CC BY
69КУЛЬТУРОЛОГИЯ
ТЕОРИЯ И ИСТОРИЯ КУЛЬТУРЫ
SÉRÉNITÉ: РОЖДЕНИЕ КОНЦЕПТА
Бразговская Елена Евгеньевна
д-р филол. наук, доц., профессор кафедры общего языкознания, профессор кафедры культурологии,
Пермский государственный гуманитарно-педагогический университет, 614990, Россия, Пермь, улица Сибирская, дом 24 E-mail: elena. [email protected]
SÉRÉNITÉ: THE BIRTH OF THE CONCEPT
Elena Brazgovskaya
doctor of Philological Sciences, Associate professor, Professor of General Linguistic Department, Professor of the Department of Cultural Studies, Perm State Humanitarian Pedagogical University,
614990, Russia, Perm, Sibirskaya Street, 24
АННОТАЦИЯ
Механизм концептуализации - ключевой вопрос интеллектуальной истории, практики перевода, интерпретации философских и художественных текстов. В статье на материале одноименного рассказа Ярослава Ивашкевича представлен процесс концептуализации sérénité (фр. безмятежность) как ментального объекта (состояния сознания). Последовательность операций, превращающих вербальный знак в концепт культуры, начинается с анализа семантико-стилистического ресурса концепта. Это латинские лексемы serenitas и serenus, которыми кодируется представление о цвете, погоде, состоянии духа, а также понятие sérenité в парадигме философии жизни (эстетика позднего возраста). В числе инструментов концептуализации выделяются межъязыковые соответствия, внутриязыковые синонимы, двойное кодирование информации (экфрасисы визуальных текстов, индексально-символические отсылки к текстам классической музыки). Sérénité Ивашкевича - интеллектуально постигаемая сущность, тогда как в «Vocabulaire Européen des Philosophies: Dictionnaire des Intraduisibles» (2004) сделан акцент на философско-теологической интерпретации sérenité. Вариативность актуализации этой идеи в европейской культуре доказывает вероятностный характер концепта.
ABSTRACT
The mechanism of conceptualization is a key issue in intellectual history, translation practice and interpretation of philosophical and literary texts. We illustrate a process of conceptualization of sérénité (as mental object, state of consciousness) on the material of the same name Jaroslaw Iwaszkiewicz's story. The sequence of operations that transform a verbal sign in the concept of culture begins with an analysis of the semantic and stylistic resource of concept. It's a Latin lexeme serenitas and serenus, which encode the representation of the color, weather, state of mind, and idea of sérenité in the paradigm of the philosophy of life (aesthetics of the old age). Conceptualisation tools include cross-language matching, intra-language synonyms, dual coding of information (ekphrasis of visual texts, symbolic references to the texts of classical music). Iwaszkiewicz offers the path of rather intellectual knowledge of sérénité, whereas the "Vocabulaire Européen des Philosophies: Dictionnaire des Intraduisibles" (2004) focuses on theological interpretation (the path of meditation). The variability of the actualization of this idea in European culture proves the probabilistic nature of the concept.
Ключевые слова: репрезентация, репрезентативный потенциал языков, ментальный объект, концепт, двойное кодирование, Ярослав Ивашкевич.
Keywords: representation, the representational capacity of languages, mental object, concept, double encoding, Jaroslaw Iwaszkiewicz.
Концепты не ждут нас уже готовыми, наподобие небесных тел. <... > Их должно изобретать, изготавливать или, скорее, творить,
и без подписи сотворившего они ничто.
Жиль Делёз, Феликс Гваттари God grant me the serenity to accept the things I cannot change.
Reinhold Niebuhr
Библиографическое описание: Бразговская Е.Е. Sérénité: рождение концепта // Universum: Филология и искусствоведение: электрон. научн. журн. 2016. № 10(32). URL: http://7universum. com/ru/philology/archive/item/3 762
Вводные замечания: терминологическая карта, материал и методология исследования
Основное направление этой работы связано с проблемами репрезентации ментальных объектов -идей, универсалий, состояний сознания [13; 15, с. 329]. В частности, речь пойдет о концептуализации состояния, коррелирующего с французским словом sérénité: безмятежность, спокойствие, тишина, ясность.
Я буду исходить из следующих положений. Репрезентация, или языковое отображение объектов реальности (включая, ментальную), выполняет функцию моста между человеком и миром. В этом процессе актуализируется семиотическая аксиома: существовать - значит быть знаком и быть воспринимаемым [9]. Познание нематериальных объектов также требует знаковой выраженности, что позволяет нам «заглянуть на чужую территорию», сделав относительно доступным ментальный опыт другого человека [19, с. 369; 20, с. 327]. В этом смысле, языковые репрезентации позволяют включать идеи в пространство «интеллектуального эмпиризма» [2, с. 29].
