CC BY
21
Шаги / Steps. Т. 8. № 3. 2022 Статьи
К. В. Осипова
ORCID: 0000-0002-2285-6112 и osipova.ks.v@yandex.ru Уральский федеральный университет им. первого Президента России Б. Н. Ельцина (Россия, Екатеринбург)
рыба в рационе крестьян русского севера: этнолингвистический аспект
Аннотация. В статье на основе этнолингвистического анализа определяется роль рыбы в рационе крестьян Архангельской и Вологодской областей. Выявляются состав рыбного рациона, уникальные пищевые предпочтения отдельных групп населения, культурно-языковая символика рыбной пищи. Основным источником материала послужили картотека Словаря говоров Русского Севера, а также диалектные словари, охватывающие севернорусские территории. Рассмотрены наименования блюд (жарега, уха по балкам, тресковик, латка, молеватик и пр.), способов приготовления, хранения и употребления рыбы (ме-жонная рыба, рыба с душком; сырком, мачко, рыба мачком и пр.), а также коллективные прозвища, восходящие к ихтио-нимам. В условиях артельного промысла и необходимости продажи рыбы или сдачи ее государству на крестьянский стол редко попадала ценная рыба, что определило популярность блюд из ерша и другой мелкой рыбы. Анализ коллективных антропонимов позволяет определить основные виды употребляемой рыбы: ерш (ершееды, ершеглоты), корюшка (ряпуса, корюши-нья), треска (трескоеды) и пр. Прозвища фиксируют локальные пищевые привычки, например, употребление слабосоленой или заквашенной рыбы (сыроеды, кислая камбала), субпродуктов (кукшееды), которые сформировались под влиянием кулинарной традиции прибалтийско-финского населения этих территорий. Специфика рыбного рациона была маркером, дифференцирующим локальные группы населения, проводящим границы между «своей» и «чужой», городской и сельской пищей и пр. В антропонимах также прослеживается противопоставление крестьян-земледельцев, рацион которых составляли мучные блюда, и жителей деревень, занимавшихся рыболовным промыслом (тестоеды, опарники — хайдуки-рыболовы).
Ключевые слова: этнолингвистика, коллективные прозвища, русская диалектная лексика, блюда из рыбы, пищевые привычки, Русский Север
© К. В. ОСИПОВА
Благодарности. Авторская работа выполнена при поддержке гранта РНФ № 20-18-00223 «Этимологизация и семантическая реконструкция русской диалектной лексики».
Для цитирования: Осипова К. В. Рыба в рационе крестьян Русского Севера: этнолингвистический аспект // Шаги/Steps. Т. 8. № 3. 2022. С. 259—275. о^/10.22394/2412-9410-2022-8-3-259-275.
Статья поступила в редакцию 16 августа 2021 г. Принято к печати 6 октября 2021 г.
Shagi / Steps. Vol. 8. No. 3. 2022 Articles
K. V. Osipova
ORCID: 0000-0002-2285-6112 h osipova.ks.v@yandex.ru
Ural Federal University
named after the first President of Russia B. N. Yeltsin (Russia, Ekaterinburg)
FlSH IN THE DIET OF PEASANTS OF THE RUSSIAN
North: Ethnolinguistic aspect
Abstract. In the article, on the basis of ethnolinguistic analysis, the role of fish in the diet of the peasants of the Arkhangelsk and Vologda regions is determined: the composition of the fish diet, the unique food preferences of certain groups of the population, the cultural and linguistic symbolism of fish diet are revealed. Lexicographic files of the Ural Federal University Toponymic Expedition, as well as dialect dictionaries covering the Northern Russian territories were the main source of the material. We discuss the names of the dishes (zhare-ga, ukha po balkam, treskovik, latka, molevatik, etc.), the methods of cooking, storing and eating fish (mezhonnaia ryba, ryba s dushkom; syrkom, machko, ryba machkom, etc.), as well as nicknames that go back to ichthyonyms. Under the conditions of artel-based fishing and the need to sell the catch or hand it over to the state, valuable fish rarely appeared on peasant tables, which resulted in the popularity of dishes from ruffs and other small fish. Analysis of collective anthropo-nyms allows us to determine the main types of fish consumed: ruffs — ersheedy, ershegloty, smelt — riapusa, koriushin'ia, cod — treskoedy, etc. Nicknames record local food habits, for example, the use of lightly salted or pickled fish (syroedy, kislaia kambala), which were formed under the influence of the Finno-Ugric culinary tradition. The specificity of the fish diet was a marker that differentiated local groups of the population, drawing the boundaries between "their own" food and
© K. V. OSIPOVA
that of "others", "urban" and rural, etc. Anthroponyms also reflect the opposition between peasant farmers, whose diet consisted of farinaceous dishes, and residents of villages who were engaged in fishing (testoedy, oparniki — khaiduki-fishermen).
Keywords: ethnolinguistics, collective nicknames, Russian dialectal vocabulary, food habits, fish dishes, Russian North
Acknowledgements. The author's work was supported by the Russian Science Foundation, project no. 17-18-01373 "Slavic archaic zones in the space of Europe: Ethnolinguistic research".
To cite this article: Osipova, K. V. (2022). Fish in the diet of peasants of the Russian North: Ethnolinguistic aspect. Shagi / Steps, 5(3), 259-275. (In Russian). https://doi. org/10.22394/2412-9410-2022-8-3-259-275.
Received August 16, 2021 Accepted October 10, 2021
Многочисленные реки и озера Русского Севера издревле обеспечивали крестьян изобильной рыбной пищей. По наблюдениям этнографов, рыбы здесь ели гораздо больше, чем в других регионах России [Гудков 2006: 161]. При несомненной любви всех северных крестьян к рыбе рыбная кухня разных районов Русского Севера имела свои особенности. На приморских территориях архангельского Севера рыболовство было главным занятием жителей1, а рыба составляла основу повседневного рациона. В богатых реками и озерами внутренних районах рыба также обеспечивала существенную часть питания, заменяя дефицитное мясо. По свидетельствам этнографа Г. П. Дурасова, в Каргопольском районе Архангельской области рыба— «и по сей день один из самых любимых продуктов питания. Бытописатель середины прошлого века отмечал: "Господствующее главное блюдо на столе каргополов есть рыбник2, т. е. пирог с рыбою, даже не один, а два почти ежедневно, т. е. свежий, соленый..."» [Дурасов 1986: 51].
В Вологодской губернии рыбный промысел был развит преимущественно на западе, в Белозерье и по оз. Воже, тогда как на восточных территориях объем местной ловли рыбы не всегда удовлетворял спрос на нее [Воронина 2004: 383-384]3. По свидетельствам корреспондентов Этнографического бюро князя
1 О традициях северного рыболовства см., например: [Бернштам 1978; ТШвгеНу 2020].
2 Несомненно, что главными рыбными блюдами были пирог-рыбник и уха; их культурно-языковой символике посвящены отдельные статьи автора [Осипова 2019].
