CC BY
55
характеристики мужчин, страдающих алкогольной зависимостью // Суицидология. — 2013. — Т. 4. - № 3 (12). - С. 58-63.
8. Немцов, А.В. Алкогольный урон регионов России. - М.: NALEX, 2003. - 136 с.
9. Положий, Б.С. Суицидальное поведение (кли-нико-эпидемиологические и этнокультуральные аспекты). - М.: РИО «ФГУ ГНЦ ССП им. В.П. Сербского», 2010. - 232 с.
УДК 616.89-008
САМОРАЗРУШАЮЩЕЕ ПОВЕДЕНИЕ В СЕМЬЯХ МУЖЧИН, СТРАДАЮЩИХ АЛКОГОЛЬНОЙ ЗАВИСИМОСТЬЮ, С ПОЗИЦИЙ «ПОВЕДЕНИЯ ЖЕРТВЫ»
10.Реброва, О.Ю. Статистический анализ медицинских данных // Медиа Сфера. — 2006. — 312 с.
И.Шусгов, Д.И. Диагностика аутоагрессивного поведения при алкоголизме методом терапевтического интервью // Пособие для врачей психиатров-наркологов и психотерапевтов. — М. — 2000. - 20 с.
© Сомкина О.Ю., 2018
Полкова К.В.,
студент государственного образовательного учреждения высшего профессионального обучения «Рязанский государственный медицинский университет им. академика И.П. Павлова»
В данной статье содержится анализ саморазрушающего поведения у супругов из семей больных, страдающих алкогольной зависимостью. Произведен анализ классических и неклассических аутоде-структивных паттернов поведения, их предикторов в контексте потенциального рискованно-вик-тимного поведения. При оценке результатов выявлены активно функционирующие жертвенные установки, а также рассмотрены особенности их формирования с использованием концепции личностной аутоагрессивности.
Ключевые слова: аутоагрессия, поведение жертвы, алкогольная зависимость, домашнее насилие, суицид
Введение
Проблема семейного насилия стоит достаточно остро в нашей стране [1, 4, 5]. По данным статистики ежегодно от семейной тирании гибнут 14000 женщин. При этом преступления на семейно-бытовой почве часто ассоциированы с злоупотреблением алкоголем у мужа [1, 2, 6]. Каждый такой акт имеет определенные последствия как для самих членов семьи, так и для общества. Происходит первичная и вторичная виктимизация членов семьи, пострадавших от рук «домашнего тирана».
В настоящее время семьи больных алкогольной зависимостью продолжают являться объектом научного интереса в качестве дисфункциональной, травмирующей, калечащей ячейки общества [6]. В этих семьях существует конфликт доминирования: сначала доминирует пьяный муж, но потом, во время его трезвости — доминирует жена.
Такой вариант системы изначально несет в себе огромный аутодеструктивный заряд, реализующийся через «хронический суицид» мужа, созависимое состояние остальных членов семьи, в частности жен и детей, а также
формирование у них патологической жертвенности [1-3, 5].
Цель нашего исследования выявление и изучение проявления виктимного радикала в семьях больных алкогольной зависимостью.
Материалы и методы
Для решения поставленных задач изучены 125 функционирующих семей мужчин, страдающих алкогольной зависимостью. В качестве контрольных групп выбраны 62 семьи, в которых муж и жена не имели признаков алкогольной зависимости.
Все обследованные мужчины, страдающие алкогольной зависимостью (МСАЗ), клинически находились во II стадии заболевания.
Средний возраст больных алкогольной зависимостью составил 41,8±4,3 года. Срок семейной жизни в последнем браке составил 15,3±6,3 года. Возраст вступления в брак 23,4±4,3 года. Возраст жён мужчин, страдающих алкогольной зависимостью, составил 40,5±4,7 года. Срок семейной жизни в последнем браке составил 16,5±5,3 года. Возраст вступления в первый брак 22,3±3,9 года.
Средний возраст женатых мужчин, не страдающих алкогольной зависимостью (МНАЗ), составил 43,9±4,6 года. Срок семейной жизни в последнем браке составил 20,2±5,1 года. Возраст вступления в первый брак — 23,3±3,1 года. Средний возраст жён мужчин, не страдающих алкогольной зависимостью, составил 42,3±5,2 года. Срок семейной жизни составил 20,2±5,1 лет. Возраст вступления в первый брак 21,6±3,0 года.
