CC BY
153
УДК 947(470. 342) "19"
И. В. Чемоданов
Сельское хозяйство Вятского региона в первые годы массовой коллективизации (1929-1934 гг.)
В данной работе исследуются тенденции и процессы, происходившие в аграрном секторе Вятского региона в конце 1920-х - первой половине 1930-х гг. Рассматриваются следующие аспекты: состояние различных отраслей сельского хозяйства, становление новой системы организации производства и стимулирования труда колхозников, трансформация форм и методов государственных заготовок сельхозпродукции. В статье показано, что в первые годы массовой коллективизации имело место сокращение сельскохозяйственного производства. Восстановление сельского хозяйства наблюдалось лишь с середины 1930-х гг., по мере успехов индустриализации и укрепления организационно-технической базы колхозов. Выявляются причины и последствия голода 1932-1933 гг. Оценивается роль политотделов МТС и совхозов в коренной реконструкции сельскохозяйственного производства Вятского региона. Жизнь и хозяйственная деятельность вятского крестьянства освещаются в общероссийском контексте, при этом раскрывается региональная специфика.
In this paper we investigate the trends and developments taking place in the agricultural sector Vjatskogo at the end of 1920 - the first half of the 1930s. The state of the various sectors of agriculture, the development of a new system of organization of production and stimulation of collective farmers, the transformation of forms and methods of state procurements of agricultural products. The paper shows that in the first years of mass collectivization had been a reduction in agricultural production. Restoring agriculture was observed only from the mid-1930s, due to the industrialization success and strengthening the organizational and technical base of collective farms. The reasons and consequences of the famine of 1932-1933 are identified. It assesses the role of the political departments of the MTS and state farms in the radical reconstruction of agricultural production of Vyatka region. The life and economic activity of Vyatka peasantry is shown in Russian context together with the regional specific.
Ключевые слова: крестьянство, сельское хозяйство, Вятский регион, коллективизация, колхозы, животноводство, агротехника, машинно-тракторные станции.
Keywords: Peasantry, agriculture, Vyatka region, collectivization, collective farms, stock raising, agricultural engineering, machine and tractor stations.
К концу 1920-х - началу 1930-х гг. сельскохозяйственное производство в Вятском регионе, как и в целом по стране, оставалось низкотоварным, раздробленным, сильно зависело от капризов природы, и возможности его роста были весьма ограниченны. Хозяйствование на мелких клочках земли с помощью примитивных орудий обрекало крестьян на тяжелый ручной труд, сдерживало начавшуюся индустриализацию, ставило серьезные преграды общему экономическому развитию страны. В сложившейся ситуации преобразование аграрного сектора на основе производственного кооперирования и коренной технической реконструкции стало исторической необходимостью.
В 1929 г. старое административно-территориальное деление было окончательно упразднено. Вместо губерний, уездов и волостей создавались края, области, округа и районы. Вятская губерния вошла в Нижегородскую область (преобразованную в Нижегородский, с 1932 г. - Горь-ковский край) в составе округов: Вятского, Котельничского, Нолинского и частично - Шарьин-ского (постановления ВЦИК от 14 января и 10 июня 1929 г.). Часть территории Халтуринского уезда (Слудская волость) при этом была включена в состав Северного края (постановление ВЦИК от 3 июня 1929 г.). Округа просуществовали один год и были упразднены постановлением ЦИК и СНК СССР от 23 июля 1930 г. На 1 октября 1930 г. на территории бывшей Вятской губернии было 42 района. 5 декабря 1934 г. постановлением ЦИК СССР город Вятка был переименован в город Киров, а постановлением ВЦИК от 7 декабря 1934 г. из Горьковского края был выделен самостоятельный Кировский край, в который вошли также Воткинский и Сарапульский районы Свердловской области и Удмуртская (до 1 января 1932 г. - Вотская) автономная область (несколько позднее, в соответствии с постановлением ВЦИК от 28 декабря 1934 г., преобразованная в Удмуртскую АССР) [1].
Необходимо оговориться, что документы, относящиеся к периоду с середины 1930 по конец 1934 г. (т. е. с момента ликвидации округов до образования Кировского края) чаще всего содер-
© Чемоданов И. В., 2016
жат данные либо по Нижегородскому (Горьковскому) краю в целом, либо по районам. Это обстоятельство несколько затрудняет изучение процессов, происходивших тогда на территории собственно Вятского региона, который временно утратил статус самостоятельной административно-территориальной единицы.
В первые годы массовой коллективизации имело место сокращение сельскохозяйственного производства. Особенно сильно пострадало животноводство. Опасаясь, что начнут обобществлять не только лошадей и коров, но и скотину помельче, крестьяне пускали под нож овец, свиней, телят. Перед вступлением в колхозы происходила также массовая распродажа скота. Вырученные деньги тратились, как правило, на одежду или на выпивку. Среди крестьян Вожгальского района, например, можно было слышать такие разговоры: «Все равно в коммуну уйдет также, на эти деньги, пока можно, так лучше попируем», или «Прежде чем пойти в коммуну, необходимо запастись одеждой, а то находишься там нагой». В Зуевском районе 35 хозяйств дер. Сметаны, влившиеся в Первомайскую коммуну, продали 20 коров и 5 лошадей; 18 хозяйств дер. Черемеевцы продали 6 коров и 2 лошадей; 50 домохозяев дер. Б. Кисели, вступившие в коммуну, продали 15 коров и 8 лошадей. Многие крестьяне рассуждали так: «Хоть месяц, хоть две недельки попирую в свое удовольствие, а так можно и в коммуну идти» [2]. Последствия этого были поистине катастрофическими. В 1928 г. на территории Вятского региона насчитывалось 889,7 тыс. голов крупного рогатого скота, 278 тыс. свиней, 2147 тыс. овец и коз. В 1933 г. крупного скота осталось меньше на 164,7 тыс. голов, свиней - в два раза, мелкого рогатого скота - на одну треть [3]. Сократилось количество удобрений, вносимых на единицу посевной площади. Это было связано, во-первых, с расширением общей площади посевов, во-вторых, с нехваткой навозного удобрения (следствие сокращения животноводства) и, в-третьих, с недостаточным завозом минеральных удобрений (молодая химическая промышленность пока еще не в состоянии была полностью обеспечить потребности сельского хозяйства, минеральные удобрения получали только МТС и то в весьма ограниченном количестве). В начале 1930-х гг. далеко не всегда выдерживались правильные севообороты (например, сеяли овес по овсу) [4]. Все названные факторы, в сочетании с неблагоприятными погодными условиями первой половины 1930-х гг., имели следствием временное ослабление аграрного сектора страны и региона. Восстановление сельского хозяйства наблюдалось лишь с середины 1930-х гг., когда начала давать свои позитивные плоды индустриализация и обозначились серьезные сдвиги в деле укрепления организационно-технической базы колхозного производства.
По мере осуществления индустриализации увеличивались масштабы поставок на село новейшей техники, происходила тракторизация и комбайнизация аграрного сектора. Первым шагом в массовой тракторизации сельского хозяйства СССР было строительство Сталинградского тракторного завода. В апреле 1932 г. завод вышел на проектную мощность в 50 тыс. тракторов в год. В 1932-1933 гг. вступили в строй еще два тракторных завода - в Харькове и Челябинске. Вторым, после тракторизации, шагом в преобразовании аграрного сектора была комбайнизация. Уборка зерновых была самой трудозатратной операцией сельскохозяйственного сезона, она требовала привлечения всех членов крестьянской семьи, даже детей, которые собирали пропущенные уборщиками колоски. Нужно было убрать хлеб за две-три недели, до того, как он начнет осыпаться, но это никогда не удавалось, косовица затягивалась на месяц и более, а молотьба продолжалась и зимой. Тяжелый труд на уборке доводил крестьян до изнеможения, почему его и называли уборочной «страдой». Применение простых моделей жнеек (на конной тяге) облегчало труд крестьян, но вело к значительному увеличению потерь при уборке. Прицепной комбайн на тракторной тяге был высшим достижением агротехнической революции: он позволял намного уменьшить потери и сократить затраты труда. В 1931 г. началось производство комбайнов на крупнейшем в мире заводе сельскохозяйственного машиностроения в Ростове-на-Дону. В 1932 г. было произведено 10 тыс. прицепных комбайнов [5].
