CC BY
120
Известия Коми научного центра УрО РАН Выпуск 3. Сыктывкар, 2010.
ИСТОРИКО-ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ
УДК 31:39(470.1)
«РУССКИЙ СЕВЕР» В ЭТНОКУЛЬТУРНОМ И ЭТНОДЕМОГРАФИ-ЧЕСКОМ ИЗМЕРЕНИИ
Ю.П. ШАБАЕВ
Институт языка, литературы и истории Коми НЦ УрО РАН, г.Сык-тывкар
Анализируются демографические и миграционные процессы на европейском Севере РФ, а также рассматривается общая этническая ситуация. Обобщаются не только данные переписей и текущей статистики, но и результаты целого ряда массовых опросов населения, проведенных как в Республике Коми, так и в Архангельской и Мурманской областях. Особое внимание уделено тому, как меняется восприятие категории «этническая принадлежность», и рассмотрению этнических и гражданских идентичностей.
Ключевые слова: идентичность, этническая группа, межэтническое взаимодействие, территориальное сообщество
Yu.P. SHABAEV. “RUSSIAN NORTH“ IN ETHNOCULTURAL AND ETHNODEMOGRAPHIC DIMENSION
The demographic and migratory processes in the European North of the Russian Federation are analyzed, and the general ethnic situation is considered. Not only the data of censuses and the current statistics, but also the results of a number of mass public-opinion polls conducted both in the Komi Republic and Arkhangelsk and Murmansk Regions are generalized. Special attention is given to how the perception of a category of «ethnic belonging» and consideration of ethnic and civil identities is changing.
Key words: identity, an ethnic group, interethnic interaction, territorial community
В научной литературе и в восприятии российских интеллектуалов России европейский Север рассматривается как историческая провинция, именуемая «Русским Севером» и ее значение в процессе формирования Русского государства и русской ментальности оценивается весьма высоко. Современный образ европейского Севера как культурной и социальной периферии полностью противоположен культурному мифу о севере как о заповеднике «русскости» и особом сакральном пространстве [1]. В этой связи представляется полезным оценить как этнокультурные трансформации, которые имеют место на европейском Севере, так и некоторые особенности демографических процессов.
Русский Север
Вновь поставим вопрос: что представляет собой Русский Север не в географическом, не в административном и не в экономическом, а в культурном плане?
На этот вопрос есть несколько ответов. Один из них сформулировали еще предшествующие поколения исследователей и в первую очередь историки, фольклористы и этнографы. Они, как уже ска-
зано, считали Русский Север единой историкокультурной провинцией. При этом Русский Север воспринимался интеллектуальной элитой не только как историческая провинция России, но и как регион, сыгравший важную роль в формировании и поддержании этнической идентичности русских, как сугубо «русский» регион. Характерно, что в масштабном научно-популярном издании XIX в. - «Живописная Россия», изданном М.О.Вульфом, в первых же томах были даны этнографические описания северных и западных регионов и лишь затем -центральных. На роль типичного великоросса и наиболее яркого выразителя «русскости» во второй половине названного столетия исследователи нередко предлагали региональные группы населения Русского Севера [2, с. 176-186].
Что касается последних нескольких десятилетий, то здесь весьма показательно замечание академика Д.Лихачева: «Самое главное, чем Север не может не тронуть сердце каждого русского человека, - это то, что он самый русский. Он не только душевно русский - он русский тем, что сыграл выдающуюся роль в русской культуре. Он спас нам от забвения русские былины, русские старинные обы-
чаи, русскую деревянную архитектуру...» [3, с.7]. Многие современные исследователи согласны с предшественниками в оценке культурного значения региона [4], но пишут не только о «заслуге Русского Севера в развитии культуры и образования» [5, с. 258], а также и о «метафизике Севера», его «сакральной географии», сущность которой состоит в понимании Русского Севера как «сакрального, русского, православного центра», вокруг которого формируется остальной мир [1, с. 5].
