CC BY
17ЗЛОБА ДНЯ
Русский национализм и гражданский протест
Экспертный опрос
1. Являются ли, на Ваш взгляд, акции гражданского протеста в декабре 2011 — марте 2012 г. началом русской демократической революции?
2. Как Вы оцениваете предварительные результаты этих акций, какие видите ближайшие перспективы?
3. Есть ли у правящего режима стратегия борьбы против гражданского протеста и каковы его политические ресурсы?
4. Способно ли, на Ваш взгляд, сотрудничество разных политических сил в рамках акций гражданского протеста помочь формированию новой русской демократической нации?
5. Как Вы видите место русских националистов в современном протестном движении и после его потенциальной победы?
Алексей Навальный, гражданский активист
1. Красивое название происходящему дадут когда-нибудь историки. Станет ли это демократической революцией по сути — зависит от нас. Все классические признаки мы наблюдаем. Верхи, в лице Владимира Путина, сидевшего на троне 12 лет, не сделавшего для страны ничего и стремительно теряющего сейчас популярность, уже не могут. Низы, жители крупных городов, не дожидаясь экономического кризиса, пошли протестовать на улицы под чисто политическими лозунгами. Кремль будет бороться с протестами единственным и главным своим оружием: подкупом и «разводками». Мы должны не продаться и не «раз-
вестись» на декоративные изменения и посулы.
2. Очевидно, что уже первые акции протеста (5-10 декабря 2011 года) сделали больше, чем «системная оппозиция» за десять лет. Внесены предложения по политической реформе, полностью ломающие систему, которую строила администрация президента все эти годы. Конечно, сейчас проект политреформы нашпигован крючочками и закладками, которые помогут жуликам контролировать избирательные процесс и дальше. Но это, в каком-то смысле, переговорная позиция. Мы должны наращивать давление и заставить изменить ее.
3. Стратегии нет, и это видно по хаотическим шагам и шараханьям: сначала собравшихся объявляют «лучшими людьми страны», потом «американскими шпионами». Чудовищные митинги в поддержку Путина, куда людей сгоняют по разнарядке. Раньше ресурса было три: 1) реальная популярность Путина; 2) деньги; 3) телевизор. Сейчас выяснилось, что без первого не работают оставшиеся два. А первый вернуть уже невозможно. 12 лет безделья и коррупции сделали свое дело.
4. Не нужно переоценивать значимость политических групп в протестном движении. 95% активистов не относят себя к сторонникам какой-то политической идеологии. Однако именно на политических движениях и сообществах 3 лежит ответственность за то, чтобы
протест превратился из эмоционального порыва в реальную политическую борьбу за реформу власти и честные выборы.
5. Националисты могут и должны стать одними из главных получателей «политической выгоды». Они не представлены в Госдуме (и в целом во власти) вообще и имеют отличные шансы получить большое представительство. Это обязательно случится, если русское националистическое движение обретет адекватное, легальное и разумное «политическое обличье»: ответственные граждане с ясной системой ценностей, готовые к диалогу с другими частями политического спектра во благо страны.
Валерий Соловей, доктор исторических наук, профессор
1-5. В России происходит революция. Не волнения, не бунт, а мирная, ненасильственная, демократическая революция. Элита в растерянности. Некоторые ее группы уже готовы протянуть руку революции, но опасаются сделать неверный ход.
Революции в России всегда развивались по центральному типу: от центра к периферии. Не станет исключением и эта. Вопрос о власти сперва решится в Москве, а затем — причем уже без всякого сопротивления — в регионах.
Новая русская революция развивается по классическому сценарию. Власть пытается снять протестный накал обещанием политических уступок. Но в теории революций имеется следующая аксиома: уступки, исходящие от морально нелегитимной власти, не успокаивают народ, а резко повышают уровень его политических притязаний. Другими словами, то, что полгода назад воспринималось бы как дар небес, сейчас выглядит издевкой или, в лучшем случае, недостаточным. Точно так же насилие, используемое морально не-4 легитимной властью, резко повышает уровень сопротивления ей.
Когда начинается революция, у власти просто не остается хороших ходов, а только плохие и очень плохие. Плохие — это политические уступки, очень плохие — открытое насилие.
В то же время в среде протестантов столкнулись и взаимно парализовали друг друга две стратегии, за которыми стоят различные политико-идеологические силы.
