CC BY
56
УДК 821.161.1 Ы^:/Мо^о^10.34680/2411-7951.2022.1(40).62-67
Дж. Галло
САКРАЛЬНОСТЬ И ДЕСАКРАЛИЗАЦИЯ: ПОСЛЕДНИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ ВЛАДИМИРА СОРОКИНА В НОВОЙ КОНЦЕПЦИИ ЛИТЕРАТУРОЦЕНТРИЗМА
Расматриваются изменения в поэтике В.Сорокина последних лет, в связи с кризисом литературоцентризма 1990-х и 2000-х годов. После распада СССР литература лишилась своей сакральной ауры и, как представляется, в последних произведениях Владимира Сорокина наметилась общая тенденция десакрализации. В статье предлагается анализ использования некоторых приемов десакрализации в текстах Сорокина, в которых наблюдается очевидное ослабление элементов насилия, характерное для советского периода творчества автора. В исследовании уделяется внимание также способам, которыми Сорокин десакрализирует литературу и само слово и делается вывод о том, что в постсоветских текстах Сорокина словесность десакрализируется только формально, при этом слово наделяется новыми качествами, новыми смыслами, удовлетворяющими современным вкусам и эстетическим потребностям нового тысячелетия.
Ключевые слова: Владимир Сорокин, постсоветская литература, исчезновение литературоцентризма, десакрализация литературы
Для литературного творчества в российском обществе 90-х годов было характерно то, что современные
критики назвали исчезновением литературоцентризма. Причины этого кризиса можно усмотреть в том, что литература долгое время после распада Советского Союза оставалась без определенных ориентиров, без привычных опор. То есть, дело не в том, что литературоцентризм исчез, а в том, что исчезли «те факторы, которые привели к созданию тенденций литературоцентризма» [1, с. 200]. Самым важным из этих факторов является исчезновение сакральной ауры литературы; книга, которая раньше была «подобна иконе» [2, с. 218] теперь уже не является основным товаром культурного капитала [1, с. 203].
Обозначенный выше кризис литературоцентризма совпадает с изменениями стратегий во многих произведениях современных авторов, включая Владимира Сорокина. Действительно, в постсоветских произведениях Сорокина можно наблюдать, по мнению ряда критиков, изменения авторской поэтики по сравнению с так называемым советским периодом творчества автора [3]. Важно не только то, что Сорокин находит новую стратегию именно в эпоху кризиса литературоцентризма, а то, что и для него литература, казалось бы, перестает быть сакральной, то есть он следует общей тенденции, характерной для общества того времени.
Не совсем и не всегда ясно, где проходит грань между советским и постсоветским периодом творчества Сорокина. Было предпринято несколько попыток периодизации его текстов1. В данной статье мы будем придерживаться периодизации, в которой переломным моментом считается роман «Голубое Сало» (1999). «Голубое сало» сразу же оказалось в центре протестов в начале 2000-х. Несмотря на то, что некоторые группы пытались саботировать распространение романа [4], он побил все рекорды продаж — по сравнению с сорокинскими изданиями предыдущих лет было продано в восемь раз больше экземпляров2.
Можно считать «Голубое сало» хронологически первым постсоветским произведением автора, в котором представлены также некоторые новые стратегии и приемы, которые частично уже появлялись в романе «Роман»3 (1985) и которые именно здесь претерпевают первую эволюцию и первые качественные изменения в сторону новой сорокинской литературы самого последнего времени.
Первым свидетельством подобного рода изменений сорокинского отношения к литературе является тот факт, что в этих последних произведениях типичное для Сорокина насилие, которое понимается как словесный и физический взрыв4 и к которому читатели уже привыкли, все еще играет очень важную роль, но в сегодняшних работах внезапная вспышка уступает место насилию другого характера. Насилие теперь менее дерзкое, менее вызывающее, но тем не менее оно пронизывает весь текст; не действует на читателя как эффект эпатажа, а выступает в качестве средства. Самое большое различие между насилием раннего и позднего Сорокина заключается в том, что если в 80-х годах насилие прослеживалось в советской, официальной литературе, то после распада СССР, Сорокин отказался от пыток советского диктата. Он перестает заниматься деконструкцией изнутри текста, согласно схемам, заимствованным из концептуализма — схемам, которые он использовал в советское время — и начинает деконструировать текст и пользоваться литературным и металитертурным материалом по-другому5.
