского сказания о вавилонском царе Навуходоносоре, увидевшем во сне огромного металлического истукана на глиняных ногах, который был разрушен сорвавшимся со скалы и ударившим в его ноги камнем» [Жуков 1994: 167].

Таким образом, фразеологизмы библейского происхождения постоянно являются объектом русской фразеографии, что обусловлено их несомненной лингвистической, культурно-исторической и этической ценностью. Они фиксируются во фразеологических словарях различного типа, передающих многоаспектную исто-рико-лингвистическую информацию о семантике, этимологии, специфике речевого употребления фразеологизмов в соответствии с назначением и типом словаря. В современной фразеографии прослеживается тенденция к более точной и подробной фиксации библеизмов, отражению культурно-исторических и энциклопедических сведений, способствующих формированию более полных и глубоких представлений о фразеологизмах библейского происхождения в русском языке.

ЛИТЕРАТУРА

БСКС: Берков В.П., Мокиенко В.М., Шулежкова С.Г. Большой словарь крылатых слов русского языка. — М.: Рус. слов.: Астрель; ACT, 2000. — 623 с.

Бирих А. К., Мокиенко В. М., Степанова Л. И. Словарь русской фразеологии. Исто-рико-этимологический справочник / под ред. В. М. Мокиенко. — СПб.: Фолио-Пресс, 2001. — 704 с.

Булатов М. А. Крылатые слова. — М: Дет. лит., 1958. — 192 с.

Большой фразеологический словарь русского языка. Значение. Употребление. Культурологический комментарий / отв. ред. В. Н. Телия. — 2-е изд., стереотип. — М.: АСТ-ПРЕСС КН., 2006. — 784 с.

Вартаньян Э. А. Из жизни слов. — М.: Дет. лит., 1973. — 288 с.

Грановская Л. М. Словарь имён и крылатых выражений из Библии. — М.: Астрель: АСТ, 2003. — 288 с.

Григорьев А. В. Русская библейская фразеология в контексте культуры. — М.: Ин-дрик, 2006. — 360 с.

Жуков В. П., Жуков А. В. Школьный фразеологический словарь русского языка. — 3-е изд., перераб. — М.: Просвещение, 1994. — 431 с.

Займовский С. Г. Крылатое слово: Справочник цитаты и афоризма. — М.; Л.: Госиздат, 1930. — 493 с.

Крысин Л. П. Рецензия на кн.: Скляревская Г. Н. Словарь православной церковной культуры // Известия АН: Сер. лит. и яз. — Т. 60. — № 5. — 2001. — С. 63-65.

Михельсон М. И. Русская мысль и речь. Своё и чужое. Опыт русской фразеологии: Сборник образных слов и иносказаний: в 2 т. — М.: ТЕРРА, 1994.

Мокиенко В. М. Давайте говорить правильно! Словарь библейских крылатых выражений. — СПб.: Филол. фак. СПбГУ 2007. — 286 с.

Овсянников В. З. Литературная речь: Толковый словарь современной общелитературной фразеологии. — М: Мол. гвардия, 1933. — 362 с.

Уолш И. А., Берков В. П. Русско-английский словарь крылатых слов. — М.: Рус. яз., 1984. — 281 с.

Уразов И. Почему мы так говорим? Сер. 1. — М.: Правда, 1956. — 64 с.

Молотков: Фразеологический словарь русского языка / под ред. А. И. Молоткова. — М.: Сов. энцикл., 1967. — 542 с.

Фразеологический словарь старославянского языка: свыше 500 ед. / отв. ред. С. Г. Шулежкова. — М.: Флинта: Наука, 2011. — 424 с.

Шулежкова С. Г. Крылатые выражения русского языка, их источники и развитие. — М.: Азбуковник, 2001. — 288 с.

BIBLICAL SET PHRASES AS AN OBJECT OF PRESENT-DAY RUSSIAN

PHRASEOGRAPHY

Ye. R. Ratushnaya

The article analyzes features of biblical set phrases reflected in modern Russian phraseological dictionaries. It displays a tendency toward a more detailed and pithy rendering of biblical expressions together with their cultural, historical and encyclopedic data.

Key words: set phrases, biblical expression, phraseological dictionary, phraseography.

© 2011

О. А. Арапов

СОЗДАНИЕ СЛОВАРЯ ИДЕОГРАФИЧЕСКОГО ТИПА КАК ЭТАП В РЕКОНСТРУКЦИИ КОНЦЕПТОСФЕРЫ «МЕТАФИЗИЧЕСКИЙ

МИР»

Автор статьи, обосновывая необходимость использования лексикографических методов при реконструкции объёмных концептуальных структур (концептосфер, фрагментов картины мира), показывает, что создание словаря идеографического типа может стать этапом в реконструкции концептосферы «Метафизический мир», объективированной слов-ными и сверхсловными языковыми единицами.

Ключевые слова: идеографический словарь, концептосфера, метафизический мир, фольклорные духовные стихи.

Современная лингвистическая парадигма рассматривает язык не только как средство коммуникации между людьми, но и как когнитивный механизм, участвующий в создании, построении и структуризации картины мира отдельного индивида и языкового сообщества в целом. Исследование концептуальной картины мира через данные языка имеет богатый арсенал методов и методик. Однако порой он оказывается недостаточен. Поэтому одной из задач лингвистических исследований в рамках когнитивного подхода следует считать поиск путей утилизации лексикографических методов в практике реконструкции концептов и иных фрагментов языковой картины мира.

Одной из возможностей такого применения лексикографических методов следует считать создание словаря идеографического типа как этапа в реконструкции концептосферы «Метафизический мир». Отвечая на вопрос, в каких областях научной деятельности может найти применение идеографический словарь, лексикографы отмечают, что большое значение словарь данного типа имеет для исследования истории человеческих знаний об окружающем мире. «Если мы наложим друг на друга тематически организованную лексику одного и того же языка разных эпох, то нашим глазам откроется объективная картина движения человеческого познания. Мы увидим, как растёт одна тема и "сжимается" другая, как происходит переоценка ценностей внутри самих тем, как появляются и уходят в небытие слова и множество других любопытнейших и интереснейших фактов» [Морковкин 1970: 10].

Как известно, в основе концептуальной картины мира лежит информация двух видов: полученная сенсорным путем и полученная через знаковые системы (см. [Алефиренко 2005: 72; Рудакова 2004: 10]). Так как метафизический мир мыслится как невидимый, неслышимый, неосязаемый мир, то он не может быть познан сенсорным путем, непосредственно через органы чувств. То есть концептосфера «Метафизический мир» представляется структурой знания, которая не содержит информации, полученной через органы чувств; в её основу положена информация, получаемая индивидом через язык и культуру.

Арапов Олег Анатольевич — аспирант кафедры общего языкознания и истории языка Магнитогорского государственного университета. E-mail: [email protected]

Таким образом, реконструкция концептосферы «Метафизический мир», вербализованной в текстах разных эпох и репрезентированной различным языковым материалом, представляет особый интерес для лингвиста, ведущего исследования в рамках когнитивной парадигмы языкознания, ибо даёт шанс исследовать структуры знания, полностью овнешнённые в деятельности человека (в знаковых системах и культурных артефактах).

Этапом такой реконструкции может стать создание словаря идеографического типа, который отразит состав словных и сверхсловных языковых единиц, репрезентирующих концептосферу «Метафизический мир» в текстах различных эпох.

Концептосфера «Метафизический мир» в исследованных нами фольклорных духовных стихах XIX в. ([Бессонов 1861-1864]; [Варенцов 1860]; [Киреевский 1848]) вербализована 594 языковыми единицами словного и сверхсловного характера в 7099 употреблениях. Раздел идеографического словаря, включающий данные слова и УСК, будет иметь следующую структуру (схему):

Отдел Подотдел Группа Языковые единицы

Загробный мир Рай Наименования рая вышние небеса, прекрасный рай и др.

Вид райской награды радости неисповедимые, радость и веселие и др.

Пребывание души в раю с праведными жить, в раю ликовать и др.

Переход души в рай в рай взойти и др.

Ад Наименования ада ад, геенский огонь, злая мука и др.

Атрибуты адских мучений кипящая смола, негасимый огонь и др.

Состояние души в аду гореть в огне, мучиться вечно и др.

Переход души в ад изойти в ад и др.

Бог Наименования Бога Святая Троица Единая Троица и др.

Первая ипостась Святой Троицы Бог Саваоф, Владыка и др.

Вторая ипостась Святой Троицы Спас милостивый, Христос Царь небесный и др.

Третья ипостась Святой Троицы Святой Дух и др.

Действия Бога Действия Бога как правителя вселенной давать, повелеть, прогневаться, создать и др.

Действия Бога, направленные на праведников простить грехи, явить милость и др.

Действия Бога, направленные на грешников лишить царства небесного и др.

Действия Иисуса Христа во время пребывания на земле беседовать с учениками, принять вольное распятие и др.

Действия Бога во время Страшного суда дела судить, судить живых и мертвых и др.

Отдел Подотдел Группа Языковые единицы

Бог Антропоморфные черты Бога Телесные характеристики Бога Божие очи, Божий лик и др.

Личностные характеристики Бога Божие мысли, Господние думы, Божья милость и др.

Силы небесные Представитель ангельского чина Наименования ангелов ангел Божий, ангел милостивый и др.

Наименования архангелов архангел Гавриил, архангел Михаил и др.

Наименования серафимов шестокрылый серафим и др.

Наименования херувимов грозные херувимы, херувим и др.

Действия сил небесных Действия ангелов в Царстве Небесном ликовать, радоваться и др.

Действия ангелов как проводников душ при смерти человека вынуть душу, взять на небеса, свергнуть в ад и др.

Святые люди Наименования Богородицы Богородица, Дева Божья, Царица Небесная и др.

Деятели веры Алексей Божий человек и др.

Темные силы Наименования дьявола дьявол, сатана-враг и др.

Наименования Антихриста злой Антихрист враг и др.

Слуги дьявола бес, лукавый бес, нечистый дух и др.

Исходя из специфики идеографического словаря «Метафизический мир», мы считаем целесообразным включить в словарную статью следующие зоны: 1) инициальную, 2) семантическую, 3) культурологическую и (или) этимологическую; 4) иллюстративную.

Образец словарной статьи. Загробный мир -> Рай

-> Наименования рая рай — небо, место блаженства праведных душ.

Славянские народные представления о рае сложились под сильным влиянием христианства. Слово *га_), известное всем без исключения славянским языкам, по общему признанию этимологов, принадлежит к праславянскому лексическому фонду. Его иранское происхождение (авест. гау- м. «богатство, счастье», др.-инд. гау- «состояние, сокровище, богатство» [Фасмер, 3, 1987: 435]) в последнее время оспаривается в пользу родства с такими исконно славянскими словами, как рой, река, и изначальной семантической связи «с проточной водой, очевидно, образовывавшей преграду, которая отделяла рай от мира живых, по древним представлениям» [Славянские древности, 4, 2009: 397].

Согласно Библии рай — это определённое физическое (и даже географическое) пространство, а также основной принцип человеческого бытия — в един-

стве и гармонии с природой и Создателем [Дубровина 2010: 566]. Вместе с тем в Библии нет конкретного указания на рай как на место посмертного обитания праведных душ.

Рай как определённое физическое (географическое) пространство в православной традиции представлен тремя основными моделями [Славянские древности, 4, 2009: 397]:

1) рай — сад, воспетый в текстах Ветхого Завета;

2) рай — город, описанный в Апокалипсисе Новый Иерусалим;

3) рай — небо, небесный рай, охарактеризованный в неканонической литературе, апокрифических произведениях как надстроенные один над другим девять небесных ярусов.

Вынимали душеньку честно и хвально,

Честно и хвально в сахарны уста;

Да приняли душу на пелену,

Да вознесли же душу на небеса,

Да отдали душу к Богу в рай [Бессонов 1861: 57].

Создание словаря идеографического типа в качестве этапа при реконструкции концептосферы позволит лингвисту решить ряд задач:

1) систематизировать языковые единицы, объективирующие концептосферу;

2) описать значения языковых единиц для каждой из эпох;

3) проследить изменение семантической структуры языковых единиц;

4) через привлечение культурологических и этимологических сведений описать условия формирования значения языковых единиц.

Таким образом, являясь одним из этапов реконструкции фрагмента языковой картины мира, создание идеографического словаря «Метафизический мир», построенного на языковом материале различных веков, отразит состояние концеп-тосферы в каждой из эпох и позволит проследить развитие фрагмента «Метафизический мир» в русской концептосфере.

ЛИТЕРАТУРА

Алефиренко Н. Ф. Спорные проблемы семантики: моногр. — М.: Гнозис, 2005. — 326 с.

Бессонов П. А. Калеки перехожие: сб. стихов. — Ч. I., вып. 1-3. — М.: Тип. А. Семёна, 1861. — 830 с.

Бессонов П. А. Калеки перехожие: сб. стихов. — Ч. II., вып. 4. — М.: Тип. Бахметева, 1863. — 252 с.

Бессонов П. А. Калеки перехожие: сб. стихов. — Ч. II., вып. V. — М.: Тип. Лазаревского ин-та вост. языков, 1863. — 260 с.

Бессонов П. А. Калеки перехожие: сб. стихов. — Ч. II., вып. VI. — М.: Тип. Лазаревского ин-та вост. языков, 1864. — 328 с.

Варенцов В. Г. Сборник русских духовных стихов. — СПб.: Тип. товарищества «Обществ. польза», 1860. — 251 с.

Дубровина К. Н. Энциклопедический словарь библейских фразеологизмов. — М.: Флинта: Наука, 2010. — 808 с.

Киреевский П. В. Русские народные песни. Ч. 1. Русские народные стихи. — М.: Уни-версит. тип., 1848. — 84 с.

Морковкин В. В. Идеографические словари. — М.: МГУ, 1970. — 71 с. Рудакова А. В. Когнитология и когнитивная лингвистика. — Воронеж: Истоки, 2004. — 80 с.

Славянские древности: этнолингвистический словарь: в 5 т. / под общ. ред. Н. И. Толстого. — М.: Междунар. отношения, 1995-2009. — Т. 1-4.

Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: в 4 т. / пер. с нем. и доп. О. Н. Трубачева; под ред. Б. А. Ларина. — 2-е изд., стер. — М.: Прогресс, 1986-1987.

