CC BY
3
мической обстановки, а также от культурных и социальных процессов, происходящих в обеих странах.
Исследование образа США в китайских медиа является актуальным и важным, так как это отражает не только стереотипы и общественное мнение, но и глубинные процессы взаимодействия двух ведущих мировых держав. Образ США в китайских медиа продолжает эволюционировать, отражая изменения в политической, экономической и культурной сферах. Это подтверждается месячной динамикой упоминаний различных аспектов, показанной в таблицах. Хотя экономические и политические вопросы доминируют в обсуждении США, значи-
Библиографический список
мость культурного, образовательного и технологического сотрудничества также высока. Это подчеркивает сложность и многогранность отношений между двумя странами. Несмотря на определенные натяжения и конфликты, которые время от времени возникают между Китаем и США, обе страны стремятся к конструктивному диалогу и сотрудничеству. Это подтверждается анализом топ-слов и фраз, связанных с США в китайских медиа. Чтобы понять динамику и особенности восприятия США в китайских медиа, требуется постоянное исследование. Ведь восприятие меняется, реалии мира изменяются, и нам важно быть в курсе этих процессов для формирования правильной политики и стратегии взаимодействия.
1. Жилина И.Ю. Будущее международной торговли: как цифровые технологии трансформируют мировую торговлю. Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Серия 2: Экономика. Реферативный журнал. 2019; № 2 (79): 138-143.
2. Майорова Е.А., Никишин А.Ф., Панкина Т.В. Систематизация показателей развития электронной торговли. Азимут научных исследований: экономика и управление. 2020; № 1 (30): 244-247.
3. Панкина Т.В. Электронная коммерция и электронная торговля: подходы и классификации. Вестник Российской экономической академии имени ГВ. Плеханова. 2008; № 5: 80-84.
4. Лю Ч. Коммуникационные стратегии международного радио Китая на русском языке в цифровую эпоху. Коммуникации в эпоху цифровых изменений. 2020: 119-121.
5. Цинь Ц. Взаимодействие в сфере медиа как способ формирования позитивного имиджа Китая в странах ЕАЭС. Знак: проблемное поле медиаобразования. 2020; № 3: 135-145.
6. Цянь Ц. Формирование имиджа России в китайских СМИ (на основе анализа репортажей «Жэньминь Жибао». Фундаментальные и прикладные исследования в современном мире. 2021; Т. 3, № 29: 67-70.
7. Кулакова Т.А., Лукьянова ГВ., Волкова А.В. От экономического патернализма к цифровому контролю. Проблемы современной экономики. 2022; № 1 (81): 79-83.
8. Танея Х., Вебстер Дж., Стокдейл Р Готовность потребителей платить за цифровой контент: метааналитический обзор. Журнал розничной торговли. 2020; № 96 (2): 185-204.
9. Хуан Ч. Новые характеристики развития новых медиа в Китае. News Forum. 2020; № 34 (04).
10. Гасумянов В.И., Комлева В.В. Коммуникационные режимы как фактор межстрановых взаимодействий: постановка проблемы. Международная жизнь. 2020; № 10: 38-49.
11. Ma Sh., Fang Ch., Liang Y. Digital Trade and Its Era Value and Research Prospects. International Trade Issues. 2018; № 5: 16-30.
12. Li H. Data Localization Legislation and International Rules for Digital Trade. Information Security Research. 2019; № 9: 13-22.
13. Li Zh., Zhou W., Tian Zh. Digital Trade: Development Trend, Influence and Countermeasures. International Economic Review. 2014; № 6: 131-143.
14. Lan Q., Dou K. Connotation Evolution, Development Trend and Chinese Strategy of Digital Trade between the United States, Europe and Japan. International Trade. 2019; № 6: 48-54.
15. Chen Ch., Liu H. Development Trend of Global Digital Trade, Limiting Factors and China's Countermeasures. Theoretical Journal. 2018; № 5: 48-55. References
1. Zhilina I.Yu. Buduschee mezhdunarodnoj torgovli: kak cifrovye tehnologii transformiruyut mirovuyu torgovlyu. Social'nye i gumanitarnye nauki. Otechestvennaya izarubezhnaya literatura. Seriya 2: 'Ekonomika. Referativnyj zhurnal. 2019; № 2 (79): 138-143.
2. Majorova E.A., Nikishin A.F., Pankina T.V. Sistematizaciya pokazatelej razvitiya 'elektronnoj torgovli. Azimut nauchnyh issledovanij: 'ekonomika i upravlenie. 2020; № 1 (30): 244-247.
3. Pankina T.V. 'Elektronnaya kommerciya i 'elektronnaya torgovlya: podhody i klassifikacii. Vestnik Rossijskoj 'ekonomicheskoj akademii imeni G.V. Plehanova. 2008; № 5: 80-84.
4. Lyu Ch. Kommunikacionnye strategii mezhdunarodnogo radio Kitaya na russkom yazyke v cifrovuyu 'epohu. Kommunikacii v 'epohu cifrovyh izmenenij. 2020: 119-121.
5. Cin' C. Vzaimodejstvie v sfere media kak sposob formirovaniya pozitivnogo imidzha Kitaya v stranah EA'ES. Znak: problemnoe pole mediaobrazovaniya. 2020; № 3: 135-145.
6. Cyan' C. Formirovanie imidzha Rossii v kitajskih SMI (na osnove analiza reportazhej «Zh'en'min' Zhibao». Fundamental'nye i prikladnye issledovaniya v sovremennom mire. 2021; T. 3, № 29: 67-70.
7. Kulakova T.A., Luk'yanova G.V., Volkova A.V. Ot 'ekonomicheskogo paternalizma k cifrovomu kontrolyu. Problemy sovremennoj 'ekonomiki. 2022; № 1 (81): 79-83.
8. Taneya H., Vebster Dzh., Stokdejl R. Gotovnost' potrebitelej platit' za cifrovoj kontent: metaanaliticheskij obzor. Zhurnalroznichnoj torgovli. 2020; № 96 (2): 185-204.
9. Huan Ch. Novye harakteristiki razvitiya novyh media v Kitae. News Forum. 2020; № 34 (04).
10. Gasumyanov V.I., Komleva V.V. Kommunikacionnye rezhimy kak faktor mezhstranovyh vzaimodejstvij: postanovka problemy. Mezhdunarodnaya zhizn'. 2020; № 10: 38-49.