3 «В центральной части края основная водная магистраль — Сухона — давала жителям Грязовецкого, Тотемского, Великоустюжского уездов богатые уловы окуня, щуки, хариуса, язя, подъязка, головля, нельмы, ельца, стерляди. Рыбу ловили и в Кокшеньге и ее притоках, но она не удовлетворяла местный спрос. Жители центрального Вологодского у. промышляли на оз. Кубенском: в основном улов составляли лещи, язи, судак, нельма, нельмушка, щука, ерши, сороги, окуни, налимы. На востоке края сольвычегжане ловили в Вычегде окуня, леща, язя, стерлядь и др. <.> В западной озерной части края рыболовство было развито еще больше, особенно в Белозерье и по оз. Воже» [Воронина 2004: 383-384].
В. Н. Тенишева, в Вологодском уезде рыбную ловлю крестьяне считали «бездельем» [РК (5/1): 420], аналогично оценивали ее в Кадниковском уезде, ср.: «Рыбка да рябки — потеряй только деньки» [РК (5/2): 667]; пойманную рыбу крестьяне здесь старались продать, а сами ели редко [Там же: 768]. В Грязо-вецком, Никольском и Череповецком уездах бедные крестьяне ели рыбу лишь в дни тяжелой работы или по большим праздникам, а регулярно ее покупали только крестьяне побогаче [РК (5/2): 299; (5/3): 23; (7/2): 562]. На продажу рыбу привозили с Новгородской ярмарки или из Архангельска.
В статье мы обратимся к севернорусской диалектной лексике и фразеологии, а также к текстам малых фольклорных жанров, позволяющим определить роль рыбной пищи в рационе крестьян, проживавших преимущественно на территории современных Архангельской и Вологодской областей4. Среди рассматриваемых единиц — названия рыбных блюд, способов приготовления рыбы, а также связанные с рыбой присловья, коллективные прозвища и календарные наименования. Исследование продолжает ряд статей автора, посвященных пище Русского Севера (см., например: [Осипова 2019; 2021]), методически же выстраивается на принципах этнолингвистического анализа, сформулированных исследователями Уральской школы ономастики, этимологии и этнолингвистики (Е. Л. Березович, М. Э. Рут, Т. В. Леонтьевой, Ю. А. Кривощаповой, О. В. Моргуновой и др.). Материал для работы собирался в ходе полевых исследований, которые на протяжении 60 лет проводятся Топонимической экспедицией Уральского университета (ныне УрФУ) на территории Архангельской и Вологодской областей, а также черпался из опубликованных лексикографических и этнографических источников, в том числе [АОС; Воронцова 2011; СВГ; СГРС; СРНГ], «Материалы "Этнографического бюро" князя В. Н. Тенишева» [РК], «Материалы по этнографии русского населения Архангельской губернии» [Ефименко 1877-1878] и др.
Этнографические сведения говорят о том, что из речных и озерных рыб в пищу шли в основном щука, лещ, сорога, язь, окунь, налим, хариус, ерш, пескарь, карась, снеток и др. В северных приморских районах ели морскую рыбу — треску, сельдь, камбалу, навагу, сайду, палтуса, а также деликатесную красную и белую рыбу — форель, хариуса, сига и пр. (см., например: [Воронина 2004: 383-384; Ефименко 1877-1878 (1): 68, 71]. Особенности крестьянского рациона раскрывают коллективные прозвища, восходящие к названиям рыб. Так, материалы «Словаря коллективных прозвищ» Ю. Б. Воронцовой обнаруживают, что севернорусские территории значительно превосходят прочие регионы России по количеству «ихтионимических» антропонимов. Это отражает значимость рыболовного промысла на Русском Севере и, соответственно, доминирующую роль рыбы в крестьянском рационе (хотя отчасти может быть обусловлено характером полевого сбора северного материала, который осуществляли сотрудники Топонимической экспедиции УрФУ, уделяющие особое внимание ономастическим единицам, в том числе антропонимам). Достаточно полно прозвища, восходящие к названиям рыб, представлены в ста-
4 Культурно-языковые факты, собранные на указанных территориях, составляют большую часть материала, дополнительно привлекаются сведения из Республики Карелия, а также Мурманской области.
тье А. А. Макаровой и Ю. Б. Поповой (Воронцовой): согласно наблюдениям авторов, «.в "рыбных" прозвищах отражаются ландшафтные особенности (наличие моря, реки, озера), а также промысловая специализация населения. Выбираются названия тех рыб, которые наиболее распространены в водоемах того или иного региона» [Макарова, Попова 2020: 35]. Вместе с тем для народной культуры немаловажно, что рыба, по которой дается прозвище, составляет основу рациона данной локальной группы — это подчеркивают многие мотивировочные контексты.
Первое место по распространенности занимают прозвища, образованные от ихтионима ёрш: ерши, ершеглоты, ершеедки, ершееды, ёршики и пр. [Воронцова 2011: 110-112] (см. также данные в [Макарова, Попова 2020: 35]). Местом их локализации оказываются территории, в Вологодской области прилегающие к Белому озеру (Белозерский, Вашкинский, Вытегор-ский районы), ср.: «Нас называли киснемские ершееды, потому что Кис-нема больше всех ловила ершей» [Воронцова 2011: 110]; в Архангельской области — к Онежскому озеру (Онежский район), оз. Лача (Каргопольский район); «ершами» называли преимущественно жителей восточной части области — Мезенского, Приморского, Вельского, Устьянского районов. Мотивировочные контексты говорят о том, что жители озерных районов действительно любили и ели ершей, ср. ершовые брюшины 'жители с. Орлово Каргопольского района Архангельской области': «У озера, рыбу едят, дак вот так назвали» [Там же: 114], ершеглоты 'жители г. Пустозерск Мезенского уезда Архангельской губернии': «Городецъки — ершэглоты, мы одных ершэй едим» [Там же: 110]5. Можно предполагать, что в условиях артельного промысла и необходимости продажи рыбы именно ерш составлял ту часть улова, которая доставалась крестьянам, поэтому его употребление и оказывалось столь значимым.
Помимо ерша, в прозвищах отмечаются названия следующей речной и озерной рыбы: корюшки — ряпуса, рипусята, ряпчики (Карг), (андомогор-ские) корюштья (Выт) [Воронцова 2011: 167]; окуня — окуни (В-Т, Прим; Чаг) [Там же: 242], сороги — красноглазые сорожки, плотвы — плотщы (Чаг) [Там же: 257], налима — налимы (Баб) [Там же: 230], подкаменщика — курчаги (Баб) [Там же: 191], подлещика — липаки (Баб) [Там же: 201], ср. волог. липак 'рыба подлещик' [СГРС 7: 94], сига — сиги (Прим) [Воронцова 2011: 295]. Из морской рыбы выделяются треска — трескоед (мурман., Прим) [КСГРС; СРНГ (45): 52], палтус — палтус, палтасята, палтусники, палтусы, гнилой палтус6 (Вель) [Воронцова 2011: 80, 249], навага — наваги, наважки (Мез, Прим) [Там же: 228-229], кумжа — кумжахи (Мез) [Там же: 188], семга — сёмужники (Беломор) [Там же: 293]. К названиям морской рыбы восходят в основном прозвища жителей архангельского Поморья.
5 Народные толкования нередко связывают прозвища с задиристым характером жителей: «Нагорские — они как противные эти, колючие ерши» [Воронцова 2011: 112].
