CC BY
103
УДК 811.161.1
ВО! 10.24147/2413-6182.2020.7(4). 759-774
ЖЫ 2413-6182 вШБЫ 2658-4867
«САМОИЗОЛЯЦИЯ» КАК НОВЕЙШИЙ РУССКИЙ КУЛЬТУРНЫЙ КОНЦЕПТ: КОГНИТИВНО-ДИСКУРСИВНЫЙ АСПЕКТ
Т.Б. Радбиль
Национальный исследовательский Нижегородский государственный университет им. Н.И. Лобачевского (Нижний Новгород, Россия)
Аннотация: В статье рассмотрены рефлексы дискурсивного варьирования слова самоизоляция как репрезентанта одноименного концепта в речевой практике носителей русского языка новейшего периода, связанного с пандемией коронавируса. Автор исходит из предположения о том, что речевая актуализация коллокаций и свободных словосочетаний, в которые входит лексема самоизоляция, позволяет обнаружить имплицитное смысловое расхождение между «официальным», декларируемым социально-политическим содержанием и естественно-языковым представлением в контекстах обыденного употребления слова. В работе показано, что в таких выражениях, как режим самоизоляции, индекс самоизоляции, отправить на самоизоляцию, принудительная самоизоляция и др., элиминируется обязательная импликация добровольности данной ситуации, имеющаяся в естественно-языковом представлении слова самоизоляция и заложенная в его первоначальном значении в русском языке. Отмечается, что в функционировании лексемы самоизоляция вербализуется и клишированно воспроизводится внутренне противоречивая когнитивная модель ситуации законодательного принуждения граждан к добровольному ограничению своих прав. Делается вывод, что дискурсивное варьирование слова самоизоляция как выразителя комплекса определенной социально значимой информации в речевой практике современного российского общества эпохи коронавируса имеет все признаки идео-логемы и актуализует коммуникативную стратегию эвфемизации с целью вуалирования некоторых негативных сторон сложившейся социальной реальности посредством манипулятивных механизмов апелляции к позитивным ценностям долга перед обществом, моральной ответственности гражданина, социально полезного поведения и пр.
Ключевые слова: концепт «самоизоляция», дискурсивное варьирование, коммуникативная стратегия, репрезентативные контексты, идеологема, эвфеми-зация, современная русская речь.
Для цитирования:
Радбиль Т.Б. «Самоизоляция» как новейший русский культурный концепт: когнитивно-дискурсивный аспект // Коммуникативные исследования. 2020. Т. 7. № 4. С. 759-774. DOI: 10.24147/2413-6182.2020.7(4).759-774.
© Т.Б. Радбиль, 2020
Сведения об авторе:
Радбиль Тимур Беньюминович, доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой теоретической и прикладной лингвистики
ORCID: 0000-0002-7516-6705
WoS ResearcherID: AAO-6983-2020
Scopus AutorID: 57210390493
Контактная информация:
Почтовый адрес: 603163, Россия, Нижний Новгород, ул. Ашхабадская, 4
E-mail: timur@radbil.ru
Финансирование:
Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ и РЯИК в рамках научного проекта № 20-512-23003
Дата поступления статьи: 14.09.2020
Дата рецензирования: 09.10.2020
Дата принятия в печать: 02.11.2020
Введение
Как это уже неоднократно бывало в истории мировой цивилизации, одним весенним утром 2020 г. люди проснулись и обнаружили, что они живут уже в другом мире. В мире, которым управляет коронавирус. Осмысление новой реальности и определяемых ею новых условий коммуникации, конечно, должно было занять довольно долгое время, но одним из первых, как всегда, среагировал наш язык. Сегодня языковое сознание и связанные с ним речевые практики людей обогатились новыми словами и выражениями, за которыми очевидным образом стоят новые форматы знания об изменившейся действительности, новые когнитивные модели и концепты, например само понятие коронавирус; также существенным образом актуализовались и по необходимости переосмыслились уже имевшие место ранее, но отодвинутые куда-то на обочину, в неактивную зону «языкового существования» лексемы типа пандемия. В этом ряду свое почетное место занимает слово самоизоляция как языковой репрезентант одноименного концепта.
Наш язык - вообще великий диагност, он не просто свидетельствует об изменениях в нашей картине мира, он иногда вытаскивает на поверхность то, о чем мы на сознательном уровне даже и не подозреваем. Как мы покажем далее, это утверждение справедливо и для слова самоизоляция, которое явным образом претендует на статус новейшего русского культурного концепта, несмотря на то, что является словообразовательной калькой и принадлежит к фонду интернациональной лексики. Всё сказанное выше определяет актуальность предлагаемого исследования.
Цель исследования - проанализировать рефлексы дискурсивного варьирования лексемы самоизоляция как репрезентанта одноименного концепта в речевой практике современных носителей русского языка для выявления особенностей его концептуального содержания, в том числе -наличия имплицитного смыслового расхождения между «официальным», декларируемым социально-политическим содержанием и естественноязыковым представлением в контекстах обыденного употребления слова.
