CC BY
74
ЮСТИН БЁРТНЕС
Университет Бергена, Норвегия
РУССКИЙ КЕНОТИЗМ: К ПЕРЕОЦЕНКЕ ОДНОГО ПОНЯТИЯ
Когда читаем работы западноевропейских ученых по русской православной традиции и, в особенности, по русской агиографии, мы то и дело сталкиваемся с выражениями "русский кенотизм" и "русская кенотическая традиция". В позднейшее время вопрос о русском кенотизме получил новую актуальность на Западе в связи с рецепцией Бахтина, которого считают представителем именно "русского кенотизма". Так, например, Катерина Кларк и Майкл Холквист пишут в своей капитальной книге о Бахтине: "It is difficult in the West to see the connection between Bakhtin's Christology and the major, apparently nonreligious concerns of his thought. This difficulty stems in part from Bakhtin's immersion in the Russian kenotic tradition..."1
Широкое употребление понятий "кенотический" и "кенотизм" на Западе тем более заметно, что в русской науке эти термины никогда не стали употребительными. Этот факт объясняется отчасти тем, что представление о русской религиозности и русской святости как "кенотической" восходит к большому американскому труду Георгия Павловича Федотова о русской религиозной ментальности "The Russian Religious Mind", вышедшему в 1946-м году2.
Книга Федотова является развернутым английским вариантом первых глав его книги "Святые Древней Руси", впервые вышедшей в Париже в 1931-м году и перепечатанной в Нью-Йорке в конце пятидесятых годов3.
Небезынтересно, что в этой первой книге Федотов ни разу не употребляет терминов "кенотический" и "кенотизм". Можно
1 Катерина Кларк и Майкл Холквист. Mikhail Bakhtin / by Katerina Clark & Michael Holquist. London, 1984, 84.
2 Федотов Г. П. The Russian Religious Mind. Kievan Christianity:the 10th to the 13th Centuries / by G.P.Fedotov. Cambridge (Mass.), 1946.
3 Федотов Г. П. Святые Древней Руси (X-XVII ст.). New York, 1959.
61
предполагать, что он познакомился с этими понятиями только позже. Это неудивительно, поскольку они не вошли в обиход православной богословской мысли, а являются типичными протестантскими понятиями. В протестантизме они восходят к догматическим спорам 17-го столетия, когда кенотпики утверждали, что Иисус в своем земном пребывании отказался от свойств, присущих его божественной природе. В прошлом столетии так называемый нео-кенотизм безуспешно пытался решить проблему о двух натурах Христа подобными аргументами.
Как известно, греческое существительное "KévroGiç" значит "опоражнивание", глагол "Ksvôro" - "опоражнивать; опустошать; делать пустым; лишать что л. чего; покидать; оставлять", в Новом Завете, в переносном значении, "превращать в ничто, уничтожать"4. В своих работах кенотпики ссылаются на Послание к Филиппийцам, II, 7:" 6. Он, будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу; 7. но уничижал Себя Самого (éavxov £KsvroG8v), приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек; 8. смирил Себя, быв послушным даже до смерти крестной".
Этот седьмой стих второй главы Послания к Филиппийцами есть то место, на котором Федотов построил свою гипотезу о"кенотизме" как особенной, национальной черте русских святых. Осуществление этой идеи он находит в древнерусском предании о святых братьях-мучениках Борисе и Глебе, а также в
Несторовом образе Преподобного Феодосия Печерского. "Как ни очевидно евангельское происхождение этой идеи - вольной жертвы за Христа... но для нее оказывается невозможным найти агиографические образцы... Подвиг непротивления есть национальный русский подвиг, подлинное религиозное открытие новокрещеного русского народа", - пишет Федотов уже в первой своей книге о русских святых Борисе и Глебе, а о сознательном подражании уничиженному Христу Феодосием Печерским мы читаем там же, что тому "нет никаких греческих параллелей"5.