Однако речь не идет о какой-либо «адекватной» артикуляции «ментальной территории» [35, р. 103] -своей или, тем более, другого субъекта. Семантическая нестабильность состояний сознания определяется тем, что их репрезентация не тождественна зеркальному отражению в знаках некоторого языка. Объективация в языке ментального опыта всегда приблизительна и часто находится за гранью вербализации, поскольку включена в систему различных дискурсов: истории, культуры, ассоциативной памяти субъекта, его языковой компетенции [11, с. 145; 18, с. 98; 20, с. 329; 26, р. 27]. Знаки, заместившие абстрактные объекты, выполняют функцию аттракторов - улавливателей и накопителей смыслов (от лат. attraho - притягиваю к себе), обеспечивая эффект «существования» и «присутствия» своих референтов [6; 8, с. 94; 12, с. 11].
Непосредственные задачи работы связаны с определением механизмов концептуализации ментального объекта: перехода от вербальной номинации к универсалии verbum mentis. Прежде чем стать концептом, слово проходит сложный путь становления, превращаясь в воспроизводимый идеальный объект - species intelligibilis [41, с. 279; 43, р. 164]. Концепты не рождаются «готовыми» [7, с. 14], и в процесс их конструирования вовлекаются репрезентативные инструменты языков культуры [3; 26, р. 27]. В силу невозможности представить результаты ментального опыта в зеркальном иконическом образе (как описать ненаблюдаемое?) культуре приходится создавать индексально-символические формы его репрезентации, а также использовать принцип двойного кодирования информации (А. Павийо) - дополнительность вербального и невербального кодов. Оборотной стороной процесса репрезентации ментальных объектов становится их неизбежная концептуализация - семантическое становление, культурное «вызревание», превращение во вневременные универсалии [43, р. 164-166; 41, с. 279].
Процесс концептуализации состояния sérénité рассматривается в пространстве одноименного рассказа польского поэта, писателя, драматурга, музыковеда Ярослава Ивашкевича (1894-1980). Рассказ был написан в Женеве осенью 1971 года и впервые опубликован в 1972 г. в журнале «Tworczosc». В 1974 г. Ивашкевич сделал его завершающей частью экзистенциального триптриха («Sny», «Ogrody», «Sérénité»), вышедшего под общим названием «Ogrody» («Сады») [28]. Семантическая тональность этого рассказа предопределена его ретроспективным и автореферентным характером. Композицию повествования составляют четыре письма, которые восьмидесятилетний человек формально обращает к своей давней возлюбленной - «дорогой пани Агате». В действительности же пан Август создает концептуальную карту своей жизни, переводя ее из физического измерения в ментальное. Рассказ актуализирует психологическое состояние пожилого человека, связанное с метафизическим переживанием близкой смерти.
За плечами любого концепта стоит многовековая культурная традиция. Необходимость анализа огромного корпуса вербальных и невербальных текстов не позволяет с точностью указать, где и как происходит его рождение. Как правило, нельзя представить и достаточно полное описание его семантического пространства, а также инструментов концептуализации. В этом отношении рассказ Я. Ивашкевича дает исследователю редкую возможность выделить последовательность операций, превращающих вербальный знак sérénité в концепт культуры, а также сопоставить систему значений и тональность звучания этой идеи в истории философии и индивидуально-стилистической интерпретации автора.
Механизм концептуализации - один из ключевых вопросов интеллектуальной истории, практики перевода и интерпретации философских текстов. Значимость этой проблемы для современной гуманитарной мысли подчеркивается выходом ряда Словарей, в которых предпринята попытка описать историю наиболее значимых концептов европейской культуры. В частности, при подготовке этой статьи использовались материалы «Словаря непереводимо-стей европейской философии» под редакцией Барбары Кассен. Ссылки на французский оригинал Словаря и его переводы на английский и украинский языки включены в библиографию работы. Материал статьи может использоваться и в методических целях со студентами гуманитарных специальностей в качестве «иллюстрации» к теме «концепт и концептуализация».
Из основных научных пресуппозиций статьи отмечу работы по теории репрезентации [25; 26; 2; 10], memory studies [36; 4; 16; 17], исследования, посвященные стилистике sérénité в академической музыке, и работы по психологии творчества [21; 22; 23; 24; 32; 37; 38]. Методология работы определяется ее когнитивно-семиотическим вектором.
Sérénité: семантические и стилистические пресуппозиции концепта
Sérénité - это ментальный конструкт, за плечами которого богатейшая культурная традиция [24, с. 81]. Его исходный семантический ресурс составляют латинские лексемы serenitas (ясность, спокойствие) и serenus (ясный, светлый, прозрачный, чистый, безмятежный, спокойный). Ими кодируются представления о цвете, погоде, состоянии духа [39; 40]. Этимологическая история этих знаков продолжается, в частности, во французском и английском языках. Среди значений французского слова sérenité словари отмечают следующие: ясность и чистота (la sérénité du ciel), безмятежность (la sérénité de l'âme), а также логически вытекающее из них беспристрастие, объективность [44; 45]. Пространство serenity (being serene) в английском языке включает более развернутый спектр значений. Это спокойствие (tranquillity), умиротворенность (peacefulness), покой (quietness); чистоту, прозрачность и безоблачность мысли (clearness, cloudlessness), безмятежность духа Calmness of mind), аристократическую сдержанность (royal quality) и даже интеллектуальное превосходство (supremacy) [42; 47]. В итоге, семантический потенциал латинских лексем serenitas, serenus стал предпосылкой создания культурного концепта sérénité как составляющей европейского философского ландшафта и дискурсивных практик культуры. В частности, sérenité становится отличительным знаком мистических текстов, медитативных ритуалов, поскольку кодирует особое состояние тихой радости, связанной с познанием бытия и Бога [43, р. 969]. При таком подходе история слова sérénité выходит за пределы собственно лингвистического изучения.
