CC BY
18
DOI 10.54770/20729316-2022-2-274
А. В. Голубцова (Москва)
«РУССКИЙ ПОЕЗД» И «ДРУГИЕ ВОСПОМИНАНИЯ О МОСКВЕ» А.М. ОРТЕЗЕ В ДИНАМИКЕ РАЗВИТИЯ «РУССКОГО МИФА» В ИТАЛЬЯНСКИХ ТРАВЕЛОГАХ 1950-Х ГГ*.
Аннотация. В статье рассматриваются путевые заметки итальянской писательницы и журналистки Анны Марии Ортезе, посвященные ее путешествию в СССР в 1954 г. Ортезе стала первым итальянским литератором, посетившим Советский Союз после смерти Сталина. Ее очерки резко отличаются от многочисленных образцов итальянской просоветской путевой прозы начала 1950-х гг. и открывают новый этап в истории итальянских травелогов об СССР. Одним из значимых отличий становится возрождение в очерках Ортезе элементов так называемого «русского мифа» — комплекса стереотипных представлений о России, сложившихся на Западе в XVIII-XIX вв. В итальянских травелогах об СССР начала 1950-х гг. «русский миф» практически полностью вытесняется «советским мифом», достигшим расцвета при Сталине, и возвращение старого «мифа о России» в текстах Ортезе становится ярким симптомом готовящихся перемен в политической и духовной жизни советского общества. Однако если остальные отличительные черты путевых заметок писательницы — отказ от идеологических штампов, перенос фокуса внимания с общества на индивида, с социального анализа на личное общение, подчеркнутая субъективность и концентрация на внутреннем мире автора — находят свое продолжение в итальянских травелогах об СССР второй половины 1950-х гг. (К. Леви, П. П. Пазолини, К. Малапарте, А. Моравиа), то ренессанс «русского мифа» в очерках Ортезе остается единичным примером. Даже в условиях хрущевской «оттепели» и десталинизации образ СССР в глазах итальянских литераторов по-прежнему будет определяться «советским мифом», уходящим корнями в сталинскую эпоху.
Ключевые слова: Анна Мария Ортезе; травелог; СССР 1950-х гг.; русский миф; советский миф.
A. V. Golubtsova (Moscow)
"The Russian Train" and "Other Memories of Moscow" by Anna Maria Ortese in the Dynamics of Russian Myth in Italian Travelogues of the 1950s**
Abstract. The article studies travel notes "The Russian Train" and "Other Memories
* Статья написана при поддержке гранта Российского научного фонда №№ 20-78-00042 «Советский Союз и "русский миф" в травелогах итальянских писателей» в ИМЛИ РАН.
** The article was written with the support of the Russian Science Foundation, Grant No. 2078-00042: "The Soviet Union and the "Russian Myth" in the Travelogues by Italian Writers", at A. M. Gorky Institute of World Literature of the Russian Academy of Sciences.
of Moscow" by Italian author Anna Maria Ortese, who visited the USSR in 1954. Ortese was the first Italian writer to visit the Soviet Union after the death of Stalin. Her travel notes differ greatly from many pro-Soviet Italian writings of the early 1950s and start a new page in the history of Italian travelogues on the USSR. One of important traits is the revival of the so called "Russian myth", a complex of stereotyped Western beliefs about Russia dating back to the 18th — 19th century. Italian travelogues about the USSR of the early 1950s see the Russian myth replaced by the Soviet myth, which reached its apex under Stalin, and the return of the Russian myth in Ortese's writings becomes a symptom of an oncoming change in the political and spiritual life of the Soviet society. However, all other specific traits of her travel notes (the lack of ideological clichés, paying special attention to the individual rather than to society, subjectivity and concentration on the author's inner world) become characteristic to Italian travelogues about the USSR of the mid- and late 1950s (Carlo Levi, Pier Paolo Pasolini, Curzio Malaparte, Alberto Moravia), while the revival of the Russian myth in Ortese's travel notes does not find any response. Even during Khrushchev's Thaw the image of the USSR created by Italian writers is still influenced by the Soviet myth dating back to the epoch of Stalin.