В книге "The Russian Religious Mind" - "Русская религиозная ментальность" -Федотов отчасти дословно повторяет свою характеристику первых русских святых в "Святых Древней Руси", но в этот раз в контексте "Russian kenoticism" - так называется четвертая глава американской книги, посвященная святым Борису и Глебу, вместе с Преподобным Феодосием. Может
4 Вейсман А. Д. Греческо-русский словарь. СПб., 1899; репринт: М., 1991.
5 Федотов Г. П. Святые Древней Руси, 28, 39.
62
быть, пишет здесь Федотов, не случайно то обстоятельство, что самые великие среди древнерусских святых и те, которые были первыми канонизированы Церковью, принадлежат к особенной, национальной группе, которую можно назвать "кенотической". О самоуничижении Преподобного Феодосия он пишет: "This self-impoverishment or Theodosius is nourished by the vivid contemplation of Christ's kenosis, of His "slave's form", and of His suffering body".
В конце четвертой главы Федотов приходит к обобщению своей гипотезы о русском кенотизме: "In connecting Theodosius, the monk; with Princes Boris and Gleb under the heading of kenoticism, we do no violence to their individual ways. The suffering of the prince is, indeed, the expression of the same kenotic "following Christ" (the Eastern Church does not like to speak of "imitating Christ"). Boris and Gleb followed Christ in their sacrificial deaths - the climax of His kenosis - as Theodosius did in His poverty and humiliation. Humility and love, if not poverty, are present also in the suffering of the princes. ... Humility and self-offering are the very core of Boris' action. His death is not the summit of a struggle, of an heroic action. From the outside, it must give the impression of weakness as Theodosius' poverty must appear foolish to the outsider. Weak and foolish -such is Christ in His kenosis to the eyes of a Nietzsche just as He was to the eyes of the ancient pagan world. The semipagah Christian societies, such as in Byzantium or the western Dark Ages, turned away with fear and diskomfort from the face of the humiliated God. ... In the light of this, it is even more amazing and significant to view the great discovery of the first Christian generation in Russia: the kenotic Christ of the Russian saints"6.
Здесь нет места для критического анализа представлений Федотова о Византийской Христологии. Отметим только, что не он один среди русских теологов в эмиграции высказал мнение о том, что Восточная Церковь не любит говорить о подражании Христу. Владимир Лосский идет еще дальше, говоря, что "путь подражания Христу никогда не практикуется в духовной жизни Восточной Церкви"7. Ни то, ни другое не соответствует историческим данным. Выражение Хрютои" хорошо документировано в греческой православной литературе, и трудно объяснить возникновение такого рода предрассудков.
Владимир Лосский, между прочим, дает определение понятия "кеносис", который отличается от того, что мы находим у
6 Федотов Г. П. The Russian Religious Mind, 130-131.
7 Владимир Лосский. The Mystical Theology of the Eastern Church. London, 1973, 243.
Федотова. Для Лосского кеносис - это также "the Incarnation in its aspect of humiliation", но с тем существенным различием, что "Christ zealously guards His divine nature and His exinanition is voluntary: though remaining God, He accepts becoming mortal, for the only way to conquer death was to allow it to penetrate God Himself where it could find no place"8.
Великий русский богослов Павел Евдокимов говорит о Восточной Церкви, что она в вопросе о кеносисе явно отличается от Западной. В Православии, по его словам: "Le regard n'sarrête jamais à l'humanité souffrante du Christ, mais pénètre derrière le voile kénotique"9.