Одна стратегия представлена либералами ельцинского розлива, всеми этими Немцовыми, Рыжковыми, Касьяновыми, Кудриными и проч., которых более чем устраивает существующая политика угнетения русского народа. Их мечта — вернуться в систему, с теплых местечек в которой их выбросили, лишь слегка ее видоизменив. Эти люди способны выговаривать слово «русские» лишь в сочетании со словом «фашизм».
Цель русских националистов, внесистемных левых, Навального и ряда других сил, включая часть демократического лагеря, — полный слом системы колониального угнетения, утвердившейся в России и направленной прежде всего против русского народа.
Одни родовой пуповиной связаны с ельцинским прошлым, вторые представляют собой зародыш качественно новой политической силы и устремлены в будущее. Первые готовы довольствоваться мелкими подачками для себя, вторые жаждут кардинальных перемен к лучшему для всех. Размежевание неизбежно, и вскоре мы его увидим.
Значит ли это, что русские националисты совершили ошибку, участвуя в общегражданском протесте? Ни в коей мере! Наоборот, самоустранение от участия в протестной активности поставило бы крест на политических перспективах русского национализма. Поэтому любые разглагольствования вроде тех, что националистам надо проводить «свои маленькие уютные митинги», что «нельзя участвовать в одних мероприятиях с либералами», исходят от идиотов или откровенных врагов.
Националистический протест по самой своей сути есть протест гражданский и демократический, ведь националисты хотят свободы для русских и справедливости для всех, они хотят реализации права русского народа — подавляющего большинства населения России — самому решать свою судьбу, а это и есть нерв демократии. Более того, выступая в качестве наиболее динамичной и организованной части протеста, русские националисты тем самым оказываются авангардом возникающего в России гражданского общества.
Поэтому им надо участвовать в кампании еще активнее, еще напористее навязывать свою повестку и линию поведения. Поэтому им надо создавать коалицию (оформляя ее организационно) с теми силами, взгляды которых на политическую динамику близки к взглядам националистов. А таких, поверьте, хватает — и отнюдь не только среди левых.
В то же время националисты, участвовавшие в недавних массовых акциях — не важно, в Москве, Петербурге или любом другом городе — прекрасно знают, что традиционная повестка русского национализма не встречает отклика восставших горожан (кстати, в подавляющем своем большинстве этнических русских). И не встречает совсем не потому, что русским националистам не дают слова. Вообразите мысленно ситуацию, когда из 30-40 выступавших на Болотной площади или Проспекте Сахарова половина — русские националисты, пытающиеся донести до десятков тысяч горожан специфические националистические требования: отмена 280-й и 282-й статей, амнистия несправедливо осужденных русских националистов, расформирование центров противодействия экстремизму и проч. Да собравшаяся на митинге публика их просто не поняла бы!
Точно так же непонятно массе народа и требование придания русским статуса государствообразующего народа, которое служит стержнем национали-
стических программ. Эта идея не вполне вразумительна даже людям, симпатизирующим националистам. Им надо долго и упорно разъяснять, какая связь существует (если она вообще существует) между записью в Конституции о го-сударствообразующем статусе русского народа и требованием внеочередных свободных и честных выборов, которое вывело на площади и улицы русских городов сотни тысяч людей.
Преобладающее сейчас общественное настроение таково, что оно не готово расслышать даже требования ограничения миграции и прекращения кормления Кавказа, хотя в целом люди принимают эти идеи «на ура». В любом случае только на этих требованиях невозможно построить привлекательную и успешную политическую программу. Вероятно, ее вообще невозможно выстроить вокруг традиционной националистической повестки,. Общество хочет не того, что ему предлагают националисты. И это очень важно понять.
Существуют два способа политической коммуникации: говорить народу то, что считают важным и правильным политики, и говорить с народом о том, что важным и правильным считает он сам. Русские националисты с незапамятных времен предпочитали первый способ, а потому люди их не слушали и слушать не хотели. Итогом стали грандиозные политические поражения русского национализма в 1917 г., в 1991 г.; и, если националисты не изменятся, такое же фиаско постигнет их и сейчас.
Националисты притязают выступать от имени русского народа. Однако ГЛАВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РУССКОГО ВОПРОСА вовсе не этническое, как они полагают, а ДЕМОКРАТИЧЕСКОЕ и СОЦИАЛЬНОЕ. Русские люди требуют в первую очередь свободы и справедливости. Этническая проблематика второстепенна по отношению
к этим магистральным требовани- _
ям, она их дополняет и не более того. 5 При этом сама этническая проблемати-
ка обычно рассматривается русскими сквозь призму оскорбленного чувства справедливости.