Но мифологизация культурного пространства европейского Севера есть лишь попытка создания некой искусственной модели, которая возможно ценна гносеологически, но малопродуктивна в плане анализа социальной среды. Более того, культурный миф о «Русском Севере» очевидно был важен для формирования общерусской идентичности, но европейский Север никогда не был сугубо «русским», а был и остается полиэтничным регионом, который является исторической родиной для карел, саамов, вепсов, ненцев, коми. Это регион, где уже 90 лет существуют этнотерриториальные автономии, а этнический состав населения последовательно изменяется и усложняется.
Безусловно, русские являются крупнейшей этнической группой во всех регионах европейского Севера: в Архангельской и Вологодской областях их доля, согласно данным переписи населения 2002 г., превышает 90%, а в других она почти повсеместно растет (см. табл. 1), хотя абсолютная чис-
Таблица 1
Изменение доли русских в составе населения регионов европейского Севера по данным переписей населения, %
Регионы европейского Севера 1970 г. 1979 г. 1989 г. 2002 г.
Архангельская обл. 92,1 92,4 92,2 95,2
Вологодская обл. 97,6 97,2 96,4 96,6
Мурманская обл. 84,6 83,8 82,9 85,3
Ненецкий АО 64,5 65,8 65,6 62,4
Республика Карелия 68,2 71,3 73,5 76,6
Республика Коми 53,1 56,7 57,7 59,6
ленность населения уменьшается как по причине отрицательного сальдо миграции, так и из-за превышения смертности над рождаемостью. Снижение численности населения северных регионов - устойчивая тенденция, причем этот процесс начался во всех регионах европейского Севера примерно в одно и то же время, например, в Вологодской области снижение населения идет неуклонно, начиная с 1988 г., а в Республике Коми с 1990 г. С 1989 по 2002 г. Мурманская область потеряла 23% своего населения, Ненецкий автономный округ - 24%, Республика Коми - 18,6% [6, с. 6]. За указанный период население Архангельской области сократилось на 14,6%, а в последние годы ежегодная убыль населения Архангельской области в среднем составляет 10 тыс. чел. [7], не меньшие потери населения имеют место в Республике Коми [8], значительны они и в Мурманской области [9]. Несколько лучше демографическая ситуация в Каре-
лии и Вологодской области, но и здесь устойчиво снижается число постоянных жителей. По прогнозам демографов, в ближайшие годы миграционный отток будет стабильно выше встречных миграционных потоков на европейском Севере в целом [10].
По существу ныне происходит процесс деколонизации европейского Севера, в результате которого деградируют и перестают существовать не только многие села и деревни, но и поселки, а в ближайшей перспективе вопрос стоит о ликвидации крупных поселений и целых городов.
Миграционный отток населения из регионов европейского Севера не только порожден причинами социально-экономического порядка, которые снизили привлекательность севера для мигрантов, но стимулируется и будет стимулироваться усиливающейся «миграционной готовностью» населения. Об этом в частности свидетельствуют результаты опроса населения Мурманска, Архангельска и Сыктывкара, осуществленного нами в марте 2010 г. Согласно данным опроса, 35,5% жителей Архангельска, 38,8 - Мурманска и 39,6 - Сыктывкара хотели бы уехать их своих городов и регионов навсегда или на длительное время, а среди молодежи в возрасте от 18 до 25 лет доля потенциальных мигрантов составляет уже 51,4%.
В этническом отношении среди выезжающих с севера преобладают представители славянских народов, т. е. численно доминирующих этнических групп. Это позволяло предположить, что доля титульных этнических групп в составе населения двух национальных республик и одного автономного округа, входящих в состав региона, именуемого «Русским Севером», будет возрастать. И результаты микропереписи населения 1994 г. делали эти предположения небезосновательными. Но перепись населения 2002 г. показала, что доля русских во всех регионах, за исключением НАО, возросла. Таким образом, в статистическом отношении европейский Север РФ продолжает оставаться «русским», поскольку русские численно доминируют во всех областях, республиках и округах. Русское население формируется не только посредством естественного прироста, но, как и в предшествующие эпохи, отчасти за счет ассимиляции этнических меньшинств, которые являются аборигенным населением региона. Так, к примеру, опрос учащейся молодежи, проведенный в Коми в 1998 г., показал, что пятая часть городских школьников (возраст 16-17 лет), у которых оба родители коми, называли себя русскими [11, с. 91-112]. Процессы ассимиляции в последующие годы не ослабевали, о чем свидетельствовали результаты переписи 2002 г., показавшей весьма заметное сокращение численности карел, коми, вепсов, которое невозможно объяснить только превышением смертности над рождаемостью, имевшим место в последние годы [12; 13].