11. Ma Sh., Fang Ch., Liang Y. Digital Trade and Its Era Value and Research Prospects. International Trade Issues. 2018; № 5: 16-30.
12. Li H. Data Localization Legislation and International Rules for Digital Trade. Information Security Research. 2019; № 9: 13-22.
13. Li Zh., Zhou W., Tian Zh. Digital Trade: Development Trend, Influence and Countermeasures. International Economic Review. 2014; № 6: 131-143.
14. Lan Q., Dou K. Connotation Evolution, Development Trend and Chinese Strategy of Digital Trade between the United States, Europe and Japan. International Trade. 2019; № 6: 48-54.
15. Chen Ch., Liu H. Development Trend of Global Digital Trade, Limiting Factors and China's Countermeasures. Theoretical Journal. 2018; № 5: 48-55.
Статья поступила в редакцию 08.07.24
УДК 821.133.1
Demakhina A.V., postgraduate, Lomonosov Moscow State University (Moscow, Russia), E-mail: aldem94@mail.ru
CHIVALRIC QUEST IN LATE MEDIEVAL FRENCH ALLEGORICAL LITERATURE: RETHINKING THE KNIGHT'S PATH AND TRANSFORMING THE COURTLY IDEAL. The paper examines allegorical texts of late medieval French literature, in which the literary technique of allegory is combined with a plot reminiscent of a chivalric romance. The paper presents an analysis of how the plot model of the chivalric quest is transformed in works of Tommaso di Saluzzo, Rene d'Anjou and Olivier de La Marche. Particular attention is paid to the role that the literary technique of allegory plays in this transformation, as well as how the changing imagery of the knight's quest transforms the concept of the ideal knight. Changes affect various levels of text: the plot (including key elements of the quest), the space, the system of characters, and the image of the main hero. The use of allegory allows the authors to give their texts additional meanings. The results of research show that the values of courtly love mostly lose their former significance for the ideal of chivalry; the image of a knight is correlated with the image of a "pilgrim"; the chivalric quest becomes more complex and is transferred to the spiritual sphere.
Key words: late Middle Ages, French allegorical literature, allegory, allegorical poem, chivalric novel, chivalric quest, courtly love
А.В. Демахина, аспирант, Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова, г. Москва, E-mail: aldem94@mail.ru
РЫЦАРСКИЙ КВЕСТ В ПОЗДНЕСРЕДНЕВЕКОВОЙ ФРАНЦУЗСКОЙ АЛЛЕГОРИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ: ПЕРЕОСМЫСЛЕНИЕ ПУТИ РЫЦАРЯ И ТРАНСФОРМАЦИЯ КУРТУАЗНОГО ИДЕАЛА
В статье рассматриваются аллегорические тексты позднесредневековой французской литературы, в которых прием аллегории сочетается с сюжетом, напоминающим рыцарский роман. Статья посвящена анализу того, как в произведениях Томмазо ди Салуццо, Рене Анжуйского и Оливье де Ла Марша трансформируется сюжетная модель рыцарского квеста. Особое внимание уделено тому, какую роль в данной трансформации играет прием аллегории, а также каким образом особенности изображения рыцарского квеста в рассматриваемых произведениях преобразуют концепцию идеального рыцаря. Изме-
нения затрагивают различные уровни текста: сюжет (включая ключевые элементы квеста), изображение пространства, систему персонажей, образ главного героя. Использование аллегории позволяет авторам придать тексту дополнительные смыслы. В результате анализа выявляется, что ценности куртуазной любви не сохраняют непреложную значимость для идеала рыцарственности, образ рыцаря соотносится с образом «паломника», рыцарский квест усложняется и переносится в сферу духовного.
Ключевые слова: позднее Средневековье, французская аллегорическая литература, аллегория, аллегорическая поэма, рыцарский роман, рыцарский квест, куртуазная любовь
К XV веку аллегория проникает во все роды и в самые разные жанры средневековой французской литературы. Во французском литературоведении даже существует предположение о том, что в ту эпоху аллегория иногда служит всего лишь одним из признаков «литературности» произведения [1, с. 139], настолько этот прием становится автоматическим. Таким образом, порой довольно сложно дать произведению жанровую характеристику, основываясь только на этом приеме: можно говорить о том, что традиционное обозначение «аллегорическая поэма» в некоторых случаях довольно условно. Яркий пример - ряд текстов XV в., в которых прием аллегории накладывается на сюжет, скорее свойственный рыцарскому роману: «Странствующий рыцарь» («Le Chevalier errant», 1394-1396 гг., переделка самим автором ок. 1403-1405 гг.) Томмазо ди Салуццо; «Книга о Сердце, охваченном любовью» («Le Livre du Cuer d'Amours espris», 1457 г) Рене Анжуйского; «Решительный рыцарь» («Le Chevalier délibéré», 1483 г) Оливье де Ла Марша. Французский исследователь А. Стрюбель даже предлагает термин для обозначения такого жанра: «аллегорический рыцарский роман» [2, с. 283]. На синтез «романного» и «аллегорического» в «Книге о Сердце, охваченном любовью» Рене Анжуйского указывает, в частности, и М.А. Абрамова [3].
С точки зрения таких исследователей, как Е.М. Мелетинский [4] и Г К. Ко-сиков [5], в основе средневекового рыцарского романа лежит «сюжетная структура типа quest» (которая наследуется романом из мифологических сказаний, мифологической и классической сказки) [5]. «Рыцарский поиск (queste) составляет некую структурную раму, он объединяет личное самовыражение рыцаря, его исключительные индивидуальные качества и выполнение некоторой героической миссии; пространственное перемещение совпадает с внутренним движением, испытанием и реализацией» [4, с. 106].
Цель исследования - определить, как сюжетная модель рыцарского кве-ста, характерная для средневекового куртуазного романа, трансформируется в аллегорических повествовательных произведениях позднего Средневековья, меняются ли в связи с этим путь и цели рыцаря, идеал куртуазной рыцарственности и восприятие куртуазной любви.
Предполагается решение следующих задач:
- проанализировать, как реализуются ключевые элементы куртуазного квеста в аллегорических повествованиях по сравнению с рыцарскими романами;
- раскрыть, каким образом использование приема аллегории влияет на изображение «сюжета о поиске», ведь, будучи приемом, подразумевающим соединение конкретного образа и стоящего за ним скрытого значения, аллегория предполагает возможность привнесения в текст дополнительных смысловых уровней.