Key words: Anna Maria Ortese; travelogue; the USSR of the 1950s; Russian myth; Soviet myth.
В истории взаимоотношений Италии и СССР 1950-е гг. становятся временем возобновления тесных культурных контактов после периода послевоенного восстановления. Среди прочего, в эти годы СССР посещает значительное число итальянских литераторов: количество визитов впечатляет даже по сравнению с предыдущим периодом активного культурного (а также политического и экономического) сближения двух государств в 1920-х — первой половине 1930-х гг. (о путевой прозе итальянских литераторов, посещавших СССР в 1920-1930-х гг., см. [Голубцова 2021а; Голубцова 2021b]). Соответственно растет и количество путевых заметок и травелогов, созданных итальянскими литераторами, однако сами эти свидетельства становятся более стандартизированными и шаблонными — по ряду причин. Во-первых, после войны писатели, как правило, посещают СССР в составе делегаций, и, как следствие, не пользуются даже той относительной (в рамках советских «техник гостеприимства») свободой выбора маршрута, которой обладали индивидуальные путешественники 1920-1930-х гг. Во-вторых, содержание путевой прозы в значительной степени определяется влиянием левых идеологий, которые пользуются огромной популярностью в послевоенной Италии, что объясняется как памятью о героическом партизанском прошлом (во время войны именно левые партии — социалисты и коммунисты — стали основными центрами антифашистской борьбы), так и высоким авторитетом Советского Союза. Этот авторитет поддерживается влиянием так называемого «советского мифа», о котором неоднократно писали в том числе и итальянские авторы (см., например: Andreucci F. Falce e martello. Identitá e linguaggi dei comunisti italiani fra stalinismo e guerra fredda. Bologna: Bononia University Press, 2005; Flores M. L'immagine dell'URSS. L'Occidente e la Russia di
Stalin (1927-1956). Milano: Il Saggiatore, 1990 (электронная версия: Flores M. L'immagine della Russia sovietica. L'Occidente e l'URSS di Lenin e Stalin (1917-1956). GoWare, 2017); Il mito dell'URSS. La cultura occidentale e l'Unione Sovietica / A cura di M. Flores e F. Gori. Milano: Franco Angeli, 1990; L'URSS il mito le masse / a cura della Fondazione Giacomo Brodolini e della Fondazione di studi storici Filippo Turati. Milano: Franco Angeli, 1991; Nemici per la pelle. Sogno americano e mito sovietico nell'Italia contemporanea / a cura di Pier Paolo D'Attorre. Milano: Franco Angeli, 1991). «Советский миф» сформировался на Западе еще в 1930-х гг. и в значительной степени вытеснил и подменил собой «русский миф», который, в свою очередь, складывался в Европе на протяжении XVIII-XIX вв. и окончательно оформился в знаменитой книге Э.-М. де Вогюэ «Русский роман» 1886 г. (в рамках «русского мифа» Россия воспринималась как загадочная страна снегов и бескрайних степей, недоступная пониманию западного человека и населенная варварским восточным народом — носителем противоречивой «славянской души») [подробнее о «русском мифе» в итальянских тра-велогах 1920-1930-х гг. см.: Голубцова 2021b].