6 Довольно любопытна причина, по которой прозвище от наименования морской рыбы дается жителям Вельского района, расположенного вдали от морского побережья. Основой для возникновения экспрессивного наименования гнилой палтус могло стать реальный образ: морская рыба, которую привозили сюда на продажу, теряла свою свежесть.
Рыба—хлеб рыбаков
Анализ коллективных прозвищ позволяет выйти на скрытое противопоставление крестьян-земледельцев, рацион которых составляли мучные блюда, и жителей деревень, занимавшихся рыболовным промыслом. Прозвища земледельцев восходят к наименованиям заварных мучных каш, которые им приходилось есть в отсутствии рыбы, ср. тестоеды 'жители с. Лядины Карго-польского района Архангельской области': «Там у них озера, ни реки близко нет, рыбы нет, ничего нет, они там всё те... на тесте жили, тесто ставили: овсяное тесто, э-э-э, заварное делали» [Воронцова 2011: 321], опара, опарники 'жители д. Совполье Мезенского района Архангельской области': «Совпала раньше рожь ростили, рожь-то мололи и варили опару, потому что здесь речка нерыболовна» [Там же: 243]. Рыбаков, напротив, высмеивали за отсутствие муки и хлеба, ср. хайдуки 'жители д. Андозеро Онежского уезда Архангельской губернии': «Андозёра хайдуки — нет ни хлеба, ни муки (в виде насмешки, что они мало занимаются хлебопашеством и питаются только рыбою из своего озера)» [Там же: 346], ср. также «...орловцев (жителей с. Орлово Каргопольского района Архангельской области. — К. О.) называют ершами. Ряпус да ерш, всё говорили, а сами тоже тесто ведь любили» [Там же: 112].
На восточных, неземледельческих территориях Русского Севера — в Ви-ноградовском, Верхнетоемском, Котласском районах Архангельской области и Великоустюгском и Нюксенском районах Вологодской области — густую похлебку из сушеной рыбы с крупой называли кашица [КСГРС], а рыбная мука нередко служила заправкой для жидких блюд: например, на Вытегре в супы добавляли муку из сушеной печени налима [СГРС (7): 223]. По всей видимости, при дефиците хлеба именно рыбная мука заменяла крестьянам зерновую, а «каши» и заправки из рыбы по питательной ценности были сопоставимы с привычными зерновыми.
Для рыбаков рыба и хлеб стояли на одной ступени пищевой пирамиды — в озерных и приморских районах рыба по питательной ценности составляла пару хлебу или даже конкурировала с ним, ср. «Рыба еда, а хлеб всему голова» (Выт) [Митрошкина 2015: 154], арх. хлебный 'вкусный, питательный, сытный': «Наважка хлебна рыба, селёдка по мне не хлебна» (Прим) [КСГРС]. Рыбу называли «кормилицей», она ассоциировалась с сытостью и достатком: «Рыба, рыбица — наша кормилица»; «Если рыбново — значит хлебово» (Выт) [Митрошкина 2015: 150]. Сушеная рыба, подобно хлебу у земледельцев, составляла стратегический запас продуктов на зиму, ср. олон. напастница 'мелкая сушеная рыба, употреблявшаяся в пищу при недостатке другого продовольствия' [СРНГ (20): 65]. У поморов культурная синонимия хлеба и рыбы поддерживалась и тем, что обмен рыбы на хлеб составлял основу поморской торговли с внутренними регионами России (см.: [Бернштам 1978: 113]).
Локальные пищевые привычки
Пищевые традиции имеют свойство дифференцировать локальные группы населения. Вид употребляемой рыбы в сочетании с особенностями ее приготовления также служил критерием для проведения границ между «сво-
ими» и «чужими». Присутствие в рационе разных видов рыбы различало жителей соседних деревень или частей одной деревни. Прозвища-антонимы могли строиться на противопоставлении ценной и сорной рыбы (сиг — карась, навага — бычок): например, часть односельчан носила прозвище караси, другая — сиги — «Жители прозвали друг друга сигами и карасями. Одна половина деревни промышляла ловлей одного вида рыбы, другая — другого. Когда ни приди, на столе всегда рыба — или сиг, или карась» (Прим) [Воронцова 2011: 295]. На Мезени сравнивались носители прозвищ корехи, наваги и ревчи, которые ели корюшку, навагу и бычков (ревчу): «Койденские девушки противопоставляются долгощельским. Навага и корюшка считались в Поморье хорошими рыбами, а ревчу давали в пищу только крупному рогатому скоту» [Там же: 165] — действительно, большинство крестьян брезговали есть бычков и другую рыбу, имеющую непривычный, уродливый внешний вид, ср. ревчаеды, ревяш 'жители д. Патракеевка Приморского района Архангельской области': «Есть рыба ревча, на вид она очень страшная, вся в бугорках. Жители деревни ее ловят и едят» (Прим) [Там же: 277-278].
Отношение к разным видам рыбы существенно варьировалось в зависимости от территории. Например, узколокально ограничены запреты на употребление налима: в Тотемском районе Вологодской области им брезговали, полагая, что «налимы покойников сосут, утопленников» [КСГРС], на Выте-гре налима считали нечистым только весной и летом, а зимой и осенью ели [Митрошкина 2015: 150], тогда как жителей нескольких деревень Бабаевского района за любовь к мясу налима даже называли налимы [Воронцова 2011: 230]. Здесь ловля и употребление налимов были вписаны в народный календарь и имели социокультурное значение: «.потому что страшно много в реке водилось. По осени (10 октября) — Изосимы. На этот праздник (в ночь перед ним) вся деревня на реке. В ночь перед праздником жители деревни шли на реку и ловили рыбу. Чаще — налимов. На следующий день стряпали рыбный пирог, который должен быть на праздничном столе, и в каждой семье налима едят» [Там же]. Жителей д. Шалы Пудожского района Карелии называли как налимы, так и кукшееды [Там же: 185-186, 230]: внутренняя форма прозвища объясняется через волог. кукша 'внутренности животного' [СГРС (6): 241-242], однако фактически указывает на ту же пищевую привычку, что и прозвище налимы, поскольку именно внутренности (печень) налима особенно часто шли в пищу (ср.: «В налиму так кукша ещё есть» (Вож) [Там же]).
В Грязовецком уезде не ели ершей, веря, что на них ездит водяной [РК (5/2): 74]. Разным было отношение к щуке: во многих районах ее признавали одной из лучших рыб7, однако на Вытегре «употребляли с осторожностью — опасались "худого"», поскольку соседи-вепсы использовали щуку в ритуалах8 [Митрошкина 2015: 152]. Оценивая съедобность рыбы, обращали внимание на строение костей ее черепа: вытегорцы не клали в уху голову щуки, так как «кости в голове этой рыбы сложены в виде четырех крестов: "Как на кладбище крестов наложено в голову"» [Там же]. В Пинежском уезде, напротив,
7 «Особенно любят старожилы соленую щуку, её жарят, отваривают, запекают в пирогах» (Вож) [Кабанова 2014: 17].
8 О символике щуки в мифологии и обрядовых практиках финно-угорских народов см.: [Грысак 1992; Петрухин 2005: 184].