IDEOGRAPHIC DICTIONARY AS AN INTERMEDIATE PHASE OF RECONSTRUCTING CONCEPTUAL SPHERE "METAPHYSICAL WORLD"

O. A. Arapov

The author, substantiating the necessity of lexicographic methods in the course of reconstructing large conceptual structures (conceptual spheres, world-image fragments), shows that ideographic dictionary-compiling can become an intermediate phase of reconstructing conceptual sphere "Metaphysical world" objectified by complex and larger-than-the-word linguistic units.

Key words: ideographic dictionary, conceptual sphere, metaphysical world, folklore spiritual poetry.

© 2011

Д. А. Звездин

ЦЕРКОВНОСЛАВЯНСКАЯ ЛЕКСИКА И ФРАЗЕОЛОГИЯ ПРАВОСЛАВНОЙ ПРОПОВЕДИ: ЛЕКСИКОГРАФИЧЕСКИЙ АСПЕКТ (НА ПРИМЕРЕ «СЛОВ» АРХИМАНДРИТА КИРИЛЛА (ПАВЛОВА)

В статье рассматривается представленность церковнославянской лексики и фразеологии в православной проповеди, а также отражение этих фактов в современных толковых словарях. Имеющиеся словарные стилистические пометы часто должны быть переосмыслены в соответствии с самим фактом существования «церковно-религиозного» функционального стиля. Предлагается классификация богословских терминов, а также идеи новых лексикографических описаний в рамках религиозного дискурса.

Ключевые слова: проповедь, церковнославянская лексика, богословские термины, прецедентный текст, библейская метафора.

Важным «возрождённым» направлением в российской лингвистике конца XX века стало изучение живого языка Церкви. Значительным результатом ис-

Звездин Дмитрий Александрович — соискатель кафедры русского языка и методики преподавания русского языка Челябинского государственного педагогического университета. E-mail: [email protected]

следований в данной области стало выделение в составе функциональных стилей современного русского языка особого — церковно-религиозного стиля [Крылова 2006: 613]. В религиозном дискурсе одним из фундаментальных жанров, который, вместе с молитвой составляет, вероятно, его специфику [Шмелёв 2007: 613], является проповедь, или слово. Эта языковая сфера, как отмечают исследователи, обслуживается не церковнославянским, а современным русским языком [Крылова 2006: 613]. Утверждение, очевидно, нуждается в комментарии, т. к. оно справедливо в отношении синтаксиса и грамматики авторской части проповеди (т. е. проповеди, взятой вне церковнославянских цитат), но спорно в отношении лексики и фразеологии. Рассмотрим представленность церковнославянских лек-сико-фразеологических единиц в проповедях (27 текстов) архимандрита Кирилла (Павлова), известного современного проповедника, духовника Троице-Сергиевой Лавры [Архим. Кирилл 1999].

У проповедника встречается достаточно церковнославянских лексем, которые не отражены в современных толковых словарях, напр., похотение [Там же: 25, 114], врачевание; студный [Там же: 30]; в сретение 'навстречу' [Там же: 56, 60]; паче (союз) [Там же: 99]. Некоторые единицы описаны, и стилистические пометы соответствуют их статусу, напр., обретать [Там же: 79] — высок.; усугубить [Там же: 119] — книжн. [Ожегов 2007: 424, 824]; воистину [Архим. Кирилл 1999: 201] — высок. [Ожегов, Шведова 2003: 93]; сугубый = особый [Архим. Кирилл 1999: 102] даётся без помет [Ожегов 2007: 763]. Некоторые же факты должны, на наш взгляд, получить стилистическую переоценку. Так, глаголы (у) зреть [Архим. Кирилл 1999: 26, 97, 109, 182]; изрекать [Там же: 155], научать [Там же: 26] зафиксированы с пометами устар.; устар. и ирон.; устар. и просто-речн. [Ожегов, Шведова 2003: 233, 243, 397]; чадо — с пометами устар. и ирон.; отроковица [Архим. Кирилл 1999: 147] — устар.; весь = село [Там же: 199] — стар. [Ожегов 2007: 857, 468, 74] и др. Приведённые лексемы звучат в современной проповеди, которая приобретает всё более широкую аудиторию (коммуникация через СМИ, интернет). «Работающие» в рамках функционального стиля современного русского языка лексемы не могут быть «устаревшими», скорее, это средства «высокого стиля», учитывая их церковнославянский генезис.

Книжной в своих истоках является и богословская терминология, которая объективно усиливает церковнославянскую составляющую текста. Терминология используется и в проповеди архим. Кирилла. Представить её можно в составе разделов, соответствующих «школьным» аспектам единого, универсального по своей сути, богословского знания.

1. Термины историко-библейского характера (подробный словарь библейской терминологии [Библейская энциклопедия 1990]): избранный народ Божий (т. е. богоизбранный народ — иудейский. — Д.З.), патриархи, праотцы, иудейский Храм [Архим. Кирилл 1999: 35], Святая Святых [Там же: 93] и др.

2. Литургические (относящиеся к богослужению): отдание (отдание Преображения) [Там же: 92]; предпразднство, попразднство [Там же: 203], Благовещение [Там же: 125] и др.

3. Аскетические (относящиеся в широком смысле к области духовно — нравственного совершенствования человека): дерзновение (пред Богом) [Там же: 111]

срамословие [Там же: 130], Христа ради юродивый, мученик, праведник [Там же: 123]и др.

4. Догматические (понятия, относящиеся к вероучению Церкви): Воплощение Сына Божия [Там же: 132, 140]; посажена одесную Престола Божия (понятие «сидение одесную») [Там же: 199], спасение [Там же: 167] как «освобождение от греха, зла и смерти через искупительную жертву Христа» [Скляревская 2000: 237], промысл Божий [Архим. Кирилл 1999: 173].

Лексика таких терминологических разделов — это потенциальный материал для специализированных словарей, подобных словарю агиографических терминов В. М. Живова [Живов 1992]. Целостные описания православно-христианской терминологии предпринимались как до революции [ППБЭС], так и в наше время — в фундаментальных [Энциклопедия «Православие» http] и популярных энциклопедиях. Обстоятельным современным опытом описания лексики православия как составной части современного русского языка стал «Словарь православной церковной культуры» Г. Н. Скляревской [Скляревская 2000: 4], в котором зафиксированы многие лексемы, отнесённые нами к богословским терминам. В словаре при этом есть уникальные для толковых словарей элементы, напр., ряд статей посвящён персоналиям (святых, российских патриархов).

В проповеди архим. Кирилла встречаются и библеизмы — устойчивые выражения и цитаты, связанные с образами и притчами Библии. В отличие от библейских терминов, образы, имена Священного Писания в обиходном языке приобретают обобщающий, нарицательный характер, а устойчивые выражения из Библии — «крылатость».

В проповеди библейская крылатика сохраняет значительную связь с первоисточником в смысловом и стилистическом отношении, тогда как у единиц общеязыковой крылатики могут появляться стилистические оттенки, нехарактерные для религиозного дискурса. Устойчивое выражение мерзость запустения [Архим. Кирилл 1999: 35], к примеру, в толковом словаре [Ожегов, Шведова 2003: 351] зафиксировано с пометой устар. и ирон. Из библейских крылатых слов у архим. Кирилла встречаем юдоль плача [СБКСиВ 2000: 76]: Не даром и называется она [Земная жизнь] так часто юдолию плача и сетования [Архим. Кирилл 1999: 70]; сей мир: скоропреходящие блага сего мира [Там же: 57] (вероятно, происходит из Евангелия от Иоанна (9: 39): на суд пришел Я в мир сей [Библия 2001: 841]); тесный — пространный (широкий) путь / идти тесным — пространным (широким) путём; жизнь вечная: Будем идти тесным, узким путём, приводящим к жизни вечной [Архим. Кирилл 1999: 63, 53 и 167] (Из Евангелия от Матфея (7: 13) [Библия 2001: 758]).

В дискурсе проповеди активно используются сравнения и метафоры Священного Писания и в целом церковного Предания. Приведём примеры из проповедей архим. Кирилла, указывая их вероятные источники. Врата смертные — образ из 9 псалма [Библия 2001: 471]; видеть истление [Архим. Кирилл 1999: 60, 92] — встречается в 15 псалме: ... душа Его не оставлена во аде и плоть Его не увидела истления [Библия 2001: 473]; вкусить смерть — в Евангелии от Луки (9: 27): ... которые не вкусят смерти, как уже увидят Царство Божие [Библия 2001: 811]; очи сердечные [Архим. Кирилл 1999: 196] — из Послания св. апостола Павла к Ефесянам (1: 18): просветил очи сердца вашего [Библия 2001: 933]; жало смер-

ти [Архим. Кирилл 1999: 56], облечься в нетление [Там же: 158] — из I послания к Коринфянам св. апостола Павла (15: 54-55): Смерть! где твоё жало?; Когда же тленное сие облечётся в нетление и смертное сие облечётся в бессмертие... [Библия 2001: 920]; венец славы [Архим. Кирилл 1999: 95] — встречается в 3 песни канона 4 гласа: Твоя песнословцы Богородице <... > венцев славы сподоби; чертог славы [Там же: 199] — в молитве св. Василия Великого: в божественный чертог славы его совнидем [Православный молитвослов 1994: 13]; очи веры [Архим. Кирилл 1999: 173] — встречается в 28 Беседе на Книгу Бытия св. Златоуста: ... имея у себя <... > очи веры, постоянно устремляет ум свой к небесным предметам. Насколько нам известно, эти образные выражения, активно работающие в религиозном дискурсе, не имеют лексикографического описания.

Значительное количество метафор, сравнений, олицетворений возникает в проповеди в связи с номинацией Бога, Богородицы. Божия Матерь — это стена нерушимая, радость всем скорбящим [Там же: 8], надежда ненадёжных(ым) [Там же: 8, 194]. Приведённые номинации заимствованы из акафистной литературы, относящейся к чудотворным иконам Божией Матери («Стена нерушимая, Всех скорбящих радость»). Названия известных чудотворных икон Богородицы зафиксированы в словаре Н. Г. Скляревской, однако в целом весьма обширный раздел лексики «номинация Богородицы» исчерпывающего лексикографического обобщения не имеет. В проповеди же архим. Кирилла наименований Богородицы множество: Виновница (=Причина) нашего спасения [Архим. Кирилл 1999: 76] / нашей радости [Там же: 191]; Богоотроковица [Там же: 95]; Благаго Царя Благая Мати [Там же: 174]; Препрославленная Дева Мария [Там же: 96]; Всемощная и скорейшая всех Помощница иХодатаица [Там же: 105], Ходатай пред Богом [Там же: 190]; Преблагословенная Дева Богородица [Там же: 105]; Честнейшая Херумвимов [Там же: 156]; Всесильная Заступница и Помощница [Там же: 156]; Жена [Там же: 172]; Дева, Матерь Искупителя, Утренняя Звезда, Матерь рода христианского [Там же: 173] и др. Многими единицами представлен раздел «номинация Христа», также лексикографически не описанный. Возлюбленный Сын [Бога Отца] [Там же: 94]; Чаяние языков [Там же: 172], Отец будущаго века; не-заходимое Солнце правды [Там же: 96, 188, 189]; Подвигоположник, Крестоносец, Законоучитель [Там же: 103]; БогомладенецХристос [Там же: 157]. Интерес представляют и этимология, и словообразование, и проблема «самобытности-прецедентности» этих номинаций.

Заметным элементом в проповеди архим. Кирилла оказываются особые мини-цитаты — лексико-синтаксические образования, удобные «словесные формулы» для выражения собственных мыслей и чувств, имеющие прецедентный характер. Приводя примеры из проповедей, вновь указываем их вероятные источники: [Богоматерь] помнит страну плача и рыдания землю [Там же: 7] (Плачу и рыдаю, егда помышляю смерть... — Стихира самогласна, глас 8 (на отпевании) [Требник 2000: 250]); достойно и праведно святая церковь немолчными гласы величает Матерь Божию [Архим. Кирилл 1999: 105] (Достойно и праведно — начало литургической молитвы; немолчными гласы — выражение, распространённое в акафистной литературе); «Да не одолеет моя злоба Твоей неизреченной благости», — воскликнул грешник [Там же: 14] (Молитва св. Иоанна Дамаски-на: ... Да не одолеет моя злоба Твоей неизглаголанней благости и милосердия

[Православный молитвослов 1994: 51]); Матерью <...> рода христианского [Архим. Кирилл 1999: 173] (Тропарь в чине водосвятного молебна «Милосердия двери.»: ... ты бо еси спасение рода христианского [Требник 2000: 330]); своими молитвами сохраняя нас от всякого зла (молитва Ангелу-хранителю: ... ты мя днесь просвети и от всякого зла сохрани...); рождённому нашего ради спасения Богомладенцу Христу... [Архим. Кирилл 1999: 157] (Символ веры: ... нас ради человек и нашего ради спасения... [Православный молитвослов 1994: 9]); ... получать от неё великие милости [Архим. Кирилл 1999: 87] (Прошение на Сугубой ектении: ожидающих от Тебе великия и богатыя милости...); ... явилось не только утешением для них, но и радостью всему миру... (Воскресная песнь по Евангелии, глас 6: . се бо прииде крестом радость всему миру [Православный молитвослов 1994: 66]); мы находимся под всесильным Её покровом и заступлением [Архим. Кирилл 1999: 105], ... приклоняет милосердие Сына своего и Бога нашего... [Там же: 106] (Песнопение «Марие, Дево чистая.»: ... немощным покров и заступнице <...> приклони ко мне милосердие Божественного Сына...); ... великие щедроты и милости, оказанные нам и всему роду человеческому... [Там же: 150] (Священнический возглас на ектении в конце утрени: Милостью и щедротами и человеколюбием...); ... (не) ходит в Боге... [Там же: 133] (У пророка Михея (6: 8): ... ходить пред Богом твоим... [Библия 2001: 732]); могла ли Она не радоваться радостью велией о Господе [Архим. Кирилл 1999: 155] (Припев праздника на 9-й песне канона в Благовещение: Благовествуй земле радость велию, хвалите Небеса Божию славу...). Возможно, что эти мини-цитаты в речи гомилета — следствие многолетней жизни «в лоне» книжной церковной культуры, результат «вживания» в текст молитвы, когда слова её становятся «своими».

Таким образом, даже обзорное рассмотрение текстов проповедей архим. Кирилла (Павлова) свидетельствует о значительной доле в них церковнославянских, книжных элементов, среди которых есть церковнославянизмы, воспринимающиеся вне Церкви как архаизмы, богословская терминология, библейские крылатые фразы, метафоры, восходящие к Библии и в целом к текстам церковного Предания, церковнославянские мини-цитаты.

