CC BY
246
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2013. № 2
В.А. Недзвецкий
РУССКИЙ РОМАН XIX ВЕКА: ЗАДАЧИ И ПЕРСПЕКТИВЫ ЦЕЛОСТНОЙ ЖАНРОВОЙ ИСТОРИИ
Подводя итоги предшествующего изучения русского романа ХГХ в., автор статьи обозначает научные проблемы, решение которых позволит, по его мнению, создать современную историю этой литературной формы.
Ключевые слова: типологические разновидности, структурообразующее новаторство, роман и западная философия, роман как русская философия.
Summing up previous studies of the XIX century Russian novel, the author of the article formulates research problems whose solution, in his opinion, will enable literary critics to create a contemporary history of this literary form.
Key words: typological varieties, structure-forming innovations, the novel and Western philosophy, the novel as a Russian philosophy.
Имеется в виду концептуальная история русского «эпоса нового мира» (В. Белинский) во всех его разновидностях, как они становились, бытовали и эволюционировали в течение золотого века русской литературы, где относительно скоро стали ее ведущей формой и главным художественно-эстетическим достижением.
На сегодняшний день такой истории русского романа нет ни в России, ни за ее пределами.
Пока ее место занимают, среди отечественных литературоведческих исследований, специальные работы Ю.М. Лотмана, Ю.Н. Чумакова, С.Г. Бочарова, В.С. Непомнящего, В.Н. Турбина, А.М. Гуревича, Г.Г. Красухина о «Евгении Онегине»; И.И. Виноградова, Л.Я. Гинзбург, С.Н. Дурылина, В.А. Мануйлова, Э.Г. Герштейн, К.Н. Григо-рьяна, В.И. Коровина, В.М. Марковича о «Герое нашего времени»; Ю.В. Манна, Е.А. Смирновой о «Мёртвых душах»; С.Г. Бочарова, В.Е. Хализева (в соавторстве с С.И. Кормиловым), Л.Д. Опульской, Е.Ю Полтавец о «Войне и мире»; Э.Г. Бабаева об «Анне Карениной»; В.В. Кожинова, В.С. Белова о «Преступлении и наказании»; Е.М. Мелетинского, В.Е. Ветловской о «Братьях Карамазовых», а также соответствующие разделы в монографиях об И.С. Тургеневе (А.И. Батюто, В.М. Марковича, И.А. Беляевой и др.), И.А. Гончарове (А.Г. Цейтлина, Н.И. Пруцкова, Е.А. Краснощековой, В.И. Мельника), о Ф.М. Достоевском (М.М. Бахтина, Е. Селезнева, Г.Б. Пономаревой, Т.А. Касаткиной, Л.И. Сараскиной и др.).
Назовем и собственные однотемные исследования: статьи о «Евгении Онегине», «Герое нашего времени» и «Мертвых душах» [см. посвященные им главы в книгах: В.А. Недзвецкий "От Пушкина к Чехову" (М., 1997-2006, любое из четырех изданий); В.А. Недзвецкий "Статьи о русской литературе XIX-XX веков..." (Нальчик, 2011)], а также монографии «И.А. Гончаров — романист и художник» (М., 1992.), «Романы И.А. Гончарова» (1 и 2-е изд. М., 1996, 2000), «Роман И.А. Гончарова "Обломов"» (М., 2010), «И.С. Тургенев» (совместно с П.Г. Пустовойтом и Е.Ю. Полтавец) (1, 2 и 3-е изд.; М., 1998- 2005) и «И.С. Тургенев: логика творчества и менталитет героя» (М., 2011), «Роман Н.Г. Чернышевского "Что делать?"» (М., 2003).
К перечисленным следует добавить работы (их заметно меньше), посвященные отдельным периодам в развитии русского романа указанного столетия или его конкретной жанровой модификации: В.Г. Одинокова («Проблемы типологии и поэтики русского романа XIX века». Новосибирск, 1971), В.Н. Турбина («Пушкин, Гоголь, Лермонтов: об изучении литературных жанров». М., 1978), Н.А. Вер-деревской («Русский роман 40-60 годов XIX века». Казань, 1982), В.М. Марковича («И.С. Тургенев и русский реалистический роман XIX века». Л., 1982), Э.Г. Бабаева («Из истории русского романа. Пушкин, Герцен, Толстой». М., 1984), А.Я. Эсалнек [«Внутри-жанровая типология и пути ее изучения» (М., 1985); «Типология романа (теоретический и историко-литературный аспекты)» (М., 1991)] и Н.Н. Старыгиной («Русский роман в ситуации философско-религиозной полемики 1860-1870-х годов». М., 2003).