Такова неопровержимая реальность — нравится она кому-то или нет. Эту реальность можно игнорировать, наслаждаясь жизнью в политическом гетто, из которого националисты, по совести говоря, все еще не вышли. Те, кого беспокоят «жидомасонские» происки и заговор ZOGa, пусть поищут благодарную аудиторию среди пациентов психлечебниц и шизофреников.
Но те, кто хочет политического успеха, обязаны откликаться на актуальную общественную потребность, а не на собственное представление о ней. Свобода и справедливость — вот что должно стоять сейчас в центре националистической повестки. И это отнюдь не мимикрия под популярные лозунги. Свобода, демократия, справедливость составляют содержание того самого национального государства — национального в европейском понимании, которое мечтают построить в России вменяемые националисты.
Вместе с тем именно свободные, конкурентные и честные выборы — самый экономичный и безболезненный путь прихода к власти. Но если националисты хотят на этих выборах победить, тогда им надо перестать быть только националистами, а стать еще (и даже в первую очередь!) демократами и защитниками социального государства. Почему?
Да по той простой причине, что собственно националистический электорат, «жесткие националисты», готовые голосовать за националистических кандидатов всегда и при любых условиях, составляют всего около 15% населения. В то время как поддержка «мягкого национализма» достигает 60-70%. Этого более чем достаточно, чтобы победить на любых парламентских и президентских выборах. Но надо уметь подойти к этим двум третям 6 населения. Для них неприемлема открытая националистическая риторика
(и даже само слово «национализм»), а этнические требования должны подаваться лишь в демократической и социальной упаковке.
Вот лишь один из примеров. Зачем подвергать себя риску обвинений в ксенофобии, выступая за депортацию мигрантов, когда можно, ссылаясь на мировой опыт, требовать введения визового режима в отношении наркопроизводящих и наркотранзитных государств и особого правового режима в отношении находящихся на территории России выходцев из этих стран. Суть та же, зато все демократичненько, в соответствии с мировыми стандартами, и не отпугивает людей.
Будем кроткими, как голуби, и мудрыми, как змеи. Чтобы победить, националистам надо обратиться к другой аудитории и с другим посланием.
Не потеряют ли они при этом свою идентичность? Нисколько! Во-первых, этническая проблематика (пусть в скрытом виде) все равно останется в этом политическом блюде, придав ему нужную остроту. Во-вторых, русские националисты — единственная политическая сила, которая никогда не была властью в России, поэтому они могут чувствовать себя совершенно свободными в своих обещаниях обществу. И это не популизм. Будучи группой внесистемной, то есть не связанной ни с кем никакими обязательствами — и это в-третьих — русские националисты также единственная сила, которая в состоянии выполнить все свои обещания, все до последнего. История знает подобное.
Гарри Каспаров, председатель Объединенного гражданского фронта (ОГФ)
1. Несомненно, события декабря 2011 — марта 2012 г. являются переломными, и сложившаяся в «нулевые» система власти, которую мы называли «режим Путина», прекратит свое существование в ближайшие месяцы. Это не означает, что Владимир Путин не-
пременно будет отстранен от власти, а на его место придут лидеры уличного протеста, — возможны различные сценарии, включая, к сожалению, и самые реакционные, — но, так или иначе, серия стотысячных митингов в Москве и акции солидарности в десятках городов по всей России положили начало коренному изменению политической системы и сделали это изменение неизбежным. В этом смысле употребление слова «революция» вполне уместно. Она, конечно, является демократической — как по основным лозунгам, так и по массовости.
Русской этуреволюцию без сомнений назовут во всем мире, логично располагая ее в одном ряду с тунисской, египетской, ливийской и другими революциями. Но в нашей стране по-прежнему существует смысловая разница между понятиями «русский» и «российский». Еще в 2006 г. ОГФ принял программный документ «О русской политической нации», в котором декларировалась необходимость преодоления этой разницы. Путь к этой цели идет через осознание общих национальных интересов различными общественными группами и взаимодействие организаций различной идеологической направленности. Сказать, что массовые уличные протесты приведут к этому результату — пока еще значит выдавать желаемое за действительное. Тем не менее мы начали делать шаги в этом направлении.
