CC BY
147РЕЦЕНЗИИ
Михайловский А.В.
Русский Плотин
Рецензия на книгу: Плотин. Трактаты 1-11 / Ред. греч. текста, перевод, вступительная статья, примеч. Ю.А. Шичалина. М.: ГЛК, 2007.
Фридрих Шлейермахер работал над своим переводом диалогов Платона около тридцати лет. Примерно столько же понадобилось и Юрию Анатольевичу Шичалину, чтобы издать первые 11 трактатов Плотина. В первом случае вдохновителем грандиозного переводческого проекта был эстетик и критик Фридрих Шлегель, во втором случае таким gpyoSiw^tn; выступил автор «Истории античной эстетики» Алексей Федорович Лосев, «впервые у нас изучивший неоплатонизм в целом и введший его в поле зрения отечественных историков философии» (из предисловия «О настоящем издании Плотина», с. 60). Кроме того, нельзя представить себе, чтобы такие начинания были бы возможны без вдохновения, восторженности и энтузиазма1. Осознавая большое временное отстояние и серьезные методологические различия, все же рискну утверждать, что в основе обоих предприятий лежит именно герменевтическая интуиция. Речь идет о родстве, возрастающем вследствие тесного общения с автором, медленном и постоянном освоении его произведений, стремящемся к избеганию односторонности и узрению
1 Ср.: Дильтей В. Герменевтическая система Шлейермахера в ее отличии от предшествующей протестантской геременевтики // Дильтей В. Собрание сочинений. Т. IV / Под ред. В.В. Бибихина и Н.С. Плотникова. М.: ДИК, 2001. С. 111.
целого. Следование максиме, требующей видеть во всем отдельном лишь часть, так что сначала надо охватить многие части, чтобы верно понять отдельное, - непременное условие появления того, что Шлейермахер называл «завершенной интуицией». Самый важный момент - когда из частей в душе возникает целое: тогда исчисляющий рассудок уступает место пониманию. Методологическая устарелость грамматико-психологической интерпретации и наличие методов современной филологической критики нисколько не отменяют стержневую проблему разумения.
Шлейермахер подарил Платона немецкой культуре, его переводческий труд до сих пор считается образцовым2. В предисловии к переводу Ю.А. Шичалин признается, что, начиная переводить Плотина еще в середине 1970-х гг.3, ставил перед собой цель, чтобы Плотин заговорил «именно по-русски», а не на «странном наречии, невообразимом жаргоне», который именуют философским только люди непочтительные к литературной деятельности. Более того, изначальный выбор предмета - Плотин, а не «Эннеады» (корпус текстов из 54 трактатов, искусственно собранный Порфи-рием после смерти учителя) - был продиктован желанием, чтобы «пред нами предстал неординарный мыслитель, в свое время произведший сильное впечатление как на язычников, так и на христиан, а не „священный текст" платонизма» (с. 61).
Перевод Ю.А. Шичалина впервые устраняет парадокс, связанный с рецепцией Плотина в русской философской культуре. Ведь с одной стороны, наша философская культура складывалась в преимущественной ориентации на платонизм, а с другой стороны, Плотин, «царь метафизиков» (Дж. Рист) и «великий обновитель платонизма» (Дж. Диллон), в течение последнего столетия говорил скорее на искусственном схоластизированном языке. Это обстоятельство имеет не случайный, а систематический характер. Язык Плотина терминологически насыщен и сложен ввиду того, что включает в
Подробнее о переводе Шлейермахера см.: Szlezak Th. A. Friedrich Schleiermacher und das Platonbild des 19. und 20. Jahrhunderts // Plato 2 (2002). [Online]: January 2008, URL: http ://gramata.univ-paris1.fr/Plato/article32.html В 1979 г. Ю.А. Шичалин защитил кандидатскую диссертацию «Жанр и композиция „Эннеад" Плотина».
2
себя обильную перипатетическую и стоическую лексику, усвоенную еще средними платониками. А потому появление действительно органичного перевода во многом зависело и продолжает зависеть от степени освоения в традиции нашей мысли античной философской мысли и, не в последнюю очередь, аристотелевского наследия.
Проблема, однако, заключается в том, что классическая филология и академическая философия в России не только оказались неспособны совершить эту работу, но и не осознавали ее как свою задачу. «Русский Платон», действительно, состоялся4. Но вслед за этой радостной констатацией сейчас все чаще приходит острое чувство отсутствия «русского Аристотеля». «Философа поняли в России тяжеловесно и переусложненно, его отчетливость перевели в формализм. Алексей Федорович Лосев пережил бездонную глубину Платона, но в Аристотеле увидел мало что кроме дескрипций и дистинкций...»5, - писал В.В. Бибихин по случаю выхода отдельного издания «Метафизики» (1-У кн.) в переводе Розанова-Первова. Однако ни этот перевод, страдающей незавершенностью и «не очень сильным греческим», ни возвращение назад к старому переводу А.В. Кубицкого (1934) от советского четырехтомника (1975-1984) не способны заменить тщательной работы по устранению бесчисленных нагромождений из латинизмов и восстановлению греческого терминологического строя Аристотеля и всего античного аристотелизма6.