Что же касается исследования, охватывающего русский роман XIX столетия в целом, то до конца 1990-х годов им оставалась только «История русского романа» в двух томах (М.; Л., 1962, 1964), полвека назад осуществленная коллективом Института русской литературы АН СССР.
Подытоживая предшествующее изучение этого жанра русской литературы, она определенным образом сгруппировала и описала относящиеся к нему явления от бытовой повести XVIII столетия до первых романов М. Горького, тем самым побуждая к их углубленному изучению. В ряде же своих разделов (в частности, об исторических предпосылках российского романа) и конкретных наблюдений (прежде всего над крупнейшими произведениями Гоголя, Тургенева, Гончарова, Достоевского) не утратила интереса и поныне.
Этого никак нельзя сказать об историографическом принципе труда, фактически подмененном хронологией. Отечественные романы XIX столетия различаются и разделяются в указанной его истории лишь по времени их публикации. В итоге «русским романом 30-х годов» называются и живописующий «современного человека» пушкинский «Евгений Онегин», и восходящие к предшествующим векам
нравоописательные романы Ф. Булгарина, В. Нарежного. Понятие же «русский роман 70-х годов» относится как к высокохудожественной «Анне Карениной» Л. Толстого, так и к натуралистическим «Горнорабочим», «Глумовым», «Где лучше?» Ф. Решетникова.
В 1997 г. в Москве вышла в свет наша монография «Русский социально-универсальный роман XIX века. Становление и жанровая эволюция», позднее дополненная лекционным курсом «История русского романа XIX века. Неклассические формы» (М., 2011) и следующей за ними монографией «Русский роман XIX века: спорные и нерешенные вопросы жанра» (М., 2013). В этих работах были предложены ответы на некоторые принципиальные вопросы, объективно встающие перед исследователем русского романа, но отсутствующие в его академической истории. Вкратце напомним их.
Прежде всего — это типология произведений отечественной литературы XIX в. в жанре романа, основанная не на их второстепенных или внешних к ним признаках (тот или иной жизненный материал, политическая идеология авторов, какая-то иная жанровая форма и т. п.), но на тех структурообразующих началах, без которых каждая из их разновидностей не могла бы ни возникнуть, ни существовать. Были вычленены следующие начала: 1) ориентация романиста на тот или иной иноязычный образец жанра; 2) актуальные для соответствующего периода России социально-гуманитарные «идеи времени» (В. Белинский) в их литературном освоении; 3) «современный человек» (А. Пушкин) или «русский скиталец» (Ф. Достоевский) в его художественном осознании в течение XIX в.
К русским романам, обязанным своим рождением началу первому, были отнесены нравоописательно-дидактический роман 1810-1820-х годов, романы исторический («вальтерскоттовский»), романтический, сандовского типа и семейный. Началу второму отечественный читатель обязан, на наш взгляд, формированием романов «делового человека», о «новых людях», о «нигилисте», «бельэтажного» (И. Гончаров) романа 1870-1880-х годов, а также романа общинно-крестьянских устоев. Литературно-творческая фиксация и анализ «современного человека» в его эволюции от 1820-1830-х годов до конца столетия продуцируют такие русские романы, как «Евгений Онегин» А. Пушкина, «Герой нашего времени» М. Лермонтова, «Обыкновенная история», «Обломов», «Обрыв» И. Гончарова, «Рудин», «Дворянское гнездо», «Накануне», «Отцы и дети», «Новь» И. Тургенева, романное «пятикнижие» Ф. Достоевского, «Война и мир», «Анна Каренина» и «Воскресение» Л. Толстого.
Последнюю группу произведений мы считаем в русском романе XIX в. не только центральной по положению и времени существования и в высшей степени самобытной, но и по творческим решениям
классической, в этом качестве противостоящей всем иным отечественным романным формам как неклассическим.
