Русско-Восточное сотрудничество во второй половине 19 - начале 20 в Текст научной статьи по специальности «История и археология»

УДК 94(571)

DOI 10.18097/2306-753X-2014-2-4-11

© Т. В. Паликова

Русско-Восточное сотрудничество во второй половине XIX - начале XX в.

Статья посвящена некоторым сферам приграничного сотрудничества России с Монголией и Китаем во второй половине XIX - начале XX в.: межгосударственным отношениям, экономическим, хозяйственным и культурным вопросам, раскрывающимся на основе архивного, эпистолярного и опубликованного материала. Характеризуется роль Забайкалья в системе русско-восточных международных отношений, ключевыми центрами которых стали Троицкосавск/Кяхта и Маймачен. Дается сравнительная характеристика русско-монгольских и русско-китайских торговых контактов, ее структуре и значимости в системе международной торговли на восточной окраине империи. Однако большее внимание уделяется повседневным связям трех народов трансграничья, проявлявшееся, прежде всего, в хозяйственных отношениях, складывавшихся на протяжении длительного времени. Установление полосы беспошлинной торговли, возможность беспрепятственного проникновения на 50 верст вглубь приграничных территорий способствовало активизации международной деятельности, поддержанию межличностного общения. В рамках этого сотрудничества происходило приобщение к культурным традициям народов, которое оказывало определенное влияние на русское хозяйствование на монгольских территориях, главную роль в котором играли приграничные города. Указывается, что стабильность и доброжелательность во взаимоотношениях жителей Забайкалья с монголами и китайцами, осуществлявшими свою деятельность в пределах пограничной полосы, имели стратегическое значение.

Ключевые слова: Россия, Китай, Монголия, Троицкосавск, Кяхта, Маймачен, международное экономическое, хозяйственное, культурное сотрудничество.

© T. РаИкоуа

Russian-Eastern partnership in the second half of XIX - beginning XX century

The article is devoted to some spheres of the cross-border cooperation between Russia, Mongolia and China in the second half of XIX - beginning of XX century: interstate cooperation, economic, business and cultural questions. The role of Zabaikalye in the system of Russian-Eastern relations is characterized.

Indicate that the stability and goodwill in the relationship of the residents of Zabai-kalye with Mongols and Chinese, who conducted their activities within the borderland, had strategic importance.

Keywords: Russia, China, Mongolia, Troitskosavsk, Kyahta, interstate cooperation, international economic, commercial, cultural cooperation.

Забайкалье в системе русско-восточных отношений выполняло важнейшую функцию плацдарма продвижения России в Монголию и Китай, способствуя улучшению межгосударственного общения. Центрами концентрации русско-китайского/монгольского взаимодействия с конца XVIII в. стали Тро-ицкосавск/Кяхта и Маймачен. Активизации приграничного сотрудничества способствовало введение в 1860 г. 50-верстной беспошлинной зоны, что в некотором смысле размывало государственную границу, хотя она всегда была проницаемой для народов, проживавших вдоль нее. Используя архивный, эпистолярный и опубликованный материал, не претендуя на полноту освещения, попытаемся охарактеризовать некоторые сферы этого сотрудничества, тем более что взаимодействие в приграничной зоне охватывало и экономическую, и хозяйственную, и культурную сферы.

Вес Монголии в торговых отношениях с Россией был невелик (0,84 - 15 % от всего российского импорта), что объяснялось объективными причинами: крайне ограниченными ремесленными навыками, которыми владели монголы, сводившимися лишь к выделке войлока и ремней для личного пользования, и возможностью удовлетворить свои «несложные нужды» привозными готовыми изделиями и товарами [10, С. 46]. Российские купцы ввозили в Монголию широкий набор товаров повседневного спроса: разного качества ткани и изделия из них, юфть, кораллы, металл и железные предметы, мелкую галантерею российского производства.