Исследования истории формирования образа СССР на Западе показывают, что советский миф достигает расцвета в период сталинской диктатуры, а после 1956 г. начинает клониться к закату [Flores 2017]. Однако в итальянских травелогах о советской России постепенное ослабевание или, во всяком случае, проблематизация «советского мифа» начинается почти сразу же после смерти Сталина: ярким примером начавшейся трансформации становится цикл путевых заметок 1954 г. писательницы и журналистки Анны Марии Ортезе (1914-1998). Сторонники советского режима, с конца 1940-х гг. составлявшие основную массу зарубежных «гостей» СССР, в своих путевых записках сознательно или неосознанно транслировали элементы «советского мифа», тем самым, в свою очередь, увеличивая число «друзей» Советского Союза на Западе. Все известные писатели, посещавшие СССР в конце 1940-х — начале 1950-х гг. — Либеро Биджаретти, Рената Вигано, Итало Кальвино, Сибилла Алерамо — состояли в итальянской Компартии или, во всяком случае, были близки к коммунистическим кругам, и все они оставили восторженные отзывы о советском обществе, воспроизводящие стандартные элементы «советского мифа»: коллективизм, интернационализм, открытость и особое достоинство советских людей, справедливое, разумное и демократическое устройство советского общества. Ортезе в своих путевых заметках предлагает значительно более объемную и неконвенциональную картину советского общества, резко отличающуюся от апологетических свидетельств начала 1950-х гг.
Очерки А. М. Ортезе были напечатаны в ноябре-декабре 1954 г. в журнале «Эуропео» (L'Europeo) под общим заголовком «Россия глазами итальянки» (La Russia vista da una donna italiana). В 1983 г. четыре очерка, описывающих путь из Праги в Москву и первые советские впечатления («От Праги до советской границы», «По направлению к Москве», «Вен-
ские розы» и «Кремлевские воробьи»), были опубликованы в издательстве "PelHcanolibri" под названием «Русский поезд» (Il treno russo). В 1991 г. эти тексты вошли в сборник путевой прозы Ортезе «Темная линза» (La lente scura) вместе с остальными «советскими» очерками, объединенными под заголовком «Другие воспоминания о Москве» (Altri ricordi di Mosca) — «Делегация», «Визит (почти) на рассвете», «Тысяча девушек танцует в Кремле». Ортезе посетила Советский Союз в июне 1954 г. с делегацией Союза итальянских женщин — левой феминистской организации, с момента своего создания в 1944 г. существовавшей под эгидой Компартии Италии. В сентябре 1954 г. в печатном органе Союза — журнале "Noi donne" («Мы, женщины») — были опубликованы свидетельства одиннадцати участниц поездки, в том числе и Ортезе, а в ноябре 1955 г. в миланском издании коммунистической газеты «Унита» вышли четыре очерка писательницы под общим заглавием «Советские женщины, какими я их увидела» («портреты» четырех женщин, не упомянутых в «Русском поезде» и «Других воспоминаниях о Москве»). О значимости «советской» темы в позднейшем творчестве Ортезе свидетельствует глава «Дорогая Россия» из автобиографического романа «Шляпа с пером» (Il cappello piumato, 1979), а также тот факт, что при составлении сборника «Темная линза» в 1991 г. автор внесла в тексты очерков об СССР ряд значимых изменений как стилистического, так и фактологического характера [Clerici 2004, 488-492, 500-501].
Ортезе, чьи произведения к тому времени еще не были известны в СССР, вошла в состав делегации почти случайно, по ходатайству писателя и журналиста Марчелло Вентури (в те годы сотрудника миланской редакции газеты «Унита») [Traina 2003, 284], и, хотя делегация состояла из полутора десятков женщин из разных социальных слоев, от рабочих до буржуа, писательница, по ее собственному свидетельству, чувствовала себя среди них чужой. Враждебность членов делегации была вызвана, в первую очередь, тем, что, вступив в 1945 г. в Компартию, Ортезе отличалась независимостью взглядов; особенно сильное возмущение в партийных кругах вызвал вышедший незадолго до поездки сборник ее рассказов и очерков «Море не омывает Неаполь» (Il mare non bagna Napoli, 1953), описывавший тяжелые условия жизни в городе в послевоенные годы [подробнее об идеологическом конфликте с Компартией см.: Clerici 2002, 295-299]. Не случайно большую часть материалов о поездке в СССР писательница опубликовала не в коммунистической печати, а в буржуазном «Эуропео». Впрочем, ощущение «оторванности» от остальной делегации было отчасти обусловлено и самим маршрутом путешествия: боясь лететь на самолете, Ортезе, в отличие от соотечественниц, прибыла в Москву поездом (позже она по той же причине отказалась от предусмотренной программой поездки в Сталинград).