Почти вся техника принадлежала государству и распределялась по машинно-тракторным станциям (МТС). Первой МТС на территории Вятского округа стала Зуевская, которая была создана в 1930 г. Она получила 25 тракторов, 35 тракторных плугов, 30 жаток, сеялки [6]. Всего в течение 1930 г. на территории Вятского региона были организованы 7 машинно-тракторных станций: Зуевская, Вятскополянская, Котельничская, Малмыжская, Фаленская, Шабалинская, Шур-минская [7]. В 1932 г. в регионе действовали уже 14 МТС с 369 тракторами, они обслуживали 1187 колхозов. В 1933 г. в Вятский регион была завезена первая партия комбайнов (29 единиц) [8]. В июле 1934 г. организовалась Вятская лугоболотная МТС, имевшая в своем составе 15 гусеничных и 10 колесных тракторов. Вятская МТС стала первой в РСФСР машинно-тракторной станцией с мелиоративным направлением. В задачи ее входило освоение неиспользуемых земельных ресурсов Вятского района (болота и малопродуктивные луга), площадь которых в районе состав-56
ляла 30 тыс. га, а также ускорение процесса коллективизации сельского хозяйства при его механизации. Вятская МТС обслуживала колхозы 10 сельсоветов, и уже к 20 октября 1934 г., несмотря на трудности реорганизационного периода (отсутствие квалифицированных кадров, прицепного инвентаря, финансовые проблемы и т. д.), тракторами МТС было обработано (в переводе на мягкую пахоту) 3363 га земли, в том числе поднято 958 га целины [9]. Плата за обслуживание техникой машинно-тракторных станций (хлебом и деньгами) возлагалась на колхозы. Развернулась шумная агитационная кампания за вступление в колхозы, создавались инициативные группы и вербовочные бригады. Передовые районы брали «на буксир» отстающих. В январе 1931 г. Верхо-винский, Вожгальский и Вятскополянский районы послали три колхозные бригады-«буксиры» в Слободской, Зуевский и Санчурский районы [10].
Годы первой пятилетки, совпавшие с началом массовой коллективизации, оказались наиболее тяжелыми для сельского хозяйства и крестьянства. Искусственное подстегивание темпов коллективизации, раскулачивание зажиточных хозяйств привели к частичному разрушению средств и объемов производства в аграрном секторе [11]. Тем не менее, несмотря на все трудности, ошибки и злоупотребления, к исходу 1932 г. в Вятском регионе (включая Удмуртию) было образовано 9939 колхозов. Они объединяли 240,8 тыс. крестьянских дворов, что составляло 44,7% всех хозяйств.
За первую пятилетку посевные площади выросли с 2,7 до 3,4 млн га, урожайность зерновых - с 7,6 до 8 цент. с га [12]. Удельный вес социалистического сектора в деревне достиг почти 56%. К осени 1933 г. свыше 70% бедняцко-середняцких хозяйств состояли в колхозах в 16 районах будущей Кировской области (Богородский, Фаленский, Омутнинский, Верховинский, Вожгальский, Верхошижемский, Просницкий, Лебяжский, Пижанский и др.) [13]. Если в 1928 г. в индивидуальных хозяйствах имелось 1,1 млн голов крупного рогатого скота, а в колхозах только 410 голов, то в 1934 г. это соотношение изменилось: соответственно, 756,4 тыс. и 194,7 тыс. голов. Подавляющая часть единоличников оставалась в северной части области. Здесь была развита хуторская система. Хутора и починки находились в лесах, в 4-5 километрах друг от друга, не поддавались сселению [14]. Так, в Зюздинском районе к весне 1932 г. насчитывалось 808 хуторов-однодворок, 251 хутор с двумя дворами, 178 - с тремя, 110 - с четырьмя и 92 хутора с пятью дворами. К переселению подлежали 1115 хозяйств. Из этого количества к осени 1934 г. были переселены 705, оставались непереселенными 410. Ряд колхозов состоял из нескольких починков (от 3 до 7 дворов), однако сселение их в одно место (где находилось общее хозяйство, культурные учреждения и т. д.) осложнялось нехваткой средств на перевозку домов и построек. Существовала также проблема переселения крестьян в северо-восточные районы края из густонаселенных районов. На эти цели требовалась помощь со стороны государства в виде льгот и кредитов
[15].
На базе колхозов стали создаваться животноводческие фермы - коневодческие, молочно-то-варные, свиноводческие, овцеводческие, кролиководческие, птицеводческие, а также колхозные пасеки. Так, если на 1 января 1932 г. по Вятскому району насчитывалось 10 МТФ с 1147 головами крупного рогатого скота и 18 СТФ с поголовьем в 500 свиней, то к 20 сентября 1934 г. количество МТФ в районе возросло до 112 (2924 головы крупного рогатого скота), а СТФ - до 28 (573 свиньи)
[16]. Основные стада молочно-товарных ферм были сосредоточены в северных районах с традиционно развитым молочным хозяйством. Так, к 1 сентября 1932 г. в Верховинском районе на фермах насчитывалось 3097 голов крупного рогатого скота, в Оричевском - 2059 голов, в Халтуринском -2051 голова и т. д. В отдельных районах с большим поголовьем крупного рогатого скота на молочнотоварных фермах получила развитие также и организация свиноферм: Даровской - 2376 голов свиней, Халтуринский район - 1082 головы. Обеспеченность свиньями колхозов и колхозников была выше, чем единоличных хозяйств. Если в целом по краю на 100 колхозных хозяйств приходились в среднем 21 голова обобществленных и 35 голов необобществленных свиней (а всего -56 голов), то на 100 единоличных хозяйств - только 29 голов. По отдельным районам это расхождение проявлялось еще более отчетливо. Так, в Котельничском районе на 100 колхозных хозяйств приходились 36 голов обобществленных свиней и 17 голов в личном пользовании колхозников (всего - 53 головы), а на 100 единоличных хозяйств - лишь одна свинья. Наибольшее количество птицы на колхозных фермах насчитывалось в Котельничском (40900 голов), Арбажском (10820 голов), Вятскополянском (9300 голов) районах. Более или менее значительные стада кроликов на фермах имелись в Богородском и Сунском районах (соответственно, 643 и 253 головы). Наибольшее количество ульев на колхозных пасеках насчитывалось в Арбажском и Уржумском районах (соответственно, 1141 и 879 ульев) [17].
Однако развитие общественного животноводства в начале 1930-х гг. сдерживалось несовершенной системой госпоставок. В ряде случаев животноводческие фермы становились для
57
колхозов просто разорительными. Яркий пример приводит в своих воспоминаниях Василий Фаддеевич Ситников (дед писателя В. А. Ситникова).
«Сельсовет, - пишет он, - подбил наш колхоз (в дер. Молоки. - И.Ч.) на создание большой свинофермы. Мы пошли на это, не догадываясь о последствиях. Дело в том, что свинью без хлеба не откормишь. А хлеб для фермы приходилось брать из общего котла. Ферма начала съедать наш хлебный трудодень, он стал куда слабее, чем у соседей. Кабы расходы эти покрывались деньгами, вырученными за свинину, - полбеды. Но в том-то и дело, что за проданное мясо государство платило мизерные суммы. Теряя хлеб по трудодням, мы не получали за это никакого возмещения.
По справедливости должен был бы район уменьшить нашему колхозу хлебопоставки, но, увы, об этом запрещено было даже заводить и речь. Ферма стала ярмом, разорительным для колхоза и колхозников» [18]. Ясно, что, оказавшийся в столь плачевном состоянии, колхоз не мог служить примером для остальных в деле организации животноводческих ферм.
В дальнейшем создание колхозов и животноводческих ферм в них стимулировалось льготами по мясопоставкам. Так, в соответствии с постановлением Наркомснаба СССР от 25 сентября 1933 г. для Горьковского края устанавливались следующие нормы мясопоставок на 1934 г.: для единоличных хозяйств (в зависимости от района) - от 46 до 56 кг, для колхозных дворов в колхозах, не имеющих товарных ферм, - от 27 до 36 кг, а для колхозных дворов в колхозах, имеющих товарные фермы, - от 22 до 29 кг [19]. Иными словами, меньше всего мясной продукции должны были поставлять крестьянские хозяйства, состоящие в колхозах с наличием животноводческих ферм.
Однако, несмотря на предпринимаемые меры по созданию колхозных ферм, животноводство, в отличие от земледелия, еще долго продолжало оставаться отраслью мелких производителей. В период сплошной коллективизации обобществлялось прежде всего и главным образом земледелие, а в животноводстве, где обобществление требовало особой подготовки (строительство помещений для скота, создание кормовой базы и т. п.), этот процесс по существу еще только начинался.
Коренная реорганизация сельскохозяйственного производства на коллективных принципах подрывала устои всей прежней крестьянской жизни. В условиях традиционного общества большая часть работы выполнялась в поле или дома, причем вся крестьянская семья трудилась вместе как экономическая ячейка, а значительная часть продукции предназначалась для потребления внутри деревни. Жизнь на работе и жизнь дома были слиты друг с другом. И поскольку каждая деревня была в основном самодостаточна, то успех, достигнутый крестьянами в одном месте, никак не зависел от того, что случилось в другом. Даже внутри производственной ячейки большинство тружеников выполняли множество задач, меняя свои функции в связи с потребностями сезона, из-за болезни или по своему выбору. Разделение труда на доиндустриальной стадии развития общества было весьма примитивным. Вследствие этого труд в аграрных обществах характеризовался низким уровнем взаимозависимости. Что касается индустриального общества, то уровень взаимозависимости здесь гораздо более высокий. Теперь работа стала требовать коллективных усилий, разделения труда, координации и интеграции различной деятельности. Успех работы стал зависеть от тщательно спланированного совместного поведения большого количества людей, закрепленных за различными производственными секторами и нередко - еще и разбросанных на значительном расстоянии друг от друга. Происходит «расщепление» потребителя и производителя. Один и тот же человек, который в качестве производителя должен был ограничивать свои желания, быть дисциплинированным, контролируемым, послушным, т. е. быть игроком своей команды, в то же время, будучи потребителем, сплошь и рядом хотел немедленного удовлетворения своих желаний, призван был быть скорее жизнелюбивым, чем расчетливым, избегать дисциплины, стремиться к личному удовольствию, - словом, быть совершенно другим человеком [20].