Более 80 % монгольского экспорта составляли продукты животноводства и скот, достигая в отдельные годы 90 %. На протяжении десятилетий в Троиц-косавске бесперебойно работали карантин и скотобойня. Монголия была крупнейшим поставщиком скота, третья часть которого перегонялась специально для Кяхты и Троицкосавска. По мере снижения вывоза чаев на рубеже веков укреплялись торговые связи Кяхты и Монголии, увеличивался и экспорт монгольского скота: в 1913 г. стоимость пропущенных через Кяхтинский карантин животных выросла в 2,9 раза (к 1897 г.). Это была важная статья импорта, т. к. без монгольского мяса, как отмечал Троицкосавский полицеймейстер Н. Чайкин в рапорте военному губернатору 20 апреля 1911 г. за № 2524, Забайкальский и Приамурский края обходиться не могли. Монгольский скот всегда служил продуктом, «продовольствующим» Троицкосавск с его слободами, в большом количестве он угонялся в Троицкосавский, Селенгинский, Верхнеудинский уезды, а оттуда в зимнее время мясом переправлялся в разные местности Забайкалья и Приамурья [7, л. 5; 9, 1 ноя.; 10, С. 23]. Из продуктов животноводства ежегодно ввозились сырые скотские кожи для ширки, коровье масло и сало. С открытием вблизи Кяхты стеаринового завода «Георгий Осокин и Ко» вывоз сала из приграничной полосы и более отдаленных местностей Монголии доходил до 30 - 40 тыс. пуд. Спросом пользовалась овечья и верблюжья шерсть [12, С. 45].

Для хозяйственных нужд жители Троицкосавска/Кяхты закупали сено, дрова и строевой лес. Собственные природные ресурсы были крайне скудны.

5

Несмотря на зависимость торговли от природных условий, за последнее десятилетие XIX в. доля этих товаров в кяхтинско-монгольской торговле увеличилась в среднем в 2,5 раза. Увеличение объема закупок определялось не только насущными бытовыми потребностями, но и выгодностью их условий. Стоимость и строевого леса, и дров была ниже, чем в Забайкальском лесничестве. Как пишет в своих воспоминаниях Ю.Д. Талько-Грынцевич, плата за собственно лес, даже самого высшего качества не взималась - монголы его «считали общим добром», поэтому оплачивалась только работа - рубка и перевозка, правда стоимость работ постепенно возрастала. Происходило это еще и потому, что частые пожары сокращали лесные площади не только вокруг Троицко-савска, но и в Монголии [17, С. 49].

Большим спросом пользовалось монгольское сено. Русские и буряты предпочитали приобретать сенокосные участки в долинах рр. Орхон, Селенга, Иро, Букулей и Киран. Причем, по мнению современников, лучшим сеном считалось киранское. Сенокосный пай обходился русскому арендатору в 3-5 руб. Косили преимущественно сами покупатели, лишь иногда прибегая к помощи монголов, т.к. считали их неумелыми косцами. Почти две трети всего сена, накашиваемого в ближайшей полосе Монголии, использовалось в Тро-ицкосавске и Кяхте. По данным официальных источников, объем лесной торговли в 1890-х гг. в среднем составлял 80-86 тыс. руб., а сенной - 74,5 тыс. руб. [6; 14, С. 323].

В отличие от эксплуатации растительного богатства приграничной полосы Монголии, использование животного мира носило по преимуществу бытовой характер. Охотой в Забайкалье и Монголии «по перу и по зверю» занимались круглогодично, причем по большей части охотники-любители (как «промысел» охота была незначительной). Это неслучайно, охота и рыбная ловля рассматривались забайкальцами как своеобразный вид спорта. Каждому времени года соответствовал свой вид охоты, забайкальцы были знакомы с 6 видами охоты и 5 рыбной ловли. Фауна Монголии и Забайкалья была разнообразна. В разных источниках упоминается до 15-18 видов крупных и мелких животных, до 15 видов птиц. Основным объектом промысловой охоты был изюбрь, рога которого высоко ценились в Китае, сопутствующим - медведи, козы, лисицы, сохатые. Основной контингент городских охотников пограничной полосы -жители Троицкосавска, для которых «места эти по обилию и разнообразию дичи являются охотничьим эльдорадо». «Охота ... занимала видное место в жизни большинства кяхтинцев. Они были почти все охотники, а некоторые из них, как И.Д. Синицын, В.Л. Молчанов, В.А. Собенников, имели на своей душе грех в убийстве двух-трех десятков медведей» [11, С. 83].

