CC BY
70
А. А. Ермичев
РУССКОЕ ЗАРУБЕЖЬЕ:
ДИСКУССИЯ ОБ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ В 1959-1961 годах
Несколько лет назад, в 2009 году постсоветская интеллигенция отметила столетие знаменитого сборника «Вехи» почти как национальный праздник. Она с жаром обсуждала его проблемы, запоздало громила анти-веховских критиков и иронизировала над ними. Нет ни одного современного издания, которое бы радостно не отметило эту дату.
При этом странно, что никто из новоявленных апологетов «Вех» не вспомнил о другой дискуссии — тоже вполне веховского содержания, то есть об ответственности интеллигенции за русскую революцию. Она состоялась через пятьдесят лет после появления «Вех» и прошла по страницам русского зарубежья в 1959-1961 годах. Ее материалы тоже очень интересны, а в некоторых отношениях даже более актуальны, чем дискуссии 1909-1910 годов 1 Это объясняется совершенно новым составом ее участников и совсем другим временем ее проведения — Советский Союз был в силе и славе.
Она началась со статьи писателя, критика, публициста и историка Н. И. Ульянова 2«Ignorantia est». Статья была напечатана в первом выпуске альманаха «Воздушные пути» (1960).
1 Автор благодарит проф. П. Н. Базанова за предоставленные им материалы названной дискуссии.
2 Имя Ульянова Николая Ивановича (1904-1985) ныне известно широким кругам образованных читателей. Его — писателя, критика и публициста — иногда даже называют «виднейшим представителем русской исторической науки в эмиграции». В советские годы он тоже успешно подвизался на этом поприще и даже делал карьеру (см. об этом: Базанов П. Н. Н. И. Ульянов // Философия в Санкт-Петербурге (1703-2003). Справочно-энциклопедическое издание.— СПб., 2003.— С. 224-236); Николаевский Б. Общее значение частного спора // Русская мысль.— Париж, 25 февраля.— № 1491.— С. 3; Он же. Об общественном и личном. Вынужденный ответ Н. И. Ульянову // Социалистический вестник.— № 11.— С. 220-224). В 1936 году он был арестован. Освобожденный из лагерей перед самой войной, с началом ее Ульянов был мобилизован на окопные работы и попал в плен. Его рассказы о бегстве из немецкого плена и о позднейших приключениях проверить едва ли возможно. По его утверждению, в 1943 году он с женой оказались в Германии как остарбайтеры. После войны, уклоняясь от депортации в СССР, они перебрались в Марокко. С 1953 года Ульянов живет в Канаде. С 1956 года он профессор Иэльского университета в США.
Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2013. Том 14. Выпуск 2
173
Этой дискуссии предшествовала другая, возможно послужившая катализатором для первой, уже названной здесь. Причиной другой дискуссии тоже стала статья того же Н. И. Ульянова — «Десять лет», опубликованная в газете «Новое русское слово» в декабре 1958 года. Обе дискуссии родились в неспокойном взаимодействии двух русских эмиграций ХХ века — первой послереволюционной и второй, новой, накатившей на Европу после 1945 года. Отношения между «старыми» и «новыми» сразу не заладились.
«Новые» пришли «оттуда», из Советской России. Их взросление прошло в советских школах и институтах, в советской жизни. Русская «старая» эмиграция встречает их настороженно и иногда даже враждебно. Концентрированным выражением такого недовольства стала заметка Аргуса «Слухи и факты». «Мы — старые и они — новые,— писал Аргус,— оказались людьми двух разных культур, как англичане и американцы. Говорим приблизительно на одном и том же языке, но друг друга мало понимаем. Старые эмигранты — от монархистов до социал-демократов — были и остаются идеалистами. Наше воспитание было гуманитарное, а воспитание новых — материалистическое» 3. И так далее и тому подобное: новые — практики; воспитанные под гнусным режимом Сталина, они привыкли притворяться, кривить душой, подозревать в каждом доносчика. Они не любят физического труда, но любят удобства жизни. Старые боролись с большевизмом потому, что это — большевизм. Новые норовят заработать на своем антибольшевизме. Но более всего старых оскорблял союз новых с гитлеровцами, которые объявляли русских низшей расой.
Такие «обобщения», естественно, вызывали ответную, тоже негативную реакцию.
Но оставим этот сюжет. Начнем со статьи Ульянова «Десять лет». Рассказывают, что автор, видимо придавая статье особое значение, еще уговорил С. А. Водова перепечатать ее и в парижской «Русской мысли» 4.
«Десять лет» — о конце, об умирании старой эмиграции и о задачах новой. Умирание — это не метафора. Это констатация того, что пришло время ухода из жизни представителей первой волны, чьими трудами был создан огромный культурный мир русского зарубежья ХХ века. А молодое поколение «старой» эмиграции России не знает. Оно не в силах нести высокое бремя русской культуры. Одна надежда на эмиграцию новую, только что пришедшую из России, на ею сказанное слово, на ее литературу.
Между тем критики ее не замечают, а если замечают, то мало и плохо: «...Как не вспомнить того особенного любопытства, с которым встречены были первые опыты “новых”!