Наши частные наблюдения стали поводом для некоторых общих выводов. Толковые словари должны учитывать полную функционально-стилевую парадигму языка и для лексем и устойчивых сочетаний церковно-религиозного стиля (важным жанром в нём является церковная проповедь) разрабатывать соответствующие стилистические пометы, в том числе и для тех лексем и устойчивых сочетаний, которые «нецерковным ухом» воспринимаются как устаревшие. Для этого необходимо подробно, на большом фактическом материале изучать лексико-фра-зеологический состав проповеди. Предложенная нами классификация богословской терминологии могла бы послужить основой для создания специализированных словарей. Важными в лексикографическом отношении нам представляются также идеи создания словаря библейских метафор, лексикографических описаний обширных разделов в религиозном дискурсе, связанных с номинацией Христа и Богоматери.

ЛИТЕРАТУРА

Архимандрит Кирилл (Павлов). Похвала Божией Матери. Проповеди. — М.: Изд-во моск. подворья Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 1999. — 204 с.

Библейская энциклопедия / труд и издание Архим. Никифора (репр. изд.). — Свято-Троице-Сергиева Лавра, 1990. — 902 с.

Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета. — М.: Рос. Библ. о-во, 1995. — 1372 с.

Живов В. М. Святость. Краткий словарь агиографический терминов. [Электронный ресурс]. URL: http://www.wco.ru/biblio/books/zhivov1/Main.htm (дата обращения: 18.01.2011).

Крылова О. А. Церковно-религиозный стиль // Стилистический энциклопедический словарь русского языка. — М.: Флинта: Наука, 2006. — С. 612-616.

Ожегов С. И. Словарь русского языка. — М.: Оникс: Мир и Образование, 2007. — 973 с.

Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка. — М.: Азбуковник, 2003. — 940 с.

ППБЭС: Полный православный богословский энциклопедический словарь: в 2 т. — СПб.: Изд-во П. П. Сойкина, б. г.

Православный молитвослов. — М.: Изд-во Москов. Патриархии, 1994. — 384 с.

Скляревская Н. Г. Словарь православной церковной культуры. — СПб: Наука, 2000. — 278 с.

СБКСиВ: Словарь библейских крылатых слов и выражений / сост. Г. А. Иоффе. — СПб: Петербург XXI в., 2000. — 478 с.

Требник. — М.: Сретенский монастырь, 2000. — 655 с.

Фразеологический словарь старославянского языка: св. 500 ед. / Науч.-исслед. сло-вар. лаб. МаГУ; отв. ред. С. Г. Шулежкова. — М.: Флинта: Наука, 2010. — 424 с.

Шмелёв А. Д. Языковые особенности различных видов религиозного дискурса // Язык в движении. К 70-летию Л. П. Крысина / отв. ред. Е. А. Земская, М. Л. Каленчук. — М.: Яз. слав. культуры, 2007. — С. 612-621.

Энциклопедия Православие. [Электронный ресурс]. URL: http://www.pravenc.ru/ (дата обращения: 18.01.2011).

LEXICOGRAPHIC ASPECT OF OLD CHURCH SLAVONIC VOCABULARY AND PHRASEOLOGY IN ORTHODOX PREACHING (BASED ON ARCHIMANDRITE

KIRILL'S SERMONS)

D. A. Zvezdin

The article deals with Old Church Slavonic vocabulary and phraseology in orthodox sermons and in contemporary explanatory dictionaries. Stylistic labels in dictionaries must be reinterpreted in line with church (religious) functional style. The author comes up with classification of theological terms and some ideas for new lexicographic descriptions within the framework of theological discourse.

Key words: sermon, Old Church Slavonic vocabulary, theological terms, precedent text, biblical metaphor.

© 2011

М. Е. Локтева

ДРЕВНЕРУССКИЕ НАИМЕНОВАНИЯ БОГОРОДИЦЫ (НА МАТЕРИАЛЕ «СЛОВАРЯ ДРЕВНЕРУССКОГО ЯЗЫКА Х1-Х1У ВВ.» И «МАТЕРИАЛОВ ДЛЯ СЛОВАРЯ ДРЕВНЕРУССКОГО ЯЗЫКА»

И. И. СРЕЗНЕВСКОГО)

Древнерусские наименования Богородицы представляют группу лексики, отражающую начальный этап становления русского языкового и культурного христианского сознания. Опираясь на данные исторических словарей, можно составить целостное представление о Богородице в древнерусских письменных памятниках Х1-Х1У вв. с догматической точки зрения, а также с позиции признака, значимого для организации человеческого бытия. Подобное описание может служить материалом для исторического лингвокультуро-логического словаря русских агиоантропонимов.

Ключевые слова: древнерусские наименования Богородицы, лексико-семантическая группа.

Формирование письменной традиции, распространение книжности и образования на Руси изначально было продиктовано христианской миссией, имело «ка-техитический характер» [Живов 2002: 81]. Поэтому лексика, предназначенная для именования Богородицы, встречается в достаточно широком круге памятников и является одним из определяющих компонентов видения мира человеком эпохи Древней Руси. Ретроспективный взгляд на специфику подобной лексики актуален, т. к. она отражает начальный этап становления русского языкового и культурного христианского сознания.

Цель статьи — на основе данных «Словаря древнерусского языка (XI-XIV вв.)» и «Материалов для словаря древнерусского языка» И. И. Срезневского проследить особенности представления об образе Богородицы в древнерусском языке как начальном этапе формирования современного русского языка, определить значение этого образа в системе религиозных и бытовых ценностей, отражённых в литературных памятниках Х1-Х1У вв. Эмпирическая база исследования представлена 23 лексемами.

Отдельного внимания заслуживает лексема с наиболее общим и ёмким значением когородицл, связанная с основным догматом о Деве Марии, через которую воплощается «ипостасное единство Сына Божия, соделавшегося Сыном Человеческим» [Лосский 2001: 156].

Лексема возникла на славянской почве при переводе текстов Священного Писания на старославянский язык, соответствует греч. ©еотоко^, употребляется в древнерусских текстах более 1 000 раз. Анализ морфемного состава лексемы показывает, что она отражает идею признания догмата о рождении Марией воплотившегося Бога, а не человека, сделавшегося Богом. Этот принципиальный посту-

Локтева Марина Евгеньевна — преподаватель кафедры общего и сравнительного языкознания факультета филологии и журналистики Южного федерального университета. E-mail: marinalokteva@ yandex.ru

лат был принят с началом распространения христианства на Руси и исповедуется современной православной церковью [Ржаницын 2001: 21].

Лексема когородицл многократно используется для непосредственного именования Девы Марии, а также в связи с упоминанием церквей, монастырей, построенных во славу Божьей Матери, праздников или икон в её честь (метонимический перенос значения): тъгдл създл ст^и кци црквь ГА ХШ-Х1У, 255г; Помани г(с)и создлвши(х) хрлмъ престы кцл. Канон XIV, 9 об. (приписка); и приде въ днь сукотьныи. и кше же и канона стыя кца СкБГXII, 22а; почл Ходити Микулицл со стою Бцею. в ризлхъ по городу ЛИ ок. 1425, 209 (1175) [СДЯ Х1-Х1У, 1, 1988: 266-267]. Это свидетельствует о несомненном почитании образа Божьей Матери.

Все остальные наименования Богородицы можно разделить на несколько лек-сико-семантических групп. При этом часть наименований приближается по своему значению к лексеме когородицл (когомлти, млти и т. п.), другие же называют какую-либо её специфическую функцию (помощьницл, изц^лительницл и т. п.). Дальнейшее деление наименований Девы Марии связано с их разграничением в зависимости от качеств, либо имеющих сугубо догматическую значимость, либо характеризующих Богородицу как покровительницу человечества.

I. Наименования Богородицы с точки зрения ключевых христианских догматов (качества изначально регламентированы христианским учением):

1) предназначенная, чтобы родить, или родившая Бога Слово по плоти:

а) со словообразовательным компонентом бог- (обозначают только Богородицу): когомлти, когомлтерьницл;

б) без словообразовательного компонента бог-: д^вл, д^вицл, нев^стл, млти, родительницл (имеют значение 'Богородица' наряду со значением 'земная женщина, обладающая определённым качеством'; ср. также с аналогичными ст.-сл. д^вл, д^вля, нев^стл, млти, родительницл — по отношению к Богородице, но д^вицл 'девушка, девственница' — по отношению к женщине); приснод^вл, приснод^вля, подъимьницл 'та, кто принимает кого-л. (о Богородице)' (обозначают только Богородицу);

2) с точки зрения её места в небесной иерархии: ц^слрицл, прлвительницл, владычица, госпождл, госпожл.

II. Наименования Богородицы как покровительницы человечества (качества определяются сложившимся религиозным представлением древнерусского человека об образе Девы Марии): мужелюкицл 'человеколюбица', молитвьницл 'та, кто молится, богомолица', нудительницл 'настойчивая, усердная просительница', злступьницл 'заступница, защитница', изходлтлицл 'заступница, защитница'; перен. 'та, которая испрашивает что-либо', покорьницл 'заступница', помощьницл 'защитница, покровительница (о Богородице)', порурочьницл 'поручительница, та, кто ручается за кого-то (о Богородице)', нлстлвьницл 'наставница (о Богородице)', изц^лительницл 'исцелительница'.

Лексемы с компонентом бог- (когомлти, когомлтерьницл) выступают, с одной стороны, абсолютными синонимами к основному наименованию ('то же, что когородицл'): и вьс# кудуть докр^ ... мл(с)тью же сьде чьтомыа вл(д)чц# нлшея приснодвы и чисты кгомтре УСт ХП/ХШ, 241 [СДЯ Х-ХЩ I, 1998: 261]. Ср., напр.: съвьрши сик еул(г)к нл кл(с)вник пр^ст^и чст^и вл(д)

чци нашей кци ЕвМст до 1117, 213 (запись до 1117) [СДЯ XI-XIV, I, 1988: 266]. С другой стороны, они являются однокорневыми синонимами друг к другу.

При этом лексемы с компонентом бог- употребляются редко (пять и одно употребление соответственно), что обусловлено несколькими причинами. Во-первых, редкость употреблений продиктована догматической сутью наименований, называющих статичный признак 'материнство'; в отличие от динамического признака наименования когородицл — 'рождение Бога', который в большей степени подчёркивает идею двуипостасной сути Христа, воплощения Бога. Процесс рождения оказывается более значимым, чем факт материнства. На это указывает и мотивационная база лексем. Оба слова образованы сложением субстантивных основ по аналогии с греч. ©еоц^тпр. Во-вторых, редкое употребление этих слов может быть объяснено существованием лексемы без начального компонента

бог--млти, которая употреблялась в значении 'Богородица' самостоятельно,

а также в сочетании млти кожия. В-третьих, слово когомлтерьницл отличается от когомлти наличием суффикса -ниц(а), указывающего на принадлежность лица к женскому полу. Фактически это пример языковой избыточности и дублетности, характерной для древнерусского языка.

В целом все наименования с компонентом бог- расширяют синонимическую базу наименований Богородицы, подчёркивая значимость, особенность миссии Богородицы, её непохожесть на обычную женщину.

Лексемы без компонента бог-, напротив, в большинстве своём сопоставляют Деву Марию с обычными людьми, подчёркивая в контексте её святость, чистоту и избранность. Слова д^вл, д^вицл, невеста, млти, родительница называют как Богородицу, так и обычную женщину.

Относительно обычной женщины они употребляются для называния физического состояния, возраста, социального, семейного статуса по отношению к мужчине и к детям. Относительно Богородицы эти лексемы употребляются с иными акцентами в значениях. Они характеризуют её:

1) с точки зрения чистоты и девства: д^вл, д^вицл, невеста;

2) как родившую воплотившегося Бога, силой своей воли принявшую на себя Благодать: нев^стл, млти, родительницл.

При использовании вышеназванных лексем не указывается социальный статус, а актуализируется другой оттенок смысла (' девственность, чистота, непорочность', 'материнство, земное начало (по отношению к Богу)'), надсоциальный признак, имеющий в своей основе духовно-нравственную и догматическую составляющую. Мария — Дева, не познанная мужем, нетленная, вечно сохраняющая целомудренность и святость, несущая спасение, освобождение от греха, совершённого Евой. Богородица сохраняет девство до рождения Сына, при рождении и после рождениия, тем самым остаётся чистой, неподвластной соблазну и первородному человеческому греху: дво прч(с)тл неискуснл крлку. Боюкрлдовлнл... спе м# погыкшлго. ЛЛ1377, 85 (1096) [СДЯ XI-XIV, 3, 1990: 148] (здесь неис-куснл крлку значит и 'не искушённая браком', и 'не знающая греха').

Особое место занимает наименование подъимьницл, в котором подчеркивается только одна существенная характеристика Богородицы — приятие воли Бога стать матерью (ср. с мужским наименованием подъимьникъ 'тот, кто побуждает к чему-л.'). Лицо, называемое женским наименованием, воспринимается как

объект, носитель пассивного начала, воплощающий чьё-то действие, волю, способный передавать то Божеское, что было воспринято, действовать согласно воле Божьей.

Наименования, характеризующие Богородицу с точки зрения её места в небесной иерархии, называют её как главенствующую над человечеством, как правительницу и госпожу вообще: прлвительницл, владычица, госпождл, госпожл, и как царицу, т. е. указывают на её титул, конкретно обозначенный статус, — ц^слрицл.

Эти наименования объясняют догматическое представление о Богородице как о той, которая «разделяет славу Своего Сына, царствует вместе с Ним, рядом с Ним правит судьбами Церкви и мира, развивающимися во времени, Она ходатайствует за всех перед Грядущим судить живых и мертвых» [Лосский 2001: 171]. Бог — ц^слрь, прлвитель, владыка, господь, Богородица — ц^слрицл, прлвительницл, владычица, госпождл, госпожл, чистая, непорочная, справедливая, восседающая с Ним рядом на престоле. Кроме того, все перечисленные слова обозначают женщину-правительницу.

Таким образом, наблюдается тройная проекция: «Богородица — Бог» (бытие небесное), «Богородица — человечество» (связь бытия земного и небесного по иерархическому принципу), «Богородица — правительница» (устройство бытия земного по образу бытия небесного, идеальный женский образ правителя).

Наименования со значением 'покровительница человечества' выделяются по признаку, определяющему функцию Богородицы с точки зрения идеи ходатайства за человека перед Богом (на основе принципов классификации наименований человека в старославянском языке Т. И. Вендиной [Вендина 2002: 336]): а) любовь к людям вообще: мужелюкицл; б) молитвеничество и усердное прошение за человечество: молитвьницл, нудительницл; в) заступничество и поручительство: злступьницл, изходлтлицл, покорьницл, порурочьницл; г) помощь: помощьницл; д) ходатайство о здоровье: изц^лительницл; е) учительство, наставничество в понимании сути бытия: нлстлвьницл.