Уже в романе «Роман», и еще четче в «Голубом Сале», у Сорокина проявляется новый подход к литературе, подчеркивающий потерю культа словесности в современную эпоху. Этот новый подход к литературе можно кратко изложить и синтезировать с помощью концепций сакральности и десакрализации. В советский период (т. е., опять-таки, до «Голубого Сала») литература — а в этом контексте литературой считалось только то, что было связано с идеями и эстетикой соцреализма — была полностью осквернена. Причины этого литературного, повествовательного приема кроются в обратной сакрализации официальной литературы властью.
Уже начиная с «Романа», литература предстает как ритуальная жертва, все еще подчиненная эстетическим целям, или является, что еще хуже, бессмысленной, несодержательной, иногда даже не способной рассказать ни о чем — она зиждется только на риторике. В условиях литературной и культурной пустоты [5], возникшей после 1991 года, когда казалось, что любое направление потеряно, Сорокин меняет курс и теперь, кажется, намерен возродить ту литературу, которую он сам ранее стремился уничтожить. Однако это обновление никоим образом не нацелено на произведения советской литературы, а касается только литературы как таковой, в ее металитературной функции и, следовательно, с точки зрения литературоцентризма и его социальной роли.
Интересно проследить, как Сорокин воспринимает и по-своему интерпретирует ведущую тенденцию, и как это отражается в текстах. Во-первых, следует рассмотреть, как он теперь представляет саму литературу.
Литературный объект произведений Сорокина впервые подвергся тому, что Липовецкий называл карнализацией [6]. Карнализация — авторский прием Сорокина, который, по мнению Липовецкого «выступает как его индивидуальный метод деконструкции авторитетных дискурсов, символов и культурных нарративов» [6] посредством «буквального воплощения метафор и языковых идиом» [6]. Иными словами, в советский период Сорокин превращает вербальное в телесное. Такое воплощение всегда содержит образы насилия, которое обычно проявляется в тексте в виде внезапного взрыва уже через несколько страниц традиционного повествования.
Начиная с «Голубого сала» Сорокин, как представляется, переживает процесс, который можно определить словом реификация. Если раньше вербальное воплощалось в телесном, сейчас такое превращение оказывается слишком сильным и разрушительным для эстетики нового тысячелетия. Такой подход больше не нужен и, поэтому, следует искать другие способы и приемы для превращения литературы в нечто иное, выходящее за рамки чисто литературного бытования. Прием реификации еще более снижает уровень литературы, но является приемом, соответствующим новым вкусам эпохи.
Среди предметов и элементов реификации, с помощью которых теперь проявляет себя литература, перечисляются чаще всего вещества, которые можно проглотить или так или иначе употребить внутрь. Самым ярким примером является еда. В сорокинском микрокосмосе можно буквально питаться литературой, и книги теперь сжигают ради целей, касающихся либо приготовления еды, либо отопления. В качестве второго примера нельзя не упомянуть наркотики: нередко в сорокинских текстах встречаются наркоманы, пользующиеся литературой, чтобы устроить себе своего рода наркотический trip6. Оба эти элемента можно наблюдать особенно в постсоветском творчестве Сорокина: особенно в отношении еды примечателен тот факт, что нет ни одной книги, в которой бы не было хотя бы одной ассоциации между питанием и литературой. Исток этого приема лежит в создании нового пространства и нового читательского отношения к литературе, за которую Сорокин берет на себя ответственность. Реификация не только и не столько поражает, намеренно шокирует читателя, а скорее (буквально) кормит его, показывая публике новые функции литературы. Книги не едят для того, чтобы показать их бесполезность: таким образом Сорокин наделяет их иными смыслами и по-новому предлагает посмотреть на идею их существования [7].
Реификация — именно способ, благодаря которому литература получает новую роль в современном обществе. Более того, Сорокин сам признает, что в современном культурном контексте нет необходимости в бессмысленном взрыве. Читателю, с учетом его современных вкусов, проще понять смысл такого приема, потому что так автор взывает к исконной физиологической природе читателя, заставляя его признать, что без литературы жизнь невозможна. Таким образом произведения стали более инклюзивными, что привело к увеличению читательской аудитории. Благодаря отсутствию насилия даже те читатели, которые в 90-е годы, вероятно, никогда бы не купили роман Сорокина, сейчас могут найти что-то, хотя еще и не окончательно «готовое», но уже съедобное. Такое расширение аудитории является еще и намеком на то, что надо вновь поставить литературу в центр внимания общественности, чтобы как больше людей ее приняли.