— Ди-пи умеют писать!
Некоторых это повергло в такое изумление, что ни талантов, ни мастерства не спрашивали, награждали, как в Советском Союзе, за одно рабоче-крестьянское происхождение» 5.
В отношении к дипийной литературе как к казусу Ульянов увидел «неслиян-ность новой эмиграции со старой», замечал, что «с обеих сторон проявлена воля
3 Аргус. Слухи и факты // Новое русское слово.— Нью-Йорк, 1958.— 20 декабря.— № 16711. Аргус — журналистский псевдоним Михаила Константиновича Айзенштадта (1900-1970). В 1919 году эмигрировал в Латвию; в 1922 году перебрался в США. С 1926 года— сотрудник газеты «Новое русское слово».
4 См.: Минувшее. Исторический альманах, 24.— СПб., 1998.— С. 321. Водов Сергей Акимович (1898-1968) — журналист, участник белого движения; в 1954-1968 году был редактором «Русской мысли».
5 Ульянов Н. Десять лет // Новое русское слово.— Нью-Йорк, 1958.— 14 декабря.— С. 2.
к расчленению», и даже утверждал, что «расчленение совершилось». В последнем случае он имел в виду тех из новых, у кого «чесались руки перевернуть вверх дном эту эмигрантщину...».
Но надежда на новых осуществится только в одном случае — если новые поймут, что главная их задача — не политиканствовать, не превращать литературу в служанку политики (как то есть в СССР и даже в литературе «новых»), а удерживать писательский уровень на степени, достойной великого века нашей литературы. Ведь Нобелевская премия Бунину для Лубянки пострашнее всех антисоветских демонстраций. Н. И. Ульянов уверен: «Тот будет принят Россией, кто живет для ее духовной сущности».
Статья хорошая, вдохновенная. Ее кто-то сравнил даже с «Литературными мечтаниями». Было, было у «старых» некоторое пренебрежение «новыми», и не один Н. И. Ульянов восставал против этого. Но автор испортил ее запальчивыми и неумными выпадами: дескать, участь эмигранта — это терновый венец. Между тем «грех староэмигрантского писательства в том, что оно об этом венце и слышать не хотело, гналось за лаврами. Свое изгнанничество ощутило в лучшем случае как личную драму, но ни исторически, ни культурно, ни общественно не пережило: вело себя не Иовом многострадальным, а промотав-аристократом, думающим только о том, как бы сохранить фрак и монокль, чтобы быть принятым в обществе». Под горячую руку попали староэмигрантские политики. Они-де никогда не были страшны большевикам, «да ничего подлинно антибольшевистского в их деятельности не заключалось. Большевиков они поругивали для приличия, а всю страсть, весь талант вкладывали в борьбу между собой».
О том, что началось после этого,— разговор особый. Н. И. Ульянова осуждали почти все, или почти все. А правое «Возрождение» напечатало статью поэта, друга семьи Мережковских и коллаборациониста В. А. Злобина, в которой ульяновские оценки общественной деятельности первой эмиграции именуются ложью и предательством 6. Редко кто признавал справедливость его упреков старым. Еще реже были примирительные голоса. Сам Ульянов долгое время не откликался на шум, и заговорил только после неделикатного выступления И. Одоевцевой — с оскорблением одной поэтессы. Он процедил: «.мы и не подозревали, как сперт воздух в нашем закутке. Никакое горение невозможно. Либо проветрить Парнас, либо смириться с участью горящего огарка» 7. Похоже, что обсуждение «Десяти лет» укрепило в Ульянове энергетику психологии. Наверное, в таком случае нужно иметь в виду особенности его психологии, и тогда поверим одному из его друзей: «.Он (то есть Ульянов. — А. Е.) одержим демоном противоречия, который “то вознесет его высоко, то бросит в бездну без дна”. Не секрет также, что страсть Н. И. Ульянова — это карательные экспедиции и публичные экзекуции. Его, как и его духовного предка Писарева, хлебом не корми — только дай ему кого-либо выпороть, или какой-либо авторитет ниспровергнуть» 8.
6 См.: Злобин Вл. Перед судом (по поводу статьи Н. Ульянова «Десять лет» // Возрождение.—
1959.— Тетрадь 88.
7 Ульянов Н. Когда защищают поэзию // Новое русское слово.— 1959.— 10 мая. —С. 4. И. В. Одо-евцева в статье «В защиту поэзии» («Русская мысль».— 1959.— 12 марта.— № 1341) упомянула, как смеялись над тем, что Н. Ульянов сравнил поэтессу Л. Алексееву с девой Февронией. Парижские зубоскалы переделали это в деву Хавронию.
8 Завалишин Вяч. Шевченко без преувеличений // Новое русское слово.— 1961.— 25 июня.— № 17639. —С. 5. Завалишин Вячеслав Клавдиевич (1915-1995) — искусствовед, литературный и художественный критик. Во время войны — власовец.
