CC BY
64Н.В. Иртенина
РУССКИЙ ИНЖЕНЕР, ОДИН ИЗ «ПРОМПАРТИИ»: А. А. ФЕДОТОВ
Советский трибунал судил русское инженерство. Это было в 1930 г. и называлось «дело Промпартии». Обвиняемые — восемь инженеров разных отраслей, выпускники одного из лучших в царской России Императорского московского технического училища. Каждый из них не сам за себя, в тот момент они — олицетворение дореволюционной технической школы, всего инженерного корпуса старой выучки, обеспечившего России в начале XX в. высочайшие темпы промышленного роста. За фасадом официальных обвинений в вымышленном вредительстве и подготовке интервенции скрывалась совсем иная вина: слишком вольно стали вести себя «спецы», спорят с партийными указаниями, отказываются их исполнять, демонстрируя превосходство своих знаний, критикуют планы, методы и темпы социалистической индустриализации, мечтают о государстве технократов, забыв, что на дворе «диктатура пролетариата»...
Судьбы некоторых из этой восьмерки известны довольно подробно. Биографии других исчерпываются несколькими строчками в публикациях, посвященных «делу Промпартии». Вот профессор А.А. Федотов — самый старший из «промпартийцев». Инженер-текстильщик, которого ОГПУ рассматривало на роль вожака «Промпартии» как самую подходящую фигуру, пока старика не отодвинул на второй план харизма-тичный профессор Рамзин. Один из подсудимых сказал о Федотове: «идеолог, человек с широким образованием, всесторонним и не только экономическим, и пользуется весьма большим авторитетом». Прокурор Крыленко писал картину маслом широкими мазками: «Мы здесь встретились с привычной фигурой российского интеллигента-профессора, постоянного члена кадетской партии с начала ее образования. человека, имевшего в своем прошлом и некоторые акты политической деятельности, которые в этой профессорской среде весьма высоко котировались.» (Процесс «Промпартии», 1931: 383) Но после суда и приговора Федотов оказался за бортом истории. Его деятельность до 1917 г. почти неведома историкам, а после 1930-го его по-быстрому «похоронили», хотя он жил и работал под надзором ОГПУ-НКВД еще десять лет.
Для русской интеллигенции, не только технической, Федотов был типичен. Типичен во всем: и как инженер, ставший управленцем у одного из крупнейших фабрикантов, и как член партии кадетов, либерал, сперва накликавший революцию, а затем ставший ее жертвой, и как публицист газеты «Русские ведомости», обличавший с этой трибуны отечественные порядки, и как «буржуазный спец», работавший на «диктатуру пролетариата», но надеявшийся на эволюционное перерождение советской власти. Типична и его «профессорская» внешность — бородка, пенсне (в советское время очки).
Типичных людей история не запоминает, она к ним равнодушна, хотя их судьбы как кирпичики складывают ее здание. Тем интереснее вытаскивать их из небытия, примечая их усилия взлететь над типичным течением жизни и результаты этих усилий, дававшие то, что ныне называется «человек, сделавший себя» — честно и по максимуму благодаря собственным дарованиям воспользовавшийся социальными лифтами своего времени. В случае профессора Федотова даже двух разных времен, двух весьма непохожих эпох.
Канва его биографии — стенографированный рассказ о себе на суде в 1930 г. Кроме того, что рассказ не полон и отрывочен, специфика советского права вынуждала подсудимого ретушировать свою жизнь до революции, подгонять факты биографии под идеологические установки власти. Восполнить пробелы, снять завесу маскировки, «нарастить мясо» на костях скупой справки помогает ряд других источников. Архивные: ЦГА Москвы, фонды 342 (Никольская мануфактура Морозовых) и 372 (Импера-
торское московское техническое училище). Документальные: отчеты Общества для содействия улучшению и развитию мануфактурной промышленности, публикации документов по делу «Тактического центра» и процесса «Промпартии». Мемуарные: воспоминания М.В. Сабашникова, Н.В. Вольского. Справочные: дореволюционные статистические сборники по акционерным предприятиям России. Краеведческие: статьи сотрудников орехово-зуевского краеведческого музея, работы клинцовских краеведов П.М. Храмченко и Р.И. Перекрестова. Источники личного происхождения: записки о Федотовых, составленные Р.И. Перекрестовым по воспоминаниям племянницы профессора И.Н. Федотовой, и личная переписка автора этих строк с внучатым племянником А.А. Федотова — доктором физико-математических наук Ю.В. Мартыненко (Курчатовский институт), в чьей семье хранится «федотовский архив» — некоторые документы, фотографии.
В последнем слове на процессе «Промпартии» Александр Александрович Федотов сказал: «Я мог гордиться своей прожитой жизнью». Дед его был крестьянин. Отец — киевский мещанин. Внук и сын поднялся на высоту, для предков недостижимую. Большую часть жизни он прожил в императорской России. К 1917 году, водоразделу эпох, он входил в состав правлений нескольких акционерных компаний и газеты «Русские ведомости», неофициально состоял в ЦК партии кадетов, был известен в России и за границей как публицист, эксперт по рабочему вопросу, имел репутацию одного из крупнейших специалистов в мануфактурной промышленности и владел имением под Москвой.