Охота на изюбря (совместно с монгольскими промышленниками) проводилась во время спаривания («на рев»). На медведей, как профессионалы, так и охотники-любители охотились исключительно «на берлогах». Здесь по описаниям современников, использовалось четыре основных метода: «привязывали» (заваливали вход в берлогу камнями, чтобы медведь мог только высунуть голову), выпускали из берлоги и потом стреляли, «били. ходом» (облавная охо-

6

та) и на солонцах - самый опасный вид охоты, т.к. проводилась она ночью, а охотник «пристраивался где-нибудь поблизости..., в темные ночи приходилось стрелять на авось - по направлению шума, ворчания зверя» [12, С. 275]. На такую охоту никогда не ездили в одиночку.

Монголы старались принимать активное участие в русской охоте, ведь нашедшему берлогу уплачивалось 20-25 руб. [11, С. 85], при каждой облавной охоте с участием 10-15 человек монголы-загонщики или уставщики получали 10-50, иногда и более рублей за один-два дня. По свидетельствам современников, китайцы и монголы не препятствовали русской охоте на своей территории, плата за нее в монгольских лесах и степях не взималась, кроме оплаты разных мелких услуг. Тем не менее, российские охотники особенно городские, делали это добровольно или одаривали монголов, что приносило ощутимый доход последним. Кроме того, гостеприимство «русских охотников в пределах Монголии настолько связало понятие монгола с представлением об охотнике..., что редкая охотничья стоянка не посетится ими в надежде получить угощение, а иногда и деньги. большинство охотников относится к ним всегда с одинаковым радушием, что, конечно, немало ценится монголами. Те же гостеприимство и хорошее отношение получают, в свою очередь, и охотники, если им придется заехать в юрту даже и незнакомого монгола...» [12, С. 275].

Ранней осенью - зимою охотились облавно на коз и наездом или нагоном на лошадях на дроф. Наиболее популярным видом была степная охота на дзе-ренов (сайгу). Причем кяхтинцы полагали своим долгом устраивать такую охоту для гостей слободы. Технологию охоты воспроизводит в своих воспоминаниях зять кяхтинского купца А.М. Лушникова И.И. Попов, упоминает о ней в своих письмах к супруге издатель газеты «Байкал» «нерчуганин» И.В. Багашев [11, С. 85; 8, л. 241].

Лучшим охотничьим местом на водоплавающую дичь безоговорочно признавалась р. Бура с массой озер и болот в двадцати верстах от Кяхты. «Никогда в жизни, пишет И.И. Попов, я не видел такого множества разной птицы, как весной и осенью на Буре. Круглые сутки днем и ночью тянулись вереницы гусей, уток, лебедей, журавлей и всякой другой птицы. Птичий гомон не прекращался ни на минуту и особенно усиливался ночью. Утки, летая над нами, буквально задевали палатки. птицы слеталось так много, что истребить ее было невозможно» [11, С. 83-84].

Живя длительное время вблизи друг от друга русские хорошо изучили традиции приграничного народа и «во избежание неприятностей и, не желая обострений, обыкновенно старались, по возможности, не охотиться вблизи дацанов, в особенности в дни буддийских праздников» [12, С. 276].