Только погасли угольки этой дискуссии, как заполыхал новый костер; на этот раз — дискуссии о русской интеллигенции, обещанной в названии нашей статьи. Как изящно написала одна из литературоведов, «имея привычку отстаивать свое мнение, Н. Ульянов часто оказывался в центре эмигрантских полемик» 9.
Первый выпуск альманаха «Воздушные пути» помечен 1960 годом, но вышел он в ноябре 1959 года. В нем было много хорошего, но, как писал один из критиков, «наиболее “сенсационная” статья в сборнике — это страстная диотриба Н. Ульянова “Ignorantia est”, изобличающая русскую интеллигенцию во всех семи смертных грехах — презрении к русскому народу, невежестве и некультурности и пр.» 10.
Содержание статьи, как на то рассчитывает автор,— подлинная правда об отношении русской интеллигенции к русскому народу. До Ульянова такой неприятной для интеллигенции правды не было; о «Вехах» он даже не упоминает. (Кажется, что все основные периодические издания забыли о «Вехах». Это понятно: повторюсь — Советский Союз был в силе и славе.)
Название эссе Ульянова переводится как «Незнаемое есть» или даже — «Умолчание есть». «Умолчание» — потому, что свою историю интеллигенция писала сама, скрывая свою постыдную тайну. Она же такова: интеллигенция «никогда, не представляла у нас европейского начала, разве что в своем воображении. Она порождена высокоодаренным, но глубоко отсталым народом, она — выражение его тысячелетней беды — отсталости.». Вслушайтесь, вслушайтесь — прославленная нами и известная всему цивилизованному миру русская интеллигенция есть не что иное, как «выражение» «тысячелетней беды» России — ее культурной отсталости и.
Он, Ульянов, эту истинную сущность интеллигенции вскрывает, равно как и губительные социально-политические последствия этой сущности. Он начинает свое повествование от тридцатых годов XIX века, от ситуации, когда интеллигенция возлюбила Истину немецкой философии и европейского социализма больше, чем конкретную жизнь страны. Обуянная гордыней владения истиной, она уже с тридцатых годов XIX века поверила в свою мессианскую ответственность перед историей и скоро возвысилась над народом в качестве «критически мыслящей личности» — «шутка ли узнать вдруг, что в тебе повторена вселенная, космос и что ты есть “неделимое”, в котором мировая жизнь сознает самое себя!» 12
Теперь интеллигенция начинает видеть в окружении, в народе только материал для своей работы, только средство достижения своих идеалов. Разве не является это доказательством ее глубочайшей чуждости народу, оторванности от его действительной жизни. Последним продуктом такого «идеального» отношения к народу стала советская действительность, когда «с холодной обдуманностью и ассирийской жестокостью» уничтожались «миллионы людей тех классов, во имя и для счастья которых учреждена коммунистическая власть в России». На гильотину отправили собственное божество. Драма русской истории, заключает Н. И. Ульянов,— «это драма культуры и просвещения». Русская жизнь требовала скорых ответов на критические запросы. Интеллигенция нашла их на Западе. Она воспринимала
9 Бабичева М. Е. Писатели второй волны русской эмиграции. Библиографические очерки.— М., 2005.— С. 270.
10 Кантор М. [Рец.] Воздушные пути // Русская мысль.— Париж, 1960.— 5 января.— № 1469.— С. 7.
11 Воздушные пути. Альманах.— Нью-Йорк, 1960.— С. 247.
12 Там же. С. 236.
некоторые результаты европейской культуры без учета их истории и не пройдя историю этих результатов. Упрощенным взглядом на действительность особенно отличались наши «шестидесятники», последовавшие за идеалистами 30-40-х годов. И Н. И. Ульянов цитировал Д. И. Чижевского, полностью соглашаясь с ним: шестидесятники подменили реально данные вопросы своего времени нереальными: освобождение крестьян — социализмом, политическую реформу — социальной республикой или анархией, решение национальных вопросов — преодолением национальной узости, интернационализмом, свободу совести — атеизмом и т. п. 13 Из другой статьи Н. И. Ульянова мы узнаем, что «в СССР происходит воскрешение идеологического монстра шестидесятых годов» и что ленинизм есть логическое завершение писаревщины 14.
В этом случае диагноз Ульянова вполне ожидаем: «Стремление к овладению утилитарными благами культуры без усвоения самой культуры и есть варварство, азиатчина»,— справедливо заключал он. Так что совсем не «умственной жаждой» объяснялось интеллигентское влечение к Европе.
Затем Ульянов обыгрывает тему «интеллигентской активности», а правильнее, ее исторической нетерпеливости, желания поскорее заполучить нужные результаты и, в связи с этим, ее «взвинченности, одержимости и бесновании», которыми она была больна изначально — с 30-40-х годов XIX века. «Трудно, казалось бы, допустить, что такая далекая от немецкой идеалистической закваски идеология массового террора вышла отсюда. А между тем это так»,— пишет Ульянов 15.
Так старую проблему «Вех» (о сборнике никак не вспоминая!) об ответственности интеллигенции перед историей Н. И. Ульянов заострил предельно конкретно — об ее ответственности за Великий Октябрь и сталинизм.
