CC BY
251
РУССКО-ТУРЕЦКАЯ ВОЙНА 1828 1829 ГГ.
И ДИПЛОМАТИЯ РОССИИ И ФРАНЦИИ
О.В. ЖИДКОВА
Кафедра теории и истории международных отношений Российский университет дружбы народов П719Н, Москва, ул. ¡Миклухо-Маклая, !(>■!
Статья посвящена руееко-фраицузекпм отношениям н период руеско-гурецкой войны 1828 1829 гг. Особое внимание уделяется по’шции России по о «ношению к греческому вопросу» с приходом к власти Николая I. ')тот вопрос рассматривается автором и ре.мнчх международной ситуации тех лег. Особое внимание обращается на пошцнн основных участников «европейского концерта» Англии и Франции и их роли, как и восточном »опросе » целом, гак и по отдельным вопросам, в частности в вопросе подписания Лондонской кон» венции от 6 июля 1827 г.
Русско-французские отношения приобрели особо важное значение н период Русско-турецкой войны, в ходе которой Россия твердо проводила свой курс по решению греческого вопроса. Успех России в войне в значительной степени зависел от позиции Франции.
Война стала во многом неизбежной по причинам исчерпанности дипломатических усилий, проводимых Россией в первой половине 1820-х гг. В то же время к началу войны созрели международные предпосылки, при которых Россия могла добиться успеха. В этой связи исследуем основные аспекты дипломатической истории войны и проявлявшуюся в них позицию России и Франции в решении греческого вопроса. Прежде всего, необходимо коснуться таких вопросов, как:
1) отношение сторон к Лондонской конвенции (июль 1827 г.);
2) блокада Дарданелл;
3) проблема посредничества держав в русско-турецком споре;
4) проблема статуса греческого государства.
Прежде всего, следует остановиться па изменении внешней политики России, происшедшей с приходом к власти Николая I.
Известный специалист в области внешней политики России В. Дегоев отмечает, что в решении восточного вопроса Николай I действовал более последовательно, хотя и менее гибко, чем Александр I. По его мнению, Николай I «твердо придерживался той мысли, что целый ряд проблем, образующих в совокупности понятие «восточный вопрос», должен решаться исключительно в рамках русско-турецких отношений без привлечения третьей стороны. В то же время он обладал достаточным прагматизмом, чтобы понять и другое: такой подход едва ли поможет распутать греческий клубок. Прочно усвоенные представления о революции, как о самой страшной угрозе России и Европе... предрасполагали Николая I к восприятию греков как бунтарей, поднявшихся против своего законного правителя. Однако интересы России (или нечто осознанное как интересы России) оказались в глазах царя выше идеологических постулатов. И он,
в конце концов, предпочел увидеть суть сложившейся сшуации не в попрании легитимистских прав султана, а в избиении единоверного христианского народа... >>\
В то же время Николай I отдавал себе отчет в том, что самостоятельно, без «европейского концерта» греческий вопрос он решить был не в силах, не рискуя создать против себя коалицию европейских государств. Во многом, именно благодаря этому обстоятельству, он чутко следил за всеми нюансами европейской политики.
Основой дня дипломатического давления на Порчу стала Лондонская конвенция от
6 июля 1827 г. В 'пой связи рассмотрим мотивы основных европейских «игроков», заинтересованных в Конвенции, прежде всего ~ России, Англии, Франции.
В. Дегоев считал, что Николай I, признавая международное значение событий в Греции, согласился вывести обсуждение этой тему за пределы отношений между Россией и Турцией. Хотя император и продолжал начатую еще Александром I политику сотрудничества с Англией, но старался перевести ее в сугубо прагматическое русло. Но его мнению, Николай I полагал, что «ему следует договориться с Англией о совместных мерах принуждения 1урОК к миру е учетом интересов греков. Лондон тоже проявлял готовность к партнерству, о чем свидетельствовала специальная миссия в Петербург... герцога А. Веллингтона (март 1826 г.). В ходе визита был подписан протокол, согласно которому стороны уелавливалиеь, что Англия выступит посредником в конфликте и предложит султану предоставить грекам автономию при сохранении его верховной власти над ними, то есть - «османского подданства». Мели султан откажется, Петербург и Лондон приступят к реализации плана, предусматривающего полную независимость Греции» .