Его отец Александр Михайлович Федотов женился на обрусевшей, принявшей православие немке Эмилии Карловне Песслер и в 1865 г. обосновался в посаде Клинцы Суражского уезда Черниговской губернии (ныне город в Брянской области). Супруга с детства жила в России и натуру имела совершенно русскую — гостеприимно-хлебосольную, беспечную. Она была дочерью специалиста-текстильщика — в те годы немцев-техников во множестве приглашали на свои производства клинцовские фабриканты. Посад, основанный старообрядцами, слыл текстильным центром — «Манчестером Черниговской губернии», купцы его были своими людьми в Москве. У одного из фабрикантов стал служить счетоводом-бухгалтером А.М. Федотов. Завел свой дом в конце главной улицы посада и начал обрастать детьми. Но первенец Александр родился еще до Клинцов, 12 марта 1864 г. Семья была многодетной: четыре сына и дочь. Два средних брата, Виктор и Николай, в будущем оставят глубокий след в истории Клин-цов.
На учебу Федотов-отец определял сыновей в семиклассное реальное училище соседнего города Новозыбкова. Старший сын, помимо учебы, с 13 лет начал сам давать уроки. Этим заработком, как он утверждал на суде в 1930 г., было оплачено высшее образование. На самом деле в Императорское московское техническое училище в 1881 г. он поступил в качестве «казеннокоштного воспитанника». Невинная ложь была формой самозащиты, идейной мимикрии обвиняемого профессора Федотова: он подстраивался под вкусы «рабоче-крестьянской» власти, симпатизировавшей лишь тем, кто сызмальства вел нелегкую борьбу за кусок хлеба и получение знаний. Бесплатное образование для малоимущих в эту идеологическую картину не вписывалось.
После шести лет учебы «при отличных успехах в науках» Александр Федотов получил аттестат на звание инженера-механика и право ношения на груди высочайше утвержденного знака отличия. Кроме того, выпускники ИМТУ, с отличием окончившие полный курс, причислялись к сословию личных почетных граждан и пользовались «всеми правами, этому званию предоставленными» — если не принадлежали к высшему сословию. Впоследствии они могли ходатайствовать о присвоении им потомствен-
ного почетного гражданства, если «успешно занимались не менее десяти лет управлением фабрик или заводов или же исполняли обязанности технических инженеров» (Устав ИМТУ 1868 г.). Но на рубеже XIX—XX столетий сословие почетных граждан, учрежденное при Николае I, было уже довольно обширным и практически не давало социальных привилегий. Наш герой предпочитал престижное звание инженера-механика любому почетному гражданству. Вплоть до 1917 г. в справочниках «Вся Москва» он записан именно как инженер.
В 1887 г. 23-летний инженер-механик Федотов устроился на один из заводов промышленника М.Н. Журавлева в Рыбинске. Аттестат ИМТУ открывал для его обладателя широкое поле деятельности: инженеры «имеют право возводить фабричные и заводские здания с их принадлежностями и жилые помещения», а также производить работы, связанные с дорожным строительством, занимать должности в Министерстве путей сообщения, преподавать в реальных и технических училищах (Устав ИМТУ). Но, видимо, память о клинцовских текстильных фабриках повлекла новоиспеченного инженера на мануфактурную стезю. Тем более что текстильное производство было тогда флагманом российской промышленности. Дело сулило перспективы, и в конце 1880-х Федотов оказывается на Никольской мануфактуре «Саввы Морозова сын и К°» в Орехово-Зуеве под Москвой.
Эта ветвь текстильных магнатов Морозовых еще с 1870-х гг. завязывала тесные связи с ИМТУ и его выпускниками. Тимофей Саввич и Савва Тимофеевич одними из первых, если не первые в мануфактурной промышленности начали приглашать к себе на фабрики русских инженеров взамен англичан и немцев. Для обучения своих инженеров в Англии специфике текстильного производства Т.С. Морозов учредил стипендии.
Федотов, что называется, «попал в струю». За семь лет он поднялся от помощника механика до директора бумагопрядильной фабрики. В 1891 г. на морозовскую стипендию он отправился в Британию, для чего срочно понадобилось выучить английский. Имея лингвистические способности, он усвоил этот язык в совершенстве — читал на нем техническую литературу, позднее выучил итальянский, а немецким свободно владел с детства. За год, проведенный в Англии, Федотов закончил Манчестерскую ткацкую школу, побывал на множестве текстильных фабрик, наблюдая производство и общаясь со специалистами.
Еще в 1890 г. он стал действительным членом новоучрежденного Общества для содействия улучшению и развитию мануфактурной промышленности (далее ОСУРМП) — вероятно, по рекомендации Саввы Морозова, члена Совета Общества. Общество ставило целью внедрение научных знаний и технических достижений в текстильную промышленность. Инженер Федотов на протяжении всех лет существования Общества (до 1917 г.) был его активнейшим сотрудником. Научная деятельность, помимо практической, увлекла его. Свои статьи он начал публиковать с 1890 г. в «Техническом сборнике и вестнике промышленности». Читал доклады в ОСУРМП, составлял отчеты по тематическим «беседам» в Обществе, присутствовал, когда мог, на годичных собраниях. Два его доклада напечатаны на средства Общества отдельными книжками: «Последние усовершенствования в чесальных машинах: чесальные машины Ашворта» (1893) и «Гребнечесальные машины Гейльмана в бумагопрядильном производстве» (1895). Уже признанным авторитетом в текстильной области Федотов избирался непременным членом Прядильно-ткацкой группы Общества, а внутри Группы — в Комиссию, созданную в 1912 г. в связи с готовившимся торговым договором России и Германии. Комиссия рассматривала вопросы о таможенных ставках на текстильное оборудование, пошлинах, ценах на хлопок и пр.