не употребляли рыбу без чешуи и крестообразной кости на лбу [Ефименко 1877-1878 (2): 72] — исключение делалось лишь для налима.
Крестьяне с брезгливостью относились к заквашенной рыбе, традиция приготовления которой представляется узколокальной и, очевидно, заимствованной (об этом см. ниже)9. Употребление сырой рыбы или мяса отличало «чужих» и нередко приписывалось инородцам. Кроме того, отмечая привычку жителей д. Заозерье Мезенского района Архангельской области есть заквашенную рыбу, крестьяне соседних деревень — дд. Лампожня, Заакакурье, Дорогорское — звали заозерцев кислая камбала (кислые камбалы): «Они всё по камбалы ходили, камбалы сквасят, закислят и едят» (д. Лампожня Мезенского района) [АКТЭ]10. Употребление «сырой», слегка посоленной рыбы отражено в прозвище жителей Каргополья и полуострова Канин Нос Архангельской области, которых называли сыроеды: «Жители очень любят есть сырую рыбу и сырое мясо. И сейчас любят они рыбку сырком есть и приговаривают: "Рыбка сыра и вкусна, да в ней сила наша, в жилах кровинушка наша текёт"» [Воронцова 2011: 313]. В связи с оппозицией «свой — чужой» видится неслучайным, что слово сыроеды подается в одном ряду с прозвищем чудь белоглазая: «Каргопольцы—чудь белоглазая, сыроеды» [СКП: 375].
Способы приготовления и традиции употребления рыбы
Рыбу на Русском Севере чаще варили, парили в печи, запекали в пирогах, солили и коптили, ср. арх. «И сыра, и варёна, и дымела, и солёна — всяка рыбка была» (Мез) [СГРС (3): 294]. По свидетельствам историков и этнографов, кухня финно-угров, которая существенно повлияла на рацион русских крестьян, не знала такого технологического приема, как жарение [Похлебкин 1982: 4; Мокшин и др. 2000: 109]. Жареной севернорусские крестьяне называли рыбу, не приготовленную на масле, а паренную в воде или молоке (Выт) [Митрошкина 2015: 151]. В Каргопольском уезде название рыбного блюда совпадало с наименованием посуды для запекания, ср. латка 'широкая и низкая глиняная посуда', 'кушанье из рыбы, приготовленное в такой посудине' [Светлов 1892: 162]. Жарение рыбы в масле встречалось в южных районах Вологодской области, где продолжало собственно русские традиции, а также являлось результатом влияния современной кулинарной культуры.
Нередко хорошую, крупную рыбу крестьяне продавали, в том числе церковному причту и зажиточным крестьянам, оставляя себе лишь мелкую рыбу второго сорта (см., например: [РК (5/3): 601]). Возможно, этот исторический факт объясняет широкое распространение в севернорусском рационе блюд из мелкой рыбы, например пирогов и похлебок, ср. арх., волог. мёевник, мейник, мелевник 'пирог с мелкой рыбой': «Мееву вычистят, кринку в печь поставят или меевники пекут» (В-Т; В-Важ, Тот) [СГРС (7): 264, 273; КСГРС],
9 Очевидно, организм русских крестьян был непривычен к подобной пище, о чем свидетельствует название вызванного ей недуга — рыбнуха 'расстройство желудка от употребления в пищу сырой недоваренной рыбы' (Кемский уезд) [СРНГ (35): 298].
10 Искренне благодарим рецензента за наблюдение о том, что в настоящее время на Мезени традиция употребления рыбы «сырком» оценивается как часть крестьянской культуры, противопоставленной городской: «Хоть научитесь, как рыбу сырком йисти» (Леш).
волог. малявник, молеватик, мултичник, мулявник 'пирог с мелкой рыбой' (Ник, Тот) [СВГ (5): 10; СГРС (7): 310]: «С рыбой-то пироги — молеватики, из молей» (Сок) [КСГРС]; и мн. др. Длительное парение в печи служило основным способом приготовления костистой рыбы, ср. присловье «Парёной ершок — брюху потешок» (Выт) [Митрошкина 2015: 152].
Часть пойманной рыбы крестьяне заготавливали впрок — солили, заквашивали и сушили. Любую сушеную рыбу (обычно мелкую) в архангельских и вологодских говорах называли сушьё, сушь, сущик, сущь [КСГРС; СРНГ (43): 46-47]: «Сушеную рыбу у нас зовут сушьё, навага, корех, камбала, окуней тоже сушат; сушили сушьё — камбалушки в основном» (Он); «Зимой сушьё да грибы едим» (Холм) [КСГРС]. Сушеную рыбу ели сами, варили из нее густую похлебку, иногда продавали: «Из суща сваришь уху — это сушовая уха»; «Сущик из рыбы делали, его зимой так ели или варили» (У-Куб); «Сущик он невыгодный сдавать государству, мало весу» (Вож); «Высушили рыбу, а потом сущик продавали» (Вашк) [КСГРС].
В Онежском, Приморском, Северо-Двинском районах Архангельской области и на примыкающих к ним территориях, а также в Вытегорском районе Архангельской области был распространен «печорский засол»11, при котором рыбу заквашивали с небольшим количеством соли, в результате чего она приобретала «настоящий рыбный дух» [Митрошкина 2015: 152]. Приготовленную таким образом рыбу называли кислая рыба: «...обычно присоленные с осени селедка и камбалы к весне все же подкисают, их перемывают и жарят в печи, иногда с толчёной картошкой» (помор.) [Кушков 2011: 25], рыба с душком: «Для мочко селёдочку или другую рыбу чуть посолят и поставят в бочку, она закиснет, потом её жарят с картошечкой и хлебцем, она попахивает так, и называют "рыба с душком"» (Прим) [СГРС (7): 349], межонная рыба: «Межонную рыбу варили, с запашком значит, и макали мочком» (Он) [Там же: 268]. Последнее выражение связано с обозначением жаркого летнего периода, когда рыба быстро закисала, ср. арх., волог. межень 'середина лета; жаркая сухая солнечная погода': «Межень, рыба киснет» (Он) [Там же: 266]. Этот способ заготовки рыбы русские заимствовали из финской кухни: соленая рыба с душком kevatkala («весенняя рыба») была распространена как у кале-вальских карел [Никольская 2010: 11] и вепсов [Митрошкина 2015: 152], так и в кухне коми [Мокшин и др. 2000: 109]. Обратим внимание на сходство внутренней формы русского и карельского названий (межонная рыба — kevatkala «весенняя рыба») и возможность калькирования русскими карельского наименования.
Рыба заменяла мясо во время поста и составляла основу постной праздничной трапезы (ср. «Ешь в пост рыбу, но не ешь рыбака», т. е. соблюдай нравственные, духовные заповеди [Ефименко 1877-1878 (2): 250]), поэтому рыбой активно торговали перед началом постов. Например, в Череповецком уезде снетка и селедку покупали в Рыбью пятницу накануне Масленой не-
11 «Особый способ приготовления рыбы наблюдался на средней Печоре, поэтому и получил название "печорский засол". Суть его была в том, что рыбу слабо засаливали, складывали в бочки и оставляли в теплом месте, обычно в бане. Она заквашивалась, приобретала сильный резкий запах. Заквашенную рыбу ели ложками» [Мокшин и др. 2000: 109].
