CC BY
150
В.А. ХОЛОДОВ, аспирант кафедры истории России Орловского государственного университета Тел.: 72-30-60; 89200852728; vohol1@rambler.ru
РУССКО-ЯПОНСКАЯ ВОЙНА 1904-1905 гг. В ВОСПРИЯТИИ НАСЕЛЕНИЯ
ОРЛОВСКОЙ ГУБЕРНИИ (по данным орловской прессы)
Статья посвящена анализу восприятия русско-японской войны 1904-1905 гг. населением Орловской губернии на основе сведений орловской прессы. В статье также раскрывается особая роль духовенства в формировании патриотических настроений среди населения. Кроме того, показывается непопулярность русско-японской войны в сознании населения Орловской губернии.
Ключевые слова: русско-японская война 1904-1905 гг., орловская пресса, образ врага, духовенство, восприятие.
Русско-японскую войну 1904-1905 гг. можно считать войной, которая «...нанесла психологическую травму российскому обществу в начале XX в.»1. Действительно, мало кто ожидал, что великая военная держава потерпит столь сокрушительное поражение от далекой азиатской страны. В связи с этим «военный коллапс» на Дальнем Востоке оставил глубокий негативный след в сознании населения, изучение которого с применением новых источников и методов исследования является актуальным для российской исторической науки и в XXI в.
Следует отметить, что в отечественной историографии вопросам изучения русско-японской войны уделялось довольно пристальное внимание. Первые книги и статьи стали появляться еще в ходе войны. Их авторы и издатели видели свою главную задачу в том, чтобы возбудить у широких слоев населения патриотические чувства, а также способствовать созданию благоприятных условий для ведения войны. Это работы таких авторов, как К.К. Абаза2, Н.Л. Кладо3, Ф.М. Коссинский4 и др. Основное внимание дореволюционные историки и мемуаристы уделяли выяснению причин поражения России. В своем большинстве они все причины сводили чисто к военному фактору.
В отношении историографии русско-японской войны советского периода, как довоенного, так и периода после Великой Отечественной войны, следует отметить, что эти работы помимо прикладного характера несли и другую нагрузку. Эти исследования, которые были основаны на примерах героизма русских людей и военных традициях прошлого России, играли большую роль в деле военно-патриотического воспитания будущих защитников Отечества5. Характерным моментом в исследовании русско-японской войны был упор именно на освещение «событийной» стороны проблемы. Не умаляя достоинств отечественной историографии русско-японской войны советского периода, необходимо сказать, что рассмотрение войны в общественном сознании и формирование ее образа в мировоззрении населения оставались за пределами научных интересов исследователей. Кроме того, существовала определенная идеологическая ангажированность.
На современном этапе развития исторической науки все большее значение приобретает изучение войн, в частности русско-японской войны, с позиций нового научного направления - военно-исторической антропологии, т.е. исследование войн с постанов© В.А. Холодов
кой во главу угла человека и человеческих сообществ с их мыслями, чувствами и переживаниями в условиях вооруженных конфликтов. Большой вклад в изучение, в частности, восприятия японца как «образа врага» в условиях русско-японской войны внесла Е.С. Сенявская6. Тем не менее региональный компонент восприятия населением русско-японской войны остается до сих пор малоизученным, что также обусловливает актуальность предложенного исследования.
Данная статья преследует цель проанализировать мировоззренческое восприятие русско-японской войны 1904-1905 гг. населением Орловской губернии и выявить доминантное психоэмоциональное состояние населения, вызванное крайне неудачной войной на Дальнем Востоке.
Конкретный материал работы - это исторические источники, являющие обширный спектр малоизученной орловской прессы периода русско-японской войны 1904-1905 гг. соответственно. Из спектра орловской периодики были выбраны два основных издания, на которых базируется статья: «Орловские епархиальные ведомости» и «Орловский вестник».
««Орловские епархиальные ведомости» - журнал религиозного содержания. Он был основан 1 января 1865 г. и просуществовал до 14 сентября 1918 г. Безусловно, на своих страницах он рассматривал религиозную жизнь Орловской губернии. Освещались также проблемы культуры, быта и образования. Необходимо отметить, что это был государственный орган печати (государство отчисляло деньги на содержание церкви), из-за чего «Орловские епархиальные ведомости» не могли не рассматривать политические события общероссийского масштаба, в том числе и их отражение в местном контексте.
«Орловский вестник» - это источник общественно-политической, литературной и краеведческой направленности, частное издание. Из вышеперечисленных изданий это единственная газета либеральных взглядов. В газете среди постоянных были разделы «Провинциальная хроника» и «Местная жизнь», которые позволяют выявить мировоззренческое восприятие тех или иных внешнеполитических событий населением Орла и Орловской губернии.
Русско-японской войне 1904-1905 гг. предшествовало обострение взаимоотношений России и Японии на Дальнем Востоке. Япония, завершив
подготовку вооруженных сил, начала искать удобный момент для начала военных действий против России. Япония хотела внезапным нападением на Тихоокеанскую эскадру русских, расположенную в Порт-Артуре, ослабить ее, обеспечив себе господствующее положение на море. После этого Япония собиралась высадить сухопутные войска на континенте и развернуть операции в Южной Маньчжурии7.
Русское командование на Дальнем Востоке под давлением неоспоримых доказательств о подготовке войны Японией сообщало об этом Николаю II и предпринимало ряд мер по повышению боевой готовности войск и флота.
Слухи о подготовке Японии к войне не обошли стороной и провинциальную орловскую прессу. В одном из номеров «Орловского вестника» за 1904 г. сообщается следующее: «Япония готовится к войне. Последние телеграммы говорят о серьезной мобилизации войск. Предполагается, что скоро последует последний ультиматум и наступит конец продолжительным переговорам»8 . Все зависело от того, как отмечалось в газете, насколько Англия, прямо или косвенно, примет участие в ожидаемых событиях. Кроме того, редакция газеты отмечала большой интерес по отношению к Японии, что вызывало появление обширной литературы, посвященной традициям и обычаям японцев.
В силу того, что население было взволновано проблемами на Дальнем Востоке, организовывались различные выставки, помогающие лучше узнать культуру Японии, хотя провинциальное население Орловской губернии не всегда уделяло им должное внимание. Так, например, 3 января 1904 г. в Брянске в помещении среднего технического училища была открыта китайско-японская выставка. Посетители выставки могли познакомиться с мифологией, религией, наукой, искусством и образом жизни китайского и японского народов. По мнению редакции «Орловского вестника», в контексте происходивших внешнеполитических событий, когда основное внимание населения захвачено обстановкой на Дальнем Востоке, выставка должна была привлекать массу народа. Однако этого не происходило, и в статье, посвященной данной выставке, высказывается следующее мнение по этому поводу: «К сожалению, брянская публика до того увязла в омуте обыденности, что вывести ее из этого состояния представляется
очень затруднительным, поэтому выставка посещается плохо»9.