После 1905 г. Мануфактурное общество собиралось на заседания в доме Политехнического общества в Малом Харитоньевском переулке. Действительным членом последнего Федотов также стал через пару лет после окончания ИМТУ. Оно объединяло выпускников училища, оказывало им разнообразное содействие, вело научную работу, издавало «Вестник Политехнического общества», где выступал со статьями и наш герой.
По-видимому, его вообще тянуло к перу. Из Англии он посылал родне в Клинцы письма с почти литературными зарисовками типажей британских обывателей разных сословий. А в тюрьме в 1930 г. сочинял стихи.
Председателем ОСУРМП в 1890-х гг. был фабрикант С.И. Прохоров, владелец Прохоровской Трехгорной мануфактуры. Вероятно, на заседаниях Общества он приметил дельного инженера — да и переманил его к себе. С мая 1896 г. в должности директора бумагопрядильной фабрики Федотов строил и оснащал оборудованием эту самую фабрику на Трехгорке.
Летом того года в Нижнем Новгороде с большим размахом была организована художественно-промышленная выставка — крупнейший за все годы существования подобных выставок смотр достижений отечественной промышленности. Федотов принял в мероприятиях выставки деятельное участие. По итогам ее под эгидой Министерства финансов вышло несколько книг о производительных силах России. При подготовке сборника «Успехи русской промышленности по обзорам экспертных комиссий» (1897 г., редакционное вступление Д.И. Менделеева) Федотов как эксперт стал одним из авторов главы «Обзор производства хлопчатобумажных изделий». Свой справочник выпустило и Общество СУРМП: «Общий обзор мануфактурной промышленности», Федотов был в числе трех его авторов-составителей.
По высочайшему повелению при выставке проводился Торгово-промышленный съезд, обсуждавший разнообразные вопросы. В рамках съезда работали несколько секций. Представитель Трехгорной мануфактуры Федотов записался в Отдел профессионально-технического образования. Участвуя в прениях, отстаивал необходимость замены иностранных инженеров в России русскими и глубокого, всестороннего образования для отечественных техников. По его предложению голосовалась и была принята резолюция: «Весьма желательно учреждение стипендий для посылки за границу окончивших курс техников для изучения постановки дела на заграничных заводах и для приобретения практической опытности» (Труды Торгово-промышленного съезда, 1897. С. 73).
О выступлении на этих прениях Федотов вспоминал на суде в 1930 г. Следуя избранной им форме самозащиты, он выцепил один из фрагментов своей тогдашней речи и откорректировал его в соответствии с идейными приоритетами большевизма: «На всероссийской выставке в Нижнем Новгороде в 1896 г., — я был молодой человек тогда, — я выступал с указанием на то, что инженеры должны учиться у рабочих, что только инженер, который с рабочими близок, только такой инженер станет настоящим знатоком своего дела» (Процесс «Промпартии», 1931: 512). В реальности эта небольшая часть выступления молодого директора имела немного иной посыл: психологический, а не классовый. Он говорил о том, что неопытному инженеру вовсе не зазорно спрашивать у рабочих подробности конкретного производства, какие-то детали. «В большинстве моих товарищей и во мне самом я не замечал, чтобы было такое болезненно развитое самолюбие, чтобы приходилось стесняться спросить у рабочего совета... И теперь, когда я уже достаточно поработал, я еще с удовольствием спрашиваю у рабочего совета и никогда (находясь в начальственном отношении к нему) не замечал, чтобы мои вопросы вызывали насмешки с его стороны. Наоборот. Всегда рабочий зна-
ет, что общее понимание дела остается за руководителем.» (Труды Торгово-промышленного съезда, 1897: 23)
Весной 1897 г., достроив фабрику на Трехгорке, Федотов вернулся в Орехово-Зуево на аналогичную должность — директора бумагопрядильной фабрики (БПФ). Что стало причиной — большее ли жалованье, предложенное Саввой Морозовым, честолюбие ли — Никольская мануфактура была крупнейшим в России текстильным комплексом — Бог весть. Директорское жалованье ему положили действительно немалое: в первый год — 8 тыс. руб., на следующий — уже 11 тыс. в год. К моменту своего ухода с Никольской мануфактуры в 1905 г. Федотов получал 25 тыс. в год (зарплата министра составляла немногим меньше). Очевидно, С.Т. Морозов ценил его. Видимо, если бы не гибель Саввы Тимофеевича, Федотов продолжал бы работать у него — их взгляды на политическую и экономическую реальность сходились, как и мысли относительно рабочего вопроса.
Все-таки отношение Федотова к российскому пролетариату выделяет его из среды инженеров того времени — обычно индифферентных и к политике, и к рабочему, целиком погруженных в свое дело. В Англии он наблюдал иное положение пролетариата, умственно и культурно более развитого и потому дающего большую производительность труда. Русский рабочий вызывал у нашего героя сочувствие и желание добиться улучшения его жизни, условий труда. Еще в 1895 г. в книжке сугубо технического характера («Гребнечесальные машины.») Федотов замечал: «Физическая ловкость, ясное понимание работы, сознание своей ответственности — вот требования, предъявляемые к современному рабочему. Их нельзя ожидать от рабочего, плохо питающегося, неразвитого и не имеющего никаких умственных потребностей. Нужно, следовательно, поднять уровень рабочего, улучшить его быт, уменьшить продолжительность рабочего дня. Лучший рабочий повысит производительность машин.» В конечном итоге положительное решение рабочего вопроса должно было благодатно сказаться на российской экономике, повысить конкурентность отечественной промышленности на мировом рынке. Директор морозовской фабрики мыслил широкими категориями. Он читал иностранную экономическую литературу, изучал рабочее законодательство других государств, особенно Англии и Австралии.