Стоит отметить, что научные труды, посвященные куртуазной тематике, больше ориентированы на литературный материал эпохи высокого Средневековья (тогда и зародилась концепция куртуазной любви, идеальной любви между представителями благородного сословия; следование ценностям куртуазной любви было обязательной характеристикой идеального рыцаря). Таким образом, актуальность работы состоит в обращении к более поздним произведениям, затрагивающим указанную тематику.
Научная новизна данного исследования заключается в том, что в статье впервые предлагается последовательный анализ всех произведений французской средневековой литературы, объединенных по принципу романно-аллегори-ческого синтеза. Теоретическая значимость работы заключается в расширении представлений о функционировании сюжетной модели квеста в литературе и о роли приема аллегории в «дискурсе» о куртуазной любви в произведениях позд-несредневековой французской литературы. Практическая значимость состоит в том, что результаты исследования могут быть использованы для подготовки и преподавания курсов и спецкурсов по истории зарубежной литературы.
Прежде чем обратиться к понятию рыцарского квеста, необходимо кратко охарактеризовать исследуемых авторов и их произведения, поскольку они незнакомы российскому читателю и мало исследованы в отечественном литературоведении.
Томмазо III ди Салуццо был итальянским маркизом из Пьемонта (региона, испытывавшего сильное французское влияние в Средние века), имел крайне тесные связи с Францией, был прекрасно знаком с ее культурой, совершал туда поездки, вслед за своим отцом старался вести профранцузскую политику. Текст его единственного произведения «Странствующий рыцарь», в котором чередуются проза и стихи, был написан на среднефранцузском языке. Оно посвящено описанию пути Странствующего рыцаря (вероятно, олицетворяющего самого автора), который последовательно посещает царства Амора, Фортуны и Знания. Интересно, что в тексте присутствует множество вставных сюжетов: от пересказов романов об Александре, Ланселоте и других рыцарях до истории рода Салуццо.
Рене Анжуйский, имевший богатую родословную и претендовавший на целый ряд титулов и территорий, не был успешен в политике и военном деле и известен, скорее, как покровитель искусств и меценат. Рене - автор ряда про-
изведений, среди которых «Книга о Сердце, охваченном любовью», прозиметр, написанный в форме видения, в котором рыцарь Сердце отправляется на поиски дамы - Нежной Милости.
Оливье де Ла Марш, сделавший блестящую карьеру при Бургундском дворе, известен в первую очередь в качестве одного из «великих риториков». Однако он куда больше знаменит как автор хроник и трактатов о повседневной жизни бургундского двора, и потому представляет интерес для историков: в частности, в 2023 г вышел перевод на русский язык двух его трактатов («Описание двора герцога Карла Бургундского по прозвищу Смелый» и «Трактат о свадьбе мон-сеньора герцога Бургундского и Брабантского»). Его аллегорическое произведение «Решительный рыцарь» состоит из пяти глав, написано от первого лица в поэтической форме (8-сложным стихом, строфами по 8 строк), представляет собой историю путешествия рыцаря на турнир Атропос (олицетворение смерти), где он потенциально должен сразиться с рыцарями Слабостью и Случаем.
Все три текста представляют собой рассказы о путешествии главного героя. Говоря о квесте вообще и куртуазном рыцарском квесте в частности, подчеркнем, что он строится по общей схеме: герой оказывается в ситуации «недостачи», т. е. некоей нехватки, «разлада», восполнение этой нехватки является целью «сюжета о поиске», путь к достижению цели состоит из преодоления испытаний и препятствий [5]. Важно отметить, во-первых, что недостача и соответствующая цель могут быть разными: речь вовсе не обязательно идет о поиске конкретного предмета или спасении конкретного персонажа, ситуация нехватки может лежать и в сфере морально-этической, и во-вторых, что по ходу текста может возникнуть несколько недостач.
Для восполнения недостачи необходимо пройти ряд испытаний. Для рыцарских романов характерна последовательность эпизодов, в которых каждое новое приключение соответствует некоему новому месту [2, с. 286]. Обычно сам путь между локациями описывается в текстах довольно скупо, а «остановки» - подробно. Дело в том, что именно остановка позволяет произойти важному событию (столкновение с противником, помощь второстепенному персонажу, наставление от мудрого носителя куртуазных ценностей и т. п.), которое дает герою возможность реализовать себя в качестве рыцаря (продемонстрировать свою доблесть, куртуазность, преданную любовь к даме и т.п.) и приблизиться к достижению цели.
В куртуазных рыцарских романах, в зависимости от их типа, есть две основных цели квеста:
- в романах Кретьена де Труа и «кретьеновского» типа целью рыцаря является обретения равновесия между двумя требованиями: преданной любви к даме и постоянным совершением героических подвигов. (Чаще всего в сюжете обнаруживаются целых две недостачи: после ликвидации первой, второстепенной, и обретения любви дамы рыцарь обычно тем или иным образом нарушает гармонию между подвигами и любовью, и он должен найти способ этот баланс восстановить, это и есть вторая недостача, основополагающая для текста);
- в романах, относящихся к циклу о поиске Грааля, «коллизия "рыцарская доблесть/куртуазная любовь" в известной степени уступает место коллизии "рыцарская доблесть/христианская любовь-милосердие"» [4, с. 137], а рыцарь стремится найти труднодостижимую духовную «квинтэссенцию» [4, с. 137]. Однако нельзя говорить о том, что куртуазная любовь из текста исключается, речь идет, скорее, о создании иной иерархии ценностей. (Любовь к даме по-прежнему составляет важный и необходимый элемент рыцарского куртуазного идеала, возлюбленная рыцаря обязательно присутствует в тексте: вспомним Бланшефлор из «Персеваля» Кретьена де Труа, Кондвирамур из «Парцефаля» Вольфрама фон Эшенбаха).
Рассмотрим, каким образом в текстах Томмазо ди Салуццо, Рене Анжуйского и Оливье де Ла Марша реализуются сюжетные элементы квеста: недостача, серия испытаний, достижение цели.