Описание материала и методов исследования
Исследование социально значимых понятий, входящих в дискурсивные практики носителей языка новейшего времени, опирается, с одной стороны, на уже сложившуюся технологию анализа концептов культуры, представленную в работах ученых нижегородской концептологической школы [Радбиль 2018], и лингвокультурологической интерпретации активных процессов в современном русском языке [Радбиль, Рацибурская 2017]. С другой стороны, следует учитывать и специфику исследуемого языкового материала, который представлен контекстами употребления иноязычной по происхождению лексемы, входящей в фонд интернациональной лексики. Явления подобного рода исследуются с опорой на идеи «импорта концепта», представленные в работах В.И. Карасика: часто, особенно в наше время, импортированные концепты попадают в отечественное социокультурное пространство немотивированно, без семантической или коммуникативно-прагматической необходимости, просто как дань моде. Однако при этом они могут выступать свидетельством некоторых значимых явлений в ментальной сфере этноса в указанный хронологический период [Карасик 1996]. Кроме того, социально-политический аспект в содержании и функционировании исследуемого концепта требует применения специфической исследовательской техники анализа слова как идеологемы [Радбиль 1996].
Коммуникативно-дискурсивный аспект методики предпринятого исследования находит свое выражение в установке на обнаружение и интерпретацию так называемых «репрезентативных концептов» [Русский язык начала XXI века... 2014], в которых проявляется определенный не всегда осознаваемый в полной мере говорящими оценочный потенциал, «смысловая аура» [Вежбицкая 1997] анализируемого слова. Подобный анализ позволяет выявить различие ценностей индивидуального или социально-группового характера, которые выступают как феномены экстралингвистические, привносимые в узус авторитетными социальными движениями, политическими течениями или «давлением» СМИ, и ценностей, которые непосредственно закреплены в сфере лексической и грамматической системы национального языка или речевой практики, узуса. Примечательна, в частности, глубокая характеристика подобной ситуации несовпадения - и даже полного расхождения - требований идеологии опре-
деленной части общества и налично существующей системы смыслов и оценок в языке, данная в книге Н.Д. Арутюновой [Арутюнова 1999]. Отметим в этой связи, что в зарубежной лингвистике уже доказал свою востребованность научный инструментарий исследования подобных неосознанных «семантических аур слова» - речь идет о контекстуально-просодической теории, разработанной Б. Лоу, которая основывается на исследовании глубинной семантики слов или словосочетаний посредством фронтального анализа контекстов их вхождений в референциальных корпусах данного языка [Louw, Milojkovic 2016].
Материалом исследования являются: (1] лексикографические источники - Словарь современного русского литературного языка (БАС-13, 1962], «Новый словарь русского языка» Т.Ф. Ефремовой (СЕ-1/П, 2000], словарь-справочник «Новые слова и значения» (НСиЗ, 1971] и онлайн-источ-ник «Викисловарь» (https://ru.wiktionary.org/wiki/], по которым приводятся основные значения лексемы в предшествующие периоды развития языка; (2] источники текстового материала, включая контексты, извлеченные из Национального корпуса русского языка (http://www.ruscorpora.ru] и из выборки, полученной по данным собственного интернет-мониторинга автора, по которым приводятся репрезентативные контексты употребления лексемы самоизоляция и однокоренных лексем в разные периоды развития языка (хронологические рамки - от 30-40-х гг. XX в. до наших дней].
Представление результатов исследования
Для лингвистов вообще крайне редкой является счастливая возможность точно атрибутировать дату появления того или иного слова. Однако по слову самоизоляция, по данным сетевого проекта о русском языке «Бюро Марины Королевой», мы можем сказать, что оно в русскоязычных новостных материалах в интересующем нас употреблении впервые фиксируется 8 марта 2020 г. (https://www.facebook.com/marinakoroleva.org]. Однако, разумеется, это не настоящее рождение данного слова. Это, если можно так выразиться, его «второе рождение», или даже «перерождение».
Слово самоизоляция, пусть и не очень активно, всё же присутствовало в дискурсивных практиках говорящих на русском языке, как минимум, начиная с 1930-1940-х гг. - см. пример из НКРЯ: Глубина и богатство личности предполагают глубину и богатство ее связей с миром, с другими людьми; разрыв этих связей, самоизоляция опустошают ее (С.Л. Рубинштейн. Основы общей психологии. Части 4-5 (1940]].
В основных русских толковых словарях данное слово вообще не фиксировалось. Упоминание о нем имеется в словаре-справочнике (НСиЗ, 1971]. Его значение во многом определяется обобщенной семантикой словообразовательной модели, которая в «Русской грамматике» характеризуется как способ чистого сложения; посредством данного способа «образуются существительные с интерфиксом (в том числе нулевым], слово-
образовательное значение которых сводится к объединению значений основ мотивирующих слов в одно сложное значение» [Русская грамматика 1980: 242]. По семантическому соотношению мотивирующих основ эти слова составляют два подтипа. Нас здесь интересует подтип (2), в который входят сложные слова с подчинительным (неравноправным) отношением основ. Они содержат опорный компонент - существительное (немотивированное или аффиксальное) и предшествующую основу с уточни-тельной, конкретизирующей функцией. Далее в § 551 указывается: «Наиболее частотны в подчинительных сложениях следующие первые компоненты: а) само- (основа местоименного прилагательного сам) в сложениях, называющих действие, направленное на того, кто его производит: самокритика, самопроверка, самооценка, самоуслаждение, самообслуживание (нов.), самодисциплина, самообразование, самохарактеристика, самосев (спец.); окказ. самоковыряние (Тург.)» [Русская грамматика 1980: 242].