К сожалению, слухи о предстоящей войне с Японией оправдались, и для России началась одна из самых неудачных войн в ее истории. При этом важно проанализировать, как воспринимало население, в частности Орловской губернии, события русско-японской войны 1904-1905 гг. и какие образы в мировоззрении людей она оставляла.
Большую роль в формировании мировоззренческих установок на предстоящую войну играло духовенство Орловской епархии, которое во время служб обращалось к народу с напутственными словами. Например, 1 февраля 1904 г. «преосвященный» совершил Божественную литургию в одном из храмов Орла, на которой обратился к народу с такими словами: «Сейчас мы слышали пожелание многих лет нашему христолюбивому воинству, ныне сражающемуся против супостатов за Православную Веру, Царя и Отечество... С этим пожеланием мы должны также соединять и материальное вспомоществование нашим воинам, терпящим различные бедствия и невзгоды военного времени»10.
Священнослужители, особенно в отдаленных районах Орловской губернии, играли одну из главных ролей в формировании представлений о войне и враге. В связи с этим на них ложилась своего рода просветительская обязанность. Орловское духовенство указывало на то, что в условиях военного времени главным долгом «пастыря Церкви» являлась молитва вместе с прихожанами за русское «христолюбивое воинство». Священнослужителям на местах необходимо было, как полагало орловское духовенство, предварять совершаемые ими молебны хотя бы краткими словами назидания. Особенно необходимой подобная просветительская деятельность была в сельских приходах, где население было недостаточно просвещено для понимания смысла и значения происходивших событий. По этому поводу орловское духовенство отмечало следующее: «Каких только фантастических объяснений не придумает иной деревенский грамотей по поводу настоящей войны! Япония, Корея, Китай - все это названия для простого человека необычные, почти сказочные»11. Поэтому нельзя было оставлять людей в неведении относительно того, над кем победы они просили для русского «христолюбивого воинства».
В силу того, что духовенство играло одну из главных ролей по формированию мировоззренческого восприятия русско-японской войны 1904-1905 гг., представляется необходимым проанализировать, какой смысл и значение данной войне придавались самим орловским духовенством. Этот анализ можно провести на основе ряда статей «Орловских епархиальных ведомостей».
Орловское духовенство, как уже отмечалось, небезосновательно полагало, что большое количество населения совершенно не понимало смысла борьбы с Японией, какие опасности она несла и какие выгоды могла иметь Россия. Безусловно, население понимало, что «.дерзким врагом оскорблена честь России и что на защиту родины его призывает Царь.»12. Тем не менее самой сущности противостояния России и Японии на Дальнем Востоке основная масса населения не понимала. Война с Японией, по мнению орловского духовенства, вызвана утверждением России на берегах Тихого океана, что обусловлено необходимостью стабильного экономического развития России. Существовал еще особый смысл возникшей на Дальнем Востоке борьбы. Восток, во взглядах орловского духовенства, колыбель язычества, куда Россия несла христианскую культуру. В этой связи противоборство на Дальнем Востоке сводилось к следующему: «Итак, здесь борьба двух мировых идей, двух миросозерцаний, диаметрально противоположных друг другу - язычества и христианства, тут решаются и коренные вопросы мировой этики (нравственности), вопросы и об истинном просвещении»13.
Отметим, что основным нравственно-мотива-ционным акцентом, на который делало упор духовенство при объяснении смысла войны с Японией, было именно то, что японцы представлялись прежде всего как агрессоры-язычники. Подобная мировоззренческая установка пропагандировалась и в среде молодежи, обучащейся в духовных учебных заведениях. Так, например, в одном из номеров «Орловских епархиальных ведомостей» за 1904 г. помещена речь помощника смотрителя Ливенского Духовного училища, сказанная им воспитанникам обозначенного учебного заведения перед панихидой по адмиралу С.О. Макарову. В речи, в частности, говорится следующее: «Но не мы, - народ миролюбивый, народ, правоверую-щий во Христа, - не мы, люди, преданные своему Царю и Отечеству, а злобные враги наши - япон-
цы, язычники, еще блуждающие во тьме и сени смертной, жаждали крови на ратном поле»14.
В вышеуказанной речи также отмечалось, что воспитанникам Духовного училища уже известны геройские подвиги, совершенные русскими моряками под Порт-Артуром и Чемульпо, а также известие о гибели броненосца «Петропавловск» во главе со знаменитым адмиралом С.О. Макаровым. Это свидетельствует об осведомленности воспитанников, в частности духовных учебных заведений, о событиях войны.
Волновала орловское духовенство также связанная с войной проблема восприятия вооруженного насилия населением с религиозно-нравственной точки зрения. Священнослужители полагали, что определенная часть населения, особенно под влиянием сектантской и толстовской проповеди, все чаще задавалась вопросом: «.позволительна ли война для истинного чтителя Бога, не есть ли она вопиющее преступление»15 ? Для решения этого вопроса духовенство обращалось к ветхозаветным сюжетам. Оно указывало на то, что Иисус Христос, запретивший отдельному лицу, гражданину убивать, целому народу своему не только не запрещал вести войны, а даже повелевал содействовать успеху его оружия. Указывалось также на то, что история Иисуса Навина и Судей была наполнена войнами Израиля с хана-нейскими народами, во время которых Бог явно помогал израильтянам истреблять врагов. В связи с этим по поводу войны России на Дальнем Востоке орловское духовенство полагало следующее: «Настоящая наша война с Японией тем более для нас нравственно позволительна, что мы вынуждены были взяться за оружие для защиты себя и чтобы не дать торжества злу в виде хитрости и коварства»16.
Орловское духовенство на страницах «Орловских епархиальных ведомостей» высказывалось также по поводу представления раскольников о Японии. На первый взгляд, никакой взаимосвязи между русским расколом и далекой Японией не могло и быть. Однако, как утверждается на страницах вышеупомянутого журнала, «...изобретательная фантазия русского раскольника установила эту связь и поставила Японию в довольно близкое отношение к расколу»17. Официальное духовенство, относясь, естественно, враждебно как к раскольникам, так и к врагам России на Дальнем Востоке - японцам, стремилось обосновать взаи-
мосвязь некоторых мировоззренческих установок старообрядцев с Японией. Обосновывая подобную взаимосвязь, можно было одновременно формировать негативное отношение к раскольникам на фоне враждебного восприятия Японии во время войны 1904-1905 гг.