дели [РК (7/2): 513]12. Блюда из вареной, запеченной или жареной рыбы считались лакомством: на Вологодчине в качестве почетного угощения в постные дни подавались жареный язь, пшеничный пирог из свежей рыбы, уха из налима или трески, жаркое из сайды с рыжиками; в мясоед — сельди, жаренные со сливочным маслом [РК (5/1): 2015, (5/3): 111, 322, 613]; на свадебный стол выставляли «щи постные с сайдой или сущем», вареную мелкую рыбу и в заключение — пироги с рыбой (Кадниковский уезд) [РК (5/2): 637].
Рыбные блюда становились частью предметного кода многих семейных обрядов. Для праздничных рыбных блюд существовало собирательное обо-значениерыбны: «Отец жениха везет в невестин дом кошевое: водку, пироги, рыбны, ватруги и т. п. — угощать невестину породу» (олон.) [СРНГ (35): 298]. В вологодском свадебном причитании рыба ассоциировалась с лакомой домашней пищей, с которой прощается невеста, ср.: «.Я у тятеньки, у мамоньки одна дочи была, / Я без пива и вина на мал цясоцик не была, / Я без рыбы ись не сяду / И без калацика не ем.» (Никольский уезд) [РК (5/3): 218]. Из сушеной рыбы (сушьё) готовили ритуальное поминальное блюдо (Он) [КСГРС].
Существовала своя специфика в приготовлении и употреблении разных видов рыбы. Рассмотрим некоторые из них.
Треска. Основной рыбой в приморских районах Архангельской области была треска. За промысловую ловлю трески и любовь к рыбной пище жителей Архангельской и соседней Мурманской области называли трескоеды, ср. архангельский трескоёд 'шутливое прозвище любителя трески' (мурман.) [СРНГ (45): 52], трескоёд арх. 'тот, кто ест много рыбы, для кого рыба — основной продукт питания': «Мы ить всю жись трескоеды, всё рыбу едим» (Прим) [КСГРС], 'шутливое прозвище поморского жителя, который занимается промыслом трески': «Лопаришки нас все трескоедами ругают» (мурман.); «Мурманщик — кто треску ловит, трескоеды да тресколовы. Сумлян мещане звали, а Колежму трескоеды» (Беломор), тресколов 'то же' (Беломор) [СРНГ (45): 52]. Треска являлась одним из главных архангельских товаров, ср. «Архангельск богат треской да доской» (Он) [КСГРС]. Любители трески жили и в более удаленных от моря районах, например на Пинеге, ср. арх. тресковница 'любительница поесть трески': «Мы тресковницы, все бы треску едали» (Пин) [СРНГ (45): 52]. Употребление трески и, возможно, связанное с ним пищевое изобилие у жителей внутренних территорий ассоциировались с жадностью, ср. арх. трескоедка 'жадная женщина' (Вель) [Там же: 52].
Для северных крестьян треска составляла пищевую основу рациона, ср. «Трещёчки (с молочком) не поешь, так и не поработаешь» (арх., мурман.) [СРНГ (45): 92, 94]. Треску ели в самых разных видах: например, с ней варили похлебку или густой крупяной суп — кашицу (Никольский, Вологодский уезды) [РК (5/1): 200, (5/3): 112], запекали в пирогах (волог. тресковик, тресковник [СРНГ (45): 52], арх. трещечьи пироги 'пирог(и) с начинкой из трески' [СРНГ (45): 92]; «Пироги с палтусом да с трещиной понаставлены» (помор.) [Там же]), ели залитую крутым кипятком (волог. зашпаренная рыба
12 Как взаимозаменяемые постные продукты воспринимались рыба и грибы: в пост вместо рыбы в щи нередко добавляли грибы (Череповецкий уезд) [РК (7/2): 562], а вместо ухи подавали свежие вареные грибы (Вологодский, Сольвычегодский уезды) [РК (5/1): 303, (5/3): 612] (подробнее о паре грибы — рыба см.: [Осипова 2021: 42-43]).
(Вож) [Кабанова 2014: 17]). Чтобы заготовить треску впрок, ее солили в больших бочках13 и сушили, включая рыбьи головы, ср. арх. кокора 'сушеная рыба, рыбья голова': «Рыбны кокоры ели: на морях наловят трески, головы отрубят, высушат — вот и кокоры» (В-Т) [СГРС (5): 226]. Показателем типичности этих блюд для крестьянина-помора можно считать появление образа сушеной трески в фольклоре, например в детских играх, ср. игру из-за сухой трески, где сухой треской называли метлу, веник или другую вещь, которую водящий подбрасывал ногой [Ефименко 1877: 153].
С е л ь дь. Одной из самых лакомых рыб считалась сельдь — как в приморских, так и во внутренних районах, куда ее привозили на продажу из Архангельска. О промысловом значении сельди свидетельствуют многочисленные наименования, привязывающие ее лов к дате народного календаря и оценивающие пищевую ценность рыбы, выловленной в разные периоды14, ср. арх. залёдка 'сельдь, добываемая после ледохода': «Залёдка крупна, а загревка — мелочёвка» (Прим) [СГРС (4): 112], арх. егорьевская селёдка 'сорт мелкой сельди, ежегодно появляющейся в Северной Двине начиная со дня св. Георгия (23 апреля / 6 мая)' (Котл) [СГРС (3): 302], арх. загрёвка 'сельдь, которую ловят в середине лета': «Загревка жирна, вкусна» (Прим), арх. иванская загрёвка 'сельдь, которую ловят в канун праздника Ивана Купалы': «Иванская загревка об Ивандень пойдёт» (Прим) [СГРС (4): 53], арх. иванская сельдь 'сельдь, которая ловится в конце июня — начале июля': «Иванска сельдь сама скус-на» (Мез) [Там же: 296], арх. ильтка 'сельдь, которую ловят в августе (после дня пророка Илии, 20 июля / 2 августа)': «Ильинка — сама жирна сельдь» (Прим) [Там же: 329], севернорус. веденьевская сельдь 'беломорская сельдь, вылавливаемая около дня Введения во храм Пресвятой Богородицы (21 ноября / 4 декабря)' [Атрошенко 2013: 223], арх. варваренская сельдь 'сельдь, вылавливаемая около дня св. Варвары (4/17 декабря)' [Там же]. Самой жирной считалась ильинская сельдь, выловленная в августе, а самой вкусной — иванская сельдь, которую ловили в конце июня. Сейчас выловленная в Белом море сельдь-беломорка ценится крестьянами выше, чем покупная китайская селёдка: «Наша беломорка вкуснее, чем китайская селёдка, а продают всё китайскую» (Он) [КСГРС].
Сельдь ели свежесоленую (арх. сырком (Мез; Он) [КСГРС]: «Селёдку солят, через десять дней сырком едят» (Мез) [КСГРС]) или заквашенную, нередко дополнительно отваренную или распаренную в печи, макая в рассол хлеб-мочок: «Раньше ведь вилок не было — вот и возьмут кусочек хлеба и им еду-то
13 Ср. арх. тресковка 'большая бочка для соленой трески' [СРНГ (45): 52].