Богородица — первая после Бога, кто в высшей степени, по-матерински, по-христиански любит людей: мужелюкицл 'человеколюбица'.

Христианское человеколюбие предполагает идею спасения души, которое осуществляется усердной молитвой: молитвьницл 'та, кто молится, богомолица'; нудительницл 'настойчивая, усердная просительница', поэтому Богородица — та, которая даёт молитвенную, спасительную силу. В последнем наименовании актуализирована положительная сема 'прилагать усилия, стараться, добиваться'.

Если человек совершает грех или нуждается в какой-то помощи, поручительстве, заступничестве перед Богом и другими людьми, Богородица рассматривается как злступьницл 'заступница, защитница', изходлтлицл 'заступница, защитница'; перен. 'та, которая испрашивает что-либо', покорьницл 'заступница', порурочьницл 'поручительница, та, кто ручается за кого-то (о Богородице)'. Показательно выделение способности испрашивать у Бога дозволения ходатайствовать за человеческую душу, а также поручаться за человека, заранее доказывать Богу способность людей к праведному бытию.

Когда людям требуется не защита, а помощь в совершении обычных, повседневных дел, Богоматерь предстаёт в древнерусском тексте помощницей. Наи-

менование помощьницл — единственное в этой группе, которое употребляется для обозначения не только Богородицы, но и обычной женщины. Способность помогать своему мужу, ближним, относиться с заботой и материнской любовью к окружающим — одна из основных черт женского христианского образа, отсылающих к образу Богородицы.

Ещё одна важная функция Богородицы, связанная с бытовым, человеческим восприятием — целительство, ходатайство перед Богом о здоровье, которое проявляется в таком наименовании Девы Марии, как изц^лительницл. Здоровье физическое, с точки зрения христиан, оказывается в тесной взаимосвязи со здоровьем духовным и в полной мере без него невозможно. Богородица заботится о человеке, если он ведёт праведную жизнь, сохраняет целостность его человеческой сущности, гармонию духовной и физической составляющих, изначально данных Богом.

И последняя функция, характеризующая Марию не как ходатайствующую перед Богом, а как несущую учение Божие, объясняющую сущность бытия и тем самым уберегающую людей от греха, — наставничество проявляется в наименовании нлстлвьницл. Богородица воспринималась как знающая истину и способная научить. Она не ученица, а наставница, которой знание дано было изначально Божественным откровением, поэтому она эталон, на который верующие должны равняться в своём поведении и в жизни.

Итак, образ Богородицы, отражённый в её наименованиях в памятниках древнерусской письменности, сформировался под влиянием следующих факторов:

1) догматической сущности, изначально привнесённой христианским учением (наименования с наиболее ёмким и общим значением); 2) актуализации в наименовании какого-то особого признака, значимого для организации бытия древнерусского человека (наименования, называющие определённый признак, функцию).

Приводимые в исторических словарях толкования значений и контексты употребления лексем, как правило, оказываются достаточной базой для лингвистического описания наименований Богородицы. Однако без специальной проработки обширных словарных материалов невозможно составить целостное представление о любой лексико-семантической группе слов, в том числе и о системе древнерусских наименований Богородицы в письменных памятниках Х!-ХГУ вв. Поэтому наряду с собственно лингвистическими историческими словарями необходимо создание тематических исторических словарей лингвокультурологическо-го характера. Данная статья может служить материалом для создания исторического словаря русских агиоантропонимов Х!-ХХ! вв., в котором предполагается отразить возникновение, развитие значений наименований святых и особенности их бытования в светском и религиозном дискурсе.

ЛИТЕРАТУРА

Архимандрит Алексий (Ржаницын). О преблагославенной Деве Матери Господа нашего Иисуса Христа // Всесвятая. Православное догматическое учение о почитании Бо-жией Матери: сб. работ / под ред. В. Леонова. — М.: Паломникъ, 2001. — С. 13-76.

Вендина Т. И. Средневековый человек в зеркале старославянского языка. — М.: Ин-дрик, 2002. — 336 с.

Живов В. М. Разыскания в области истории и предыстории русской культуры. — М.: Яз. слав. культуры, 2002. — 760 с.

Лосский В. В. Всесвятая // Всесвятая. Православное догматическое учение о почитании Божией Матери: сб. работ / под ред. В. Леонова. — М.: Паломникъ, 2001. — С. 156172.

СДЯXI-XIV: Словарь древнерусского языка (XI-XIV вв.): в 10 т. / РАН. Ин-т рус. яз. — М.: Рус. яз.: Азбуковник, 1988-2008. — Т. 1-8. (изд. продолжается).

Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка: в 3 т. — Репр. изд. — М.: Книга, 1958.

OLD RUSSIAN NAMES FOR THE MOTHER OF GOD (BASED ON "THE OLD RUSSIAN DICTIONARY OF THE 11th — 14th C.C." AND SREZNIYEVSKY'S MATERIAL FOR THE OLD RUSSIAN DICTIONARY)

M. Ye. Lokteva

Old Russian names for the Mother of God present a lexical group reflecting initial stage of Russian linguistic and cultural Christian consciousness. On the basis of historical dictionaries data one can acquire a complete understanding of the Mother of God in Old Russian manuscripts of the 11th — 14th centuries from dogmatic view point and from the viewpoint of the features relevant to the social structure. Descriptions of this nature can provide the basis for linguocultural historical dictionary of Russian sacred proper names.

Key words: Old Russian names for Mother of God, lexical-semantic group.

© 2011

И. В. Петрова

ХРАМОВЫЕ ПРОПОВЕДИ СВЯТЕЙШЕГО ПАТРИАРХА КИРИЛЛА КАК ЛЕКСИКОГРАФИЧЕСКИЙ ИСТОЧНИК

Cтатья посвящена обозначению некоторых ключевых позиций, которые делают тексты современных проповедей важными для работы лексикографов. Предметом непосредственного анализа становятся синтагматические отношения некоторых слов и устойчивых словосочетаний, используемых в храмовых проповедях Святейшего патриарха Кирилла.

Ключевые слова: православная храмовая проповедь, синтагматический анализ, цер-ковно-религиозная лексика и фразеология, метафорика.

Жанр проповеди — «это фундаментальный, первичный жанр религиозной коммуникации» [Мечковская 1998: 205]. Его актуализация сегодня связана с возрождением церковно-религиозного стиля в стилистической системе современного русского литературного языка.

Петрова Ирина Владимировна — кандидат филологических наук, доцент кафедры общего языкознания и истории языка Магнитогорского государственного университета. E-mail: iravpetrova@ yandex.ru

В рамках изучения религиозного стиля, активизировавшегося в конце ХХ — начале ХХ1 в., описаны категориальная специфика текстов современных проповедей, их коммуникативно-жанровые, композиционные и лексические особенности [Ицкович 2007; Захаренкова 2004; Листрова-Правда, Расторгуева 2006 и др.]. Непосредственно на материале храмовых проповедей построены исследования Розановой (2000, 2003), Захаренковой (2004, 2005) и др. специалистов, однако данные работы осуществляются вне связи с лексикографической практикой: среди описанных учёными языковых черт православных проповедей не выявляются те, которые делают эти тексты важными для работы лексикографов. Данная задача решается здесь на материале храмовых проповедей Святейшего патриарха Кирилла, печатные версии которых выложены на сайте http://www.patriarchia.ru.

Проповеди Патриарха Кирилла сохраняют ориентированность на тексты Священного писания и в то же время напрямую связаны с конкретными вопросами жизни человека и современного мира, которые, в свою очередь, освещаются в контексте вечных истин христианства. Такого рода тематические сопряжения поддерживаются в текстах проповедей синтагматическими отношениями слов, которые и проясняют на современном этапе языковые процессы, связанные с актуализацией церковно-религиозной лексики и фразеологии.

Соотносительный анализ некоторых слов, функционирующих в проповедях патриарха Кирилла, и тех же слов, описанных в толковых словарях под редакцией Г. Н. Скляревской (1998, 2006), показал, что материалы проповедей могут выступать иллюстрацией не только к уже зафиксированным изменениям религиозной лексики, но и к тем, которые пока ещё не нашли отражения.

Так, в отношении лексемы дух1 в наши дни актуализированным оказался лек-сико-семантический вариант (ЛСВ) 'третья ипостась Пресвятой Троицы', (лексема дух реализует его, будучи компонентом устойчивого словосочетания (УС) Святой Дух), а также ЛСВ 'нематериальное, божественное начало в человеке' [Скляревская 1998: 221; 2006: 330].

Первый ЛСВ в проповедях патриарха Кирилла реализуется не только через УС Святой Дух, но и через УС Дух Божий, отмеченный в «Словаре православной церковной культуры» [Скляревская 2008: 133]. Обозначая сверхъестественные нематериальные сущности, данные УС нередко сопрягаются в проповедях Патриарха с УС дух диавольский — 'дьявол', дух злобы поднебесной — 'злой дух' [Там же], имплицитно задавая характерное для православного мировидения противопоставление доброго и злого (что представляло бы интерес для словарей культурологического типа): Но мы сегодня не один на один противостоим языческому миру. Мы, все вместе — Церковь Божия, в которой живёт и действует Святой Дух [Проповедь 03.01.2010]; ...что и ныне Дух Божий будет побеждать дух диавольский и <... > никакие соблазны <... > не отвернут наш народ от веры в Бога... [Проповедь 04.11.2009].

Об актуализации ЛСВ 'третья ипостась Пресвятой Троицы' свидетельствуют и не отмеченные в словарях Г. Н. Скляревской, но функционирующие в проповедях Патриарха УС сила Святого Духа, дар Святого Духа, благодать Святого Духа, определяющие свойства и качества Святого Духа: Покой есть дар Духа Святого, а свобода человека есть дар Божественный... [Проповедь 22.08.2010]; И Бог в ответ на этот подвиг мужественного хранения веры даровал тем лю-

дям благодать Святого Духа. Святой Дух, как исповедуем мы в Символе веры, говорил через пророков, и потому слова их несли Божественную мудрость и силу [Проповедь 03.01.2010].

Актуализация второго ЛСВ 'нематериальное, божественное начало в человеке' происходит в тех случаях, когда лексема дух выполняет функцию несогласованного определения, которое, в свою очередь, получает дополнительное распространение в проповедях патриарха Кирилла: огромная сила духа, внутреннее состояние духа, сила человеческого духа, жизнь нашего духа, способность нашего духа. Интерес в связи обозначенным ЛСВ представляют опять же УС с компонентом дух, которые называют качества, присущие человеку, собранию людей (рождённый от Духа, нищие духом, сильный духом): Что означает «рождённый от Духа»? Ведь в каком-то смысле каждый человек рождён от Духа, потому что имеет дух внутри себя, имеет бессмертную душу [Проповедь 08.04.2010].

В ходе соотносительного анализа лексемы духовный, производной от дух, было выяснено, что о возвращении в активный запас ЛСВ 'связанный с религиозной жизнью человека, относящийся к Богу, вере, Церкви' [ Скляревская 1998: 222; 2006: 331] убедительно свидетельствует использование УС духовная семинария, духовная академия (отмечены и в словарях, и в проповедях патриарха), духовный отец, духовный учитель (отмечено нами в проповедях) и духовный пастырь, духовные дети (фиксируется в словарях). Актуализацию ЛСВ 'связанный с внутренним миром человека' [Скляревская 2006: 331] и ЛСВ 'относящийся к духу, исходящий от духа; противоп. материальный, телесный' [Скляревская 2008: 137] поддерживает богатая в проповедях патриарха, но скупо представленная в словарях синтагматика слова духовный. Её определяют следующие существительные: жизнь (13), сила (10), зрение (7), ценности (5), пространство (5), опыт (4), родство (3), мир (3), подвиг (3), просвещение (3), состояние (2), красота (2), значение (2), единство (2), творчество (2), связь (2), возрождение (2); по одному употреблению — тупик, реальность, воспитатели, авторитеты, ведение, знание, интересы, наследие, враг, взгляд, точка зрения, вахта, заряд, стихия, центр, преобразование, традиции, категории, урок, высота, успокоение, роль, воздействие, пустыня, потенциал, совершенство, возрастание, победы, место, атмосфера, брань. Синонимическое сопряжение слов духовный и внутренний, обнаруживаемое при характеристике жизни, зрения, мира, опыта, и соединение слов духовный и молитвенный при характеристике жизни и деятельности обеспечивает дополнительную актуализацию отмеченных ЛСВ.

Помимо обозначенных позиций, крайне интересным для лексикографических описаний (прежде всего для построенных на исследовании единиц в речевом применении) представляется наблюдаемое в проповедях патриарха Кирилла взаимодействие церковно-религиозных и не ограниченных в стилевом отношении фразеологизмов, а также использование фразеологизмов в трансформированном виде. Примером первого может служить функционирование возвращённого в активный состав современного русского языка УС Божий суд. В проповедях патриарха данная единица в одном случае сопрягается с идиомой откладывать в долгий ящик— 'на неопределённо длительное время' [Молотков 1986: 543], в другом — с идиомой расставить все точки над и, представляющей собой трансформированный вариант фразеологизма поставить точки (точку) над [на] и, т. е. 'окончательно

выяснить, уточнить все подробности, не оставлять ничего недосказанным; доводить что-либо до логического конца' [Молотков 1986: 452]: Вот почему в течение жизни, проходя через Божий суд, проходя через суд своей совести, мы никогда не должны откладывать в долгий ящик искреннее раскаяние и покаяние, но, прибегая к милости и любви Божественной, испрашивать у Господа прощения своих грехов; И получат воздаяние все те, кто преступал Божий закон и не раскаялся, укоренился во грехе, и добро будет поддержано — вот этот Божий суд и расставит все точки над г [Проповедь 30.03.2010].

УС по закону Божиему в проповедях Патриарха функционирует в одном предложении с фразеологизмом на ноги поставить, представляющего собой синтаксический вариант единицы поставить на ноги [Молотков 1986: 451], УС Божия правда — с фразеологизмом поднимать руку [Молотков 1986: 331]: Если будем жить по закону Божиему, Господь поможет и детей на ноги поставить, и образование им дать, и великую радость в сердце пошлёт [Проповедь 24.09.2010].