2. Эти акции впервые поставили Путина перед необходимостью идти на серьезные компромиссы. До сих пор его кредо заключалось в том, чтобы никогда не идти ни на какие уступки, которые могли бы восприниматься как слабость. Пока у него было достаточно возможностей, чтобы придерживаться такой тактики, Путин выглядел исключительно сильным лидером, но проблема в том, что теперь путь компромиссов приведет к лавинообразному обвалу его позиций. Если же он будет упорствовать — например, навязывая стра-
не с помощью «волшебника» Чурова свою победу на выборах, — то более радикальным станет не только уличный протест, но и внутрикремлевская фронда, всерьез обеспокоенная за будущее своих капиталов.
3. Андрей Илларионов неоднократно предупреждал, что возможна силовая эскалация конфликта со стороны власти, вплоть до попытки массовых репрессий в отношении участников протеста. К сожалению, эту опасность надо учитывать, хотя очевидно, что в этом случае отношение к Путину в мире будет примерно таким же, как к покойному Каддафи, — и скорый коллапс обезумевшей власти станет неизбежным.
Более гибким и стратегически более опасным для гражданского протеста является план постепенных уступок, осуществляемых по кремлевскому сценарию. Если изменения будут происходить под диктовку олигархических групп без контроля со стороны общества, то коренного изменения режима не произойдет даже в случае отстранения Путина от власти.
4. Как уже было сказано в ответе на первый вопрос, именно таким способом и формируется политическая нация (я бы настаивал на этом определении, так как оно терминологически более точно, чем «демократическая нация»). В сущности, речь идет о переучреждении государства, поскольку путинская модель завела Россию в тяжелый системный кризис. Но строительство новых государственных структур возможно лишь при условии общественного консенсуса по поводу смыслов национального проекта: что есть Россия, какие цели она перед собой ставит, как она выстраивает взаимоотношения с соседями и т.д. Первый опыт такого взаимодействия между различными политическими силами состоялся в рамках Национальной Ассамблеи в 2008-2011 гг., которая _
фактически играла роль дискуссионной 7 площадки для внесистемной оппози-
ции. Гражданский протест последних трех месяцев поднимает это сотрудничество на качественно новый уровень, поскольку от теории мы перешли к практике, в которую уже вовлечены десятки тысяч людей.
5. Общепринятое деление протестно-го движения на «либералов», «левых» и «националистов» уже устарело, поскольку многие границы стираются и в гражданском обществе появляются новые сущности, которые затруднительно классифицировать в этой системе координат. Фундаментальная проблема заключается в том, что нынешний набор организаций по всему идеологическому спектру не удовлетворяет общественному спросу — это в полной мере касается и «русских националистов». Кроме того, уже оформившиеся группы весьма разнообразны, и противоречия между ними носят как субъективный, так и принципиально политический характер. Поэтому их место в протестном движении после потенциальной победы будет зависеть прежде всего от их релевантности в «своем» идеологическом сегменте общества.
Александр Севастьянов, политический публицист
1. Нет, разумеется. Русская революция должна была бы, во-первых, носить ярко выраженный антилиберальный характер, а во-вторых, выдвигать как первоочередное требование — создание Русского национального государства. А перед нами лишь фронда, воюющая с властью под смехотворным и надуманным лозунгом свободных и честных выборов. Есть такая частушка: «Спит Розита и не чует, // что на ней матрос ночует. // Вот пробудится Ро-зита // и прогонит паразита!» Именно эту внезапно пробудившуюся Розиту и напоминает мне толпа на Болоте имени Сахарова. Спала она, между прочим, аж со времен выборов в Учредитель-8 ное собрание, почти сто лет, ни много ни мало. А тут вдруг ни с того ни с
сего пробудилась... Понятно, что перед нами лишь благовидный предлог, который позволяет канализировать в политическое русло накопившееся недовольство и жажду перемен. Во вполне неблаговидных целях.
В чем суть «народного протеста», вылившегося на улицы? Разве мы видим какие-то принципиальные идеи государственного переустройства действительно революционного толка? Например, пересмотр итогов приватизации, национализацию недр, земли, стратегических производств и естественных монополий и т.п.? Переход к партокра-тической системе и/или парламентской республике? Выдвижение выстраданных Русским движением требований? Воссоединение с Белоруссией? Переход к Русскому национальному государству?
Нет, ничего подобного. Требования «революционеров» до смешного элементарны и даже ничтожны, вплоть до защиты интересов Григория Явлинского, известного политического банкрота из числа откровенных врагов народа. Можно, конечно, сказать, что перед нами «вопль угнетаемой невинности» и массовый порыв защиты своего гражданского достоинства, ловко оседланный небескорыстными политиканами. Но не более того. Очевидность бросается в глаза: стихийный народный протест существует сам по себе, а варящие из него хмельное пойло политиканы — сами по себе.