Как стиль мышления sérénité рассматривается исследователями в парадигме философии жизни и часто связывается с эстетикой и стилистикой позднего возраста, в котором человек остро ощущает одиночество, приходя к осознанию неизбежного конца и необходимости ретроспективного самоанализа [38]. Приведу фрагмент из «Дневников» Я. Ивашкевича. Запись сделана 19 января 1980 г. за два месяца до смерти писателя: «Больше всего я думаю об этой неизбежности, о том, что все заканчивается <...>. Ведь я знаю, что все умерли. Десять лет тому назад, и все мы были так счастливы (и собаки). Но вот только когда ты счастлив, никогда не знаешь об этом» [30] (здесь и далее переводы принадлежат автору статьи).
Именно в ретроспекции берет начало интеллектуальная зрелость, приглушающая личные амбиции и позволяющая смотреть на мир сквозь призму толерантности. Таким образом, рождение концепта sérénité предуготовано явной асимметрией мысли и чувства, где красота интеллектуального построения возникает в контексте эмоционального охлаждения [27, s. 205; 46, p. 280, 448].
Родина sérénité как эстетической категории и рамки художественного форматирования мира -французская культура. Именно здесь эта лексема стала знаком особого психологического состояния, ауры, стиля, отличительной черты поэтики [21; 22;
23; 33; 37]. В искусстве за именем этого концепта стоит ясность мысли, спокойствие с оттенком меланхолии, приглушенность эмоций, осознанное обращение к сакральным смыслам. Среди композиторов знаком sérénité определяется стилистика Ф. Шуберта, Ф. Пуленка, А. Дворжака, Ф. Шопена, К. Шиманов-ского [21]. Визуальная актуализация sérénité представлена, например, в одноименной картине французского художника Анри Мартена. Экфрасис этой картины Ивашкевич вводит в повествование, используя дополнительность разносемиотических кодов как инструмент, облегчающий когнитивную достройку абстрактного образа.
Инструменты концептуализации
В основании концептуализации лежит универсальный механизм означивания, предполагающий репрезентацию референта. Ее обязательным условием выступает абстрактная природа объекта отображения - статус, позволяющий языковому знаку преодолеть притяжение первичного дискурса употребления. Референт sérénité - это особое ментальное состояние, которое Ивашкевич связывает с концом жизни: покой (uspokojenie) приходит как результат отстраненного взгляда на боль, несправедливость, горе или, напротив, яркие мгновения счастья. Успокоение становится логическим итогом жизни, точкой, в которой герой рассказа готовится перейти в бесконечность небытия. «Акцептация всего» (akceptacja wszystkiego) возникает как новая вариация на тему Николая Кузанского: отдельная жизнь -часть неведомого нам божественного плана, и все противоположности движутся к неизбежному слиянию в Едином.
В корпусе текстов Ивашкевича слово sérénité зафиксировано уже в раннем периоде творчества: в письме к жене, датированном 26 марта 1925 года, в рассказах «Hilary, syn buchaltera» (1924), «Zmowa mçzczyzn» (1930), «Pasje blçdomierskie» (1938) [32]. За этим знаком сразу же закрепился семантический шлейф, тональность, в которой будут звучать практически все тексты автора: пантеистическое единство с миром и принятие конца физического существования. Однако формально лексема sérénité станет «авторским знаком» Ивашкевича только в пространстве одноименного рассказа, написанного 86-летним писателем.
Сложности вербализации sérénité («Самое главное затруднение в том, дорогая пани Агата, что я не могу перевести Вам это слово "sérénité"») связаны с целым рядом причин. Конечно, речь о субъективном опыте переживания этого состояния. Казалось бы, детализированное описание (что именно и как я чувствую?) позволило бы «тиражировать» этот опыт до бесконечности. Однако на пути иконических воспроизведений встают репрезентативные возможности самого языка.
Как ментальный объект, обладающий идеальной природой, sérénité лишен атрибутов, напрямую воспринимаемых нашими органами чувств, что не позволяет создавать его иконическую картинку-репрезентацию. Вербализация этой абстракции происхо-
дит в ходе непрямой (косвенной) актуализации. Инструменты, которыми пользуется Ивашкевич, имеют отношение к собственно языку (межъязыковые соответствия и внутриязыковые синонимы), нарративной конструкции, а также пространству вторичных знаковых систем (экфрасисы картин, ассоциативные отсылки к текстам классической музыки). Все они обладают равной стилистической и когнитивной значимостью и используются в тексте по принципу дополнительности.