Вообще на европейском Севере очевиден некий культурный парадокс, суть которого состоит в том, что крупные этнические меньшинства, расселенные в пределах своих республик и имеющие развитые культурные институты, оказываются менее стабильными этническими группами, чем уступающие им по численности и культурным ресурсам
группы меньшинств [14]. Так, коми и карелы, численность которых значительна и проблема сохранения этничности которых является центральным звеном региональных моделей этнополитики, не только численно сократились между переписями 1989 и 2002 г., но имеют и существенно худшие демографические показатели (соотношение полов, медианный возраст, семейная структура и т.д.), чем ненцы и саамы, численность которых возрастает, хотя сами эти группы невелики и сталкиваются с многочисленными проблемами в своем культурном развитии. Этот парадокс отчасти порожден разницей в статусе этнических групп, поскольку последние из названных групп официально отнесены к коренным малочисленным народам севера, но в большей мере он связан с символической ценностью этничности и теми ресурсами, доступ к которым открывает этнический статус. Эти ресурсы различны у разных этнических групп, и поэтому, к примеру, относительно недавнее включение вепсов в официальный перечень коренных малочисленных народов, вряд ли, способно остановить процесс их добровольной и осознанной ассимиляции. Однако названный культурный парадокс не является единственным, когда мы оцениваем этнические процессы и межкультурное взаимодействие на европейском Севере Российской Федерации.
Восприятие этничности и межэтническое взаимодействие
Значимость этнических определителей для представителей северных сообществ меняется. Во-первых, идет активный процесс смены этнического самосознания у представителей этнических меньшинств и, прежде всего молодежи. Во-вторых, меняется само отношение к категории этничности. В-третьих, этничность все более начинает оцениваться с точки зрения ее рациональной ценности. В-четвертых, этнические идентичности все очевиднее начинают конкурировать с гражданскими.
Русская колонизация европейского Севера начинает прослеживаться по историческим источникам с Х-Х1 вв., когда славянами было освоено Белозерье. Движение на север осуществлялось двумя путями: из Новгорода и Ростово-Суздальской земли. Уже в XII в. летописи сообщают о контактах славян с аборигенным населением [15]. Роль чудского населения в формировании великорусской народности и северорусского населения оценивается исследователями по-разному [16], но очевидно, что это не был простой односторонний процесс ассимиляции чуди славянами, ибо само пространство европейского Севера сохранило преимущественно финно-угорскую и самодийскую топонимию [17-19], а анклавы расселения финноугорских и самодийских народов, хотя и сократились, но остаются и ныне значительными. При этом, несомненно, что славяне изначально оценивали себя как доминантную культурную группу, а свое окружение воспринимали как культурную периферию. Следствием такого восприятия и стало формирование этноцентричной модели мира, которая «отразилась и на восприятии земель Севера, населенных «инородцами», как иного, потустороннего мира, в котором, говоря языком русских стран-
ников, «все напротив». Поэтому вся этническая периферия Русского Севера наделялась характеристиками антимира...» [1, с. 5]. Культурная дистанция между русским и иноэтничным населением европейского Севера была довольно устойчивой и проявлялась в восприятии представителей этнических меньшинств как «чужих», культурно отличных жителей севера. Такое отношение до сих пор сохраняется у старожильческого населения Мезенского района Архангельской области или Усть-Цилемского района Республики Коми применительно к ненцам. Но еще более показателен в этом смысле пример с «чудью». Деревни, где проживают дальние потомки ассимилированных в ходе колонизации Севера финских племен, на протяжении нескольких столетий жители соседних селений упорно называют «чудскими», а наиболее распространенной формулой для характеристики их населения является «там чудь живет» [20-22].