- Недостача
Вначале каждый из персонажей оказывается в ситуации недостачи. В начале «Книги о Сердце» рассказчик, страдая от любви, засыпает, и во сне бог любви Амор вынимает из его груди сердце, которое превращается в рыцаря (в данном случае сердце - это своего рода аллегория, олицетворяющая сферу эмоций и чувств повествователя). Чтобы добиться любви дамы, необходимо завоевать ее Нежную Милость (другую аллегорическую фигуру, представляющую собой уже часть внутреннего мира дамы). В сопровождении оруженосца Желание рыцарь Сердце едет искать Нежную Милость.
В «Странствующем рыцаре» и «Решительном рыцаре» изначальной движущей силой становится не любовное чувство. Недостачей становится та жизнь, которую они ведут: Странствующему рыцарю уже пора расстаться с детством и посвятить себя подвигам; а Решительный рыцарь, растративший понапрасну и юность, и молодость, еще может успеть совершить достойные дела (необычно, что Решительный рыцарь уже не юн). К обоим главным героям являются персо-
нажи и убеждают их в этом: дама Знание уговаривает героя произведения Томмазо начать «инициацию» - поехать ко двору благородного короля, чтобы пройти посвящение в рыцари; а в «Решительном рыцаре» Мысль побуждает протагониста отправиться на турнир Атропос, чтобы испытать себя.
- Серия испытаний
Как мы уже упоминали, каждая остановка является этапом на пути рыцаря к цели, и рыцарь должен достойно себя проявить. Рассматриваемые тексты в целом следуют данной схеме. Например, во всех текстах встречаются эпизоды сражений с противником, необходимые для доказательства рыцарской доблести. Сердце бьется и с черным рыцарем по имени Тревога, охраняющим Опасный Проход, и сразу с несколькими рыцарями в попытке освободить Нежную Милость; Решительный рыцарь сталкивается с рыцарями Спором и Возрастом, которые мешают ему продолжить путь; Странствующий рыцарь борется с Брюсом Безжалостным (этот отрицательный персонаж заимствован из цикла о рыцарях Круглого стола), чтобы освободить свою возлюбленную. Также во всех трех текстах главные герои попадают в плен. Странствующий рыцарь оказывается в стране язычников и попадает под действие колдовства феи Морганы, он не может оттуда уехать и вынужден жить в пещере. А рыцарь Сердце оказывается в темнице в замке на Безрадостном холме. Попав в плен, оба персонажа сначала впадают в отчаяние, однако Сердцу снится обнадеживающий сон, а Странствующий рыцарь получает наставление от Амора надеяться и радоваться, невзирая на обстоятельства. В данных примерах плен - способ показать другую сторону идеального рыцаря: попав в тяжелое положение, он должен проявить моральную стойкость и продемонстрировать куртуазные добродетели - способность сохранять надежду и не предаваться меланхолии. Решительный рыцарь тоже пленен (его побеждает рыцарь Возраст), однако для него обстоятельства складываются иначе.
В рассматриваемых нами текстах в том или ином виде также присутствует эпизод, характерный именно для аллегорических повествований, - это пребывание при дворе бога любви Амора (отметим, в средневековых текстах это не античный божок, а аллегорическая фигура, олицетворяющая любовь). Посещение двора Амора выделяется А. Стрюбелем как отдельная сюжетная модель [2], однако в данном случае это «приключение» становится частью квеста, логично вписываясь в ряд важных для рыцарской реализации остановок, поскольку именно там персонаж может получить наставления в искусстве любить непосредственно от самого бога любви. Это и происходит в «Книге о Сердце» и «Странствующем рыцаре», однако в «Решительном рыцаре» ситуация отличается. Как мы упомянули, Возраст пленяет Решительного рыцаря. Чтобы освободиться из плена, рыцарь вынужден пообещать Возрасту никогда не ездить ни в землю Любви, поскольку La est plaisance doloreuse, / Doulce saveur trop venimeuse («Там наслаждение, приносящее боль, / Удовольствие слишком ядовитое» [6, с. 120]), ни в долину Брака. В какой-то момент рыцарь забывается, а его конь скачет не в ту сторону По дорогам Заблуждения и Малой Пользы герой доезжает до прекрасного дворца. Привратник Иллюзия говорит рыцарю, что перед ним дворец Амора. Рыцарь пытается уехать, но его хочет удержать Желание. На помощь рыцарю приходит Воспоминание, и в результате небольшой словесной перепалки герой уезжает прочь en voye plus saine («по более спасительному пути» [6, с. 138]). Получается, рыцарь так и не попадает ко двору Амора, и ценности куртуазной любви оказываются неважными для его рыцарской реализации.
- Достижение цели
Рыцарь Сердце находит Нежную Милость и после столкновения с Отказом и Злоязычием (в схватке участвуют союзники с обеих сторон) получает от нее поцелуй. Однако Желание побуждает Сердце не останавливаться на достигнутом и увезти Нежную Милость в замок Веселья к Амору. Жалость помогает Сердцу уговорить даму, и все они направляются ко двору Амора, когда на них нападают Отказ, Злоязычие, Опасение, клеветники и другие враги Амора. Союзники Сердца убиты, Желание, возможно, тоже, Нежную Милость снова заточают в тюрьму, а Сердце получает серьезные травмы. История заканчивается тем, что Сердце просит даму Жалость отвести его в лечебницу Амора, где он собирается провести остаток своих дней в молитве. Его цель остается недостигнутой.
В «Странствующем рыцаре» Томмазо де Салуццо в определенный момент возникает вторая недостача: возлюбленная главного героя (которую он встретил при дворе Амора) едет на охоту вместе с богиней Любви, придворными дамами и рыцарями и необъяснимым образом исчезает, теперь Странствующий рыцарь должен ее найти. Он покидает двор бога Любви и отправляется на поиски. Однако сюжет текста поворачивает совершенно в другую сторону: дама не только никогда не будет найдена, рыцарь в принципе перестанет ее искать. Сначала он попадет в королевство Фортуны, где встречает множество обманутых Фортуной людей и познает тщетность стремления обладать земными благами, потом в царство дамы Знание, которая объясняет ему важность приобщения рыцаря к христианским добродетелям (о понятиях vanitas («тщетность усилий человека») и vertuz («добродетель») в «Странствующем рыцаре» см. [7]).