В 1890-х гг. орехово-зуевские фабриканты обустроили для своих рабочих парк «Народное гуляние господ Морозовых» с летним театром и прочими развлечениями. По должности или по душевной склонности в комиссию «Народного гуляния» вошел директор БПФ Федотов. Члены комиссии разрабатывали программы увеселительных мероприятий для культурного отдыха рабочих.
В год выпуска инженера Федотова из ИМТУ туда же с его помощью поступил младший брат Николай. Всю жизнь старший будет помогать братьям и сестре. После окончания училища Николай какое-то время жил с ним в Орехово-Зуеве, вероятно, получая опыт литейно-механического производства на морозовской мануфактуре. В Клинцах он в те годы основал собственную мастерскую, быстро ставшую чугунолитейным и механическим заводом. В предприятие вложились трое братьев Федотовых, в том числе старший, а более-менее солидное производство завод развернул именно благодаря Александру. Тот, будучи директором БПФ, размещал у брата в Клинцах заказы на оборудование и детали для машин морозовской фабрики. В 1900 г. продукция «Торгового дома Н.А. Федотов и К°» получила медаль на Парижской выставке.
Средний брат Виктор также получил профессию благодаря участию старшего — окончил в Москве бухгалтерские курсы у какого-то известного специалиста. В Клинцах в 1903 г. его избрали городским головой; в дальнейшем при поддержке местных кадетов он переизбирался на эту должность 12 лет. Своим бухгалтерским подходом он привел в порядок и пополнил местные финансы и развернул широкое строительство. Посад
обзавелся многими красивейшими общественными зданиями в стиле модерн, превратился в благоустроенный город. Память о городском голове Викторе Александровиче Федотове в Клинцах чтут доныне, его портрет, написанный современным художником, висит в Центральном доме культуры.
Виктор и Николай Федотовы избирались гласными городской думы, вместе со своими женами входили в руководство благотворительного Общества пособия бедным. Дела благотворительности, в том числе церковной, вообще были близки Федотовым. В 1900 г. черниговское епархиальное начальство печатно объявило благодарность лицам, внесшим свою трудовую и финансовую лепту в обновление клинцовского Петропавловского храма. В числе этих лиц значится «семейство мещанина А.М. Федотова». Николай, помимо всего прочего, заведовал первой клинцовской библиотекой имени А.С. Пушкина. А его сестра Ольга, получив профессию домашней учительницы, основала в посаде частное училище для девочек и несколько лет его возглавляла. Четвертый брат, Валериан Федотов, тоже преподавал — в гимназии Бежицы.
Время от времени родители и братья ездили в гости к Александру Александровичу. В 1903 г. он купил имение в 200 десятин с усадьбой в Верейском уезде, при сельце Большие Семёнычи, на реке Наре, у Нарских прудов, доныне излюбленных рыболовами и охотниками. Туда и съезжалась родня. На память фотографировались в Москве, в салоне на Петровке у знаменитого Франца Опитца, чьи работы А.П. Чехов считал лучшими. У Опитца делали свои портреты представители царствующей династии, министры, писатели, художники...
В конце 1890-х А.А. Федотов взял в жены Любовь Александровну Гетье (1859— 1940). Есть основания полагать, что своим уходом к Прохорову на Трехгорку в 1896 г. он разорвал отношения с первой женой. Уехав из Орехова-Зуева, она жила с детьми в соседнем Богородском уезде, при Богородско-Глуховской мануфактуре Морозовых1.
Л.А. Гетье была дворянкой во втором поколении: звание жаловано ее отцу, московскому лекарю. Ее братья в будущем приобрели известность. Инженер-механик Александр Александрович Гетье, сокурсник А.А. Федотова, служил главным конструктором на заводе Густава Листа (в советское время — главным инженером того же машиностроительного завода «Борец»), был профессором родного МВТУ им. Баумана (бывшего ИМТУ); о нем в 1980-х гг. похвально отзывался в печати П.Л. Капица. Но более знаменит Федор Александрович Гетье — первый главврач Солдатёнковской (Боткинской) больницы и кремлевский доктор, лечивший многих советских вождей, включая Ленина, Свердлова, Троцкого, Дзержинского и пр. О его сыне, известном в раннем СССР тренере по боксу и альпинисте, участнике первого восхождения на высочайшую гору страны (пик Сталина), будет еще сказано ниже.
В этом браке у Федотова был лишь один приемный сын, тоже Александр, а кроме того супруги брали в дом на воспитание девочек-сирот.
Революционный 1905 год перевернул жизнь инженера с задатками общественного деятеля. Весь этот год ему пришлось наблюдать стачки и стычки на фабриках, иметь дело с многочисленными требованиями рабочих, пытаться направлять конфликты в мирное русло переговоров и взаимных уступок. Началось в феврале. Толпа рабочих, собравшись у Главной конторы, требовала хозяина. Вместо отсутствовавшего Саввы Тимофеевича вышел директор БПФ. Агрессивно настроенные рабочие встретили его свистом и камнями, но только разбили лицо ткачу, оказавшемуся рядом с Федотовым.
С.Т. Морозов сделал все, чтобы погасить недовольство своих рабочих. Весной он реорганизовал и схему администрирования на мануфактуре. Новым, исполнительно-
1 Родственная связь богородской ветви с А. А. Федотовым была полностью утрачена. Автору этих строк лишь недавно удалось идентифицировать его как своего прапрадеда.