Одна из попыток объяснить идею sérénité - интерпретация французской лексемы через ряд польских синонимов. Но уже первое соответствие - spokôj (покой) - ощущается как асимметричное своему референту. В языковой системе покой осознается только в противопоставлении с непокоем, беспокойством, тогда как понятие sérénité не предполагает никакой предшествующей тревоги: «sérénité nie zaklada zadnego niepokoju uprzednio» [28, s. 84]. Отказываясь от «словарного» определения sérénité, Ивашкевич последовательно отмечает эмоциональные реакции человека на это состояние:
• вхождение в sérénité связано с самоуглублением, неизбежно наступающим одиночеством, интенсивным ощущением себя в мире и мира вокруг себя. Интенсивен покой, интенсивна зелень швейцарского парка, интенсивна мысль о прошлом и пани Агате («kiedy myslalem tak intensywnie o pani»). Интенсивность ощущений находит выражение и в употреблении языка: «озеро небесно-небесно голубое. Повтор определения создает ощущение интенсивности цвета и настроения» [28, s. 94, 99];
• шлейф состояния sérénité - печаль (smutek, zal). Это контекст, в котором события прошлого возникают в памяти пожилого человека. Печаль постоянна, ей никогда не предшествует радость («понятие счастья -примитивное и недостойное человека понятие» [28, s. 93]), и она никогда не вырастет до страдания;
• sérénité предполагает не только успокоение, но и согласие с миром, примирение с судьбой: «uspokojenie, ostateczna zgoda na swiat, sérénité» [28, s. 85]. Так sérénité имплицитно переводится из эмоционального плана в план интеллектуально постигаемых сущностей, постижение которых основано на аналитических операциях.
В истории культуры (искусства) репрезентация абстрактных объектов - идей, ментальных состояний -связана не только с вербальным языком, но и с пространством невербальной коммуникации. Возможно, у истоков рождения искусств стояло интуитивное осознание того, что отобразительный потенциал языка имеет серьезные ограничения. Если за словом стоит ментальная картинка референта (понятие), то, например, язык живописи, в буквальном смысле, позволяет актуализировать пространственные образы, а музыка - мир, взятый как движение. Каждый из языков культуры в отдельности требует различных форм когнитивной достройки своего образа. Художник не репрезентирует движение, однако создает условия для того, чтобы зритель «видел» его. Благодаря эффектам синестезии читатель силой воображения ви-
дит формы, цвет и свет, слышит звучание мира, осязает его предметы, воспринимает запахи. Каждый акт коммуникации принципиально полилингвален. Принцип дополнительности языков [34; 15, c. 329] открыто проявляется в синтетических текстах: например, в опере синтезируется музыка, слово, телесная пластика, жест, мимика, визуальный образ. Однако о контаминации языков культуры можно говорить и по отношению к текстам, где другие семиотические системы представлены в виде «переводов» на вербальный язык.
В экфрасисе одноименной картины французского художника Анри Мартена (1860-1943) Ивашкевич вписывает идею sérénité в трехмерность физического пространства. Считается, что эта картина создавалась как иллюстрация к «Энеиде» Вергилия и представляет Элизиум - Елисейские поля, где в вечном покое и блаженстве пребывают после смерти души праведников: воинов, сложивших головы за отечество; жрецов, сохранивших в земной жизни целомудрие; поэтов и философов, облагородивших мир красотой мысли и искусства [5]. Вот как видит картину герой Ивашкевича:
«" Sérénité" поражала своим колоритом. В интенсивно-зеленом лесе - человеческие фигуры (нагие или в полупрозрачных, струящихся и похожих на облака одеяниях). Одни ведут неспешные беседы, другие медленно летят с лирами в руках от зеленой земли к прозрачному светящемуся небу» [28, s. 84].
Сравним с соответствующим фрагментом из «Энеиды»:
В радостный край вступили они, где взору отрадна
Зелень счастливых дубрав, где приют блаженный таится.
Здесь над полями высок эфир, и светом багряным
Солнце сияет свое, и свои загораются звезды.
<...>
Песни поют, и фракийский пророк в одеянии длинном
Мерным движениям их семизвучными вторит ладами,
Пальцами бьет по струнам или плектром из кости слоновой [5].
Когнитивная достройка этого визуального образа предполагает вхождение в состояние медитативного покоя. Но в силу того, что зритель-читатель принадлежит физическому миру и обладает атрибутом конечности, для него покой неизбежно связан с состояниями грусти и скрытой тревоги, которые изначально не были заложены в представление о sérénité:
«Они (фигуры на картине) уже стали ничем -сном, ясной тенью, тогда как я, кажется, еще существую, чувствую, творю. И я не знаю, кто примет меня в свои объятия - ничто, материя или Бог» [28, s. 125].
Возможно, наиболее подходящий язык для занятий метафизикой - это музыка, артикулирующая состояния интенсивного переживания подобных «объектов». «Ничто, материя или Бог» - это лишь имена абстракций. Стоящие за ними и не данные нам в эмпирическом опыте сущности ускользают от вербализации. Картина «Sérénité» иконически визуализирует идею о
существовании Элизиума. Но этот знак отсылает не к самому Элизиуму, а к представлению о нем. И лишь музыка позволяет ощущать действительное «присутствие» иного измерения жизни.
