CC BY
71
мятника, но является более полным, что С.В. Бахрушин находит особенно ценным. Именно полнота сведений витзеновского издания позволила ученому более точно датировать «Описание Сибирского государства».
Труд Н. Витзена С.В. Бахрушин называл «драгоценным собранием материалов» о Сибири XVII в., благодаря которому сохранились некоторые источники о прошлом этого края, не имеющие аналогов на русском языке.
Итак, в работах выдающегося ученого, зачастую впервые, дана источниковедческая характеристика многих ценных иностранных сочинений XVI-XVII столетий по истории «Закаменной страны».
1. Бахрушин С.В. Исторический очерк заселения Сибири до половины XIX в. М., 1922.
2. Бахрушин С.В. Очерки по истории колонизации Сибири в XVI и XVII вв. М., 1927.
3. Бахрушин С.В. Научные труды. М., 1955. Т. 3. Ч. 1.
4. Бахрушин С.В. Труды по источниковедению, историографии и истории России эпохи феодализма (Научное наследие). М., 1987.
Поступила в редакцию 29.11.2007 г.
Reshetnikova S.N. Foreign sources on the history of colonization of Siberia in S.V. Bahrushin’s estimates.
5.V. Bahrushin has entered into a scientific revolution many foreign sources on the history of Siberia, which contain the valuable data on local peoples, reflect processes of connection of edge(territory) to Russia, development of economy, social and everyday occurrences, and have kept fragments of the lost Russian compositions devoted to the past of Siberia, in particular N. Vitzena’s composition.
Key words: textual analysis, archival documents, foreign written sources, Siberian annexation.
С.А. ФЕЙГИНА О РУССКО-ФРАНЦУЗСКИХ СВЯЗЯХ ПЕРВОЙ ЧЕТВЕРТИ XVIII в.
Е.А. Полонянкина
С. А. Фейгина - автор большой и содержательной работы о внешней политике России второй половины Северной войны - пришла к выводу, что русско-французское сближение в первой четверти XVIII в. не состоялось по вине Парижа. В частности, по мнению исследовательницы, Франция активно участвовала в разжигании русско-турецкой войны 1711 г.
Ключевые слова: русско-французские отношения, внешняя политика России, историография, дипломатия.
Первая четверть XVIII столетия рассматривается отечественными историками как начало новой эпохи в международных отношениях России, в том числе с Францией.
С.А. Фейгина - автор большой и содержательной работы о внешней политике России второй половины Северной войны - нередко подробно останавливалась на истории русско-французских связей. Ее работы отличаются глубиной изучения архивных материалов, детальным рассмотрением отечественных и зарубежных источников [1].
На взгляд С.А. Фейгиной, французская дипломатия, интересовавшаяся «северными делами» из-за старой союзницы - Швеции, которую она рассматривала как одно из звеньев антиавстрийского «восточного барьера», быстро оценила перспективы, открытые Полтавской победой России. (Старший
чиновник французского министерства иностранных дел Ле-Дран в составленной в 1726 г. записке отмечал, что одним из последствий этой победы русских было полное подчинение ими Прибалтики.)
По мнению исследовательницы, французская дипломатия непосредственно вслед за Полтавским сражением и тотчас после русских успехов в Прибалтике (1710 г.), оценив предстоявшую России роль в международных отношениях, сделала вывод о необходимости сближения с Петром I. Только неоконченная еще в то время война за испанское наследство препятствовала реальным шагам в этом направлении, хотя она же усиливала интерес правящих кругов Франции к России как возможному противнику Австрии и морских держав [2].
С.А. Фейгина находит, что, ведя борьбу с Великим союзом, Версаль тщетно пытался привлечь Петра I к дипломатическому участию в войне за испанское наследство в своих интересах.
По инструкции Балюзу, отправленного в 1710 г. чрезвычайным посланником в Петербург, исследовательнице представляется очевидным, какое значение французская дипломатия придавала вмешательству России в борьбу двух коалиций на западе Европы. Другое дело, что усилиям Версаля в этом отношении суждено было остаться безрезультатными, ибо Петр I и русские дипломаты, непосредственно им руководимые, в течение всей Северной войны неукоснительно отклоняли всякие попытки вовлечь свою страну в решение чуждых для нее задач [2, с. 182-183].