Рыбный промысел по рекам и озерам Монголии не считался особенно доходным. Занимались им соседние крестьяне и старообрядцы не столько ради продажи, сколько для своих потребностей. Рыболовство велось с ранней весны до рекостава. Средний улов рыбы на артель в 10-15 человек в хорошие годы составлял за два периода 30-40 пуд. Кяхтинцы «на рыбную ловлю ездили в

7

Монголию, в верховья Кирана, где водились хариусы - форели». Их ловили исключительно на удочку [11, С. 87]. Рыбопромышленники обыкновенно уплачивали монголам за право ловли 10-15 руб. за каждый свой приезд, любители же, как и ружейные охотники, рыбачили бесплатно, одаривая изредка монголов или чаем, или чем-либо из съестного. Сами монголы рыбной ловлей не занимались и так же, как буряты, очень редко употребляли рыбу в пищу.

Близость к границе обширных угодий давала русскому и бурятскому населению подспорье в хозяйстве. Буряты нередко заходили со своими табунами на монгольские пастбища, а русские часто отдавали своих лошадей на прокорм монголам и в большинстве случаев бесплатно.

Жившие в приграничной зоне нередко вывозили из Монголии гуджир и самосадочную соль. Являясь основным консервантом, соль в Забайкалье вырабатывалась в количестве, не удовлетворявшем бытовые потребности населения, поэтому монгольская, часто бесплатная соль была незаменима.

Не стоит забывать о том, что приграничные контакты были двухсторонними, и монголы, хотя и не занимались хозяйственной деятельностью на территории России, проникали сюда в качестве торговцев или сопровождая караваны с товарами, возы с сеном или дровами. Несмотря на дружественные отношения и близкое соседство, монголы в редких случаях оставались подолгу в пределах Забайкалья, ограничиваясь исключительно временными наездами по своим делам, бывая чаще за покупкой необходимых товаров в Кяхте [14, С. 45]. Исключением в этом ряду можно назвать посещения Забайкалья священнослужителями и проживание бедных монголов, нанявшихся к крестьянам и бурятам в пастухи или работники. Монголы старались не заезжать в отдаленные пункты Забайкалья, кроме соседних Троицкосавска и Кяхты, чего нельзя сказать о китайцах.

Их опорный пункт Маймачен - располагался в нескольких километрах от Кяхты на монгольской границе и предназначался для ведения торговли и временного пребывания купцов, хотя большинство населения оставалось здесь навсегда, каждое трехлетие выезжая на годовой отпуск. В течение второй половины XIX - начала ХХ в. наблюдалось увеличение численности китайцев, поэтому можно предположить, что формирование поселения и сосредоточение в пограничной зоне подданных Китая было одной из возможных форм колонизации территории Забайкалья. К этому выводу подводит и факт разрешения переселяться в Маймачен только после освоения русского языка, а также отсутствия женского населения в городе, что заставляло китайцев выстраивать семейные отношения с монголками, бурятками, русскими.

На протяжении второй половины XIX - первой половины ХХ в. облик Маймачена, предназначенного для крупных торговых сделок, не изменился, в описаниях современников, посетивших его в разное время, встречаются лишь дополнительные детали [Д. Стахеев, 1865, 1895; Н. Ядринцев, 1889; И. Попов, 1925; Ю. Талько-Гринцевич, 1929]. Городское общество делилось на несколько торговых фуз, организованных почти на артельных началах, где каждый их член участвовал в доходах фирмы со времени деятельного участия в ее торго-

8

вых делах. При активной деятельности можно было подняться на более высокую ступень (купля - продажа товаров), что сулило материальное благополучие - получение доли прибыли от оборотов фирмы. Длительная торговая со-деятельность русских и китайских купцов сформировала специфический язык и определенные традиции. В частности, каждая китайская фирма при заключении торгового договора с кяхтинской фирмой обязалась давать несколько обедов ежегодно для кяхтинцев, а иногда и их гостей.