Адаптация вчерашних самостоятельных производителей (носителей традиционалистской парадигмы) к новому, индустриальному режиму организации труда и быта требовала времени. Внедрение коллективистских (индустриальных по своей сути) принципов в производство и распределение шло постепенно и сложно. Длительные поиски на этом пути привели к признанию трудодня как способа учета трудового вклада и его результатов и сдельщины (групповой и индивидуальной) для проведения соответствующих сельскохозяйственных работ - посева, прополки, уборки и молотьбы. Оплата по трудодням устанавливала связь труда колхозника с конечным результатом. Другое дело, что доходы первых колхозов были столь малы, а государственные налоги и поставки - столь велики, что на трудодни колхозникам мало что оставалось. Выручало личное подворье.
Практика выдвинула бригаду как наиболее целесообразную форму организации труда. «Освоение» трудодня, сдельщины, бригадной формы проходило трудно. Дело осложнялось острой нехваткой квалифицированных специалистов (агрономов, счетоводов и т. д.), способных наладить производственный цикл, учет и контроль. Реально распределение доходов в колхозах сплошь и рядом_происходило по едокам, по трудоспособным, в смешанной форме. В колхозе «Парижская коммуна» (Просницкий район) была выявлена масса ошибок в учете. Многие работы не вносились в трудовые книжки, наряды с записями в трудкнижках не совпадали. В Торопунин-ском колхозе (тот же район) почти не было никакого учета [21]. В ряде колхозов Верхошижем-ского района (Ключевском, Сутяжском и др.) учет работ и начисление трудодней производилось «на память» и по отдельным случайным записям [22].
Сдельщина нередко устанавливалась по одному-двум видам работ, а по иным преобладала поденная работа. Бригадная форма сочеталась с выходом на работу «скопом». В Котельничском районе во время весеннего сева 1933 г. звено пахарей сплошь и рядом состояло из 12-15 человек и более, которые пахали вкруговую, гуськом, друг за другом. Поскольку лошади различались по своей упитанности и мощности, а плуги были разных марок, в звеньях тормозилась работа лучших, сдерживалось проявление индивидуальных способностей каждого колхозника, а также создавались постоянная толкучка и пробки на каждом повороте [23]. Естественно, что такая организация труда снижала его производительность.
Сказывалась привычка общинного крестьянства к уравнительности. В то же время такая уравниловка подрывала стимулы к труду и вызывала недовольство наиболее сознательной части колхозников, стремившихся к справедливой оплате по труду. На практике было чрезвычайно трудно установить единые социалистические принципы распределения доходов по количеству и качеству труда. Между тем от решения названных вопросов зависели не только рост сельскохозяйственного производства и повышение производительности (что было жизненно важно для молодого колхозного строя), но и элементарное упорядочение колхозного хозяйства [24]. На 1 ноября 1931 г. на сдельную оплату труда было переведено 78,5% колхозов Нижегородского (Горьковского) края, а в 1934 г. переход колхозов края на сдельщину был завершен [25]. К концу первой пятилетки основной формой организации труда в колхозах края стала постоянная производственная бригада [26].
Наряду с внедрением единообразных принципов организации производства (работа бригадой) и стимулирования труда колхозников (система трудодней), в 1930-е гг. происходит трансформация форм и методов государственных заготовок сельхозпродукции. Когда на смену единоличным крестьянским хозяйствам пришли колхозы, контрактация (кроме технических культур) как всеобщая форма заготовок сельскохозяйственных продуктов была заменена обязательными госпоставками, нормы которых определяли из расчета на каждый гектар установленного плана посева. Обязательные поставки имели характер и силу налога. Это гарантировало минимально необходимые поступления продовольствия и сырья государству, создавало для колхозов устойчивую основу планирования производства, способствовало расширению посевных площадей и повышению урожайности сельскохозяйственных культур. Цены на зерно и другие продукты, сдаваемые по госпоставкам, устанавливались в 10-12 раз ниже рыночных. За услуги МТС вводилась натуроплата. Изменились и методы управления аграрным сектором. Усиливается централизация руководства сельским хозяйством. Создается Наркомат земледелия СССР. Разрабатывается единый план развития сельского хозяйства. Постановлением Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б) от 19 января 1933 г. «Об обязательной поставке зерна государству», отменившим контрактацию, для колхозов, колхозников и единоличных хозяйств были установлены твердые обязательные поставки сначала зерна, а потом мяса, молока, масла, картофеля, подсолнечника и шерсти, то есть, по существу, произошел возврат к продразверстке. Обязательные поставки стали основным методом государственных заготовок продукции сельского хозяйства, что позволило увеличить объем товарного хлеба. В 1930 г. колхозы СССР сдали государству по обязательным поставкам (включая возврат семенной ссуды и натуроплату МТС) 65 296 тыс. цент. зерна, в 1931 г. - 141 087 тыс. цент., в 1933 г. - 169 379 тыс. цент., а в 1934 г. - 170 145 тыс. цент. зерна, что составляло почти 65% от общего объема заготовок (по всем секторам сельского хозяйства). Некоторое снижение объема поставок (на 9% по сравнению с предшествующим годом) имело место лишь в 1932 г. [27], в связи с неурожаем и голодом (о чем подробнее ниже).
Размеры поставок определяли заранее, исходя из установленных законом твердых постоянных норм сдачи. Так, например, обязательные поставки продуктов полеводства изымали в зависимости от плановой площади посева тех или иных культур. Нормы поставок продуктов животноводства исчисляли с поголовья скота. Только после выполнения своих обязательств перед государством колхозы имели право продавать излишки сельскохозяйственных продуктов госу-
59
дарству по закупочным ценам (в порядке государственных закупок) либо потребительской кооперации. Для стимулирования дополнительной продажи закупочные цены были установлены в 2-3 раза выше заготовительных. Сельхозпродукцию разрешалось закупать только у колхозов, рассчитавшихся с государством по обязательным поставкам, ссудам и натуроплате, поэтому доля госзакупок была невелика: в 1932 г. - 1,4% от всего объема заготовок зерна, в 1933 г. - 1,8%. Более или менее существенное увеличение объема госзакупок наблюдалось с 1934 г. - 35,8 млн цент. зерна, что составляло 13,7% от общего объема заготовок [28]. Большая часть закупленного хлеба поступала опять-таки от колхозов.
Большое значение приобретало поступление сельскохозяйственной продукции в порядке натуроплаты за обслуживание колхозов машинно-тракторными станциями. МТС выполняли в колхозах различные виды сельскохозяйственных работ, а колхозы не могли отказаться от их услуг, даже если они были им невыгодны. Обязательства колхозов перед государством были столь высоки, что после обязательных поставок и натуроплаты в большинстве колхозов не только не оставалось излишков на продажу, но и не хватало хлеба для оплаты по трудодням [29].
Вятское крестьянство продолжало страдать от неэквивалентного обмена между городом и деревней. В. Ф. Ситников вспоминает: «Государство определило в 30-е годы непонятно обидные для колхозов цены за сдаваемую продукцию. Так, за центнер ржи мы (речь идет о колхозе, созданном на основе объединения деревень Молоки и Мало-Кабаново. - И. Ч.) получали 4-5 рублей, за_центнер овса - 4, за центнер пшеницы - 6 рублей, по рублю за пуд, 4-6 копеек за килограмм. В общем, мешок стоил дороже, чем его содержимое - пять пудов зерна. Насколько была ничтожной эта цена, можно судить по тому, что коробка спичек стоила тогда пять копеек. Колхозник сдавал килограмм зерна, чтобы купить такую коробку. Надо ли говорить, что эта плата не окупала ни прокорм лошади в извозе, ни стоимость квартиры, где ночевал возница, ни даже колесную мазь. Попробуй приобрести на такие мизерные какую-нибудь машину для колхоза: молотилку, веялку, сепаратор или сбрую, построй клуб, избу-читальню. Мудрено. Чем больше вывозишь, тем больше убыток. Ясно, что стимула, заинтересованности у колхозов не было. Происходило постепенное обеднение хозяйств.