Романы этой группы суть, по нашему убеждению, и совершенные художественные явления; первый же художественный русский роман — пушкинский «Евгений Онегин» — по этой причине признается нами созданием, принципиально иным, чем предшествующие ему образцы романа нравоописательного, еще риторического как по содержанию, равному совокупности отвлеченных морально-нравственных идей и сентенций, так и по форме, в которой приемы занимательности дополнены украшенным (тропами и риторическими фигурами) словом повествователя.
Одновременно были обстоятельно обрисованы вместе с общественно-историческими и литературно-эстетические, а также языковые предпосылки художественного русского романа.
Если неклассические разновидности отечественного романа посвящены, как правило, тем или иным текущим общественным вопросам (национально-патриотическому, крестьянскому, женскому, разночинскому, аристократическому, общинному, и т. п.) и задачам («исправлению нравов», разрешению сословных антагонизмов) и представляют собой социальный эпос, то произведения классической романной формы по преимуществу ориентированы на вечные всечеловеческие устремления и коллизии «самого человека» (И. Гончаров), что превращает их в произведения отнологического (социально-универсального) уровня и значения.
В первой из наших вышеназванных работ о русском романе читателю предложена и внутренняя эволюция его классической формы, понятая как диалектическое самодвижение ее жанровых фаз: от романа «синкретического» («Евгений Онегин», «Герой нашего времени» и «Мертвые души») к «"персональному" роману испытания» (романы И.А. Гончарова и И.С. Тургенева) и затем — к роману «синтетическому» («пятикнижие» Достоевского, «Война и мир», «Анна Каренина», «Воскресение» Л. Толстого).
Методологический подход к истории русского романа XIX в. и конкретные решения ее перечисленных проблем, сделанные нами в указанных книгах, после одобрения их «внутренними» рецензентами (докт. филол. наук Л. Громовой, А.А. Илюшиным, Л.Г. Андреевым, И.А. Беляевой, канд. филол. наук Л.И. Матюшенко), получили весомую поддержку и в научной периодике (см. отзывы докт. филол. наук Н.Н. Старыгиной в «Известиях РАН. Серия литературы и языка». 1998. № 2; С.И. Кормилова — в «Вестнике Московского университета. Серия "Филология". 2012. № 1; Е.И. Зейферт — в «Литературной газете», от 10 августа 2011 г., а также Виктора Александрова в венгерском журнале $1ау1са». 1998. № 43).
К сожалению, наш почин в создании не очередной коллективной, а персональных концепций становления и развития русского романа во всех его типологических разновидностях, причинах и времени зарождения и активного бытования пока, насколько мы может судить, продолжение не нашел. Между тем и при отсутствии принципиальных возражений на нашу версию истории отечественного романа XIX столетия для ее должной научной адекватности предмету необходимо глубокое решение ряда дополнительных вопросов, относящихся к его классической разновидности.
Это, во-первых, определение жанрового новаторства всей этой формы в сравнении с синхронными ей вершинами романа западноевропейского; во-вторых, вопрос о связях романной «мысли» И. Гончарова, И. Тургенева, Ф. Достоевского и Л. Толстого с западноевропейской философией; в-третьих, выяснение отношения в нем начал собственно эстетических с религиозными.
Любая их этих проблем потребует, конечно, специальной монографии. Здесь мы ограничимся обозначением лишь самых общих их контуров.
Начнем с проблемы первой. «Мы, русские, — утверждал в пору работы над "Войной и миром" Лев Толстой, — вообще не умеем писать романов в том смысле, в каком понимают этот род сочинений <.. .> в Европе. Русская <.. .> художественная мысль не укладывается в эту рамку и ищет для себя новой»1. «Я думаю, — развивал великий писатель свою мысль, что каждый большой художник должен создавать и свои формы. Если содержание художественных произведений может быть бесконечно разнообразно, то также — и их форма. Как-то в Париже мы с Тургеневым <.> говорили об этом, и он совершенно согласился со мной. Мы с ним припоминали всё лучшее в русской литературе, и оказалось, что в этих произведениях форма совершенно оригинальная»2.