В качестве примеров можно назвать три издания, которые сами по себе являются достижениями отечественной культуры: «Сочинения Платона» (2-е изд., 1863-1879), подготовленные проф. Киевской и Санкт-Петербургской духовных академий В.Н. Карповым, «Творения Платона» (т. 1, 1899) в переводе В.С. Соловьева и академическое собрание сочинений Платона под общей редакцией А.Ф. Лосева, В.Ф. Асмуса и А.А. Тахо-Годи. Из исследовательской литературы, прежде всего, следует указать на работы Т.В. Васильевой «Афинская школа философии» (М., 1985) и «Путь к Платону» (М., 1999).
Бибихин В.В. К переводу «Метафизики» Аристотеля // Аристотель. Метафизика. Пер. с греч. П.Д. Первова и В.В. Розанова. М.: Институт философии, теологии и истории св. Фомы, 2006. С. 8.
Нельзя не отметить некоторые позитивные изменения, связанные, во-первых, с появлением новых переводов Аристотеля (напр.: О памяти и припоминании / Пер. С.В. Месяц // Вопросы философии, № 7, 2004.
4
Знакомство с проблематикой и теоретическим потенциалом стоической философии также долгое время было затруднено из-за ограниченности круга переводов и исследований, посвященных главным образом позднему (римскому) периоду Стои (переводы Сенеки, Эпиктета, Марка Аврелия), когда школьная теория сводилась к моралистике, а логика и физика приобрели статус вспомогательных дисциплин. Ситуация изменилась в середине 1990-х гг. благодаря исследованиям А.С. Степановой и А.А. Сто-лярова7, а также фундаментальному изданию «Фрагментов ранних стоиков»8. С этой стороны новейшие переводчики Плотина, несомненно, обрели значительное терминологическое подспорье, отсутствие которого сказывалось на более ранних переводах не менее пагубно, чем отсутствие русского Аристотеля9.
В качестве главных недостатков наиболее распространенных до сих пор переводов Г.В. Малеванского10 можно назвать стили-
С. 158-173; О чувственном восприятии. О памяти. Протрептик / Пер. Е.В. Алымовой. СПб.: Изд. дом СПбГУ, 2004; Евдемова этика / Пер. Т.А. Васильевой, Т.А. Миллер, М.А. Солоповой. М.: ИФ РАН, 2005; О предсказаниях во сне / Пер. М.А. Солоповой // Интеллектуальные традиции Античности и Средних веков (исследования и переводы) / Сост. и общ. ред. М.С. Петровой. Москва: Кругъ, 2010) и изучением комментаторской традиции (Философия природы в Античности и в Средние века / Под ред. П.П. Гайденко и В.В. Петрова. М., 2000; СолоповаМ.А. Александр Афродисийский и его трактат «О смешении и росте» в контексте истории античного аристотелизма. М., 2002), а во-вторых, с актуализацией Аристотеля в контексте современной феноменологической философии, которая sensu stricto начинается не с Ф. Брентано, а с М. Хайдеггера (см., напр.: Черняков А.Г. Онтология времени. Бытие и время в философии Аристотеля, Гуссерля, Хайдеггера. СПб., 2001).
Степанова А.С. Философия Древней Стои. СПб., 1995; Столяров А.А. Стоя и стоцизм. М., 1995.
Фрагменты ранних стоиков / Пер. и комм. А.А. Столярова. Т. I—III. М.: ГЛК, 1998-2007 (последний третий том представлен пока только первой частью). Отдельно следует упомянуть исследования и материалы по истории античного платонизма. Они также помогают лучше реконструировать идейный и терминологический контекст плотиновской мысли. См.: Учебники платоновской философии / Сост. Ю.А. Шичалин. М., 1995; ДиллонДж. Средние платоники. 80 г. до н.э. - 220 г. н.э. СПб., 2002.
Переводы Г.В. Малеванского, впервые опубликованные в журнале «Вера и разум» в 1898—1900 гг., неоднократно переиздавались (Избранные трак-
7
8
9
10
стическую неоднородность и многословность. Академически усвоенная терминология немецкого идеализма, отчасти разбавленная схоластическим Аристотелем, выступает здесь эрзацем школьного философского языка Античности11. В то же время стремление риторически усложнить и украсить мистические пассажи некоторых трактатов приводит к созданию ложного эффекта квазихристианского визионерства у представителя позднеязыческой религиозной философии (сопоставление с переводом Шичалина ниже).