Второе текстуальное свидетельство изменений авторской поэтики — использование Сорокиным образа классической литературы. В цитатах и литературных реминисценциях, которые Сорокин использует, стилизует и вызывает в читательской памяти в своих постсоветских произведениях, возможно наблюдать диахроническую эволюцию манипулируемых произведений.
В «Голубом сале» Сорокин использует образы классиков золотого и серебряного века в виде их гротескных «клонов». Таких «клонов» семь: Ахматова, Толстой, Чехов, Достоевский, Набоков, Платонов и Пастернак, и все они пишут и, в процессе написания, перерабатывают это загадочное вещество под названием сало, полезность которого не ясна. Классики также присутствуют в повести «Метель» (2010), где реминисценции произведений девятнадцатого века передают не только атмосферу, но отсылают и к литературным истокам жанра метели, от Пушкина до Толстого7.
Данные манипуляции касаются не только классиков золотого века, но и сказок и фольклорных жанров, как, например, в цикле «День опричника» а именно в повести с одноименным названием (2006) и сборнике рассказов «Сахарный Кремль» (2008). В цикле и, более явно, в первой повести, основное внимание уделяется устной культуре как хранительнице высших ценностей, поэтому печатные книги сжигаются. Можно еще добавить, что мотивы фольклорной литературы становятся метафорой идентичности самих опричников и действий государства во всем цикле, что, конечно, отражается в металитературных приемах, использованных в текстах.
Окончательное оформление новой поэтики Сорокина можно наблюдать в романе «Манарага» (2017). Здесь количество литературных источников, используемых вместо дров для приготовления пищи, еще больше, чем в предыдущих произведениях. Речь идет о произведениях самых разнообразных жанров и традиций — среди прочих, в огне горит иностранная литература, проза, поэзия и т. д. — но, что самое главное, горят именно первоиздания. В мире «Манараги», бумажная книга больше не существует, и те редкие экземпляры, которые остаются, в итоге становятся едой, так как кулинарная секта готовит пищу, используя именно их для разведения огня. Среди этих сожженных книг впервые в творчестве Сорокина появляются отражения современной русской литературы, включая эпигонскую стилизацию русского постмодернизма.
Эти произведения (либо сожженные оригиналы «Дня опричника» и «Манараги», либо «клоны», эпигонские версии «Голубого сала») все так же оскверняются, хотя и менее жестоко, чем это было в предыдущих текстах Сорокина. Теперь их высмеивают, поджигают, едят. Они используются для многих целей, но только не для художественных.
Несмотря на то, что литературу десакрализирует все, что связано с десакрализацией, парадоксально то, что эта «деконструкция» не касается языка. Более того, слово так таковое движется в противоположном направлении по отношению к этой физической и идеологической десакрализации словесности. Слово очевидно становится священным, оно выступает как мощное творческое и созидающее начало не только в литературном плане, но и на социальном уровне. Такое пристальное внимание к лингвистическим аспектам присутствует во всем постсоветском творчестве Сорокина, а точнее во всех произведениях, в которых есть и десакрализация литературы.
По всей видимости, эти два элемента — десакрализация литературы и сакрализация слова — тесно связаны между собой. Примерами могут служить мантра «слово и дело» воли Государя в цикле «День опричники» или язык сердца секты Ледяных, где этот язык является основой идентичности элитной группы, а также девизом, с помощью которого можно разбудить спящих товарищей криком «говори сердцем». Даже в лингвистически причудливом «Голубом сале», в котором язык повествовательной рамки — та часть романа, где описываются клоны — сильно контаминирован неологизмами из китайского языка и словами китайского происхождения, именно слово является элементом, определяющим принадлежность к одной из двух социальных групп. В одну группу входят биологи-филологи, создающие клонов РК8, которые как можно меньше используют русский язык, в отличие от секты последователей «земли русской», которые гордо и очень творчески используют так называемый в романе русмат.