Примером индивидуально-авторских трансформаций фразеологизмов может служить единица Хорошо там, где нас нет, преобразуемая патриархом Кириллом в вариант Хорошо там, где Бог близок к человеку: Я призываю всё духовенство Якутской епархии трудиться так же беззаветно. Не ищите лёгкой жизни где-то там, вдали. Есть замечательная пословица: хорошо там, где нас нет. А вместо этой пословицы я скажу так: хорошо там, где Бог близок к человеку [Проповедь 24.09. 2010].

Особым объектом лексикографического описания может стать православная метафорика. В храмовых проповедях патриарха Кирилла она очень многообразна. Можно выделить следующие типы метафор: 1) близкие современному человеку, его повседневной жизни (закалять волю, свет разума, принять умом и сердцем, школа жизни, частица моей жизни, струны моего сердца, встать с колен, склад ума, книга жизни, угол зрения); 2) библейские и церковные по происхождению (бездна греха, дар благодати, семена веры, взойти на крест, довести до креста, нести свой крест, пленяться Божественной истиной, сила духа, знак надежды, Человек — хрупкий сосуд, крест патриаршего служения, хранить веру, делатели Его виноградника, горнило искупления, Идти против Бога — бессмысленное махание руками); 3) развёрнутые метафоры (всем тем, кто пребывает в спасительной ограде виноградника Христова; каждая новая кровь, проливаемая за Христа, сеяла обильно семена веры, и собиралась жатва; Плотская страсть взрывает огромное число человеческих жизней; Вера — это сила, которая в нас входит тогда, когда мы становимся способными уступить свое центральное место Богу и другому человеку; Бессмысленная трата энергии — это некая ветряная мельница, которая не производит ничего, а, устанавливаемая неизвестно по какой причине, ловит потоки ветра, вращается, и огромная энергия производится и расходуется впустую). Единицы выделенных групп эксплицируют как отдельно реализуемые в проповеднических текстах темы, так и сопряжённые, когда активно взаимодействуют друг с другом.

Таким образом, на этапе предварительного анализа можно утверждать, что тексты православных храмовых проповедей, репрезентативность которых обусловлена высоким статусом и общественным авторитетом их автора — патриарха Московского и всея Руси Кирилла, являются ценным источником для исследова-

ний, материалы которых могут быть использованы при составлении словарей разного типа.

ЛИТЕРАТУРА

Захаренкова О.С. Жанровые особенности современной проповеди (на материале текстов красноярских и железногорских священнослужителей) // Лингвистич. ежегодник Сибири. Вып. 6. — Красноярск, 2004. — С. 169-176.

Захаренкова О. С. Образ автора в современной храмовой проповеди (на материале текстов красноярских и железногорских священнослужителей) // Интеллект-2004: сб. материалов Межрегион. науч. конф. студентов, аспирантов и молодых учёных. — Красноярск: КГУ, 2004. — С. 171-173.

Ицкович Т. В. Православная проповедь как тип текста: автореф. дис. ... канд. филол. наук. — Екатеринбург, 2007. — 24 с.

Листрова-Правда Ю. Т., РасторгуеваМ. Б. К вопросу о функциональном церковно-религиозном стиле современного русского литературного языка // Вестник ВГУ Сер.: Филология. Журналистика. — 2006. — № 1. — С. 49-54.

Мечковская Н. Б. Язык и религия: пос. для студ. гуманитар. вузов. — М.: ФАИР, 1998. — 352 с.

Проповедь 03.01.2010: Проповедь Святейшего Патриарха Кирилла в Неделю святых отец // Русская православная церковь. — 2010. [Электронный ресурс]. иКЬ: http://www. patriarchia.ru/db/text/982054.html (дата обращения: 15.04.2011).

Проповедь 04.11.2009: Слово Святейшего Патриарха Кирилла после Божественной литургии в Казанском соборе на Красной площади // Русская православная церковь. — 2009. [Электронный ресурс]. иКЬ: http://www.patriarchia.ru/db/text/958809.html (дата обращения: 15.04.2011).

Проповедь 08.04.2010: Слово Святейшего Патриарха Кирилла после Божественной литургии в четверг Светлой седмицы // Русская православная церковь. — 2010. [Электронный ресурс]. иКЬ: http://www.patriarchia.ru/db/text/1133798 (дата обращения: 15.04.2011).

Проповедь 22.08.2010: Патриаршее слово в праздник Собора Соловецких святых в Спасо-Преображенском соборе Соловецкого монастыря // Русская православная церковь. — 2010. [Электронный ресурс]. иКЬ: http://www.patriarchia.ru/db/text/1256166.html (дата обращения: 15.04.2011).

Проповедь 24.09.2010: Слово Святейшего Патриарха Кирилла после Божественной литургии в Спасо-Преображенском кафедральном соборе города Якутска // Русская православная церковь. — 2010. [Электронный ресурс]. иКЬ: http://www.patriarchia.ru/db/ textZ1283434.html (дата обращения: 15.04.2011).

Проповедь 30.03.2010: Патриаршее слово после Литургии Преждеосвященных Даров в Великий вторник // Русская православная церковь. — 2010 [Электронный ресурс]. иКЬ: http://www.patriarchia.ru/db/text/1126666.html (дата обращения: 15.04.2011).

Розанова Н. Н. Коммуникативно-жанровые особенности храмовой проповеди // И. А. Бодуэн де Куртенэ: Учёный. Учитель. Личность / под ред. Т. М. Григорьевой. — Красноярск: КГУ, 2000. — С. 147-151.

Розанова Н. Н. Сфера религиозной коммуникации: Храмовая проповедь // Современный русский язык. Социальная и функциональная дифференциация. — М.: Яз. слав. культуры, 2003. — С. 341-363.

Скляревская Г. Н. Словарь православной церковной культуры: более 2000 слов и словосочетаний. — 2-е изд., испр. — М.: Астрель, АСТ, 2008. — 447 с.

Толковый словарь русского языка конца ХХ века. Языковые изменения / РАН, Ин-т

лингвистических исследований / под ред. Г. Н. Скляревской. — СПб.: Фолио-Пресс, 1998.- 701 с.

Толковый словарь русского языка начала ХХ1 века. Актуальная лексика / под ред. Г. Н. Скляревской. — М.: Эксмо, 2006. — 1136 с.

Фразеологический словарь русского языка: свыше 4 000 словар. ст. / под. ред. А. И. Молоткова. — 4-е изд., стереотип. — М.: Рус. яз., 1986. — 543 с.

TEMPLE SERMONS OF PATRIARCH KIRILL AS LEXICOGRAPHIC SOURCE

I. V. Petrova

The article touches upon a number of principal issues that make contemporary sermons lexicographically relevant. The subject for study is represented by syntagmatic relations of some words and set phrases occurring in temple sermons of Patriarch Kirill.

Key words: Orthodox temple sermon, syntagmatic analysis, church words and phrases, figurativeness.

© 2011

Е. А. Хомутникова

ФРАЗЕОЛОГИЗМ РОЗА ИЕРИХОНА КАК ПРЕДМЕТ ЛЕКОГРАФИЧЕСКОГО ОПИСАНИЯ

В статье рассматривается фразеологическая единица роза Иерихона. Указывается на то, что единица не отмечается в толковых и фразеологических словарях русского языка. Этимология фразеологизма связана с Ветхим Заветом. Своей задачей автор считает нахождение источника фразеологизма роза Иерихона (Иерихонская роза), определение актуальных и символических значений этой единицы, включение её во фразеологические словари русского языка. Оборот иерихонская роза, роза Иерихона, проникший в большинство мировых культур, имеет прямое, терминологическое значение (наименование конкретного растения), связанное с реалиями, способными отправить нас к символическому, переносному потенциалу фразеологической единицы (воскресение, святость, вера).

Ключевые слова: фразеологизм, этимология, актуальное и символическое значение.

Библейская фразеология русского языка всегда волновала умы лингвистов и по праву считается одной из вечных тем филологических исследований. Однако и в этой области есть единицы, которые не подвергались лексикографическому толкованию, хотя их происхождение, значение, казалось бы, у всех на устах. Среди символического мира библейских фразеологизмов особо выделяются едини-

Хомутникова Елена Анатольевна — кандидат филологических наук, доцент кафедры английской филологии Курганского государственного университета. E-mail: [email protected]

цы с компонентом «роза» — роза Сарона (Саронская роза, роза Шарона) и роза Иерихона (Иерихонская роза). Этимология фразеологизма роза Иерихона связана с Ветхим Заветом, который написан на древнееврейском языке (библейском иврите), за исключением некоторых частей, написанных на арамейском языке. Мы своей задачей ставим найти и указать источники фразеологизма роза Иерихона (Иерихонская роза), определить актуальные и символические значения этой единицы.

Толковые академические и фразеологические словари фиксируют далеко не все ФЕ с компонентом роза. Так, в «Словаре современного русского литературного языка» описаны обороты розы счастья, блаженства; срывать, рвать розы жизни, блаженства; роза ветров. Составители указывают также, что лексема роза может употребляться и в сравнительном обороте как роза [БАС, 12, 1961: 1413-1414]. Четырехтомный «Словарь русского языка» отмечает фразеологическую единицу роза ветров [МАС, 3, 1987: 726].

«Фразеологический словарь русского языка» под редакций А. И. Молоткова не содержит ФЕ с компонентом роза [ФСРЯ 1987]. Нет интересующих нас ФЕ и в историко-этимологический справочнике русской фразеологии [Бирих, Моки-енко, Степанова 2001]. «Большой фразеологический словарь русского языка» под редакцией В. Н. Телии, фиксирующий фразеологизмы «как знаки '' языка'' культуры, тоже обошёл вниманием фразеологизмы с компонентом «роза» [БФСРЯ 2009]. Исследуемый фразеологизм не зафиксирован в «Кратком словаре библейских фразеологизмов» [Кочедыков, Жильцова 1996]; в «Толковом словаре библейских выражений и слов» [Мокиенко, Лилич, Трофимкина 2010].

Во «Фразеологическом словаре русского литературного языка», составленном А. И. Федоровым, приводится только один фразеологизм с компонентом роза — роза ветров [ФСРЛЯ, 2, 1995: 197].

Мы нашли фразеологизм Иерихонская роза в словарях иностранных слов XIX в. А. Н. Чудинов определяет розу Иерихона так: «(от собств. им.). Однолетнее растение из Палестины, низкорослое, разветвляющееся у самой земли; анастати-ка» [Чудинов http]. В книге А. Д. Михельсона «Объяснение 25 000 иностранных слов, вошедших в употребление в русский язык, с означением их корней» иерихонская роза трактуется как «летнее растение из Палестины, в 5-6 дюймов вышиною, ствол которого ветвится у самой земли, деревенеет к концу жизни и подобно мху оживает, если его опустить в воду» [Михельсон http].

Фразеологизм роза Иерихона (Иерихонская роза) не зафиксирован в толковых и фразеологических словарях русского языка, несмотря на то, что эта единица занимают особое место в ряду сакральной русской фразеологии.

Первое упоминание об иерихонской розе мы встречаем в «Книге премудростей Иисуса, сына Сирахова» (2: 15): «...я возвысилась, как пальма в Енгадди и как розовые кусты в Иерихоне».

В данном случае происхождение оборота прозрачно. В Библии мы находим выражение как розовые кусты в Иерихоне, которое, по-видимому, и послужило основой для возникновения фразеологизма роза Иерихона и его варианта Иерихонская роза на основе метонимического переноса. Онлайновый «Иврит-русский, русско-ивритский словарь» Б. Подольского включает в себя оборот Ф'ШЛ 'ТП! 3' (иерихонская роза), обозначающий растение [Подольский http].

«Библейская энциклопедия» упоминает розы из Священного Писания — розы Саронские и Иерихонские: «Известная в ботанике роза Иерихонская растет ныне в песчаных степях Сирии, Египта и Аравии; жёсткие стебли её в сухом состоянии свёртываются и, вырванные из песка ветром, перекатываются нередко через всю степь, в сыром же воздухе растение опять расправляется, и его ветви принимают прежний вид. И в настоящее время находят немало роз в разных местах Палестины. Нынешняя Иерихонская роза есть пустынное растение, которое находят на 1 час пути от Иерихона к Мёртвому морю» [Библейская энциклопедия 2001: 607].

Иерихонская роза — название нескольких видов однолетних пустынных растений, высыхающих после созревания семян и образующих небольшие шары, которые отламываются от корня и перекатываются ветром (перекати-поле); в сырую погоду семена высыпаются и прорастают, словно оживая. Наиболее известны 0^п1ю8регтит pygmaeum семейства сложноцветных, распространённая от Сахары до Ирана (листочки обёртки корзинок гигроскопичны и при увлажнении раскрываются), и Лпа81айса ЫегосЬипйса семейства крестоцветных, произрастающая в Марокко и Юго-Западной Азии, с гигроскопичными ветвями соцветия. Цветок продают по всему миру как олицетворение воскрешения. Основное медицинское применение иерихонской розы связано с родами: из растения вырабатывалось средство для снятия родовых и предродовых болей. В Древнем Египте у женщин был обычай опускать растение в воду в момент появления младенца на свет, чтобы процесс родов происходил одновременно с раскрытием цветка. Этому цветку, привозимому в Россию из Палестины, приписывали чудодейственные свойства. Считалось, что оно помогает при родах, называли его «Воскресиха». В народной медицине растение признано средством от бесплодия, астмы, болезней дыхательной путей, пищеварительной системы, геморроя, почечнокаменной болезни, способствует очищению желудка и предотвращает выкидыш.

Вокруг иерихонской розы складываются легенды. В христианстве это растение называют «цветком Воскресения», так как оно символизирует Воскресение Иисуса Христа. По преданию, Святая Дева обрела бессмертие, положив цветок на одежды младенца Христа. Иерихонская роза расцвела, когда Святое семейство вынуждено было бежать в Египет, и в день Рождества Христова, а вот во время его Распятия на Голгофе цветок стал сухим комочком. Он вновь возродился, ожил в первый день Пасхи. И в арабских сказаниях, среди жителей пустыни распространён христианский миф о «цветке Воскресения», но форма цветка в их восприятии — это ладонь руки, а не роза. Отсюда и другие названия цветка: «Рука Марии», «Рука Девы», «Рука Пророка» и «Рука Милосердного». Форма цветка придала растению магическую силу: рука — это амулет, по восточной традиции защищающий от злых духов.

Все эти экстралингвистические факторы приведены нами неслучайно: они позволяют выявить специфику семантики исследуемой единицы.