Именно жанровая новизна романов Л. Толстого и Ф. Достоевского раньше всего привлекла внимание таких зарубежных почитателей и пропагандистов русской литературы, как автор книги (выдержала 21 издание) «Русский роман» ("Le roman russe". Р., 1886), французский дипломат и писатель Эжен Мелькиор бе Воюэ, испанская писательница Эмилия Пардо Басан, познакомившая своих соотечественников с русской литературой в сочинении «Революция и роман в России» (1887), и автор «Русских впечатлений» (1888), датский критик и эстетик Георг Брандес.
Это и понятно: ведь из многих и разных содержательных форм художественного романа (сюжета, композиции и конфликта, способа по-
1 Толстой Л.Н. Полн. собр. соч.: Юбилейное. Т. LXVI. С. 93.
2 Гольденвейзер А. Вблизи Толстого. М., 2002. С. 81.
вествования, интонации и ритма, и т. д.) наиболее значимой является сам его жанр, предопределяющий и угол зрения (призму) романиста на современную ему действительность, и широту ее охвата, глубину осмысления (на уровне быта или бытия) и основную тональность восприятия — трагическую ли, комическую, ироническую, элегическую, сатирическую, отрицающую или в целом утверждающую.
Мерой формально-жанрового новаторства как отдельного художника, так и какой-то из национальных литератур поэтому во многом определяется и их вклад в литературу мировую. Так, эпические поэмы французского и русского классицизма («Генриада» Вольтера, «Петр Великий» М. Ломоносова и «Россияда» М. Хераскова) обязаны своими формами античному героическому эпосу Гомера («Илиада» и «Одиссея») и Вергилия («Энеида»), «Разбойники» Ф. Шиллера и «Борис Годунов» А. Пушкина — трагедиям Шекспира, а общий трехтомный план гоголевских «Мертвых душ» П. Вяземский и Алексей Веселовский возводили к трехчастному построению «Божественной комедии» Данте.
Предполагая наличие предшествующей традиции, подлинное жанровое новаторство, творчески наследуясь художниками последующих эпох, со своей стороны однажды порождает новую традицию. Эта историко-литературная закономерность проявилась и в случаях с самобытными формами русского романа XIX в.
Пушкинский «роман в стихах» оставался в русской литературе формой неповторимой вплоть до середины 1860-х годов. Но в качестве художественной «энциклопедии русской жизни», вместившей в себя и все ее разноречия и литературные стили, он творчески преломился в некрасовской эпопее «Кому на Руси жить хорошо» (1865-1877), затем в «Возмездии» (1910-1921) А. Блока, наконец, в «Хате рыбака» (1947) белоруса Якуба Коласа и даже в «поэме про бойца» («Василий Тёркин») А. Твардовского.
Во многом уникальная форма лермонтовского «Героя нашего времени» найдет свое инобытие в романе В.И. Белова «Воспитание по доктору Споку» (1974), состоящем также из пяти повестей, соединенных не столько эпически, сколько драматургически и движимых все более нарастающим к последней новелле «Чок-получок» (ср. с «Фаталистом») трагическим положением главного героя.
Общий трехчастный замысел «Мертвых душ» Гоголя, предполагавший изображение «всей Руси» в лице как ее сущих характеров, «холодных, раздробленных, повседневных», так и чаемых автором и воплощающих в себе «несметное богатство русского духа»3, через столетие отзовется в эпизированном романе А.Н. Толстого «Хождение по мукам» («Сестры», «Восемнадцатый год», «Хмурое утро»).
3 Гоголь Н.В. Соб. соч.: В 9 т. М., 1994. С. 123, 303.
Что же касается новаторских романных форм, созданных крупнейшими русскими писателями второй половины XIX столетия, то их творческое усвоение глубоко оплодотворило жанровое мышление едва ли не всех крупнейших прозаиков XX в., что нередко и прямо признавалось ими. Автора «Отцов и детей» однажды назвала своим учителем даже знаменитая Жорж Санд; «Обрыв» И. Гончарова один из его талантливых немецких исследователей не без оснований отнес к величайшим достижением мировой литературы XIX столетия4.