Названный этноцентризм проявился и в том, что уже позднее, когда на севере сформировалась поморская идентичность, всех пришлых называли «чужанами». В ХХ столетии местное население на европейском Севере противопоставляло себя «вербованным», т.е. прибывшим на заработки по оргнабо-ру. Таким образом, очевидно, что культурная оппозиция «свой» - «чужой» на севере весьма устойчива.
На современный состав населения европейского Севера и характер межэтнического взаимодействия весьма существенно повлияли сталинские репрессии 1930-1950-х гг., в результате которых в регион не только массово ссылали спецпере-селенцев (в основном раскулаченных крестьян, немцев Поволжья, финнов-ингерманландцев), но и многочисленных «противников» режима, для содержания которых были созданы сотни лагерей, лагпунктов и других учреждений системы ГУЛАГа [23-27]. Огромный поток вынужденных переселенцев существенно изменил не только этнический состав населения республик и округов, но и соотношение между местным и пришлым населением. Казалось бы, возникли условия для формирования новых региональных идентичностей, для преодоления культурных дистанций между этническими группами. Однако местное население и мигранты в 1930-1950-е гг. представляли собой две разные и даже противостоящие друг другу социальные группы. Миграция носила в основном вынужденный характер, и подавляющую массу мигрантов составляли спецпереселенцы и заключенные лагерей ГУЛАГА, с которыми местному населению контакты были запрещены. Кроме того, из числа местных жителей набирались охранники лагерей, спецпересе-ленцы нередко вынуждены были из-за постоянного недоедания совершать кражи на огородах местных жителей, официальная пропаганда изображала спец-переселенцев и заключенных как «врагов общества», и тем самым создавались новые культурные барьеры и культурные оппозиции. После того как значительная часть заключенных была освобождена, и многие из них осели на севере, культурные стереотипы, сформировавшиеся во время «расцвета» ГУЛАГА, переместились в бытовую сферу [28].
Вместе с тем, усилившиеся во второй половине ХХ в. процессы урбанизации и унификации
образа жизни, неизбежно вели к интенсификации взаимодействия между мигрантами и старожильческим населением, между представителями разных этнических групп, последовательно нивелировали культурные различия и формировали новое отношение к ним. Важную роль в процессах культурной миксации играли и идеологические установки советского режима, нацеленные на формирование «новой исторической общности людей» и «дружбу народов». В сознании людей все более закреплялись стереотипы восприятия этнической идентичности как «вторичной» и «незначимой», при этом все более очевидной становилась гражданская, общесоветская идентичность («мы все советские люди»). Эта идентичность не была фантомной, как порой пытаются доказывать некоторые отечественные исследователи и многочисленные этнические антрепренеры постсоветской эпохи. Но очевидно, что характер и глубина идентификации с «новой исторической общностью» у разных людей была различной и заметно различалась она по республикам СССР, что позволяет выдвигать неорасистский концепт об «имперском сознании» русских и некоторых других народов и противопоставлять им «природную склонность к демократии» у других.
Распад СССР и так называемый «кризис идентичностей», сопровождавшиеся в политическом плане процессами суверенизации и явлением, которое получило название «национальное возрождение», казалось бы, создавали почву для актуализации этничности, и неслучайно многие исследователи писали, что место советской идеологии заняла идеология национализма, в том числе этнического национализма, а советскую идентичность успешно вытеснила этническая идентичность.
Однако перед выборами 1993 г., т. е. спустя два года после того, как СССР перестал существовать, был осуществлен российско-американский исследовательский проект «Предвыборная ситуация в России». В рамках этого проекта в Коми был проведен общереспубликанский опрос населения. Тогда только 6,9% респондентов в Коми признавали, что распад СССР был полезен, и 11,1% отмечали, что он «скорее полезен, чем вреден», а подавляющее большинство респондентов признавало его вредным. При этом 23,2% респондентов отметили, что считают родиной СССР, 35,5% назвали родиной Россию, 35,8% - Республику Коми, остальные затруднились дать ответ. Сходные ответы были получены и во многих других регионах РФ [29].
Три года спустя, когда процессы так называемого «национального возрождения» достигли своего апогея, по программе социально-психологического мониторинга в РК проведен общереспубликанский опрос, в ходе которого выяснялось, в частности, отношение респондентов к этничности (табл. 2).