Дискуссия не заставила себя долго ждать. Но если в спорах вокруг «Десяти лет» и с одной, и с другой стороны участвовали, прежде всего, литераторы или лица, близкие им по занятиям, то в новой дискуссии главными оппонентами Н. И. Ульянова были не просто «старые» эмигранты, но — политики, причем политики левого толка — социалисты-революционеры и социал-демократы, то есть те, кто принимал самое активное участие в русской революции, завершившейся советским периодом нашей истории.
«Старые» левые бросились в бой. «Когда я со статьей познакомился,— вспоминал когда-то видный деятель могущественного эсеровского движения М. В. Вишняк,— я был поражен и — возмущен. Автор ее повторял то, что ровно полстолетия раньше писали “Вехи” о русской интеллигенции и повторял в еще более вызывающей аподиктической форме безо всякого учета исторической и политической обстановки России...» 16
13 См.: Чижевский Д. И. Гегель в России.— СПб., 2007. Раздел «Господство просвещенства».
14 См. статью «После Бунина» в его сборнике «Скрипты» (1981). Там же Н. И. Ульянов пишет, что большевики очень хвалят Добролюбова и Писарева, но «тайной их любовью является самый крайний из шестидесятников — Писарев» (с. 28).
15 Воздушные пути. Альманах.— Нью-Йорк, 1960.— С. 234.
16 Вишняк М. В. Годы эмиграции. 1919-1969.— Стэнфорд, 1970.— С. 242. Вишняк Марк Ве-ньяминович (1883-1976) — видный деятель партии социалистов-революционеров. После революции — член редакции журнала «Современные записки» (Париж). В 1940 году переехал в США, где занимался общественной деятельностью.
Уже 15 декабря 1959 года в парижской «Русской мысли» (в декабрьском номере ее напечатал также «Социалистический вестник») он публикует статью «Суд над русской интеллигенцией» 17.
Со стороны «новых» эмигрантов участниками дискуссии стали Н. И. Ульянов и В. К. Завалишин, а с другой стороны, «первых», левых эмигрантов М. В. Вишняк и Б. А. Николаевский 18. Кроме того, в дискуссии приняли участие Р. А. Абрамович, Е. А. Ананьин (Чарский), Н. Осипов, В. Плетнёв, Ф. А. Степун и другие 19. Основными площадками полемики были газеты «Новое русское слово» (Нью-Йорк) и парижская «Русская мысль». Несколько материалов дал «Социалистический вестник» (Нью-Йорк). По подсчету О. А. Котлерева, в ходе дискуссии состоялось двенадцать различных выступлений. Помимо того, появилось две информации об эмигрантском собрании в Нью-Йорке, которое организовал редактор «Воздушных путей» Р. Н. Гринберг. Оно состоялось 11 мая 1960 года, и на нем обсуждалась «Русская интеллигенция и ее роль в истории». Увы! «Почти все выступавшие говорили в качестве обвинителей (Н. И. Ульянова. — А. Е.) и, к сожалению, не было ни одного защитника» 20. За дискуссией внимательно следил эмигрантский мир.
Велась она совсем не академично. Противники Н. И. Ульянова с какого-то времени принялись «разоблачать» его советское прошлое и перевели разговор с критики идеи на критику личности, оправдывая такой подход даже в заголовках. Б. И. Николаевский публикует статью «Общее значение частного спора», в которой самым решительным образом подчеркивает «советскость» Н. И. Ульянова — и биографическую (он работал в советском вузе в Ленинграде, печатался в партийном журнале «Борьба классов» и не просто печатался, а выступил с передовой статьей в одном из его юбилейных номеров. «Такие статьи,— замечал Б. И. Николаевский,— под угрозой репрессий не печатались») и, так сказать, теоретическую. Автор находил, что антиинтеллигентские филиппики Ульянова «полностью выдержаны в духе концепции «школы Покровского, которая тогда продолжала оставаться господствующей школой в советской исторической науке.» 21. Другой левый — сейчас речь идет о М. В. Вишняке — первым стал оповещать читателей о советском прошлом Ульянова, а потом как-то вспомнил, что
17 В «Социалистическом вестнике» статья была названа «Суд скорый и неправый над русской интеллигенцией».
18 Николаевский Борис Иванович (1887-1966) — социал-демократ, меньшевик, историк и архивариус международного рабочего движения. В феврале 1922 года выслан в Германию. После Второй мировой войны основал «Лигу борьбы за народную свободу», пытаясь объединить русскую эмиграцию.
19 Абрамович Рафаил Абрамович (наст. фамилия — Рейн; 1880-1963) — участник революционного движения, бундовец. В 1920 году — эмигрировал, с 1940 года жил в США, участвовал в издании «Социалистического вестника».
Ананьин Евгений Аркадьевич (1887-1965) — социал-демократ, меньшевик, журналист; литературный псевдоним — Чарский.
Осипов Николай Иванович (1889-1963); настоящая фамилия Поляков. Во время войны — власовец, член Народно-трудового союза с 1944 года Публицист.