Идеи направленности действия субъекта на самого себя заложена в подобных сложных словах посредством словообразовательной семантики префиксоида само.., которая в БАС трактуется следующим образом: «Первая составная часть сложных слов, обозначающая: 1) направленность действия (называемого второй частью слова) на самого себя, напр.: самоанализ, самобичевание, самоконтроль, самолюбие и т. п.; 2) совершение действия: а) непроизвольно, само собой или самостоятельно, без постороннего: самозарождение, самоуплотнение и т. п.; б) автоматически или механически, напр.: самодвижущийся, самозарядный, самоход и т. п.» (БАС-13, 1962). Нетрудно видеть, что в интересующем нас случае реализовано значение (1) 'направленность действия (называемого второй частью слова) на самого себя'.
С лингвокогнитивной точки зрения само по себе действие направлено на самого себя быть не может, потому что данное действие должен кто-то осуществлять. Поэтому уточним, что в данных случаях, скорее, реализована концептуальная схема 'субъект действия направляет действие по значению глагола изолировать на самого себя' (иными словами, субъект по тем или иным причинам сам себя изолирует от чего-либо / кого-либо). Субстантивный способ грамматического представления данного действия свидетельствует о том, что мы имеем дело с номинацией или результата действия (изолировать самого себя), или состояния, наступившего в результате действия, или характеристики процесса действия и т. п.
Для слов с акциональной семантикой (семантических предикатов [Арутюнова 1999]) подобная концептуальная схема рассматривается как когнитивная модель ситуации, трактуемая в духе работы [Кустова 2004]. Для когнитивных моделей ситуации указанного типа характерны две группы импликаций: импликации в зоне субъекта действия или отношения и импликации в зоне объекта. В нашем случае субъект и объект совпадают. В целях нашего исследования важно, что для когнитивной моде-
ли ситуации, стоящей за словом самоизоляция в его первоначальном значении, можно отметить следующую импликацию, обязательную для правильного употребления слова: субъект действует целенаправленно и сознательно, говоря словами А. Вежбицкой, по доброй воле.
Указанная общая концептуальная схема, или когнитивная модель ситуации, может быть реализована в нескольких типах употребления слова самоизоляция, отражающих его исходную, первоначальную семантику в русском языке. Условно будем различать два базовых типа: (1] индивидуально-личностный (когда речь идет о самоизоляции личности] и (2] социально-политический (когда речь идет о политике изоляционизма со стороны какого-либо государственного, политического или социального образования]. В свою очередь, первый тип можно также условно подразделять на два подтипа: (1.1] когда речь идет о физической самоизоляции индивида, пространственном или двигательном ограничении; (1.2] когда речь идет о психологическом переживании нежелания с кем-то видеться, общаться, о погружении в себя и отстранении от внешнего мира (внутренняя самоизоляция, которая может и не сопровождаться внешними ограничениями на перемещения в пространстве].
Все указанные типы и подтипы употребления реализуются в русской речевой практике уже в «советский» период с 30-х по 80-е гг. XX в., о чем свидетельствуют данные НКРЯ:
- подтип употребления 1.1: Как-то раз, в августе, когда я «сидел» уже много месяцев совсем один, был болен, не ходил на прогулки и почти весь день лежал (по предписанию врача) - пришло мне от скуки в голову испробовать, как проведу я ровно неделю добровольной самоизоляции (Р.В. Иванов-Разумник. Тюрьмы и ссылки (1934-1944]];
- подтип употребления 1.2: Тем более, что эпоха подпольного бытия невольно прививает людям сектантскую узость, нетерпимость, болезненную страсть к самоизоляции (В.М. Чернов. Перед бурей. Воспоминания (1953]];
- тип употребления 2: Здесь, как говорится, надо держать ухо востро, но это не значит, что мы должны пойти на самоизоляцию, которая выгодна только крупным империалистическим державам, лидерам капиталистического мира, таким, как Соединенные Штаты Америки (Н.С. Хрущев. Японский синдром (из «Воспоминаний»] (1969] // «Огонек». № 16, 1991].
Примечательно, что эти же три значения (в нашей терминологии -три типа употребления], правда, на наш взгляд, в несколько нелогичном порядке, отражает и «Викисловарь» - единственный словарный источник (пусть и неакадемического типа], в котором вообще хоть что-то говорится о семантике лексемы самоизоляция: «(1] изоляция, обособление себя от других; (2] полит. то же, что изоляционизм; политика изоляции государства, страны, экономики; искусственное возведение барьеров, препят-
ствующих развитию внешней торговли, внешнеэкономического сотрудничества; (3) психол. отстранение от внешнего мира» ^И^://ги^клопа-ry.org/wiki/).