Фронда — точное слово, подаренное нам историей Франции. Я в свое время зачитывался мемуарами Ларошфуко, де Реца, Ришелье и других видных акторов того бурного времени. Очень хорошо представляю себе, какой клубок самолюбивых и честолюбивых притязаний, какая алчность, какие амбиции суть самое сердце этого явления. Фрондеры были сплошь людьми яркими, незаурядными, сильными и порой по-человечески симпатичными. Но только все как один они ставили превыше всего собственные интересы, и всем было
наплевать на судьбу страны и народа. Если фронду и можно поименовать революцией — то революцией завышенных ожиданий, беспочвенных надежд и яростных претензий.
Наша нынешняя российская фронда точь-в-точь как первообразец. В ней соединили свои усилия три категории людей:
1) те, кто все имел, но потерял, а теперь жаждет реванша (Немцов, Касьянов, Явлинский, Кудрин и т.п.; всю эту братию Андрей Илларионов удачно назвал «сислибами» — системными либералами); у них есть великолепный «жировой запас», который позволит им пережить очередное поражение даже в том случае, если придется покинуть страну, они не боятся рисковать;
2) молодежь, которая попросту не понимает, что может потерять, но вообразила, что способна приобрести большие перспективы в «новой России»; она не помнит 1990-е, не знает, что происходило со страной, потерявшей руль и компас, она не боится жить «в эпоху перемен» и не думает, как смертельно опасно для страны и народа снова войти в такую эпоху; к этой категории примыкает когорта «присяжных демократов» из числа тех, что защищали в 1991 году Белый дом и возводили Ельцина на трон, для них участие в болотных стояниях — дело чести;
3) несколько политиков авантюрного склада, которым, как говорится, «чужая душка — полушка, да и своя шейка — копейка» и которые вообразили, что могут поймать большую рыбу в мутной воде «великих потрясений». Среди них мы видим людей совершенно разного типа и закала, разных политических лагерей — от либерального ренегата Владимира Рыжкова до бывшего ельцинского министра Бориса Миронова или «ученого буревестника» Валерия Соловья. Все они делают ставку на революцию. Понятно, однако, что Болото объединило их лишь временно, что многие из них охотно порвали бы друг друга в иных условиях. Но надежды «юношей
питают», хоть и далеко уже не юных, вот и терпят друг друга, прикидывая, кто на чьем горбу в рай въедет...
Натуральная фронда, одним словом.
Что до «русской революции», то минувшие события выявили полную неготовность к ней ни русского народа в целом, ни Русского движения, которое пока так и не стало самостоятельной силой. А быть лишь пристяжной в либеральной таратайке — не только позор и стратегическая ошибка, но и поистине самоубийственный номер. Ведь кто бы ни победил в противостоянии — путинский Кремль или либеральное Болото (третьего сегодня не дано), судьбе загнанной пристяжной не позавидуешь.
2. Сейчас уже ясно, что «революция» захлебнулась. Ее внутренние противоречия вылезли на поверхность и неизбежно будут только обостряться, как и отношения между лидерами. Ее глубинная, принципиальная бессодержательность становится все заметнее. Правительство перехватывает инициативу, это очевидно, и перспективы революционеров гаснут.
Тем не менее надо ожидать, что результаты выборов в любом случае станут той болевой точкой режима, на которую оппозиционеры могут давить и год, и два, сокращая уровень легитимности Путина и приращивая свои политические дивиденды. Однако, если у оппозиции так и не появится единого харизматического лидера, достойного представителя контрэлиты, то все эти усилия останутся втуне, власти им не взять. Ни сислибы-лишенцы Немцов, Явлинский, Касьянов, Кудрин, ни ренегатствующий Гудков, не говоря уж о мелкотравчатом Рыжкове или пустоватом, непозитивном Навальном, на эту роль не годны. Замаравшихся в оран-жизме националистов к этой роли и тем более не подпустят (да у них и нет адекватных фигур на скамейке игроков), а без поддержки либералов они 9 не смогут мобилизовать достаточные
массы, как выявили события последних месяцев. Образцово показательна судьба Лимонова, годами работавшего на авторитет несистемной оппозиции, а потом выкинутого за борт, как предмет одноразового использования (пусть льет теперь слезы по поводу «отнятой у него революции»).
Когда «протестное движение» успокоится, те националисты, что по неосторожности позволили себе в нем засветиться, очень пожалеют о необдуманном поведении. Одна часть общества припомнит и поставит им на вид союз с оранжидами, сислибами-реваншистами. Другая — вообще призывы к мятежу, к «великим потрясениям». Утрата доверия и легальных перспектив, маргинализация — вот их удел.