Плетнев Ростислав Владимирович (1903-1985) — литературовед и критик. С 1951 года жил в Канаде; издавал журнал «Русское слово в Канаде» (1951-1972), профессор университета в Монреале (1960-1975).
20 Михайлов Вл. Письмо в редакцию // Новое русское слово.— 1960.— 15 мая.— С. 7.
21 Б. И. Николаевский. Общее значение частного спора // Русская мысль.— 1960.— 25 февраля.— № 1491.— С. 3.
в просоветской газете «За возвращение на Родину» некий Русланов очень хвалил Ульянова за его критику «идейного, духовного и политического вырождения эмиграции» 22.
Ульянов очень переживал обрушившиеся на него обвинения. В «Письме в редакцию» «Нового русского слова», завершившем дискуссию и опубликованном в ней 5 января 1961 года, пожаловался читателям на заведенное левой эмиграцией «Дело Ульянова». Здесь он писал: «Малейшее расхождение с существующими догматами, вроде святости радикальной интеллигенции, наказуется клеветой, ушатами грязи, личными оскорблениями, наклеиванием “бубнового туза”» 23.
В дальнейшем этой особенности эмигрантских нравов мы касаться не будем.
В материалах дискуссии легко выделить две группы обсуждаемых вопросов. Первая, главная, самая актуальная и уже названная — об ответственности интеллигенции за Октябрь, за советский ленинско-сталинский период русской истории. Вторая группа затронутых вопросов более академична: диспутанты корректировали свои представления о психологии и мировоззрении русской интеллигенции, попутно уточняя ее определения. С этих вопросов — о понимании интеллигенции — мы и начнем.
В ульяновской “Ignorantia est”, открывшей дискуссию, интеллигенция предстает группой лиц совершенно определенной психологической формации: это импульсивные и нетерпеливые идеалисты — западники, не мытьем, так катаньем принуждающие народ к добру. В русском обществе они определились и выделились в 30-е годы XIX века: «.именно в это время сложилось то презрение к частному, к конкретному и то преклонение перед универсальным, всеобщим, из которых, как из зерна, выросла идея любви к человечеству и полное отсутствие любви, если не ненависть к отдельным людям и к собственному народу» 24. Этому складу людей присущи «утопические мышления, оторванность от реальной действительности, самообожествление — и са-мовнушаемость», «препрыгивание через непройденные этапы». Все это — поясняет Ульянов — свойственно и Ленину в канун Октября и любомудрам 20-х годов XIX века. «Какой она была в колыбельке, такой и в могилке» 25.
Пока позицию Ульянова нельзя оценить иначе, как весьма расплывчатую и потому бесплодную, когда мы попытаемся приложить ее к конкретике истории русской интеллигенции. Делать любомудров и славянофилов ответственными за большевизм по меньшей степени наивно. Например, Ф. А. Степун показал, что, например, мессианизм 30-х годов XIX века был совсем другим, чем у большевиков. Он «зародился, конечно, под Вифлеемской звездой» и «ничем не связан с большевистской ненавистью к этой звезде» 26.
По объяснению В. С. Завалишина настоящей причиной резкого выступления
Н. И. Ульянова против интеллигенции стало идейное несогласие «новых» с левыми из старых, которые продолжали настаивать на «традиционном, установившемся еще полвека назад революционно-демократическом взгляде на Радищева, Добролюбова,
22 Вишняк М. В. Годы эмиграции. С. 244.
23 Собственно, на что обижается Н. И. Ульянов? Был «бубновый туз» или нет? Был он советским историком в полном смысле этого слова? Да, был. Нужно ли тогда прятаться за: «идеи — это одно, а личность — другое».
24 Воздушные пути. Альманах.— Нью-Йорк, 1960.— С. 234.
25 Там же. С. 245.
26 Ф. А. Степун. Суд или расправа // Русская мысль.— 1960.— 8 марта.— № 1496.— С. 3.
Чернышевского, Плеханова и многих других “властителей дум”» 27. Что касается
новых — частью — несправедливо обиженных Советской властью; частью — ее открытых врагов, а частью — просто власовцев, то такая традиция их не устраивала. Это и продемонстрировал Ульянов.
Хотя многие отмечали, что Ульянов продолжает веховский пересмотр оценки интеллигенции, сам автор, по-видимому, не был знаком с «Вехами» на момент сочинения своего эссе. Ведь «Вехи» совсем не отождествляли образованный класс и интеллигенцию, а ясно говорили о революционной интеллигенции.
Но и главный оппонент Ульянова, М. В. Вишняк, который был хорошо знаком с «Вехами», не захотел принять веховского представления об интеллигенции. В своей первой антиульяновской статье он так упрекает П. Б. Струве. Этот последний,— заявляет Вишняк,— «чтобы уберечь для себя наиболее выдающихся и дорогих ему представителей русской интеллигенции» — Новикова, Радищева, Чаадаева, Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Тургенева, Чехова, Герцена, Соловьева, Салтыкова-Щедрина, Достоевского, Толстого — «прибег к явной и наивной уловке: просто переименовал их, отказал им в звании интеллигента».