совещательным органом управления стал учрежденный им Совет заведующих фабриками, чьи решения и предложения утверждались Правлением мануфактуры в Москве. В протоколе первого заседания Совета заведующих 3 мая 1905 г. перечисление нескольких его членов начинается с директора БПФ Федотова (ЦГА Москвы. Ф. 342. Оп. 5. Д. 441. Л. 7).
В том же архивном деле подшиты несколько докладных записок Федотова, адресованных Правлению, где он отстаивает желательность и необходимость поднятия расценок разным группам рабочих на фабрике. Собственно, конец лета и всю осень Совету заведующих пришлось заниматься именно этими вопросами — пересмотром и повышением расценок. «Я убежден, что эту уступку придется сделать рано или поздно, и думаю, что лучше ее сделать теперь, пока они ведут себя сравнительно мирно», — писал Федотов в октябрьском докладе (Там же. Л. 220).
Мир продлился недолго. В ноябре Правление частично удовлетворило многочисленные требования рабочих, но это не успокоило их. На фабриках работали агитаторы РСДРП, вооружались боевики, служащие подвергались нападениям. Наконец произошло первое столкновение рабочих-боевиков с казаками, охранявшими одну из фабрик. Итог — два убитых казака и два раненых, один погибший рабочий. Накалявшаяся день ото дня обстановка привела к настоящему бою. 1 декабря казаки полтора часа штурмовали 30-ю казарму (жилой дом), где скрывались боевики и агитаторы; те отстреливались. Погибли три человека из рабочих.
Происшествие произвело удручающее действие на часть управленцев и техников. В числе возмущенных был директор БПФ Федотов. До этого он отстаивал перед Правлением свое убеждение, что усиленная казачья охрана на фабриках не нужна, все проблемы следует решать переговорами. После случившегося свой протест, как и некоторые другие фабричные инженеры, он предъявил руководству мануфактуры в форме участия в «красных похоронах» погибших рабочих.
С декабря подпись Федотова уже не встречается в протоколах Совета заведующих. Его уход с мануфактуры был предрешен. Но был ли он уволен Правлением или подал заявление сам — установить не удалось. Однако в 1930 г. он вспоминал об этом факте «с удовлетворением»: «В то время либеральных директоров, которые рисковали своим положением, было немного, что-нибудь это стоит» (Процесс «Промпартии», 1931: 513). Вместе с ним уволились еще несколько инженеров.
Возможно, в том же декабре, когда был опубликован Закон о выборах в Государственную думу, им овладела мысль об ином поприще, на котором можно было бы заняться реальным разрешением рабочего вопроса. Зимой 1906 г. в разгар избирательной кампании в уездном Покрове с Федотовым познакомился книгоиздатель М.В. Сабашников. Сам попавший в число выборщиков по Владимирской губернии, на счет своего нового знакомого Сабашников заметил: «Представитель одной из значительнейших в России фирм, не будучи выдвинут никем в выборщики, он, видимо, чувствовал себя этим сильно задетым, но держал себя очень тактично, ничем не проявляя того чувства неловкости, которое, несомненно, испытывал» (Сабашников, 1995: 307-308). Как знать, не метил ли инженер Федотов в парламентарии?
Выборы стали триумфальными для партии конституционных демократов, к которой принадлежал Сабашников: кадеты составили в первой Думе крупнейшую фракцию. Той же зимой или весной к кадетской партии примкнул и бывший морозовский директор Федотов. Впрочем, вероятно, его могли рассматривать как своего «попутчика» и социалисты. Рабочие Никольской мануфактуры провожали его по-дружески тепло, фотографировались с директором-фрондером в своем клубе, поднесли ему благодарственный адрес. Заявились к нему тогда и два члена РСДРП, тоже с памятным адресом. Между ними мог зайти и разговор о сотрудничестве. Но Федотов выбрал кадет-
ский путь. Ему претили агрессия, непримиримость, вооруженная борьба, пропагандируемые социалистами. Позднее он так сформулировал свое кредо, апеллируя к британскому опыту: «Известно, что все резкие и преувеличенные требования социалистических партий находят мало сочувствия в английской рабочей среде, так как там рабочие уверены, что мирным, постепенным, я бы сказал — "кадетским" путем они достигнут лучших результатов»; это «путь взаимного доверия и уважения» рабочих и фабрикантов, «путь переговоров двух равных сторон» (Русские ведомости. 1907. № 46. Заметка подписана инициалами А. А.).
Решив более «не иметь дела с капиталистами», как он сообщил в 1930 г., Федотов объявил себя частным консультантом по строительству и организации мануфактурных предприятий (однако, скорее всего, это тоже маскирующий эвфемизм, по крайней мере частично; см. ниже). Он переехал с семьей в Москву, обосновался в Олсуфьевском переулке, в доходном доме Пантелеева под номером 4. Стремление к общественной деятельности счастливо совпало с тягой к перу — и уже в марте 1906 г. в либерально-оппозиционных «Русских ведомостях» появляется его первая статья «К вопросу о 8-часовом рабочем дне». С места в карьер Федотов завязал полемику с авторами газеты, прежде выступавшими по этой теме и отвергавшими возможность сокращения рабочего дня. С цифрами в руках он обосновывал политическую и производственную необходимость такого сокращения, доказывал, что владельцы предприятий от этого никак экономически не пострадают. Рабочие, убеждал он, должны иметь достаточно времени на семью, дом и культурное развитие. А в мае в той же газете он обрушивается с критикой на бюрократию в лице Министерства торговли и промышленности за проект программы мер по рабочему вопросу. Следующей зимой он вновь азартно полемизирует по теме сверхприбылей текстильных фабрикантов, вынуждая оппонировать ему в том числе председателя Московского биржевого комитета.