Поэтому важность, придаваемая языку, очевидна. Но очевидно также и то, что моменты, когда слово становится священным — это не те моменты, когда оно объявляется священным в ходе повествования: ни язык сердца не является неприкосновенным, ни слово государя. Напротив, творческая сила слова проявляется на стилистическом и повествовательном уровне, когда слово отклоняется от нормы. На уровне текста это проявляется, с одной стороны, в употреблении мата; с другой стороны, отражается в десакрализованной стилизации языка классической литературы с комическими и гротескными эффектами.
Также следует учитывать, что слово не может быть повсеместно сакрализировано, и в то же время невозможно постоянно уничижать, осквернять литературу, в которой оно используется. Этот факт вызывает сомнения: действительно ли Сорокин хочет «надругаться» над литературой, свести на нет ее значение? Критик Илья Калинин задает себе тот же вопрос: «Но если его цель в другом? Не умножать различия, не критиковать метафизику тождества (как ему положено делать в качестве классика постмодернизма), а, наоборот, восстанавливать и утверждать эту метафизику? Но не как структурное тождество языка и речи, инструментально реализующей символический потенциал языка, а как онтологическое торжество языка, преодолевающего культурную, историческую, дискурсивную опосредованность и вариативность речи» [8, с. 219].
Этот контраст еще ярче проявляется в другом аспекте, связанном с концептами сакрализации и десакрализации. Особое место в постсоветских произведениях Сорокина занимают понятия правды и правдивости. Как происходит и в отношении слова, начиная со «Дня опричника» и заканчивая романом «Манараги», формы литературы, представленные в повествовании, оказываются реальными, ощутимыми, весомыми только тогда, когда они правдивы, когда они показывают правду. Исторически и традиционно такое совпадение правдивости с качественной литературой должно быть таковым, так и было во времена литературы соцреализма — то есть той литературы, которую автор стремился уничтожить. Однако для Сорокина литература, в которой сосуществуют правда и правдивость — не является ориентиром, не имеет цены. Сорокина не интересует ценность правдивой литературы потому, что она уже является готовой для читателя и не дает ему пищи для размышления. Более того, правдивая литература не соответствует эстетическим задачам автора.
Сорокин, кажется, верит в социальную роль литературы, но не предлагает читателю единственно возможного решения, которое всегда будет справедливым и верным. Именно поэтому в его творчестве нет героев, ни положительных, ни отрицательных. Только в недавней «Манараге» автор ставит акцент на точке зрения Гезы и, казалось бы, разделяет точку зрения героя романа, написанного, что интересно, в форме дневника — но сразу через повествование Сорокин подвергает сомнению идеи главного героя.
Сорокин, вероятно, стремится десакрализировать литературу затем, чтобы перестать смотреть на нее через фильтры дихотомических схем прошлого. Книга, которая раньше представлялась сакральной в своей
уникальности, теперь, по-видимому, лишена своей ценности. Действительно ли она десакрализована или просто наделена новыми смыслами? Речь идет о двух примерах одного и того же отношения к литературе: сохранение того, что воспринималось непреложным, или поиск нового источника сакральности. Тем не менее, наиболее важным представляется не столько этот постоянный конфликт между этими двумя аспектами, ни целесообразность и справедливость того или иного подхода. Важно то, что ни тот ни другой аспект не будет действителен или, что лучше, справедлив всегда.
Поэтому может показаться, что Сорокин редко — или никогда — имеет в виду то, что пишет, и, как и в противоположном случае с языком, осквернение роли литературы трудно рассматривать как намеренное и целенаправленное желание надругаться над ней.
РК «Голубого сала» являются гротескными, как реальность, в которой они действуют, и к которой относятся одновременно как «оживляющие» и «оживленные». Герои романов Сорокина сжигают книги не для того, чтобы показать их бесполезность, а потому что автор сам нашел новый, интересный способ их использовать в мире современной литературы. Теперь Сорокин переписывает литературу, и с ним продолжают творить классики, отражаясь в его текстах. Этот эффект достигается благодаря стилизации, но также и благодаря способности Сорокина ощущать и зачастую предвосхищать потребности публики.
Как уже говорилось выше, десакрализация происходит через контраст. Именно образ контраста является хорошей призмой, через которую стоит анализировать феномен современного Сорокина. Как представляется, в его советских произведениях литература становилась жертвой просто так, без какой бы то ни было причины. Начиная с произведений 1999 года, автор продолжает уничтожать чужое литературное наследие в своих текстах. Но теперь это уничтожение преследует новые цели. Первая задача — эстетическая. Эстетика у Сорокина часто не совпадает с этикой, и литература «Это просто буквы на бумаге» [9].