Путевые очерки Ортезе явно выделяются на общем фоне итальянской путевой прозы об СССР первой половины 1950-х гг. В отличие от своих предшественников, писательница сосредоточивает внимание на собствен-
Новый филологический вестник. 2022. №2(61). --
ном душевном состоянии и переживаниях, в то время как приметы окружающей действительности уходят на второй план и предстают в преображенном, зачастую ирреальном виде, превращая действительное путешествие в странствие по внутреннему миру автора. Этот эффект особенно заметен в первых очерках, вошедших в сборник «Русский поезд» и посвященных железнодорожному путешествию из Праги в Москву. Реалии окружающего мира — плохая погода, дорожные неудобства, незнакомая обстановка и т.д., в сочетании с эмоциями самой писательницы — смущением, волнением, страхом — порождают почти мистические впечатления: таинственное «красное облако», окутывающее поезд ночью [Ortese 2004, 80], зловещие черные вороны в синем небе, «словно царапины на лбу» [Ortese 2004, 94] (здесь и далее перевод с итальянского — автора статьи). Даже вполне обычные явления — пустой вагон, остановки там, где «нет и тени станции» [ОГ^е 2004, 80], встреча с рабочим, который чинит путешественнице сломанный замок саквояжа, — приобретают мистический ореол: пассажиры появляются и исчезают, словно призраки («...юноша и его товарищ исчезают. <...> Не могу сказать, что ясно видела их шаги и лица. Знаю только, что замок исправен, я одна, а поезд едет к советской границе» [ОГ^е 2004, 81]); «переводчик» (вероятно, сотрудник органов госбезопасности) на советской границе, которую писательница пересекает в грозу, среди оглушительного грома и сверкающих молний, отличается бледностью, острыми чертами лица и «мрачным» блеском глаз [Ortese 2004, 82]. Очерки, объединенные в цикл «Другие воспоминания о Москве», в большей степени сосредоточены на «внешних» обстоятельствах путешествия: именно из них мы узнаем о составе делегации и программе визита (посещение автозавода, школы, бала выпускников в Кремле, поездка в Сталинград). Однако и в этих текстах Ортезе подчеркнуто субъективна. В обоих циклах очерков она избегает подробного описания окружающих реалий — мы видим лишь отдельные детали, каждая из которых наделяется символическим смыслом: так, в «Русском поезде» вид Кремля наводит на мысли о «крови, которая пролилась в это стране в <.> годы Революции» [ОГ^е 2004, 107], а воробьи на карнизе окна, напротив, воплощают собой радость жизни [ОГ^е 2004, 108]; в «Других воспоминаниях» сходный образ — бледнеющие с рассветом кремлевские звезды и первый утренний щебет воробьев [Ortese 2004, 306] — символически обозначает забвение печальной истории России (или СССР — Ортезе, как и большинство других итальянских авторов травелогов, часто употребляет эти слова как синонимы) и ее возможное счастливое будущее. Даже непременное посещение Мавзолея в интерпретации писательницы лишается официозного пафоса более ранних травелогов 1950-х гг. и напоминает не столько о прошлом и нынешнем величии Советского Союза, сколько о неостановимом ходе времени и о вечной глубинной основе русской жизни — «непобедимом идеализме», который скрывается за внешним «научным бесстрастием» [ОГ^е 2004, 308] советского строя.