Без учета жанрового опыта толстовской «Войны и мира» нельзя верно понять становление многотомных романов французов Р. Роллана («Жан Кристоф», 1904-1912) и Мартена дю Гара («Семья Тибо», 1922-1940), американцев Маргарет Митчелл («Унесенные ветром», 1936) и У. Фолкнера (так называемая «Йокнапатопская сага», 1929-1959), англичанина Джона Голсуорси («Сага о Форсайтах», 1906-1922). Без «Анны Карениной» Л. Толстого едва ли был возможен роман японца Такэо Арисимы «История одной женщины» (1913-1919).
Огромное влияние на европейских, а затем и азиатских романистов оказало романное «пятикнижие» Ф. Достоевского. В их числе француз Андре Жид («Подземелье Ватикана», 1914; «Пасторальная симфония», 1919) и Альберт Камю («Чужой», 1944; «Взбунтовавшийся человек», 1951), австриец Франц Кафка («Превращение», 1916; «Процесс», 1925 — 1926), немец Томас Манн («Доктор Фаустус», 1947), японец Юкио Мисима («Золотой храм», 1956) и многие другие.
Активное воздействие классического русского романа на мировой литературный процесс и в наше время объективно продлевает его бытование в художнической и читательской среде и на будущие десятилетия, а то и века. Бросая дополнительный яркий свет на высокую этико-эстетическую ценность его шедевров, этот факт тем самым становится желательным компонентом и их современной истории.
Не менее важно осмысление в ней непростых, хотя и весьма внимательных отношений крупнейших русских романистов к синхронным их творчеству системам европейской (в случае с Л. Толстым — и древней азиатской) философии.
Применительно к классической немецкой философии и эстетике общий итог этих отношений был хорошо уловлен В.В. Кожиновым: уже к 1840-м годам, «насквозь» пропитавшись ее категориями, русские художники слова вместе с тем превратили свои произведения в «ее дальнейшее развитие и одновременно ее диалектическое отрицание»5. Но произошло это, конечно, не из-за равнодушия их к философии.
4 Rehm Walter. Goncharow und Jacobsen oder Langewaile und Schwermut. Goet-ingen, 1963.
5 Кожинов В.В. Немецкая классическая эстетика и русская литература // Традиции в истории литературы. М., 1978. С. 193.
Напротив, И. Тургенев в 1838-1840-х годах специально слушал в Берлине ученика Гегеля, профессора Вердера, а вернувшись на родину, готовил магистерскую диссертацию, надеясь занять кафедру философии в Московском университете. Сорокалетний Лев Толстой изучал Канта, Гегеля и Шопенгауэта; Ф. Достоевский, выйдя из Омской каторги, запросил у брата Михаила кантовскую «Критику чистого разума», начал переводить Гегеля, а в «Записках из подполья» (1864) продемонстрировал отличное знание такого предтечи Ф. Ницше, как автор «Единственного и его достояния» (1845) Макс Штирнер. К 1860-м годам все они были отлично знакомы не только с антропологическим (Л. Фейербах, Н. Чернышевский) и естественнонаучным (Людвиг Бюхнер, Карл Фогт, Якоб Молешотт) материализмом, но и позитивизмом Огюста Конта.
Неоднократно искушаемый всеми этими системами (последние из них отразились в теоретических взглядах Евгения Базарова, "нигилистов" из лесковского "Некуда" и «Идиота» Достоевского) русский классический роман XIX в. тем не менее положительно преодолел их, а в толстовском «Воскресении» дал убедительный негативный ответ и на соблазн переустройства человека и мира посредством революционного марксизма.
Дело в том, — и здесь принципиальное отличие «философичности» русского классического романа от всех умозрительных философских систем, — что и Тургенев, и Гончаров, и Л. Толстой, и Достоевский искали гармонизации онтологических противоречий личности и человечества посредством не отвлеченного разума, а на основе целостного духовно-нравственного и интеллектуального опыта людей и такого же познания ими себя и окружающего их мира.