Наиболее глубоко сакральный смысл единицы раскрывается в произведении И. Бунина «Иерихонская роза», в котором фразеологизм находится в сильной позиции, более того, реализует актуальное и символическое значение: «В знак веры в жизнь вечную, в воскресение из мёртвых, клали на Востоке в древности Розу Иерихона в гроба, в могилы <...> Но есть предание, что назвал её так сам преподобный Савва, избравший для своей обители страшную долину Огненную, нагую

мёртвую теснину в пустыне Иудейской. Символ воскресения, данный ему в виде дикого волчца, он украсил наиболее сладчайшим из ведомых ему земных сравнений <...> Отдались, неотвратимый час, когда иссякнет эта влага, оскудеет и иссохнет сердце — и уже навеки покроет прах забвения Розу моего Иерихона».

Приведём ещё примеры употребления этой единицы в текстах современной литературы и публицистики: «Кассирша из себя стала розу иерихонскую строить, я ей всё сказала, что думаю, я правду люблю... » (И. Шприц. Три песни о Родине); «Как иерихонская роза, расцветает во мне примолкший в революцию редакционный Печорин» (Г. Шенгели. Чёрный погон); «Бочанцев тяжело вылезает из «газика» и медленно идёт в тень. И вдруг видит знакомый кулачок Иерихонской розы, торчащий из раскалённого песка» (В. Лебедев. Зелёные кочевники / Вокруг света, октябрь 2010).

Итак, оборот роза Иерихона (Иерихонская роза), проникший в большинство мировых культур, имеет прямое, терминологическое значение (наименование конкретного растения), связанное с реалиями, способными отправить нас к символическому, переносному потенциалу фразеологической единицы (воскресение, святость, вера). На наш взгляд, фразеологизм должен быть включен в состав специальных словарей русского языка.

ЛИТЕРАТУРА

БАС: Словарь современного русского литературного языка: в 17 т. — М.; Л.: Наука, 1948-1965.

Библейская энциклопедия. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2001. — 767 с.

Бирих А. К., Мокиенко В. М., Степанова Л. И. Словарь русской фразеологии. Истори-ко -этимологический справочник — СПб.: Фолио-Пресс, 2001. — 704 с.

БФСРЯ: Большой фразеологический словарь русского языка / отв. ред. В. Н. Телия. — 4-е изд. — М.: АСТ-ПРЕСС КНИГА, 2009. — 784 с.

Кочедыков Л. Г. Жильцова Л. В. Краткий словарь библейских фразеологизмов. — М.: Лингвистика, 1996. — 421 с.

МАС: Словарь русского языка: в 4 т. / АН СССР. Ин-т рус. яз.; под ред. А. П. Евгенье-вой. — 2-е изд., испр. — М.: Рус. яз., 1981-1984.

Михельсон А.Д. Объяснение 25 000 иностранных слов, вошедших в употребление в русский язык, с означением их корней, 1865. [Электронный ресурс]. URL: http://www. inslov.ru/html-komlev/i/ierihonska8-roza.html (дата обращения: 15.05.2011).

Мокиенко В.М., Лилич Г. А., Трофимкина О. И. Толковый словарь библейских выражений и слов: ок. 2000 единиц. — М.: АСТ: Астрель. — 2010. — 639 с.

Подольский Б. Большой иврит-русский, русско-ивритский словарь, 2004-2007. [Электронный ресурс]. URL: http://www.slovar.co.il/translate.php (дата обращения: 15.05.2011).

Фразеологический словарь русского литературного языка / сост. А. И. Федоров. — М.: АСТ, 2001. — 720 с.

Фразеологический словарь русского языка / сост. Л. А. Войнова и др.; под ред. и с посл. А. И. Молоткова. — 4-е изд., стер. — М.: Рус. яз., 1987. — 543 с.

Чудинов А. Н. Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка, 1910. [Электронный ресурс]. URL: http://www.inslov.ru/html-komlevMerihonska8-roza.html (дата обращения: 15.05.2011).

SET PHRASE ROSE OF JERICHO AS A LEXICOGRAPHIC OBJECT

Ye. A. Khomutnikova

The article analyzes the idiom Rose of Jericho. The author points out that unit is registered neither in phraseological nor in explanatory Russian dictionaries. The phrase owes its origin the Old Testament. The author aims at identifying the source of the phrase Rose of Jericho, its actual and symbolic meanings, and including the unit under study into Russian phraseological dictionaries. Rose of Jericho, found in many cultures, possesses direct terminological meaning (an Asian plant) that brings forth its figurative meaning (resurrection, sanctity, faith).

Key words: set phrase, etymology, actual and symbolic meaning.

КОГНИТИВНЫЕ АСПЕКТЫ ОПИСАНИЯ ЯЗЫКОВЫХ ЕДИНИЦ В СЛОВАРЯХ И СПРАВОЧНИКАХ

© 2011

Н. Ф. Алефиренко

СМЫСЛОВОЕ СОДЕРЖАНИЕ ИДИОМЫ КАК ПРЕДМЕТ ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКОЙ РЕПРЕЗЕНТАЦИИ

В статье раскрывается сущность семантической структуры идиомы как объекта описания фразеологического словаря культурно-познавательного характера. Смысл, по мнению автора, с одной стороны, объективен, поскольку является результатом отражения действительности, с другой стороны, субъективен, т. к. является элементом индивидуального сознания.

Ключевые слова: значение, идиома, концепт, смысл, фразема, фразеосимиозис, смысловые фасеты, ментальная модель.

Поскольку смысл — не только научное понятие, но и категория обыденной, житейской философии, его содержание создаёт для фразеографа иллюзию само собой разумеющегося феномена. Особенно чревато такое заблуждение при создании фразеологических словарей культурно-познавательного характера.

Смысл есть «отражение фрагмента действительности в сознании через призму того места, которое этот фрагмент действительности занимает в деятельности данного субъекта» [Леонтьев 1969: 216]. Если исходить из данного определения, то смысл фразеологической единицы (ФЕ) (фраземы) обладает несколькими признаками: а) он результат отражения действительности, б) субъективен, в) элемент индивидуального сознания. Разделяя данное понимание сущности смысла, З. Д. Попова и И. А. Стернин пишут: «Конкретная личность, овладевшая значениями, включает их в свою деятельность, возникают определённые отношения носителя языка к данному значению, и оно приобретает для данной личности смысл, который представляет собой факт индивидуального сознания» [Попова 2007: 98]. В такой интерпретации смысл ФЕ базируется на конкретном значении как «определённое отношение носителя языка к данному значению». Адекватно раскрыть в словарной статье релятивную сущность смысла ФЕ можно, только предварительно (виртуально) поместив его в единую трёхэлементную систему отношений «концепт — смысл — значение». Смысл в такой интерпретации является наряду с концептом одним из компонентов значения (концепт + смысл > значение). При этом считаю необходимым подчеркнуть открытый характер концепта, противопоставляя такое понимание тем авторам, которые видят в нём абстрактную, сте-

Алефиренко Николай Фёдорович — доктор филологических наук, профессор кафедры русского языка и методики преподавания Белгородского государственного университета. E-mail: [email protected]

рильную сущность типа «количество» или «текст». Фраземообразующий концепт — это, скорее, некий конденсат не оформившихся, неустойчивых, туманных ассоциаций. Их единство и когерентность зависят, прежде всего, от функции концепта. По мнению О. А. Алимурадова, «концепт одновременно историчен и ин-тенционален, он является той побудительной причиной, которая вызывает к жизни дискурс» [Алимурадов 2003: 37]. А дискурс, в свою очередь, — категория фраземопорождающая. Представление в словарной статье концепта необходимо для того, чтобы ретроспективно восстановить цепочку причин и следствий, движущих сил и интенций фраземосемиозиса. В отличие от фраземознака концепт нисколько не обособлен от действительности: он всегда связан с той или иной денотативной ситуацией. Через концепт в дискурс вводится новая событийность. Причём фраземообразующий концепт представляет не саму реальность, а определенные представления о ней через предметно-чувственный образ, через отношения к которому появляются в нашем сознании смысл и концепт. «При переходе от смысла к <...> знаку образ теряет какое-то количество знаний, но зато вбирает в себя знания, содержащиеся в концепте» [Алимурадов 2003: 47]. Ведущую роль в этом играет дискурс. Именно благодаря дискурсу концепт как целостное образование соответствует означающему фраземному знаку, имеющему многокомпонентную структуру. Соотношение фразеологического значения и совокупности смыслов одноимённого концепта многопланово и причудливо. Так, в концепте «Игра» по существу отсутствуют смыслы 'безделье', 'несерьёзное времяпрепровождение', но они весьма актуальны для фраземы играть в бирюльки и её фразе-мообразующего концепта «Пустяк» (см. [Алефиренко 2008: 35]).

В смысловой структуре концепта, как неоднократно отмечалось, весьма велика роль субъективных компонентов: 'даром, попусту тратить время'; 'праздность, безделье'. Однако набор таких субъективных компонентов ограничен: субъект действует, мыслит в пределах некоего дискурсивно-смыслового пространства, границы которого с точки зрения данного коммуникативного акта объективны. Другими словами, фразеологическое значение формируется на основе «профилирования» (термин Р. Лэнекера) конкретного высказывания, расстановки смысловых акцентов в данной речемыслительной ситуации.

Таким образом, для словарной репрезентации смысла фраземы важным является не только её системное значение, но и значение структуры, которая осмысляется на основе характера субъектно-объектных отношений в рамках высказывания. При этом фразеологическое значение является не узким набором признаков, необходимых для идентификации класса ситуаций, а достаточно широким спектром знаний, в том числе и имплицитных.

Известно, что потенциально важная информация как объект чувственного переживания обычно нуждается не столько в объективном и беспристрастном номинировании, сколько в экспрессивно-образном знакообозначении, передающем ценностно-смысловые отношения к ней субъекта познания, который может быть не только персональным, но и коллективным. Со столь сложной коммуникативно-прагматической задачей знакам прямой номинации не справиться. Поэтому языковое сознание, подключив ассоциативное мышление, вынуждено искать для этих целей знаковые опосредователи косвенно-производного характера. Наиболее яркими среди них являются фраземы.

Репрезентация знаний о первичной денотативной ситуации, нуждающейся в коммуникативно-прагматической аранжировке, первоначально представляется предзнаком, затем через пропозициональную матрицу и ментальную модель — пропозицией, проецирующей фреймовую структуру фразеологического значения (ФЗ). Фрейм — наиболее типичная для фразеологической семантики когнитивная структура потому, что знания в ней формируются вокруг некоторого концепта, с которым и ассоциируется основная, типичная и потенциально важная информация (ср. [Дейк Ван 1989: 16]). Структура фразеологического значения в таком случае приобретает полевую организацию: его ядро по своему генетическому источнику соотносится с концептом, а периферия — с субконцептами единого фраземообразующего фрейма. Соотносимое с концептом ядро ФЗ представляет собой его интенсионал, а периферия, соотносимая с объединёнными во фрейм субконцептами, — импликационал. Так, ядром значения неофраземы железный занавес — 'маска неприступности' служит концепт «Непроницаемость», обобщённо представляющий вторичную денотативную структуру «сохранять (делать) индифферентное выражение лица, скрывающее мысли и настроение человека». С первичным денотатом генетическими узами связан импликационал (периферия ФЗ) «намеренно своим поведением или выражением лица что-л. скрывать». Его денотативными коррелятами являются две устойчивые ситуации: а) «выстраивать прочную, непроницаемую преграду» и б) «внешняя политика закрытого общества». Именно эти денотативные ситуации служат аферентно-ассоциативными источниками фразеологической коннотации первой степени: «маска, скрывающая лицо», ассоциирующаяся с известным образом «железной маски» и т. п. Позже уже на основе ингерентных ассоциаций формируются фразеологические коннотации второй степени: а) «непроницаемое для других выражение лица»; б) «надёжная маскировка». Благодаря тому, что выделенные коннотации находятся между собой в определённых смысловых связях (генетических, парадигматических, эпи-дигматических), они образуют сложную импликациональную структуру фреймового типа. Для фразеографического описания когнитивно-познавательного поля ФЕ нужно помнить, что в образовании такого рода импликациональной структуры прежде всего принимает участие ментальная модель, которая, являясь дозна-ковой стадией процесса фраземосемиозиса, всегда предшествует формированию сигнификативного компонента ФЕ.

Взгляд на десигнат фраземознака как производную структуру от соответствующей ментальной модели делает правомерным обращение к процедурной семантике. Семантика ФЕ, как и любого другого языкового знака, с точки зрения процедурной семантики, является конечным результатом процесса вербализации ментальной модели при порождении фраземоцентрического высказывания и начальным пунктом процедуры понимания этого высказывания при его рецепции. Промежуточным, но не менее важным для фразеографии этапом порождения и понимания ФЕ выступает фаза концептуализации (возникновение в сознании концепта — зародыша идеи фраземосемиозиса) и фаза сигнификации (образование десигната — последнее обязательное условие порождения, использования в речи и понимания интенсиональной семантики ФЕ (как, впрочем, и смыслового содержания всего фраземоцентрического высказывания, если под семантикой понимать динамическое единство значения и смысла). Возможность смысловых ва-

риаций ФЕ обеспечивается достаточно гибким импликационалом фразеологической семантики, который можно представить в виде фасет (франц. facette — букв. 'грань'), расположенных вокруг интенсионала (предметно-понятийного ядра) фразеологического значения.

Г ._. ,-ч

Структура когнитивно-ассоциативных образов —I Внутренняя речь

V. J

Ментальная модель как протодесигнат фраземы

Концепт - зародыш идеи фраземо-семиозиса

В теорию когнитивной лингвокультурологии понятие фасеты вошло с лёгкой руки Ю. С. Степанова. Понятие «фразеологическая фасета» в теорию когнитивной семантики ввела Л. Г. Золотых. Под фразеологической фасетой она понимает «аспектное представление дискурсивного смысла "когнитивного многогранника", содержащего одну из лингвокреативных интерпретаций фразеологического концепта — импликационала соответствующего фразеологического значения» [Золотых 2007].

Фразеологический концепт может обрамляться несколькими фасетами, каждая из которых отражает соответствующий признак обозначаемой денотативной ситуации. Так, можно говорить о нескольких фасетах концепта «Грусть», каждая из которых объективируется отдельной ФЕ. Ср.: вешать голову (головушку), вешать нос <на квинту>, брать (хватать) за душу (за сердце), скребёт на душе (на сердце), кошки скребут (скребутся, скреблись) на (в) душе [на (в) сердце]. Однако разные фасеты этого концепта объединяет общий единый символ печального образа, что относится к сфере коллективного бессознательного, специфически проявляющегося в разных лингвокультурах. Ср. фразеологическую репрезентацию того же концепта в украинском языке: тривога душу (серце) обгортае чию, (чие); душа (серце) не на м^сц в кого; об1ймае неспокт кого; гризе неспокт кого; гри-зе неспокт (непокт) серце чие, кого; серце завмирае (замирае) в кого, чие; коти (юшки) скребуть (скребли, шкребуть) душу (на душ1, на серц1, за серце) в кого; на серц [наче] миш1 шкребуть (шкрябають) у кого.