Решительный рыцарь же едет на турнир Атропос, чтобы сразиться со Слабостью и Случаем, которых никому не удавалось победить. Он должен проявить стойкость, направляясь навстречу неизбежной гибели. Однако, хотя рыцарь готов участвовать в турнире, оказывается, что его время еще не пришло. Атропос велит ему уйти и ждать, когда его призовут на бой. Вся пятая часть произведения посвящена советам, которые дает рыцарю отшельник Понимание. Советы эти
самые разнообразные: от умеренности в еде и питье, отказа от лошади и выбора правильной позиции для битвы (солнце не должно светить в глаза) до посещения исповеди и обязательного крещения, ведь рыцарь должен Chrestïen mourir et vivre («Жить и умереть как христианин» [6, с. 274]). Поскольку рыцарь не знает, в какой момент на него нападут, он должен быть готовым к этому в любой момент и всегда вести праведную жизнь.
Таким образом, в «Книге о Сердце» недостача не восполняется, поскольку куртуазный идеал оказывается недостижимым [3], а возможно, и ложным. А в «Странствующем рыцаре» и «Решительном рыцаре» оба героя в результате приходят к переосмыслению идеала рыцарственности (и обоим необходимо продолжить свой путь в новом качестве): происходит однозначный разрыв с ценностями куртуазной любви, любовь к Даме как единственный источник куртуазного идеала ставится под сомнение, подвиги должны совершаться только ради собственного нравственного совершенствования.
В связи с этим необходимо отметить, что в средневековой аллегорической литературе есть свои сюжеты, напоминающие квест. «Поиском» можно назвать сюжет, характерный для религиозно-моральной аллегории, а именно - «жизненное паломничество» (pèlerinage de vie), представляющий собой аллегорическое описание пути человека или его души [2]. В морально-религиозной аллегории позднего Средневековья доминируют два типа пути:
- духовное паломничество - «рассказ о личном обращении», долгий, опасный путь, полный испытаний, «по направлению к цели, то есть прообразу Небесного Иерусалима - итогом которого становится спасение души» [2, с. 217];
- «светский» вариант паломничества, который «проецирует на аллегорию пути жизненный выбор и его обстоятельства» [2, с. 286], а герой ищет и находит мудрость.
Применительно к «Странствующему рыцарю» и «Решительному рыцарю», где герои в итоге обретают мудрость, мы вправе говорить, что происходит совмещение путей рыцаря и «паломника». Можно поразмышлять об этом и в связи с «Книгой о Сердце», все же рыцарь отказывается от былых притязаний и собирается посвятить свою жизнь молитве. Возможно, это связано с разочарованием в куртуазном идеале, пониманием, что любовь дамы - это ложный «грааль», однако эта идея не вполне раскрывается в финале текста, и не совсем понятно, почему именно это поражение Сердца оказалось для него столь роковым (ведь неудачи неизбежно встречаются на рыцарском пути). Есть вероятность, что это связано с гибелью в финальной битве Желания аллегорической фигуры, изображенной Рене, принципиально неоднозначны. Как мы увидим, прием аллегории в принципе позволяет авторам определенным образом расставить смысловые акценты.
Понятие аллегории в Средневековье чрезвычайно сложно и комплексно и отличается от современного. Конечно, в аллегории всегда происходит соединение конкретного и абстрактного, означающего и означаемого, т. е. определенного образа и его значения. Однако средневековая аллегория принимала различные формы, сближаясь с другими риторическими приемами, и могла функционировать по-разному [8]. С этим связана сложность однозначного определения средневековой аллегории, как отмечает, в частности, П. Зюмтор: «Иногда упор делается на олицетворении абстракций, иногда - на том, что речь идет о продолженной метафоре; бывает, что эти два понятия ошибочно разграничиваются. Сущность фигуры аллегории <...> состояла скорее в их сочетании» [9, с. 128]. В данной статье перед нами не стоит задача ни дать понятию средневековой аллегории однозначное определение, ни классифицировать все существующие ее формы и проявления на разных уровнях текста и в различные периоды Средних веков. Мы остановимся лишь на тех аспектах, которые значимы для рассматриваемых нами произведений:
- Аллегория как толкование
Аллегорическое толкование - это объяснение смысла, лежащего за конкретной историей, причем как персонажи, так и локации, а также предметы и даже действия персонажей могут получать абстрактное значение. (Можно привести пример из «Трактата об умерщвлении суетного удовольствия» уже знакомого нам Рене Анжуйского. Один из моральных уроков иллюстрируется следующим образом: женщина несет на мельницу мешок пшеницы, но, чтобы туда попасть, ей нужно перейти через сломанный мост над потоком, она долго не решается это сделать, пока проходящий мимо человек не убеждает ее, что в случае нерешительности ее ждет смерть от голода, и объясняет, как надо идти по мосту: медленно, осторожно, ставя ноги только на крепкие доски. Женщине удается это сделать, и она благополучно попадает на мельницу, где может, наконец, смолоть себе муки. Далее в тексте приведена трактовка морального смысла этой истории: женщина олицетворяет постоянное усилие, которое мы должны совершать, чтобы прийти к добродетели - муке; поток - это гнев Божий, а мельница - рай). Интересно, что подобным толкованиям могли подвергаться и уже существующие тексты, например, можно вспомнить «Морализованного Овидия», анонимный текст начала XIV в., в котором после каждого пересказанного сюжета из «Метаморфоз» Овидия следует аллегорическая трактовка этого сюжета.
- Персонификация
Персонификация, олицетворение, аллегорический персонаж, аллегорическая фигура - вне зависимости от используемого термина речь идет о воплощении абстрактного понятия, явления, чувства, качества и т. п. в образе конкретного персонажа, носящего соответствующее олицетворяемой идее имя: например,
Надежда, Куртуазность, Любезный прием, Старость, Злоязычие. Аллегорические фигуры функционируют в тексте наравне с другими персонажами, действуют, разговаривают.
- Микроаллегория
Е.В. Клюева вслед за А. Стрюбелем предлагает термин «микроаллегория» для описания такой формы аллегории, когда неживому объекту дается аллегорическая «характеристика» (через прилагательное, существительное с предлогом и т. п.) [8, с. 32-33]; обычно это могут быть предметы и даже отдельные элементы этих предметов, а также локации: кольчуга Удовольствия, щит, сделанный из чистой Надежды, замок Веселья, лес Долгого Ожидания, Безрадостный холм.