О том, что сдаточные цены были оторваны от реальных затрат, от потребностей жизни, говорят цифры. Рыночная цена пуда хлеба достигала 30-40 рублей. Мы его сдавали в среднем по 80 копеек. Государство продавало печеный черный хлеб по 85 копеек за килограмм, белый - по 1 рублю 70 копеек и дороже, а мы получали пятак за килограмм зерна» [30].
Молодые колхозы были, как правило, мелкими и экономически слабыми. По Вятскому региону в каждом колхозе в среднем числилось по 28 дворов, по 78 трудоспособных колхозников, каждый из которых вырабатывал по 165 трудодней и зарабатывал, включая натуральную оплату, по 71 рублю в год (это была нищенская сумма). Многие колхозы не имели складов, конюшен, ферм. Инвентарь, скот и семена хранились на частных дворах [31].
Встречались и относительно преуспевающие колхозы, которые, благодаря хорошей постановке дела и поддержке со стороны местной власти, имели возможность изыскивать средства не только на сугубо производственные нужды и выполнение обязательств перед государством, но и на повышение благосостояния и уровня культурно-бытового обслуживания своих членов. Типичным примером может служить колхоз «Красный пахарь» Кикнурского района. Его председателем был Михаил Спиридонович Ушаков, член ВКП(б). Колхоз организовался в 1931 г. и за короткий промежуток времени сумел добиться 100%-ной коллективизации местного населения. В течение трех лет не было ни одного случая выхода из колхоза. На высокий уровень было поставлено общественное животноводство. В колхозе имелись 13 лошадей (10 рабочих, 2 племенных жеребца и одна матка), был оборудован хороший конный двор. На базе колхоза была создана свиноферма, которая имела теплый, образцовый свинарник. Свиное поголовье состояло из 10 маток, одного хряка и нескольких десятков голов молодняка. За 1933 г. ферма получила 172 головы породистого молодняка и 5480 руб. чистой прибыли. Большую роль в развитии свинофермы сыграл ее заведующий, М. Т. Злобин, который проявлял особую заботу о животных и уделял ферме все свое свободное время. Обеспеченность индивидуальных хозяйств колхозников скотом также была высокой. Все колхозники имели на личном подворье корову и мелкий скот, а некоторые хозяйства - даже по две коровы. Все свои обязательства перед государством колхоз выполнял полностью и досрочно. Сельхозинвентарь и машины были тщательно отремонтированы и хранились в крытых помещениях. Посевной материал сортировался и проверялся на всхожесть. Семенной, страховой и фуражный фонды были засыпаны полностью, на весенний и летний периоды выделялось 5 цент. для детских яслей [32]. Коммуна «1 Мая» Шабалинского района и коммуна «Красный Октябрь» Вожгальского района выстроили новые хорошие дома для своих детсадов и яслей, позаботились даже об окраске полов и мебели [33]. И хотя подобного рода кол-60
хозы являлись для того времени редким исключением, уже сам факт их существования свидетельствовал о том огромном потенциале, которым обладала новая колхозно-совхозная система при условии правильной организации труда и справедливого распределения его результатов.
Гигантомания, столь характерная для первых месяцев массовой коллективизации, пошла на спад, созданные на скорую руку колхозы-гиганты разукрупнялись, и в начале 1930-х гг. при организации колхозов возобладал принцип: «колхоз - село» [34], что, в общем-то, соответствовало природно-ландшафтным условиям края. Если нэповские колхозы образовывались, в основном, путем выдела из крестьянской общины нескольких хозяйств, то в период массовой коллективизации в колхозы вступали, как правило, целыми деревнями. Поэтому в начале 1930-х гг. колхозы, несмотря на свои скромные размеры, были все же крупнее тех, что создавались до коллективизации (на 1 октября 1928 г. в среднем на колхоз приходилось всего около 10 дворов) [35]. Наличие большого числа мелких колхозов было обусловлено спецификой региона: его лесистость, малые размеры большинства поселений, разбросанных на значительном расстоянии друг от друга. Показателен пример по Шабалинскому району. К 1933 г. на его территории насчитывалось в общей сложности 745 населенных пунктов, в том числе мельчайших (отруба, хутора), особенно в лесной части района. Это накладывало отпечаток на колхозное строительство: из 456 колхозов района 156 объединяли от 5 до 10 хозяйств, и еще 127 - от 10 до 15 хозяйств [36], т. е. мелкие колхозы составляли почти две трети от общего их числа.
В 1931 г. страну поразила засуха. Пострадавшие от засухи регионы получили на проведение весенней посевной кампании 1932 г. в общей сложности 75,4 млн пудов зерна. Причем часть зерна для семенных ссуд (пшеница) была импортирована из-за границы. Основная часть ссуд была направлена в ведущие зерновые районы СССР и Казахстан. Поскольку Нижегородский край (включая территорию бывшей Вятской губернии) не входил в число ведущих зерновых регионов, то, естественно, рассчитывать на сколько-нибудь значительную помощь со стороны государства ему не приходилось. В 1929/1930 г. заготовки зерновых по Нижегородскому краю составляли лишь 4% от валового сбора, тогда как в целом по РСФСР - 16,4%, а по СССР - 17,3% [37]. Поэтому из общего объема зерновых ссуд Нижегородский край получил всего 150 тыс. пуд. (очень скромная цифра). Для сравнения: Урал получил 19,1 млн пуд., Казахстан - 11,5 млн пуд., Украина -10,7 млн пуд., Средняя Волга - 9,8 млн пуд., Нижняя Волга - 5,4 млн пуд., Татария - 2 млн пуд., Центрально-Черноземная область - 493,7 тыс. пуд. [38]
В рамках мер по ослаблению продовольственного кризиса в стране и обеспечения нужд посевной кампании сталинское руководство в первой половине 1932 г. пошло на ограниченный импорт продовольствия и семян из-за рубежа, а также существенное сокращение зернового экспорта. Весной 1932 г. решением Политбюро ЦК ВКП(б) была приостановлена отгрузка на экспорт 85 тыс. тонн продовольственных культур. Это зерно также было направлено на внутренние нужды страны [39]. В целом экспорт хлеба в 1932 г. по сравнению с 1931 г. сократился с 5,2 млн до 1,8 млн тонн, т. е. почти в 3 раза [40]. Для сравнения: в 1913 г. (последнем мирном году царской России) хлебный экспорт составлял 9,4 млн тонн [41]. Остались лишь те контракты, которые нельзя было не выполнить по политическим причинам (например, поставки зерна в Германию). Произошло также существенное снижение объема хлебозаготовок: если в 1930 г. по стране было заготовлено 221 393 тыс. цент. зерна, а в 1931 г. - 228 389 тыс. цент., то в 1932 г. - лишь 187 750,6 тыс. цент., т. е. на 17,8% меньше, чем в предшествующем году [42].
Основные причины продовольственных затруднений были, в общем-то, тривиальны - организационная неразбериха в созданных на скорую руку колхозах, что приводило к большим потерям урожая и скота, непропорциональное обложение колхозов и крестьянских хозяйств налогами вследствие недостатков планирования на местах, а также повальное воровство. Сказывалась психология единоличного хозяина. Одно дело - украсть у соседа (с ворами в крестьянской среде испокон веку поступали весьма сурово), и другое дело - у колхоза. Колхозное добро (прежде всего зерно) крестьяне нередко воспринимали как ничейное и при любом удобном случае норовили перераспределить его в свою пользу.
