CC BY
228
УДК 947.081.11
СЕЛЬСКИЙ СТАРОСТА: ПОЛНОМОЧИЯ И ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX - НАЧАЛЕ XX в.
(ПО МАТЕРИАЛАМ ТАМБОВСКОЙ И РЯЗАНСКОЙ ГУБЕРНИЙ)
© Галина Владимировна Бурлова
Липецкий государственный педагогический университет, аспирант кафедры отечественной истории, e-mail: gal-burlova@yandex.ru
В статье на широком круге местных источников раскрывается становление и практическая деятельность сельских старост на материале Тамбовской и Рязанской губерний. Законодательная база определяла круг полномочий сельского начальника. В отличие от преобладающих в отечественной историографии негативных оценок деятельности данного должностного лица, автор последовательно доказывает известную самостоятельность сельского старосты, роль этой должности в деле становления крестьянского самоуправления в России, его правовых основ.
Ключевые слова: крестьянство; самоуправление; сельский староста.
В современной России, с введением местных законов о самоуправлении, опыт функционирования сельских сходов, старост и волостных старшин и правлений, земских собраний и управ, мирового суда, действовавших во второй половине XIX - начале XX в., должен занимать особое место в решении проблем современной общественной жизни. В связи с этим понятна актуальность выяснения основных принципов деятельности самоуправления в целом и отдельных его составляющих. Мы остановимся на формировании законодательной базы, а также деятельности сельского старосты, занимавшего важное место в повседневной жизни сельского населения России.
Эта должность вызывала широкий общественный интерес еще на стадии первоначального формирования сельских и волостных обществ. Многие публицисты пореформенного периода акцентировали внимание на роли сельского старосты в крестьянском обществе, не замечая, как правило, его значения в формировании выборного начала местного управления. Обычным было стремление подчеркнуть негативные стороны крестьянского самоуправления, указывая и на неподготовленность сельских жителей к выборам.
Общественный деятель, публицист
В.П. Безобразов отмечал незавидное положение сельских старост, которые, по его словам, «козлы отпущения для крестьянского общества» [1].
В советской историографии сельские старосты и другие выборные лица оценивались негативно, как проводники политики
самодержавия и местного кулачества. Так, академик Н.М. Дружинин отмечал, что сельские старосты не заботились о нуждах своих обществ, а были послушными агентами мировых посредников, представителей дворянства и полицейских исправников [2]. П.А. Зайонч-ковский ставил под сомнение самостоятельность сельской администрации, а сельского старосту считал лишь исполнителем воли сельского схода и низшим административнополицейским чином [3].
Подобные трактовки были связаны с тем, что исследователей в первую очередь волновали вопросы социально-экономи-
ческого характера и подчеркнутое утверждение значимой роли классовой борьбы и на уровне крестьянского мира. Социально-административные проблемы затрагивались в малой степени, что объяснялось методологическими основами исследования исторических процессов.
На современном этапе единой точки зрения на вопрос о роли и значении сельского старосты в крестьянском общественном управлении не сформировалось. П.Н. Зырянов однозначно называет старост «чуждым общинному духу наростом», основываясь на фискальных и полицейских функциях данного должностного лица [4]. Иное утверждает исследователь С.Н. Тутолмин. Он считает, что институт сельских старост являлся древним и наиболее близким к крестьянской массе, продолжив свое существование и после 1917 г. [5].
Выяснить отношение массы крестьянского населения к самой близкой власти воз-
можно на целом ряде источников. К их числу относятся привлекаемые нами сведения, сохранившиеся в Государственном архиве Тамбовской области. Наиболее значимы материалы фондов канцелярии Тамбовского губернатора, губернского по крестьянским делам присутствия, земских начальников [6-8]. Интересная информация содержится в опубликованных источниках, составленных самими крестьянами [9-12], а также в материалах публицистов, как работавших с крестьянами, так и близко знакомых с крестьянской жизнью [13-14].