В опытах герменевтического приближения к Плотину в русской философской культуре не было недостатка, однако предпринимавшиеся в разное время переводы отдельных трактатов не могли претендовать на создание целостного образа яркого поздне-античного мыслителя12. В середине 1990-х гг. впервые забрезжила надежда на появление издания «русского Плотина», которое могло бы продемонстрировать современный уровень плотинове-дения в России и претендовать на статус «образцового», однако оно так и осталось памятником русскому книжному делу постсоветской формации13. Наконец, следует упомянуть переводы молодого историка античной философии Д.В. Бугая, публиковавшиеся в «Вопросах философии» в 2002-2004 гг. (1.1, 1.2, 1.3, 1.4, 1.5, 1.7, 1.9; 4.6). Они позволяют судить о масштабном замысле комментированного перевода «Эннеад», который также не получил завершения.
таты. Т. 1-2. М.: Русская музыка, 1994), в том числе в отредактированном и дополненном виде (Эннеады / Сост. С.И. Еремеев. К.: Уцимм-Пресс, 1995-1996).
11 Приведем для примера несколько характеристик ума как сущности: «ноуменальное бытие», «реальное единство», «единство субъекта и объекта», «субстанциальные идеи», «актуальная энергия».
12 Здесь можно упомянуть переводы П.П. Блонского (5.2), А.Ф. Лосева (2.2, 2.5, 2.6, 2.7; 6.6; 1.6, 3.5, 5.8), Т.Ю. Бородай (1.8, 2.9), М.А. Гарнцева (6.9), М.А. Солоповой (4.7, 4.8), Л.Ю. Лукомского (1.1, 1.4, 2.9, 6.8)
13 Плотин. Сочинения. Плотин в русских переводах / Сост. М.А.Солопова. СПб.: Алетейя, 1995. (Серия «Античная библиотека»). Ср. оценку, данную в библиообзоре: Солопова М.А. Обзор книг по античной философии, изданных на русском языке за последние годы (1994-1998) // История философии. № 3. С. 130-131.
Новый перевод «Эннеад» начал выходить в санкт-петербургском «Издательстве Олега Абышко» в 2004 г.14 и спешным темпом был завершен уже к 2005 г.15 Пожалуй, единственным достоинством серии из голубых книжек формата 1/32, некой весьма отдаленной реплики Loeb Classical Library, является то, что она наконец-то представляла русскому читателю первый полный перевод Плотина. Оставим в стороне вопрос о необоснованности ряда теоретических посылок редакторов издания16, взглянем на то, что непосредственно репрезентировано в тексте.
Если Г.В. Малеванский «латинизировал» Плотина в духе традиционной метафизики, то Т.Г. Сидаш чрезмерно его «эллинизирует» (то есть фактически оставляет греческие термины без перевода), что тем более не способствует делу понимания17. Здесь нарушена одна из основных максим философской герменевтики. «Перевод, как и всякое истолкование, есть представление в новом свете (Überhellung). Тот, кто переводит, должен взять на себя выполнение этой задачи. Он не вправе оставить в своем переводе ничего такого, что не было бы совершенно ясным ему самому. Он вынужден раскрыть карты»18. Следует добавить: обилие поясняющих квадратных скобок также не является удачным решением творческой задачи, наоборот, доводит текст Плотина до полной невразумительности. Этот прием красноречиво говорит о небрежном и провизорном характере перевода: строители либо забыли убрать строительные леса с постройки, либо постеснялись
14 Плотин. Эннеады / Пер. с древнегреческого, вст. ст., и комм Т.Г. Сидаша и Р.В. Светлова. СПб.: Изд-во О. Абышко, 2004-2005. (Серия «Плотиниана».)
15 Книга «Плотин. Трактаты 1-11», по словам редактора, «была полностью составлена в конце 2003 года» (с. 62), но ее неспешная подготовка к печати задержала выход на целых 4 года.
16 Например, руководящая мысль о том, что Плотин конструирует свое учение на «гностическом по сути мироощущении» (Плотин. Первая Эннеада. С. 25); или произвольное рассмотрение Плотина сквозь призму новозаветной поэтики (там же, с. 69-70). Впрочем, подробное обсуждение данного перевода не входит в задачи настоящей рецензии.
17 «икона Ума», «ипостасийное бытие», «логос соединения или смешения частей», «космизироваться», «логос космоса», «эйдол эйдола» и др.