Особенно активничали в плане хищений и растрат колхозного имущества работники местных советов, председатели колхозов и прочие руководители (благо, статус позволял). Приведем ряд примеров. На рынке Шабалинского района широко велась торговля мукой, хлебом, картошкой, вопреки правительственному запрету на колхозную торговлю этими продуктами. При постановке вопроса о борьбе с такой незаконной торговлей перед местной милицией начальник милиции прямо заявлял, «что ему не велят руководители РК и РИКа крепко нажимать, так как нужно финплан выполнять». Заместитель секретаря Шабалинского райкома Кабанов протестовал против действий милиции по конфискации ручных мельниц (одна из мер борьбы с незаконным помолом), вопрошая: «Кому какое дело, что я дома делаю?» На председателя колхоза «Ис-
61
кра» Авдеева (кандидата в члены партии) было возбуждено дело о растрате им 65 цент. хлеба из гарнцевого сбора. Суд вынес на удивление мягкое решение - всего-навсего возвратить растраченные 65 цент. колхозу [43]. В феврале 1931 г. в Сунском районе член партии А. И. Ардашев, назначенный старшим обоза, продал 317 кг ячменя, а деньги присвоил и пропил с приятелями в дер. Боровляна [44]. Председатель колхоза «Новый путь» (Коровнинский сельсовет Сунского района) Филипп Орлов сбывал хлеб на частном рынке, в то время как колхозники (за исключением некоторых председательских любимчиков) жили впроголодь. Беднякам для покупки хлеба приходилось продавать последнюю корову. Просьбы колхозников о выдаче хлеба он упорно игнорировал, для возможной продовольственной помощи, по его словам, было необходимо, «чтобы семьи три-четыре сдохли с голоду» [45]. Председатель колхоза «Красный земледелец» (Верхосун-ской сельсовет Сунского района) член ВКП(б) Т. Я. Попцов и его жена были замечены в краже колхозного хлеба. В конце 1932 г. у них во дворе колхозники обнаружили несколько снопов ячменя и овса. Дело было передано участковому Мокрецову, но тот не дал ему хода [46]. В колхозе «Новая деревня» (Котельничский район) председателем колхоза оказался бывший кулак. Как руководитель, он проявил себя из рук вон плохо: к севу не готовился, сельхозинвентарь не ремонтировал, лошадей морил голодом, на собраниях кричал: «Льну у нас нет, хлеба нет, скоро с голоду умрем!» Однако в плане повышения личного благосостояния за счет колхозных фондов этот председатель вполне преуспел. При обыске у него было обнаружено 70 пуд. хлеба, около 2 цент. спрятанного в 15 местах льноволокна и кое-какие другие припасы. Председатель был осужден к двум годам лишения свободы, однако крайпрокурором дело было затребовано в порядке надзора ввиду мягкости приговора [47]. Член колхоза «13-я годовщина Октября» (Сухоноговский сельсовет Верховинского района) Е. Земцов, тоже бывший кулак, в 1933 г. был уличен в краже колхозного сена, а в 1934 г. занялся кражей снопов ржи с колхозного поля, за что был исключен из колхоза и привлечен к уголовной ответственности [48]. В колхозе Головинском (Зюздинский район) неучтенные 4 тонны хлеба из урожая 1932 г. и 200 пуд. хлеба, составлявшие фонд колхозной торговли, были растранжирены колхозным руководством на вольном рынке. Вырученные деньги были оприходованы не полностью. После разоблачения этой махинации председатель колхоза П. Д. Сидоров объявил, что часть проданного хлеба принадлежала ему, и выдал задним числом кладовщику фиктивную расписку, будто бы хлеб он получил в счет трудодней, хотя распределение хлеба по трудодням к тому времени было уже закончено [49]. Члены правления Киселевского колхоза (Верхошижемский район) пытались утаить большую часть урожая хлеба: утверждали, что уродилось 45 цент., в то время как на самом деле было выращено 110 цент. А руководители Исаковского колхоза (Немский район) держали скрытый амбар, где укрывали 500 пуд. хлеба.
В ряде колхозов имел место неоправданно высокий расход средств на непроизводственные цели, главным образом - на содержание правления. Так, в Ситниковском колхозе Городищенско-го сельсовета (Санчурский район), состоящем всего из шести хозяйств, руководящий аппарат включал председателя, счетовода и завхоза, которые «поедали» 18% вырабатываемых колхозом трудодней [50].
Одной из форм растранжиривания колхозных средств являлось начисление трудодней за работы, не связанные с колхозным производством. Так, в Берляковском колхозе Яранского района трудодни начисляли тем, кто сидел дома с детьми. Отцу председателя колхоза начислили за это 15 трудодней. Колхоз им. Молотова (Даровской район) содержал портных, которые обслуживали (в индивидуальном порядке) колхозников и наемных работников, а колхоз им начислял трудодни [51].
Все это и многое другое - только выявленные факты. А ведь многие случаи хищений общественной собственности так и остались неизвестными. Несмотря на все запреты, в колхозы (в том числе и на руководящие должности) проникло немало бывших кулаков (как подвергшихся в свое время раскулачиванию, так и избежавших его) и прочих антисоветски настроенных элементов, которые попирали права рядовых колхозников и всячески старались дезорганизовать колхозное строительство. Так, в колхозе «Трактор» Даровского района вскрытие трупов павших коров показало, что причиной систематического падежа животных являлись подмешанные в корм острые металлические предметы. В Тумановском колхозе Вожгальского района в период пахоты лошади выводились из строя путем забивания гвоздей в копыта. Конюх Кургуменного колхоза (Сунский район) утверждал: «Для того и колхоз, чтобы сбивать и портить лошадей» [52].
Кулаки в колхозах агитировали против сдельщины, трудодней, трудовых книжек и т. д. Так, в Фокинском сельсовете Советского района старались сорвать сдельщину, утверждая, что она «только дело запутывает, без нее можно лучше вести работу». В сельхозартель «Молот» Даров-ского района проник кулак, который, состоя в колхозе, агитировал против сдельщины, говоря, «что сдельщина есть барщина, что устав сельхозартели выполнять не нужно». В Сандаковской 62
сельхозартели Шабалинского района кулаки распространяли слухи, что «по хлебозаготовкам из колхозов заберут весь хлеб и колхозу ничего не оставят». Агитировали также и за то, что хлеб нужно делить по едокам. Однако колхоз сумел противостоять кулацкому влиянию: урожай был распределен по трудодням, а план хлебозаготовок выполнен на 103% [53].
Высшее партийно-государственное руководство страны выражало серьезную озабоченность попытками дезорганизации колхозного строительства. В январе 1933 г., выступая на объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б), И. В. Сталин затронул проблему саботажнической деятельности, которую вели проникшие в колхозы кулаки:
«...Лицо классового врага изменилось за последнее время, изменилась тактика классового врага в деревне и... сообразно с этим надо изменить свою тактику, чтобы добиться успеха. Враг понял изменившуюся обстановку, понял силу и могущество нового строя в деревне и, поняв это, перестроился, изменил свою тактику, перешел от прямой атаки против колхозов к работе тихой сапой. А мы этого не поняли, новой обстановки не разглядели и продолжаем искать классового врага там, где его нет уже, продолжаем вести старую тактику упрощенной борьбы с кулачеством, тогда как она, эта самая тактика, давно уже устарела.
Ищут классового врага вне колхозов, ищут его в виде людей с зверской физиономией, с громадными зубами, с толстой шеей, с обрезом в руках. Ищут кулака, каким мы его знаем из плакатов. Но таких кулаков давно уже нет на поверхности. Нынешние кулаки и подкулачники, нынешние антисоветские элементы в деревне - это большей частью люди "тихие", "сладенькие", почти "святые". Их не нужно искать далеко от колхоза, они сидят в самом колхозе и занимают там должности кладовщиков, завхозов, счетоводов, секретарей и т. д. Они никогда не скажут - "долой колхозы". Они "за" колхозы. Но они ведут в колхозах такую саботажническую и вредительскую работу, что колхозам от них не поздоровится.
...Чтобы разглядеть такого ловкого врага и не поддаться демагогии, нужно обладать революционной бдительностью, нужно обладать способностью сорвать маску с врага и показать колхозникам его действительное, контрреволюционное лицо. Но много ли имеется у нас в деревне коммунистов, обладающих этими качествами? Коммунисты нередко не только не разоблачают таких классовых врагов, а наоборот, сами поддаются их жульнической демагогии и плетутся за ними в хвосте» [54].
Именно против тех, кто стремился всевозможными способами дезорганизовать общественное производство и присвоить себе колхозные фонды (а вовсе не против рядовых колхозников, собиравших колоски на сжатых полях, как теперь принято считать), и было направлено знаменитое постановление ЦИК и СНК СССР «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности» от 7 августа 1932 г., больше известное как «закон о пяти колосках». Колхозное имущество по своему значению приравнивалось к государственному. Постановление предписывало «применять в качестве меры судебной репрессии за хищение (воровство) колхозного и кооперативного имущества высшую меру социальной защиты - расстрел с конфискацией всего имущества и с заменой при смягчающих обстоятельствах лишением свободы на срок не ниже 10 лет с конфискацией всего имущества» [55]. За пять месяцев с момента принятия этого постановления (к 15 января 1933 г.) в соответствии с ним по РСФСР были осуждены 64907 чел., из них к высшей мере приговорены 2298 чел. (3,6%), к 10 годам лишения свободы - 19792 чел. (30,5%). В целом по стране были осуждены 103 тыс. чел., из них к высшей мере приговорены 4880 чел. (6,2%), к 10 годам - 26068 чел. (33%). Из общего числа осужденных по стране больше всего приходилось на колхозы (64,2%), затем на железнодорожный транспорт (13,2%), совхозы (9,4%), единоличников (5,8%), промышленность (4,9%) [56]. Столь жесткие репрессивные меры позволили сбить эпидемию хищений, охватившую колхозы в первые годы массовой коллективизации. И лишь спустя время, на собственном горьком опыте новоиспеченным колхозникам приходилось убеждаться, что от материального благополучия родного колхоза, от правильно организованной системы коллективного труда и справедливого распределения его результатов зависел и их достаток.