Согласно «Общему Положению о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости» от 19 февраля 1861 г., была образована двухъярусная система местной организации по образцу той, которая была у государственных крестьян. Главой исполнительной власти на низшем уровне крестьянского самоуправления, был сельский староста, избиравшийся сельским сходом [15]. Устанавливался трехлетний срок его службы, с правом переизбрания с согласия старосты [15, с. 61].
Компетенция старосты была обширна и включала в себя множество разноплановых обязанностей. Прежде всего, староста являлся председателем сельского схода. Он созывал и распускал сход, определял и предлагал на рассмотрение вопросы, необходимые для обсуждения на сходе. В его обязанности входило приводить в исполнение мирские приговоры, распоряжения волостного правления. Сельский староста следил за сохранностью имущества и исправностью территорий общества [15, с. 49].
Одной из функций старосты, едва ли не самой важной, являлось соблюдение фискальных интересов государства. Он следил за исправным отбыванием повинностей сельских жителей, как государственных, так и земских, и местных [15, с. 50]. Исправное отбывание повинностей односельчанами, уплата податей, лежавших на обществе, обеспечивало сельскому старосте поощрения, в обратном случае - взыскания.
В ст. 60 Положения говорилось, что староста обязан принимать меры для охранения благочиния, порядка и безопасности, задержания бродяг, беглых и военных дезертиров. В его обязанности входило совершать действия предварительного дознания, задерживать виновных и охранять следы преступления до
прибытия судебного следователя [15, с. 50]. Наличие у выборного лица полицейских функций давало основание П.А. Зайончков-скому [3, с. 144], П.Н. Зырянову [4, с. 29] делать вывод, что староста являлся низшим полицейским агентом. Присутствие у выборного должностного лица фискально-полицейских функций, на наш взгляд, обусловливалось необходимостью функционирования государственной власти в условиях централизованного государства.
Воздействовать на сельское общество староста мог посредством административных мер. Так, он подвергал виновных общественным работам до двух дней, штрафу в 1 руб., либо аресту не более двух суток [15, с. 50-51]. Но правила осуществления карательной деятельности сельских старост не нашли четкого отражения в законодательстве.
Волостной писарь Воронежской губернии Н.М. Астырев в своих записках отмечал, что деятельность старосты во многом зависела от его личностных характеристик. Он рисует три типа старост, наиболее часто встречавшихся в деревне.
Первый - смирный мужик от сохи, который смотрел на должность как на обузу, наложенную на него за какую-нибудь провинность. Он не играл никакой роли на сельских сходах, отдав управление всеми мирскими делами «мироедам», старался как можно реже сталкиваться с волостным и вообще всяким начальством, все три года службы страдал, а при ее окончании оказывается виновным в растратах общественных сумм, которые списывали на него.
Второй тип - хозяйственный, важный и строгий начальник, который не брезговал пускать в ход кулаки при случае. Такой староста и в кабаке, и на сходке - всегда помнил, что он не простой мужик. Благодаря этому он внушал уважение и невольное почтение своим односельчанам. Обычно такие старосты отличались исполнительностью перед вышестоящим начальством.
Наконец, третий тип - хитрый и лицемерный мужик, расчетливый делец, способный добиваться должности старосты при помощи подкупа, но с тем, чтобы потом за три года службы с лихвой вернуть затраченный на выборах капитал посредством манипуляций с общественными суммами. При этом он был равнодушен к исполнению своих слу-
жебных обязанностей, имея целью лишь собственную выгоду от должности [13, с. 59-62].
Следует заметить, что Н.М. Астырев признавал наличие переходных ступеней, т. е. личностей старост, более или менее приближенных к тому или иному типу.