Очевидно, что в сознании большинства респондентов преобладало позитивное отношение к категории этнической принадлежности, хотя ее восприятие было неоднозначным. При этом характер этнической идентификации у представителей разных этнических групп населения республики существенно различался. Более однозначная этническая идентичность характерна для русских, ибо 72,6% русских респондентов назвали себя предста-
Таблица 2
Распределение ответов на вопрос об отношении к национальности (этнической принадлежности), %
1. Национальность дана человеку от природы или от Бога и менять ее нельзя 24,6
2. Благодаря национальной принадлежности у людей сохраняется память о предках, о Родине и ее истории 22,7
3. Каждый нормальный человек должен гордиться своей национальностью 21,5
4. Национальность - это то, что объединяет людей, позволяет им добиваться общих целей 6,8
5. Не только в будущем, но уже сейчас понятие национальности в значительной мере устарело 10,1
6. Человек вправе сам выбирать себе национальность 8,2
7. Национальность - это то, что разъединяет людей, противопоставляет их друг другу 6,1
вителями только своей национальности. У коми таковых было 51,9%, у украинцев - 31,8, среди представителей других этнических групп - 40,0% [30, с.24-25], т.е. можно говорить о том, что значительные доли представителей всех этнических групп обладают множественной этнической идентичностью или находятся на стадии смены одной идентичности другой. Особо стоит заметить, что и значительная доля «русских» имеет множественную идентичность. И в данном случае можно сослаться на точное замечание С. Соколовского: «...Неопределенность Других, позволяющая в любой момент включить в эту категорию любое число новых членов, свидетельствует о протейном характере русскости, впрочем, как и о характере любой доминирующей общности...» [31, с. 42-43].
В плане оценки изменений, связанных с отношением к категории национальность (этническая принадлежность), показательны результаты опроса «Этнокультурный потенциал регионов как фактор формирования российской нации», который был проведен в двух городах СЗФО Архангельске и Сыктывкаре в июне 2008 г. (в каждом городе опрошено по 500 чел.). Опрос проводился по заказу Министерства регионального развития не только в Архангельской области и в Коми, но и в других регионах РФ.
Важным показателем, характеризующим этническое самосознание и культурные стереотипы, стали ответы на вопрос «Как вы понимаете «национальность»?
Лишь 8,3% в Коми и 13,3 в Архангельске заявили, что это «то, что в советские времена обозначалось в паспорте», на основании чего можно было предположить, что советское понимание термина, когда этническая принадлежность и национальность были синонимами, практически ушло в прошлое. Но 61,2% в Архангельске и 65,8 в Сыктывкаре или абсолютное большинство все же считают, что «национальность» - это категория, связанная с происхождением родителей и предков (а 40,8% и 42,1 соответственно указали, что оно является производным от языка и культуры). Иными словами, понимание категории «национальность» не как гражданского определителя, а как этнического остается доминирующим. Вместе с
тем, следует отметить, что достаточно значительная доля респондентов (24,7% в Архангельске и 19,3 в Сыктывкаре) понимает категорию «национальность» как гражданство, т.е. таким же образом, как и в других странах, что является свидетельством заметного сдвига в массовом сознании населения, которое начинает активно оперировать теми же категориями, что и в развитых странах Запада. Отчасти это, видимо, можно объяснить также и тем, что большая часть респондентов хоть раз, но выезжала за пределы страны (никогда не выезжали только 38,5% в одном случае и 38,3 - в другом).
Отношение к этнической принадлежности (или «национальности») как к культурной характеристике, если его сравнивать с советской традицией, меняется еще и потому, что само понимание этнической принадлежности становится иным. Люди отказываются от «этнического крепостного права», когда человека можно было помимо его воли раз и навсегда приписать к какой-то одной этнической группе. Об этом свидетельствует тот факт, что 15,0% опрошенных в Архангельске и 18,4 в Сыктывкаре согласны с тем, что человек может иметь две или более «национальностей», а еще около трети в обоих городах допускают такую возможность «в некоторых случаях» (30 и 40% выступают против этого). Почти треть (30,9 и 31,4%) признают, что человек может менять «национальность» в течение жизни. Таким образом, за 12 лет число тех, кто допускает свободный выбор этнической принадлежности самим человеком, выросло в четыре раза, если судить по Республике Коми. Правда, необходимо признать, что на селе общественное мнение более консервативно, но, вряд ли, данные по селу смогли бы существенно изменить картину перемен в массовом сознании, ибо наши исследования показывают, что позиции, к примеру, сельской коми молодежи меняются очень заметно.