При этом следует иметь в виду и то обстоятельство, что Англия рассматривала протокол как средство контроля российской политики, как механизм удержания «союзни-ка-соперника» от единоличных действий против Порты. При этом необходимо учитывать и то обстоятельство, что обе страны преследовали свои интересы.
«Россия и Англия не расстались с желанием направить течение событий в то русло, которое бы больше отвечало интересам той или иной державы. Каннингу казалось, будто он навязал Николаю I свои правила игры. А русский самодержец думал, что ему удалось увлечь англичан дальше того рубежа, куда они готовы были идти по собственной воле. Оба имели основания видеть себя в более выигрышном положении. Но установить точное соотношение приобретений и потерь каждого из игроков трудно. Успех Каннинга в предотвращении несанкционированной русско-турецкой войны уравновешивался тем обстоятельством, что Лондон, по условиям соглашения с Россией попадал в жесткую зависимость от действий Турции, и в случае ее отказа от предложенного плана урегулирования ему пришлось бы либо самому перейти от посредничества к военным действиям, либо предоставить это Николаю 1», - отмечал В. Дегоев.
Показательны в этой связи депеши Поццо-ди-Борго к Нессельроде от 13 (25) июля 1827 г. Излагая ход переговоров и касаясь некоторых вопросов умиротворения Греции еще до момента подписания Лондонского договора от 6 июля 1827 г., Поццо-ди-Борго, среди прочего, отмечает, что движущей силой английской политики по отношению к России в этом вопросе было желание парализовать как усилия России, так и ее влияния на Турцию. Это та правда, которая никогда не была секретом для императорского кабинета. Нессельроде считал, что участие Великобритании в этом договоре не будет ущемлять интересы России. На депешу император наложил собственную резолюцию: «Есть много правды в том, что предсказывает эта депеша и события это доказывают»3.
Иначе на ситуацию смотрел Меттерних, которого пугала перспектива выигрыша России и усиления ее на Балканах. Вена выступала за предоставление международных гарат'ий безопасности Порты, что совершенно не устраивало Николая I.
В отличие от Вены «Париж, напротив, ответил не просто сочувствием, а идеей превращения Петербургского протокола в англо-русско-французский союз во имя умиротворения Востока. Франция хотела прочнее утвердиться в синусе великой державы, для чего ей было необходимо не отстраняться, а наоброт, как можно активнее участвовать в крупных международных событиях. Франция понимала истинную причину приглашения со стороны России участвовать в этом союзе (иметь союзника /для сдерживания Англии) и Англии (образовать противовес России). Парижский кабинет надеялся извлечь из ситуации собственную выгоду. К тому же, французское правительство не могло не считаться с давлением общественного мнения, поддерживавшего греков. Устроенный против них настоящий геноцид служил для Нвропы дополнительным, моральным побуждением к действию.
В итоге Россия, Англия и Франция обязались друг перед другом применить к Турции силу, если она отвергнет их мирное посредничество и план предоставления Греции автономии (Лондонская конвенция от 6 июля 1827 г.).
Потребность в союзе с Парижем осознавали и в Петербурге. Трудно не согласиться с мнением Е. Федосовой, которая считала, что «понимая, что противоречия меж?<у Аш дней и Россией в восточном вопросе будут расти, царское правительство стремилось к действительному укреплению русско-французских отношений и поддержке Францией позиции России на Ближнем Востоке. Поэтому сразу же после подписания Лондонского договора перед послом России в Париже К.О. Поццо-ди-Борго была поставлена именно такая задача. В свою очередь, французский кабинет считал единственной возможностью удержать Россию от войны с Турцией выполнение лондонского договора.
