CC BY
37
УКК 81:39
ББК 82.3 (2РОС)[Чув.]3
В.Г. РОДИОНОВ
СЕМАНТИЧЕСКАЯ И ХРОНОЛОГИЧЕСКАЯ СТРАТИФИКАЦИЯ НАЗВАНИЙ ДОМАШНИХ ДУХОВ-ПОКРОВИТЕЛЕЙ В ЧУВАШСКОЙ МИФОЛОГИИ
Ключевые слова: духи-покровители, мифологические термины, реконструкция, свадебное жилище, мотив прядения.
В эпоху матриархата и тотемизма в жилище прототюрков утвердился культ родового огня, который выражался в поклонении Огню жилища и рода. Хозяйкой огня в очаге, затем и жилища в целом, была женщина. По мере укрепления в чувашском обществе патриархальных отношений, возвышения положения мужчины как главы семьи появился новый термин (Вуташ). Трансформируясь в условиях христианизации (во второй половине XVIII в.), термин стал означать «благотворное божество воды». Пребывая в воде, оно делало ее полезной (питьевой) из-за своего огненного начала. Сварив свадебный суп, невеста освящала воду своим родовым огнем. Мифологический термин Хёрт-сурт реконструируется в такой последовательности: хер дурта > хёр-дурт «жилище невесты с родовыми атрибутами родителей невесты» > Херт-дурт > Херт-сурт «Дух-хозяйка огня и жилища» > «Покровитель дома и семьи», а также «Прядильщица [невеста-дочь Верховного Бога]». По сравнению с отдельными якутскими образами духов-покровителей чувашский Херт-сурт выполнял функции как духа-хозяина дома, так и снохи небесного происхождения (мотив прядения).
Проблемы реконструкции традиционной духовной культуры народа тесно соприкасаются с историей развития лексики и семантики слов языка. В условиях отсутствия письменных источников они нередко являются единственными достоверными фактами, на основе которых ученый ретроспективно может восстановить эволюционную последовательность и осуществить хронологическую стратификацию отдельных элементов культуры, в данном случае мифологических представлений того или иного этноса. Опираясь на лингвокуль-турологические и этнолингвистические методы и подходы, автор данной статьи написал ряд статей, в которых, на наш взгляд, успешно стратифицированы некоторые названия чувашских мифологических образов и терминов [9-13]. Настоящая публикация относится к этой же серии научных разработок. В данном случае автор намерен реконструировать историю сложения и изменения ряда домашних духов-покровителей (очага, жилища, семьи, рода).
На основе анализа лексики прототюркского языка мы подтвердили следующую гипотезу ученых: в ледниковый период палеолитический человек выживал в пещере, там же он занимался охотой (на пещерного медведя) [10. С. 307]. Как известно, в тюркских языках названия жилища и охоты имеют одинаковые формы (различаются лишь по твердости или же мягкости звуковых рядов): av/ab «охота» и ev/eb «жилище, становище». Для нас в данном случае более важен другой факт: основной фигурой, хозяйкой в этом древнем жилище была женщина (evci «женщина, жена» < ev «дом, юрта, помещение» + ci «имя деятеля» [4. С. 189]). Именно она распоряжалась очагом и с помощью огня (ot/ut) «окультуривала» сырые пищевые продукты, т.е. готовила еду для тех, кто пользовался его теплом и светом. В те доисторические эпохи матриархата родовым тотемом и прародителем являлся медведь, который формально считался супругом хозяйки пещерного очага. По этой причине в тюркских языках aba (< apa) имеет соответствующие значения: «отец»
(< «мать»), «родственники по отцу» (< «родственники по матери») и «медведь» [14. С. 54-57, 158-159]. В чувашском языке (в диалекте верховых чувашей) сохранились самые ранние лексические формы прототюрков: опа «медведь» и апи (апа + и «звательная форма»), апай (апа + ай «звательная форма») «мать». Параллельно с последними лексическими единицами существовало слово ама «самка», «мать», восходящее к пратюркскому ene «мать» [14. С. 278-281]. Оно проникло в чувашский язык, скорее всего, в эпоху патриархата вместе с его тюркской парой ata «отец» (женской линии значений в данном слове, как утверждается лингвистами, почти нет [14. С. 201]). Термин патриархального общества ати/атте «отец» постепенно оттеснило в сторону более раннюю форму ада (eci < evci «самец», «отец»).