В целом я охарактеризовал бы всю политическую возню вокруг не самых честных выборов в Госдуму как пустые хлопоты. Которые ничего существенного не дадут организаторам, хотя народу могут принести некоторые политические дивиденды, но только не из рук «революционеров», а от щедрот Кремля, пусть и вынужденных.
3. Основной политический ресурс режима — твердая позиция миллионов, не желающих возвращения в 1990-е, не хотящих никаких «великих потрясений». Люди в целом стали жить лучше, жизнь помаленьку налаживается, это видно непредвзятому наблюдателю. У людей могут быть претензии к власти, но их чаяния удовлетворимы в принципе. Ведь политический кризис, вызванный всеобщим негодованием против всевластия «Партии жуликов и воров» на фоне роста экономического и внешнеполитического благополучия России, не носит системного характера. Он отлично может быть разрешен Путиным в рамках кадровой политики, ибо лучший способ борьбы с гражданским проте-
_ стом — это перенаправление агрессии
10 толпы. В данном случае с Кремля на _ «ПЖиВ». Такова оптимальная страте-
гия, в которой заинтересованы как народ, так и Кремль.
Сложность состоит в том, что для ее осуществления нужна надежная и современная социальная опора. Такая опора, за которой историческое будущее. Не в первый раз центральная власть, правитель России начинает войну с собственной элитой: так делал Иван Грозный, так делал чтивший его Петр Первый, так делал чтивший обоих Сталин. И все — с большим успехом. Первый опирался на опричников, второй на гвардейцев, третий на русских крестьянских детей, в одночасье становившихся партийными и хозяйственными руководителями, генералами, учеными, чекистами. Поэтому столь актуален оказался вопрос, заданный Путину Прохановым: где, будущий президент, ваши опричники, кто ваши гвардейцы?
Путин отговорился: я-де буду опираться на весь народ. Ответ неправильный по существу, хотя безупречный с точки зрения пиара. На деле верный ответ, который Путин не мог бы озвучить, даже если бы знал его, таков: на национал-капиталистов и русских националистов. Ибо будущее, несомненно, за этими категориями населения. Главная проблема в том, знает ли, понимает ли это Путин? Судя по тому, что своим доверенным лицом он сделал Сергея Глазьева (чья роль в экономической политике в последние годы незаметно, но колоссально возросла), а вице-премьером Дмитрия Рогозина, он близко подошел к такому пониманию.
Понятно, что правительство извлечет из мятежной митинговщины какие-то практические уроки, в чем-то пойдет навстречу справедливым требованиям простых людей — этого наполнителя «оранжевой» оболочки. Какой-то ответ Кремля мы уже имеем: обещания демократизации, изменения выборных правил игры, кадровые перемены. Программные статьи Путина — тоже элемент такого ответа.
Конечно, этого мало. Для борьбы
присматриваются к ситуации. В 1902 году создана партия эсеров. До семнадцатого — ещё двадцать лет.
Конечно, есть надежда, что на этот раз мы управимся быстрее, и это уже видно: например, партстроительство началось уже сейчас. Но всё равно — нас ещё ждёт какая-никакая «реакция» и прочие свинцовые прелести исторического процесса.
с сислибами-реваншистами, с одной стороны, и с собственной элитой — с другой, Путину придется гласно или негласно опереться на негосударственные структуры. Потому что есть методы, которые государство не может себе позволить, иначе это уже не государство. А общество может, но у него связаны руки. Придется их развязать.
4. 1) О том, чем кончилась басня «Лебедь, Рак и Щука», лучше поинтересоваться у первоисточника. 2) Что такое «демократическая нация» мне неведомо. Или это новый эвфемизм, скрывающий намек на евреев?..
5. Если оно, не дай бог, победит, то — на исторической помойке. В лучшем случае — в эмиграции.
Константин Крылов, главный редактор журнала «Вопросы национализма»
1. Да. Это именно начало революции. Прошу заметить: революции, а не, скажем, переворота. Из чего следует, что дело предстоит долгое и муторное, так как речь идёт не о банальной смене рыл у кормушки, а о сложном системном процессе, фактически — перерождении системы. На что, скорее всего, уйдёт немало времени.