Вятскому крестьянству довелось испытать последствия голода 1932-1933 гг. Встревоженные слухами о тяжелой продовольственной ситуации в зерновых районах страны, вятские крестьяне воздерживались от посевов, предпочитая запасать хлеб «на черный день». Так, в Указин-ском и Свинцовском сельсоветах Шабалинского района в период подготовки к весенней посевной кампании 1933 г. велась агитация за отказ от посева. При этом выдвигалось политическое требование, которое являлось переформулированным (применительно к новой ситуации) лозунгом времен Гражданской войны: «За колхозы, но без коммунистов». В Нолинском районе пришлось задержать выдачу семян из страхфонда, поскольку в результате проверки выяснилось, что некоторые граждане семена брали, но сеять отказывались. В Батылинском сельсовете одному кресть-
63
янину выдали из страхфонда 25 пуд. семян, а при проверке оказалось, что у него припасено в общей сложности около 100 пуд. зерна. В Лудяне сгорел дом вместе с семенами, которые были спрятаны в навозе, в то время как сам хозяин до этого обращался с просьбой о выделении ему посевного материала. Утаивание семян этот гражданин оправдывал тем, «что в городе организуются отряды, которые весь хлеб у крестьян будут отбирать». По его словам, подобного рода слухи распространялись «в церкви во время "родительской", куда богомольцы стекаются даже из других сельсоветов» [57].
Опасения вятских крестьян оказались небезосновательны. Голод затронул и Вятский регион. Так, по сообщениям органов ОГПУ, в конце 1933 г. в некоторых колхозах Черновского, Даров-ского, Лебяжского и других районов занимались нищенством до 50% колхозников. В ряде школ крестьянской молодежи Даровского района вследствие голодания вынуждены были прервать учебу от 40 до 60% учащихся. В октябре - ноябре 1933 г. в Даровском, Нолинском, Ярском и Чер-новском районах на почве продовольственных затруднений ликвидировали хозяйства и выбыли в другие края и области 449 колхозников и единоличников [58].
Здесь следует заметить, что в Российской империи голод не являлся чем-то необычным, исключительным. Неурожайные и голодные года случались довольно-таки часто. Главная причина - низкий уровень развития сельского хозяйства в сочетании с жесткой фискальной политикой государства по отношению к крестьянству. Так, голод 1911 г., поразивший значительную часть территории России, затронул и Вятскую губернию. Голодом были охвачены южные (зерновые) уезды - Сарапульский, Елабужский, Малмыжский и Уржумский. В Уржумском уезде случился неурожай овса. В четырех волостях, особенно сильно пострадавших от неурожая (Боль-ше-Шурминской, Биляморской, Русско-Турекской и Байсинской), не удалось вернуть даже семена, посеянные в яровых полях. К концу года недостаток продовольствия составлял свыше 3,6 млн пуд. Ситуация усугублялась слабым развитием в уезде подсобных промыслов [59]. Последствия голода в Уржумском уезде продолжали сказываться еще долго. По данным сельскохозяйственной переписи 1912 г., поголовье скота в уезде, сильно сократившееся вследствие голода, так и не успело восстановить свою прежнюю численность [60].
Сведения о голоде поступали и из других местностей. Крестьяне Старо-Ятчинской волости Елабужского уезда обращались к Вольному экономическому обществу с ходатайством о выделении продовольственной помощи. Приведем небольшой фрагмент из их письма: «В Селянуре еще три недели назад доедали уже картошку (хлеба давно нет)... И так во всех окружных деревнях... Или - остатки, или - все... Раздобудут, где случайно - "сыты"; съели - голодают. И "сыты", конечно, так, как может быть сыт человек, у которого "последний" кусок! Особенно тяжело ребятам. Их больше жаль... Или им, действительно, труднее, или их лучше знаешь... Бледные, вялые, они плохо соображают, не внимательны и редко ходят (в школу. - И. Ч.) (через два-три дня).
Спросишь: "Почему не пришел?".
Молчит, потупится.
Товарищи уже скажут, что ходил побираться» [61].
А вот еще одно из подобного рода свидетельств, ярко описывающих всю безысходность сложившейся ситуации. В селении Сосновый Юраш «не было своего хлеба уже на обсеменение полей. Распродали всех овец, половину лошадей, коров осталось 1/3. Раньше безлошадных было два-три хозяйства, а теперь уже у 50 домохозяев нет лошадей (всего дворов - 140). Человек 70-80 ушли на каменно-угольные копи, но и там заработки очень плохи, пишут, чтобы денег не ждали. Некоторые продали последнюю корову и ушли на заработки, денег нет, и семьи голодают» [62].
Словом, голод в Российской империи (и Вятской губернии) представлял собой постоянный фон, на котором протекала жизнь большей части сельского населения. То же самое можно сказать и о раннем СССР (1920-е - начало 1930-х гг.), экономический потенциал которого, несмотря на определенные успехи в индустриальном развитии, пока еще мало чем отличался от дореволюционной России. И лишь в результате завершения реконструкции аграрного сектора, обеспечения его новейшей техникой, организационно-кадрового укрепления основ колхозного строя голод, систематически посещавший российскую (и вятскую) деревню в доиндустриальную эпоху, был наконец изжит.
Для усиления влияния партии в деревне в январе 1933 г. были созданы политотделы МТС и совхозов - чрезвычайные органы партии, которые внедряли в колхозы и совхозы партийные и комсомольские ячейки, обеспечивали реализацию аграрной политики, боролись с саботажем и хищениями колхозного имущества, решали кадровые вопросы, способствовали активизации агитационно-пропагандистской и культурно-просветительной работы в колхозах. С момента организации политотделов противники колхозного строя развернули деятельность по их дискредитации. Можно было слышать, например, такие разговоры: «Ну, сейчас, с приездом политотделов, 64
в колхозах чистенько, под гребеночку, под метелочку заметут хлеб». Или: «Политотдел - это ГПУ. Сейчас и слова вымолвить нельзя будет. Загребут, и прощайте, мои детки». В Котельничском районе отдельные агрономы (вероятнее всего, из «классово-чуждых элементов»), разъясняя колхозникам, как нужно сеять селекционный лен, говорили: «Селекционный лен нужно уметь сеять. К нему нужно относиться очень внимательно. Государство придает огромное значение селекционному льну. Боже сохрани вас, хоть на один сантиметр отступить от указанных мною интервалов. За это политотделы не меньше десяти лет вам всыпят». Понятно, почему после таких «наставлений» колхозники-льноводы категорически отказывались сеять селекционный лен. Негативному восприятию крестьянами политотделов способствовали отчасти своими неосмотрительными высказываниями и местные партработники. В некоторых колхозах, обслуживаемых Котельничской МТС, председатели-коммунисты угрожали провинившимся колхозникам: «Я тебя сейчас же отправлю в политотдел» [63].
В целом, однако, несмотря на все ошибки, злоупотребления и попытки противодействия, политотделы МТС сыграли немалую роль в коренной реконструкции аграрного сектора Вятского региона. Благодаря политотделам, по всем районам деятельности МТС можно было наблюдать неуклонный рост коллективизации, причем собственно зоны МТС, как правило, имели более высокие показатели коллективизации, по сравнению с районами в целом. Так, по Вятскополянской МТС до создания политотдела было коллективизировано 48% хозяйств, а к осени 1934 г. - уже 64%. В зоне деятельности Арбажской МТС было коллективизировано 64% хозяйств, тогда как в районе - лишь 56%, в Зуевской МТС - 92%, а в районе - 80% и т. д. [64]
В период деятельности политотделов МТС выросли доходы колхозов, повысилось материальное благосостояние колхозников. Если в 1932 г. общий доход колхозов в расчете на двор составлял в Горьковском крае 688 руб., то в 1933 г. - 735 руб. В колхозах, обслуживаемых МТС, доходы увеличились с 777 руб. до 853 руб. В 1933 г. выдача на трудодень зерновых культур была на 14-15% выше, чем в 1931 г. [65]
Под руководством политотделов повысился уровень массово-политической работы в колхозах. В зимнее время, в период весеннего сева и уборочных работ в колхозах на полях работали сотни агитбригад, агитповозок, радио, передвижное кино, библиотеки, выпускались стенные газеты. Так, например, в колхозах Вятскополянской МТС во время весеннего сева 1934 г., помимо агитбригад политотдела, работали 23 культповозки колхозов, обеспеченные работниками, литературой, лозунгами, диаграммами. В 22 колхозах были организованы группы затейников, почти везде выпускались стенные газеты. В Советской МТС в период сева функционировала агитбригада (12 чел.) с фургоном, радио, передвижным кино, патефоном, библиотекой; на полях было организовано 35 красных уголков, регулярно выпускалось 80 стенных газет.