Итак, тюркские термины родства отражают переход от тотемистического материнского рода к отцовскому, т.е. от каменного века к бронзовому, патриархальному семейно-родовому культу предков. По утверждению специалистов, вышеописанная смена эпох произошла в Прибайкалье в XVIII-XIII вв. до н.э. [7. С. 95]. К концу бронзового века в Забайкалье появляются могилы прототюрков (в науке их называют плиточными могилами) с характерным для родового строя культа предков. На рубеже II-I тысячелетий до н. э. от западных восточ-ноиранских племен они начали активно осваивать опыт экстенсивного скотоводческого хозяйственно-культурного типа производящей экономики. В результате симбиоза западной части прототюрков и восточноиранских племен образовался новый этнос, называвшийся огурами (именно они являются первыми носителями современного чувашского языка).
Анализируемый чувашский лексический материал показывает, что в языке огуров и их потомков более ранние слои культуры прототюрков сохранились лучше, чем в языках пратюрков (огузов). К ним следует отнести самые древние мифологические термины-теонимы Ама «самка», «праматерь» и Ада «самец». «праотец» [12. С. 36-37]. Дух огня, наиболее древний и близкий к человеку мифологический персонаж у прототюрков, несомненно, имел женское начало. На это указывают дошедшие до нас его названия в языках народов Сибири. Исследователями они переводятся как «Мать-огонь» [15. С. 47, 49; 17. С. 137; 19. С. 368, 370, 380-383;] или «Дева-мать», «Богиня Огня» [19. С. 376]. Лишь в мифологии якутов Дух-хозяин теплого огня (Аал уот иччитэ) имел образ седого деда-старика [20. С. 178]. Данное отличие можно объяснить тем, что в культуре якутов сильные патриархальные отношения смогли максимально трансформировать и усложнить более ранние традиции тюрков-скотоводов. Дух дома непосредственно связан с духом огня. Он являлся одновременно и духом семьи [3. С. 232]. Здесь следует особо отметить, что из двух покровителей жилища, по утверждению исследователей, дух-хозяин дома считается более поздним образованием: дух огня > дух-хозяин жилища [3. С. 231].
Подобное усложнение системы домашних духов-покровителей произошло и в чувашской мифологии. Здесь немаловажную роль играла и смена хозяйственно-культурных типов (скотоводство > земледелие), и переход от древнеогурского политеизма к народно-исламскому монотеизму (чувашскому неоязычеству) и христианству [11. С. 312; 12]. До XX в. в виде отдельных осколков былой целостной системы дошли следующие чувашские названия домашних духов-покровителей: Ыра Вут ама «Святая Мать-огонь», вучахри Вут «Огонь в очаге»; Вуташ 1) «название водяного духа»; 2) «дух, летающий к вдове в образе Огненного змея (Вере делен)»; 3) «злой дух, любящий щекотать чело-
века»; 4) «дух огня» [1. Вып. 5. С. 284-286]; Вут йышё «семья Вут» (Вут «Огонь», Вут амашё «Мать Огня», Вут Ашшё «Отец Огня» [1. Вып. 5. С. 278]). К ним же следует отнести Хёрт-сурт «дух, охраняющий дом и живущий рядом с печкой» и, очевидно, тур, зафиксированный в «Древнетюркском словаре» (Юг) как «место против входа, почетное место» [4. С. 580]. Его разновидности известны под названием Йёрёх.
Предположение о том, что наиболее древним вариантом чувашского названия духа огня является Ыра Вут ама «Святая Мать-огонь» (иногда только Вут), подтверждается не только историко-генетическими, но и типологическими сравнениями с материалом этносов с более архаичного уровня развития. Например, как отмечают исследователи семейной обрядности народов Сибири, обязательной частью нганасанской свадьбы было приобщение жениха к огню матери невесты (у тюрков, в том числе и у чувашей, к огню нового очага приобщалась прежде всего невеста). По устоявшимся традициям огонь (по-нганасански Ту-нями «Огонь-мать») всегда принадлежал женщине - хозяйке чума, он наследовался только женщинами и только по женской линии. Когда молодые в поселении жениха устанавливали свой чум, невеста должна была зажечь новый очаг «живым огнем», привезенным от материнского очага. «Огонь-мать, мать матери моей!», - обращалась молодая жена к огню, разжигая первый раз костер в своем новом чуме [15. С. 47-49].