Волостной писарь, правда, не останавливался на количественном соотношении старост различных типов, но, по совокупности привлеченных нами источников, можно сделать вывод, что, как правило, в великорусских земледельческих губерниях преобладал первый тип старост, несчастных хлебопашцев, вынужденных нести общественную повинность. Несмотря на это, более заметную роль в обществе играли хозяйственные, рачительные старосты, которые служили своим обществам не одно трехлетие, при которых и села, и общественные запашки преобразовывались. Ярким примером подобного типа сельских начальников являлся «дед Роман», описанный волостным старшиной С. Матвеевым. Хотя он не являлся официальным представителем сельского общества, но в действительности именно он олицетворял собой сельского старосту со всеми возложенными на него «Общим Положением» обязанностями и правами [10, с. 135-142].
Действительно, должность старосты, как правило, не являлась привлекательной для крестьян. Оплачивалась его деятельность незначительными суммами. Обыкновенно, жалованье сельского старосты составляло 10-40 руб. в год [7, оп. 3, д. 121, л. 32], а добросовестное выполнение обязанностей требовало много сил и времени, часто в ущерб своему хозяйству. Нередки случаи, когда не только сами сельские старосты, но и члены их семей просили освободить их от должности, ввиду «сильного упущения по хозяйству» [8, л. 8].
Многие крестьяне, кандидаты в сельские старосты, боялись ответственности, т. к. за маловажные упущения по службе они могли быть подвергнуты штрафам и взысканиям вплоть до ареста. Мировому посреднику, который до 1874 г. являлся прямым и непосредственным начальником всего крестьянского управления в своем участке, а позднее земскому начальнику, предоставлялось право подвергать не только волостного старшину, но и всех прочих волостных и сельских должностных лиц за маловажные проступки
по должности замечаниям, выговорам, денежному штрафу до 5 руб. и аресту до 7 дней [15, с. 189]. Так, по отчетам мировых посредников, за 1865 г. по Тамбовской губернии удалены от должности за нерадение и служебные проступки, а также подвергнуты различным взысканиям 240 сельских старост [7, оп. 1, д. 1627, л. 4-196]. В 1868 г. уволены по уважительным причинам 5 сельских старост, в то время как 155 отстранены за упущение по службе и нетрезвую жизнь [7, оп. 1, д. 1936, л. 8-166].
Как отмечал мировой посредник 2 участка Моршанского уезда в 1865 г., «большинство сельских начальников исполняют свои обязанности слабо и в обществе скорее играют роль рассыльных. Как в прошлое, так и в настоящее трехлетие были выбраны большей частью люди, не пользующиеся никаким уважением, а потому и не имеющие никакого веса и влияния в обществе. Все сельское начальство вверенного мне участка поведения хорошего, но, к не счастью, мною замечено в прошлое трехлетие, что многие из них люди трезвые, под конец своей службы сделались пьяницами» [7, оп. 1, д. 1627, л. 46]. Несмотря на то, что староста являлся низшим звеном в управленческой иерархии, крестьяне, угощая его водкой, стремились завоевать симпатию сельского начальника. К тому же низкое жалованье вынуждало старосту искать всевозможные пути пополнения своего скудного бюджета.
Идеальный староста в представлениях крестьян должен был, во-первых, соблюдать на сходах общинные демократические традиции; во-вторых, добросовестно исполнять свои функции, но не притеснять при этом крестьян; и, в-третьих, заботиться об имуществе общества и оберегать его от растрат и хищений.
Исполнять свои обязанности, не затрагивая интересы крестьян, означало, фактически, балансировать между вышестоящей властью, требовавшей, прежде всего, своевременного выполнения повинностей, и обществом, желающим свести эти повинности до минимума. Безусловно, не многим такое было под силу [5, с. 269].
Однако расторопным, хозяйственным старостам это вполне удавалось. Так, волостной старшина С. Матвеев описывает старосту, Ивана Костюкова. Общественные дела -
его профессия, жил он на одно жалованье, сумел наладить отношения как с начальством, так и с односельчанами. Староста он был хороший, грамотный, исполнительный и, как отмечал старшина, Иван обладал удивительно серьезным характером [9, с. 76].