С точки зрения С.А. Фейгиной, французская программа мира на севере сводилась к тому, чтобы оставить за Швецией ее имперские владения, удовлетворив русские территориальные притязания на восточную Прибалтику. Эта выработанная после заключения Утрехтского мира программа, авторами которой были Людовик XIV и его министр Торси, преследовала цель сохранения Швеции как антиавстрийской силы в системе внешнеполитических связей Франции. Мысль о неприкосновенности шведских владений в Германии, что усиливало расчленение последней, отражала линию старой французской политики «восточного барьера», северным звеном которого служила Швеция. Учитывая ее полное поражение в Северной войне и очевидную невозможность сохранения за Карлом XII восточной Прибалтики, французская дипломатия исходила из необходимости уступок России и компенсации Швеции путем возвращения ей утраченных в ходе войны германских владений.
В оценке С.А. Фейгиной, при регенте герцоге Орлеанском и руководившем его внешней политикой аббате Дюбуа Версаль стал колебаться между «системой» Людовика XIV и наметившейся проанглийской ориентацией [3].
С.А. Фейгина не согласна с мнением Х.Д. Сориной о том, что в то время внешняя политика Франции подчинялась личным интересам регента, а это служило препятствием для сближения ее с Россией. Исследователь-
ница считает такое традиционное представление ошибкой, вытекающей из непонимания задач Франции на ее южных границах и политико-экономического значения англофильского крена в ее внешней политике.
С.А. Фейгина признает неверным и утверждение Х.Д. Сориной, будто в конце Северной войны Францию интересовала Пруссия как противовес русскому могуществу; Версаль видел в ней противовес не России, а своей старинной сопернице Австрии.
В оценке С.А. Фейгиной, Франция активно участвовала в разжигании русско-турецкой войны 1711 г. Французское правительство энергично защищало так называемый восточный барьер, северное звено которого - Швеция - готово было пасть под ударами русский армии. Для ее спасения как великой державы выступление Турции против России являлось в то время более чем своевременным [4].
По мнению исследовательницы, французская программа сохранения за Швецией ее имперских владений и удовлетворения территориальных требований ее главного противника - России, сложившаяся к концу жизни Людовика XIV, была в тот момент извлечена на свет шведскими дипломатами. Обстановка в Европе складывалась благоприятно для реализации этой программы, разработанной «королем-солнцем» и де Торси после заключения Утрехтского мира и сводившейся к сохранению Швеции в качестве антиимперской силы. Чтобы вступить в контакт с русской дипломатией и выйти из войны с сохранением своих имперских владений, Швеция нуждалась в посредничестве какой-либо невоюющей державы. За этим посредничеством она обратилась к Франции, регент которой неслучайно именно в тот момент предлагал Петру I свой союз. Герцог Орлеанский мог попытаться таким образом укрепить французское влияние на Севере, следуя программе бывшего короля.
С.А. Фейгина указывала на колебания Франции между системой Людовика XIV, которая обеспечивала французское влияние на Севере и сохранение за Швецией ее имперских владений, и новой проанглийской ориентацией. Британской же дипломатии была очевидна связь между западными и северными делами, к примеру, возможность, закрепив послеутрехтские отношения с
Францией и императором прочным союзом с ними, устранить русское влияние с западных берегов Балтики и угрозу русско-шведского сепаратного мира за счет Ганновера и Дании. Французский регент не сумел в этот момент сыграть на английской боязни усиления русских, он соблюдал холодную сдержанность в отношении к царю, боясь вызвать у Георга I малейшее сомнение относительно позиции Франции в северном вопросе.
Как пишет С.А. Фейгина, русская дипломатия также нащупывала всевозможные каналы для осуществления своей программы. Когда выяснилась враждебная России англоганноверская позиция, Петр I сделал серьезную попытку сближения с Францией. Возвращение имперских владений Швеции при ее суверенитете над континентальными провинциями считалось в Версале предпосылкой сохранения французского влияния на Севере. Только при этом считалось возможным согласование русской программы со старой французской политикой ослабления Империи. Проблема русского влияния на ее территории для Версаля никогда не представляла той остроты, как для северных держав и англо-ганноверской системы интересов. Французская дипломатия ни разу не участвовала и в антирусских демаршах, вызванных вводом войск царя в Империю, не интересовал ее также вопрос о Висмарке, обнаруживший столь резкое расхождение России и ее союзников. Поэтому-то в сторону Парижа обратила свои взоры русская дипломатия, когда почувствовала потребность в политической поддержке для закрепления военных успехов России. Задачу сближения с регентом герцогом Орлеанским и его министрами взял на себя сам Петр I. В Гааге он встретился с французским послом Шатонефом и открыл свое намерение ехать в Париж, убедившись в бесплодности переговоров с второстепенными лицами [4, с. 117-120].