Путем точечного расселения китайцы освоили почти всю территорию Забайкальской области, проникая даже в самые отдаленные места и обустраивая свою торговлю. По данным издания «Вся торгово-промышленная Россия» за 1913 г., в Чите располагалось 4 лавки, 1 - в Акше, 4 лавки и универсальных магазина в Баргузине, 6 лавок в Верхнеудинске и 2 в уезде, 2 чайных, 2 лавки и фотография в Нерчинске, 3 азиатских товарищества, 4 лавки в Селенгинске и 2 в уезде, 9 лавок в Троицкосавске и 1 в уезде [5, ст. 982 - 1005]. Все перечисленные торговые точки располагались в арендованных помещениях и продавали мануфактуру, чай и китайские изделия, хотя следует признать это не полный список всех китайских заведений. Китайцы сконцентрировали свое внимание на совершенно свободной в то время нише - сервисно-бытовом обслуживании - обустраивали прачечные, проводили ассенизационные работы.

Несмотря на то, что современники писали об отсутствии влияния российских подданных на культурный уровень монголов, в программу пребывания их в Троицкосавске входило посещение музея при отделении Императорского Русского Географического общества (ИРГО), который пополнялся, в том числе и монгольскими этнографическими коллекциями, собранными российскими путешественниками-исследователями и его непосредственными сотрудниками. В 1899 г. Ургу посетил со служебной командировкой Ю.Д. Таль-ко-Грынцевич (правитель дел Троицкосавского отделения ИРГО): «я имел свободное время, изучал монголов, собирал коллекцию для кяхтинского музея... Несколько раз. наши, в окрестностях Урги собирали богатый материал» [17, С. 69]. В 1902 г. ИРГО высоко оценил результаты исследования Южного Забайкалья и сопредельной Монголии М.И. Моллесона и П. С. Михно, наградив их малыми серебряными медалями [3, 6 февр.]. К 1914 г. этнографическая коллекция включала в себя 3240 экспонатов. По имеющимся сведениям, в 1898 г. только за один день пасхальной недели музей посетили около 100 бурят и монголов, что составило 17 % всех посетителей; в 1901 г. - 51 монгол, а в 1903 г. «публика посещала музей в большом числе, преобладающий элемент составили китайцы и монголы» [1, 19 апр.; 2, 26 янв.;18, С. 135]. Подтверждает эту информацию Ю.Д. Талько-Грынцевич, который, вспоминая о музее, среди его посетителей упоминает монголов и тибетцев [17, С. 64]. Интерес представляет факт того, что активный приток посетителей-монголов происходил, когда экспонировались новые китайские артефакты, т.е. русский музей становился местом межкультурного, международного общения, а Троицкосавск-Кяхта реально выполнял функцию трансграничья.

9

Восприятие, узнавание и усвоение осуществлялось по всему культурному полю, на всех уровнях культуры. Поэтому стоит отметить еще один аспект взаимодействия - совместное празднование национальных праздников, в данном случае речь идет о китайских новогодних праздниках. «Белый месяц» включал в себя три праздника - новый год, «Счастливый день», «Праздник фонарей», которых с нетерпением ждали не только жители Маймачена, но и жители Троицко-савска/Кяхты, готовились к ним и принимали участие во всех ритуалах: посещение храмов, жертвоприношения, обед, шествия и т.д. Причем кяхтинцы хорошо знали правильность и последовательность проведения церемоний, ход которых изучили за длительный срок межкультурного общения, и благодаря тщательным описаниям в газете «Байкал». В это время происходил наиболее активный обмен визитами, подарками и угощениями. В собственно культурном плане заслуживает внимания посещение традиционного театрального представления. Оно, безусловно, специфически национальное, но для жителя отдаленной окраины из низшего сословия, где ближайший театр находился по другую сторону Байкала, где любители театрального искусства лишь изредка устраивали спектакли с достаточно дорогими билетами (на благотворительные нужды), эти бесплатные зрелища имели немалое значение. Как вспоминал Д. Стахеев, «наши русские рабочие... всегда с восторгом разсказывают потом о своих впечатлениях»[16, С. 207].