Тем не менее, этические намерения существуют, хотя они и завуалированы. Этическое следует искать именно в эстетике. Союз этики и эстетики всегда ставил литературу в России выше прочих искусств, в силу того самого литературоцентризма, которого, казалось бы, сегодня уже не существует. Сорокин остро ощущает угрозу исчезновения литературоцентризма и, кажется, находит свое собственное решение, десакрализируя литературу и делая ее более доступной для читательской аудитории, которая, похоже, все еще в ней нуждается.
Обращение к литературному канону в последних тестах становится функциональным не только на уровне повествования, но и с точки зрения метанарратива: оно нацелено на переосмысление литературного наследия и на поиск новых культурных ориентиров после распада Советского Союза.
Сорокин свидетельствует о возвращении центральной роли литературы, часто используя классическую и каноническую литературу. Однако такая очевидная связь Сорокина с литературным каноном не означает, что необходимо искать новые формы и новые возможности литературы в ее истоках; он использует этот пласт литературы не потому, что ранее — в эпоху золотого и серебряного веков, и даже во времена советского союза — «высокая» литература была «священной», а потому что она ближе к литературным ожиданиям и самоощущениям современного русского читателя. Сорокину чуждо старое восприятие литературоцентризма, ресурс которого уже, очевидно, исчерпан: он вырабатывает и последовательно внедряет в жизнь новую концепцию литературоцентризма. Самый «ужасный» автор современной русской словесности хочет обновить роль литературы с учетом эстетических потребностей нового тысячелетия.
Действительно, в произведениях Сорокина ощущается некоторое преодоление, но это не преодоление литературоцентризма как такового, а преодоление старого литературоцентризма, литературоцентризма классической литературы. Разрушение книги и взрыв языка используются автором не в качестве антиутопического образа мира, а как утопическое желание подчинить литературный материал эстетике нового тысячелетия и, таким образом, сделать его полезным для новых этических целей. Именно поэтому сжигание книг в текстах Сорокина — это не конец, а попытка наделить их новыми смыслами, использовать их для новых целей, пока не стало слишком поздно.
Именно так, в результате работы над языком и литературным наследием, возникает новая сакральность у Сорокина. Это обратная сакральность со знаком минус, создаваемая, в частности, посредством снижения лексики и стиля до предела, тем самым вновь возвращая нас к вопросу о самой сути литературы и заставляя нас признать порождающую силу нового литературного творчества.
Примечания
1. Ряд исследователей выделяют три этапа в творчестве автора: произведения до романа, роман, и пост-роман. Некоторые критики считают поворотным моментом публикацию романа «Лёд» (первая часть «Ледяной Трилогии»), написанного в 2002 г. [10].
2. Об этом сообщает статья журнала Корреспондента^ в которой анализируются продажи этого романа в очень популярном московском книжном магазине «Дом книги» [11].
3. Здесь имеется в виду та тенденция манипулировать классической литературой, которая является характерной также и для «Голубого сала» и многих последних произведений Сорокина [12, с. 92-112].
4. Такое определение использовал Виктор Ерофеев в отношении советских произведений Сорокина [13].
5. «Если концептуальной основой первых является разрушение соцреалистического дискурса как носителя тоталитарной идеологии
[
[...] то произведения второй группы построены на деконструкции литературы вообще, которая, по Сорокину, также представляет собой тоталитарный дискурс» [14, с. 153].
6. См. пьесу "Dostoevsky-trip" (1997) и сборник рассказов «Пир» (2000).
7. Речь идет о следующих произведениях классической литературы: «Повести покойного Ивана Петровича Белкина» (1831) А.С.Пушкина и «Метель» (1856) Л.Н.Толстого.
8. Сокращение «русские классики», использованное автором в романе «Голубое сало».
1. Берг М.Ю. Литературократия. проблема присвоения и перераспределения власти в литературе. М.: Новое литературное обозрение, 2000. 352 с.
2. Панченко А.М. О русской истории и культуре. СПб.: Азбука, 2000. 464 с.