Итак, по мнению орловского духовенства, раскольники, отделившись от Православной Церкви, лишились иерархии. Тем не менее они верят, что иерархия где-нибудь существует. В этой связи «.на помощь старообрядцу является фантазия, рисует ему картины далекого «Оппонского Царства», переносит его в Белые воды, омывающие берега этого царства, и там указывает ему истинную иерархию, древлеблагочестивое священство»18 .
Подобные сведения орловское духовенство основывало на том, что якобы во второй половине XVШ в. в раскольнических общинах появилось рукописное путешествие некоего Марка, инока Топозерского скита Архангельской губернии. В этом сочинении инок Марк подтверждает ранее сложившуюся мысль раскольников о существовании истинной иерархии на Востоке. Причем данное сочинение даже цитируется, следующим образом описывая жизнь в «Оппонском Царстве»: «У них злата и сребра несть числа, драгоценного ка-мения и бисера драгого весьма много. Между ними нет ни воровства, ни ссор, ни зависти; никто и ничем не нарушает закона. Светского правительства у них нет, - всем управляют духовные влас-ти»19. Самое главное, о чем свидетельствует сочинение инока Марка, это то, что в описываемое им «Оппонское Царство» бежали истинные христиане, «ревнители древнего благочестия».
Безусловно, как отмечает орловское духовенство, никто из русских раскольников не был в Японии, хотя она стала чем-то заветным для русского раскольника. В статье также отмечается, что в 60-х гг. XIX в. крестьяне одной из волостей на Алтае ходили за китайскую границу на поиски «Оп-понского» государства, но, конечно, не нашли его.
В связи с подобными поверьями, ходившими в раскольнической среде, орловское духовенство выражало опасения по поводу того, что сложно сказать, «.как с такими представлениями раскольников об Японии логически вяжется их поведение в начале наступившей войны: их молебствия о даровании победы русскому оружию, подношение иконы генералу Куропаткину.. .»20. Во всяком
случае, орловское духовенство призывало осторожно относиться к подобного рода проявлениям верноподданнических чувств со стороны старообрядцев.
Большую роль играло духовенство и при отправке солдат на войну. При этом в мировоззрении населения довольно ярко просматривается монархизм, желание послужить за Царя и православную веру. Как либеральная газета «Орловский вестник», так и «Орловские епархиальные ведомости» рисуют примерно одну и ту же картину при отправке солдат в ряды действующей армии на Дальний Восток. В частности, в «Орловских епархиальных ведомостях» мы находим эпизод проводов запасных чинов города Брянска на войну. Как отмечается в статье, многие запасные приходили прощаться с местным духовенством и получить напутственные слова и благословение. Приводится в статье и обращение одного из запасных к батюшке, в котором наглядно видна нравственно-мотивационная установка, сформировавшаяся в крестьянской среде относительно войны с японцами. Итак, запасной обращается к священнослужителю с такими словами: «Благослови меня, батюшка, и помолись, да поможет нам Господь-Бог победить нашего супостата и да возрадуется нам Царь-батюшка, которого так оскорбляет враг японец»21 .
Газета «Орловский вестник» также рисует яркие картины проводов на войну с Японией, в которых проявляются мировоззренческое восприятие войны в среде простого крестьянства, его мысли относительно данной войны и мотивационные установки. В одном из номеров газеты за 1905 г. мы находим описание проводов солдат на Дальний Восток в селе Хотьково Карачевского уезда. Автор статьи сообщает, что рано утром все село огласилось плачем и причитаниями. Затем по традиции из храма вынесли иконы, и начался напутственный молебен. В статье помещена также яркая картина прощания одного из крестьян, Ивана Мексютина, со своими пятерыми детьми, который уходил на войну с Японией с такими словами: «Иду послужить Царю и за вас, братцы»22 !
В «Орловском вестнике» также помещена статья, которая представляет зарисовку журналиста, основанную на картинах многих проводов во время русско-японской войны. Неотъемлемым атрибутом всех проводов солдат, как уже отмечалось ранее, был напутственный молебен, после которо-
го наступал самый трогательный момент прощания с родными и близкими. Следует отметить, что представление о враге-японце было сформировано даже у детей. Они зачастую, как свидетельствует автор данной зарисовки, обращались к отцу, отправлявшемуся на Дальний Восток, с такими словами: «Тятичка, миленький, не ходи, убьет тебя ляпонец, мироноской убьет...глот морской тебя съест. Дядя Яков сказывал, у ляпонцев большие глоты»23.
Действительно, для крестьянского населения мобилизация мужей и сыновей на войну с Японией воспринималась прежде всего как потеря кормильцев и шаг, особенно для незажиточных семей, к нищенскому существованию. Крестьянам приходилось обращаться к волостному управлению за помощью, но не всегда могли найти там должное сострадание. ««Орловский вестник» описывает случай обращения крестьянки деревни Каськово Бол-ховского уезда Сухачевой, муж которой был взят во время мобилизации на войну, в Голдаевскую волость за удостоверением на получение пособия от Болховского земства. За выписку удостоверения волостной писарь потребовал 50 копеек. Су-хачева, как сообщается в статье, «.не имея таких денег, проплакала, стоя возле волости, половину дня, и тогда только сердце писаря сжалилось и он наконец-то выдал удостоверение»24.
Безусловно, подобный случай свидетельствует и о том, что на местах некоторые волостные чиновники, не имея строгих моральных принципов, хотели заработать на проблемах других людей, невзирая на трудности военного времени. Однако прежде всего такие случаи говорят о том, что для бедного крестьянского населения, оставленного без кормильцев, конкретная русско-японская война 1904-1905 гг. не имела ярко выраженных особенностей мировоззренческого восприятия, а сводилась лишь к проблеме выживания в условиях отсутствия рабочих рук.
Интересным фактом, отмеченным в «Орловском вестнике», является то, что даже нищие на улицах Орла переодевались в солдатские шинели, чтобы вызвать жалость у прохожих. Один из номеров газеты, в частности, описывает такой случай: «Третьего дня в гостиных рядах расхаживал нищий, одетый в солдатскую шинель. Нищий мимикой и звуками просил милостыню и отказывающих, сразу из немого делаясь говорящим, ругал площадной бранью»25. Другая статья газеты сви-
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
детельствует об орловских нищих следующее: «Они, по примеру запасных, обзавелись папахами, и наглость их не имеет границ. Купцы и вообще публика от них сильно страдают»26.