Регулярным автором «Русских ведомостей» Федотов становится, по-видимому, с 1907 г. Редактор этой газеты В.А. Розенберг вспоминал: «Покойному Иоллосу (главный редактор «РВ», экономист и публицист, погибший в 1907 г. — Н. И.) удалось привлечь к постоянному участию в газете А.А. Федотова, когда тот был уже признанным авторитетом в одной из важнейших отраслей нашей промышленности»; «А.А. Федотов, один из немногих в России знатоков нашей промышленности и рабочего вопроса», дал «газете в течение ряда лет немало статей, полных глубокого интереса» (Розенберг, 1924: 243, 247).
Поначалу не было устоявшегося псевдонима, он подписывался как «Инженер А.А.», «А.А.», «Инженер». Со временем возобладал «Инженер». В 1930 г. Федотов вспоминал о своей публицистической деятельности не без гордости: «Я был одним из первых, если не первым, кто в легальной прессе защищал необходимость и экономическую выгоду введения 8-часового рабочего дня. необходимость поднятия заработка рабочих и. ограничения тех прибылей, которые получала мануфактурная промышленность»; «мой псевдоним "Инженер" был известен, и мои статьи цитировались и в нашей прессе, и в заграничной» (Процесс «Промпартии», 1931: 222, 513).
Например, в 1909 г. Инженер опубликовал такие статьи: «Бюджет русских рабочих», «О малолетних рабочих на русских фабриках», «Забастовки на новый лад», «Обязательна ли врачебная помощь рабочим?», «Женщина-работница на фабрике», «К вопросу о развитии хлопководства в России», «Внешние рынки и зачет пошлин» и др. В дальнейшем он полемизировал (боролся, по его терминологии) на страницах газеты с печатными органами иной политической ориентации, нежели кадетская: с «Голосом Москвы», с выступлениями в печати октябристов.
В эти же годы Федотов пробует себя в качестве земского деятеля: на трехлетие 1907-1909 гг. он был избран от городской курии гласным Верейского земского собрания. В дальнейшем этот опыт не повторялся.
В 1912 г. из паевого товарищества по изданию «Русских ведомостей» вышли несколько старых членов. Вместо них по предложению товарищества новыми пайщиками стали некоторые авторы газеты, ученые и общественные деятели: А.А. Кизеветтер, М.В. Сабашников, Н.И. Астров, Ф.Ф. Кокошкин и др. — в том числе инженер Федотов. Сабашников вспоминал: «Это было очень лестное и крайне заманчивое предложение по тому значению и весу, какое имели "Русские ведомости" в общественной жизни того времени, и потому, что замкнутое товарищество это принимало в свой состав людей с большим выбором» (Сабашников, 1995: 373).
Однако чтобы вступить в товарищество, следовало сделать весьма крупный денежный взнос — один пай стоил 50 тыс. рублей. Откуда такие деньги у инженера, который, по его позднейшим словам, зарабатывал в эти годы «очень немного» — 3-6 тыс. в год? Хотя, заметим, это уровень жалованья вице-губернатора, но явно недостаточно, чтобы стать акционером популярной газеты. К тому же в те годы он часто ездил за границу (вероятно, с семьей на отдых), о чем упоминал на суде.
В 1930 г. Федотов убеждал пролетарский трибунал, что жил в то время беднее, чем это было в реальности. Но это опять же элемент подсоветской мимикрии. Говоря, что после ухода от Морозовых он «не имел связей с капиталистами», наш герой был не вполне «объективен». В 1910-х гг. он входил в состав правлений нескольких мануфактурных акционерных предприятий. Был одним из директоров правления Общества Серпуховской бумагопрядильни, Товарищества Новосампсониевской мануфактуры, а также кандидатом в директора Товарищества Большой Кинешемской мануфактуры. Несмотря на отсутствие прибыли в те годы у первых двух компаний, должности эти хорошо оплачивались. На эзоповом языке подсудимый профессор Федотов обозначил эту деятельность как «некоторые постоянные консультации».
Участие в паевом товариществе «Русских ведомостей», а соответственно и в редакционном комитете газеты, повысило значимость инженера Федотова в глазах кадетских лидеров. Его неофициально ввели в состав Московского отделения ЦК партии. Правда, следов своей партийной активности в этом качестве он оставил мало. В 6-томнике «Протоколы Центрального комитета и заграничных групп конституционно-демократической партии» обнаруживается только одно заседание московской группы ЦК с участием Федотова — 9 августа 1915 г. На этой встрече решались исключительно организационные партийные вопросы. Впрочем, можно думать, что после Февральской революции он присутствовал на мартовском съезде партии в Петрограде, известном тем, что кадеты отказались на нем от своей старой формулы «конституционной монархии». Прокурору Крыленко Федотов разъяснил на суде: «Мы в Петербурге единогласно приняли как необходимую форму правления буржуазно-демократическую республику» (Процесс «Промпартии», 1931: 238).
Окрыленный, как все кадеты, «освобождением» страны от монархии, инженер Федотов пишет и издает в 1917 г. небольшую книжку «Рабочий вопрос в свободной России». В ней он суммировал все свои прежние наработки по этой теме, доводы в пользу 8-часового рабочего дня, уже де-факто введенного после Февраля в отечественной промышленности, и обозначил иные направления: на очереди стояли создание министерства труда, организация профессиональных союзов, «примирительных камер» для взаимного учета интересов пролетариата и хозяев предприятий в конфликтных ситуациях, страхование рабочих и пр.