3. Генис А.А. Сорокин: мастер русской метафизики [Электр. ресурс] // Радио Свобода. URL: https://www.svoboda.org/a729218770.html (дата обращения: 20.10.2021).
4. «Идущие вместе» провели у Большого театра акцию протеста против творчества писателя Владимира Сорокина — книги автора бросали в унитаз [Электр. ресурс] // Риа Новости. URL: https://ria.ru/20020627/182306.html (дата обращения: 20.10.2021).
5. Golubkov М. Literature and the Russian cultural code at the beginning of the 21st century // Journal of Eurasian Studies. 2013. № 4. P. 107-113.
6. Липовецкий М.Н. Сорокин-троп: карнализация [Электр. ресурс] // Журнальный зал: русский толстый журнал как эстетический феномен. URL: https://magazines.gorky.media/nlo/2013/2/sorokin-trop-karnalizacziya.html (дата обращения 25.10.2021).
7. Липовецкий М. Автопортрет художника с грилем: «Манарага» и литературоцентризм // «Это просто буквы на бумаге...» Владимир Сорокин: после литературы. М., 2018. С. 634-648.
8. Калинин И.А. Голубое сало языка. Металингвистическая утопия Владимира Сорокина // Вестник Пермского университета. Российская и зарубежная филология. 2012. N° 1. С. 215-219.
9. Генис А.А. Страшный сон. О романе Владимира Сорокина «Голубое сало» [Электр. ресурс] // Радио Свобода. URL: https://www.svoboda.org/aZ24200557.html (дата обращения 30.10.2021).
10. Уффельман Д. «Лед тронулся»: пересекающиеся периоды в творчестве Владимира Сорокина (от материализации метафор к фантастическому субстанциализму) // «Это просто буквы на бумаге.» Владимир Сорокин: после литературы. М., 2018. С. 64-88.
11. После начала скандала «Голубое сало» стало в 8 раз популярней [Электр. ресурс] // Корреспондент.^! URL: https://korrespondent.net/world/51043-posle-nachala-skandala-goluboe-salo-stalo-v-8-raz-populyarnej (дата обращения: 20.10.2021).
12. Уффельманн Д. Дискурсы Владимира Сорокина, М.: Новое литературное обозрение, Научная библиотека, 2022. 312 с.
13. Ерофеев В.В. Русские цветы зла. М.: Подкова, 1997. 504 с.
14. Юрченко Т.Г. «Все мои книги — это отношение только с текстом»: о творчестве Владимира Сорокина. Часть 2: поздний Сорокин // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Сер. 7, Литературоведение: Реферативный журнал. 2019. № 4. С. 152-165.
References
1. Berg M. Literaturokratiya. problema prisvoeniya i pereraspredeleniya vlasti v literature [Literaturocracy. The Problem of Assimilation and Redistribution of Power in Literature]. Moscow, 2000. 352 p.
2. Panchenko A.M. O russkoy istorii i kul'ture [About Russian History and Culture]. Saint Petersburg, 2000. 464 p.
3. Genis A. Sorokin: master russkoy metafiziki [Sorokin: The Master of Russian Metaphysics]. Radio Svoboda. Available at: https://www.svoboda.org/a/29218770.html (accessed on: 20.10.2021).
4. "Idushchie vmeste" proveli u Bol'shogo teatra aktsiyu protesta protiv tvorchestva pisatelya Vladimira Sorokina — knigi avtora brosali v unitaz ["Walking Together" Held a Protest Action at the Bolshoy Theater against the Works of the Writer Vladimir Sorokin — the Author's Books Were Thrown into a Toilet]. Ria Novosti. Available at: https://ria.ru/20020627/182306.html (accessed on: 20.10.2021).
5. Golubkov M. Literature and the Russian cultural code at the beginning of the 21st century. Journal of Eurasian Studies, 2013, no. 4, pp. 107-113.
6. Lipoveckiy M. Sorokin-trop: karnalizatsiya [Sorokin-trope: carnalization]. Zhurnal'nyy zal. Available at: https://magazines.gorky.media/nlo/2013/2/sorokin-trop-karnalizacziya.html (accessed on: 25.10.2021).
7. Lipoveckiy M. Avtoportret khudozhnika s grilem: "Manaraga" i literaturotsentrizm [Self-portrait of the artist with a grill: "Manaraga" and literaturocentrism]. "Eto prosto bukvy na bumage..." Vladimir Sorokin: posle literatury. Moscow, 2018, pp. 634-648.