14 Лов далеко не всякой рыбы имел столь ярко выраженную календарную приуроченность. Здесь можно вспомнить ловлю щуки (ср. арх. егорьевская щучка 'щука, появляющаяся около дня св. Георгия (23 апреля / 6 мая)' [Атрошенко 2013: 223]), семги (арх. богословка 'семга, вылавливаемая перед днем Иоанна Богослова (26 сентября / 9 октября)' [Там же: 224]), наваги: помор. «Если Егорий с водой, Микола с травой, то и Зимний Никола будет с навагой и сельдью» [Там же: 237], сига в день усекновения главы Иоанна Предтечи (29 августа / 11 сентября), ср. «В Иване Постном сиг гостем» (Он) [КСГРС], а также лов налимов в Изосимы (день преподобного Савватия Соловецкого (27 сентября / 10 октября), который в народной традиции стал называться Изосимы, очевидно, под влиянием Дня перенесения мощей преподобных Зосимы и Савватия Соловецких, 8/21 августа), о чем было сказано выше.
и поддевают, это как раз мочок и есть» (Он) [СГРС (7): 349]. Такой способ употребления архангельские поморы называли мачко, мачок, мочко, мочок 'слабосоленая рыба (чаще сельдь), слегка подкисшая в рассоле; кушанье из такой рыбы': «Мочок делали, это когда рыбу слишком разваришь да подсолишь, потом едят и мачут хлебом» (Он) [Там же: 349]; «Насолят, сделается кисло, кислы сельди и мойва — это мачко» (Прим) [Там же: 257]; маком (мачком) есть 'есть что-л., макая кусочком хлеба': «Я рыбу маком люблю есть» (Прим; Леш) [Там же: 222, 257], а глагол мачить на приморских территориях получил достаточно узкое значение 'есть что-л., макая куском в соус, масло': «У нас рыбу мачут» (Прим) [Там же: 257]. На граничащей с Приморьем Пинеге записано шутливое приглашение к началу трапезы «Мачи, кума, здесь сельдь была» [Там же]. Способ употребления блюда мачком поморы считали основным для своей кухни, ср.: «Мачко у нас главная пища, в завтрак, ужин, обед — всё мачко; названье оттого, что мачем хлеб да едим» (Прим) [Там же], тогда как в Вологодской губернии он практически не встречался. Здесь архангельскую селедку жарили или ели соленой, с квасом и зеленым луком (Сольвыче-годский уезд) [РК (5/3): 498].
Рыба ценных пород (хариус, нельма, форель, семга, кумжа, сиг и др.) ловилась в северных районах Архангельской области — Онежском, Пи-нежском и Мезенском, а также на западе Вологодской области — в бассейне р. Сев. Двина, р. Онега, оз. Онежское оз. Кубенское (по данным: [Неделков и др. 2006]). Рыбу семейства лососевых или сиговых здесь называли царская рыба 'форель, нельма, семга': «Кумжа рыба, совсем без костей почти, называли царска рыба» (Прим; Он, Пин; Вологод, Выт, У-Куб) [КСГРС; КАОС], что отражало не только исключительные вкусовые качества такой рыбы, но и, возможно, вполне реальный факт того, что в XIX — начале XX в. ее отправляли на продажу на столичные рынки. В Вологодской области даже существовал запрет на ловлю лососевых рыб для личного потребления: «Царская рыба (хариус. — К. О.) на переборах, ёй запрешшали ловить» (Ник); «Царскую рыбу не давали ловить местным, а царям все было доступно» (Вологод) [КСГРС], поэтому здесь рыба ценных пород появлялись на столе нечасто.
Субпродукты. Внутренности рыб (печень, молоки, икру и пр.) также употребляли в пищу: их запекали, ели с кашей, картошкой, использовали в качестве начинки в пирогах, ср. арх. ледюжный рыбник 'пирог с рыбьими потрохами': «Ледюгу из рыбы отнимаешь, ледюжный рыбник стряпают, у щуки да у язя ледюги много» (Плес) [СГРС (7): 53], арх. жарега 'запеченная с молоком щучья икра' (Плес) [АОС (13): 213]. Большим лакомством считались сваренные в молоке молоки и икра [Дурасов 1986: 87]. Употребляли даже рыбью чешую сороги или язя, из которой в голодное время варили холодец; на Онеге холодец из чешуи язя ели постоянно [Там же].
Лакомой частью субпродуктов признавалась печень, особенно печень налима, ср. волог. лядога: «У налима печень — самое вкусное место, кто лядогой, кто максой зовёт» (Кир; Вож) [СГРС (7): 203], волог. макса 'печень налима': «Макса мягкая, маслянистая, у налима особенно вкусна» (Вель; В-Важ, Выт, Кир, Кон) [Там же: 223, 256], волог. сенёк, сёник 'часть внутренностей рыбы (печень, молоки и пр.)': «Сенёк у налима вкусный, а черёва выбрасывают» (К-Г; Бабуш) [КСГРС]. С печенью налима или наваги пекли пироги (арх.
максенник, макосник, максовник: «Максенники пекли — максу в тесто заделают» (В-Т; Он) [СГРС (7): 222, 223, 224]), делали «паштет» (волог. максанша. «Максанину с блинами ели» (Выт) [Там же: 224]). Преимущественно в Архангельской области варили уху из печени трески — уху по балкам: «Уха по балкам — из самой лучшой трески. Уху по балкам варишь — рыбу выволочишь, очередишь, в уху-то и спустишь, свеженька-то», ср. балка 'тресковая печень' (Прим) [АОС (1): 103-103], «Эту балку трески вытащишь, двадцать минут проваришь, и уха замечательная получается»; «Балка очень скусна, ей нарочно отбирали» (Прим) [СГРС (1): 53]. Прибалтийско-финское происхождение большинства наименований печени отражает и заимствование соответствующей практики ее приготовления.
* * *
На территории Русского Севера земледельческая культура крестьян пересекалась с культурой рыболовов и охотников. Лексика и ономастика, связанная с рыбой и ее употреблением, довольно объемны в количественном отношении и представлены различными тематическими группами: наименования рыбы, выловленной в определенные календарные периоды; наименования посуды для приготовления рыбы; наименования блюд из рыбы и способов ее приготовления; коллективные прозвища, обыгрывающие пищевые привычки, связанные с рыбой, и пр. Рыбу употребляли в свежесваренном или запеченном виде и заготавливали впрок, в пищу шло не только мясо, но и субпродукты. В севернорусских говорах отсутствуют наименования жаренной на масле рыбы, что говорит о влиянии прибалтийско-финской кухни, не знавшей такого способа приготовления пищи. Лов рыбы вписывался в крестьянский календарь, во многих приморских и озерных районах рыба входила в основное повседневное, постное и праздничное «меню» и ее пищевая ценность сравнивалась с хлебом (оппозиция рыбная пища—мучная пища противопоставляла рыболовов и земледельцев, ср. прозвища тестоеды, опарники — хайдуки). Специфика рыбного рациона была маркером, дифференцирующим локальные группы населения (ср. ершеглоты, кукшееды, трескоеды, кислая камбала, сыроеды и пр.), проводящим границы между «своей» и «чужой», городской и сельской пищей и пр.