Многие исследователи объясняют популярность приема аллегории не только общей тенденцией средневековой литературы к дидактизму (ведь аллегория позволяет дать практически любой истории нравоучительное толкование, «вывести на сцену» людские пороки и добродетели и т. п.), но и стремлением средневекового человека выразить и олицетворить явления внутренней жизни, для чего у него было не так много инструментов. Разумеется, речь о психологизме на данном этапе развития литературы не идет, однако аллегория позволяет автору обратиться к сферам как морали и нравственности, так и чувств и эмоций, совместить наставление и рассказ об «индивидуальном» переживании.
Этим (а также характерной для аллегорических поэм формой видения) можно объяснить свойственное аллегорическим поэмам повествование от первого лица. Главным действующим лицом (либо наблюдателем, свидетелем описываемых событий) обычно является «Я» рассказчика - в отличие от рыцарского романа, для которого характерно повествование от третьего лица, а главный герой, рыцарь, не соотносится с рассказчиком, а является отдельным персонажем. В рассматриваемых нами произведениях происходит совмещение этих двух типов главного героя. Если в «Решительном рыцаре» повествование все же ведется от первого лица, то Рене и Томмазо отступают от данной схемы. В «Книге о Сердце» главный герой - это сердце повествователя, рассказ ведется от третьего лица. (Будучи важнейшим органом человеческого тела и при этом олицетворением внутренних переживаний человека, сердце становится своего рода «аватаром» повествователя.) А в «Странствующем рыцаре» используется то первое, то третье лицо (при этом смены главного действующего лица не происходит). В этом можно увидеть также подтверждение того, что автор пытается совместить два жанровых «горизонта ожидания» (аллегорической поэмы и рыцарского романа) и, вероятно, сам несколько запутывается.
В целом же система персонажей в рассматриваемых произведениях чрезвычайно сложна (к примеру, во всех текстах помимо аллегорических фигур в том или ином виде присутствуют и реальные исторические личности, и литературные персонажи, и мифологические) и заслуживает отдельного исследования. Мы остановимся на некоторых особенностях системы персонажей, которые считаем важными.
- В текстах так или иначе происходит смешение аллегорических фигур и персонажей рыцарских романов.
Например, Странствующий рыцарь встречает при дворе бога Любви Александра, Ланселота, Тристана. А иногда персонажи рыцарских романов получают своего рода аллегорическое воплощение. К примеру, карлица Ревность дублирует пастуха из кретьеновского «Ивейна» (наблюдается сходство в описании и функциях персонажей [3]), а отшельник Понимание из «Решительного рыцаря» оказывается ушедшим на покой рыцарем Круглого стола.
- Аллегорические фигуры куртуазных добродетелей ведут себя противоречиво.
Лучшим примером в данном случае служит «Книга о Сердце». Остановимся на двух эпизодах. Во время пребывания при дворе Амора рыцарь Сердце рассматривает серию гобеленов во дворце Веселья. На гобеленах изображены куртуазные добродетели и вытканы поясняющие подписи. Перед читателем вырисовывается неоднозначная и, скорее, пессимистичная картина куртуазной любви: выясняется, например, что Радость всегда ходит в сопровождении Страдания, а Воспоминание и Дума сеют цветы меланхолии, чтобы делать венки для несчастных в любви. Но, что самое главное, персонажи, помогавшие Сердцу в его квесте, преобразуются: Надежда получает определение «Напрасная», а Желание изображается как слепец, который, не зная пути, все же всегда движется вперед.
Но также в самом начале «Книги о Сердце» присутствует важный эпизод. Сердце и его спутник Желание приезжают к шатру дамы Надежды, которая дает им наставление, как будто бы указывая «правильный» путь. Однако сразу после этого Желание ведет за собой Сердце по дороге налево. В рамках средневекового сознания правая сторона считалась более добродетельной, чем левая. Нередко левая сторона получает чисто отрицательные коннотации, «левая» ассоциируется со злым, дьявольским. Таким образом, путь рыцаря Сердца дискредитирован изначально, и Нежную Милость действительно можно рассматривать как своего рода ложный «грааль», а Желание - как ложного проводника (к тому же в тексте не раз упоминается, что Желание уже водил другие сердца по этому пути; получается, все они потерпели неудачу).
- Куртуазная и морально-религиозная системы аллегорических персонажей пересекаются.
В «Книге о Сердце» есть эпизод, в котором рыцарь встречает святого отшельника. В скиту у него гостит дама Надежда. По мнению Ф. Буше, в данном эпизоде Надежда олицетворяет вовсе не куртуазную добродетель, а одну из трех
христианских добродетелей [10, с. 237]. Схожая трансформация открыто происходит в «Странствующем рыцаре»: когда рыцарь попадает в царство дамы Знание, дама Надежда и рыцарь Вера, которые его сопровождали, превращаются из куртуазных добродетелей в христианские. В связи с этим можно вспомнить и уже упомянутого отшельника Понимание из «Решительного рыцаря», который сменил доспехи на рясу.
Таким образом, во-первых, авторы комбинируют системы персонажей рыцарского романа и куртуазной аллегории - это объяснимо совмещением двух жанровых «горизонтов ожидания». Во-вторых, образы персонажей, которые важны для реализации рыцарского квеста, т. е. проводников и помощников (Желание, Надежда, Вера), становится более сложным благодаря приему аллегории. Они могут оказываться потенциально ложными помощниками, как в «Книге о Сердце», или же менять ту систему ценностей, которую они представляли изначально, преобразовываясь из олицетворений куртуазного идеала в воплощение универсальной христианской морали.
Аллегорическому переосмыслению подвергаются также и локации, типичные для рыцарского квеста. Например, у Рене изображается не просто лес, а лес Долгого Ожидания, не просто источник, а источник Фортуны. Благодаря аллегорической характеристике происходит соотнесение символического значения локации и ее изображения. Для текстов характерно два варианта такого соотнесения:
- Аллегорическое значение и изображение соответствуют друг другу.
В «Книге о Сердце» коварная река, возле которой враг Амора Злоязычие разбивает свой лагерь, описывается как riviere noire et parfonde («речка черная и глубокая» [10, с. 226]). А замок на Безрадостном холме описан следующим образом: ung grabt chastel viel et despecié, de mauvaise muraille, mal plaisant <...> tout fendu et crevé en plusieurs lieux; et a le vous faire brief, c'estoit ung lieu tresdesplaisant de toutes chose» («большой замок, старый и полуразрушенный, с плохими крепостными стенами, неприятного вида, <...> весь в трещинах, с пробоинами во многих местах; говоря коротко, это было место во всех отношениях крайне неприятное [10, с. 158]).