В работе использовались клинико-психопа-тологический, клинико-катамнестический, экспериментально-психологический и статистический методы. В качестве стимульного материала использовался опросник, направленный на выявление суицидальных и несуицидальных феноменов аутоагрессии в прошлом и настоящем [6].
Выборочные дескриптивные статистики в работе представлены в виде М±т (средней ± стандартное квадратичное отклонение). Достоверность различий параметрических величин определялась по ^критерию Стьюдента (для данных, удовлетворяющим критерию нормальности выборки); по критерию Вилкоксона (для данных не удовлетворяющим критерию нормальности выборки, но схожих по степени дисперсии данных). Для сравнения выборок по непараметрическим данным использовался критерий Стьюдента, применяемый к случайной величине количества элементов, обладающих соответствующим признаком.
Результаты и их обсуждения
Оговоримся, что мы сознательно не рассматриваем представленность в группах суицидальных типов реакций, которых в обеих изучаемых группах в несколько раз выше, нежели в контрольных [2], которые ряд авторов также относят к виктимному «полюсу» личности, как своеобразный апогей жертвенного поведения. На наш взгляд, это излишне «прямолинейный» взгляд на природу суицидального поведения. Именно поэтому в своей работе мы остановились на наиболее понятных и признанных паттернах и конструктах виктимного поведения.
В отношении неклассических аутоагрессив-ных паттернов и их предикторов поведения в группе МСАЗ, по сравнению с МНАЗ, достоверно выше показатели по следующим признакам — несчастные случаи в анамнезе (35,2%
_ЗДРАВООХРАНЕНИЕ ЮГРЫ:
опыт и инновации №3 2018
и 14,52% соответственно), подверженность серьезному насилию (28,8% и 0% соответственно), склонность к неоправданному риску (46,4% и 9,68% соответственно), склонность к депрессивным реакциям (47,58% и 9,68% соответственно), отсутствие смысла жизни (32,8% и 9,68% соответственно), а также моменты острой безысходности (43,2% и 11,29% соответственно).
Из приведенных данных видно сформиро-ванность виктимного радикала [1-4]. МСАЗ как будто ищут фатального исхода и провоцируют вокруг себя возникновение жизненно опасных ситуаций, совершая таким образом «социально приемлемый» уход из жизни. В сочетании с достоверно высокими показателями отсутствия смысла в жизни, наличия депрессивных реакций выше перечисленные признаки обуславливают высокую виктимность мужчин данной когорты.
Что касается неклассических аутоагрессив-ных паттернов поведения и их предикторов у супруг МСАЗ, нами было обнаружено, что жены МСАЗ по сравнению с женами МНАЗ показали более высокие результаты по ряду признаков. Так, например, они более подвержены сексуальному или физическому насилию в анамнезе (17,6% против 1,61% у жен МНАЗ соответственно); склонны к неоправданному риску (24,8% и 4,84% соответственно); 47,2% испытывают чувство долго переживаемой вины (жены МНАЗ - 27,42%), 45,6% - моменты острого одиночества (жены МНАЗ — 9,68%), 60,8% - моменты безысходности (жены МНАЗ — 17,74%). У жен МСАЗ так же, как и у их мужей, оценивая приведенные показатели, мы можем видеть ярко выраженный и активно функционирующий виктимный радикал [1, 5].
Анализируя выше приведенные показатели у супруг из «алкогольных» семей, мы видим, что алкоголизм выполняет смыслообразующую функцию для обоих супруг [2-4, 7]. С точки зрения теории транзакционного анализа алкогольная зависимость позволяет реализовывать обоим партнерам их сценарные преддиспозиции и варианты поведения, различным образом реализовывать скрытые антивитальные установки
[8, 9].