Сейчас принято обсуждать, какому периоду первой русской революции соответствует нынешняя ситуация. Обычно говорят о «новом Феврале», имея в виду февраль 1917 года. На самом деле это февраль 1899-го — эпоха первой всероссийской студенческой стачки. Аналогия здесь почти полная — на Болотную и Сахарова выходила образованные молодые люди «с запросами», их поддержало старшее поколение, акции носят подчёркнуто мирный характер, создаются первые «группы» и «комитеты», прежде всего для координации протестных акций. Власть ищет внешних врагов-развратителей, чиновные либералы пишут записки наверх, либералы без чинов ругательски ругают правительство, остатки народовольцев
2. Сейчас многие повесили носы и начали ныть, что митинги и шествия «ничего не изменили»: дескать, власть «слушает да ест», и на людей с белыми ленточками ей плевать с высокой колокольни, вот и Путина опять выбрали, «усё пропало». А те небольшие уступки, которые нам пообещали, ещё неизвестно дадут ли, а если и дадут — то потом могут и отобрать. И так далее.
На самом деле главным результатом массовых акций стали совсем другие вещи, о которых стоило бы поговорить.
Первая — это перелом в общественном мнении. Неофициальной идеологией позднего путинизма было то, что я бы назвал «пассивным цинизмом». То есть идеология правящей клики, принятой её жертвами в качестве «истины о жизни». Каковая состоит в том, что всё схвачено сильными и подлыми, сидеть они будут вечно, сделать с ними ничего нельзя, остаётся прятать от них крошечки и кусочки, до которых они пока что не дотянулись, и ни в коем случае не рыпаться.
При этом недовольство режимом и его крайне низкая оценка как бы предполагалась. «Да, они негодяи». Просто любые действия, направленные против негодяев, считались заведомо проигрышными, глупыми и даже опасными — ведь негодяи бесконечно сильны и их лучше не злить. А те, кто всё-таки осмеливается злить этих опасных зверей — такие же как они и даже хуже, потому что всякий протестующий и недовольный — просто хочет к той же кормушке, и готов для этого пройтись по трупику несчастного обывателя.
К концу медведевщины пассивный цинизм дошёл до агрессивно-послушной стадии, да простится мне этот перестроечный штамп. Народу объяснили, что просто сидеть по углам и бояться — мало, нужно ещё и держать и не пущать тех, кто вылазит из угла и куда-то прётся. Дома надо сидеть! Всем дома надо сидеть! Всем надо сидеть дома, кушать пивасик или водовку и бдительно следить за домочадцами, не попрётся ли кто на улицу, где менты и «несогласные». Ибо тот, кто прётся на улицу, подставляет тех, кто честно сидит дома.
Подчёркиваю: эта идеология, при всей её гнусности и унизительности, разделялась обществом в целом, была, если угодно, консенсусной. Ей просто не видели альтернативы.
Сейчас ситуация изменилась. Теперь выступать против власти и не скрывать этого — совершенно нормально. Конечно, будет какой-то откат и некое карикатурное «торжество реакции», но слом установки уже произошёл. Фарш невозможно провернуть назад.
Второе, не менее, а то и более важное — появление первых внятных организационных структур так называемой «внесистемной оппозиции».
Тут мне могут сказать, что они существовали и раньше, причём разных толков. «Солидарность», «Демсоюз», Республиканская партия или тот же Демвыбор — с одной стороны; Левый Фронт или Армия Воли Народа, Родина — Здравый Смысл или Другая Россия — с другой; РОД, «Русские» и РГС — с третьей. Были и попытки создания надструктур — например, в рамках «Национальной Ассамблеи», где были представлены все несистемные политические силы, кроме русских националистов. Однако у заседавших там людей не было одного — конкретного дела, которое надо сделать сообща. Теперь оно есть. А общее дело, пусть самое незначительное, стоит тысячи «заседаний по выработке общей платформы». Нет, даже не так: все «заседа-
ния по выработке общей платформы» приносят только вред, поскольку, не имея возможности напасть на общего врага, люди начинают нападать друг на друга, ищут врагов и сводят идейные счёты. А вот организовать протестный митинг, пикет, сбор подписей — это совсем даже другое дело. Тут возможно полноценное сотрудничество.
3. Да уж конечно, как же ей не быть-
то.
Стратегия, в сущности, была очень проста. Основана она на внедрении в общество всего двух идей. Первая — «никого, кроме Путина и путинских, нет, просто нет». И вторая — «какие бы они ни были сволочи, они наши-родные-собственные, а эти — чужие, не свои, какие-то там хипстеры госдепов-ские, мутные хмыри с чужого района».