18 GadamerH.-G. Wahrheit und Methode. 6. Aufl. Tübingen, 1990. S. 389.
это сделать из-за несовершенства архитектуры. Наконец, хочется отметить, что билингвальное издание, но не с параллельным, а с «приложенным» оригинальным текстом, не отвечает ни принципам функциональности, ни экономичности. Специалист всегда способен обеспечить себя при необходимости оригинальным текстом и положить его рядом. Остальным достаточно компактного русского текста с удобным расположением примечаний. В любом случае, не радением о благе читателя объясняется желание издателя механически увеличить количество учетно-издательских листов19.
Книга «Плотин. Трактаты 1-11» свободна от этих детских ошибок постсоветского книгоиздания20. Она открывается обстоятельной praefatio, где специально обсуждаются принципы чтения и перевода Плотина. Далее читатель имеет дело с классической билингвой, в которой слева текст оригинала, а справа он переложен
21
компактным и в то же время емким и пластичным русским языком21. Перевод выполнен по оксфордскому Editio minor (1964-1982) П. Анри и Х.-Р. Швицера. В основу примечаний также положен apparatus criticus изданий Анри-Швицера, базовых для современных плотиновских штудий. В примечаниях указываются источники Плотина, вскрываются важные неопифагорейские влияния (Ну-мений Апамейский), даются разъяснения терминологии, проблематики межшкольных (полемика со стоиками и эпикурейцами, Аристотелем и Александром Афродисийским) и внутришколь-ных дискуссий (различение ума и единого, которые смешивались у средних платоников). Наконец, чрезвычайно важной особенно-
19 Особенно показательно в этом отношении трехтомное (sic) издание «Стро-мат» Климента Александрийского: Климент Александрийский. Строматы / Пер. с др.-греч. и комм. Е.В. Афонасина. В 3-х тт. СПб.: Изд-во О. Абышко, 2003.
20 Во многом благодаря профессионально выполненной верстке А.В. Иванченко.
21 Количество знаков в переводе (с пробелами) может при известных обстоятельствах служить одним из критериев качества работы с целевым языком перевода. Возьмем первый хронологически и один из самых известных трактатов 1.6 («О прекрасном») и получим: ок. 23.000 знаков у Сидаша, ок. 21.000 у Малеванского и ок. 18.000 у Шичалина.
стью издания является представление трактатов Плотина ог&пе chronologico22.
Итак, в центре находятся не «Эннеады», а Плотин как выдающийся философ, обнаруживающий - вопреки расхожему мнению о сумбурности его писательского стиля - «литературный талант» (с. 13). Несколько провокационно в самом начале предисловия звучит вопрос: «Плотин - хороший или плохой философ?» (с. 7). Отвечая на него, Ю.А. Шичалин последовательно встраивает Плотина в традицию платоновской философии, показывает его несомненное мастерство владения техникой философского рассуждения и вместе с тем обращает внимание на его способность переходить от рассуд очных построений к умозрению (с. 17). Действительно, некоторые спекулятивные каденции превосходят по силе даже «божественного Платона». Но хотелось бы отметить, что привлекает в Плотине еще и то, что как мыслитель он значительно возвышается над морем верований, культов, мистерий и философий жизни эпохи Римской империи23 - эпохи, одержимой религиозной идеей индивидуального спасения. Он представляет собой ясное, чистое и здоровое явление духа по сравнению с действительно огромным числом случаев нездоровья и ненормальности (достаточно привести в пример «Священные речи» Элия Аристида). Даже его последователи Порфирий и Ямвлих (первый помышляет о самоубийстве, второй увлекается теургией) не дотягивают до его морального и философского уровня.
Новое издание Плотина демонстрирует две характерные особенности в подходе исследователя и переводчика к «своему» автору. Речь идет о специальном внимании к 1) литературному и 2) институциональному аспекту его философского творчества.
22 Непосредственным примером для русского издателя трактатов Плотина (ср. оценку на с. 60) здесь, вероятно, послужил замысел незавершенной французской серии под редакцией П. Адо «Les Écrits de Plotin publiés dans l'ordre chronologique» (Les Éditions du Cerf, 1988-1998). По такому же принципу организовано и продолжающее выходить 9-томное издание «Plotin. Traités» под редакцией Л. Бриссона и Ж.-Ф. Прадо (Flammarion, 2002 ff.).
23 См. об этом увлекательные лекции Э.Р. Доддса (1963): ДоддсЭ.Р. Язычник и христианин в смутное время. СПб.: ИД «Гуманитарная академия», 2003.