С точки зрения С.А. Фейгиной, заключенное Петром I в Гавельсберге соглашение с Фридрихом-Вильгельмом I грозило вовлечь в сферу русского влияния Пруссию и лишить Францию последнего козыря в ее традиционной антиимперской политике. Сближение с Россией стало необходимостью для французской дипломатии, но она не смогла полностью использовать стремление Петра I к заключению прочного союза с версальским
двором. Руководители русского дипломатического ведомства отдавали себе отчет в тех основных задачах, которые преследовались Францией в попытке сближения с Россией. Для Версаля влияние на Севере было в первую очередь средством продолжения старой антиавстрийской политики и противодействия возможным попыткам Вены укрепить свои позиции за счет Швеции, выбитой русским оружием из ряда первостепенных держав.
Французская дипломатия решила воспользоваться пребыванием царя в Голландии для попыток завязать с ним отношения, предложив посредничество в мирных переговорах между Карлом XII и его противниками [4, с. 122-123].
Исследовательнице думалось, что Франция крайне медленно и осторожно поворачивалась в сторону России и делала это лишь под давлением непреложных обстоятельств, созданных русской армией. От решительного поворота в сторону России Францию удерживала не только ее традиционная дружба со Швецией, но и новый союз с Англией и Голландией, подписанный в январе 1717 г. Предстоявшие русско-французские переговоры чрезвычайно осложнялись заключенным буквально накануне их тройственным союзом. Перед встречей регента с Петром I Франция с опаской оглядывалась в сторону Лондона.
Руководители французской дипломатии надеялись действовать методом затягивания переговоров и, не вызывая недовольства Лондона, обеспечить за собой видную роль при заключении будущего мира на севере [4, с. 125-126].
В результате, как отмечала С.А. Фейги-на, французы предложили свой проект союза, который ни в чем не должен был противоречить ни их договорам с Англией и Голландией, ни прочим трактатам, существовавшим между Францией и ее союзниками. России надлежало гарантировать Утрехтский и Баденский договоры и принять посредничество в своих переговорах со Швецией.
По представленному Францией проекту договора она сохраняла неизменным «концерт» держав, созданный англо-французской дипломатией послеутрехтского периода, приобретала русскую гарантию для системы трактатов, завершивших войну за испанское наследство, а своей посреднической ролью в
северных делах устраняла влияние на них императора; никаких обязательств - политических или финансовых - в отношении России она на себя не брала [4, с. 137].
Регент, однако, понимал значение для своей страны союза с Россией, которая согласно предложению царя должна была заменить ослабевшую Швецию и которой пренебрегать Франция уже не могла.
Неизбежность для Швеции отказаться от значительной части всего завоеванного у нее Россией и пойти раньше или позже на русские условия мира, предварительные переговоры о котором завязывались, были ясны для Парижа. В Амстердаме Петр искал сближения с Францией для облегчения выхода из Северной войны; заключенный там договор отражал значение, приобретенное Россией на востоке Европы, где шведский барьер, подпиравшийся Францией, окончательно рухнул.
Как казалось исследовательнице, Версалю предстояло именно на основе Амстердамского договора пытаться действовать в качестве посредника между победительницей Россией и побежденной Швецией [4, с. 153].
Говоря о парижском визите царя (1717 г.), С.А. Фейгина видит первоочередной задачей Петра I политическое сближение с правительством регента для дальнейшего дипломатического решения возникших в ходе Северной войны проблем. Петр собирался добиться такого сближения для того, чтобы ослабить антирусскую направленность нового франко-англо-голландского союза и лишить Швецию политической и финансовой поддержки, которую она систематически получала от Франции [4, с. 199].
Мнение Томаса Плата (исполнявшего обязанности резидента Флоренции в Лондоне в 90-х гг. XVII в.) об антифранцузских тенденциях Петра I С.А. Фейгина считает ошибочным, указывая, что оно опровергается приведенными сведениями. Даже так называемый «восточный барьер», продолжавший играть решающую роль во внешней политике Франции, не послужил препятствием для попыток сближения, исходивших от России; только отказ Франции от самостоятельной политики на севере и уклонение ее в фарватер враждебной России англо-ганноверской дипломатии обесценили в значительной мере эти попытки, инициатива которых принадлежала Петру I [5].
По заключению исследовательницы, решительный поворот Франции в сторону России не состоялся. Версаль удержали от этого шага отчасти традиционная дружба со Швецией, но главным образом новый союз с Англией и Голландией. Усиление России и страх перед ней сблизили Англию с Францией и способствовали заключению тройственного союза Франции, Англии и Голландии. Антирусский фронт возглавлялся после Утрехтского конгресса Англией, которая, покончив с французским преобладанием на европейском континенте, направила острие своей дипломатической деятельности против усиления России и закрепления ее на западных берегах Балтики и в Германии.