Это доказывает, что и в постсоветскую эпоху, начиная с 1990-х гг. и вплоть до нашего времени, до наступления эры коронавируса, в речевой практике носителей русского языка последовательно актуализовывались только эти два типа употребления (включая два подтипа внутри первого типа), см. примеры из НКРЯ:
- подтип употребления 1.1:
• И не только «Конфликт», «Адажио», но вот сверхактуальными стали «Выкрутасы», в которых человек закручивает-ограждает проволокой свой дом, в самоизоляции превращая в «железо» себя и близких (Лариса Малюкова. Общество отшвартовывается от пристани «Государство» // Новая газета, 2015.12.21);
• Временная самоизоляция от мирской суеты плюс пенистая ванна помогут сохранить душевное спокойствие и готовность к решению последующих задач (Бастрич Александра. 18 ЯНВАРЯ, ПЯТНИЦА // Труд-7, 2008.01.18);
• Словом, жизнь наша настолько безобразна, что основная задача всякого сознательного человека (то есть сознающего себя в качестве высшего существа) есть самоизоляция от подступающей с разных сторон действительности (ВЯЧЕСЛАВ ПЬЕЦУХ. ВЕСНА В ДЕРЕВНЕ // Труд-7, 2005.05.19);
- подтип употребления 1.2:
• Тем не менее тяга к определенной замкнутости, даже самоизоляции от богемных кругов не помешала ему получить известность по обе стороны океана (Дмитрий Смолев. «Чужое» и «свое» Николая Фешина // Известия, 2012.05.15);
• В первую очередь - это замкнутость и стремление к самоизоляции, особенно, если человек раньше был общительным (Дарья ВАРЛАМОВА. Россия находится на третьем месте по числу подростковых самоубийств // Комсомольская правда, 2011.11.30);
• Если сюда добавятся резкая смена настроения от истерики до депрессии, возросшие раздражительность и враждебность даже к членам семьи, стремление к самоизоляции и постоянная ложь - это уже серьезно, - говорит Валентина Исакова (Данилкин Александр. Недетская отрава // Труд-7, 2009.11.12);
- тип употребления 2:
• Для Узбекистана, долгое время находившегося в самоизоляции, принципиально важно если не решить, то хотя бы обозначить готовность решать сложнейшие водные и пограничные проблемы (Елена Егорова. «Такого никогда не было!»: Путин принял президента Узбекистана поразительно пышно // Московский комсомолец, 2017.04.05);
• Напомним, что в с начала марта КНДР резко активизировала дипломатические усилия и фактически вышла из дипломатической самоизоляции (Михаил Коростиков. КНДР не просила гуманитарной помощи в ходе последних встреч с Китаем, Россией и Южной Кореей // Коммерсант, 2018.04.12];
• Но история показывает, что страны, выбирающие самоизоляцию, выключают себя из жизни и впадают в отсталость (Беседовал Александр Зайцев. «Хватит ходить стенка на стенку» // lenta.ru, 2016.07.15].
Также нелишне будет отметить, что начиная с 2000-х гг. в запросе на слово самоизоляция в Национальном корпусе русского языка примеры даются только в газетном корпусе - всего 134 вхождения, с явным преобладанием социально-политического типа употребления над индивидуально-личностным (116 против 18]. Это свидетельствует о том, что в целом до настоящего времени доминировало «политическое» значение слова как термина политического дискурса.
Однако всё изменилось весной 2020 г., когда мы отметили день второго рождения (или перерождения] слова самоизоляция. Первоначально новое значение этого слова проникает в медийный новостной дискурс из англоязычных mass media, а само слово выступает, видимо, как словообразовательная полукалька с английского self-isolation. Это его новое значение, которое заложено со стороны официального дискурса власти, толкуется в сетевом проекте о русском языке «Бюро Марины Королевой»: 'добровольная изоляция с целью предотвратить распространение эпидемии'. Не менее важен и комментарий к «новому значению» слова самоизоляция в этом же интернет-источнике: Что еще важно: если судить по примерам из Нацкорпуса, у слова «самоизоляция» до сих пор был легкий негативный шлейф. Самоизолироваться (для государств, для режимов, для наций) - это плохо! И вдруг - новая «самоизоляция». Теперь «самоизолироваться» - это похвальное действие, общественно-полезное, общественно-одобряемое. Тот, кто «самоизолировался» - помог себе и другим. <...> Теперь самоизолироваться можем не как раньше, а «в хорошем смысле» (https://www.facebook.com/marinakoroleva.org].
Весь указанный выше комплекс смыслов также в некотором отношении может быть назван «социально-политическим», хотя сегодня он и применяется не для обозначения политики государственных образований, а для номинации ситуации в жизни людей. Это значение, которое исходит из официальных источников в нужном для политической ситуации направлении. И это, в определенном смысле навязываемое сверху значение неизбежно приходит в противоречие, с одной стороны, с исконной языковой семантикой слова самоизоляция, которая опирается на законы русского языка, на узус и на тот гумбольдтовский «дух языка», о котором любил говорить В.Г. Гак [Гак 1966], а с другой стороны, с самоощущением говорящих на русском языке людей, которые чувствуют, что что-
то не так с этим словом, и уж никак не воспринимают его «как похвальное действие, общественно-полезное, общественно-одобряемое», как что-то «в хорошем смысле». Подобную ситуацию в неофициальном узусе на примере польского языка А. Вежбицкая в свое время трактовала в терминах «языковой самообороны» [Вежбицкая 1993].
В наших работах прежних лет показано, что определенный смысловой и оценочный конфликт между предлагаемым в официальном дискурсе и реальным значением слова характерен для употребления слова как идеологемы. Когда некое слово или выражение переходит из режима обычного функционирования в режим «идеологемного» употребления, сигналами подобного «перехода» являются размывание исходной номинативной семантики слова и возникновение внутреннего алогизма или противоречия, не рефлексируемого носителями языка при стандартном речевом автоматизме в общем бездумного использования авторитетного, социально значимого слова как знака языковой моды [Радбиль 1996].
Лексема самоизоляция в этом смысле имеет все признаки идеологемы. При любом типе употребления, как уже было показано, для правильной, сообразной с логикой национального языка интерпретации когнитивной модели ситуации самоизоляции, неважно - с положительной или отрицательной оценочностью, существенна импликация добровольности. Именно с этим смысловым компонентом дискурсивное варьирование нового концепта самоизоляция испытывает наибольшие проблемы.