В первом случае mutatis mutandis сохраняет актуальность старый шлейермахеровский принцип «Form und Inhalt unzertrennlich». Иначе говоря, Ю.А. Шичалин исходит из того, что форма трактатов Плотина релевантна для продуктивного понимания их содержания. Место диалога, однако, здесь занимает отвечающая жанровым предпочтениям эпохи форма диатрибы24. Плотин во многих трактатах выступает не только и не столько как отвлеченный мыслитель, сколько как педагог, побуждающий слушателей к самостоятельному исследованию. Письменное и устное слово Плотина имеют много общего25. В самом деле, как отмечает биограф Порфирий (Vita Plotini 18.5-8), учитель имел обыкновение читать лекции в разговорной манере (что служит объяснением слабых логических связей между отдельными положениями), более того, часто прерывал процесс комментирования и дискуссии, чтобы ответить на вопросы слушателей. Такая же манера изложения (беседа-рассуждение) характерна и для трактатов. Переводчик находит для передачи этой стилистической особенности ряд выразительных приемов - вопросо-ответная структура, риторические паузы, ритмизованная проза. Впрочем, следует заметить, что последний весьма эвристичный прием оправдан лишь в тех случаях, когда сам греческий текст эмоционально насыщен, богат метафорами, демонстрирует синтаксический параллелизм (примерный образец - начало трактата «О схождении души в тело» (^.4.8)). В остальных случаях он скорее усложняет восприятие содержания (как в трактате «О трех главных сущностях» (10.5.1.7))26.
24 Устная беседа-проповедь, вышедшая из рук киников, развилась в эпоху ранней Римской империи до ключевого литературного жанра. «Родовые черты диатрибы - установка на критическое отношение к миру, стремление к острой постановке радикальных этических вопросов и к бескомпромиссному их решению, перевес откровенной дидактичности над прочими элементами литературного целого... напряженная и суховатая, но в то же время живая и раскованная интонация, обыгрывание живого „присутствия" оппонирующего автору слушателя.» (Аверинцев С.С. Плутарх и античная биография. М., 1973. С. 104-105).
25 Ср.: Rist J.M. Plotinus: The Road to Reality. Cambridge, 1967. P. 11.
26 В нумерации трактатов первая цифра курсивом отражает хронологический порядок (V.P. 4.22-6.38).
Квинтэссенцию плотиновской «педагогики» Ю.А. Шича-лин находит в знаменитой формуле «бати; §г о 1еуы»
(«Кто видел, знает, о чем я говорю)27. Формула, намекающая на посвящение в таинства Элевсинских мистерий, у Плотина отнюдь не случайна. Она соответствует эпоптике, третьей, высшей части философии. Если этика обеспечивала начальное очищение души, а физика выявляла тщету материального мира, то эпоптика (или метафизика) сообщала уже прошедшей через подобный катарсис душе высшее откровение божественного. Тексты, в которых Плотин излагал продуманное так, «словно списывал готовое из книги» (У.Р. 8.11), Ю.А. Шичалин предлагает интерпретировать как «отчеты об увиденном». Их задача - «подвести слушателей к той возвышенности, откуда он сам вместе с Плотином увидит, о чем Плотин хотел бы ему поведать» (с. 16). «Протрептик» как побуждение, призыв обратиться к философии становится здесь особой техникой обращения взгляда, искусством философской смены аспекта.
«А то, пожалуй, было не зрелищем, но каким-то другим способом созерцания, исступлением,
раскрытием и разрастанием себя, и стремлением прикоснуться, и покоем,
и полной нацеленностью на совмещение, -
если только кто намерен созерцать то, что в святом месте.
А кто глядит иначе, тому ничто не является» (9.6.9.11.22-26).
«Е1 а^м; в^по1, ои§гу аитм паргап» - вот еще одна чрезвычайно важная формула, дающая ключ герменевтике Плотина. Она напрямую обращена к читателю текста, вовлекает в процесс понимания его собственное «я», более того, затребует для себя «всего человека» и заставляет принять личное участие в созерцании
27 Речь идет об адоптированной Плотином цитате из «Описания Греции» Павсания (Рашашав 1.37.4.12-13): «кто уже видел Элевсинские мистерии или так называемые Орфические таинства, знает, о чем я говорю».
подлинной действительности. Так и только так - через правильное направление зрения - может быть реализовано и основное фило-софско-сотериологическое требование Плотина «фиу^ pvou про; pvov» (9.6.9.11.51).
Институциональный аспект, разумеется, тесно связан с литературным. Философия трактуется как институциональная деятельность со специфическим для школы modus vivendi. «Философ является учителем и духовником, который стремится не к тому, чтобы раскрыть свое видение мира, а к тому, чтобы при помощи духовных упражнений воспитать себе последователей»28. Вслед за П. Адо Ю.А. Шичалин подчеркивает, что при чтении Плотина методически полезно иметь в виду этот момент «схоластичности» в собственном смысле слова, т.е. принадлежности к «школе», понимать его изнутри школьной традиции платонизма. Плотин - не просто визионер. У него в распоряжении имеется отточенная техника философского рассуждения (одиннадцать лет ученичества у Аммония Саккаса), он часто прибегает к рассмотрению традиционных проблем («материи», «качества», «добродетели» и т.д.), известных его слушателям, читателям, ведет школьную полемику, комментирует Платона и т.д. И в то же время Плотин - не просто представитель платонизма. Как отмечает Ю.А. Шичалин в своей докторской диссертации, «опыт Плотина оказался... необходим для подлинного расцвета позднеантичного платонизма, что для Плотина и через него обнаружилась и была опознана как таковая бытийная осно-
29
ва школьной учености...» .