Семья больного алкогольной зависимостью имеет присущие ей динамические характеристики [2]. Данная динамика подразумевает зако-
номерное нарастание конфликтности из-за доминирования: сначала доминирует пьяный муж, но в период его трезвости доминирует жена. Здесь стоит коснуться связи между алкогольной зависимостью супруга и насилием в семье. Среди мужей, избивающих своих жен, преобладают мужчины, страдающие антисоциальным расстройством личности. Алкогольная зависимость мужа является общеизвестной причиной «внутрисемейных» убийств, где наиболее часто жертвой становится супруга больного [1, 3, 6], однако велико и количество убийств женами своих пьющих мужей. При этом доказано, что у большинства членов семей больных алкогольной зависимостью, совместно проживающих с больным не менее двух лет, обнаруживают нарушения, которые объединяются понятием «созависимость» [1-3].
В настоящее время установлено, что соза-висимый брак формируется не случайно и по определенным признакам [5]. В первую очередь феномен созависимости развивается у лиц, выросших в дисфункциональных семьях [3, 5], в которых отсутствовал один из родителей или кто-либо из родителей страдает алкоголизмом; в семьях, где дети подвергались насилию и т.д. Т.е. созависимость — это болезненное состояние, формирующееся в качестве адаптационного механизма в ответ на прошлые семейные проблемы. Считается, что семьи с аддиктив-ными родителями продуцируют людей двух типов: аддиктов и тех, кто о них заботится [3, 4]. Когда наступает время образовывать свои семьи, они ищут людей, которые говорят с ними на одном аддиктивном языке.
Наиболее типичный стереотип отношений в зависимо-созависимой системе — это так называемая «бальная система» [2, 5], которая заключается в следующем: в ближайшее время вокруг алкогольного эксцесса происходит фаза набора отрицательных баллов, которая связана с нежелательным поведением больного. Сюда же относятся и эпизоды семейного насилия [5]. При этом, учитывая показатели неклассических суицидальных паттернов поведения и их предикторов у жен МСАЗ, можно предположить, что в большинстве случаев они сами, к сожалению, являются провокаторами насилия и побоев. С точки зрения теории транзакционного анализа жены МСАЗ входят в так называемый треугольник Карпмана, выступая при этом в роли Жерт-
вы, в то время как их пьющий супруг находится в том же треугольнике в роли Преследователя [8, 9]. Далее следует дисбалансная фаза. В это время патологическое поведение пьющего прекращается. Здесь, следуя концепции треугольника Карпмана, происходит так называемое «переключение» или смена ролей: страдающий от похмелья муж оказывается Жертвой, а испытывающая праведный гнев жена — Преследователем. В этой фазе так же возможны эксцессы семейного насилия [5, 6]. Следом за этим фиксируется фаза компенсации. В это время происходит набор условно положительных баллов, здесь проявляется стремление пьющего супруга возместить в светлом промежутке ущерб, нанесенный близким в период эксцесса. В этот момент происходит очередная смена ролей: жена МСАЗ становится Спасателем, муж — остается в роли Жертвы. Для того чтобы загладить свою вину, МСАЗ соглашается на все условия, в том числе на лечение. По завершении данной фазы семейная система вступает в неустойчивую балансную фазу [3], предшествующую очередному алкогольному эксцессу. С началом очередного эксцесса алкогольный цикл повторяется.
Ленор Уолкер (1970-е гг.) разработала теорию о цикличном характере насилия [5]. Согласно ее концепции домашнее насилие — это повторяющийся с увеличением частоты цикл действий, включающий четыре стадии: сначала происходит нарастание напряжения в семье, при этом жертва старается утихомирить агрессора; далее — насильственный инцидент (происходит вспышка ярости вербального, эмоционального или физического характера). После происходит этап примирения, за ним следует период спокойствия в отношениях, так называемый «медовый месяц». Здесь качество отношений пары возвращается к первоначальному, партнеры вступают на первую стадию.
Весь этот процесс был назван Э. Берном «игрой», которая согласно концепции транзак-ционного анализа позволяет людям избегать истинной близости, а также реализовывать сценарий [8, 9].