Природа референтов музыки (а это абстракции различных движений, среди которых - пространственные перемещения физических тел, звуки физического мира, эмоции) - причина ее семантической неопределенности. Однако благодаря отсутствию визуального компонента (хотя он может возникать в ходе когнитивной достройки) музыка так соразмерна метафизическим размышлениям. При этом она лежит за пределами адекватного перевыражения: попытки вербализации музыки подобны ткани, которая не принимает форму того, что сокрыто под ней, позволяя только догадываться о скрываемом (niedopowiedziana tkanina).
Музыка включается в текст рассказа в виде ин-дексально-символических знаков. На первый взгляд, это только индексы: упоминания классических произведений или имен композиторов. Однако для Ивашкевича это инструмент, позволяющий «говорить» о вербально невыразимом. Идея sérénité озвучивается печалью Шопена, магической музыкой Габриэля Форе и Меланхолической серенадой Чайковского (Меланхолическая серенада для скрипки с оркестром си-бемоль минор, ор. 26, 1875).
О «метафизической подкладке», которая обнажается в музыке Шопена и символизирует sérénité, Ивашкевич пишет в ряде музыковедческих работ, объединенных в сборник «Dziedzictwo Chopina i inne szkice muzyczne» («Наследие Шопена и другие музыкальные наброски»). Вот несколько его замечаний о музыке Шопена в связи с идеей sérénité:
• Шопен говорит о существовании другого мира за границами физической жизни, и мы ничего не знали бы об этом, если бы не его музыка;
• Слушая Шопена, мы словно входим в Ничто и растворяемся в нем. В Баркароле лодка плывет по чернильной глади воды, а в это время наша душа обретает свободу от тела, и тогда смерть перестает нас страшить;
• Стоит только услышать Шопена, и открывается пространство тоски по Раю, из которого нас изгнали, по невозможности сделать идеальное реальным;
• С Шопеном связаны чудесные ощущения все-сильности и всеохватности Бога и нашего единения с Богом [31, s. 9-10].
У Ивашкевича есть мимолетные упоминания и о стилистике Габриэля Форе: форма его звуковой материи не уловима для разума, его гармонии (цвета желтых осенних листьев) ассоциируются с «тайным знанием», которое французское искусство утратило после Рамо [29, s. 128]. Сам Габриэль Форе объяснял свою стилистику «сокрытости» тем, что его жизнь всегда определялась «желанием несуществующих вещей» [14, c. 110].
Музыка, не связанная напрямую с пространственными физическими образами, - один из наиболее адекватных языков для размышлений о метафизических объектах. Однако и он не позволяет создать некую «окончательную» репрезентацию идеи sérénité.
Это положение Ивашкевич проясняет с помощью знаков самой музыки. С точки зрения формы, адекватное описание sérénité напоминало бы завершение фарандолы в тональности До мажор. Интертекстуальная подкладка этого замечания следующая: фарандола - энергичный провансальский танец со сложным спиралевидным рисунком, символизирующим бегство Тесея из лабиринта, движение планет и др.; тональность До мажор (C-dur) имеет семантику начала, которое одновременно и конец, поскольку До мажор открывает и закрывает квинтовый круг тональностей.
Эмоционально же полнота описания sérénité оказалась бы созвучной радости, что испытывает пианист, справляясь с труднейшими пассажами в Балладе Шопена или Этюдах Листа [28, s. 95]. Эта радость связана, прежде всего, с профессиональным умением, но у зрелого музыканта оно открывает дорогу к «метафизической подкладке» музыки.
Замечу, что в рассказе Ивашкевича музыка возникает как ассоциативный отзвук на размышления о сущности sérénité, тогда как в работах И. Бауман-Шулаковской [21; 22; 23] это состояние, напротив, выводится из музыки Шопена.
Еще одна знаковая система, связанная с концептуализацией sérénité, существует лишь в подтексте повествования. Это телесные жесты и мимика, «актуализированные» в форме нулевых знаков. Интенсивность размышлений о бесконечном покое требует осознанно выбранного одиночества, замедленности жестов, недвижения. Ивашкевич говорит о том, что в состоянии sérénité человек оказывается в точке, соединяющей физический мир с вечностью. В этой точке нет настоящего. У героя есть только воспоминания, но и они лишены линейности, нарративной историчности. События прошлого стягиваются к двум концептуальным полюсам. На одном конце - две мировые войны, страдания в тюрьмах и лагерях, смерти людей, исчезновение вещей. Как и живущий воспоминаниями человек, нарратив лишен внешнего «жеста»: можно только догадываться, к какой из двух войн, например, относятся те или иные события. Другой полюс прошлого - молодость, книги, дружба, любовь, также взятые не как внешняя последовательность, а синкретичное пространство. В итоге, и эти полюса сливаются воедино, и ничто уже не существует изолированно [28, s. 92]. Эта нераздельность событий прошлого ощущается как приоткрытая дверь в вечное совершенное Бытие. Когда-то оно (или Материя, или Бог?) примет человека в свое лоно, убаюкает и растворит индивидуальную сущность. «И когда нас уже не будет, то есть когда мы станем бесплотной тенью, нас не будут пугать и тревожить войны, несчастья, неудачи, и мы соединимся с тем, откуда вышли - с небытием» [28, s. 100, 124, 125].