Характерным моментом, который прослеживается на основе ряда статей «Орловского вестника», являлось для Орловской губернии то, что во время мобилизации среди населения царило в основном подавленное и унылое настроение. Например, во время мобилизации в Болхове в воинское присутствие поступало довольно много прошений об освобождении от воинской повинности как по семейным обстоятельствам, так и по физическим недостаткам. При этом автор статьи отмечает следующее: «Настроение среди призываемых запасных и их приехавших родственников унылое. Женщины, неся мешки и узлы за своими мужьями, заливаются слезами. Мужья стараются утешить своих жен тем, что их не на войну «погонят», а куда-нибудь в город заменять солдат, находящихся на действительной службе»27 .
Подобные картины мобилизации на Дальний Восток свидетельствуют о том, что у населения Орловской губернии в основном не сложилось патриотически окрашенного восприятия войны с Японией. Мобилизация практически во всех уездах сопровождалась либо более спокойным настроением, либо подавленным. Так, например, следующим образом описывается мобилизация в Кара-чеве: «На вокзале народу такая масса, что полиция едва успевала отстранять от вагонов. Плачу и крикам не было конца. Пред отходом поезда многие жены просто цеплялись и лезли под вагоны, но были удерживаемы родными и публикой»28.
В засушливое лето 1905 г., когда крестьяне страдали от неурожая, мобилизация воспринималась как крайняя степень горя и шаг к бедственному положению. В «Орловском вестнике» помещались отрывки из крестьянских писем, которые красноречиво говорят об отношении крестьян к мобилизации во время засухи. Крестьянские письма были примерно следующего содержания: «В деревнях теперь вой. Озимую косим на корм, и то корму мало. Картофель чуть виден, а бывало к Петрову дню новый копали. Скоту жрать нечего и людям - тоже. Служили молебен, ничего не выходит. Одна надежда - казна поможет. А потом еще у нас говорят, что мобилизация будет»29.
В крестьянской среде царили уныние, упадок духа, растерянность, подавленность, страх перед
чем-то неизвестным и предчувствие чего-то тягостного в грядущем. Наблюдалось также усиление религиозности. М. Сурин, описывая ситуацию в российской деревне во время войны, подчеркивает следующее: «Население желает скорого прекращения войны, которая, по его словам, ведется неизвестно из-за чего и требует от народа огромных жертв»30. М. Сурин приводит также следующие высказывания крестьян: «Война во всем вызвала застой, жить трудно и даже невыносимо. Душевное настроение соответствует ходу войны. Война нам принесла много бедствий и много слез. Положение очень плачевное: сбыт и заработок плох, а жить нужно. Всюду тихо: ни разгула, ни песен»31.
Безусловно, война не была причиной тяжелого положения деревни, но она обнажила все проблемы до крайности. И без того напряженное эмоциональное состояние крестьянства усиливалось инстинктом самосохранения: все большее число здоровых крепких людей призывалось в армию, отрывалось от привычного уклада жизни и направлялось на Дальний Восток на войну. При этом цели войны, причины, по которым народ должен был приносить все новые и новые жертвы, крестьянству так и не были понятны. Это еще больше усиливало тревогу и недовольство. Ошибочная система комплектования войск (частые мобилизации запасных, особенно старших сроков) привела к тому, что призванные очень тревожились за судьбу своих семейств, оставшихся на родине в крайне тяжелом экономическом положении.
Непонимание основных причин противоборства на Дальнем Востоке в крестьянской среде поднимает важный вопрос об информационной обеспеченности крестьян. Следует задаться вопросом: откуда могли получать крестьяне информацию о важнейших как внутриполитических, так и внешнеполитических событиях в стране? Безусловно, одним из источников, уже отмеченным выше, было сельское духовенство. Однако был, как отмечают некоторые исследователи, и другой источник информации, причем не всегда «благонадежный» для царского режима. Это были так называемые крестьяне-отходники, которые, побывав в других местностях, могли рассказывать на своей малой родине новую информацию, подчас даже окрашенную в революционные тона под воздействием агитации периода революции 1905-1907 гг.
Исследователь крестьянства начала XX в. С.Н. Прокопович указывает на некоторую пере-
мену в крестьянской среде: «Теперь не редкость встретить мужика, побывавшего в Одессе, и на Кавказе, и на южных заводах. Это уже не серые рядовые крестьяне, не умеющие ни в чем разбираться. Эти люди вносят в деревню элемент сознания и организованности и являются тем социальным грибком, который разлагает былые патриархальные отношения и миросозерцание деревни»32 . Деревня называла таких крестьян «умными людьми». В основном это были молодые, лет тридцати, крестьяне-отходники, побывавшие в городе на фабрике или заводе, грамотные, целеустремленные, с активной гражданской позицией, нередко придерживающиеся левых взглядов. Их не устраивала российская действительность, и они не только критиковали ее, но и пытались искать пути ее изменения в лучшую сторону. Крестьяне-отходники (и особенно «умные люди» из их числа) были очень важными поставщиками информации в российскую деревню. П.С. Кабытов полагает в этой связи, что ««возвращение отходников в родные места всегда вызывало живой интерес у крестьян: собирались родственники и соседи, слушали рассказы о жизни в городах, о стачках рабочих и выступлениях крестьян других губерний, обсуждали прочитанные газеты и листовки»33 . Если учесть подавляющий процент неграмотности среди крестьянского населения в начале XX в., то можно сказать, что устная информация, сообщаемая отходниками, занимала далеко не последнее место среди источников информации как о войне на Дальнем Востоке, так и о внутриполитическом положении в стране.
Далеко не все «умные люди», как полагала советская историография, придерживались левых, антиправительственных взглядов. Грамотные, умеющие дельно мыслить и говорить крестьяне были и среди зажиточных, черносотенцев и т.д. Характерный пример есть в рассказе о двух братьях из воспоминаний сельских корреспондентов о 1905 годе: «Старший, Алексей, служил в гвардии «его величества» и остался при царской конюшне «вахмистром», а Стефан пошел по шорной части... С царской конюшни приезжал Алексей всегда в форме с «позументами» и при ясных пуговицах на мундире. Ходил важно, стоял в церкви на первом месте и с попом здоровался «за ручку», как настоящий барин. Боялись его мужики. Он многое рассказывал про царя, царицу и про весь царствующий дом; рассказывал веско, солидно,
словно во дворце был свой человек. В его словах вырастал царь, как бог, великий, благой и милостивый»34 . «Умные люди» нередко играли ведущую роль на сельском сходе, их уважали, к их мнению прислушивались.