В то время как Англия постепенно отходила от договора 1827 г. и сближалась с Австрией, в политике Франции в греческом вопросе происходил переход от проволочек и бездействия к выполнению договора от 6 июля 1827 г., в чем французское правительство начинало видеть возможность усиления своего влияния, как в I реции, так и международного престижа. На этой почве создаются условия для русско-французского сближения». Но и сам Николай искал союза с Францией. Сохранение тесных дружеских отношений между Россией и Францией отвечало тог да взаимным интересам двух стран. В. Дегоев отмечает, что России был нужен союзник в борьбе против венского и лондонского кабинетов на завершающем этапе восточного кризиса. Французское правительство, в свою очередь, пыталось заручиться поддержкой России в завоевательной воине в Алжире4.
Таким образом, можно сказать, что уже к 1827 г. сложилась некое подобие «актанты», участники которой между тем имели свои резоны для совместных действий против Турции. Договор от 6 июля был своеобразным компромиссом, на который шли державы, преследуя свои интересы. Англии важно было сдерживать внешнеполитические амбиции России, ограничивая ее активность; Франции он нужен был для того, чтобы играть более весомую роль в Европе; Россия же нуждалась в том, чтобы посредством коллективных усилий разрешить «греческий вопрос». Однако многовекторность мотивов участников договора делала его непрочным, порождала стремления к его пересмотру.
Однако Махмуд П проявил несговорчивость в отношении требований держав. «Реализуя эту установку (в плане предоставления Греции автономии. - О.Ж.), соединенная военно-морская эскадра трех держав заперла турецко-египетский флот в
Наваринской бухте с целью прекратить доставку в Грецию войск для подавления восстания. Когда эта мера не принесла успеха, османские корабли были уничтожены (октябрь 1827 г.). Махмуд II отреагировал быстро и жестко. Он аннулировал Аккер-манскую конвенцию и объявил «священную войну» против неверных, прежде всего -России. Отчаянные попытки австрийской и английской дипломатии склонить султана к благоразумию ничего не дали. Николай 1 получил полную свободу рук по отношению к Турции, в соответствии с Лондонской конвенцией. Англия и Франция лишились юридических и моральных оснований одерживать его5.
В этих условиях активных действий России отношения с европейскими союзниками значительно усложнились. Лондонский кабинет сожалел о том, что далеко зашел в сотрудничестве с Россией. Весьма непросто складывались отношения с Францией. Прежде всего, это касается проблемы блокады Дарданелл.
Па первом этапе войны (кампания 1828 г.) Россия стремилась действовать решительно, не затягивая боевых действий, дабы воспрепятствовать складыванию антирусского союза. Поэтому особенно ощу тима заинтересованность российской стороны в благожелательной позиции Франции.
В докладе К.В. Нессельроде Николаю 1 констатировалось: «Быстро и энергично проведенная кампания, начатая как можно раньше, позволит нам вернуть утраченные позиции и одновременно устранит всякий предлог для враждебных нам комбинаций. Между тем, мы должны воспользоваться зимой, чтобы умерить раздражение в Англии, оСнн)рить Фрапцию (курсив наш......О.Ж.), которая, по-видимому,
пребывает в большом унынии, по возможности теснее сплотиться с Пруссией, неусыпно наблюдая за Австрией»6.
Петербург понимал выгодность для Франции ес партнерства с Россией. Но в то же время ясно осознавал необходимость успокоить и лондонский двор, указав па временный характер блокады Дарданелл.
Демонстрируя поддержку России, тюильрийский двор был весьма обеспокоен перспективой затягивания блокады Дарданелл, против чего выступала Англия.