Чаще всего указанный нерефлексируемый алогизм (могущий при определенных условиях приводить и к когнитивному диссонансу) проявляется при образовании коллокаций - устойчивых выражений внутренне противоречивой природы, которые регулярно воспроизводятся в готовом виде, а не создаются путем индивидуальной языковой активности говорящего, как это обычно бывает со свободными словосочетаниями и предложениями.
Ниже на материале русскоязычного сегмента Интернета рассмотрим несколько таких примечательных коллокаций, элиминирующих идею добровольности из естественно-языкового значения слова самоизоляция.
Отправить на самоизоляцию: Врач рекомендовал отправить родителей школьников на самоизоляцию (https://rg.ru/2020/09/03/reg-ufo/). - Семантика глагола отправить в этом контексте 'направлять, посылать кого-л., что-л. с какой-л. целью, с поручением; командировать' (СЕ-1, 2000), с ярко выраженной импликацией принудительности этого действия для его реципиента в когнитивной модели соответствующей ситуации, противоречит идее добровольности, заложенной в модели когнитивной ситуации самоизоляции.
Индекс самоизоляции: Индекс самоизоляции «Яндекса» в Екатеринбурге в первую неделю апреля был 3,1, прошлая неделя - 1,4-1,5. А вот цифры по Самаре: с 1 по 5 апреля индекс самоизоляции вырос от 3,4 до от-
метки в 3,9. Прошлая неделя - 1,4-1,6 (https://www.bfm.ru/news/444449]. -Составное наименование - терминосочетание индекс самоизоляции - означает количественный параметр, который измеряет количество людей, нарушивших законодательно установленные ограничения на пребывание в общественных местах, просто вне места жительства, на заранее определенный промежуток времени (время суток, день, неделя и пр.]. Нетрудно видеть, что представление самоизоляции как измеряемого, а значит, чувственно воспринимаемого явления вполне вписывается в модель концептуально-метафорического овеществления абстракции [Лакофф, Джонсон 2004], что приводит к некоторому алогизму в рецепции данной сущности, так как входит в определенное противоречие с языковой семантикой данного слова, которая не предполагает возможности параметрического представления в терминах больше / меньше.
Режим самоизоляции: Как соблюдать режим самоизоляции? (https://www.mos.ru/city/projects/covid-19/isolationquestions/]. - Здесь не менее любопытна и семантическая эволюция слова режим в разных контекстах употребления указанной коллокации. Нетрудно видеть, что в приведенном выше примере данное слово употреблено в значении 'точно установленный распорядок жизни, занятий' (СЕ-П, 2000], в том же значении, что и в коллокациях постельный режим, режим дня и пр.
Однако широко известно и «политическое» значение этой лексемы 'метод правления' (СЕ-П, 2000], которое имеет, как правило, явно негативно-оценочный оттенок 'принудительно введенный властью порядок проведения, осуществления чего-либо гражданами'. Именно к этому значению тяготеют контексты употребления коллокации режим самоизоляции, связанные с определением органами высшей или муниципальной власти сроков нахождения на самоизоляции:
• Режим самоизоляции в столице будет отменен со вторника (https://www.mos.ru/mayor/themes/1299/6573050/];
• Жители Московской области в возрасте от 65 лет, а также те, кто страдает хроническими заболеваниями, должны продолжить соблюдать режим самоизоляции до 9 августа, следует из постановления губернатора региона Андрея Воробьева (https://www.interfax.ru/russia/718715].
Реальность имплицитной семы 'принудительность' в коллокации режим самоизоляции доказывается возможностью ее экспликации в ряде контекстов посредством прилагательного принудительный и близкими по значению словами, напр.: С сегодняшнего дня режим принудительной самоизоляции начинает работать (https://www.business-gazeta.ru/ article/63398].
В случаях подобного рода мы имеем дело с подлинными языковыми аномалиями, согласно Ю.Д. Апресяну. В отличие от логического противоречия, которое порождается столкновением антиномических смыслов на эксплицитном уровне словарных толкований (типа круглый квадрат,
холодное тепло и пр.) и потому с легкостью может непротиворечиво интерпретироваться в режиме косвенного речевого акта (живой труп), подлинная языковая аномалия по модели противоречия порождается столкновением эксплицитного смысла с неассертивными компонентами (пресуппозицией, модальной рамкой, импликацией и пр.) или противоположностью между двумя неассертивными смыслами [Апресян 1995].
Разумеется, два указанных типа условий порождения языковой аномалии могут реализовываться не только в контекстах употребления коллокаций. Употребление слова самоизоляция и в свободных сочетаниях также демонстрирует эффекты языковой аномальности:
1. Столкновение эксплицитного смысла с противоречащим ему не-ассертивным компонентом (импликацией): Вынужденная самоизоляция в очередной раз показала, что практически все можно делать онлайн (https://style.rbc.ru/impressions/5f19982e9a79477000272fd7). - Здесь эксплицитное значение слова вынужденный: '1. Совершаемый по принуждению, не добровольный. 2. Вызванный какими-л. условиями, обстоятельствами' (СЕ-1, 2000) - противоречит импликации 'добровольный' в значении лексемы самоизоляция (это можно видеть, если сделать простой логический анализ словосочетания вынужденная самоизоляция методом подстановки толкований вместо самих лексем 'совершаемое по принуждению, недобровольное добровольное изолирование себя от внешнего мира').