Когда Сердце подъезжает к шатру дамы Надежды, куртуазной добродетели, он видит совершенно иную картину: ..en ung pré plantureux, desoubz ung pin tresbel, hault et vert et droit, trouva ung paveillon tendu, riche a merveilles et plaisant a veoir <...> . A l'entree duquel paveillon avoit, plus dedans que dehors, soubz la couverture dudit paveillon, une colombe de pierre de jaspre («.на цветущем лугу под очень красивой сосной, высокой, и прямой и зеленой, обнаружил разбитый шатер, на диво роскошный и на вид приятный <...>. На входе в этот шатер, скорее внутри, чем снаружи, под навесом, стояла колонна из яшмы» [10, с. 100]).
- Аллегорическое значение и изображение различаются:
У Рене река Удовольствия, возле которой разбивает лагерь Честь, assez parfont et dangereux («довольно глубокая и опасная» [10, с. 218]). Оливье де Ла Марш использует обратный прием, описывая дорогу, по которой случайно поехал Решительный рыцарь: Le chemin me sembla tout vert, / Et si estoit saison faillie, / Le pays bel et descouvert; / Feulles et fleurs tout y appert («Мне казалось, дорога вся в зелени, / Хотя время года убывало, / А край прекрасный и открытый; / Листья и цветы там появились» [6, с. 128]). Читателю становится понятно, что прекрасная зеленая дорога - неверный путь, только благодаря ее названию - дорога Заблуждения. (Вспомним, что дорога Заблуждения вела к дворцу Амора.)
Авторы, таким образом, играют с читательскими ожиданиями и демонстрируют двойственную сущность явления. Река Удовольствия опасна (т. е. удовольствие опасно), и сторонник Амора, рыцарь Честь, вероятно, рискует, разбивая там лагерь. А дорога, ведущая к любви, лишь кажется прекрасной - на самом деле рыцарю следует любви избегать.
Наконец, аллегория как толкование становится ключевым приемом в «Странствующем рыцаре». В третьей части произведения дама Знание поясняет рыцарю некоторые эпизоды его пути. Ближе к началу текста главного героя посвящает в рыцари некий король с Востока. По словам Знания, это был не кто иной, как Иисус Христос. Впоследствии, свернув на развилке налево, рыцарь останавливается в аббатстве, где царит атмосфера радости и довольства, однако церковь всегда закрыта, и помолиться там нельзя. Аббат предлагает рыцарю остаться там навсегда, но тот находит в себе силы уехать. Дама Знание рассказывает, что в аббатстве рыцарь встретил самого Люцифера, а семь монахов, живущих там, были семью смертными грехами. Но самое страшное открытие следующее: бог любви, в чьем царстве герой провел столько времени, оказывается наместником Люцифера. Получается, что рыцарь сам не знал смысла своего пути. Но теперь, в конце произведения, уже побывав в королевстве Фортуны и осознав тщетность земных благ, он понимает и ложность куртуазной любви. Рыцарь прислушивается к советам дамы Знания, решает изменить свою жизнь и обращается с молитвой к Богу в надежде, что тот будет его направлять в дальнейших странствиях.
Подводя итог, можно сделать следующие выводы:
- рыцарский квест в рассмотренных аллегорических повествованиях подвергается трансформации: происходит совмещение пути рыцаря и «паломника»;
- идеал рыцарственности преобразуется: непреложность куртуазных ценностей не подтверждается;
- куртуазная любовь рассматривается как сомнительный или ложный идеал, для авторов оказывается более важным моральный аспект рыцарства.
Это реализуется на различных уровнях текста. Меняется содержание сюжетных элементов квеста: в «Книге о Сердце» недостача оказывается невосполнимой, а в текстах Томмазо ди Салуццо и Оливье де Ла Марша итог квеста представляется более глубоким, чем изначально может показаться читателю (в результате герои познают духовный смысл рыцарского пути, обретают мудрость).
Прием аллегории позволяет авторам раскрыть двойственность и ошибочность любовного чувства (система персонажей: ложные помощники; описание пространства: «опасные» локации) и перенести куртуазный квест в сферу духовного мира человека (комбинирование куртуазной и морально-религиозной аллегории).
Также из-за совмещения плана романа и аллегорической поэмы фигура рыцаря во всех текстах перестает быть самостоятельным персонажем, так или иначе ассоциируясь с самим повествователем. Благодаря использованию приема аллегории, история рыцарских поисков перемещается в область более личную (насколько это возможно для средневековой литературы).
Библиографический список
Таким образом, мы можем говорить об изменениях взгляда позднесредне-вековых французских авторов на идеал куртуазной любви по сравнению с предыдущей традицией, что реализуется в рассмотренных произведениях благодаря переосмыслению традиционных сюжетных схем (квест) и иной расстановке смысловых акцентов (прием аллегории). Результаты исследования позволяют по-новому взглянуть на использование в куртуазной литературе модели квеста, расширить и уточнить представления о развитии концепции куртуазной любви в Средневековье и роли приема аллегории в художественной обработке данной концепции, внести дополнения в содержательную базу курсов по истории зарубежной литературы (в первую очередь средневековой). В перспективе дальнейших исследований было бы интересно определить, какое место в истории романного жанра занимают «аллегорические рыцарские романы», а также какое влияние оказывает прием аллегории в позднесредневековых текстах на иные куртуазные топосы литературы высокого Средневековья.
1. Badel P.-Y. Le poème allégorique. Grundriss der romanischen Literaturen des Mittelalters. Heidelberg: Winter Universitätsverlag, 1988; Vol. VIII/1: 139-160.
2. Strubel A. «Grant senefiance a». Allégorie et littérature au Moyen Âge. Paris: Honoré Champion, 2002.
3. Абрамова М.А. Взаимодействие жанровых традиций в «Книге о сердце, объятом любовью» Рене Анжуйского. Сквозь шесть столетий. Метаморфозы литературного сознания: сборник в честь семидесятипятилетия Л.Г Андреева. Москва: Диалог-МГУ, 1997: 20-35.
4. Мелетинский Е.М. Средневековый роман. Происхождение и классические формы. Москва: Наука, 1983.
5. Косиков ГК. К теории романа (роман средневековый и роман Нового времени). Диалог. Карнавал. Хронотоп. Витебск, 1993; № 1/2: 21-51.