Иногда старосту называли самым видным и влиятельным лицом на селе. По кругу возложенных на него обязанностей, даже если изъять из них дисциплинарную власть, староста «представлял собою полного хозяина деревни». Как отмечал С.А. Дедюлин, сельский староста являлся действительным, а не фиктивным представителем крупной экономической и юридической единицы, облеченный полным ее доверием [16].
Хотя староста обладал реальной властью, он редко ею пользовался. Если же староста и пользовался законным правом взыскивать с крестьян за различные провинности, то происходило это так: «хочет земский начальник, а иногда и старшина или становой пристав посадить мужика - и приказывает старосте. Тот и сажает» [14, с. 29]. Впрочем, бывало, что и староста сам сажал под арест, но происходило это, по мнению земского начальника А. Новикова, только в больших селениях, где староста не так близок к населению [14, с. 29-30]. Вполне возможно, что староста мог прикрываться приказаниями земского начальника или любого другого вышестоящего руководства, чтобы не портить личных взаимоотношений с жителями села. Как отмечал мировой посредник Моршанского уезда Тамбовской губернии, старосты редко взыскивали с крестьян даже за личные грубости против них и явное им неповиновение, они или молчали, или обращались с жалобою к мировому посреднику и, редко, к старшине [7, оп. 1, д. 1627, л. 46].
Подобное утверждение не в полной мере отражает состояние взаимоотношений внутри крестьянского населения земледельческого центра Российской империи. Так, в решениях волостного суда Воейковской волости Данковского уезда Рязанской губернии за период с 1861 по 1875 гг. зафиксировано 42 случая обращения сельских старост за «законным наказанием» их обидчиков, что составляет приблизительно 7,7 % от общего количества дел за указанный период [12, с. 64-386]. Это достаточно высокий процент, если учитывать, что речь идет о первом по-
реформенном пятнадцатилетии, а это значит, что старосты третьего, второго и даже первого призыва осознавали особенность своей должности и требовали к ней уважительного отношения со стороны своих односельчан, добиваясь этого через крестьянский суд.
Старосты подавали исковые заявления не только за неисполнение крестьянами их законных распоряжений административнохозяйственного назначения, но и по личным причинам, таким как оскорбление словом и делом, а также кража или порча его имущества [12, с. 67, 69-70].
Если оскорбления старосты в сельской среде и встречались, то носило это единичный характер, но в случае нанесения оскорбления старосте со стороны посторонних лиц это рассматривалось как нанесение обиды всему миру, т. к. сельский староста избирался сходом, а это значит, что он олицетворял все общество в целом. Как правило, даже если староста не устраивал мир, крестьяне не считали вправе жаловаться на него, подвергнув тем самым бесчестию не только должностное лицо, но и все общество в целом [10, с. 140].
На должности старост общества выбирали «толковых, трезвых и деятельных мужиков». Мир, привлекая кого-либо к той или иной должности, принимал в расчет все условия, в которых данное лицо находится, его способности и то, к чему он более склонен.
Для сельских обществ довольно часто вставала проблема пополнения кадров на различные выборные должности. В этих условиях встречались случаи, когда сходу приходилось избирать крестьян, давно оставивших деревню, но формально числившихся членами обществ [5, с. 271]. Общественные должности, замещаемые по выбору, как то: волостные старшины, сельские старосты, волостные судьи, сборщики податей - были обязательны для избранных. По закону крестьянин, выбранный в первый раз на одну из этих должностей, отказаться не мог [17].
Волостной старшина С.И. Матвеев отмечал особенность во взаимоотношениях сельского старосты и общества. Он характеризовал противостояние волостного управления, зависящего от земского начальника и крестьянского мира, возглавляемого старостой, так: «Теперь староста с миром - это одна сторона, подчиненная, враждебная и защищающаяся; а волостное правление есть «конто-
ра», как у нас зовут, - место казенное: там старшина и писарь. Это - другая сторона, начальствующая и нападающая... Все служебные действия волостного правления, то есть старшины и писаря, определяются земским начальником: приказаниями или разрешениями его; и правление, в представлении крестьян, становится все более учреждением казенным, ну а староста еще как-никак - своя, мирская власть» [9, с. 99].