С.А. Фейгина признает характерным, что во время пребывания царя в Париже и его переговоров с руководителями французской дипломатии там всплыл на поверхность, очевидно, не без участия Англии, острый вопрос о Мекленбурге, неизменно осложнявший в последние годы северную проблему, вызвавший обострение отношений России с Англией и во многом приведший Петра I во Францию.
Версалю удалось добиться от Петра I обещания вывести войска из Макленбурга, и эту уступку французы могли выставить как свою заслугу перед Англией [3, с. 36-37].
Как убеждена С.А. Фейгина, русско-французское сближение в первой четверти XVIII в. не состоялось по вине Парижа. Двойственность и нерешительность французской дипломатии, несмотря на понимание ею важности налаживания контакта с Россией, привели к тому, что многочисленные возможности такого сближения оказались упущенными.
1. Итоги и задачи изучения внешней политики России: Советская историография. М., 1981. С. 133.
2. Фейгина С.А. Полтавская битва и зарубежная общественно-политическая мысль // Полтавская победа. М., 1959. С. 180-181.
3. Фейгина С.А. Восточные и западные проблемы дипломатии в конце Северной войны // Международные отношения в Центральной и Восточной Европе и их историография. М., 1966. С. 33-34.
4. Фейгина С.А. Аландский конгресс: Внешняя политика России в конце Северной войны. М., 1959. С. 57, 62.
5. Фейгина С.А. По страницам зарубежных исследований внешней политики России в XVI-XVIII веках // Вопросы истории. 1955. № 12. С. 207-208.
Поступила в редакцию 24.10.2007 г.
Polonyankina E.A. S.A. Feigina on the Russian-French interrelations in the first forth of XVIIIth century.
S.A. Feigina, the author of a completed research devoted to Russian foreign policy in the second period of the Northern War, came to the conclusion that the alliance of Russia and France failed due to the indifference of the latter. Particularly, the author refers to French interest in war between Russia and Turkey in 1711.
Key words: Russian-French interrelations, foreign policy of Russia, historiography, diplomacy.
ЗАКОНОДАТЕЛЬНАЯ ПОЛИТИКА РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ В XIX в., НАПРАВЛЕННАЯ НА ОХРАНУ ЛЕСНЫХ РЕСУРСОВ ГОСУДАРСТВА
Н.П. Белоусова
Статья содержит исторический обзор основных аспектов законодательной деятельности в природоохранной сфере в XIX столетии. Показано, что сохранение лесных массивов и успешное развитие лесного хозяйства Российской империи напрямую зависит от государственного законодательства страны.
Ключевые слова: защита государственных лесов, массовая вырубка лесов, лесоохрана, лесозащитные меры, лесоохранительный закон.
Развитие капиталистических отношений в России способствовало усилению эксплуатации природных ресурсов государства. Главными формами закона в XIX в. становятся законы, уставы (специальные узаконения), артикулы (военно-уголовные законы), регламенты и учреждения (учредительные акты), указы, манифесты. Политика государства и интересы дворян-крепостников вынуждали крестьян на сезонное отходничество для заработков на выплату государственных податей и помещичьих оброков. Крестьяне трудились на лесозаготовках, торфоразработках, занимались рыболовством и охотой, что тоже способствовало истощению природных ресурсов и нарушению ее восстановительного баланса. Такое положение стало вызывать озабоченность государства, которое начало переходить от практики случайных и локальных мероприятий по правовой защите природы к изданию целенаправленных общероссийских актов. Сначала это проявлялось в актах по охране заповедных лесов, а позднее и в законах по защите государственных (казенных) лесов.
Законоположения XIX в. были направлены на охрану лесов. Статьи Уложения о наказаниях уголовных и исправительных,
принятого в 1845 г., карали лесных чиновников и служителей за дозволение самовольной порубки или за участие их в таких деяниях различными наказаниями [1]. Контроль за сохранением лесов даже в казенных угодьях был поставлен слабо. Самовольные порубки леса населением процветали и нарушители большей частью не наказывались. При отмене крепостного права по Положению 1861 г. лесные угодья из крестьянских наделов исключались и лишь в лесистых губерниях Центра в собственность крестьянам в счет их земельного надела предоставлялись участки дровяного леса [1]. Государственные же крестьяне с 1886 г. по правилам о «владенных записях» также получали в собственность земли и леса. Все это вело к разрушению механизмов эксплуатации и сохранения лесов на российских просторах [2]. Все это привело к ощутимому урону для лесов, что повлекло ряд негативных экологических последствий. В 1872 г. специальная правительственная комиссия установила, что на большей части Европейской территории России произошло иссушение и обмеление источников и рек и как следствие - изменение влажности климата из-за массовой вырубки лесов. Выводы комиссии подтолкнули издать закон