Источники
АКТЭ — Антропонимическая картотека Топонимической экспедиции (кафедра русского языка, общего языкознания и речевой коммуникации, Уральский федеральный университет им. первого Президента России Б. Н. Ельцина, Екатеринбург).
Ефименко 1877-1878 — Ефименко П. С. Материалы по этнографии русского населения Архангельской губернии. Ч. 1: Описание внешнего и внутреннего быта. Ч. 2: Народная словесность. М.: Тип. Ф. Б. Миллера, 1878-1878.
КАОС — Картотека Архангельского областного словаря (кафедра русского языка, филологический факультет, МГУ им. М. В. Ломоносова).
КСГРС — Картотека «Словаря говоров Русского Севера» (кафедра русского языка, общего языкознания и речевой коммуникации, Уральский федеральный университет им. первого Президента России Б. Н. Ельцина, Екатеринбург).
Неделков и др. 2006 — Рыбы / Авт. кол.: В. А. Неделков (отв. ред.) и др. Вологда: Инженерный центр «АртЭко», 2006.
РК—Русские крестьяне. Жизнь. Быт. Нравы: Материалы «Этнографического бюро» князя В. Н. Тенишева. Т. 5: Вологодская губерния. Ч. 1: Вельский и Вологодский уезды. СПб.: ООО «Деловая типография», 2007. Ч. 2: Грязовецкий и Кадниковский уезды. СПб.: ООО «Деловая типография», 2007. Ч. 3: Никольский и Сольвычегодский уезды. СПб.: ООО «Деловая типография», 2007. Т. 7: Новгородская губерния. Ч. 2: Череповецкий уезд. СПб.: ООО «Навигатор», 2009.
Словари
АОС — Архангельский областной словарь / Под ред. О. Г. Гецовой. М.: Изд-во Моск. унта, 1980-. Вып. 1-.
СВГ — Словарь вологодских говоров / Под ред. Т. Г. Паникаровской: В 12 вып. Вологда: ВГПУ; Русь, 1983-2007.
СГРС — Словарь говоров Русского Севера / Под ред. А. К. Матвеева. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2001-. Т. 1-.
СРНГ — Словарь русских народных говоров / Под ред. Ф. П. Филина (вып. 1-22),
Ф. П. Сороколетова (вып. 23-42), С. А. Мызникова (вып. 43-50-). М.; Л. /СПб.: Наука, 1965-. Вып. 1-.
Сокращения
арх. — архангельское. волог. — вологодское. мурман. — мурманское. олон. — олонецкое. помор. — поморское. севернорус. — севернорусское. Баб — Бабаевский район Вологодской области. Бабуш—Бабушкинский район Вологодской области. Беломор — Беломорский район Республики Карелия. Вашк—Вашкинский район Вологодской области. В-Важ — Верховажский район Вологодской области. Вель — Вельский район Архангельской области. Вож — Вожегодский район Вологодской области. Вологод — Вологодский район Вологодской области. В-Т — Верхнетоемский район Архангельской области. Выт — Вытегорский район Вологодской области. Карг — Каргопольский район Архангельской области. Кир—Кирилловский район Вологодской области. Котл — Котласский район Архангельской области. Леш — Лешуконский район Архангельской области. Мез—Мезенский район Архангельской области. Ник — Никольский район Вологодской области. Он — Онежский район Архангельской области. Пин — Пинежский район Архангельской области. Плес — Плесецкий район Архангельской области. Прим—Приморский район Архангельской области.
С-Двин — Северодвинск.
Сок — Сокольский район Вологодской области.
Тот — Тотемский район Вологодской области.
У-Куб — Усть-Кубинский район Вологодской области.
Холм—Холмогорский район Архангельской области.
Чаг — Чагодощенский район Вологодской области.
Литература
Атрошенко 2013 — Атрошенко О. В. Русская народная хрононимия: системно-функциональный и лексикографический аспекты: Дис. ... канд. филол. наук / Урал. федер. ун-т им первого Президента России Б. Н. Ельцина. Екатеринбург, 2013.
Бернштам 1978 — Бернштам Т. А. Поморы: Формирование группы и система хозяйства / Под ред. К. В. Чистова. Л.: Наука; Ленингр. отд-ние, 1978.
Воронина 2004 — Воронина Т. А. Пища и утварь // Русский Север: этническая история и народная культура ХП-ХХ века / Отв. ред. И. В. Власова. М.: Наука, 2004. С. 367-424.
Воронцова 2011 — ВоронцоваЮ. Б. Словарь коллективных прозвищ. М.: АСТ-ПРЕСС КНИГА, 2011.
Грысак 1992 — Грысак Н. Е. Щука в верованиях, обрядах и фольклоре // Из культурного наследия народов Восточной Европы / Отв. ред. Т. В. Станюкович. СПб.: Наука; С.-Петерб. отд-е, 1992. (Сб. МАЭ; Т. 45). С. 56-61.
Гудков 2006 — Гудков А. Г. Рацион крестьян Русского Севера в конце XVIII — первой половине XIX века // Европейский Север России: традиция и модернизационные процессы: Материалы науч. конф., 2-3 марта 2006 г. / Гл. ред. М. А. Безнин. Вологда; Молочное: ИЦ ВГМХА, 2006. С. 159-170.
Дурасов 1986 — Дурасов Г. П. Народная пища Каргополья (по материалам XIX-XX вв.) // Советская этнография. 1986. № 6. С. 78-93.
Кабанова 2014 — Кабанова М. Г. Вожегодская традиционная пища / Центр традиц. народной культуры [пос. Вожега Вологодской обл.]. Вожега: [б. и.], 2014.
Кушков 2011 — Кушков Н. Д. Поморский говор: пословицы, поговорки, присказки, лексика. Варзуга: Опимах, 2011.
Макарова, Попова 2020 — Макарова А. А., Попова Ю. Б. Зооморфная модель в коллективных прозвищах жителей Русского Севера // Вопросы ономастики. Т. 17. № 1. 2020. С. 30-46. https://doi.Org/10.15826/vopr_onom.2020.17.1.002.
Митрошкина 2015 — Митрошкина Н. А. Вытегорская кухня: (по материалам экспедиционных исследований 1978-2010 гг.) // Вытегра: Краевед. альманах. Вып. 5. Вологда: Русь, 2015. С. 149-174.
Мокшин и др. 2000 — Коми-зыряне. Коми-пермяки // Народы Поволжья и Приуралья: Коми-зыряне. Коми-пермяки. Марийцы. Мордва. Удмурты / Отв. ред. Н. Ф. Мокшин и др. М.: Наука, 2000. С. 18-188.
Никольская 2010 — Никольская Р. Ф. Карельская и финская кухня. Петрозаводск: Карелия, 2010.
Осипова 2019 — Осипова К. В. Наименования похлебки из рыбы на Русском Севере: этнолингвистический аспект // Вестник Северного (Арктического) федерального университета. Сер. Гуманитарные и социальные науки. 2019. № 2. С. 48-57.
Осипова 2021 — Осипова К. В. «Лесная Паша передала»: к этнолингвистической интерпретации севернорусских названий блюд из грибов и ягод // Антропологический форум. № 49. 2021. С. 30-59. https://doi.org//10.31250/1815-8870-2021-17-49-30-59.