Если мы обратимся к официальному богословию Русской Церкви, мы увидим, что Церковь понимает слова Апостола о кеносисе Христа иначе, чем это делает Федотов. В противоположность Федотову, Церковь учит, что уничижение Христа - это Его временное освобождение от Своей божественной формы существования, ее временная замена формой раба. С этой точки зрения, уничижение людей в подражание Христу - это их путь к прославлению10. А у Федотова главный момент, момент прославления, отсутствует, несмотря на то, что именно прославление является завершающей целью подражания уничиженному образу Христа и в изображении страстей Бориса и Глеба, и в рассказе Нестора о Преподобном Феодосии. Здесь Нестор в самом начале своего жизнеописания изображает в аллегорической форме прославление святого: "отъ въстока дьнница възидетъ, събирающи окрьстъ себе ины многы звезды, ожидающи солнца правьдьнааго, Христа Бога"11.
В дальнейшем повествовании сказания об отдельных эпизодах из жизни святого чередуются с ночными видениями посторонних людей, изображающими его постепенное просветление по образу преображенного Христа вводной аллегории. Эти видения образуют своего рода "золотой фон" в повествовании Нестора. И тогда как Феодосии непосредственно выступает как подражатель "кенотической" фигуре уничиженного Христа, в видениях он изображен опосредствованно, в тайном восхождении
8 Владимир Лосский. Orthodox Theology: An Introduction / by Vladimir Lossky. Crestwood NY, 1978, 101.
9 Павел Евдокимов. L'Orthodoxie / par Paul Evdokimov. Neuchatel, 1965,116.
10 Толковая Библия, или комментарий на все книги Св. Писания Ветхого и Нового Завета, 1-3. СПб, 1911-1913, 3, 287-8.
11 Житие Преподобнааго отьца нашего Феодосия, Игумена Печерьскаго // Памятники литературы Древней Руси: Начало русской литературы (Х1 - начало XII века). М., 1978, 304-391, 308.
64
и уподоблении прославленному Христу12. В работах Федотова эти прославляющие видения обходятся молчанием. Его концепция о древнерусском кенотизме их затмевает: "The most remarkable phenomenon of early Russian spirituality is, - говорит он, - the rediscovery of the Christ of the Gospels in His human nature behind the Byzantine Pantokrator"13.
Мне кажется, что мы здесь имеем дело не с анализом древнерусской религиозной ментальности, а скорее с идеологическим рассуждением либерального теолога начала нашего столетия. Противопоставление "the Christ of the Gospels in His human nature" и "the Byzantine Pantokrator" исторически неоправдано; ни в Византии, ни на Руси эти антитетические образы Христа никогда не исключали, но всегда предполагали друг друга. И тут и там ориентация на рабский образ Христа и
ориентация на его преображенный образ сосуществовали, и без парадокса преображения тут никак не обойтись, ни в византийской, ни в древнерусской агиографии. Как пишет М. М. Тареев, "уничижение необходимо сопровождается прославлением, как свой существенный элемент. Поэтому апостол присоединяет к описанию самоуничижения и смирения Христа описание прославления Его"14.
У Федотова это противоречие снято, как оно снято также в либеральном богословии прошлого столетия, когда такие теологи как Д.Ф.Страусс и Эрнст Ренан превратили антитетический образ Иисуса Христа в односторонний образ исторического Иисуса, в котором видели воплощение своих высших нравственных идеалов христианские социалисты, каким был и сам Федотов. Идея о кенотическом характере древнерусских святых ближе к этой глубоко протестантской идеологии, чем к древнерусской агиографии, с которой она имеет очень мало общего. "Русская кенотическая традиция", о которой сейчас так любят говорить на Западе, - это скорее продукт либерального богословия на Западе, подхвачена Федотовым и им же перенесена в область изучения древнерусской литературы.
12 Подробнее о видении в Житии Преп. Феодосия: Юстин Бёртнес. Visions of Glory: Studies in Early Russian Hagiography / by Jostein B0rtnes, Oslo-New Jersey, 1988.
13 Федотов Г. П. Preface, A Treasury of Russian Spirituality / ed. G. P. Fedotov. London, 1977 (1950), 1-11, 5.
14 TapeeвM. M. Христос: Основы Христианства, 1. Сергиев Посад, 1908, 34.
65