Таким образом, нераскаявшийся эсер М. В. Вишняк тоже назвал интеллигенцией весь образованный класс, а искусным подбором светлых имен сочинил для революционеров славную родословную.
Теперь уже возмутился и запротестовал Н. И. Ульянов. Другая его статья — «Интеллигенция» (в «Новом русском слове» от 7 февраля 1960 года) обнаруживает внимательное чтение «Вех». «Не могу допустить,— возражает он,— чтобы М. В. Вишняк заблуждался и не понимал, почему имена Пушкина, Лермонтова, Лобачевского нельзя объединять в одну группу с именами Желябова, Чернышевского и Ленина. Если у него такая тенденция есть, то тут — определенный умысел. Ни сам он в прошлом, ни люди дореволюционного поколения не употребляли слова “интеллигенция” в таком всеобъемлющем смысле» 28.
Для того чтобы быть «интеллигентом» в том смысле слова, который придавался ему в начале века,— рассуждал Ульянов,— совсем не обязательно было иметь какой-то образовательный ценз или заниматься умственным трудом. Он начинает подчеркивать противоречия между культурой и революцией: дескать, учители и вожди русской интеллигенции сами отлучали от нее русскую литературу, науку, артистический мир. При этом Ульянов цитировал Р. В. Иванова-Разумника, который, в свою очередь, ссылался на П. Л. Лаврова: дескать, сами по себе ни наука, ни искусство не составляют прогрессивного процесса. «Трудно выразиться яснее»,— с удовлетворением откомментировал наш автор, находя еще, что деятели русской культуры платили интеллигенции «столь же неприязненными брезгливыми чувствами». Окончательно размежевание «передовой общественности» с передовой культурой состоялось в русском духовном ренессансе,— заключал Ульянов. Сейчас он вполне разделяет общеизвестный, равно признаваемый и «Вехами» и оппонентами «Вех» тезис — интеллигенция — это «идейный штаб революции», это союз людей, соединенных идеей освобождения, революции.
Теперь уже протест Ульянова заставил Вишняка уточнять свою позицию. Не отказываясь от нее, Вишняк находит более мягкий способ ее выражения. Он уже не говорит
27 В. С. Завалишин. О «ревизионистах» и «консерваторах» слева // Новое русское слово.— Нью-Йорк.— 1960.— 20 марта.— С. 7.
28 Н. И. Ульянов. Интеллигенция // Новое русское слово.— Нью-Йорк.— 1960.— 7 февраля.— С. 2.
однозначно, что люди типа Новикова и Толстого являются интеллигентами, зато специально останавливается на многочисленных дружеских связях между «интеллигентами» и «светлыми именами». Он подчеркивает все возрастающее сочувствие русского общества к интеллигенции, заявляя, наконец, что в начале ХХ века «в меру непреклонного упорства деспотической власти в ряды интеллигенции включились почти все образованные круги русского общества». Мимоходом он сделал и другое уточнение — относительно революционности интеллигенции. Он находит, что в зависимости от складывающихся условий освободительное движение носило не только революционный, но и мирный характер, а руководителем его в любом случае была русская интеллигенция.
После таких уточнений Вишняк снова предлагает определение интеллигенции: «специфической чертой русской интеллигенции, по нашему убеждению, было не ее социальное происхождение и профессия, не ее антигосударственность, антирелигиозность, отщепенство и т. п. Отличительной ее чертой было то, что она была средоточием или “вместилищем” (выражение Милюкова) воли и разума к общественно-политическому преобразованию страны на началах свободы, равенства и социальной справедливости». Интеллигенцию образует не класс, не сословие, даже не политическая установка, а «общее лишь умонастроение, формулированное родоначальником и первоучителем русской интеллигенции Александром Николаевичем Радищевым: “Я взглянул окрест меня — душа моя страданиями человечества уязвлена стала”» 29.
Противниками Ульянова выступили, прежде всего, представители левого крыла эмиграции, и они, конечно, воссоздавали довеховский, позитивный образ интеллигентского ордена.
Рецензируя альманах «Воздушные пути», где была помещена статья «Ignerantia est», В. С. Варшавский, известный своей книгой «Незамеченное поколение», возражает Ульянову: «Он не хочет видеть, что под шелухой убогого “базаровского” миросозерцания “орден русской интеллигенции” был, в сущности, особой христианской сектой». Автор рецензии цитирует Г. Федотова: «.За Лавровым, за Бокклем, явно стоит образ Учителя, зовущего на жертвенную смерть» 30.
М. В. Вишняк добавлял: «Если сравнивать, нельзя уйти от того, что духовно а не в этом ли подлинное мерило — русская интеллигенция стояла выше других социальных групп. Ни военные, или дворянское сословие, как целое, ни клир, ни бюрократия или буржуазия не могли с ней соперничать» 31.
Е. Ананьин (Чарский), соглашаясь с тем, что интеллигенция была далека от жизни народа, не может согласиться с другим — что она презирала и ненавидела народ: «Как-то неловко звучат некоторые ругательства по адресу Желябовых и Перовских, как-то просто физически невозможно (даже для их потенциальных врагов) заподозрить этих людей в корысти, в ненависти и презрении к народу и проч.» 32.