Большое внимание политотделы уделяли изучению и проработке среди колхозников решений XVII съезда ВКП(б) и доклада И. В. Сталина. Показателен пример Вятскополянской МТС. Проработка решений XVII партсъезда среди колхозников здесь была организована на специально созванных трехдневных курсах колхозного актива. Эти курсы, проведенные по 8 кустам, охватили 653 человек, в том числе 373 женщины. Курсы вызвали большой интерес к изучению решений съезда и особенно к докладу Сталина. Почти везде были требования продлить учебу до 10 дней. Посланная в колхозы литература, особенно сталинский доклад, покупалась нарасхват. Колхозница Колесникова из колхоза «Красная Поляна», торопясь купить первой, заявила: «Продайте мне доклад тов. Сталина, я вам заплачу не 25 коп., а рубль. Доклад я буду читать дома мужу, он у меня неграмотный». В связи со столь большим интересом к решениям съезда, политотдел данной МТС, помимо курсов, организовал систематическую их проработку по бригадам [66]. Выполнив, в основном, возложенные на них задачи, решением ноябрьского (1934 г.) пленума ЦК ВКП(б) политотделы были слиты с райкомами [67].
Таким образом, в первые годы массовой коллективизации имело место сокращение сельскохозяйственного производства. Особенно сильно пострадало животноводство. Восстановление сельского хозяйства наблюдалось лишь с середины 1930-х гг., когда начала давать свои позитивные плоды индустриализация и обозначились серьезные сдвиги в деле укрепления организационно-технической базы колхозного производства. По мере осуществления индустриализации увеличивались масштабы поставок на село новейшей техники, происходила тракторизация и комбайнизация аграрного сектора. На территории Вятского региона с 1930 г. стали создаваться МТС, обслуживавшие колхозы техникой. С января 1933 г. по ноябрь 1934 г. в деревне действовали чрезвычайные органы - политотделы МТС и совхозов, которые, несмотря на всевозможные ошибки, злоупотребления и попытки противодействия, сыграли немаловажную роль в коренной реконструкции сельскохозяйственного производства Вятского региона. В сельском хозяйстве был создан мощный социалистический сектор. На базе колхозов создавались животноводческие
65
фермы. Однако животноводство, в отличие от земледелия, продолжало оставаться отраслью, где доминирующее место занимало мелкое производство (хозяйства единоличников, подворья колхозников). Адаптация вчерашних самостоятельных производителей к новой системе организации труда (оплата по трудодням, сдельщина, работа бригадой) происходила трудно. Сказывалась привычка основной массы крестьянства к уравнительности. Однако уравниловка подрывала стимулы к труду и вызывала недовольство наиболее сознательной части колхозников, стремившейся к справедливой оплате по труду.
Молодые колхозы были мелкими и экономически слабыми. Обязательства колхозов перед государством (госпоставки, натуроплата за обслуживание МТС) были столь велики, что после их выполнения в большинстве колхозов не только не оставалось излишков сельхозпродукции на продажу, но даже не хватало хлеба для оплаты по трудодням. Преуспевающие колхозы являлись исключением. Голод 1932-1933 гг., затронувший и Вятский регион, был обусловлен целым комплексом причин: традиционно низкий уровень технической оснащенности аграрного сектора, общая организационная неразбериха, непропорциональное обложение колхозов и единоличных крестьянских дворов вследствие недостатков планирования на местах, значительные масштабы хищений колхозного имущества. И лишь в результате завершения реконструкции аграрного сектора, обеспечения его новейшей техникой, организационно-кадрового укрепления основ колхозного строя голод, систематически посещавший российскую (и вятскую) деревню в доиндустри-альную эпоху, был наконец изжит.
Примечания
1. 200 лет Вятской губернии: стат. сб. Киров, 1996. С. 29.
2. Государственный архив Кировской области (ГАКО). Ф. Р-877. Оп. 2. Д. 9. Л. 430.
3. Народное хозяйство Кировской области: стат. сб. Киров, 1957. С. 61.
4. Государственный общественно-политический архив Нижегородской области (ГОПАНО). Ф. Р-2. Оп. 1. Д. 3022. Л. 2.
5. Нефедов С.А. Аграрные и демографические итоги сталинской коллективизации. Тамбов, 2013. С. 172-175.
6. Первая пятилетка и село // Заветы Ильича. 1979. 26 апр. С. 2; Казанцев Р. В годы первой пятилетки // Заветы Ильича. 1979. 5 июня С. 3.
7. Очерки истории Кировской области / под ред. А. В. Эммаусского, Е. И. Кирюхиной. Киров, 1972.
С. 319.
8. Кировский край в цифрах. М., 1936. С. 9, 55.
9. Отчет о работе Вятского городского совета XV состава за период с 1931 по 1934 г. Вятка, 1934. С. 33.
10. Загвоздкин Г. Г. Триумф и трагедия 30-х годов // Памяти Геннадия Григорьевича Загвоздкина -ученого, историка, человека... СПб., 2008. С. 121.
11. История и культура Вятского края / под ред. И. Ю. Трушковой. М.; Киров, 2005. С. 249.
12. Кировский край в цифрах... С. 8, 55.
13. Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Ф. 17. Оп. 21. Д. 852. Л. 47 об.
14. Загвоздкин Г. Г. Указ. соч. С. 121-122.
15. Государственный архив социально-политической истории Кировской области (ГАСПИ КО). Ф. П-1255. Оп. 1. Д. 3. Л. 3.
16. Отчет о работе Вятского городского совета XV состава... С. 34.
17. Чадаев И. И. Колхозы края к XV годовщине Октября // Горьковский край. 1932. № 5-6. С. 19-21.
18. Цит. по: Ситников В. А. Эх, кабы на цветы да не морозы...: Хроника падения крестьянского двора. Киров, 2012. С. 218.
19. Центральный архив Нижегородской области (ЦАНО). Ф. Р-2626. Оп. 1. Д. 1385. Л. 48-49.
20. Тоффлер Э. Третья волна. М., 1999. С. 87-88.
21. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 21. Д. 852. Л. 65.
22. Там же. Д. 867. Л. 191.
23. Там же. Д. 852. Л. 49об.
24. Рогалина Н.Л. Коллективизация: уроки пройденного пути. М., 1989. С. 144-146.
25. Очерки истории Кировской области... С. 322.
26. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 21. Д. 852. Л. 48об.
27. Сельское хозяйство СССР. Ежегодник 1935. М., 1936. С. 19.
28. Там же.
29. Милосердов В. В., Милосердов К. В. Аграрная политика России - XX век. М., 2002. С. 144-145.
30. Цит. по: Ситников В. А. Указ. соч. С. 224-225.
31. Загвоздкин Г. Г. Указ. соч. С. 124.
32. ЦАНО. Ф. Р-2626. Оп. 1. Д. 1912. Л. 93.
33. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 21. Д. 852. Л. 72.
34. Чадаев И. И. Указ. соч. С. 13.
35. Чемоданов И. В. Вятское крестьянство в период нэпа (1921-1929 гг.). Киров, 2011. С. 87.
36. ЦАНО. Ф. Р-2626. Оп. 4. Д. 32. Л. 22.
37. Голод в СССР. 1929-1934: в 3 т. Т. 1: 1929 - июль 1932: в 2 кн. Кн. 1. М., 2011. С. 252-253.
38. Там же. С. 34.
39. Там же. С. 34-35.
40. Там же. С. 47.
41. Рогалина Н. Л. Указ. соч. С. 161.
42. Сельское хозяйство СССР... С. 19.
43. ГАСПИ КО. Ф. П-1255. Оп. 1. Д. 3. Л. 8-9.
44. Там же. Д. 133. Л. 256.
45. Там же. Л. 108-108 об.
46. Там же. Л. 166.
47. Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927-1939: документы и материалы: в 5 т. Т. 4. 1934-1936. М., 2002. С. 404.
48. ГАСПИ КО. Ф. П-1255. Оп. 1. Д. 151. Л. 151.
49. Там же. Д. 155. Л. 39.
50. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 21. Д. 852. Л. 64 об.
51. Там же. Л. 65.
52. Там же. Л. 60-61 об.
53. ЦАНО. Ф. Р-2626. Оп. 4. Д. 32. Л. 12.
54. Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927-1939: документы и материалы: в 5 т. Т. 3. Конец 1930-1933. М., 2001. С. 630-631.
55. Документы свидетельствуют: Из истории деревни накануне и в ходе коллективизации, 19271932 гг. М., 1989. С. 476-478.
56. Зеленин И. Е. Сталинская «революция сверху» после «великого перелома». 1930-1939: политика, осуществление, результаты. М., 2006. С. 75.
57. ГОПАНО. Ф. Р-2. Оп. 1. Д. 2418. Л. 80, 157.
58. Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927-1939: документы и материалы: в 5 т. Т. 3. Конец 1930-1933... С. 838.
59. Вятская речь. 1911. 6 ноября. С. 3.
60. Итоги Всероссийской сельскохозяйственной переписи 1916 года по Вятской губернии. Население. Скот. Посевы. Вятка, 1916. С. 19.
61. Вятская речь. 1911. 13 дек. С. 3.
62. Там же. 1912. 17 янв. С. 3.
63. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 21. Д. 852. Л. 46.
64. ГОПАНО. Ф. Р-2. Оп. 1. Д. 3046. Л. 12.
65. Очерки истории Кировской области... Киров, 1972. С. 323.