Насколько продуктивным может быть выработанный в результате «долгого» чтения и комментирования автора подход, лучше видно опять-таки на примере трансляции из одного языка в другой. Возьмем опять-таки один из самых известных пассажей из трактата «О благе, или едином» (9.6.9.9.46-60) и сравним два перевода.
28 Адо П. Плотин или простота взгляда. М.: ГЛК, 1991. С. 11
29 Шичалин Ю.А. История античного платонизма в институциональном аспекте. М.: ГЛК, 2000. С. 265.
Малеванский:
Кто познал такое общение, только тот знает, что я говорю, знает, что душа, устремленная к Богу и пришедшая к Нему, начинает жить совсем иной жизнью, ибо становится участницей в Его жизни, и понятно, что в этом состоянии, чувствуя присутствие в себе первоисточника истинной жизни, не желает ничего другого, напротив, все прочее отметает, от всего окружающего отвращается и отрешается, чтобы утвердить себя всецело в одном Боге и стать едино с ним. Из этого следует, что все мы должны стремиться возвыситься, вознестись, как бы освободиться от тяжести связывающих душу телесных уз, и все силы употреблять на то, чтобы всем нашим существом соединиться с Богом, чтобы в нас не оставалось ничего такого, что препятствовало бы такому полному единению с Ним.
Кто удостаивается такого единения, тот зрит Бога, зрит в нем самого себя - просветленного, в сиянии горнего света, даже более -видит себя, как сам свет - чистый, тонкий, легкий. Ему кажется тогда, что он сам как бы обратился в божество, что он весь пламенеет, как горящий огонь; когда же минует это состояние, он опять становится тяжелым и ничтожным.
Шичалин:
Впрочем, «кто видел, знает, о чем я говорю»,
то есть как душа наша получает тогда иную жизнь, поскольку и приближается, и уже приблизилась, и участвует в нем, так что
в состоянии понять, что вместе с ней - создатель подлинной жизни и что больше ей ничего не нужно.
Напротив того, нужно освободиться от всего остального, и единственно в нем утвердиться, и стать единственно им, отсекая все прочее, окружающее нас;
и потому рваться уйти из этого мира и негодовать на эту нашу привязанность к другому
ради того, чтобы целокупностью нас самих объять его и не иметь ни одной части, которою мы не касаемся бога.
Тут также есть возможность увидеть и его, и самого себя, - насколько само «видеть» дозволено:
самого себя - сверкающим, исполненным умного света, и скорее -самим светом, чистым, невесомым, легким;
твое естество стало богом, и скорее - есть бог,
и ты пламенеешь в таком состоянии,
но ежели тяжесть вернется, -словно гаснешь.
Успех/неуспех переводчика напрямую зависит здесь от того, насколько ему удается/не удается распознать «эпоптическую формулу» Плотина. Новый русский перевод делает очевидными все недостатки старого: навязывание Плотину чуждого синтаксиса, написание перевода слова Эго; с заглавной буквы (соответственно и местоимений «Он», «Сам»), употребление характерных оборотов речи, подобающих скорее христианскому автору, но не платонику III в. по Р.Х30. Кроме того, он удивительным образом избавляется от обычно свойственной русскому языку вязкости и тягучести.
Отдельно следует сказать о переводах классических философских терминов. Они обретают в русском языке эквиваленты, которые могут предъявить свое «законнорожденное» происхождение. Переводчик стремится к укоренению в русском языке и таким образом достигает искомого эффекта возвращения/приближения к греческому мировидению. «Рассудок», «рассудочное движение» (^oyoç в смысле способности души, например, в 9.6.9.5.8) в этом смысле предпочтительнее «дискурсивности» у Малеванско-го (от позднелатинского discursus), а «действительность» (= нем. Wirklichkeit) как перевод слова ё-угругю подходит намного ближе к греческой интуиции, нежели латинское «акт» или «актуальная энергия» (sic). Слово «энергия» (Сидаш), означающее в современном русском языке, наоборот, силу/возможность, а не действительность, вообще уводит далеко в сторону от верной трактовки отчеканенного Аристотелем термина, означающего «достигнутую полноту бытия»31.