Это самый древний, изначальный вариант названия и семантики духа огня в жилище. По мере укрепления в обществе патриархальных отношений, возвышения положения мужчины как главы малой семьи появился новый термин вуташ, который образовался, скорее всего, от лексем вут «огонь» + аш (< ашё) «то, что находится внутри домашнего вут» (по модели карта «огороженное место для скота» + аш «то, что находится внутри» > карташ/картиш «то, что находится внутри огороженного места для скота»). Здесь следует отметить, что в чувашском языке вут означало и семью: кил-вут «домашний очаг, семья» [1. Вып. 6. С. 210]. Термин Вуташ предполагает наличие в его семантике, кроме Вут ама, еще и Вут ада «Огонь-отец». Логичнее считать, что этот дополнительный мифологический персонаж мог сложиться только в условиях преобладания в обществе патриархальных отношений. Примечательно то, что такая трансформация в чувашской мифологии не смогла вытеснить название архаичного духа Ыра Вут ама и его первичную семантику [1. Вып. 5. С. 416-417]. На наш взгляд, этому в определенной степени способствовала и мифология соседей: удмуртов, марийцев и мордвы. Но, по утверждению лингвистов, терминология обновленной чувашской религии, в том числе и мифологии, проникали в культуры финно-угров региона значительно интенсивнее.
Н.И. Золотницкий полагал, что чувашский мифологический образ Вуташ проник в марийские диалекты в формах Вадыш (горное наречие) и Водыж (луговое наречие) «дух-хозяин, владелец какого-либо места» [5. С. 42-44]. По утверждению Л.С. Тойдыбековой, самым сильным из всех духов считался Тул водыж «Дух огня». Он служил посредником между людьми и божествами во всех молениях, в которых употреблялся огонь [16. С. 41]. Исследователи до настоящего времени не находят причин изменения семантики данного термина как в чувашском, так и марийском языках. Очевидно, термин проник в марийский язык в значении «дух конкретного объекта/субъекта». Например, Куртньо водыш у марийцев означает «Дух железа», и данным словосочетанием называли духа умершего смелого воина [16. С. 143]. Разрушение пер-
вичной семантики чувашского термина необходимо связать с влиянием русской мифологии (образа русалки) и массовой христианизацией народа в 1740-е гг. Уже к 1783 г., как писал Т.К. Масленицкий, чуваши приносили жертву благотворному божеству воды Вуташ, который, пребывая в воде, делал ее полезной (питьевой). Следует полагать, что очищение воды духами огня совершалось путем жертвоприношения испеченных на огне мучных продуктов из нового урожая. Невесты приобщались к родовой (питьевой) воде, как известно, сварив свой первый суп (дён дын яшки) в доме жениха (готовый суп в котле - результат освящения воды огнем). Самые ранние источники сообщают, что жертвоприношение Вуташ совершалось во время чуклеме «жертвоприношение новым урожаем хлеба». В неосвященной воде (в пруду, на неокультуренной территории) хозяйничал уже Шыври (Тура) «Водяной дух». Жертву Вут Ама в те годы приносили, как и раньше, в жилом доме перед горнушкой печи [8. С. 481-505].
Итак, вышеприведенные факты указывают на возможные этапы трансформации семантики вуташ: «очищающие огнем духи» ( > мар. «дух») > «очищающий питьевую воду дух» (значение пункта 1 из вариантов семантики вуташ). В XVIII - начале XX вв. данный мифологический образ продолжал активно разрушаться, обретая при этом не свойственные ему свойства и качества. Так, местами он превратился то в Ардури (значение пункта 3), то в Вере делен (значение пункта 2).
Как уже было отмечено, в названии вуташ подразумевается целая семья духов. В больших водоемах обитали старшие и крупные духи, а в родниках - малые и совершенно безобидные. Аналогичным образом следует понимать и словосочетание Вут йыше «семья Вут». Следует полагать, что последний термин (Вут йыше) утвердился в результате постепенной потери первой лексемы (вуташ) своего изначального значения (само слово йыш является заимствованием из какого-то тюркского языка, но не татарского).