Принципиально важно, что это были «свои», жители той же деревни, и крестьяне психологически были более предрасположены воспринимать сообщаемую отходниками информацию, нежели слушать «чужаков», пришлых агитаторов. «Чужака» крестьяне видели в любом, кто говорил не так, как они, не так одевался. Поэтому революционные, да и правительственные пропагандисты, попадая в деревню, испытывали определенные трудности в установлении контакта с аудиторией. При этом отношение крестьян как к «умным людям», так и к пришлым агитаторам или интеллигентам было строго персонифицированным - любили или ненавидели конкретного человека.
Трудно судить о соотношении устной и печатной пропаганды, влиявшей на умонастроения крестьян в условиях войны и революции. Думается, что устная пропаганда еще меньше, нежели печатная, принадлежала к какой-то конкретной партии. Скорее, это были стихийно сформировавшиеся левые идеи. Сложно ответить и на вопрос, какова была вовлеченность самих крестьян в агитацию и пропаганду. На этот счет имеются лишь отрывочные сведения. Часть крестьянства («наиболее передовая», по революционной классификации) на фоне тяжелого экономического положения не только открыто говорила о недовольстве войной, но и сотрудничала с революционными агитаторами и пропагандистами: распространяла нелегальную литературу, укрывала агитаторов, активно участвовала в революционных сходках и собраниях, даже вступала в ряды революционных партий.
В связи с войной крестьяне в основном отрицали или критиковали существующие порядки. Конструктивных предложений с их стороны было, как правило, гораздо меньше: не ходить на войну запасным и новобранцам, ничего не жертвовать на войну, не платить податей и налогов и др.
О.Г. Буховец провел с использованием математических методов достаточно интересное исследование о влиянии пропаганды и агитации левых партий на крестьянское движение в период первой русской революции и пришел к следующему выводу: «Ситуация, при которой реальное движение
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
отсутствовало именно там, где велась агитация, и наличествовало там, где ее не было»35.
Несмотря на непопулярность русско-японской войны 1904-1905 гг. среди населения Орловской губернии, были случаи добровольной отправки на Дальний Восток. Один из декабрьских номеров «Орловского вестника» за 1904 г. свидетельствует о том, что добровольцы продолжали приходить в канцелярию местного воинского начальника. Причем, как отмечается в статье, «.некоторые просят немедленно посылать их в действующую армию и нередко огорчаются, если эта отправка замедляется»36. В 1905 г. также были зафиксированы случаи добровольчества. В майском номере «Орловского вестника» за 1905 г. сообщается следующее: «На Дальний Восток в составе эшелона, ушедшего на днях, вошло 50 человек добровольцев, из них большинство из 217-го и 218-го запасных батальонов, стоящих в Орле»37 .
Следует отметить, что заострение редакцией «Орловского вестника» некоторых сведений о добровольчестве свидетельствует, по-видимому, о том, что это явление во время русско-японской войны 1904-1905 гг. не носило массового характера среди населения Орловской губернии. Более того, в некоторых статьях газеты прослеживается мысль о том, что, в частности, орловские обыватели вообще относились к солдатам, особенно запасным, с некоторым опасением и недоверием.
В Орле были сформированы 217-й и 218-й запасные батальоны. Сто человек из этих батальонов были отправлены в Нижний Новгород для зачисления в 307-й пехотный Арзамасский полк. В Нижнем Новгороде данный полк, в котором находились запасные из Орла, был расквартирован по квартирам. Многие владельцы квартир довольствовали солдат чаем и сахаром. В этой связи «Орловский вестник» сообщает следующее: «Нижегородцы в этом отношении могли бы служить примером для орловцев, которые смотрят на солдат как на страшилищ и всячески стараются не пускать их к себе на квартиру»38.
Запасных воспринимали с некоторым опасением не только в самом Орле, а также в некоторых уездных центрах. Например, с середины декабря 1904 г. в Елец начали прибывать из разных уездов Воронежской губернии партии запасных нижних чинов. По этому поводу в городе ходили, как свидетельствует «Орловский вестник», разные разговоры. У части населения вызывало опасение, что
при запасных было мало охраны, хотя другая часть населения города полагала, что «.запасные не японцы, не воевать нам с ними, а хлебом-солью да добрым словом встретить и проводить следу-ет»39 . Тем не менее подобные взгляды свидетельствуют об отсутствии патриотически окрашенного восприятия войны на Дальнем Востоке среди определенной части населения и понимания того, что солдатам, в частности запасным, предстоит сражаться с врагом на дальних рубежах страны.
В этой связи поднимается также вопрос о формировании среди населения образа врага, в частности японца, как неизвестного для России начала XX века противника. По мнению Л.В. Жуковой, для формирования образа врага характерны различные приемы, используемые российскими СМИ: «подмена понятий»; «искажение информации» или ее избыток; рассуждения о коварстве и жестокости японцев и вместе с тем «о слабости врага, о тяжелом его положении и неумении вести военные действия», о расовом превосходстве «белых» над «желтыми»; идея войны как борьбы православной Руси с языческой Японией; «исключение подобия»40 .
На фоне таких «подогретых» чувств в проправительственных патриотических брошюрах появились заявления: «Деревня словно ждала ее (мобилизацию. - В.А.), предчувствовала, не растерялась. Простой народ давно прислушивался к тому, что пишется в газетах. Они давно не редкость в самых отдаленных углах. Газеты, по-видимому, приготовили русскую деревню к предстоящим событиям»41.
Однако реальность была таковой, о чем свидетельствует и орловская губернская пресса, что население войны все-таки не ждало и не поняло, почему она вдруг возникла.
Историки Е.С. Сенявская и А.С. Сенявский теоретически обосновали, что «образ врага» неотделим от «образа войны», то есть комплекса представлений о войне. Они подразделяют «образ войны» на три типа: прогностический, синхронный и ретроспективный42. Подобная классификация может быть в полной мере применима ко времени русско-японской войны.
Прогностический образ войны, складывавшийся до русско-японской войны, не был адекватен. Это проявлялось прежде всего в недооценке противника, в «шапкозадирательских» настроениях, присутствовавших в российском обществе. Результатом подобных настроений явился недостаточ-
ный уровень готовности к противоборству вооруженных сил России.