Этничность на Севере сегодня нельзя рассматривать только как культурный феномен. Она представляет собой и политический ресурс [32], и символический капитал, который успешно используется в борьбе за статус и ресурсы. С целью получения максимальных выгод от эксплуатации названного символического капитала этнические антрепренеры и некоторые политики стимулируют своей деятельностью процессы актуализации идентичностей, реидентификации и переосмысления этнических категорий. Данные процессы проанализированы в отдельной статье [33], хотя ситуация внутри рассмотренных нами культурных групп развивается столь динамично, что важно будет проводить дополнительные исследования.
При этом необходимо заметить, что межэтнические отношения на европейском Севере нельзя назвать образцом толерантности. Здесь весьма показательными являются ответы на вопрос о недавних этнических мигрантах. Сначала опрашиваемым предлагалось выделить этнические группы населения РК, которые, по их мнению, возникли недавно, затем определить свое отношение к данным группам. Среди таких групп на первом месте по упоминаемости находятся «кавказцы», на втором азербайджанцы, на третьем армяне, затем
идут китайцы и вьетнамцы. Последние группы, конечно, являются мифическими, ибо количество и тех и других ничтожно, но в массовом сознании, видимо, уже прочно сформировано представление об угрозе из Азии, о предстоящем «нашествии» китайцев и вьетнамцев, а потому данные группы по упоминаемости обошли реально формирующиеся группы, такие, например, как таджики, выходцы из Средней Азии в целом. О своем положительном отношении к «новым этническим группам» заявили 10,1% и 13,7 опрошенных архангелогородцев и сыктывкарцев, о нейтральном - 59,9% и 64,6, об отрицательном - 30,0% и 21,7 соответственно.
Слабость и неакцентированность региональных идентичностей приводят к тому, что конфликты идентичностей, которые вписываются в две культурные оппозиции «свои» - «чужие» и «северяне» -«южане» становятся все более многообразными.
Свидетельством тому становится высокий уровень ксенофобии. Этот уровень одинаково высок в Коми, Карелии, в Архангельской и Мурманской областях, о чем свидетельствуют результаты целого ряда социологических исследований, в том числе и результаты опроса в марте 2010 г.: менее половины опрошенных в Мурманске, Архангельске и Сыктывкаре заявили, что для них нет народов, к представителям которых они относятся с недоверием. Остальные респонденты указывали на наличие подобных групп, что создает условия для устойчивого воспроизводства в массовом сознании образов «других» и «чужих» и для поддержания межэтнической напряженности в местных сообществах. Причем межэтническое противостояние и даже конфликты могут иметь место не только в крупных городских центрах с полиэтническим составом населения, но и в самых глухих поселках. К примеру, в ненецком пос. Хорей-Вер несколько лет назад жители высказывали недовольство в связи с тем, что состав педагогов школы стал «калмыцким», а прилетевших сюда торговать цыган местная администрация даже не выпустила из самолета, а в пос. Харута их постарались побыстрее выдворить [34, с. 321]. А длительная и активно дискутировавшаяся в местной прессе «проблема» выселения из Архангельска цыган, отстроивших себе десяток домов на одной из городских окраин [35], вообще стала показательной в плане иллюстрации настроений интолерантности, которые характерны сегодня и для населения европейского Севера. Особо ощутимо неприятие «кавказцев» и вообще всех «южан», о чем свидетельствуют как наши собственные исследования [36], так и результаты других исследовательских проектов [37-39]. Конфликт между «южной» и «северной» идентичностями, вероятно, связан с разными культурными образами тех этнических групп, которые явно или опосредованно ассоциируются респондентами с названными идентичностями. Отчасти об этом свидетельствует и опрос, проведенный в Архангельске, Мурманске и Сыктывкаре, ибо в качестве основного отличия «северян» от остального населения называются психологические и поведенческие характеристики, при этом, когда в эту оппозицию вносятся этнические значения, сущность ее не меняется [40, с. 139]. Здесь следует согласиться с
И.Разумовой, которая замечает: «Взаимные представления этнолокальных групп друг о друге в пределах российского пространства и поведенческие стереотипы создаются также в соответствии с расширенным спектром геополитических, этнических, характерологических и прочих значений, которыми наделяются оппозиционные понятия “севера” и “юга”, “востока” и “запада”» [41, с. 120].