8. Kalinin I. Goluboe salo yazyka. Metalingvisticheskaya utopiya Vladimira Sorokina [The Blue Lard of Language. Vladimir Sorokin's metalinguistic utopia]. Vestnik Permskogo universiteta. Rossiyskaya i zarubezhnaya filologiya, 2012, no. 1, pp. 215-219.
9. Genis A. Strashnyy son. O romane Vladimira Sorokina "Goluboe salo" [A dreadful dream. About Vladimir Sorokin's novel "Blue Lard"]. Radio Svoboda. Available at: https://www.svoboda.org/a/24200557.html (accessed on: 30.10.2021).
10. Uffel'man D. "Led tronulsya": peresekayushchiesya periody v tvorchestve Vladimira Sorokina (ot materializatsii metafor k fantasticheskomu substantsializmu) ["The Ice Has Been Broken": Overlapping Periods in the Works of Vladimir Sorokin (from the Materialization of Metaphors to Fantastic Substantialism)]. "Eto prosto bukvy na bumage." Vladimir Sorokin: posle literatury. Moscow, 2018, pp. 64-88.
11. Posle nachala skandala "Goluboe salo" stalo v 8 raz populyarney [After the Beginning of the Scandal, "Blue Lard" Became 8 Times More Popular]. Korrespondent.net. Available at: https://korrespondent.net/world/51043-posle-nachala-skandala-goluboe-salo-stalo-v-8-raz-populyarnej (accessed on: 20.10.2021).
12. Uffel'mann D. Diskursy Vladimira Sorokina [Vladimir Sorokin's discourses]. Moscow, 2022. 312 p.
13. Erofeev V.V. Russkie tsvety zla [The Russian Flowers of Evil]. Moscow, 1997. 504 p.
14. Yurchenko T. "Vse moi knigi — Eto otnoshenie tol'ko s tekstom": o tvorchestve Vladimira Sorokina. Chast' 2: pozdniy Sorokin ["All my Books are Only Related to the Text": About the Works of Vladimir Sorokin. Part 2: Late Sorokin]. Sotsial'nye i gumanitarnye nauki. Otechestvennaya i zarubezhnaya literature, ser. 7, Literaturovedenie: Referativnyy zhurnal, 2019, no. 4, pp. 152-165.
Gallo G. Sacralization and desacralization: the recent works of V.Sorokin in a new concept of literaturocentrism. The
changes in Vladimir Sorokin's late works in relation to the crisis of literaturocentrism that occurred in Russia in the 1990s and 2000s are considered in the article. After the collapse of the USSR, literature in Russia lost its aura; in Sorokin's late works one can observe a general trend of literature desacralization. The study analyses how this phenomenon is regarded and represented in the late Sorokin's texts; the research considers the undeniable weakening in using the elements of violence, which used to be characteristic for Sorokin's soviet phase. Furthermore, the article gives an insight in the literary practices through which the author desacralizes literature and language. The study concludes that, in post-soviet texts, Sorokin's desacralization attempt is nothing but artificial. On the contrary, by using new rhetorical devices, he bestows on language new meanings and qualities, which appear to be more consistent with nowadays literary taste and which meet new Millennium's literary aesthetics.
Keywords: Vladimir Sorokin, post-soviet literature, disappearance of literaturocentrism, desacralization of literature.
Сведения об авторе. Джулия Галло — аспирант кафедры русской литературы, Римский университет «Сапиенца»; ORCID: 0000-0002-1652-7777; giulia.gallo@uniroma1.it.
Статья публикуется впервые. Поступила в редакцию 25.01.2022. Принята к публикации 05.02.2022.
Ссылка на эту статью: Галло Дж. Сакральность и десакрализация: последние произведения Владимира Сорокина в новой концепции литературоцентризма // Ученые записки Новгородского государственного университета. 2022. № 1(40). С. 62-67. DOI: 10.34680/2411-7951.2022.1(40).62-67
For citation: Gallo G. Sacralization and desacralization: the recent works of V.Sorokin in a new concept of literaturocentrism. Memoirs of NovSU, 2022, no. 1(40), pp. 62-67. DOI: 10.34680/2411-7951.2022.1(40).62-67