Одинаковые концепты имеются во многих лингвокультурах. И всё же, порой, невидимые различия между ними есть. Они, как полагает Ю. С. Степанов, касаются лишь способа «технического» представления этого концепта, т. е. его внутренней формы (см. [Степанов 2001]). Благодаря внутренней форме концепты, разными фасетами, словно тени, неотступно сопровождают ФЕ, объединяя их в синонимические ряды и порождая новые фразеосемантические варианты.

Находясь на периферии фразеологической семантики, фасеты чутко реагируют на дискурсивно-смысловое поле, в «силовое притяжение» которого попа-

дает ФЕ. Так, ментальная модель (протодесигнат) отображает концепт «Слухи», который, в свою очередь, является носителем идеи «распространять неправдоподобные сведения». Данная идея в процессе фраземосемиозиса превратилась в десигнат (интенсионал, ядро) фразеологического значения 'распускать сплетни / слухи'. Из нескольких фасет (сплетни, слухи, разговоры, трезвон, враньё), которыми располагает импликационал фразеологического значения, в данном дискурсе активизируется фасета 'выдумывать'.

В связи с когнитивно-дискурсивным подходом в словарной статье могут быть выделены два аспекта семантики ФЕ: её смысловая основа и интерпретационный компонент. Имеется в виду способ представления исходного («глубинного») смысла в «поверхностных» значениях, выражаемых лексическими компонентами ФЕ.

Итак, смысловое содержание идиомы в его словарной репрезентации представляет результат взаимодействия языкового значения (семантической амальгамы, формируемой переосмысленными значениями лексических компонентов ФЕ и их фраземообразовательной комбинаторикой), контекстуальной, ситуативно-дискукрсивной и энциклопедической информации. В конечном итоге, при составлении словарной статьи следует помнить о таких составляющих раскрываемого смыслового содержания идиомы, как интенциональность, импликации и пресуппозиции.

ЛИТЕРАТУРА

Алефиренко Н. Ф. Протовербальное порождение культурных концептов и их фразеологическая репрезентация // Филол. науки. — 2002. — № 5. — С. 72-81.

Алефиренко Н. Ф., Золотых Л. Г. Фразеологический словарь: Культурно-познавательное пространство русской идиоматики — М.: Элпис, 2008. — 472 с.

Алимурадов О. А. Смысл. Концепт. Интенциональность. — Пятигорск: Изд-во ПГЛУ, 2003. — 238 с.

Дейк Т. А. ван. Язык. Познание. Коммуникации. — М.: Прогресс, 1989. — 438 с.

Золотых Л. Г. Когнитивно-дискурсивные основы фразеологической семантики: монография. — Астрахань: ИД «Астрахан. ун-т», 2007. — 265 с.

Леонтьев А. А. Деятельный ум (Деятельность, Знак, Личность). — М.: Смысл, 2001. — 392 с.

Попова З. Д., Стернин И. А. Когнитивная лингвистика. — М.: АСТ: Восток-Запад, 2007. — 315 с.

Степанов Ю. С. Константы: Словарь русской культуры. — Изд. 2-е, испр. и доп. — М.: Академ. проект, 2001. — 990 с.

Шулежкова С. Г. К истории формирования концепта «Праздник» у восточных славян // Дискурсивные и дидактические проблемы фразеологии. — Белгород: Изд-во БелГУ, 2010. — Т. 2. — С. 148-152.

Barsalou L. W. Frames, concepts, and conceptual fields // Frames, fields and contrasts: New essays in semantic and lexical organization. — Hillsdale, N.J. etc.: Lawrence Erlbaum, 1992. — P. 155-169.

Johnson-Laird P.N. Mental Models: Towards a Cognitive Science of Language, Inference and Consciousness. — Cambridge: Cambridge University Press, 1983. — Р. 513

Spaginska-Pruszak A. Intelekt we frazeologii polskej, rosyjskiej i chorwatskej (z problemow jezykowego obrazu swiata). — Gdansk: Wyd-wo uniwersitetu Gdanskiego, 2003. — 303 s.

IDIOM SENSE CONTENT AS AN OBJECT OF PHRASEOLOGICAL

REPRESENTATION

N. F. Alefirenko

The article reveals cultural and cognitive representation of idiom essential semantic structure in phraseological dictionaries. It is the author's opinion that, on the one hand, sense is objective as it results from reflection of reality, and, on the other hand, it is subjective since being an element of individual consciousness.

Key words: meaning, idiom, concept, sense, phraseme, phraseological symbiosis, sense facets, mental model.

© 2011

Ю. Г. Кокорина

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПОЛОЖЕНИЯ КОГНИТИВНОЙ ТЕРМИНОГРАФИИ (К ПОСТАНОВКЕ ПРОБЛЕМЫ)

В статье выделены особенности теории, предмета и объекта когнитивной терминографии, перспективность её использования при построении терминологического словаря конкретной науки.

Ключевые слова: когнитивная лингвистика, лексикография, терминография, словарь, концепт.

Когнитивная лексикография в России продолжает традиции отечественного словарного дела. Лексикографию определяют не только как науку (scien-tia lexicographica) но и как искусство (ars lexicographica) составления словарей [Дубичинский 2009: 8-9]. В настоящее время выделилась специальная отрасль лексикографии — концептография [Щербин 2007], составлен ряд словарей концептов — концептуариев [Азимов 1985; Бреннан 1997; Степанов 2001]. Представление о когнитивной терминографии формируется на базе традиционной терминографии и лексикографии.

Ю. Д. Апресян выдвинул положение о системной лексикографии, одним из основных принципов которой назвал установку на реконструкцию языковой картины мира [Апресян 2006: 33]. Картина мира, отражаемая в языке, считает Ю. Д. Апресян, во многих отношениях отличается от научной картины мира [Апресян 2006: 35]. Учёный предлагает интегральный принцип описания языка, рассматривая его на примерах глаголов [Апресян 2006]. Интегральным же он называет такое лингвистическое описание, в котором и словарь, и грамматика согла-

Кокорина Юлия Георгиевна — кандидат исторических наук, методист Российского государственного гуманитарного университета. E-mail: [email protected]

сованы друг с другом по типам помещаемой в них лингвистической информации и по формальным языкам её записи [Апресян 1995: 178]. Такое описание применимо в общей лексикографии и когнитивной лексикографии, но, думается, не в терминографии, т. к. у терминологического словаря иные задачи.

В терминографии следует учитывать требования к толкованиям элементов терминосистемы и их функциям, сформулированные Ю. Д. Апресяном. Функция а) объясняет значение языковой единицы; б) служит основой для установления её места в системе языка; в) является семантическим правилом, применяемым при переходе от синтаксического представления высказывания к его (поверхностно) семантическому представлению, и наоборот; г) служит основой для правил семантического взаимодействия данной единицы с другими единицами в составе высказывания [Апресян 1995: 469]. К толкованиям Ю. Д. Апресян предъявляет следующие требования: 1) нетавтологичность; 2) необходимость и достаточность; 3) ступенчатость (постепенное сведение сложного значения к составляющими его семантическим примитивам); 4) эксплицитность (толкование должно непосредственно содержать все семантические компоненты, с которыми взаимодействуют значения других лексических или грамматических единиц данного высказывания). Первые два требования являются чисто логическими: толкование не должно содержать порочных кругов (нетавтологичность) и должно быть семантически эквивалентным толкуемой языковой единице (необходимость и достаточность) [Апресян 1995: 470, 475].

С. В. Гринёв-Гриневич выделяет такие направления развития современной теории терминографии, как создание надёжной классификации и типологии специальных словарей; инвентаризация терминологических параметров; анализ влияния методологической установки словаря и её отдельных параметров на качество и особенности его реализации; исследование особенностей композиции словаря специальной лексики; изучение путей отбора и организации терминологической информации в пределах словаря, а также способов машинного представления лексикографических и терминологических данных [Гринёв-Гриневич 2009: 9].

В задачу нашего исследования не входит составление новой типологии и классификации терминологических словарей, оно основано на уже имеющихся разработках [Лейчик 2009: 206].

В ходе исследования термино системы науки целесообразно выявить особенности когнитивной терминографии. Для этого необходимо сравнить традиционную лексикографию и когнитивную лексикографию, традиционную терминогра-фию и собственно когнитивную терминографию по ряду признаков.

1. Предмет научной дисциплины.

Предметом традиционной лексикографии является разработка принципов и методов создания словарей. Предметом когнитивной лексикографии является, соответственно, разработка принципов и методов создания словарей категорий и концептов.

Предметом традиционной терминографии является разработка методологии и конкретных приёмов составления специальных словарей. Определение предмета когнитивной лексикографии включает в себя разработку методологии и конкретных приёмов составления словарей логически осмысленных концептов [Зя-блова 2004: 43]. Такие концепты находят свою объективацию в термине.

2. Объект научной дисциплины.

Объектом традиционной лексикографии является языковая система, рассматриваемая как во всём многообразии её выражения, так и в виде её элементов. Это стало одной из основ классификации словарей Л. В. Щербы [Щерба 2004]. Объектом когнитивной лексикографии является языковая картина мира. Объектом традиционной терминографии является терминология или терминосистема конкретной науки или области знания.

3. Все перечисленные научные дисциплины опираются на разные теории.

Теорией традиционной лексикографии выступает лексикология. Теорией

когнитивной лексикографии является когнитивная лингвистика. Теорию терми-новедения либо считают частью самого терминоведения, либо особой областью знания, сложившейся на стыке терминоведения и традиционной лексикографии [Гринёв-Гриневич 2008: 9]. Объектом когнитивной терминографии можно считать систему категорий и концептов, объединённых в концептуальные поля. Теорию и практику использования семантического поля для построения идеографических словарей разработал Ю. Н. Караулов [Караулов 2010].

4. Если определять центральные задачи каждой из рассматриваемых дисциплин, то традиционную лексикографию можно рассматривать как учение о типах словарей, составе словника и структуре словарной статьи. То же можно сказать и о когнитивной лексикографии. Центральными задачами традиционного терми-новедения являются разработка принципов классификации и типологии терминологических словарей, определение научно обоснованных принципов отбора специальной лексики для отдельных типов терминологических словарей, установление единых принципов наиболее эффективного описания терминологической лексики в специальных словарях [Гринёв-Гриневич 2008: 7].

5. Понятие выражается вокабулой в словарях, относящихся к традиционной лексикографии. В словарях, которые могут быть отнесены к сфере когнитивной лексикографии, вокабула называет категорию или концепт. Термин, возглавляющий словарную статью, в словарях, принадлежащих к области когнитивной тер-минографии, именует логически осмысленный концепт.

В процессе создания словаря определяется система отношений между концептами, обозначенными терминами. Для того, чтобы сформулировать дефиницию, необходимо учитывать связи концептов между собой: 1) детерминацию (определение причинности); 2) конъюнкцию (сложное высказывание, образованное с помощью союза и); 3) дизъюнкцию (сложное высказывание, образованное с помощью союза или); 4) интеграцию (объединение в целое разных частей или элементов) [Марчук 1992: 33].

«Изучение терминологии в рамках когнитивной лингвистики предполагает построение концептуальной модели данной области знания и определяет взаимосвязи между структурами знания и их языковым выражением» [Новодрано-ва 2006: 83]. Когнитивные исследования в области терминоведения способствуют осмыслению новых, более глубинных проблем термина, в число которых входит проблема отношения человека к окружающему миру и его стремление обозначить в языке результаты своего познания [Алексеева, Мишланова 2007: 10].

Словарь призван отражать концептосферу науки [Кубрякова, Дроздова 2007: 10]. Когнитивная лексикография является продолжением традиционной лексико-

графии, однако их отличают теоретические основы. В науке накоплен значительный опыт составления словарей концептов, чаще — в рамках лингвокультуроло-гического подхода. Представляет несомненный интерес применение когнитивного подхода к составлению терминологического словаря на основе структуры концептуальной области конкретной науки, в чём могла бы заключаться его новизна.

ЛИТЕРАТУРА

Азимов А. Язык науки / пер. с англ. И. Э. Лалаянца. — М.: Мир, 1985. — 280 с.

Алексеева Л. М., Мишланова С. Л. О тенденциях развития современного терминоведе-ния // Актуальные проблемы лингвистики и терминоведения: сб. науч. тр., посвящ. юбилею проф. З. И. Комаровой. — Екатеринбург: УрГПИ, 2007. — С. 8-14.

Апресян Ю. Д. Основания системной лексикографии // Языковая картина мира и системная лексикография. — М.: Яз. слав. культур, 2006. — С. 57-69.

Апресян Ю. Д. О языке толкований и семантических примитивах // Апресян Ю. Д. Интегральное описание языка и системная лексикография. Избр. тр. — М.: Яз. рус. культуры, 1995. — Т. 2. — С. 466-484.

Апресян Ю. Д. Типы лексикографической информации об означающем лексемы // Апресян Ю. Д. Интегральное описание языка и системная лексикография. Избр. тр. — М.: Яз. рус. культуры, 1995. — Т. 2. — С. 178-198.

Бреннан Р. П. Словарь научной грамотности. — М.: Мир, 1997. — 368 с.

Гринёв-Гриневич С. В. Введение в терминографию: как просто и легко составить словарь. — М.: URSS, 2009. — 219 с.

Дубичинский В. В. Лексикография русского языка. — М.: Наука: Флинта, 2009. — 432 с.

Зяблова О. А. К пониманию природы термина с когнитивной точки зрения // Вопросы когнитивной лингвистики. — 2004. — № 2-3. — С. 43-46.

Караулов Ю. Н. Общая и русская идеография / отв. ред. С. Г. Бархударов. — 2-е. изд. — М.: Либроком, 2010. — 360 с.

Кубрякова Е. С., Дроздова Т. В. Ключевые понятия науки с когнитивной точки зрения // Когнитивная лингвистика: новые проблемы познания: сб. науч. тр. / под ред. Л. А. Манерко / Ин-т языкознания РАН ; Рязан. гос. ун-т им. С. А. Есенина. — М.; Рязань: РГУ, 2007. — Вып. 5. — С. 8-13.

Лейчик В. М. Терминоведение: предмет, методы, структура. — 4-е. изд. — М.: Либроком, 2009. — 256 с.