29 Вишняк М. В. Русская интеллигенция и ее хулители // Русская мысль.— Париж.— 1960.— 22 марта.— № 1502.— С. 5.
30 Варшавский В. «Воздушные пути». Альманах под редакцией Р. Н. Гринберга.— Нью-Йорк. 1960 // Новый журнал.— Нью-Йорк.— 1959.— Кн. 58.— С. 245. Варшавский Владимир Сергеевич (1906-1977) — писатель, критик литературовед. В 1920 году его родители покинули Россию.
31 Вишняк М. В. Суд скорый и неправый над русской интеллигенцией // Социалистический вестник.— 1959.— № 12.— С. 237.
32 Е. Ананьин (Чарский). Что такое интеллигенция? // Русская мысль.— 1960.— 30 апреля. —№ 1519.— С. 3.
М. В. Вишняк в первой же своей статье обозначил методологию «левых» противников Ульянова. Автор антиинтеллигентской диатрибы,— возмущался он,— превзошел даже «Вехи» «ставя крест на всей (Выделено Вишняком.— А. Е.) русской интеллигенции, не делая никакого отбора» и характеризуя всю ее историю в «самых оскорбительных и унизительных выражениях». Он, Ульянов, вместо исторического подхода применяет подход политический. Он тенденциозно упрощает историю интеллигенции, смешивая воедино и правых и виноватых. А ведь история русской интеллигенции, напоминает М. В. Вишняк, «как всякое живое движение, была пестрой и состояла из множества зигзагообразных, кривых и ломаных линий — вперед, назад и в сторону» 33.
В данном случае исторический подход вполне обнаруживал свою продуктивность. Тот же Вишняк показал, что «веховцы», прокляв революцию 1909 года, в феврале 1917 года восторженно ее приветствовали, чтобы снова — уже осенью проклинать ее.
Другие авторы из левых тоже демонстрировали аналитико-критическое, совсем не апологетическое отношение к русской интеллигенции. Е. Ананьин о «примитивности некоторых взглядов и идей выдающихся представителей русской интеллигенции», имея в виду их неисправимое народолюбие, при котором «идея “равенства” превышала несомненно идею “свободы” или их нетерпимость к “инакомыслящим”» 34. Ф. А. Степун указывает на динамику внутри ордена и отсеивает зерна от плевел. Он находит, что после 1 марта 1881 года орденом «всецело завладела просвещенская интеллигенция весьма разных оттенков: внецерковная, науковедческая, но, в общем и целом, все же свободолюбивая. Из нее и выделилась чуждая ей по духу фашистски-тоталитарная линия Нечаева, Ткачева — в известном смысле и Бакунина, которую завершил и возглавил Ленин» 35.
При таком подходе естественно было выдвижение главного в обсуждаемой проблеме — о мере ответственности интеллигенции за Ленина, за Октябрь 1917 года.
Свою позицию Н. И. Ульянов повторял неоднократно. Наиболее выразительно он сделал это в «Необъяснимом» — статье-ответе Ф. А. Степуну, вступившемуся за близкий ему орден. Сославшись на современные ему исследования, устанавливающих влияние на В. И. Ленина русской радикальной мысли — от Бакунина и Белинского до Нечаева и Ткачева,— Ульянов утверждает, что «Ленин все больше представляется конденсатом наиболее терпких соков столетнего дерева русской революции» 36.
Более того, Ульянов увидел ленинизм задолго до Ленина: «Если принять во внимание “Русскую правду” Пестеля, эту конституцию военно-полицейского государства, то становится ясно, что элементы ленинизма существовали на заре русского революционного движения» 37.
Напротив, М. В. Вишняк — главный оппонент Ульянова в этом споре разделяет, казалось бы, другую позицию, сформированную Ф. А. Степуном и еще яснее Г. П. Фе-
33 Вишняк М. В. Суд скорый и неправый над русской интеллигенцией // Социалистический вестник.— 1959.— № 12.— С. 237.
34 Ананьин Е. (Чарский) Что такое интеллигенция? // Русская мысль.— 1960.— 30 апреля.— № 1519.— С. 3.
35 Степун Ф. А. Суд или расправа? // Русская мысль.— 1960.— 8 марта.— № 1496.— С. 3.
36 Ульянов Н. И. Необъяснимое // Новое русское слово.— 1960.— 16 апреля.— С. 2.
37 Там же.
дотовым. Согласно Степуну, нужно различать носителей русского революционного процесса до большевиков — добольшевитского, вне-большевитского и большевитского. В этом свете «ленинизм представляет собою не столько завершение революционноинтеллигентского движения, сколько его предательство» 38. Проще писал Г. П. Федотов, которого,— соглашаясь с ним,— цитировал М. В. Вишняк: «.Большевизм есть преодоление интеллигенции на путях революции».
Так разрешились в дискуссии 1959-1961 годов два ее основных вопроса.