Однако, как показывают различные источники, были и другие причины неготовности и неудач России в этой войне. Сказывалась и порочная система комплектования войск в условиях начавшейся войны на задворках империи. Основным источником комплектования действующей армии были мобилизации запасных, а не выдвижение кадровых частей из западной и центральной частей империи. По мнению И.В. Деревянко: «При частой мобилизации призыв запасных осуществлялся выборочно по местностям, т.е. из какого-либо уезда или волости вычерпывались полностью запасные всех призывных возрастов, а в соседней местности призыва не было вовсе. Всего за время войны произошло 9 таких мобилизаций (последняя - буквально накануне заключения мирного договора, 6 августа 1905 г.). Система частных мобилизаций была разработана теоретиками Главного штаба в конце XIX в. на случай «локальных войн, не требующих напряжения всех сил страны». Но на практике она не только оказалась неэффективной, но и повлекла за собой множество негативных последствий»43 .
Командующий Маньчжурской армией генерал А.Н. Куропаткин, анализируя причины наших неудач в войне с Японией, так отзывался о поступивших в армию запасных старших сроков службы: «Наш крестьянин в возрасте свыше 35 лет часто тяжелеет, становится, как говорят, сырым, обрастает бородой, теряет солдатский вид, труднее молодежи переносит тяжести походной жизни. Необходимо также принять во внимание, что сельские жители в возрасте свыше 35 лет уже являлись домохозяевами, часто многосемейными. Все их интересы и помыслы, даже по прибытии в Маньчжурию, были дома. Эти заботы отнимали у них веселость, бодрость, необходимые для солдата. А тут еще сама война казалась непонятной, а с родины вместо призыва к подвигу присылались прокламации, подговаривавшие не сражаться с японцами, а бить своих офицеров»44 .
Все это привело к восприятию Японии как противника заведомо неполноценного и слабого. В результате наблюдался просчет в прогнозировании военного потенциала противника, переоценивались собственные силы и морально-психологическое состояние российских войск. Недооценка врага отразилась не только на складывании небла-
гоприятного для России фактического соотношения сил (в живой силе и технике), но и в недостаточном внимании к качеству комплектования личного состава и к назначению командных кадров.
Начало русско-японской войны привело к формированию синхронного «образа войны». В условиях вооруженного конфликта проблема «свой» - «чужой» обострилась до предела, выступив в гипертрофированной форме: потенциально опасный «чужой» превратился в реального смертельного врага.
Следует иметь в виду, что в ходе войны, когда «враг» представлял угрозу самому существованию общества, его базовым ценностям, у тех, кто непосредственно участвовал в военных действиях, и тех, кто жил в тылу, представление о враге, его «образ» были разными. Отношение к противнику зависело от социального положения, уровня образования и культуры, национальной и религиозной принадлежности человека, а также от конкретных событий, происходивших на театре военных действий, от информации, получаемой в тылу.
Проникновение в сознание населения «образа врага» наблюдалось и в Орле. Это проявлялось в разделении противоборствующих сторон при кулачных боях на русских и японцев. В одном из номеров ««Орловского вестника» сообщается следующее: «Кулачные бои мало-помалу появляются опять в городе. Как нам передают, враждующие партии разделяют себя на русских и японцев, и вследствие этого ожидаются столкновения более жестокого характера, чем это было в прежние годы»45. Подобный факт свидетельствует о некоторой озлобленности по отношению к японцам, как врагам России, четко сформировавшейся уже к началу 1905 года в провинциальной орловской среде.
Несмотря на озлобленное отношение к японцу как врагу, сформировавшееся среди населения, можно отметить и другой аспект мировоззренческого восприятия врага. Речь идет о том, что по рассказам солдат-орловцев формировалось также представление о японце как об умном, стойком и хитром противнике. В одном из январских номеров «Орловского вестника» за 1905 год приводится следующий случай встречи солдата односельчанами в Кромском уезде Орловской губернии: «Недавно сельпо Мураевка встречало раненого Р-а, который получил две пули на тю-ренченских позициях и теперь возвратился домой.
Односельчане внимательно вслушивались в отзывы про «нехриста-японца, у которого уж больно башка работает»46 .
Однако, как свидетельствует «Орловский вестник», объективного представления о враге у основной массы населения, крестьян, так и не сформировалось. Основные характеристики японца как врага сводились к его военным качествам: «Масса знает японца как воина: это - «вероломный враг», «хитрый враг», «сильный и отважный солдат», «образованный человек, не то что мы -русские», «шельма» и пр. Так говорят приехавшие с войны раненые, так говорят и газеты. Последними масса пользуется редко, - она придерживается больше изустного наставления. А всем уже известно, как искажается истина при передаче через ряд лиц. Масса так неразвита, что не в состоянии уяснить себе самых элементарных понятий.»47.
Все-таки основным эмоционально-психологическим компонентом, который формировался при мировоззренческом восприятии войны населением Орловской губернии, было настроение психологической фрустрации и подавленности. Новости о военных неудачах на Дальнем Востоке и о потере близких омрачали привычный ход провинциальной жизни. В частности, традиционные святочные праздники в начале 1905 года утратили прежние задор и веселье. «Орловский вестник» приводит такое высказывание по этому поводу: «Про святочные же вообще развлечения нынешнего года можно сказать, что они далеко отстали от прошлых годов; не слышно было прежнего гама, песен и пьянства. У всех есть свое горе: у одного брата, у другой мужа, у третьего сына нет»48 .
Зачастую население Орловской губернии, в частности крестьянское, отказывалось верить в военные неудачи России на Дальнем Востоке. Не могли поверить и в падение Порт-Артура. В «Орловском вестнике» помещено описание распространения слухов о падении «дальневосточной твердыни» в Ельце: «Съездившие в город мужички, возвратившись, рассказывают, что Порт-Артур взят японцами. Стессель оттуда выбыл куда-то, а бывшие там наши солдаты взяты в плен. Жители дер. Сусловой этому не верят и утверждают, что Порт-Артур стоит на минах и что, как только японцы взойдут в него, мины будут взорваны и японцы погибнут»49 .
Как свидетельствует «Орловский вестник», не переживать по поводу военных неудач России на
Дальнем Востоке было попросту опасно. Газета, описывая, в частности, один из эпизодов провинциальной орловской жизни февраля 1905 года, повествует о таком случае: «... по одной улице идет мужчина и поет. Ему навстречу двое: - «Чего поешь?» - «Пою, а вам какое дело?» - «А вот какое», и с певца шапка летит на снег. - «Там нас бьют, а он поет». Мужчина подобрал шапку и пошел молча»50. Данный эпизод еще раз подчеркивает настроение подавленности среди орловского населения из-за событий на Дальнем Востоке.