Еще одним шагом вперед к пониманию конкретности мысли Плотина является найденное для г(§о<; русское «вид». Перевод на-
30 Это обстоятельство объяснялось, конечно же, сильной зависимостью старого перевода от выразительных средств русской христианской литературы и переводов Отцов Церкви конца XIX - начала XX века.
31 «Деятельная действительность» ума (5.5.9.8) есть максимально точное обозначение природы ума как единства ума, бытия и жизни. Более того, позволяет лучше понять фундаментальную мысль Плотина о происхождении «ипостаси» ума как «энергии» сущности: ум есть | прытп èvép^ia (1.8.2.21, 5.3.12.37), первая и собственная деятельность-действительность единого или блага, пребывающего как таковое «по ту сторону» сущности и действительности.
прашивающийся сам собой, но часто приносимый в жертву «эйдо-су», утвердившемуся в русском философском языке только в начале XX века32 М. Хайдеггер в «Бытии и времени», следуя задаче приближения к нам античной мысли, переводил платоновское eiSo<; словом «Aussehen», буквально «выглядение». В самом деле, держаться «вида» гораздо надежнее, нежели туманного «смыслового изваяния сущности» (Лосев). «Вид», «чистое выглядение» - то, через что сущее показывает себя. Изобретенное Плотином выражение то evSov eiSo^ как противопоставление то gv o^^aorv eiSo^ (7.1.6.3.8.) есть «внутренний вид», отличный от «внешнего, телесного вида». С одной стороны, «вид» не простая внешность, но с другой, он связан со зрением и хранит в себе нечто от того выступания, через которое все представляет себя как причастное красоте и благу. О том, что с «видом» мы на правильном пути, говорит и следующий фрагмент (7.1.6.3.26): «Огонь прекрасен по сравнению с остальными телами, то есть потому, что он занимает как бы разряд вида по отношению к остальным элементам: он помещается выше всех...». Огонь и в самом деле «виднее» земли, воды и воздуха. Столь легко бывает достижим проясняющий эффект русского языка.
Работа Шлейермахера не была доведена до конца33. Но она задумывалась и начиналась как индивидуальный проект. Вообще открывшая XIX век романтическая эпоха, а также ее порождение, классическая герменевтика, исходила из того, что истолкование -«дело личного искусства, и полное владение им обусловливается гениальностью толкователя»34. В этой связи уместен вопрос: возможна ли фигура «гениального толкователя» в современной науке? Дело, конечно же, не в отсутствии «великих», а в том, что в XX столетии поменялись сами принципы и институциональные условия ее работы.
32 См.: Лосев А.Ф. Античный космос и современная наука (1927) И Лосев Л.Ф. Бытие. Имя. Космос. М.: Мысль, 1993. С. 61-612. Там же указатель текстов Плотина с терминами еТ5о; и 1§еа (с. 603-609).
33 Остались непереведенными «Законы», «Тимей», «Критий» и «Письма».
34 Дильтей В. Возникновение герменевтики // Дильтей В. Собрание сочинений. Т. IV. С. 254.
Описанная в общих чертах ситуация с русскими изданиями Плотина отражает поэтому не столько профессиональный уровень и компетенции отдельных филологов и историков философии, сколько - гораздо шире - институциональную слабость отечественных «наук о духе». К таким слабым сторонам относится и отсутствие масштабных и долгосрочных исследовательских и издательских проектов, учебно-научных центров, свободного доступа к литературе, координации переводческих усилий, института рецензий. На этом фоне старая конкуренция между филологическими школами Москвы и Санкт-Петербурга, все больше превращающаяся в индивидуальные состязания по haltérophilie, кажется скорее болезненным, нежели здоровым явлением.
Современная научная работа и, в частности, подготовка научного издания предполагает наличие коллектива ученых, сформировавшейся школы, интеграции (все чаще международных) специалистов из разных университетов. Так возможны впечатляющие результаты вроде «Исторического словаря по философии» под редакцией И. Риттера (1971-1989) или опять-таки перевода сочинений Плотина под редакцией Л. Бриссона и Ж.-Ф. Прадо. Издание «Плотин. Трактаты 1-11» - скорее счастливое исключение в русской гуманитарной науке, только подтверждающее правило. Но оно способно вселить надежду - пусть робкую - на то, что Плотину «в русских переводах» наконец-то придет на смену «русский Плотин».
Библиография
Аверинцев С.С. Плутарх и античная биография. М., 1973.
Адо П. Плотин или простота взгляда. М.: ГЛК, 1991.
Аристотель. О памяти и припоминании / Пер. С.В. Месяц //Вопросы
философии, № 7, 2004. С. 158-173. Аристотель. О чувственном восприятии. О памяти. Протрептик / Пер.