Сельские старосты имели возможность возглавить оппозицию мира к неугодному волостному старшине. Как вспоминал С.И. Матвеев, более всего донимали волостного старшину при сборе податей и недоимок. Получив приказ старшины произвести опись имущества у недоимщиков, они описывали сараи и амбары, т. е. предметы, к продаже с торгов неудобные, а другого имущества, обыкновенно, «не обнаруживали». Таким образом, крестьяне под предводительством своих старост чувствовали свою силу [10, с. 122].
Нередки случаи, когда в моменты активизации борьбы крестьянских масс сельские старосты возглавляли мир. Так, староста с. Мордановки, Кирсановского уезда Тамбовской губернии, Михаил Юдин в течение зимы и весны 1904-1905 гг. собирал в своем обществе сходы, на которых открыто призывал грабить имущество помещиков и завладеть их землей [6, оп. 1, д. 6098, л. 1]. Сельский староста Терехов в Рязанской губернии в период первой русской революции старался внушить крестьянам, что не следует исполнять требования закона, а именно: «податей не платить, повинности не исполнять и начальству не повиноваться». Исследования материалов по Рязанской губернии в период первой русской революции убедительно приводят к выводам, что в большинстве селений именно сельский староста являлся руководителем и исполнителем «законных» решений мира [11, с. 29-284].
Должность сельского старосты являлась действительно важной в структуре крестьянского самоуправления. Подтверждает это тот факт, что в пучинах революционных волнений, прокатившихся по великорусской деревне в начале XX в., крестьяне всегда восстанавливали структуру сельского управления, переизбирали старосту, но никогда не меняли самого принципа. Институт низшего звена выборной иерархии крестьянского са-
моуправления сохранялся и после 1917 г. и подвергся реконструкции в середине 90-х гг. XX в. в некоторых регионах Российской Федерации.
Во второй половине XIX - начале XX в. крестьяне сознавали ответственность перед ними избранных ими должностных и использовали свое право давления на них. Личная жизнь, нравственные и этические качества сельского старосты во многом определяли отношения к нему крестьян. Несмотря на достаточно широкие полномочия, сельский староста редко пользовался ими, зачастую стараясь не портить отношений с миром.
Самоуправление на сельском уровне в пореформенной период было регламентировано менее чем волость. Сельский староста обладал значительной свободой от волостной и местной администрации, чем любой другой представитель крестьянского самоуправления.
На основе поведения власти, в т. ч. и низшего уровня, складывалось отношение крестьян к существовавшим демократическим институтам. Но устремления и надежды на изменение своего положения крестьяне возлагали не на своих выборных, тем более не на местных помещиков, носителей государственной власти в должности мирового посредника, земского начальника, а на царя-батюшку.
1. Безобразов В.П. Государство и общество. Управление, самоуправление и суд. Спб., 1882. С. 367.
2. Дружинин Н.М. Русская деревня на переломе. 1861-1880 гг. М., 1978. С. 44.
3. Зайончковский П.А. Отмена крепостного права в России. М., 1968. С. 125-152.
4. Зырянов П.Н. Крестьянская община Европейской России в 1907-1914 гг. М., 1992. С. 29.
5. Тутолмин С.Н. Российский крестьянин в сельской и волостной администрации: борьба за власть и за освобождение от нее (начало XX в.) // Нестор № 7. Журнал истории и культуры России и Восточной Европы. СПб., 2005. С. 278.
6. ГАТО (Гос. арх. Тамбовской области). Ф. 4. Правитель Тамбовского наместничества. Канцелярия Тамбовского губернатора. Оп. 1. Д. 6098.