Глубокий след в сознании населения в связи с чередой неудач в войне с Японией оставило также поражение эскадры З.П. Рожественского в Цусимском сражении. Вот как, например, отреагировали жители города Болхова на Цусимскую катастрофу: «Известие о поражении эскадры Ро-жественского, как громом, поразило наших горожан. Шовинисты и ярые патриоты, хотевшие «шапками закидать» японцев, умолкли. Везде только и разговоры, что про поражение, которого у нас никак не ожидали. Лица у всех печальны; женщины, у которых на войне муж или сын, пла-чут»51. Поражение в Цусимском бою всколыхнуло интерес к событиям на Дальнем Востоке с новой силой. Однако вновь проявилось неверие в возможность такого поражения российским флотом, в частности в крестьянской среде. Один из корреспондентов «Орловского вестника», описывая настроение населения во Мценске, подчеркивал следующее: «Целую неделю крестьяне не верили газетам, что эскадра Рожественского погибла; это, говорили сельские обыватели, японцы у наших моряков дух отбивают»52 .
Эмоционально-психологическое состояние фрустрации и подавленности среди населения Орловской губернии, вызванное неудачным ходом военных действий России на Дальнем Востоке, обострялось к концу войны большим количеством калек-инвалидов, возвращавшихся с фронтов русско-японской войны. «Орловский вестник» отмечает по этому поводу следующее: «С театра войны в Орел и орловский уезд возвращаются многие участники боев, получившие в этих боях более или менее серьезные увечья»53 . Вид молодых инвалидов, вернувшихся с войны, наряду с и без того непопулярной войной в сознании населения формировали в мировоззрении населения ярко выраженный негативный образ войны на Дальнем Востоке.
В одном из августовских номеров «Орловского вестника» помещена заметка о прошении болхов-ских горожан должностному лицу с просьбой упорядочить работу городского сада «Городок», в котором видны все-таки монархические настроения населения относительно войны. Прошение было подписано многими людьми, и в нем, в частности, говорится: «В настоящее время и время проливания нашей братской крови за Русь, православное отечество и Царя.»54. Тем не менее если рассмотреть данное прошение критически, то думается, что оно вряд ли свидетельствует об искренности монархических настроений населения в связи с неудачной войной. Скорее в этом обращении к чиновнику сквозит общепринятый формализм, рассчитанный на получение конкретной помощи от местных властей.
На фоне непопулярности русско-японской войны в сознании населения Орловской губернии известие о заключении мира вызвало радость и некоторое оживление в провинции. Так, например, описывает «Орловский вестник» реакцию жителей города Орла после заключения мира: «Настроение в городе после получения телеграммы о заключении мира несколько приподнятое. Несколько дней тому назад, когда были получены телеграммы о том, что вопрос о мире почти решен, настроение наших обывателей оставалось без перемен - оно было бы обыкновенным, будничным, но теперь, когда относительно заключения мира не стало сомнений, наша публика настроилась празднично, и нам вчера приходилось видеть много раз, как люди горячо поздравляли друг друга с миром»55.
Однако и в восприятии мирного договора с Японией были свои нюансы. В Брянске, например, солдаты относились к сообщению о мире с недоверием. Корреспондент «Орловского вестника» считает подобное недоверие вполне обоснованным: «Да это и понятно. Переход от кровавой войны, на которую они собрались уже идти, к мирному исходу слишком резок. Недоверие это поддерживается еще тем, что, несмотря на известие о благополучном конце мирных переговоров, войска продолжают отправлять на Дальний Восток»56.
Безусловно, в каждом слое населения известие о прекращении войны с Японией воспринималось по-своему. Мещане и купцы, в частности, надеялись на подъем торговли. Особенно радовались прекращению войны семьи запасных, отправленных на Дальний Восток. Они начали готовиться к встрече род-
ных и близких. Для крестьянского населения прекращение военных действий означало прежде всего возвращение основных рабочих рук в хозяйство. Не случайно в связи с этим прекращение войны с Японией было встречено с особой радостью именно в крестьянской среде, особенно в тех семьях, где были солдаты, отправленные на фронт. По этому поводу в «Орловском вестнике» мы находим следующую заметку: «Весть о мире частью населения, отправившего на Дальний Восток своих родственников, встречена весьма радостно. Другою, более многочисленною, очень спокойно»57.
Проанализировав мировоззренческое восприятие русско-японской войны 1904-1905 гг. населением Орловской губернии, основываясь на материалах местной периодики, можно сделать вывод о том, что характерным явлением в сознании населения перед войной было непонимание ее причин и задач. Далекая азиатская страна была совершенно чужда пониманию среднестатистического жителя Орловской губернии, как ««срединной» и моноэтничной территории Российской империи начала XX века. Положение обострялось сельскохозяйственными проблемами в условиях невысокого урожая лета
1904 г. в Орловской губернии. В связи с этим мобилизация запасных на войну с Японией для их семей воспринималось как настоящее бедствие.
Что касается «образа врага» в сознании населения Орловской губернии, то губернская пресса свидетельствует, что он, формировавшись в основном по рассказам приезжавших с фронта солдат, приобретал скорее уважительные черты. Японца воспринимали прежде всего как сильного и умного противника, очень стойко сражавшегося против русского оружия. Следует отметить также работу духовенства Орловской епархии по формированию как «образа врага», так и вообще основных мировоззренческих доминант относительно проходившего на Дальнем Востоке вооруженного конфликта.
Тем не менее, как свидетельствует орловская пресса того периода, основным психоэмоциональным компонентом в сознании населения было состояние психологической фрустрации и недовольства с оттенками печали и неверия в возможность таких военных неудач. О четкой сформированности таких настроений свидетельствуют данные прессы начала
1905 г. В целом можно сказать, что русско-японская война негативно воспринималась населением Орловской губернии, а ее причины и цели так и остались непонятыми большинству населения.
Примечания
1 Сенявский A.C., Сенявская Е.С. Историческая память о войнах XX века как область идейно-политического и психологического противостояния // Отечественная история. 2007. № 2. С. 144.
2 См.: Абаза К.К. Беседа про японца. СПб., 1904-1905. Вып. 1-3.
3 См.: Кладо Н.Л. Значение флота в борьбе на Дальнем Востоке. СПб., 1904.
4 См.: Коссинский Ф.М. Состояние русского флота в 1904. СПб., 1904.
5 См. напр.: Колчигин Б., Разин Е. Оборона Порт-Артура в русско-японскую войну 1904-1905 гг. М., 1939; Сорокин А.И. Оборона Порт-Артура. Изд. 3-е. М., 1954; Мельников Р. Крейсер «Варяг». Л., 1975 и др.
6 См., напр.: Сенявская Е.С. Противники России в войнах XX века: эволюция «образа врага» в сознании армии и общества. М., 2006. С. 30-36. и др. работы.