Специфичность травелога Ортезе отчасти объясняется особенностями
творческой манеры писательницы, тяготеющей к магическому реализму (не случайно ее первые рассказы были изданы при поддержке основателя итальянского магического реализма Массимо Бонтемпелли), синтезу документального и художественного и концентрации на внутренних переживаниях. Однако «советские» тексты, в особенности «Русский поезд», выделяются даже на фоне других образцов путевой прозы Ортезе — а путевой очерк был одним из ее излюбленных жанров. Так что, вероятно, стоит принять во внимание и душевное состояние писательницы в период поездки: создается ощущение, что, подобно авторам травелогов 1920-1930-х гг. [Голубцова 2021a, 369, 371-372], Ортезе воспринимает посещение СССР как путешествие в иной, потусторонний мир со своими законами, где ее ожидают смертельные опасности («.. .я спрашивала себя, вернусь ли я назад: я могла бы умереть в этом поезде <...> и меня бы бросили в каком-нибудь месте с трудным названием» [Ortese 2004, 86]) и невиданные чудеса («Я никогда не пила в столь ранний час, но я чувствую, что здесь возможно все. Я не уверена, что за вино в бокале — просто шампанское, или к нему подмешано солнце» [Ortese 2004, 94]). Образ России как потустороннего пространства уходит корнями в «русский миф», так же как и представление автора травелога о национальном характере русских, явно сформировавшееся под влиянием концепции загадочной и противоречивой «русской души», органически связанной с бескрайними просторами и однообразными пейзажами России. Символическим воплощением русского национального характера становится звук советских песен, которые автор слышит по радио, пересекая советскую границу: «Снаружи через окно до меня долетели ноты патриотических песен <.> Ощущение грубой силы (violenza) и красоты, а в середине припев, словно навязчивая мысль, не имеющая ничего общего с этой радостью, он словно выражал безнадежность одиночества и огромных, непреодолимых расстояний. Как будто кто-то взывал к солнцу посреди зимы или плакал на празднике» [Ortese 2004, 84-85]. На протяжении поездки Ортезе неоднократно замечает в советских людях грусть, сосредоточенность, даже враждебность, которые парадоксальным образом соседствуют с весельем, сердечностью, искренней заботой: во время беседы с попутчиками в вагоне-ресторане ее поражают то рассеянная улыбка, то затуманенный грустью взгляд, то внезапно воцарившееся неловкое молчание [Ortese 2004, 88-89]; открытость и приветливость соседки по купе, чье имя Ортезе передает как «Лучия Иванович», резко контрастирует с мрачной замкнутостью ее мужа [Ortese 2004, 86]; бал выпускников в Кремле наводит русскую переводчицу-сопровождающую на печальные мысли, поскольку «красота этих моментов, их счастье неотделимы от воспоминаний о прошлом, от мрачной русской истории» [Ortese 2004, 304]. Мифологема «загадочной русской души» в очерках органично сочетается с важным элементом «советского мифа» — представлением об особом достоинстве и серьезности граждан СССР, и в то же время пытливости, тяге к знаниям: «Он [попутчик] терпеливо смотрит на меня. Тысячу раз в России <...> я видела этот взгляд,
словно говорящий: "Объяснись, прошу тебя, я хочу понять все до конца". <.> что делают другие народы? Что означает это? А то? И все это со спокойствием, абсолютным достоинством и напряженной волей» [ОГ^е 2004, 99-100]. Правда, скромная, старомодная одежда прохожих и неброские витрины магазинов — то, что предшественники Ортезе обычно воспринимали как признак достоинства советских граждан, — вызывает у писательницы лишь удивление, но не одобрение [ОГ^е 2004, 103-104]. Черты, которые у других авторов травелогов первой половины 1950-х гг. обычно раскрываются через описание социальных реалий (скромность одежды, популярность образования и самообразования — толпы людей в домах культуры и библиотеках, огромные тиражи книг и т.п.), у Ортезе находят свое выражение в манерах, словах и взгляде отдельных людей: автора интересуют, прежде всего, не социально-экономические достижения советского строя, а поведение и душевные качества советских людей.