Длительное сосуществование, выраженное в различных направлениях сотрудничества, общие интересы монголов с русскими соседями, благодаря взаимным уважению, гостеприимству, не вызывали осложнений. Дружба и хорошие отношения жителей Забайкалья с монголами пограничной полосы и китайцами Маймачена составляли не только стратегическое, но и экономическое и в определенной степени культурное значение.

Литература

1. Байкал. - Троицкосавск. - 1898. - № 16.

2. Байкал. - Троицкосавск. - 1903. - № 1.

3. Байкал. - Троицкосавск. - 1903. - № 2.

4. Государственный архив Забайкальского края (ГАЗК). Ф. 1. Оп. 1 (о). Д. 13907.

5. Вся торгово-промышленная Россия. - Киев: Книгоизд-во Т-ва Л.М. Фишева, 1913.

6. ГАЗК. Ф. 19. Оп. 1. Д. 68. Л. 25-26; Д. 112. Л. 126-127; Д. 232. Л. 1118.

7. ГАЗК. Ф. 19. Оп. 1. Д. 232.

8. ГАЗК. Ф. Р-1661. Оп.1. Д. 4, т. 2.

9. Забайкальские ведомости. - 1897.

10. Материалы для описания Монголии. Отчет о поездке в Монголию в июле - октябре 1912 г. Генерального штаба подполковника Полтавцева. - Иркутск, 1913.

11. Попов И.И. Минувшее и пережитое. Сибирь и ссылка. Воспоминания за 50 лет. - М, Л., 1924. - 215 с.

12. Осокин Г.М. На границе Монголии: Очерки и материалы к этнографии Западного Забайкалья / Г. М. Осокин. - СПб., 1906. - 312 с.

13. Сборник статистических сведений о горнозаводской промышленности в России в 1892 заводском году. - СПб., 1895. - С. 59, 64.

14. Свечников А.П. Русские в Монголии / А.П. Свечников. - СПб.,

1912.

15. Сибирский торгово-промышленный календарь на 1898 год. - Томск,

1898.

16. Стахеев Д. Очерк VIII. Кяхта / Д. Стахеев // Живописная Россия. -СПб., 1895.

17. Талько-Грынцевич Ю. Д. Сибирские страницы жизни / Ю. Д. Таль-ко-Грынцевич. - Чита, 2000. - 96 с.

18. Труды Троицкосавско-Кяхтинского отделения Приамурского отдела Императорского Русского Географического общества. - Иркутск, 1902. - Т. III, Вып. 2 и 3.

Паликова Татьяна Вадимовна - доктор исторических наук, доцент кафедры всеобщей и отечественной истории, Бурятский государственный университет, г. Улан-Удэ.

Palikova Tatyana - Doctor of Historical Sciences, lecturer of department of General and Native history of Buryat State University, Ulan-Ude.

УДК 271.1

DOI 10.18097/2306-753X-2014-2-11-17

© С. В. Васильева

Старообрядчество на окраинах России: вынужденная подвижность или миграционное перемещение

В статье освещена проблема переселения старообрядцев на территорию Забайкалья в имперский, советский и постсоветский периоды. Особое внимание уделяется внутренним миграционным потокам старообрядцев, происходившим в условиях нового политического режима. На основе компаративного анализа архивных материалов показаны двойственность государственной политики, которой оно руководствовалось при переселении старообрядцев на окраины Дальнего Востока России. В заключении автор приходит к выводу о том, при расселении на новые территории старообрядческие сообщества были включены в сложные процессы адаптации, создавая компактный ареал проживания и интегрируя с поликонфессиональным окружением.

Ключевые слова: империя, старообрядчество, переселение, ссылка, Сибирь, компактность, адаптация, поликонфессиональность, самобытность, культура.