7 См.: Золотарев В.А., Соколов Ю.Ф. Трагедия на Дальнем Востоке: Русско-японская война 1904-1905 гг. Книга I. М., 2004. С. 308.
8 Орел 4-го января // Орловский вестник. 1904. 4 янв. № 4. С. 1.
9 Областной отдел. Брянск // Орловский вестник. 1904. 8 янв. № 8. С. 3.
10 Из епархиальной жизни. Архиерейские служения // Орловские епархиальные ведомости. 1904. 8 февр. № 6. С. 162.
11 Пастырь Церкви во время войны // Орловские епархиальные ведомости. 1904. 15 февр. № 7. С. 180.
12 Необходимая настоящая задача духовенства (О том, какой смысл настоящей войны) // Орловские епархиальные ведомости. 1904. 17 окт. № 42. С. 963.
13 Необходимая настоящая задача духовенства (О том, какой смысл настоящей войны) // Орловские епархиальные ведомости. 1904. 17 окт. № 42. С. 967.
14 Беседа, сказанная в Храме Ливенского Духовного Училища пред совершением панихиды по адмирале С.О. Макарове и другим храбрым защитникам нашего Отечества, павшим на Дальнем Востоке. Помощник Смотрителя Ливенского Духовного Училища Иван Богданов // Орловские епархиальные ведомости. 1904. 16 мая. № 20. С. 479.
15 О войне с религиозно-нравственной точки зрения // Орловские епархиальные ведомости. 1905. 13 февр. № 7. С. 181.
16 Там же. С. 185.
17 Япония в представлении русских раскольников-старообрядцев // Орловские епархиальные ведомости. 1904. 14 марта. № 11. С. 295.
18 Там же. С. 295.
19 Там же. С. 296.
20 Япония в представлении русских раскольников-старообрядцев // Орловские епархиальные ведомости. 1904. 14 марта. № 11. С. 301.
21 Проводы нижних запасных чинов из города Брянска на Дальний Восток // Орловские епархиальные ведомости. 1904. 25 дек. № 52. С. 1303.
22 Областной отдел. Карачевский у. // Орловский вестник. 1905. 12 янв. № 11. С. 3.
23 Проводы. Деревенская картинка // Орловский вестник. 1905. 13 янв. № 12. С. 3.
24 Областной отдел. Болховские письма // Орловский вестник. 1904. 17 дек. № 230. С. 3.
25 Орел 19 декабря // Орловский вестник. 1904. 19 дек. № 232. С. 2.
26 Местная хроника // Орловский вестник. 1904. 22 дек. № 235. С. 3.
27 Болховские письма // Орловский вестник. 1904. 19 дек. № 232. С. 3.
28 Областной отдел. Карачев // Орловский вестник. 1904. 23 дек. № 236. С. 3.
29 Областной отдел. Елецкий уезд // Орловский вестник. 1905. 23 июн. № 162. С. 3.
30 Сурин М. Война и деревня. М., 1907. С. 20.
31 Там же. С. 16-17.
32 Прокопович С.Н. Аграрный вопрос и аграрное движение. Ростов н/Д., 1905. С. 32.
33 Кабытов П.С. Русское крестьянство в начале XX в. Самара, 1999. С. 39.
34 Деревня в 1905 году: (по восп. селькоров). - М.; Л., 1926. С. 113.
35 Буховец О.Г. Социальные конфликты и крестьянская ментальность в Российской империи начала XX века: новые материалы, методы, результаты. М., 1996. С. 316.
36 Местная хроника // Орловский вестник. 1904. 23 дек. № 236. С. 3.
37 Местная хроника // Орловский вестник. 1905. 30 мая. № 139. С. 3.
38 Орел 19 декабря // Орловский вестник. 1904. 19 дек. № 232. С. 2.
39 Областной отдел. Елец // Орловский вестник. 1904. 22 дек. № 235. С. 3.
40 См.: Жукова Л.В. Формирование «образа врага» в русско-японской войне 1904-1905 гг.// Воен.-ист. антропология: ежегод. 2003/2004. Новые научн. направления. М., 2005. С. 261-263.
41 Тарновский А. Русско-японская война. СПб., 1905. С. 32-33.
42 См.: Сенявский А.С., Сенявская Е.С. Историческая память о войнах XX века как область идейно-политического и психологического противостояния // Отечественная история. 2007. № 2. С. 140.
43 Деревянко И.В. «Белые пятна» русско-японской войны. М., 2005. С. 63.
44 Куропаткин А.Н. Русско-японская война 1904-1905: итоги войны. СПб., 2002. С. 242-243.
45 Местная хроника // Орловский вестник. 1905. 11 янв. № 10. С. 2.
46 Областной отдел. Кромской уезд // Орловский вестник. 1905. 19 янв. № 18. С. 3.
47 Областной отдел. Елец // Орловский вестник. 1905. 13 июля. № 182. С. 3.
48 Областной отдел. Орловский и Карачевский уезды // Орловский вестник. 1905. 19 янв. № 18. С. 3.
49 Областной отдел. Елец // Орловский вестник. 1905. 15 янв. № 14. С. 3.
50 Местная хроника // Орловский вестник. 1905. 28 февр. № 56. С. 3.
51 Областной отдел. Болхов // Орловский вестник. 1905. 24 мая. № 134. С. 3.
52 Областной отдел. Мценский у. // Орловский вестник. 1905. 9 июля. № 178. С. 3.
53 Местная хроника // Орловский вестник. 1905. 27 июля. № 196. С. 3.
54 Областной отдел. Болхов // Орловский вестник. 1905. 6 авг. № 205. С. 3.
55 Местная хроника // Орловский вестник. 1905. 23 авг. № 220. С. 3.
56 Областной отдел. Брянск // Орловский вестник. 1905. 27 авг. № 224. С. 3.
57 Областной отдел. Севский у. // Орловский вестник. 1905. 14 сент. № 241. С. 3.
V.A. KHOLODOV
THE RUSSIAN-JAPAN WAR 1904-1905 IN ASSUMPTION OF THE POPULATION OF THE ORYOL DISTRICT (ON FACTS OF THE ORYOL PRESS).
The article is devoted to the analysis of assumption of the Russian-japan war 1904-1905 of the population of the Oryol district on a basis of facts of the Oryol press. In the article also uncovering a special role of the priesthood in the forming of patriotic moods among the population. Besides shows unpopularity of the Russian-japan war 1904-1905 in consciousness of the population of the Oryol district.
Key words: the Russian-japan war 1904-1905, Oryol press, image of the enemy, priesthood, assumption.