Хотя писательница подчеркнуто дистанцируется от любых идеологий и старается опираться исключительно на собственный опыт и личное общение с советскими людьми, ее восприятие в значительной степени обусловлено влиянием элементов «русского мифа». Помимо уже упоминавшейся концепции «русской души», возможно, именно подспудным влиянием мифологизированных представлений о варварстве и стихийности русского народа и девственности, неосвоенности русской земли объясняется устойчивая ассоциация русских людей с миром природы и детства (о сравнении дикарей и детей в образе дикаря-ребенка см., например: [Коул 1997, 29-32; Федин 2010, 81). Соседка по купе обладает «грацией ребенка и свободой и беспечностью животного» [ОГ^е 2004,
87], молодой офицер описывается как «лесное божество» с «головой ребенка» и затуманенным взглядом, «как у новорожденных» [ОГ^е 2004,
88], одна из русских переводчиц похожа на «бледного мальчика» [ОГ^е 2004, 284], выпускницы на празднике в Кремле, «молчаливые и легкие, как снег» [ОГ^е 2004, 303], напоминают лесных или речных созданий (по справедливому замечанию Дж. Траины, подобные образы в принципе характерны для художественного и публицистического творчества Ор-тезе [Тгата 2003, 285], однако в итальянских травелогах об СССР 19201930-х гг. эти образные ряды отчетливо связываются именно с влиянием «русского мифа» [Голубцова 2021Ь, 20]). Последний пример особенно интересен, поскольку в образах изящных девушек в старомодных белых платьях соединяются разные элементы «русского мифа» — не только принадлежность к миру природы, но и связь со старой Россией — «сказочной вчерашней Россией, какой она предстает у своих лучших писателей» [Ortese 2004, 303]. Впрочем, ассоциация русского пространства с дикой, неосвоенной природой может приобретать и противоположные, резко отрицательные коннотации, как в сцене посещения цирка, где артисты и публика предстают воплощением «первичной материи», «глухой и слепой силы», «животного счастья» — это ощущение, явно отсылающее к «русскому мифу», вызывает у писательницы почти физическую дурноту
[Ortese 2004, 286]. В данном эпизоде, где стихийное, природное начало противостоит одухотворенности советских граждан, «непрерывной работе сознания, направленной на искоренение в индивидах и в массах всего варварского и темного» [Ortese 2004, 286], мы сталкиваемся с имплицитным противопоставлением «русского» и «советского» мифа, которое ярко иллюстрируют слова Ортезе о «двух Россиях»: «одна — дикая, молчаливая, суровая; другая — сознательная, жадная до знаний, такая же суровая. Они различны <...> и все-таки это одна и та же Россия» [Ortese 2004, 101]. Впрочем, можно предположить, что само противопоставление русского и советского здесь уходит корнями в русский миф, а именно в мифологему противоречивой «русской души», то есть советское в травелоге мыслится одновременно и как противоположность русскому, и как его неотъемлемая часть. Сложное взаимодействие элементов русского и советского мифа прослеживается в трактовке пути развития советского общества: «Одна часть этого общества <.> говорила об огромной территории, о тридцатилетнем одиночестве, о невероятном усилии всего народа ради того, чтобы выйти из подпольной жизни на свежий воздух <...> Другая часть показывала, что это усилие увенчалось успехом» [Ortese 2004, 298]. Упоминание «подпольной жизни» (vita del sottosuolo) явно отсылает к творчеству Достоевского (прежде всего, к «Запискам из подполья», итал. Memorie dal sottosuolo), которое составляет один из важных источников «русского мифа» и непосредственно влияет на формирование понятия «русской души». Таким образом, дореволюционная Россия, связанная с образами русского мифа, противопоставляется России советской как отрицательный полюс положительному, однако именно незримо присутствующая память о старой России, пусть и окрашенная в трагические тона, придает советской действительности глубину и высший смысл, превращая опыт «тридцатилетнего одиночества» и борьбы в «нечто более глубокое, более серьезное» [Ortese 2004, 298], далеко выходящее за рамки официальной пропаганды.