Наиболее загадочным по происхождению духом в чувашской мифологии является Хёрт-сурт/Хёрт-сут, который имеет несколько этимологических объяснений: хер «девушка» + араб. зат «особа» (Н.И. Ашмарин); хер «девушка» + сурет «вид», «образ», «фигура» (В.Г. Егоров) [6. С. 300]. М.Р. Федотов очень осторожно указывает на марийские слова ширт «дух» и сырт «фея», «лесная красавица», одно из которых, по мнению ученого, вполне могло составить первоначальную основу сурт [18. Т. 2. С. 346]. Автор данной статьи раньше предполагал, что название данного мифологического персонажа образовано от слов хер «девушка» и шут (< удм. шуд «счастье») [12. С. 194]. Как известно, второе слово в удмуртском языке считается заимствованным (удмуртские ученые его считают восходящим к авестийскому «радость, счастье», «удовольствие» [2. С. 276]), а в чувашском языке данной формы вообще нет. Между тем в татарском лексиконе имеется аналогичное слово (шат) с близким значением: «веселый, радостный, довольный». Конечно, можно допустить, что в удмуртском шуд скрывается предполагаемое булгарское шут с теми же татарскими и удмуртским значениями. Но данная этимология слишком натянута, она построена на основе многих допущений и предположений.
Вышеизложенные этимологические разработки не имеют научной основы по той причине, что в них не осуществлена реконструкция исходного значения термина, а также восстановление возможных путей его семантической эволюции. Прежде всего следует выявить семантические группы, связанные
с персонажем Хёрт-сурт, затем путем сравнительного (лингвистического, этнографического, культурологического) метода определить первичную семантику термина. Лишь после сравнения результатов этих методов следует заняться этимологией данного мифологического термина, при этом упорно преодолевая фонетические, морфологические и семантические препятствия, возникающие в его историческом объяснении. Здесь обязательно следует учитывать и частотность употребления того или другого значения, общераспространенность или локальность его использования.
Основные семантические группы лексемы Хёрт-сурт:
1. «Хозяйка дома; охраняющая избу и надворные строения (от огня, воды, ненавистных врагов)». Местом ее постоянного нахождения является печка (очаг). Лишь в одном варианте Хёрт-сурт обитает в хлеву, а на печке живет ее мать.
2. «Покровитель дома, членов семьи и домашних животных (лошади, коровы)». Представляется домашним в образе старушки в белом чувашском одеянии (в сурбане) или же девушки.
3. «Помогающая семье в домашнем хозяйстве (убирает в избе, прядёт) и в поле (жнет)». Членам семьи по ночам представляется больше всего в образе прядильщицы.
4. «Присутствие в доме Хёрт-сурт приносит семье счастье и уют, уход -несчастье и разорение».
5. «Хёрт-сурт - божество красоты и порядка» [1. Вып. 17. С. 56-60].
Во всех семантических группах обнаруживается связь мифологического персонажа с женским родовым началом. Ему приносили жертву, как сообщают источники, только женщины. В этом плане большой интерес представляют мо-литвословия и действия во время приобщения невесты к огню и воде рода жениха на свадьбе (дён дын яшки «суп нового человека», т.е. невесты). Участвующие в процессе вышеназванной части свадебного обряда, угостившись сваренным невестой супом, клали несколько монет на печку и произносили следующие слова: (ак кинён Хёрт-сурчё дак киле-дурта килсе выран йышантар «Да поселится в этом доме Хёрт-сурт нашей снохи» [1. Вып. 17. С. 59].