От ментального конструкта - к когнитивному паттерну
Повторюсь: за плечами любого концепта стоит многовековая культурная традиция, что не позволяет с точностью указать, где и как происходит его рождение.
• 7universum.com
UNIVERSUM:
ФИЛОЛОГИЯ И ИСКУССТВОВЕДЕНИЕ
Исключение могут составить только те концепты, которые находятся в начальном периоде становления и потому сохраняют, по Ж. Делёзу, авторскую подпись. В частности, Я. Ивашкевич (его герой) достаточно определенно указывает пресуппозицию и отправную точку для своего verbum mentis: это картина А. Мартена «Sérénité». Вновь и вновь возникающий в памяти визуальный образ (вечнозеленое пространство Элизиума и фигуры людей, летящие между стволами) отождествляется со спокойной гармонией парка в Швейцарии. Парк кажется ожившей картиной: словно и здесь между скульптурными стволами летят светлые тени с прекрасными головами, легко несущие свои арфы; и это слишком красиво, чтобы быть «настоящим» [28, s. 84, 115]. Благодаря иконическому подобию парка и картины будущий концепт получает имя: sérénité. Референт имени (ментальное состояние) актуализируется в рассказе через парадигму знаков, обладающих общим признаком: покой (uspokojenie). Семантическое пространство концепта (ясность, умиротворенность, тишина, согласие принять неизбежный конец) функционирует как сеть, где каждый знак интерпретируется через другие. Успокоение есть интенсивный покой. Он предполагает спокойный незамутненный взгляд на мир, отстраненность от боли, страданий, но одновременно и счастья, поскольку в забвении всего рождается победа над временем (uspokojenie - intensywny wielki spokôj - spokojne spojrzenie na swiat - zapomnienie - zwyczçstwo nad czasem). Жизнь концепта - постоянная пульсация этого поля: сжимаясь, оно редуцируется к символу sérénité и вновь развертывается в попытках его определения.
Для того чтобы слово обыденного языка стало философским термином и концептом, следует ослабить или разорвать его связи с конкретными объектами: абстрагировать от действительных фактов и ситуаций. (С анализом этой «техники» можно познакомиться в работе Н. Автономовой о стилистике Ж. Деррида [1, c. 160]).
Ивашкевич выстраивает нарратив на операции обобщения, казалось бы, совершенно несходных событий прошлого. Интенсивно-отстраненное отношение ко всему, что было - вот «рецепт на несчастье и счастье». Следует «принимать все, как оно идет». В равной степени это касается как стихов и музыки,
звучавших в вечерних сумерках украинских поместий, так и войн, смертей близких, тюремных заключений. Все уже стало тенью, вместо событий - их неотчетливый след в памяти. Впереди - лишь переход в Ничто, столь же совершенное в своей непознаваемой красоте, как V1. Это и есть состояние неизменного в своем покое sérénité [28, s. 96, 125]. В последние годы жизни его пережил и сам Ивашкевич. В своей усадьбе Стависко он проводил долгие одинокие часы в комнате, которой дал имя «умиральня» (umieralnia). Здесь его окружали книги, портрет жены и, главное, ноты и записи классической музыки -знаки не столько жизни, сколько вневременной красоты sérénité. В этом контексте можно интерпретировать слова писателя о том, что искусство не может спасти, а может только убаюкать, утишить и утешить нашу боль [28, s. 123].
Использование французского слова в качестве имени концепта также можно воспринимать как способ отделиться от материнского (польского) языка. В этом же ключе работает и дополнительность знаковых систем репрезентации. Серии интерпретации sérénité включают попытки вербализации этой идеи («я не могу перевести Вам это слово, пани Агата»), экфрасис ее визуального аналога, символизацию посредством музыки Шопена. Так, отвлекаясь от фактов и событий жизни, стирая дифференциальные признаки языков, sérénité проходит путь от ментального конструкта к воспроизводимому паттерну, сквозь призму которого все многообразие жизни сводится к ее закономерному итогу -успокоению.
В заключение несколько слов о вероятностном характере концептуализации: ее вариативности в рамках различных языков, культур, исторических периодов. Вариации определяются тем, какие семы поднимутся на поверхность концептуального поля и определят его семантическую тональность. Так, отмечается разность между актуализацией sérénité в «Словаре непереводимостей», вышедшем в 2004 году, (46; 43, p. 969) и рассказе Я. Ивашкевича (1971). Простое сопоставление лексем, определяющих значение концепта в этих источниках, позволяет увидеть развилку в понимании идеи sérénité. Для удобства варианты интерпретации представлены в переводе на русский язык.
Таблица 1.
Sérénité как вероятностное семантическое пространство
«Dictionnaire des intraduisibles» Рассказ Я. Ивашкевича
Поле общих значений
безоблачное спокойствие; отсутствие тревоги; контемпляция; тишина; неподвижность; согласие с миром; принятие противоречий; мудрость пожилого возраста
спокойное счастье как следствие медитативного постижения Бога (нем. Gelassenheit).