2. Столкновение двух противоречащих друг другу неассертивных компонентов: В Самарской области самоизоляцию продлили до 16 июня (https://63.ru/text/politics/2020/06/08/69303838/comments/60850503/). - Здесь входят в противоречие две возможные интерпретации данного высказывания за счет взаимоисключающих импликаций когнитивной модели ситуации, стоящей за неопределенно-личным употреблением глагола продлили: (1) 'кто-то (внешний по отношению к субъекту самоизоляции агенс, например власти) продлил самоизоляцию граждан без их на то соизволения'; (2) 'граждане сами добровольно продлили свою самоизоляцию'. Причем в данном контексте это противоречие не осознается, так как по умолчанию выбирается только первый вариант интерпретации, который как раз внутренне противоречив сам по себе, так как не учитывает импликации добровольности, обязательной для естественноязыкового представления концепта «самоизоляция».
В целом отметим, что и в коллокациях отправить на самоизоляцию, индекс самоизоляции, режим самоизоляции и под., и в контекстах свободной сочетаемости для лексемы самоизоляция вербализуется и клиширо-ванно воспроизводится внутренне противоречивая когнитивная модель ситуации законодательного принуждения граждан к добровольному ограничению своих прав на срок, определяемый опять же не гражданами, по их внутренней потребности, а законодательным образом.
Выводы
Проведенный анализ показал, что дискурсивное варьирование слова самоизоляция как выразителя комплекса определенной социально значимой информации в речевой практике современного российского общества эпохи коронавируса имеет все признаки идеологемного функционирования в рамках коммуникативной стратегии эвфемизации [Шейгал 2004] -вуалирования некоторых негативных сторон сложившейся социальной реальности посредством манипулятивных механизмов апелляции к позитивным ценностям долга перед обществом, моральной ответственности гражданина, социально полезного поведения и пр. Похоже на то, что многие новые коронавирусные идеологемы хорошо вписываются в модели подобных коммуникативных стратегий, описанных еще в знаменитом романе-антиутопии Дж. Оруэлла «1984»: в «новоязе» (newspeak) за войну, например, отвечало учреждение, именуемое Министерством Мира, и под.
С собственно лингвистической точки зрения явления подобного рода рассматриваются как языковые, а именно лексико-семантические, аномалии. Согласно Ю.Д. Апресяну, языковая аномалия залегает глубже, чем логическое противоречие, она касается сферы речевого автоматизма, бессознательного уровня и потому труднее обнаруживается и рефлекси-руется носителями языка [Апресян 1995].
С лингвокогнитивной точки зрения в этих случаях можно говорить об определенном искаженном представлении в словесном знаке связей и отношений между явлениями окружающей действительности, что в наших работах прошлых лет трактуется как рефлексы неизбежной мифологизации языковой картины мира личности и социума при клишированном идеологемном употреблении социально значимых слов и выражений эпохи [Радбиль 1996].
С коммуникативно-дискурсивной точки зрения в этих случаях мы имеем дело с невольной вербализацией противоречащих друг другу, взаимоисключающих коммуникативных намерений (интенций, иллокуций и пр.], что потенциально нарушает принцип коммуникативного сотрудничества и может приводить к недопониманию, к разного рода коммуникативным провалам в речевом взаимодействии.
Практическое приложение результатов исследования
Полученные результаты могут быть внедрены в вузовский образовательный процесс - в преподавание специальных дисциплин по изучению активных процессов в русском языке новейшего периода [Русский язык начала XXI века... 2014], а также применяться в работе по составлению словарей концептов культуры нового типа по образцу [Степанов 1997], в теоретических исследованиях коммуникативных стратегий и, соответственно, в медийной практике, рекламных кампаниях и PR-проектах [Иссерс 2020], в лингвистических экспертизах по выявлению социально значи-
мой информации имплицитного типа в спорных текстах [Радбиль 2014;
Радбиль, Юматов 2014].
Список литературы
Апресян Ю.Д. Избр. тр.: в 2 т. М.: Языки русской культуры, 1995. Т. II: Интегральное описание языка и системная лексикография. 769 с.
АрутюноваН.Д. Язык и мир человека. М.: Языки русской культуры, 1999. 885 с.
Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание: пер. с англ. / отв. ред. и сост. М.А. Крон-гауз. М.: Русские словари, 1997. 411 с.
Вежбицкая А. Антитоталитарный язык в Польше // Вопросы языкознания. 1993. № 4. С. 107-125.
Гак В.Г. Беседы о французском слове: из сравнительной лексикологии французского и русского языков. М.: Ленанд, 1966. 336 с.
Иссерс О. С. Более полувека под зонтиком коммуникативных стратегий // Коммуникативные исследования. 2020. Т. 7, № 2. С. 243-256. DOI: 10.24147/2413-6182.2020.7(2).243-256.
Карасик В.И. Культурные доминанты в языке // Языковая личность: культурные концепты: сб. науч. тр. Волгоград; Архангельск: ВГУ, 1996. С. 3-16.
Кустова Г.И. Типы производных значений и механизмы языкового расширения. М.: Языки славянской культуры, 2004. 472 с.
Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем / ред., предисл. и пер. с англ. А.Н. Баранова. М.: УРСС, 2004. 254 с.
Радбиль Т.Б. Когнитивистика. Н. Новгород: Изд-во Нижегор. гос. ун-та, 2018. 374 с.