Незадолго до революции Федотова пригласил для строительства фабрик в Ра-менском владелец текстильного производства Н.М. Бардыгин. А в конце весны 1917 г.
наработанный за последние годы авторитет в мануфактурной промышленности позволил Федотову вернуться в руководство Никольской мануфактурой. Он был введен в состав директоров Правления компании «Саввы Морозова сын и К°» (на суде 1930 г. опять же назвал это «консультантской работой»). Председателем Правления в то время был Сергей Тимофеевич Морозов; располагалось оно в Москве.
Как член Правления Федотов обязан был владеть определенным пакетом акций. В практике акционерных обществ было обычаем выбирать директоров из числа своих крупных пайщиков. Но обладателем 19 паев Товарищества Никольской мануфактуры (дававших право одного голоса; один пай стоил 1000 руб.) Федотов стал лишь в последние месяцы частновладельческой истории этой текстильной компании. В списке пайщиков от сентября 1917 г. он еще не значится и фигурирует лишь в самом последнем перечне акционеров от мая 1918 г. Тогда же, 10/23 мая состоялось последнее собрание пайщиков Товарищества. На нем присутствовали только двое: А.А. Федотов и некто Г.И. Былинкин, владелец 29 паев (ЦГА Москвы. Ф. 342. Оп. 1. Д. 87. Л. 352).
Осенью 1918 г. завершился процесс национализации орехово-зуевских фабрик. Хотя к большевистскому перевороту Федотов отнесся, по его словам на суде, «как классовый враг, даже больше чем неодобрительно», работать с советской властью он не отказывался, как поначалу делали многие инженеры, объявившие бойкот коммунистам. К осени того года большая часть инженеров переменила свои позиции в отношении новых правителей — к этому вынуждали голод и желание профессионалов работать на благо страны, чтобы не допустить окончательного и бесповоротного развала промышленности.
Тем более что отношение орехово-зуевских рабочих к Федотову было благожелательным. «Рабочие (орехово-зуевский профсоюз текстильщиков. — Н. И.)... помня причины моего ухода с фабрики (в 1905 г. — Н. И.) и мое отношение к рабочим, прислали ко мне депутацию с просьбой принять участие в правительственном правлении». В октябре он был утвержден членом советского правления бывших морозовских фабрик с мандатом «от рабочих». Вскоре Федотов занял должность председателя этого правления. В семейном архиве сохранилась справка от ноября 1918 г.: «Означенное лицо оказало русской промышленности вообще и рабочему движению в частности большие услуги и, кроме того, он занимает в настоящее время ответственную и важную должность члена Правительственного Правления двух национализированных фабрик Саввы и Викула Морозовых». Тогда же семье Федотовых предоставили новую квартиру (из прежней, вероятно, выселили раньше) в доме № 10 по Гранатному переулку. По-видимому, квартира была «уплотненной», в ней значились и другие жильцы.
В середине 1920-х гг. инженер Федотов поделился с редактором «Торгово-промышленной газеты» (орган ВСНХ) Н.В. Вольским, как работалось «буржуазным спецам» при военном коммунизме: «Вот что, например, я услышал от инженера-текстильщика Федотова, большого специалиста в области производства хлопчатобумажных тканей: "Почему до НЭПа мы, специалисты, так плохо работали? Ведь не только потому, что нам плохо платили и смотрели на нас как на приспешников капитала, саботажников и тайных контрреволюционеров. Бывало, идешь на службу, а самого тошнит. На службе нужно было воду решетом таскать, делать то, что осмысленным быть не могло. Руки опускались от бессмысленных заданий, которые нам давались разными главками и центрами. От меня, например, требовалось произвести калькуляцию стоимости такого-то сорта текстиля для обмена его без денег на такой-то сорт других изделий. Я привык калькулировать стоимость в деньгах. Мне говорили, что так было при капитализме, а при социализме учет в денежных знаках нужно заменить "непосредственно-трудовым учетом". А что такое этот учет, как его производить, мое коммунистическое начальство не знало, а лишь повторяло без смысла слова, надерганные
из каких-то книжек. Так было во всем. Можно ли было производительно работать в этих условиях? Все стало иным, когда установился НЭП. Мы тогда точно вышли из склепа, где не было воздуха, стали дышать и, засучив рукава, принялись за настоящую работу"» (Валентинов, 1991: 60-61).
В кадетской партии Федотов к тому времени разочаровался: понял, что она «в своей основе и существе осуждена на бездеятельные разговоры», и «не является партией, опирающейся на какую-нибудь существенную народную базу. Я счел себя вправе перестать считать себя кадетом» (Процесс «Промпартии», 1931: 226). Тем не менее на каких-то кадетских заседаниях 1918-1919 гг. он, вероятно, по привычке бывал. Из двух с половиной десятков кадетских лидеров в Москве оставалось тогда, по свидетельству самих кадетов, человек пять. В чекистских сводках среди них значился Федотов, хотя никаким партийным лидером он не был. Поэтому после арестов и расстрелов по делу подпольного антисоветского «Национального центра» (где кадеты играли существенную роль) к зиме 1920 г. он естественным образом оказался в числе фигурантов очередного «заговора контрреволюции» — дела «Тактического центра».