Марчук Ю. Н. Основы терминографии: метод. пособие. — М.: ЦИИ МГУ, 1992. —

76 с.

Новодранова В. Ф. Когнитивное терминоведение // Татаринов В. А. Общее терминоведение: энциклопедический словарь. — М.: Москов. Лицей, 2006. — С. 82-84.

Степанов Ю. С. Константы. Словарь русской культуры. — М.: Акад. проект, 2001. — 989 с.

Щерба Л. В. Опыт общей теории лексикографии // Щерба Л. В. Языковая система и речевая деятельность. — 2-е. изд. — М.: URSS, 2004. — С. 265-304.

Щербин В. К. Термин в зеркале специальной концептографии // Актуальные проблемы лингвистики и терминоведения: сб. науч. тр., посвящ. юбилею проф. З. И. Комаровой. — Екатеринбург: УрГПИ, 2007. — С. 92-95.

THEORETICAL GROUNDING IN COGNITIVE TERMINOGRAPHY (PROBLEM DEFINING)

Yu. G. Kokorina

The paper deals with theory peculiarities, the subject and object of cognitive terminography, the prospect of its use in compiling terminological dictionaries for concrete branches of science.

Key words: cognitive linguistics, lexicography, terminography, dictionary, concept.

© 2011

О. Б. Абакумова

К ВОПРОСУ О СОЗДАНИИ СЛОВАРЯ ПОСЛОВИЧНЫХ КОНЦЕПТОВ (НА МАТЕРИАЛЕ ПОСЛОВИЧНЫХ КОНЦЕПТОВ

«ПРАВДА» И «TRUTH»)

Статья посвящена проблемам лексикографического описания национальных концептов, выявляемых на материале паремий о правде в русском и английском пословичном фондах.

Ключевые слова: пословица, пословичный концепт, падежная грамматика, метод семантических ролей.

В последние десятилетия усилился интерес к лексикографическому описанию языковых явлений, что нашло отражение в появлении разных видов словарей как традиционного, так и нового типа. В области фразеологии и паремиоло-гии необходимо отметить появление «Современного фразеологического словаря русского языка» А. В. Жукова и М. Е. Жуковой [Жуков, Жукова 2009], «Большого словаря русских пословиц» В. М. Мокиенко, Т. Г. Никитиной и Е. К. Николаевой [Мокиенко, Никитина, Николаева 2010], словаря «Народная мудрость» [Мокиенко, Никитина 2011]. Продолжается работа над словарями языка известных писателей: «Словарь языка Василия Шукшина» В. С. Елистратова, а также фразеологический словарь языка Л. Н. Толстого, над которым работает О. В. Ломакина.

В данной статье хотелось бы предложить вниманию исследователей-паре-миологов некоторые мысли по поводу создания словаря пословичных концептов. Под пословичным концептом мы понимаем совокупность семантических ролей, выполняемых именем концепта в семантической структуре пословичного предложения-высказывания.

Расширенный аппарат падежной грамматики, в первую очередь семантический падеж «квалитатив», дающий характеристику объекту через семантику

Абакумова Ольга Борисовна — кандидат филологических наук, доцент кафедры английской филологии Орловского государственного университета. E-mail: [email protected]

предиката и второго актанта и/или сирконстанта, даёт возможность описать универсальные и национально специфические свойства сопоставляемых явлений в двух языковых культурах (см. [Абакумова 2008]). Опираясь на данные русских словарей пословиц, а также английских словарей, базовым из которых является «Словарь пословиц» З. Фергюссон и Дж. Ло [Fergusson, Law 2000], мы выявили около 500 русских пословиц и менее 100 английских пословиц, репрезентирующих концепты «Правда» / «Truth» в русском и английском пословичных фондах. Применив к ним аппарат семантических падежей, мы выявили онтологические, аксиологические, гносеологические и модальные признаки концептов. Метод семантических ролей помогает обнаружить типовые тематические фреймы, отражающие стереотипные ситуации, представленные во внутренней форме пословиц, осмысление которых связано с системой ценностей данной культуры.

Онтологические признаки концепта «Правда» выявляются через следующие категории.

Квалитатив вечности, неизменности представляет ситуацию, в центре которой находится явление, существующее вне времени и никогда не меняющее своих свойств. Речь идет о высшем Принципе, Законе существования, который неизменен: Всё минется, одна правда останется; Правда есть, так правда и будет; Правда не стареет; Truth never grows old; Truth is always green; What is new cannot be true.

Квалитатив единственности связан с ситуацией, где представлен объект, который характеризуется своей уникальностью, поскольку отражает единственное реально имевшее место положение дел, реальные факты: Двух правд не бывает; Правда одна, а на всех её хватает; Лжи много, а правда одна; Truth is always one.

Квалитатив сокровенности отражает такое свойство объекта, которое указывает на его скрытое существование, на необходимость усилий для его обнаружения: Всяк правду знает, да не всяк её бает; Везде правда только своя, а чужую прячут; Truth lies at the bottom of a well; Truth hides in an ugly pool.

Русский пословичный концепт раскрывает диалектичность явления и выявляет в нём и такие противоположные указанным характеристики, которые не отражаются в английских пословицах и представляют национальную специфику русского концепта.

Квалитатив изменчивости представляет ситуацию, центральный элемент которой меняет свои качества в разных обстоятельствах: Была когда-то правда, а ныне стала кривда; И ложь правдою статься может; Чья сила, того и правда.

Квалитатив множественности выявляется в ситуациях, где речь идёт о субъективности интерпретации фактов в зависимости от того, кто их сообщает. И наша правда, и ваша правда, а кто же Богу ответ даёт?; И твоя правда, и моя правда, и везде правда — а где она?

Следующая категория обнаруживается в английских паремиях в большей степени, чем в русских.

Квалитатив открытости, простоты представляет ситуации, отражающие очевидность существования описываемого явления: Правда не боится света; Правда не речиста; Правду не спрячешь; Truth is truth; The language of truth

is simple; Truth's best ornament is nakedness; Truth fears no trial; Truth needs no colours; Truth is a naked lady; Truth seeks no corners.

Эта категория занимает промежуточное положение между онтологическими и аксиологическими признаками: здесь мы уже наблюдаем приписывание абстрактному явлению чисто человеческих характеристик — прямоты, храбрости, прямолинейности через использование аллегории, особенно в английском языке, где эта категория представлена ярче.

Аксиологические признаки, содержащие оценку исследуемого явления в двух культурах на фоне присущей каждой из них системы ценностей, выявляются через следующие категории.

Квалитатив (высшей) ценности, который представляет ситуацию, в центре которой находится высоко оцениваемый объект, причём в русских пословицах преобладает эмоциональная оценка, а в английских — рациональная: Правда — свет разума; Правда да вера светлее солнца; Правда дороже золота; Правда сама себя хвалит и величает; На правду цены нет; Truth is God's daughter; Truth has always a sure bottom.

В русском языке, в отличие от английского, фиксируется категория с противоположным значением: квалитатив бесполезности, ненужности, который характеризует объект в рамках отрицательно оцениваемой проблемной ситуации в связи с неуверенностью говорящего в её положительном разрешении: Хороша святая правда, да в люди не годится; Правдою богат не будешь; Правда в люди не годится, в кивот её поставить да молиться.

Среди других аксиологических признаков необходимо выделить «квалитатив силы, могущества». Фрейм представляет проблемную ситуацию, положительно оцениваемую говорящим в связи с его уверенностью в торжестве справедливости, оптимистичным взглядом на жизнь: Правда в огне не горит и в воде не тонет; Правда 12 цепей разорвёт; Правда как масло: везде наверх всплывает; Правда силу родит; Правда своё возьмет; Правда шутки не любит; Truth is mighty and will prevail; Truth will conquer, falsehood will kill; Truth will come to light; Truth will out; Facts are stubborn things.

Русские паремии проявляют свою специфику в наличии категории с противоположным значением «квалитатив слабости, беззащитности».

Здесь обнаруживается фрейм низкой качественной оценки объекта, которая связана с неверием субъекта оценки в возможность положительного решения проблемы: Правда истомилась, лжи покорилась; Не всякая правда напролом бьёт; И правда тонет, когда деньги всплывают; Правдой ни молотить, ни веять.

Третья важная аксиологическая категория, «квалитатив опасности, нежелательности», является одной из самых представленных в англоязычном пословичном фонде, но она выявляется и в русских пословицах, заполняющих фрейм объективного описания положения дел, рациональной оценки объекта как реально существующего, влияние которого необходимо учитывать: За правду-матку ссылают на Камчатку; За правду да на смерть что на солнце: во все глаза не взглянешь; Правда глаза колет; Truth breeds hatred; Follow not truth too near the heels, lest it dash out thy teeth; Truth is a spectre that scares many; The truth always hurts.

Квалитатив странности, необычности характеризует нестандартную ситуацию, в которой разрушаются стереотипные представления об объекте, его

свойствах и возможностях: И то бывает, что овца волка съедает; Truth is stranger than fiction.

Наиболее представительной и значимой для русского языка является группа модальных признаков, где «прескриптив нравственного поведения» берёт верх над «квалитативом необходимости существования».

Прескриптив нравственного поведения описывает ситуацию прямого воздействия говорящего на слушающего, где дидактическая функция пословиц реализуется эксплицитно. Это самая большая в количественном отношении русскоязычная категория: Чего себе не хочешь, того и другим не твори; Неправдою свет пройдёшь да назад не воротишься; Хлеб-соль ешь, а правду режь; Не рой под людьми яму, сам ввалишься; Каково аукнешь, таково и откликнется; Люби ездить, люби и саночки возить; Better speak truth rudely then lie covertly.

Квалитатив необходимости существования наблюдается в ситуациях с объективной оценкой событий, где говорящий призывает к нравственному поведению, но уже в имплицитной форме: Без правды века не изживёшь. Без правды не житьё, а вытьё; Красота лучше, а правда нужнее; Кто правдой живёт, тот добро наживёт; Лучше горькая правда друга, чем лесть врага.

Национальная специфика русского концепта проявилась и в категории русских пословиц «квалитатив адаптивного поведения», которая выявляется в ситуациях, где люди стремятся приспособиться к существующему положению дел, не выступая открыто в защиту своих интересов. В этом фрейме, как ни в каком другом, проявляется социальная принадлежность русского концепта бесправному классу крестьянства: Не плачь по правде, обживайся с кривдой; Правда свята, а мы люди грешные; Всяк человек ложь, и мы тож; Умная ложь лучше глупой правды; Не обманешь — не продашь.

Национальная специфика пословичных концептов проявилась и на уровне гносеологических признаков. Источники правды в английских пословицах имеют эмпирическую природу. Это доступность через опыт (The tounge of experience utters the most truth), через верность традиции (What is new cannot be true), через целенаправленные усилия (Truth lies at the bottom of a well; Truth hides in an ugly pool) и др. В русском языке национально специфическими оказались следующие источники правды: доступность через ссору и наказание (Мошенники повздорили — и правда наружу; Кнут не дьявол, а правду сыщет; Не скажешь подлинную, так скажешь подноготную), а также «квалитатив принадлежности высшим силам»: За правду Бог и добрые люди; Правда свята на небо взята; Правда живёт у Бога, а кривда на земле; Правда Божья, а воля царская и др.). Качественную специфику русского концепта представляет «отрицательный локатив», когда говорящий отрицательно оценивает ситуацию, не верит в социальную справедливость: Нет правды на свете; Ищи ветра в поле, а правду — на дне морском; Была правда у Петра и Павла; Была правда, да в лес ушла; Была правда, да в разновеску вся вышла.

В ядре английского концепта лежат онтологические признаки и рациональная оценка действительности: факты реальной действительности и Закон существования. В ядре русского пословичного концепта онтологические признаки уступают место аксиологическим, в которых преобладает эмоциональная оценка: факты и закон жизни вытесняются стремлением к идеалу, высшей ценности, порядку,

основанному на справедливости, честности. Русская правда — это Истина, которая познаётся через веру, откровение, и Этика, в центре которой стоит человек, живущий в обществе, с его материальными нуждами и потребностями. Доказательством этому служат две категории ядерных аксиологических признаков, так же противопоставленных друг другу, как и все остальные в русском пословичном фонде.

Квалитатив справедливости выявляется в ситуациях, где говорящий объективно-положительно оценивает ситуацию (рациональная оценка), фиксирует причинно-следственные связи между явлениями или действиями и указывает слушающему на его ошибки или комментирует промахи третьего лица: Сам заварил кашу, сам и расхлебывай; За ушко, да на солнышко; Любишь кататься, люби и саночки возить; Не бей Фому за Ерёмину вину; Чужое добро ребром выпрет; Не пойман — не вор.

Квалитатив отсутствия справедливости показывает отношение пессимистически настроенного говорящего, отчаявшегося в решении своих проблем: Не всяк судит по праву, иной и по криву; Руки согрешат, а спина виновата; Как бедняку жениться, так и ночь коротка; Правда что у мизгиря в тенётах: шмель пробьётся, а муха увязнет.

Объём статьи не даёт возможности более подробно представить все имеющиеся материалы, но даёт представление о том, как работает метод семантических ролей в семантике пословиц и как его можно использовать для выявления универсальной и национальной специфики языковой репрезентации национальных концептов и их возможного лексикографического описания.

ЛИТЕРАТУРА

Абакумова О. Б. Пословичные концепты «Правда» и «Truth» в паремическом микродискурсе // Россия и Запад: диалог культур: сб. статей XII международ. конференции. Вып. 14, ч. III. — М.: МГУ 2008. — С. 3-11.

Жуков А. В., Жукова М. Е. Современный фразеологический словарь русского языка. — М.: Астрель, 2009. — 443 с.

Мокиенко В. М., Никитина Т. Г., Николаева Е. К. Большой словарь русских пословиц. — М.: ОЛМА Медиа Групп, 2010. — 1024 с.

Мокиенко В. М., Никитина Т. Г. Народная мудрость. Русские пословицы. — М.: ОЛМА Медиа Групп, 2011. — 416 с.

Fergusson R., Law J. The Penguin Dictionary of Proverbs. — 2nd ed-n. — London: Penguin Books, 2000. — 365 p.

SOME ISSUES CONCERNING COMPILING A PROVERBIAL CONCEPT DICTIONARY (BASED ON PROVERBIAL CONCEPTS "ПРАВДА" AND "TRUTH")

O. B. Abakumova

The paper deals with lexicographic presentation of ethnic concepts based on Russian and English paremia covering 'Правда' and 'Truth'.

Key words: proverb, proverbial concept, case grammar, semantic role method.