Очерки не встретили понимания среди итальянских сторонников Советского Союза — вероятно, из-за сосредоточенности автора травелога на собственных, не всегда позитивных внутренних переживаниях. Однако травелог Ортезе, при всей своей «неортодоксальности», рисует в целом положительный образ СССР и его граждан, в этом смысле продолжая традицию просоветских травелогов начала 1950-х гг. В последнем очерке участницы бала выпускников в Кремле — хрупкие, похожие на сказочных фей девушки, мечтающие стать инженерами, чтобы «возводить мосты, строить станки и дороги» [Ortese 2004, 306] — становятся олицетворением современной России и залогом ее счастливого будущего, а щебет воробьев символизирует жизнь и радость, не омраченные воспоминаниями о трагическом прошлом. При этом Ортезе, в отличие от своих предшественников, в полемике с антисоветским «лагерем» обращается не к идеологическим, а к психологическим аргументам: «Тридцать лет я слышала, что о России говорят как о стране духовно мертвой, морально опустошенной, мрачной
<...> И вот что сбивало меня с толку: я не видела никакой связи между этими утверждениями <...> и врожденной добротой, нравственной красотой, спокойным светом, который я замечала в столь многих взглядах» [Ortese 2004, 92]. Однако очерки Ортезе выделяются на фоне итальянской путевой прозы об СССР начала 1950-х гг. не только психологизмом, вниманием к внутреннему миру советских людей, стремлением к взаимопониманию и духовной близости с ними, но и присутствием в ее текстах элементов «русского мифа», которые в значительной степени определяли рецепцию Советского Союза в итальянских травелогах 1920-1930-х гг., но к началу 1950-х гг. были практически вытеснены новым «советским мифом». Можно предположить, что специфика очерков Ортезе, в том числе и «возвращение» ряда топосов «русского мифа», обусловлена не только индивидуальными склонностями и писательской манерой автора, но и меняющейся атмосферой эпохи, духом начинающейся «оттепели». В этом смысле Ортезе, первой из итальянских литераторов посетившая СССР после смерти Сталина, открывает новый этап в истории итальянских траве-логов о Советском Союзе: во второй половине 1950-х гг. даже комплиментарные к советской России тексты — «У будущего древнее сердце» (1956) К. Леви, «Сельский праздник для тридцати тысяч» (1957) П. П. Пазолини, «Я в России и Китае» (1958) К. Малапарте — не говоря уже о критических по тону очерках А. Моравиа из сборника «Месяц в СССР» (1958), будут радикально отличаться от восторженных отзывов первой половины десятилетия, и дело не только в неизбежной после ХХ съезда критике сталинизма. Во второй половине 1950-х гг. фокус внимания авторов все чаще переносится с общества на индивида, официальные встречи дополняются частными беседами в неформальной обстановке, а социально-экономический анализ — попытками психологического исследования. В этих травелогах будет развит ряд мотивов, впервые разработанных или получивших новую трактовку именно в очерках А. М. Ортезе (СССР как крестьянская, сельская страна, СССР и мир детства), однако топосы «русского мифа» не войдут в их число, и в итальянской путевой прозе 1950-х гг. «Русский поезд» и «Другие воспоминания о Москве» останутся единичным примером возрождения старого европейского «мифа о России». Даже в условиях хрущевской «оттепели» и десталинизации образ СССР в глазах итальянских литераторов по-прежнему будет определяться «советским мифом», сложившимся и достигшим наивысшего расцвета при Сталине. Однако кратковременный, но яркий ренессанс «русского мифа» в путевых очерках Анны Марии Ортезе становится предвестием — или симптомом — начинающихся перемен.
ЛИТЕРАТУРА
1. (а) Голубцова А. В. Большевизм и религия в итальянских травелогах о Советской России 1920-1930-х годов // Quaestio Rossica. 2021. Т. 9. № 1. С. 361-378.