В начале статьи на материале сибирских народов мы описали некоторые традиции приобщения невесты к духам огня и воды рода жениха. Некоторые сохранившиеся элементы древнего чувашского свадебного обряда (начало свадьбы и переодевание невесты, а также проведение первой ночи молодоженов в амбаре) позволяют утверждать, что еще в далекие скотоводческие эпохи у предков чувашей, как и у всех тюрков, на свадьбе ставили отдельное свадебное жилище. У алтайцев и хакасов он назывался алаичик, алачых, что соответствует чувашскому лада (улада) «холодное бревенчатое строение», «летнее жилище», «лачуга» [1. Вып. 8. С. 54]. На родине рода жениха эту юрту ставили для остановки поезжан со стороны невесты. Первая брачная ночь молодоженов тоже проходила в этом временном жилище. Там огонь в очаге зажигали, следует полагать, как и сибирские тюрки, привезенный из очага дома невесты. Хозяйкой огня и всего жилища являлась невеста, ее приданое тоже хранилось там же. Название данного жилища выходящей замуж хёр («девушка», «невеста») вполне могло звучать как хёр дурчё (< хёр дурта) «жилище (дом) невесты». Со временем дом невесты заменил амбар во дворе родителей жениха. Это конкретное название специально для молодых поставленной свадебной юрты в плане семантики эволюционировало, следует
полагать, в такой последовательности: «жилище невесты с родовым огнем» > «Дух-хозяйка жилища» > «Покровитель дома и семьи». Значения первых трех пунктов семантических групп лексемы Херт-сурт полностью совпадают с хронологической последовательностью семантической эволюции термина. Семантика пятого пункта (божество красоты и порядка) образована в самое позднее время, в таком значении слово сырт известно горным марийцам [18. Т. 2. С. 346].
Чувашское дурт восходит, как известно, к общетюркскому ут1, его старейшее значение - «пространство земли, достаточное для содержания той или другой кочевой единицы, участок земли на кочевье». В чувашском дурт М.Р. Федотов выделяет такие значения: «строение (изба, сруб, конюшня и пр.)», «двор со всеми относящимися к нему постройками» [18. Т. 2. С. 144-145]. Лексему дуртри, упоминаемую в молитвословии Ман чук «большое жертвоприношение», Н.И. Ашмарин неверно перевел как «домовой» [1. Вып. 12. С. 274]. Здесь и в словосочетании Qуртри асла киремет она означает «место покинутого (старого) жилища, поселения». Не случайно в названиях чувашских поселений Кив дурт означает материнскую, зачастую покинутую, деревню. В словосочетании хер дурче изначально, несомненно, присутствовало значение «покинутая земля (дом) родителей девушки». Об этом напоминала не только Вут ама, но и специальные куклы и ветки, называемые Йёрёх и передаваемые по женской линии (данному мифологическому персонажу будет посвящена отдельная статья, по этой причине здесь он не рассматривается).
Семантическую реконструкцию термина подтверждает и анализ причин того или иного фонетического изменения. Переход дурт в сурт следует объяснить артикуляционным облегчением (с целью образования велярного ряда фонем в слове), а добавление фонемы т в конце хёр - приданием словосочетанию формы однозвучных парных слов (типа тимер-тамар «металлы»). Учет семантики термина и этнографических фактов позволяет реконструировать такую последовательность мифологического термина Херт-сурт: хер дурта > хер-дурт «жилище невесты с родовыми атрибутами родителей невесты» > Херт-дурт > Херт-сурт «Дух-хозяйка огня и жилища» > «Покровитель дома и семьи».
Выше мы как бы мимоходом затронули проблему усложненной системы духов-покровителей дома в якутской мифологии. Там с духом-хозяином огня мирно соседствовал дух-хозяин жилого дома, который показывался в виде жеребца, иногда старой женщины. На левой стороне дома жил дух Ньаадьи, дочь Улуу Тойон «Великого Грозного Господина», т.е. одного из обитателей верхнего мира. Она однажды спустилась на землю и поселилась у людей, стала покровительствовать детей и телят, иными словами, стала покровительницей дома и семьи [20. С. 122]. По другим источникам, Ньаадьи является дочерью хозяина дома.
Чувашская покровительница Херт-сурт, как и якутский дух-хозяин дома, показывалась в образе старой женщины, она, как и Ньаадьи, покровительствовала дому и семье, в том числе и скотному двору. По сведениям Н.И. Зо-лотницкого, прекрасная дочь марийского Кого-Юма, не имея на небе женихов и пася на земле небесную скотину, познакомилась с молодцем и осталась жить на земле [5. С. 37]. В другой легенде дочь бога Юма сидит на мировом столбе наподобие прялки, ее веретено приводит в движение звезды мирозданья [16. С. 54]. Думается, подобная легенда, существовавшая еще в древ-нетюркском мире, имелась и у чувашей, но со временем она исчезла, наибо-
лее полно сохранилась в мифологии якутов и соседей чувашей (горных марийцев). По сравнению с отдельными якутскими образами духов-покровителей чувашский Хёрт-сурт выполнял функции как духа-хозяина дома, так и снохи небесного происхождения (прядение).