В числе «прочих значений», безусловно, заслуживают особого внимания локальные, региональные и гражданские идентичности. Эти идентичности выражены на севере слабо, но данная проблема требует отдельного рассмотрения.
Очевидно одно: европейский Север сегодня -это север российский, но маркировать его как «русский» будет неверно. Основанием для подобного утверждения служит тот факт, что северная идентичность является наиболее выраженной их всех культурных идентичностей на европейском Севере (северянами себя назвали, по данным опроса 2010 г., около 70% респондентов). А второй по значимости идентичностью является общероссийская гражданская идентичность.
Работа подготовлена в рамках реализации проекта «Территориальные сообщества, региональные идентичности и этничность на европейском Севере РФ: исторические и культурные основания процессов этнической дифференциации и межкультурной интеграции», выполняемого по Программе фундаментальных исследований РАН «Историко-культурное наследие и духовные ценности России». Направление 5. Традиции и новации в культуре народов России.
Литература
1. Теребихин Н.М. Метафизика Севера. Архангельск, 2004. 272 с.
2. Деготь Е. Пространственные коды «русскости» в искусстве XIX в. // Отечественные записки, 2002. №6.
3. Лихачев Д.С. Предисловие // Гемп К.П. Сказ о Беломорье. Архангельск, 1983. С. 7-8.
4. Русский Север: этническая история и народная культура. XII-XX вв. М., 2004. 580 с.
5. Булатов В. Русский Север. Кн. 3: Поморье. Архангельск, 1999. 336 с.
6. Шабаев Ю.П. Этнодемографическое развитие коми в контексте демографических процессов у финно-угорских народов Российской Федерации: Доклад на пленарном заседании Всерос. науч. конф. «Этнодемографические процессы на Севере Евразии (XI-XX вв.)». Сыктывкар, 2005. 30 с.
7. Русский Север становится безлюдным // www.kominarod.ru.
8. Шабаев Ю.П. Коми // Этническая ситуация в России и сопредельных государствах в 2008 г. Ежегодный доклад Сети этнологического мониторинга и раннего предупреждения конфликтов. 2008. М., 2009. С. 221-232.
9. Население // Кольская энциклопедия // www.kolaenc.gov-murman.ru.
10. Север: проблемы периферийных территорий / Отв. ред. В.Н.Лаженцев. Сыктывкар, 2007. 420 с.
11. Шабаев Ю.П. Время кризиса и этнополити-ческие воззрения представления молодежи // Идентификация идентичности. М., 1998. Т.2. С. 91-112.
12. Шабаев Ю.П. Республика Коми: этническая ассимиляция или культурный плюрализм? // Этнокультурный облик России: перепись 2002 года/Отв. ред. В.В.Степанов, В.А.Тиш-ков. М., 2007. С. 79-92.
13. Клементьев Е.И. Республика Карелия в зеркале переписи 2002 г. // Этнокультурный облик России: перепись 2002 года / Отв. ред.
В.В.Степанов, В.А.Тишков. М., 2007. С.68-78.
14. Shabaev I. Paradoxes in the Social and Cultural Transformation of the European North of Russia // Sibirica. Spring, 2010. Vol.
9. No.1.
15. Власова И.В. Этническая история и формирование населения Русского Севера // Этнопа-норама, 2005. №1-2. С. 14-23.
16. Рябинин ЕА. Проблема финно-угорского субстрата в древнерусской (русской) народности (обзор историографии XIX -20-30-х гг. XX в.) // Современное финно-угроведение. Опыт и проблемы. Л., 1990. С. 100-109.