2. (b) Голубцова А. В. «Русский миф» в травелогах Винченцо Кардарелли
и Коррадо Альваро о Советской России // Вестник Томского государственного университета. 2021. № 468. С. 15-24.
3. Коул М. К. Культурно-историческая психология: наука будущего. М.: Когито-центр, Институт психологии РАН, 1997. 431 с.
4. Федин А. В. Идея «благородного дикаря» в «иезуитских реляциях» XVII в. // Диалог со временем. 2010. Вып. 32. С. 65-93.
5. Clerici L. Apparizione e visione. Vita e opere di Anna Maria Ortese, Milano: Mondadori, 2002. 732 р.
6. Clerici L. Notizia sul testo // Ortese A. M. La lente scura. Milano: Adelphi, 2004. Р. 469-501.
7. Flores M. L'immagine della Russia sovietica. L'Occidente e l'URSS di Lenin e Stalin (1917-1956) [Risorsa digitale]. Firenze: GoWare, 2017. 550 p.
8. Ortese A. M. La lente scura. Milano: Adelphi, 2004. 504 р.
9. Traina G. L'atipico viaggio di Anna Maria Ortese a Mosca // Annali. 2003. № 20. P. 281-294.
REFERENCES (Articles from Scientific Journals)
1. Fedin A. V. Ideya "blagorodnogo dikarya" v «iyezuitskikh relyatsiyakh» XVII v. [The Idea of "Noble Savage" in the 17th Century "Jesuit Relations"]. Dialog so vremenem, 2010, no. 32, p. 65-93. (In Russian).
2. (a) Golubtsova A. V. Bol'shevizm i religiya v ital'yanskikh travelogakh o Sovetskoy Rossii 1920-1930-kh godov [Bolshevism and Religion in Italian Travelogues about Soviet Russia from the 1920s and 1930s]. Quaestio Rossica, 2021, vol. 9, no. 1, pp. 361-378. (In Russian).
3. (b) Golubtsova A. V. "Russkiy mif" v travelogakh Vinchentso Kardarelli i Korrado Al'varo o Sovetskoy Rossii [The "Myth of Russia" in Travelogues about the USSR by Vincenzo Cardarelli and Corrado Alvaro]. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta, 2021, no. 468, pp. 15-24. (In Russian).
4. Traina G. L'atipico viaggio di Anna Maria Ortese a Mosca. Annali, 2003, no. 20, pp. 281-294. (In Italian).
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)
5. Clerici L. Notizia sul testo. Ortese A. M. La lente scura. Milano, Adelphi, 2004, pp. 469-501. (In Italian).
(Monographs)
6. Clerici L. Apparizione e visione. Vita e opere di Anna Maria Ortese. Milano, Mondadori, 2002. 732 р. (In Italian).
7. Cole М. Kul'turno-istoricheskaya psikhologiya: nauka budushchego [Cultural and Historical Psychology: a Future Discipline]. Moscow, Kogito-tsentr Publ., Institute of Psychology of the RAS, 1997. 431 p. (In Russian).
8. Flores M. L'immagine della Russia sovietica. L'Occidente e l'URSS di Lenin e Stalin (1917-1956). Firenze, GoWare, 2017. 550 p. (In Italian).
Голубцова Анастасия Викторовна, Институт мировой литературы имени А. М. Горького РАН
Кандидат филологических наук, старший научный сотрудник. Научные интересы: итальянская литература ХХ в., русско-итальянские культурные связи, переводы, травелоги.
E-mail: ana1294@yandex.ru ORCID ID: 0000-0002-1286-7707
Anastasia V. Golubtsova, A. M. Gorky Institute of World Literature of the Russian Academy of Sciences.
Candidate of Philology, Senior Researcher. Research interests: Italian literature of the 20th century, Russian-Italian cultural relations, translations, travelogues. E-mail: ana1294@yandex.ru ORCID ID: 0000-0002-1286-7707