Завершая семантическую и хронологическую стратификацию группы терминов, непосредственно связанных с огнем в очаге жилища, следует особо выделить следующие положения:
1. В эпоху матриархата и тотемизма в жилище прототюрков утвердился культ родового огня, который выражался в поклонении Огню жилища и рода.
2. Наиболее древним вариантом чувашского названия духа огня является Ыра Вут ама «Святая Мать-огонь», которая наследовалась и передавалась по женской линии. Поэтому хозяйкой огня в очаге, затем и жилища в целом была женщина.
3. По мере укрепления в чувашском обществе патриархальных отношений, возвышения положения мужчины как главы семьи появился новый термин (Вуташ), но женщина по-прежнему осталась хозяйкой домашнего огня (печки).
4. Термин Вуташ проник в марийский язык в значении «дух конкретного объекта/субъекта». Трансформируясь в условиях христианизации (во второй половине XVIII в.), слово стало означать «благотворное божество воды». Пребывая в воде, оно делало ее полезной (питьевой) из-за своего огненного начала. Сварив свадебный суп, невеста освящала воду своим родовым огнем.
5. Учет семантики термина и этнографических фактов позволяет реконструировать последовательность эволюции мифологического термина: Хёрт-сурт: хёр дурта > хёр-дурт «жилище невесты с родовыми атрибутами родителей невесты» > Хёрт-дурт > Хёрт-сурт «Дух-хозяйка жилища» > «Покровитель дома и семьи», а также «Прядильщица [невеста-дочь Верховного Бога]». По сравнению с отдельными якутскими образами духов-покровителей чувашский Хёрт-сурт выполнял функции как духа-хозяина дома, так и снохи небесного происхождения (мотив прядения).
Литература и источники
1. Ашмарин Н.И. Словарь чувашского языка. Чаваш самахёсен кёнеки. Казань; Чебоксары: Чувашгосиздат, 1928-1950. Вып. 1-17.
2. Владыкин В.Е. Религиозно-мифологическая картина мира удмуртов. Ижевск: Удмуртия, 1994. 384 с.
3. Деревянко Е.И. Племена Приамурья. I тысячелетие нашей эры (Очерки этнической истории и культуры). Новосибирск: Наука, 1981. 333 с.
4. Древнетюркский словарь. Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1969. 676 с.
5. Золотницкий Н.И. Избранные труды / сост. В.Г. Родионов. Чебоксары: Изд-во Чуваш. унта, 2007. 528 с.
6. Егоров В.Г. Этимологический словарь чувашского языка. Чебоксары: Чуваш. кн. изд-во, 1964. 355 с.
7. Михайлов Т.М. Из истории бурятского шаманизма (с древнейших времен по XIII в.). Новосибирск: Наука, 1980. 320 с.
8. Никольский Н.В. Собрание сочинений. Т. 1. Труды по этнографии и фольклору чувашского народа. Чебоксары: Чуваш. кн. изд-во, 2004. 527 с.
9. Родионов В.Г. История сложения чувашской заговорной формулы «Прибыл заморский исцелитель» // Традиционная культура народов Поволжья: материалы IV Всерос. науч.-практ. конф. с междунар. участием (13-15 февраля 2018 г.). Казань: ИХЛАС, 2018. С. 336-346.
10. Родионов В.Г. Семантические сдвиги лексем, связанных с этапами сложения художественного сознания прототюрков // Вестник Чувашского университета. 2017. № 2. С. 305-310.
11. Родионов В.Г. Хронологическая стратификация названий духов предков и святых в чувашской народной религии // Вестник Чувашского университета. 2017. № 4. С. 311-321.
12. Родионов В.Г. Чувашский этнос: исследования по этнологии и мифопоэтике / ЧГИГН. Чебоксары, 2017. 324 с.
13. Родионов В.Г. Этимология и трансформация семантики названия образа змея-покровителя в чувашской мифологии // Вестник Чувашского университета. 2016. № 4. С. 238-244.
14. Севортян Э.В. Этимологический словарь тюркских языков (общетюркские и межтюркские основы на гласные). М.: Наука, 1974. 767 с.