Радбиль Т.Б. Выявление содержательных и речевых признаков недобросовестной информации в экспертной деятельности лингвиста // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2014. № 6. С. 146-149.
Радбиль Т.Б. О термине и понятии «идеологема» // Человек и его язык: антропологический аспект исследования: сб. науч. тр. Н. Новгород: НГПУ, 1996. С. 11-26.
Радбиль Т.Б., Рацибурская Л.В. Словообразовательные инновации на базе заимствованных элементов в современном русском языке: лингвокультурологиче-ский аспект // Мир русского слова. 2017. № 2. С. 33-39.
Радбиль Т.Б., Юматов В.А. Способы выявления имплицитной информации в лингвистической экспертизе // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2014. № 3 (2). С. 18-21.
Русская грамматика: в 2 т. / редкол.: Н.Ю. Шведова (гл. ред.) и др. М.: Наука, 1980. Т. 1. 709 с.
Русский язык начала XXI века: лексика, словообразование, грамматика, текст: коллектив. моногр. / под ред. Л.В. Рацибурской. Н. Новгород: Изд-во ННГУ им. Н.И. Лобачевского, 2014. 325 с.
Степанов Ю. С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования. М.: Языки русской культуры, 1997. 824 с.
Шейгал Е.И. Семиотика политического дискурса. М.: Гнозис, 2004. 324 с.
Louw B., Milojkovic M. Corpus Stylistics as Contextual Prosodie Theory and Subtext. Amsterdam: John Benjamins, 2016. 419 p. DOI: 10.1075/LAL.23.
Источники
БАС - Словарь современного русского литературного языка: в 17 т. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1950-1965. Т. 13. 1962. 757 с.
Викисловарь. URL: https://ru.wiktionary.org/wiki/самоизоляция.
НКРЯ - Национальный корпус русского языка. URL: http://www.ruscorpora.ru.
НСиЗ - Новые слова и значения: слов.-справ. по материалам прессы и лит. 60-х гг. / под ред. Н.З. Котеловой и Ю.С. Сорокина. М.: Советская энциклопедия, 1971. 544 с.
СЕ-I/II - Ефремова Т. Ф. Новый словарь русского языка. Толково-словообразовательный: в 2 т. М.: Русский язык, 2000. Т. I: А-О. 1168 с.; Т. II: П-Я. 1088 с.
References
Apresyan, Yu.D. (1995), Integral'noe opisanie yazyka i sistemnaya leksikografiya [Integrative Description of a Language and Systeme Lexicography], Moscow, Yazyki russkoi kul'tury publ., 769 p. (Selected Works, Vol. 2). (in Russian).
Arutyunova, N.D. (1999), Yazyk i mir cheloveka [A Language and a Human World], Moscow, Yazyki russkoi kul'tury publ., 885 p. (in Russian).
Gak, V.G. (1966), Besedy o frantsuzskom slove (Iz sravnitel'noi leksikologii frantsuzs-kogo i russkogo iazykov) [Conversations on a French Word (From Comparative Lexicology of French and Russian)], Moscow, Lenand publ., 336 p. (in Russian).
Issers, O.S. (2020), More than half a century under the umbrella of communication strategies. Communication Studies (Russia), Vol. 7, no. 2, pp. 243-256. DOI: 10.24147/2413-6182.2020.7(2).243-256. (in Russian).
Karasik, V.I. (1996), Kul'turnye dominanty v yazyke [Cultural dominants in a language]. Yazykovaya lichnost': kul'turnye kontsepty [A Language Personality: Cultural Concepts], Collection of Scientific Papers, Volgograd, Arkhangelsk, Volgograd State University publ., pp. 3-16. (in Russian).
Kustova, G.I. (2004), Tipy proizvodnykh znachenii i mekhanizmy yazykovogo rasshire-niya [The Types of Derivative Meanings and the Language Expansion], Moscow, Yazyki slavyanskoi kul'tury publ., 472 p. (in Russian).
Lakoff, G., Jonson, M. (2004), Metaphors We Live By, Moscow, URSS publ., 254 p. (in Russian).
Louw, B., Milojkovic, M. (2016), Corpus Stylistics as Contextual Prosodic Theory and Subtext, Amsterdam, John Benjamins publ., 419 p. DOI: 10.1075/LAL.23.
Radbil, T.B. (2018), Kognitivistika [Cognitivistics], Nizhny Novgorod, Nizhny Novgorod State University publ., 374 p. (in Russian).
Radbil, T.B. (2014), Detection of content and speech indicators of dishonest informing in expert activities of a linguist. Vestnik of Lobachevsky University of Nizhni Novgorod, no. 6, pp. 146-149. (in Russian).
Radbil, T.B. (1996), O termine i poniatii "ideologema" [On the term and the concept "ideologeme"]. Chelovek i ego yazyk: antropologicheskii aspekt issledovaniya [A Person and His / Her Language: Anthropological Aspect of a Study], Collection of Scientific Papers, Nizhny Novgorod, Nizhny Novgorod State Pedagogical University publ., pp. 11-26. (in Russian).
Radbil, T.B., Ratsiburskaya, L.V. (2017), Derivative innovations on the basis of adoption elements in modern Russian: linguoculturological aspect. The World of Russian Word, no. 2, pp. 33-39. (in Russian).