Ибо, отвечал рационалистам Западной Европы и России (Н. Чернышевскому и его единомышленникам) Достоевский, — «один разум, наука и реализм могут создать только муравейник, а не социальную гармонию, в которой можно было бы ужиться человеку»6. «Один Гегель, немецкий клоп, — заявляет автор "Идиота" в другом месте, — хотел все примирить на философии»7. И вопреки Гегелю утверждал: «... основа всему — начала нравственные»8.
А вот что писал о толстовском взгляде на человеческое познание эмигрант Петр Бицилли: «Толстой делает вывод, от которого бы шарахнулся Лейбниц: самое надежное познание — инстинктивное, смутное, безотчетное. Кутузов оказывается мудрее немецких стратегов, и старая графиня всегда права в своих ожиданиях, опасениях
6 Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л., 1973-1990. Т. 21. С. 10.
7 Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. Т. 21. С. 112.
8 Там же. С. 10.
и желаниях»9. «.. .Те выводы, — пишет современный исследователь Л. Толстого, — к которым приходил писатель своим разумом <.> он непременно проверял на себе, старался сделать фактом собственной жизни! В нем все больше крепло "убеждение, что знание истины можно найти только жизнью"»10. Ни вычислить умозрительно, ни позаимствовать истину нельзя и по Достоевскому, ее возможно лишь выжить или выстрадать.
Русский классический роман Х1Х в. явился реализацией и торжеством того живого целостного познания, которое Н.А. Бердяев считал наиболее органичным русскому человеку в его отличии от по преимуществу рационалистического западного человека11. В этом и этим данный роман стал весомым национальным вкладом русских, существенно обогатившим западноевропейскую и мировую художественную и в целом гуманитарную культуру.
Именно так, персонифицируя этот роман толстовской «Анной Карениной», трактовал его Ф. Достоевский в «Дневнике писателя» за 1877 г. Да, соглашается он с убеждением своего "милого и любимого" им собеседника (читатель легко узнавал в нем И.А. Гончарова) в том, что «это (т. е. указанный роман Л. Толстого. — В. Н.) вещь неслыханная, вещь первая. Кто из нас, из писателей, может поравняться с этим? А в Европе — кто представит хоть что-нибудь подобное? Было ли у них, во всех их литературах, за все последние годы, и далеко раньше того, произведение, которое бы могло стать рядом?»12.
Заметив, что и он «вполне разделял» эту оценку, Достоевский, однако, не удовлетворился ею, заявляя: «Книга эта прямо приняла в глазах моих размер факта, который бы мог отвечать за нас Европе, того искомого факта, на который мы могли бы указать Европе. <.> Я знаю <...> я сам знаю, что это пока лишь только роман, что это только одна капля того, чего нужно, но главное тут дело для меня в том, что эта капля уже есть, дана <...> а стало быть, если она уже есть, если русский гений мог родить этот факт, то, стало быть, он не обречен на бессилие, может творить, может давать свое, может начать свое собственное слово и договорить его, когда придут времена и сроки»13.
9 Бицилли П. Проблема жизни и смерти в творчестве Л. Толстого // Современные записки. 1928. № 36. С. 274-304.
10 Хитайленко Н.Н. Лев Толстой в Хамовниках. М., 1994. С. 1.
11 Аналогично трактовал это различие и Д.С. Мережковский. Говоря о душе западной современности, он считал ее основой «рационализм, победу "чистого разума" в науке, философии, религии, во всем культурном и общественном строительстве» (МережковскийД.С. Вечные спутники. М., 1996. С. 631.
12 Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Т. 25. С. 199.
13 Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. Т. 25. С. 199.
Самобытное русское Слово, которым стал классический русский роман, оказалось, на наш взгляд, главным источником нового шага и в философском развитии человечества, осуществленного такими отечественными мыслителями рубежа XIX-XX вв., как Вл. Соловьев, Н. Бердяев, Д. Мережковский, С. Булгаков, В. Вышеславцев, И. Ильин, Н. Лосский, С. Франк и др.
Шедевры русского романа XIX столетия ни порознь, ни в своей совокупности не претендовали и не претендуют на роль некоей философской системы. Но благодаря целостно-образному постижению в них человека и мира в их онтологических и эсхатологических устремлениях и коллизиях они необычайно расширили метафизический опыт человечества, обнажив и ужас человеческого существования и дотоле неведомую его радостность, и страшные бездны людского духа и людской плоти, и пути к их одолению. Без конкретного понимания и учета данных открытий, плодотворное развитие мировой литературы и мировой философии, думается, так же невозможно, как развития современной физики без знания теории относительности А. Эйнштейна и квантовой механики Макса Планка. По крайней мере, общее осмысление этих открытий весьма желательно и в будущей истории русского романа, особенно его классической части.