В депешах Поццо-ди-Борго от 30 августа приводились слова Райневаля, исполнявшего ввиду болезни Лаферронэ обязанности министра иностранных дел Франции о поддержке парижским двором намерения Николая I установить блокаду Дарданелл. В то же время Райнсваль высказал послу опасение, что подобная акция встретит возражения со стороны Англии. В депеше излагались инструкции, данные Полиньяку в связи с обсуждением на Лондонской конференции намерения России установить блокаду Черноморских проливов. Как отмечал посол, король и правительство Франции продолжали демонстрировать по отношению к России «самое дружеское расположение»7.
Таким образом, в Русско-турецкой войне мы видим стремление России заручиться поддержкой Франции, которая все более играла весомую роль в европейской политике. Элементы партнерства проявляются и в отказе Франции поддержать позицию Меттерниха, а Россия готова ослабить режим блокады относительно французских судов, поддерживает французскую экспедицию в Морею, действует солидарно с Францией в вопросе предоставления независимости Греции. Партнерство с Францией позволяет ослабить антирусские стремления Австрии и Англии, которые стремились объединиться для вмешательства в Русско-турецкую войну.
Вместе с тем за всеми зигзагами французской дипломатии просматриваются основные задачи, которые пыталось решить французское правительство: занять ведущую роль в решении международных проблем, выработать самостоятельную позицию, соответствующую ее традиционным интересам на Ближнем Востоке. Именно этим и
объясняется то, что французская дипломатия, несмотря на опасения, вызванные укреплением позиций России в этом регионе, пыталась в то же время не идти исключительно в фарватере английской внешней политики. Противоречия Франции с Англией и Австрией по различным проблемам международной политики, франко-английское экономическое соперничество на Ближнем Востоке, в Египте, в Сирии заставляли французское правительство иногда выступать союзником России, что особенно ярко проявлялось в годы Русско-турецкой войны 1828-1829 гг., когда Франция в целом заняла благожелательную позицию по отношению к России8.
Подводя итоги можно сказать, что Российская империя в течение 1820 х гг. была крайне заинтересована в скорейшем восстановлении позиций Франции в Европе в качестве значимой политической силы, поскольку российская дипломатия рассматривала Францию в качестве противовеса Англии и Австрии. Инициатива в ятом вопросе принадлежала Александру I, всячески поддерживавшему коро ля Людовика XVIII. Тюильрийский кабинет прекрасно осознавал (особенно при Ришелье) значение союза с Россией, без которой Франция Гилла не н состоянии стать великой державой.
ПРИМЕЧАНИЯ
] Дсгаев Ii.ll Внешняя политика России и международные системы: 1700 1918 гг. М., 2004. - С. 200.
*' Там же..С. 201.
1 ГА РФ. - Ф. 728. • - Разд. VIII. Ч. I. - Д. 2271.- Л. 37.
4 Дегоев В.В. Внешняя политика России и международные системы... * С. 210.
5 Там же. - С. 203-204.
6 Доклад вице-канцлера К.В. Нессельроде Николаю I // Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы российского министерства иностранных дел. — М., 199.V - Т. 8. -С. 12.
7 АВПРИ - Ф, Канцелярия. Он. 468. Д. 9161. ~ JI. 296-373 об.
8 Дегоев В.В. Внешняя политика России и международные системы... - С. 220.
RUSSIAN-TIJRKISH WAR OF 1828 1829 AND RUSSIAN-FRENCH DIPLOMACY
O.V. JIDKOVA
Department of Theory and History of International Relations Peoples’ Friendship University of Russia 10-1, Miklukho-Makiay Str., Moscow, 117198 Russia
The article devoted to the Russian and French relations in the period of Russian-Turkish war of 1828-1829. Special attention is paid to the position of Russia regarding Greek matter when Nikolai I came to power. This question is examined in the reality of the international situation of those years. The author underlined the positions of the main participants of European Concern Great Britain and France, their role, as a whole, in the eastern question and in signing of London convention 1827.