Семантические развилки
успокоение и «принятие мира» как результат философско-художе-ственного осмысления жизни
В Словаре Б. Кассен сделан акцент на философско- физической подкладки в философии, искусствах, ма-
теологической интерпретации sérénité. Эмоциональный тематике (упоминание о символическом потенциале
шлейф этой идеи - медитативное состояние тихой ра- V1). Эта, как кажется, не слишком значительная раз-
дости. У Ивашкевича же sérénité - в большей степени, ница все же создает два вектора, две возможности,
интеллектуально постигаемая сущность, к постиже- которые могут определять дальнейшую историю
нию которой человек приходит через открытие мета- sérénité в современной культуре.
Список литературы:
1. Автономова Н.С. Философский язык Жака Деррида. - М.: Российская политическая энциклопедия, 2011. -510 с.
2. Анкерсмит Ф.Р. Возвышенный исторический опыт I пер. А.А. Олейникова и др. - М. : Издательство «Европа», 2007. - 612 с.
3. Бёдекер Х.Э. Отражение исторической семантики в исторической культурологии II История понятий, история дискурса, история менталитета. Сб. статей под ред. Х.Э. Бёдекера I Пер. с нем. - М.: Новое литературное обозрение, 2010. - С. 5-17.
4. Васильев А.Г. Современные memory studies и трансформация классического наследия II Диалоги со временем. Память о прошлом в контексте истории I под ред. Л.П. Репиной. - М.: Кругъ, 2008. - С. 19-50.
5. Вергилий. Энеида I Пер. с лат. С. Ошерова. I [Электронный ресурс]. - Режим доступа: URL: http://ta-pirr.narod.ru/texts/poetry/vergiliy_eneida.html#TOC_id3112197 (дата обращения: 03.09.16).
6. Гумбрехт Х.У. Производство присутствия: Чего не может передать значение I Пер. с англ. С. Зенкина. - М.: Новое литературное обозрение, 2006. - 184 с.
7. Делёз Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? I Пер. с фр. С. Зенкина. - СПб.: Алетейя, 1998. - 288 с.
B. Зенкин С. Исторические идеи и мыслительные схемы (К поэтике интеллектуального дискурса) II С. Зенкин. Работы о теории. - М.: Новое литературное обозрение, 2012. - С. 86-96.
9. Карнап Р. Преодоление метафизики логическим анализом языка I Пер. с англ. А. В. Кезина II Вестник МГУ. Сер. 7. Философия. - 1993. - № 6. - С. 11-26.
10. Лаенко Л.В. Категория ментальной репрезентации: результаты теоретического и методологического поиска II Вестник Воронежского университета. Серия: Лингвистика и межкультурная коммуникация. - 2007. - № 1. - С. 5-12.
11. Найстер У. Познание и реальность: Смысл и принципы когнитивной психологии I Пер. с англ. В. Лучкова. -М.: Прогресс, 1981. - 231 с.
12. Неретина С., Огурцов А. Пути к универсалиям. - СПб.: РХГА, 2006. - 1000 с.
13. Мамардашвили М., Пятигорский А. Символ и сознание. Метафизические рассуждения о сознании, символике и языке. - М.: Школа «Языки русской культуры», 1997. - 224 с.
14. Сигитов С. Сокровенное искусство Габриеля Форе и творческие искания ХХ века II Известия Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена. - СПб., 2007. - Т. 8. - № 43. - С. 109-122.
15. Солсо Р. Когнитивная психология I Пер. с англ. яз. С. Комарова. 6-е изд. - СПб.: Питер, 2011. - 589 с.
16. Хальбвакс M. Социальные рамки памяти I Пер. с фр. и вступ. статья С.Н. Зенкина. - М. : Новое издательство, 2007. - 348 с.
17. Хаттон П. История как искусство памяти. I [Электронный ресурс]. - Режим доступа: URL: http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/hatt/index.php (дата обращения: 15.09.16).
18. Холодная М.А. Психология интеллекта: Парадоксы исследования. - 2-е изд., перераб. и доп. - СПб.: Питер, 2002. - 272 с.
19. Хофштадтер Д., Деннет Д. Глаз разума. - Самара: Издательский Дом «Бахрах-М», 2003. - 432 с.
20. Черниговская Т.В. Чеширская улыбка кота Шрёдингера: язык и сознание. - M.: Языки славянской культуры, 2013. - 448 с.
21. Bauman-Szulakowska J. Odzwierciedlenie kategorii serenite w muzyce wybranych kompozytorów XX wieku II Forum Muzykologiczne. - 2004. - nr 1. - S. 15-24.
22. Bauman-Szulakowska J. Serenite i unicum Sonaty f-moll F. Chopina. Studium komparatystyczne // Sonaty Fryderyka Chopina. Forma sonatowa. Sesja nadzwyczajna z okazji Roku Chopinowskiego. - Warszawa 2001. - S. 40-52.
23. Bauman-Szulakowska J. Serenite - humor - fantazja. Poetyka muzyki instrumentalnej Francisa Poulenca. - Poznan: Ars Nova, 2000. - 335 s.