Остается немногое — хотя бы как-то соразмерить ее основное содержание с «Вехами». Главным достоинством нашей дискуссии стал конкретно-исторический подход к вопросу о роли интеллигенции в жизни страны. Когда-то, в слепом негодовании веховцы сузили круг русской интеллигенции до радикалов. Состоявшаяся дискуссия увидела историю интеллигенции «пестрой», зигзагообразной, с движениями вперед, назад, в сторону; она различила до- и вне-большевистскую революционность и не исключила из интеллигенции либеральную ветвь освободительного движения. Нужно верить «Бесам» Ф. М. Достоевского (был же в русской революции Сергей Нечаев!), но нужно верить и «Запискам моего современника» В. Г. Короленко. Не очевидно ли, что русская революция конца 80 — начала 90 годов показала, как много «бесов» пристает к самому благородному движению!
Имеется другое достоинство этой дискуссии. Оно заключается в подчеркивании общественного сочувствия освободительному движению. Напротив, «Вехи» готовы были изображать интеллигенцию далекой от идеальных устремлений общества. Но как в таком случае можно понять симпатию русского образованного общества к революционерам и его презрение к царскому двору, бюрократии и т. д.?
Наконец, если «Вехи» подчеркивали сознательное интеллигентское действие по разжиганию революции, то теперь на первый план выходит ее объективный характер. Г. П. Федотов, Ф. А. Степун и М. В. Вишняк считают большевизм порождением революционного процесса. Даже у Н. И. Ульянова элементы ленинизма присутствуют на заре революционного движения, в «Русской правде» Пестеля 39.
Вопрос о том, что Советская власть принесла России, в дискуссии не обсуждался. И одна и другая сторона знали, что она принесла только Зло. Этим злом были марксистско-ленинская идеология и Советская власть, при которых огромная страна одним своим существованием определяла ход мировой истории ХХ века.
ЛИТЕРАТУРА
1. Ананьин Е. (Чарский). Что такое интеллигенция? // Русская мысль.— 1960.— 30 апреля.— № 1519.
2. Аргус. Слухи и факты // Новое русское слово.— Нью-Йорк.— 1958.— 20 декабря.— № 16 711.
3. Бабичева М. Е. Писатели второй волны русской эмиграции. Библиографические очерки.— М., 2005.
38 Степун Ф. А. Суд или расправа? // Русская мысль.— 1960.— 8 марта.— № 1496.— С. 3.
39 Вишняк М. В. Русская интеллигенция и ее хулители // Русская мысль. Париж.— 1960.—
22 марта.— № 1502.— С. 5.
4. Базанов П. Н. Н. И. Ульянов // Философия в Санкт-Петербурге (1703-2003). Справочно-энциклопедическое издание.— СПб., 2003.— С. 224-236.
5. Варшавский В. «Воздушные пути». Альманах под редакцией Р. Н. Гринберга.— Нью-Йорк, 1960 // Новый журнал. Нью-Йорк.— 1959.— Кн. 58.
6. Вишняк М. В. Суд скорый и неправый над русской интеллигенцией // Социалистический вестник.— 1959.— № 12.
7. Вишняк М. В. Годы эмиграции. 1919-1969.— Стэнфорд, 1970.
8. Вишняк М. В. Русская интеллигенция и ее хулители // Русская мысль.— Париж,
1960.— 22 марта.— № 1502.
9. Воздушные пути. Альманах.— Нью-Йорк, 1960.
10. Завалишин В. С. О «ревизионистах» и «консерваторах» слева // Новое русское слово.— Нью-Йорк.— 1960.— 20 марта.
11. Завалишин Вяч. Шевченко без преувеличений // Новое русское слово.— 1961.—
25 июня.— № 17639.
12. Злобин Вл. Перед судом (по поводу статьи Н. Ульянова «Десять лет») // Возрождение.— 1959.— Тетрадь 88.
13. Кантор М. [Рец.] Воздушные пути // Русская мысль.— Париж, 1960.— 5 января.— № 1469.
14. Минувшее. Исторический альманах.— 24.— СПб., 1998.
15. Михайлов Вл. Письмо в редакцию // Новое русское слово.— 1960.— 15 мая.
16. Николаевский Б. Об общественном и личном. Вынужденный ответ Н. И. Ульянову // Социалистический вестник.— № 11.— С. 220-224.
17. Николаевский Б. И. Общее значение частного спора // Русская мысль.— 1960.— 25 февраля.— № 1491.
18. Степун Ф. А. Суд или расправа // Русская мысль.— 1960.— 8 марта.— № 1496.
19. Ульянов Н. Десять лет // Новое русское слово.— Нью-Йорк, 1958.— 14 декабря.
20. Ульянов Н. Когда защищают поэзию // Новое русское слово.— 1959.— 10 мая.
21. Ульянов Н. И. Интеллигенция // Новое русское слово.— Нью-Йорк, 1960.— 7 февраля.
22. Ульянов Н. И. Необъяснимое // Новое русское слово.— 1960.— 16 апреля.
23. Чижевский Д. И. Гегель в России.— СПб., 2007.