Здесь стоит отметить любопытный факт: зачастую один из супругов использует аверсив-ный стимул для управления другим членом семьи [2]. В свете теории социального научения семейный конфликт является результатом злоупотребления тактикой аверсивного контроля
в ущерб положительному подкреплению (например, жена выражает недовольство, что провоцирует пьянство мужа). В данном случае неэффективные попытки жены контролировать поведение мужа фактически подкрепляют и поддерживают такое поведение [5]. Интересен парадокс, лежащий в основе таких отношений: якобы созависимые подчиняют свои интересы и потребности нуждам зависимых и занимают положение жертвы. Фактически созависимые занимают доминирующее положение и подчиняют себе зависимого человека [3]. В свете этой концепции инциденты физического насилия по отношению к женам МСАЗ со стороны их супруг могут рассматриваться, как акты своеобразной провокации, производимой на полуо -сознанном уровне [5] для укрепления своей семейной позиции и получения так называемых выгод: внутренних и внешних психологических, социальных, биологических и экзистенциальных [8].
При рассмотрении выше описанных теорий становится ясно, что частая подверженность семейному насилию среди жен МСАЗ есть ничто иное как следствие функционирования виктим-ного радикала [1], созданного на базе аутоагрес-сивных установок, полученных ими в то время, когда они находились в системе дисфункциональной семьи [2]. И является витальной необходимостью. Согласно теории транзакционно-го анализа деструктивные установки, так называемые «родительские предписания», особенно активно начинают функционировать в период относительного благополучия [8, 9].
Выводы
1. Супруги в семьях больных алкоголизмом несут внутри себя большой виктимно-аутоа-грессивный потенциал.
2. Патологическая жертвенность жен МСАЗ во многом обусловлена скрытыми сценарными аутодеструктивными установками, активным мазохистическим личностным радикалом и полуосознанным стремлением к доминированию.
3. Мужчины, страдающие алкогольной зависимостью часто, вопреки ожиданиям, оказываются подавляемой и используемой частью семейной структуры.
_ЗДРАВООХРАНЕНИЕ ЮГРЫ:
опыт и инновации №3 2018
4. Циклический характер семейного насилия во многом схож с системой треугольника Карпмана, что позволяет предположить игровую природу данного типа поведения; а в случае многократного его повторения — сценарий «жертвы».
Список литературы
1. Меринов, А.В. Аутоагрессивные и клинико-пси-хологические характеристики парасуицидальных мужчин с алкогольной зависимостью // Наркология. - 2011. - Т. 10. - № 8 (116). - С. 72-77.
2. Меринов, А.В., Шитов, Е.А., Лукашук, А.В., Сом-кина, О.Ю., Байкова, М.А., Филиппова, М.Д., Меринов, Н.Л., Юрченко, А.И. Супруги мужчин, страдающих алкогольной зависимостью, имеющие в анамнезе суицидальную попытку: их расширенная клинико-суицидологическая и психологическая характеристики // Суицидология. - 2015. - Т. 6. - № 3 (20). - С. 49-54.
3. Меринов, А.В., Шустов, Д.И. Аутоагрессия в семьях больных алкоголизмом // Наркология. -2010. - № 5. - С. 59-63.
4. Сомкина, О.Ю., Меринов, А.В. Суицидальная и несуицидальная аутоагрессия у женщин, страдающих алкогольной зависимостью // Тюменский медицинский журнал. - 2013. - № 1. - С. 37-38.
5. Сомкина, О.Ю., Меринов, А.В. Современные представления о женском алкоголизме (обзор литературы) // Наука молодых (Eruditio Juvenium). - 2014. - № 4. - С. 128-135.
6. Чухрова, М.Г., Опенко, Т.Г., Аврукин, В.М. Анализ влияния потребления алкоголя на суицидальную активность // Суицидология. - 2010. -№ 1. - С. 25.
7. Шустов, Д.И. Диагностика аутоагрессивного поведения при алкоголизме методом терапевтического интервью // Пособие для врачей психиатров-наркологов и психотерапевтов. - М. -2000. - 20 с.
8. Berne, E. Transactional analysis in psychotherapy: A systematic individual and social psychiatry / Е. Berne // New York: Grove Press, 1961. - 214 p.
9. Berne, E. What Do You Say after You Say Hello / E. Berne // New York: Grove Press, 1972. - 318 p.
© Полкова К.В., 2018