15. Семейная обрядность народов Сибири (опыт сравнительного изучения). М.: Наука, 1980. 240 с.
16. Тойдыбекова Л.С. Марийская мифология. Этнографический справочник. Йошкар-Ола: МПИК, 2007. 310 с.
17. Традиционное мировоззрение тюрков Южной Сибири. Пространство и время. Вещный мир / Э.Л. Львова, И.В. Октябрьская, А.М. Сагалаев, М.С. Усманова. Новосибирск: Наука. Сиб. отд-ние, 1988. 225 с.
18. Федотов М.Р. Этимологический словарь чувашского языка: в 2 т. / ЧГИГН. Чебоксары, 1996. Т. 1. 470 с.; Т. 2. 509 с.
19. Фольклор саянских тюрков XIX века. Из собрания Н.Ф. Катанова: в 2 т. М.: Новый ключ, 2003. Т. 1. 576 с.
20. Эргис Г.У. Очерки по якутскому фольклору. М.: Наука, 1974. 402 с.
РОДИОНОВ ВИТАЛИИ ГРИГОРЬЕВИЧ - доктор филологических наук, профессор кафедры чувашской филологии и культуры, Чувашский государственный университет, Чебоксары, Россия (vitrod1@yandex.ru).
V. RODIONOV
SEMANTIC AND CHRONOLOGICAL STRATIFICATION OF HOME PATRON SPIRITS' NAMES
IN THE CHUVASH MYTHOLOGY
Key words: patron spirits, mythological terms, reconstruction, wedding house, spinning motive.
The cult of the ancestral fire which was expressed in the worship of home-and- family Fire, established in prototurkic people's house in the era of matriarchy and totemism. The mistress of fire in the hearth and later of the house in general was a woman. With patriarchal relations strengthening in the Chuvash society and with raising a man's status as a head of the family, a new term (Wutash) appeared. This term transforming in the conditions of Christianization (in the second half of the XVIII century) began to mean "a beneficial deity of water". Its staying in water made the water useful (drinking) thanks to its fiery origin. Having cooked the wedding soup, a bride consecrated the water with her ancestral fire. The mythological term Hert-surt is reconstructed in the following order: her-surta > her-surt «(bride's house with patrimonial attributes of the bride's parents" > Hert-surt "Spirit-mistress of fire and dwelling" > "Patron of the house and the family", as well as "Spinner [bride-daughter of the Supreme God]". In comparison with individual Yakut images of patron spirits, the Chuvash Hert-surt performed the functions of a spirit-master of the house and the daughter-in-law of heavenly origin (the spinning motive) as well.
References
1. Ashmarin N.I. Slovar' chuvashskogo yazyka [Chuvash language dictionary]. Kazan, Cheboksary, Chuvash Publishing House, 1928-1950, vol. 1-17.
2. Vladykin V.E. Religiozno-mifologicheskaya kartina mira udmurtov [Religious and mythological picture of the Udmurt world]. Izhevsk, Udmurtiya Publishing House, 1994, 384 p.
3. Derevyanko E.I. Plemena Priamur'ya. I tysyacheletie nashei ery. Ocherki etnicheskoi istorii i kul'tury [Tribes of the Amur Region. I millennium AD. Essays on ethnic history and culture]. Novosibirsk, Nauka Publ., 1981, 333 p.
4. Drevnetyurkskii slovar' [Old Turkic dictionary]. Leningrad, Nauka Publ., 1969, 676 p.
5. Rodionov V.G., comp., Zolotnitskii N.I. Izbrannye trudy [Selected Works]. Cheboksary, Chuvash University Publ., 2007, 528 p.
6. Egorov V.G. Etimologicheskii slovar' chuvashskogo yazyka [Etymological dictionary of the Chuvash language]. Cheboksary, Chuvash Publishing House, 1964, 355 p.
7. Mikhailov T.M. Iz istorii buryatskogo shamanizma (s drevneishikh vremen po XIII v.) [From the history of Buryat shamanism (from ancient times through the XIII century)]. Novosibirsk, Nauka Publ., 1980, 320 p.