6. Olivier de La Marche Le Chevalier Delibéré. Edited by Carleton W. Carroll; translated by Lois Hawley Wilson and Carleton W. Carroll. Tempe: Arizona Center for Medieval and Renaissance Studies, 1999.
7. Манухина А.О. Vanitas в среднефранцузском романе «Chevalier errant» Томмазо Салуццо (эволюция «Кодекса чести рыцаря» в XIV веке). Вестник Московского государственного лингвистического университета. Гуманитарные науки. 2022; Выпуск 13 (868): 35-40.
8. Клюева Е.В. Мельница мысли. Поэзия Карла Орлеанского. Москва: ПСТГУ 2005.
9. Зюмтор П. Опыт построения средневековой поэтики. Перевод И.К. Стаф. Санкт-Петербург: Алетейя, 2003.
10. René d'Anjou Le livre du coeur d'amour épris. Texte présenté, établi, traduit et annoté par Florence Bouchet. Paris: Librairie générale française, 2003. References
1. Badel P.-Y. Le poème allégorique. Grundriss der romanischen Literaturen des Mittelalters. Heidelberg: Winter Universitätsverlag, 1988; Vol. VIII/1: 139-160.
2. Strubel A. «Grant senefiance a». Allégorie et littérature au Moyen Âge. Paris: Honoré Champion, 2002.
3. Abramova M.A. Vzaimodejstvie zhanrovyh tradicij v «Knige o serdce, ob'yatom lyubov'yu» Rene Anzhujskogo. Skvoz'shest'stoletij. Metamorfozy literaturnogo soznaniya: sbornik v chest' semidesyatipyatiletiya L.G. Andreeva. Moskva: Dialog-MGU, 1997: 20-35.
4. Meletinskij E.M. Srednevekovyjroman. Proishozhdenie iklassicheskie formy. Moskva: Nauka, 1983.
5. Kosikov G.K. K teorii romana (roman srednevekovyj i roman Novogo vremeni). Dialog. Karnaval. Hronotop. Vitebsk, 1993; № 1/2: 21-51.
6. Olivier de La Marche Le Chevalier Delibéré. Edited by Carleton W. Carroll; translated by Lois Hawley Wilson and Carleton W. Carroll. Tempe: Arizona Center for Medieval and Renaissance Studies, 1999.
7. Manuhina A.O. Vanitas v srednefrancuzskom romane «Chevalier errant» Tommazo Salucco ('evolyuciya «Kodeksa chesti rycarya» v XIV veke). Vestnik Moskovskogo gosudarstvennogo lingvisticheskogo universiteta. Gumanitarnye nauki. 2022; Vypusk 13 (868): 35-40.
8. Klyueva E.V. Mel'nica mysli. Po'eziya Karla Orleanskogo. Moskva: PSTGU, 2005.
9. Zyumtor P. Opytpostroeniya srednevekovojpo'etiki. Perevod I.K. Staf. Sankt-Peterburg: Aletejya, 2003.
10. René d'Anjou Le livre du coeur d'amour épris. Texte présenté, établi, traduit et annoté par Florence Bouchet. Paris: Librairie générale française, 2003.
Статья поступила в редакцию 29.05.24
УДК 811.161.1'4
Denisova E.S., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, Kemerovo State University (Kemerovo, Russia), E-mail: elvdenisova@yandex.ru
Vytovtova M.R., MA student, Kemerovo State University (Kemerovo, Russia), E-mail: namemariina23@yandex.ru
ETIQUETTE SPEECH GENRES IN THE CONTEXT OF INTERCULTURAL AND DISCURSIVE CONDITIONALITY (BASED ON THE MATERIAL OF VIRTUAL PEDAGOGICAL DISCOURSE). The work presents results of description of the etiquette type of speech genres (SG), taking into account the intercultural and discursive specifics of its implementation. Based on the material of electronic conversation between Russian students and Chinese teachers, the scientific idea is developing that various discursive implementations of the label type of SG reveal genre properties of two types: invariant features of the text that are consistently associated with the designated type of speech genres, and variable features due to the discursive nature of this speech genre and the intercultural nature of online conversation. The objective of the study is to create a model of the etiquette type of SG implemented in a virtual pedagogical discourse of an intercultural nature. The main task of the study is to identify, within the framework of this model, the transformation of invariant and variable genre features due to the discursive and intercultural space of the functioning of speech genres. The empirical basis of the study is made up of group and personal Internet correspondence for one academic year between native speakers of Chinese (teachers) and Russian (students).
Key words: linguodidactics, euphemistic vocabulary, foreign language, Chinese language, Chinese textbook
Э.С. Денисова, канд. филол. наук, доц., Кемеровский государственный университет, г. Кемерово, E-mail: elvdenisova@yandex.ru
М.Р. Вытовтова, магистрант, Кемеровский государственный университет, г. Кемерово, E-mail: namemariina23@yandex.ru
ЭТИКЕТНЫЕ РЕЧЕВЫЕ ЖАНРЫ В КОНТЕКСТЕ МЕЖКУЛЬТУРНОЙ И ДИСКУРСИВНОЙ ОБУСЛОВЛЕННОСТИ (НА МАТЕРИАЛЕ ВИРТУАЛЬНОГО ПЕДАГОГИЧЕСКОГО ДИСКУРСА)
Данная работа представляет результаты описания этикетного типа речевых жанров (РЖ) с учетом межкультурной и дискурсивной специфики его реализации. На материале электронной переписки русских студентов и китайских преподавателей развивается научная идея о том, что различные дискурсивные реализации этикетного типа РЖ обнаруживают жанровые свойства двух типов: инвариантные признаки текста, которые устойчиво ассоциируются с обозначенным типом РЖ, и вариативные признаки, обусловленные дискурсивной природой данного РЖ и межкультурным характером онлайн-переписки. Цель исследования - создать модель этикетного типа РЖ, реализованного в виртуальном педагогическом дискурсе межкультурного характера. Основная задача исследования - выявление в рамках данной модели трансформации инвариантных и вариативных жанровых признаков, обусловленной дискурсивным и межкультурным пространством функционирования РЖ. Эмпирическую базу исследования составила групповая и личная интернет-переписка за один учебный год между носителями китайского (преподавателями) и русского (студенты) языка.
Ключевые слова: виртуальный педагогический дискурс, межкультурная коммуникация, студент, преподаватель, этикетный речевой жанр, китайский язык