Петрухин 2005 — Петрухин В. Я. Мифы финно-угров. М.: Астрель; АСТ; Транзиткнига, 2005.
Похлебкин 1982 — Похлебкин В. В. Предисловие к русскому изданию // Уусивир-та Х. Финская национальная кухня. М.: Легкая и пищевая пром-ть, 1982. С. 3-10.
Светлов 1892 — Светлов Я. О говоре жителей Каргопольского края (Олонецкой губернии) // Живая старина. Год 2. 1892. Вып. 3. С. 156-164.
Tutorskiy 2020 — Tutorskiy A. V "The knife or the haft": Realizing equality of outcomes in hunting practices (preliminary field report) // Первобытная археология: Журнал междисциплинарных исследований. 2020. № 1. C. 92-101.
References
Atroshenko, O. V. (2013). Russkaia narodnaia khrononimiia: sistemno-funktsional'nyi i lek-sikograficheskii aspekty [Russian folk chrononymy: System-functional and lexicographic aspects] (Cand. Sci. Thesis, Ural Federal University named after the first President of Russia B. N. Yeltsin). (In Russian).
Bernshtam, T. A. (1978). Pomory: Formirovanie gruppy i sistema khoziaistva [Pomors: Group formation and economic system]. Nauka; Leningradskoe otdelenie. (In Russian).
Durasov, G. P. (1986). Narodnaia pishcha Kargopol'ia (po materialam XIX-XX vv.) [Folk food of the Kargopol Region (Based on materials from the 19tll-20tl1 centuries)]. Sovetskaia etno-grafiia, 1986(6), 78-93. (In Russian).
Grysak, N. E. (1992). Shchuka v verovaniiakh, obriadakh i fol'klore [Pike in beliefs, rituals and folklore]. In T. V. Staniukovich (Ed.). Iz kul'turnogo naslediia narodov Vostochnoi Evropy (pp. 56-61). Nauka; S.-Peterburgskoe otdelenie. (In Russian).
Gudkov, A. G. (2006). Ratsion krest'ian Russkogo Severa v kontse XVIII — pervoi polovine XIX veka [The diet of the Russian North peasant at the end of the 18th — first half of the 19th century]. In M. A. Beznin (Ed.). Evropeiskii Sever Rossii: traditsiia i modernizatsionnye protsessy: Materialy nauchnoi konferentsii, 2-3 marta 2006 g. (Vol. 1, pp. 159-170). (In Russian).
Kabanova, M. G. (2014). Vozhegodskaia traditsionnaia pishcha [Vozhegda traditional food] [n. p.]. (In Russian).
Komi-zyriane. Komi-permiaki [Komi Zyryans. Komi-Perm] (2000). In N. F. Mokshin (Ed.). Na-rody Povolzh'ia i Priural'ia: Komi-zyriane. Komi-permiaki. Mariitsy. Mordva. Udmurty (pp. 18-188). Nauka. (In Russian).
Kushkov, N. D. (2011). Pomorskii govor: poslovitsy, pogovorki, priskazki, leksika [Pomor dialect: Proverbs, sayings, vocabulary]. Opimakh. (In Russian).
Makarova, A. A., & Popova, Iu. B. (2020). Zoomorfnaia model' v kollektivnykh prozvishchakh zhitelei Russkogo Severa [Zoomorphic model in collective nicknames of the inhabitants of the Russian North]. Voprosy onomastiki, 17(1), 30-46. https://doi.org/10.15826/vopr_ onom.2020.17.1.002. (In Russian).
Mitroshkina, N. A. (2015). Vytegorskaia kukhnia: (po materialam ekspeditsionnykh issledovanii 1978-2010 gg.) [Vytegra cuisine: (Based on materials from expeditionary research, 19782010)]. In E. A. Skupinova (Ed.). Vytegra: kraevedcheskii al'manakh (Vol. 5, pp. 149-174). Rus'. (In Russian).
Nikol'skaia, R. F. (2010). Karel 'skaia i finskaia kukhnia [Karelian and Finnish cuisine]. Kareliia. (In Russian).
Osipova, K. V. (2019). Naimenovaniia pokhlebki iz ryby na Russkom Severe: etnolingvis-ticheskii aspect [Names of fish soup in the Russian North: Ethnolinguistic aspect]. Vestnik Severnogo (Arkticheskogo) federal'nogo universiteta, Ser. Gumanitarnye i sotsial'nye nauki, 2019(2), 48-57. (In Russian).
Osipova, K. V. (2021). "Lesnaia Pasha peredala": k etnolingvisticheskoi interpretatsii severnor-usskikh nazvanii bliud iz gribov i iagod ["From the Forest Pasha": On the ethnolinguistic interpretation of North Russian names of mushroom and berry dishes]. Antropologicheskii forum, 49, 30-59. https://doi.org/710.31250/1815-8870-2021-17-49-30-59. (In Russian).
Petrukhin, V. Ia. (2005). Mifyfinno-ugrov [Finno-Ugric myths]. Astrel'; AST; Tranzitkniga. (In Russian).
Pokhlebkin, V. V. (1982). Predislovie k russkomu izdaniiu [Preface to the Russian edition]. In H. Uusivirta. Finskaia natsional'naia kukhnia (pp. 3-10). Legkaia i pishchevaia pro-myshlennost'. (In Russian).
Svetlov, Ia. (1892). O govore zhitelei Kargopol'skogo kraia (Olonetskoi gubernii) [About the dialect of inhabitants of the Kargopol Region (Olonets Province)]. Zhivaia starina, 1892(3), 156-164. (In Russian).
Tutorskiy, A. V. (2000). "The knife or the haft": Realizing equality of outcomes in hunting practices (Preliminary field report). Pervobytnaia arkheologiia: Zhurnal mezhdistsiplinarnykh issledovanii, 2000(1), 92-101.
Voronina, T. A. (2004). Pishcha i utvar' [Food and utensils]. In I. V. Vlasova (Ed.). Russkii Sever: etnicheskaia istoriia i narodnaia kul'turaXII-XXveka (pp. 367-424). Nauka. (In Russian).
Vorontsova, Iu. B. (2011). Slovar'kollektivnykhprozvishch [Collective nickname dictionary]. AST-PRESS KNIGA. (In Russian).
& & &
Информация об авторе
Ксения Викторовна Осипова
кандидат филологических наук доцент, кафедра русского языка, общего языкознания и речевой коммуникации; старший научный сотрудник, Топонимическая лаборатория, Уральский федеральный университет им. первого Президента России Б. Н. Ельцина Россия, 620000, Екатеринбург, пр-т Ленина, д. 51 Тел.: +7 (343) 389-97-38 н osipova.ks.v@yandex.ru
Information about the author
Ksenia V. Osipova
Cand. Sci. (Philology) Associate Professor, Department of Russian Language, General Linguistics and Speech Communication; Senior Researcher, Toponymic Laboratory, Ural Federal University named after the first President of Russia B. N. Yeltsin Russia, 620000, Ekaterinburg, Prospekt Lenina, 51
Tel.: +7 (343) 389-97-38 s osipova.ks.v@yandex.ru