8. Nikol'skii N.V. Sobranie sochinenii. T. 1. Trudy po etnografii i fol'kloru chuvashskogo naroda [Collected works. Vol. 1. Works on ethnography and folklore of the Chuvash people]. Cheboksary, Chuvash Publishing House, 2004, 527 p.
9. Rodionov V.G. Istoriya slozheniya chuvashskoi zagovornoi formuly «Pribyl zamorskii istselitel'» [History of the addition of the Chuvash conspiracy formula «The Overseas Healer Has Arrived»]. Traditsionnaya kul'tura narodov Povolzh'ya: materialy IV Vseros. nauch.-prakt. konf. s mezhdunar. uchastiem [Proc. of Rus. Sci. Conf. with International Participation «Traditional Culture of the Peoples of the Volga Region»]. Kazan, IKhLAS Publ., 2018, pp. 336-346.
10. Rodionov V.G. Semanticheskie sdvigi leksem, svyazannykh s etapami slozheniya khudo-zhestvennogo soznaniya prototyurkov [Semantic shifts of lexemes associated with the stages of addition of artistic consciousness of the prototurks]. Vestnik Chuvashskogo universiteta, 2017, no. 2, pp. 305-310.
11. Rodionov V.G. Khronologicheskaya stratifikatsiya nazvanii dukhov predkov i svyatykh v chuvashskoi narodnoi religii [Chronological stratification of the names of spirits of ancestors and saints in the Chuvash folk religion]. Vestnik Chuvashskogo universiteta, 2017, no. 4, pp. 311-321.
12. Rodionov V.G. Chuvashskii etnos: issledovaniya po etnologii i mifopoetike [Chuvash ethnos: research on ethnology and mythopoethics]. Cheboksary, 2017, 324 p.
13. Rodionov V.G. Etimologiya i transformatsiya semantiki nazvaniya obraza zmeya-pokrovitelya v chuvashskoi mifologii [Etymology and transformation of the semantics of the name of the image of the serpent-protector in the Chuvash mythology]. Vestnik Chuvashskogo universiteta, 2016, no. 4, pp. 238-244.
14. Sevortyan E.V. Etimologicheskii slovar' tyurkskikh yazykov (Obshchetyurkskie i mezhtyurkskie osnovy na glasnye) [Etymological dictionary of Turkic languages (Common Turkic and inter-Turkic bases on vowels)]. Moscow, Nauka Publ., 1974, 767 p.
15. Semeinaya obryadnost' narodov Sibiri (opyt sravnitel'nogo izucheniya) [Family ritual of the peoples of Siberia (experience of comparative study)]. Moscow, Nauka Publ., 1980, 240 p.
16. Toidybekova L.S. Mariiskaya mifologiya. Etnograficheskii spravochnik [Mari mythology. Ethnographic reference book]. Yoshkar-Ola, 2007, 310 p.
17. L'vova E.L., Oktyabr'skaya I.V., Sagalaev A.M., Usmanova M.S. Traditsionnoe mirovozzrenie tyurkov Yuzhnoi Sibiri. Prostranstvo i vremya. Veshchnyi mir [Traditional world view of the Southern Siberia Turks. Space and time. Real world]. Novosibirsk, Nauka Publ., 1988, 225 p.
18. Fedotov M.R. Etimologicheskii slovar' chuvashskogo yazyka: v 2 t. [Etymological dictionary of the Chuvash language. 2 vols.]. Cheboksary, 1996, vol. 1, 470 p.; vol. 2, 509 p.
19. Fol'klor sayanskikh tyurkovXIX veka. Iz sobraniya N.F. Katanova: v 2 t. [Folklore of the Sayan Turkic people of the XIX century. From the collection of N.F. Katanova. 2 vols.]. Moscow, Novyi klyuch Publ., 2003, 576 p.
20. Ergis G.U. Ocherki po yakutskomu fol'kloru [Essays on the Yakut folklore]. Moscow, Nauka Publ., 1974, 402 p.
RODIONOV VITALIY - Doctor of Philological Sciences, Professor of Chuvash Philology and Culture Department, Chuvash State University, Russia, Cheboksary (vitrod1@yandex.ru).
Формат цитирования: Родионов В.Г. Семантическая и хронологическая стратификация названий домашних духов-покровителей в чувашской мифологии // Вестник Чувашского университета. - 2018. - № 2. - С. 268-276.