Е.В. Алымовой. СПб.: Изд. дом СПбГУ 2004. Аристотель. Евдемова этика / Пер. Т.А. Васильевой, Т.А. Миллер, М.А. Солоповой. М.: ИФ РАН, 2005.
Аристотель. О предсказаниях во сне / Пер. М.А. Солоповой // Интеллектуальные традиции Античности и Средних веков (исследования и переводы) / Сост. и общ. ред. М.С. Петровой. Москва: Кругъ, 2010.
Бибихин В.В. К переводу «Метафизики» Аристотеля //Аристотель. Метафизика. Пер. с греч. П.Д. Первова и В.В. Розанова. М.: Институт философии, теологии и истории св. Фомы, 2006.
Васильева Т.В. Афинская школа философии. М., 1985.
Васильева Т.В. Путь к Платону. М., 1999.
Дильтей В. Герменевтическая система Шлейермахера в ее отличии от
предшествующей протестантской геременевтики //Дильтей В. Собрание сочинений. Т. IV / Под ред. В.В. Бибихина и Н.С. Плотникова. М.: ДИК, 2001.
Дильтей В. Возникновение герменевтики //Дильтей В. Собрание сочинений. Т. IV. М.: ДИК, 2001.
Доддс Э.Р. Язычник и христианин в смутное время. СПб.: ИД «Гуманитарная академия», 2003.
Климент Александрийский. Строматы / Пер. с др.-греч. и комм. Е.В. Афонасина. В 3-х тт. СПб.: Изд-во О. Абышко, 2003.
ЛосевА.Ф. Античный космос и современная наука (1927) // Лосев А.Ф. Бытие. Имя. Космос. М.: Мысль, 1993. С. 61-612.
Платон. Сочинения: В 4-х тт. / Общ. ред. А.Ф. Лосева, В.Ф. Асмуса, А.А. Тахо-Годи. М., 1990-1994.
Плотин. Избранные трактаты. Т. 1-2. М.: Русская музыка, 1994.
Плотин. Сочинения. Плотин в русских переводах / Сост. М.А.Солопова. СПб.: Алетейя, 1995.
Плотин. Трактаты 1-11 / Ред. греч. текста, перевод, вступительная статья, примеч. Ю.А. Шичалина. М.: ГЛК, 2007.
Плотин. Эннеады / Сост. С.И. Еремеев. К.: Уцимм-Пресс, 1995-1996.
Плотин. Эннеады / Пер. с древнегреческого, вст. ст., и комм Т.Г. Сидаша и Р.В. Светлова. СПб.: Изд-во О. Абышко, 2004-2005.
СолоповаМ.А. Александр Афродисийский и его трактат «О смешении и росте» в контексте истории античного аристотелизма. М., 2002.
Сочинения Платона / Пер. В.Н. Карпова. 2-е изд. СПб.-М., 1863-1879.
СтепановаА.С. Философия Древней Стои. СПб., 1995.
Столяров А.А. Стоя и стоцизм. М., 1995.
Солопова М.А. Обзор книг по античной философии, изданных на русском языке за последние годы (1994-1998) //История философии. № 3.
Творения Платона / Пер. В.С. Соловьева. Т. 1. М., 1899.
Учебники платоновской философии / Сост. Ю.А. Шичалин. М., 1995.
Диллон Дж. Средние платоники. 80 г. до н.э. - 220 г. н.э. СПб., 2002.
Фрагменты ранних стоиков / Пер. и комм. А.А. Столярова. Т. I-III. М.: ГЛК, 1998-2007.
Черняков А.Г. Онтология времени. Бытие и время в философии Аристотеля, Гуссерля, Хайдеггера. СПб., 2001.
Шичалин Ю.А. Жанр и композиция «Эннеад» Плотина. Диссертация на соискание степени кандидата филологических наук. М., 1979.
Шичалин Ю.А. История античного платонизма в институциональном аспекте. М.: ГЛК, 2000.
Gadamer H.-G. Wahrheit und Methode. 6. Aufl. Tübingen, 1990.
Plotin. Les Écrits de Plotin publiés dans l'ordre chronologique / Sous la dir. de P. Hadot. P.: Les Éditions du Cerf, 1988 ff.
Plotin. Traités / Traductions sous la direction de L. Brisson et J.-F. Pradeau. P.: Flammarion 2002 ff.
Plotini Opera. Ed. P. Henry et H.-R. Schwyzer. T. 1-3. Paris-Bruxelles, 19541973.
RistJ.M. Plotinus: The Road to Reality. Cambridge, 1967.
Szlezâk Th. A. Friedrich Schleiermacher und das Platonbild des 19. und 20. Jahrhunderts //Plato 2 (2002). [Online]: January 2008, URL: http://gramata. univ-paris1.fr/Plato/article32.html