66. ГОПАНО. Ф. Р-2. О33п. 1. Д. 3046. Л. 21.
67. Рогалина Н. Л. Указ. соч. С. 173.
Notes
1. 200 let Vyatskojgubernii: stat. sb.- 200 years of Vyatka governorate: stat. coll. of Kirov. 1996. P. 29.
2. State archive of the Kirov region (GAKO). F. R-877. Sh. 2. File 9. Sh. 430.
3. Narodnoe hozyajstvo Kirovskoj oblasti: stat. sb.- The economy of the Kirov region: stat. collection of Kirov. 1957. P. 61.
4. The state socio-political archive of the Nizhny Novgorod region (GOPANA). F. R-2. Sh. 1. File 3022. Sh. 2.
5. Nefedov S. A. Agrarnye i demograficheskie itogi stalinskoj kollektivizacii [Agricultural and demographic results of Stalin's collectivization]. Tambov. 2013. Pp. 172-175.
6. Pervaya pyatiletka i selo - The first five-year plan and the village // Zavety Il'icha - Zavety Il'icha. 1979. 26 Apr., p. 2; Kazantsev R. Vgody pervoj pyatiletki [In the first five year plan] // Zavety Il'icha - Zavety Il'icha. 1979. June 5, p.3.
7. Ocherki istorii Kirovskoj oblasti - Essays on the history of Kirov region / ed A.V. Emausskiy, E. I. Kiryuhina. Kirov. 1972. P. 319.
8. Kirovskij kraj v cifrah - The Kirov region in figures. M. 1936. Pp. 9, 55.
9. Otchet o rabote Vyatskogo gorodskogo soveta XVsostava za period s 1931 po 1934 g.- Report on the work of the Vyatka city Council of XV composition for the period from 1931 to 1934. Vyatka. 1934. P. 33.
10. Zagvozdkin G. G. Triumf i tragediya 30-h godov [Triumph and tragedy of the 30s] // Pamyati Gennadiya Grigor'evicha Zagvozdkina - uchenogo, istorika, cheloveka...- To the memory of Gennady Grigoryevich Zagvozdkin -scientist, historian, human... Spb. 2008. P. 121.
11. Istoriya i kul'tura Vyatskogo kraya - History and culture of the Vyatka region / ed. by I. Yu. Truchkova. M.; Kirov. 2005. P. 249.
12. Kirovskij kraj v cifrah... - The Kirov region in figures... Pp. 8, 55.
13. Russian state archive of socio-political history (RGASPI). F. 17. Sh. 21. File 852. Sh. 47.
14. Zagvozdkin G. G. Op. cit. Pp. 121-122.
15. State archive of socio-political history of the Kirov region (TO GASPE). F. P-1255. Sh. 1. File 3. Sh. 3.
16. Otchet o rabote Vyatskogo gorodskogo soveta XV sostava...- Report on the work of the Vyatka city Council of XV... P. 34.
17. Chadaev I.I. Kolhozy kraya k XV godovshchine Oktyabrya [Collective farms to the XV anniversary of the October revolution] // Gor'kovskij kraj - Gorky region. 1932, No. 5-6, pp. 19-21.
18. Cit. by: Sitnikov V. A. EHkh, kaby na cvety da ne morozy...: Hronika padeniya krest'yanskogo dvora [Ah, if only on flowers not frosts...: Chronicle of the fall of the farm-yard]. Kirov. 2012. P. 218.
19. Central archive of Nizhny Novgorod region (TSANO). F. R-2626. Sh. 1. File 1385. Sh. 48-49.
20. Toffler A. Tret'ya volna [The third wave]. M. 1999. Pp. 87-88.
21. RGASPI. F. 17. Sh. 21. File 852. Sh. 65.
22. Ibid. D. 867. Sh. 191.
23. Ibid. D. 852. Sh. 49o6.
24. Rogalina N. L. Kollektivizaciya: uroki projdennogo puti [Collectivization: the lessons of the traversed path]. M. 1989. Pp. 144-146.
25. Ocherki istorii Kirovskoj oblasti... - Essays on the history of Kirov region... P. 322.
26. RGASPI. F. 17. Sh. 21. File 852. Sh. 48 turn.
27. Sel'skoe hozyajstvo SSSR. Ezhegodnik 1935- Soviet agriculture. Yearbook of 1935. M. 1936. P. 19.
28. Ibid.
29. Miloserdov V. V., Miloserdov K. V. Agrarnaya politika Rossii - XX vek [Agrarian policy of Russia - XX century]. M. 2002. Pp. 144-145.
30. Cit. by: Sitnikov V. A. Op. cit. Pp. 224-225.
31. Zagvozdkin G. G. Op. cit. P. 124.
32. TSANO. F. R-2626. Sh. 1. File 1912. Sh. 93.
33. RGASPI. F. 17. Sh. 21. File 852. Sh. 72.
34. Chadaev I. I. Op. cit. P.13.
35. Chemodanov I. V. Vyatskoe krest'yanstvo v period nehpa (1921-1929 gg.) [Vyatka peasantry during the NEP (1921-1929 gg.)]. Kirov. 2011. P.87.
36. TSANO. F. R-2626. Sh. 4. File 32. Sh. 22.
37. Golod v SSSR. 1929-1934: v 3 t. T. 1:1929 - iyul' 1932: v 2 kn. Kn. 1 - The famine in the USSR. 1929-1934: in 3 vol. Vol. 1: 1929 - July 1932: in 2 books. Book 1. M. 2011. Pp. 252-253.
38. Ibid. P. 34.
39. Ibid. Pp. 34-35.
40. Ibid. P. 47.
41. Rogalina N. L. Op. cit. P. 161.
42. Sel'skoe hozyajstvo SSSR... - Agriculture of the Soviet Union... P. 19.
43. GASPE TO. F. P-1255. Sh. 1. File 3. Sh. 8-9.
44. Ibid. File 133. Sh. 256.
45. Ibid. Sh. 108-108 turn.
46. Ibid. Sh. 166.
47. Tragediya sovetskoj derevni. Kollektivizaciya i raskulachivanie. 1927-1939: dokumenty i materialy: v 5 t. T. 4. 1934-1936 - The tragedy of the Soviet countryside. Collectivization and dekulakization. 1927-1939: documents and materials: in 5 t. T. 4. 1934-1936. M., 2002. S. 404.
48. GASPE TO. F. P-1255. Sh. 1. File 151. Sh. 151.
49. Ibid. File 155. Sh. 39.
50. RGASPI. F. 17. Sh. 21. File 852. Sh. 64.
51. Ibid. Sh. 65.
52. Ibid. Sh. 60-61.
53. TSANO. F. R-2626. Sh. 4. File 32. Sh. 12.
54. Tragediya sovetskoj derevni. Kollektivizaciya i raskulachivanie. 1927-1939: dokumenty i materialy: v 5 t. T.3. Konets 1930-1933 - The tragedy of the Soviet countryside. Collectivization and dekulakization. 1927-1939: documents and materials: in 5 vol. Vol. 3. The end of 1930-1933. M. 2001. Pp. 630-631.
55. Dokumenty svidetel'stvuyut: Iz istorii derevni nakanune i v hode kollektivizacii, 1927-1932 gg.- Documents testify: From the history of the village on the eve of and during collectivization, 1927-1932. Moscow (1989). Pp. 476-478.
56. Zelenin I. E. Stalinskaya «revolyuciya sverhu» posle «velikogo pereloma». 1930-1939: politika, osushchestvlenie, rezul'taty [Stalin's "revolution from above" after the "great change". 1930-1939: policy, implementation, results]. M. 2006. P. 75.
57. GOPANA. F. R-2. Sh. 1. File 2418. Sh. 80, 157.
58. Tragediya sovetskoj derevni. Kollektivizaciya i raskulachivanie. 1927-1939: dokumenty i materialy: v 5 t. T. 3. Konec 1930-1933... - The tragedy of the Soviet countryside. Collectivization and dekulakization. 1927-1939: documents and materials: in 5 vol. Vol. 3. The end 1930-1933... P. 838.
59. Vyatka speech. 1911. 6 Nov. P.3.
60. togi Vserossijskoj sel'skohozyajstvennoj perepisi 1916 goda po Vyatskoj gubernii. Naselenie. Skot. Posevy -The results of the nationwide agricultural census of 1916 in the Vyatka province. Population. Cattle. Crops. Vyatka. 1916. P. 19.
61. Vyatskaya rech' - Vyatka speech. 1911. 13 Dec. P.3.
62. Ibid. 1912. 17 Jan. P.3.
63. RGASPI. F. 17. Sh. 21. File 852. Sh. 46.
64. GOPANA. F. R-2. Sh. 1. File 3046. Sh. 12.
65. Ocherki istorii Kirovskoj oblasti... - Essays on the history of Kirov region Kirov... 1972. P. 323.
66. GOPANA. F. R-2. Sh 33. File 3046. Sh. 21.
67. Rogalina N. L. Op. cit. P. 173.