17. Матвеев А.К. Субстратная топонимика Русского Севера // Вопросы языкознания, 1964. №2. С. 11-26.
18. Матвеев А.К. Субстратная топонимия Русского Севера. Екатеринбург, 2001.320 с.
19. Керт Г.М., Вдовицын В.Т., Веретенин А.Л., Луговая Н.Б. Компьютерный банк топонимии европейского Севера России. TORIS // www.krc.karelia.ru.
20 . Дранникова Н.В. Локально-групповые прозвища в традиционной культуре Русского Севера. Архангельск, 2004. 432 с.
21. Дранникова Н.В. Чудь в устной традиции Архангельского севера. Архангельск, 2008. 148 с.
22. Предания Русского Севера / Сост. Н.А.Кри-ничная. СПб., 1991. 226 с.
23. Земсков В.Н. Судьба «кулацкой ссылки» // Отечественная история, 1994. №1.
24. Шашков В.Я. Раскулачивание в СССР и судьбы спецпереселенцев, 1930-1954 гг. Мурманск, 1996. 176 с.
25. Морозов НА. ГУЛАГ в Коми крае. 1929 -1956 гг. Сыктывкар, 1997. 170 с.
26. Полян П. Не по своей воле...История и география вынужденных миграций в СССР. М., 2001. 209 с.
27. Коротаев ВИ. На пороге демографической
катастрофы: принудительная колонизация и
демографический кризис в Северном крае в 1930-е годы ХХ века. Архангельск, 2004. 184 с.
28. Шабаев Ю.П. Республика Коми: меняющиеся лики мигрантского сообщества // Этнографическое обозрение, 2007. №5. С. 39-53.
29. Губогло М.Н. Идентификация идентичности: Этносоциологические очерки. М., 2003. 630 с.
30. Вячеславов В., Ковалев В., Шабаев Ю., Ярошенко С. Время и бремя кризиса. Республика Коми осенью 1996 года (по материалам социологического опроса) // Вестник Государственного Совета Республики Коми. Специальный выпуск. 1997.
31. Соколовский С.В. Образы Других в российской науке, политике и праве. М., 2001.235 с.
32. Шабаев Ю.П., Чарина А.М. Финно-угорский национализм и гражданская консолидация в России (этнополитический анализ). СПб., 2010. 275 с.
33. Шабаев Ю.П., Дронова Т.И., Шарапов В.Э. Коми-ижемцы, поморы и усть-цилемы: модели культурных трансформаций // Этнографическое обозрение, 2010. №5. С.173-190.
34. Ненецкий автономный округ. Современное состояние и перспективы развития. СПб., 2005. 223 с.
35. Шабаев Ю.П. Цыганская тема в архангельских СМИ // Бюллетень сети этнологического мониторинга и раннего предупреждения конфликтов, 2004. №58. С. 28-31.
36. Шабаев Ю.П. Территориальное сообщество и этнополитические воззрения населения Коми // Социологические исследования, 2004. № 11. С. 75-83.
37. Змеева О.В. Кавказцы на Кольском Севере: к проблеме трансформации этнической идентичности // Этнодемографические процессы на Севере Евразии: Сб. науч. трудов. Москва-Сыктывкар, 2007. Вып. 4. Ч. 2. С. 135-141.
38. Разумова И., Виноградова С. Кольские саамы
в этнокультурном пространстве // Бюллетень Сети этнологического мониторинга и раннего предупреждения конфликтов, 2006. №69.
С. 49-53.
39. Укконе А. Прощание с «кулинарным интернационализмом» // www.kominarod.ru.
40. Змеева О.В. «Зона этнической бесконфликтности» и особенности регионального самосознания «северян» // Вестник Поморского университета. Серия «Гуманитарные и социальные науки», 2009. №6. С.114-126.
41. Разумова И. «Миграционный текст» в постсоветской России (на материалах Северо-Западного региона) // Этнодемографические процессы на Севере Евразии: Сб. науч. трудов. Москва-Сык-тывкар, 2007. Вып. 4. Ч.2. С. 112-134.