Вопрос об отношении в литературно-художественном произведении его эстетического начала с началом религиозно-сакральным, восходящим к Священному Писанию и сочинениям отцов церкви, применительно к литературе в целом был поставлен нами в докладе «Религиозное литературоведение: обретение и утраты»14, обсужденном на однотемном Круглом столе, организованном в 2005-м году кафедрой русской литературы филологического факультета МГУ. Небольшое дополнение в пользу нашей позиции было сделано в статье «В.Г. Белинский о литературе риторической и художественной»15. К сожалению, на этом научная дискуссия по этой важной и непростой теоретической проблеме прервалась, о чем можно только сожалеть. Ведь почти полярная разность ответов на означенный вопрос уже сейчас приводит не только к немалому разнобою в оценках общественных заслуг того или иного из русских писателей-классиков, но и к совершенно неоправданному пересмотру — на основании внеэстетических критериев — их давно установившихся мировых репутаций.
14 Недзвецкий В.А. Религиозное литературоведение: обретение и утраты // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 2006. № 3; Он же. Статьи о русской литературе XIX-XX веков: Научная публицистика. Воспоминания. Нальчик, 2011.
15 Недзвецкий В.А. В.Г. Белинский о литературе риторической и художественной // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 2011. № 3.
5 ВМУ, филология, № 2
Закончить размышления о будущей концептуальной истории русского романа XIX в., отвечающей всему многообразию, художественно-эстетическому богатству и непреходящей культурной ценности ее предмета, хочется надеждой на всемерно широкое присутствие самого этого романа в российском образовательном процессе, начиная со школ и до гуманитарных и даже технических факультетов и вузов. Ведь ни в познавательной, ни в воспитательной его возможностях данный роман заменить чем-то иным так же невозможно, как нельзя вдруг заиметь новых Гончаровых, Тургеневых, Достоевских или Толстых.
Говоря в 1908 г. о том, что ему открыли романы автора «Войны и мира» и за что россияне будут всегда почитать самого их создателя, выдающийся польский прозаик Генрик Сенкевич писал: «До Толстого о России было известно, что это дикое, обширное, дряхлеющее государство с отжившими формами управления; Толстой же показал миру, что Россия — это удивительный, огромный и притом молодой народ. <.. .> Для славы России, для роста ее значения в мире духовном Толстой сделал гораздо больше, чем смогли бы сделать сотни обладателей орденских лент, эполет и крестов»16.
Список литературы
Бицилли П. Проблема жизни и смерти в творчестве Л.Н. Толстого // Современные записки. 1928. № 36. Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 9 т. Т. 5. М., 1994. Гольденвейзер А. Вблизи Толстого. М., 2002. Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л., 1973-1990. Кожинов В.В. Немецкая классическая эстетика и русская литература //
Традиции в истории литературы. М., 1978. МережковскийД.С. Вечные спутники. М., 1996.
Недзвецкий В.А. Религиозное литературоведение: обретение и утраты //
Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 2006. № 3. Недзвецкий В.А. В.Г. Белинский о литературе риторической и художественной // Вестн. МГШУ. Сер. Филология. 2011. № 3. Rehm Walter. Goncharow und Jacobsen oder Langewaile und Schwermut. Go-etingen.
Сенкевич Г. Ответ на анкету // Москва. 1978. № 9. Толстой Л.Н. Полн. собр. соч.: Юбилейное. Т. LXVI. Хитайленко Н.Н. Лев Толстой в Xамовниках. М., 1994.
Сведения об авторе: Недзвецкий Валентин Александрович, докт. филол. наук, профессор кафедры истории русской литературы филол. ф-та МГУ имени М.В. Ломоносова.. E-mail: nedzvetsky@bk.ru
16 Сенкевич Г. Ответ на анкету // Москва. 1978. № 9. С. 64.