Ну, первая идея очевидна. Путин зачистил политическое поле и залил асфальтом, а оставшихся на нём стерилизовал. После чего может торжественно заявлять, что ему нет альтернативы, а если Путину нет альтернативы, то нет альтернативы и путинской системе. «Никого же нету, просто нету никого, только Путин и те, с кем ему удобно работать».
В ситуации с «ЕдРом» гражданское движение нащупало подход, который эту конструкцию взламывает. Он очень близок к правозащитному подходу. Правозащитник (настоящий, не фейко-вый) защищает не человека, а его права. В частности, он не говорит, хороший или плохой человек такой-то, преступник он или герой. Он говорит: вот здесь и здесь его права были нарушены. Например, правозащитники, занимавшиеся делом Тихонова и Хасис, сознательно избегали говорить о том, виновны или невиновны эти люди в убийстве. Они обращали внимание только на то, что дело идёт с явными нарушениями законности. Примерно ту же риторику использовали оппозиционеры в ситуации с парламентскими выборами. На все заходы «вы что, хотите комму-
нистов? жириновцев? яблочников?» они с достоинством отвечали: «мы хотим, чтобы честно посчитали голоса».
Но уже на президентских выборах это не прошло. Потому что тут уже вопрос стоял не о честности подсчёта голосов, а о том, за кого вы. Или Путин, или не Путин, и если не Путин, тогда кто. «А никого».
Опять же, если заниматься сравнительной политологией. События декабря 2011 года часто сравнивают с украинской «оранжевой революцией». Но если уж сравнивать с чем-то украинским, то компания «Россия без Путина» — это чистая калька с «Украины без Кучмы» 2000-2001 годов. Компания, напомню, была неуспешной — власть просто подавила всё силой, «Беркут» успешно разгонял демонстрантов, а премьер-министр Ющенко называл их «фашистами». А вот «оранжевая революция» оказалась успешной, потому что была построена на позитиве: Ющен-ко с Тимошенко были каким-никаким, а предложением. В России такого предложения не было. И власть сделала всё, чтобы никого, даже отдалённо похожего на пару «Ющенко — Тимошенко», у нас не появилось.
Теперь второе: «мы плохие, да свои». Разумеется, бредни про «госдеп», который якобы финансирует — или хотя бы морально поддерживает — оппозицию, являются именно что бреднями. Если Путин на чём и выиграл, так это на поддержке, которую ему вовремя оказал Вашингтон (видимо, в обмен на некие уступки во внешнеполитических вопросах, о которых мы скоро узнаем). Тем не менее попытки расколоть общество, представив возмущающихся путинским режимом «чужими», «алиенами» и т.п., стали мейнстримом путинской пропаганды. Более того, аналогичными настроениями удалось заразить и часть оппозиции, которой подсунули идею, что её социальная база — это какие-то «рассерженные молодые горожане, креативный класс» и т.п. То, что все эти слова говорил не кто иной, как Сурков,
их почему-то не смущало, слова показались приятными, и оппозиционеры стали с этим радостно соглашаться. Ещё хуже было поведение разного рода за-тусовавшихся вокруг протестного движения говорливых людей, которые восприняли ситуацию как очередной повод для демонстрации своих национальных и социальных фобий. Когда та же Латынина назвала людей, пришедших на путинский митинг, «анчоусами», это было распространено путинской пропагандой как удачное саморазоблачение. «Вот они какие».
Заметим, я говорил только об идеях. А теперь помножьте эти идеи на возможности государства их пропихивать даже в сопротивляющиеся головы.
4. Безусловно, да. «Нация — это ежедневный плебисцит», но в ещё большей степени нация — это постоянное согласование частных интересов в общей перспективе.
5. Сейчас националисты вошли в про-тестное движение и стали одной из его составных частей. Не самой главной, не самой влиятельной, даже не самой радикальной. Более того, есть силы, как вне националистического лагеря, так и внутри него, которые хотели бы, чтобы националисты ушли из протестного движения, забились бы в какой-нибудь тёмный угол и там скрипели зубами на всех и вся. Более того — в ближайшей перспективе эти силы никуда не денутся, так что за своё место (как в протест-ном движении, так и в политическом поле вообще) нам ещё предстоит побороться.
Что касается будущего, то победа нас уж точно не поджидает за углом с ящиком «вёв клико» и корзиной желтофиолей. Революция — дело долгое, а в ходе таких событий все меняются. Думаю, протестное движение сильно изменится. Потому что в нынешнем своём состоянии оно никого никогда не победит.