24. Berkan-Jablonska M. Ku smierci ze skaz^ „niegotowosci"? O kilku czytelniczych spojrzeniach na „Sérénité" Jaroslawa Iwaszkiewicza // Czytanie Literatury. - Lodzkie Studia Literaturoznawcze. - nr 1. S. 70-84. / [Электронный ресурс]. - Режим доступа: URL: http://hdl.handle.net/11089/5822 (дата обращения: 25.08.16).
25. Fauconnier G. Mental spaces: aspects of meaning construction in natural language / G. Fauconnier - Cambridge, 1994. - 190 p.
26. Hall S. The work of representation // REPRESENTATION: Cultural Representations and Signifying Practices / ed. S. Hall. - London: The Open University, 1997. - P. 13-75.
27. Igielska A. „Sny" Jaroslawa Iwaszkiewicza - subiectum w obiektywie // Przestrzenie Teorii. - 2007. - nr 8. -S. 205-219.
28. Iwaszkiewicz J. Sérénité // Iwaszkiewicz J. Ogrody. - Warszawa: Czytelnik, 1974. - S. 83-125.
29. Iwaszkiewicz J. Podroze do Wloch. - Warszawa: Panstwowy Instytut Wydawniczy, 2008. - 263 s.
30. Iwaszkiewicz J. Dziennik (1977-1980) // Tworczosc. - 2006. - nr 2. / [Электронный ресурс]. - Режим доступа: URL: http://culture.pl/pl/dzielo/jaroslaw-iwaszkiewicz-dziennik-1977-1980 (дата обращения: 14.09.2016).
31. Iwaszkiewicz J. Dziedzictwo Chopina i inne szkice muzyczne. - Warszawa: Panstwowy Instytut Wydawniczy, 2010. -444 s.
32. Kusmierczyk S. „A smierc odmiga siç w stawie...": Panny z Wilka Andrzeja Wajdy. / [Электронный ресурс]. -Режим доступа: URL: http://www.akademiapolskiegofilmu.pl/pl/historia-polskiego-filmu/artykuly/a-smierc-odmiga-sie-w-stawie-panny-z-wilka-andrzeja-wajdy/211 (дата обращения: 23.09.16).
33. Merlau-Ponty M. Fenomenologia percepcji / przel. M. Kowalska i J. Migasinski. - Warszawa: Aletheia, 2001. - 486 s.
34. Paivio A. Dual coding theory: Retrospect and current status // Canadian Journal of Psychology. - 1991. - № 45. -С. 255-287.
35. Sorlin S. The articulation of territory: landscape and the constitution of regional and national identity // Norwegian Journal of Geography. - Vol. 53. - Iss. 2-3. - 1999. - Pp. 103-112.
36. Szacka B. Czas przeszly, pamiçc, mit. - Warszawa: Wydawnictwo Naukowe SCHOLAR, 2006. - 239 s.
37. Talec P. La sérenité. - Paris: Centurion-Novalis, 1993. - 242 р.
38. Tomaszewski М. Chopin, Szymanowski, Lutoslawski w swych stylach poznych i ostatnich // Styl pozny w muzyce, literaturze i kulturze / red.W.Kalaga, E.Knapik. - Katowice 2002. - S. 151-162.
Словари и энциклопедии:
39. Большой латинско-русский словарь. VOCABVLARIVM LATINORVSSICVM MAGNVM. / [Электронный ресурс]. - Режим доступа: URL: http://linguaeterna.com/vocabula/ (дата обращения: 18.08.2016).
40. Дворецкий И.Х. Латинско-русский словарь. - М.: Издательство «Русский язык», 1976. - 1066 с.
41. Свропейський словник фшософш: Лексикон неперекладностей. Том перший. - К.: ДУХ I Л1ТЕРА, 2009. -576 с.
42. Concise Oxford English dictionary (COD). / [Электронный ресурс]. - Режим доступа: URL: http://slovar-vo-cab.com/english/concise-oxford-dictionary/serenity-774127.html (дата обращения: 10.08.2016).
43. Dictionary of Untranslatables: A Philosophical Lexicon / ed. Barbara Cassin / trans. Steven Rendall. - Princeton-Oxford: Princeton University Press, 2014. - 1339 p.
44. Dictionnaire de l'Académie française (DAF) / [Электронный ресурс]. - Режим доступа: URL: http://french_acad-emie.fracademic.com/ (дата обращения: 18.08.2016).
45. Encyclopédie Universelle Larousse (EUL). - [Электронный ресурс]. - Режим доступа: URL: http://de.aca-demic.ru/dic.nsf/dewiki/393095 (дата обращения: 18.08.2016).
46. Vocabulaire Européen des Philosophies: Dictionnaire des Intraduisibles / Sous la direction de Barbara Cassin. - Paris: Seulle Robert, 2004. - 1533 p.
47. Webster's Revised Unabridged Dictionary. / [Электронный ресурс]. - Режим доступа: URL: http://slovar-vocab.com/english/websters-revised-dictionary.html (дата обращения: 10.08.2016).