7. ГАТО. Ф. 26. Тамбовское губернское по крестьянским делам присутствие.
8. ГАТО. Ф. 214. Земский начальник второго участка Моршанского уезда. Оп. 1. Д. 94.
9. Матвеев С.И. В волостных старшинах // Русское богатство. 1912. № 2. С. 74-101.
10. Матвеев С.И. Из жизни современного крестьянского «мира». (В волостных старшинах) // Там же. № 9. С. 116-142.
11. Крестьянское движение в Рязанской губернии в годы первой русской революции. (Документы и материалы). Рязань, 1960.
12. Земцов Л.И. Волостной суд в России 60-х -первой половины 70-х годов XIX века (по материалам Центрального Черноземья). Воронеж, 2002.
13. Астырев Н.М. В волостных писарях: Очерки крестьянского самоуправления. М., 1896.
14. Новиков А. Записки земского начальника. Спб., 1899.
15. Российское законодательство X-XX вв.: в 9 т. / под ред. О.И. Чистякова. М., 1989. Т. 7. С. 49.
16. Дедюлин С.А. Крестьянское самоуправление в связи с дворянским вопросом. К вопросу о пересмотре законоположений о крестьянах. Спб., 1902. С. 105.
17. Леонтьев А.А. Крестьянское право. Лекции, читанные проф. А.А. Леонтьевым студентам экономического отделения в 1907-1908 акад. году. Б. м., б. г. С. 248.
Поступила в редакцию 10.02.2010 г.
UDC 947.081.11
A RURAL ELDER: AUTHORITIES AND ACTIVITY IN THE SECOND HALF OF THE XIX - THE BEGINNING OF THE XX CENTURIES (BASED ON THE MATERIALS OF THE TAMBOV AND RYAZAN PROVINCES)
Galina Vladimirovna Burlova, Lipetsk State Pedagogical University, Postgraduate Student of the Russian History Department, e-mail: gal-burlova@yandex.ru
The article, using a wide variety of local sources based on the materials of the Tambov and Ryazan provinces, reveals formation and practical activities of rural elders. The legislative base determined the power of a rural elder. Unlike the negative estimations of the activity of the given official prevailing in the domestic historiography, the author coherently proves the well-known independence of a rural elder and the role of this position in the act of the formation of country selfgovernment in Russia, its legal grounds.
Key words: peasantry; self-government; rural elder.
УДК 947
ОДЕЖДА КРЕПОСТНЫХ КРЕСТЬЯН И ДВОРОВЫХ ЛЮДЕЙ ТАМБОВСКОЙ ГУБЕРНИИ В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XIX в.
© Юлия Юрьевна Коньшина
Тамбовский государственный университет им. Г.Р. Державина, аспирант кафедры российской истории, e-mail: yuka-1@mail.ru
В статье одежда крепостных крестьян и дворовых людей рассмотрена как личное имущество. По набору вещей у конкретного человека и формам костюма одинаковость, диктуемая общиной, преобладала над оригинальностью, которую в принципе уже могли себе позволить зажиточные крестьяне. Тамбовские крестьяне, оставшиеся в огромном большинстве земледельцами, относились к одежде не меркантильно, а по-деревенски прагматически.
Ключевые слова: рукоделие; домотканые изделия; фабричные ткани.
Как ни странно, одежда русских крестьян XIX в. в большей мере изучалась в этнографическом и искусствоведческом (история костюма) смыслах и почти не рассматривалась как личное имущество.
Из этнографической литературы известно, что комплекс одежды крестьянок южных (Тульской, Рязанской, Тамбовской, Воро-
нежской, Орловской, Курской и др.) губерний в первой половине XIX в. был един по своим основным формам и состоял из рубахи, поневы, передника и головного убора -сороки. В гардеробе каждой тамбовской крестьянки эти предметы одежды присутствовали. Различались они качеством ткани, богатством вышивки и украшений, а также коли-