Radbil, T.B., Yumatov, V.A. (2014), The methods for detection of implicit information in linguistic expertise. Vestnik of Lobachevsky University of Nizhni Novgorod, no. 3 (2), pp. 18-21. (in Russian).
Ratsiburskaya, L.V. (ed.) (2014), Russkii yazyk nachala 21 veka: leksika, slovoobrazova-nie, grammatika, tekst [Russian Language at the Beginning of the 21st Centuary: Lexis, Word-Formation, Grammar, Text], Collective monograph, Nizhny Novgorod, Lobachevsky State University of Nizhny Novgorod publ., 325 p. (in Russian).
Sheigal, E.I. (2004), Semiotika politicheskogo diskursa [Semiotics of Political Discourse], Moscow, Gnozis publ., 326 p. (in Russian).
Shvedova, N.Yu. (ed.) (1980), Russian Grammar, in 2 volumes, Moscow, Nauka publ., Vol. 1, 709 p. (in Russian).
Stepanov, Yu.S. (1997), Konstanty. Slovar' russkoi kul'tury. Opyt issledovaniya [Constants. The Russian culture dictionary. The experience in their research], Moscow, Yazyki russkoi kul'tury publ., 824 p. (in Russian).
Wierzbicka, A. (1997), Yazyk. Kul'tura. Poznanie [Language. Culture. Cognition], Moscow, Yazyki russkoi kul'tury publ., 411 p. (in Russian).
Wierzbicka, A. (1993), Antitotalitarnyi yazyk v Pol'she [The anti-totalitarian language in Poland]. Voprosy Jazykoznanija, no. 4, pp. 107-125. (in Russian).
Sources
Efremova, T.F. (2000), New dictionary of the Russian language. Explanatory and derivational, in 2 volumes, Moscow, Russkii yazyk publ., Vol. 1, 1168 p.; Vol. 2, 1088 p. (in Russian).
Kotelova, N.Z., Sorokin, Yu.S. (eds.) (1971), Novye slova i znacheniya [The New Words and Meanings], Dictionary-Directory on the Materials of Media and Literature of the 60th, Moscow, Sovetskaya entsiklopediya publ., 544 p. (in Russian).
Russian National Corpus, available at: http://www.ruscorpora.ru. (in Russian).
(1962), The Modern Russian Literary Dictionary, Vol. 13, Moscow, Leningrad, Academy of Sciences of the USSR publ., 757 p. (in Russian).
Wictionary, available at: https://ru.wiktionary.org/wiki/. (in Russian).
"SAMOIZOLYATSIYA" ("SELF-ISOLATION") AS THE NEWEST RUSSIAN CULTURAL CONCEPT: COGNITIVE-DISCURSIVE ASPECT
T.B. Radbil
National Research Lobachevsky State University of Nizhny Novgorod (Nizhny Novgorod, Russia)
Abstract: The article examines the reflexes of the discursive variation of the word "samoizolyatsiya" ("self-isolation") as a representative of the concept of the same name in the speech practice of Russian native speakers of the latest period associated with the COVID-19 pandemic. The author proceeds from the assumption that the speech actualization of collocations and free word combinations, which include the lexeme "samoizolatsia" ("self-isolation"), makes it possible to detect an implicit semantic divergence between its "official", declared sociopolitical content and its natural language representation in the contexts of com-
mon usage of the word. The work shows that in such expressions as "rezhim samoizolyatsii" ("self-isolation regime"), "indeks samoizolyatsii" ("self-isolation index"), "otpravit' na samoizolyatsiyu" ("send for self-isolation"), "prinu-ditel'naya samoizolyatsiya" ("forced self-isolation"), etc., the obligatory implication of the voluntariness of this situation is eliminated, which is available in the natural language representation of the word "samoizolatsia" ("self-isolation") and inherent in its original meaning in Russian. It is noted that in the functioning of the lexeme "samoizolatsia" ("self-isolation") an internally contradictory cognitive model of the situation of legislative coercion of citizens to voluntarily restrict their rights is verbalized and reproduced cliched. It is concluded that the discursive variation of the word "samoizolatsia" ("self-isolation") as an representative of a complex of certain socially-significant information in the speech practice of modern Russian society in the COVID-19 era contains all the signs of an ideologeme and actualizes the communicative strategy of euphemization in order to veil some negative aspects of the established social reality through manipulative mechanisms of appeal to the positive values of debt before society, moral responsibility of a citizen, socially-useful behavior, etc.
Key words: the concept "samoizolyatsiya" ("self-isolation"), discursive variation, communicative strategy, representative contexts, ideologeme, euphemization, modern Russian speech.
For citation:
Radbil, T.B. (2020), "Samoizolyatsiya" ("self-isolation") as the newest Russian cultural concept: cognitive-discursive aspect. Communication Studies (Russia), Vol. 7, no. 4, pp. 759-774. DOI: 10.24147/2413-6182.2020.7(4).759-774. (in Russian).
About the author:
Radbil, Timur Beniyuminovich, Prof., Head of the Department of Theoretical and Applied Linguistics
ORCID: 0000-0002-7516-6705
WoS ResearcherID: AA0-6983-2020
Scopus AutorID: 57210390493
Corresponding author:
Postal address: 4, Ashkhabadskaya ul., Nizhny Novgorod, 603163, Russia
E-mail: timur@radbil.ru
Acknowledgements:
The reported study was funded by RFBR and FRLC, project number 20-512-23003
Received: September 14, 2020
Revised: October 9, 2020
Accepted: November 2, 2020