В состав этой структуры, координировавшей деятельность нескольких антибольшевистских организаций, входил кадет, депутат последних двух Дум Н.Н. Щепкин. Федотов знал его давно по встречам в московском отделении кадетского ЦК. В обвинительном акте, прозвучавшем на суде в августе 1920 г., читаем: «По признанию члена ЦК к. -д. партии (занимавшего пост председателя правления Орехово-Зуевской группы текстильных предприятий) инженера Федотова, руководители "Национального центра" — Н.Н. Щепкин, Степанов и другие — ставили ему на вид необходимость содействия приостановке фабрик и ускорению хозяйственной разрухи для того, чтобы доказать бессилие Советской власти и вызывать волнения рабочих» (Тактический центр, 2012: 172). Если такие указания и были в реальности, вряд ли Федотов имел желание их исполнять.
Арестованный вместе со множеством представителей московской интеллигенции, как кадетского, так и некадетского толка, Федотов просидел в тюрьме несколько месяцев. В вину ему вменялось 1) участие в заседаниях кадетского ЦК: «В конце 1918 года и в 1919 году, до ликвидации ЦК кадетов Особым отделом ВЧК, этот ЦК продолжает собираться и заседать в лице оставшихся в Москве его членов Д.Д. Протопопова, профессоров Велихова, Н.Н. Щепкина, А.Г. Хрущева, Н.М. Кишкина, А.А. Кизеветте-ра, Д.И. Шаховского, Сабашникова, Федотова (бывшего сотрудника "Русских ведомостей"), Комиссарова, сотр. Московского художественного театра, Топорковой (Губаревой) и ректора Московского университета Новикова» (Тактический центр, 2012: 182); 2) участие в составе руководящего ядра «Национального центра» (Там же: 169). Но о «Тактическом центре» он ничего не знал и через 10 лет повторил это: «Я не знаю, кто был в "Тактическом центре" и кто там принимал участие. Я знал членов ЦК кадетской партии. Когда я был привлечен и узнал о действиях "Тактического центра", я узнал, что тот, с которым я был знаком и встречался, вместе с тем является членом "Тактического центра"» (Процесс «Промпартии», 1931: 225). Речь идет о Н.Н. Щепкине, расстрелянном осенью 1919-го.
В мае 1920 г. часть фигурантов дела, 19 человек (в их числе, например, Н. А. Бердяев), включая Федотова, были освобождены по амнистии на поруки «как лица, не проявившие особой активности в деятельности контрреволюционных организаций». Тем не менее они обязаны были явиться на суд. Лишь в августе революционный трибунал официально объявил их невиновными.
Большинство обвиняемых имели своих ходатаев, в том числе в советских учреждениях и среди большевистских руководителей. Не исключено, что за Федотова мог
просить брат его жены доктор Ф.А. Гетье, в то время вхожий в дома многих ответственных чинов коммунистического правительства (в первую очередь Ленина).
Из тюрьмы 56-летний Федотов вышел с сильно подорванным здоровьем. В этот момент его и «подобрал» куратор текстильной промышленности видный большевик В.П. Ногин. Знакомство их состоялось еще раньше, Ногин приезжал в Орехово-Зуево, осматривал фабрики, наблюдал работу правления. Сторонник привлечения к советской работе «буржуазных спецов», Ногин, как писал о нем Федотов, «умел привлечь из среды старых специалистов людей, которые шли с ним рука об руку и давали максимум той работы, на которую они были способны». Надо думать, он сказал это и о себе. Эти несколько страниц воспоминаний помещены в сборнике, вышедшем вскоре после смерти его покровителя (Текстильщики, 1925).
В 1920 г. Ногин устроил инженеру Федотову лечение в санатории, а затем взял на службу под свое начало в Главтекстиль, которым руководил. В семейном архиве сохранились некоторые удостоверения-справки, выданные тогда Федотову. Одно из них сообщает, что он «является сотрудником Комиссии по изучению парового хозяйства и изысканию мер к его улучшению и электрификации центрального промышленного района», в связи с чем «ему поручено произвести срочное обследование всех электротехнических и механических сооружений на фабриках Ореховского района».
Спустя два года по инициативе Ногина был образована другая головная структура — Всероссийский текстильный синдикат. Ногин перевел туда всех своих протеже из «спецов». В ВТС Федотов возглавлял Технико-экономическое управление, а также был редактором ведомственного журнала. Под его редакцией выходили и книжные издания, например, «Труды Совещания производственников в текстильной промышленности, Москва 2—4 июня 1924 г.».
С середины 1920-х Федотов — заметная фигура в научно-техническом поле, преподаватель нескольких вузов. Он публиковал многочисленные статьи в «Бюллетене ВТС», в газете «Экономическая жизнь» и «Торгово-промышленной газете», в журналах «Текстильщик», «Известия текстильной промышленности», «Экономическое обозрение», «Система и организация», «Технико-экономический вестник» и др., в сборниках ВТС и ВСНХ (с 1923 по 1926 г. — всего около полутора сотен статей). Делал доклады в ВСНХ и Институте экономических исследований (при Наркомфине), где был членом президиума Финансово-промышленного отдела. Получил звание профессора экономики текстильной промышленности и читал курсы в Текстильном институте, в Институте народного хозяйства им. Плеханова и др. Выезжал для чтения лекций в Ленинград. Издал две собственные книги: «Текстильная промышленность СССР: хлопок, лен, пенька, шерсть и шелк» (М.-Л., 1926) и «Брак в хлопчатобумажной промышленности» (в соавторстве; М.-Л.,1927). О его научном статусе может свидетельствовать членство с 1926 г. в ЦЕКУБУ (Центральной комиссии по улучшению быта ученых) — организации, обслуживавшей материальные потребности элитного слоя интеллигенции.
Несколько раз как представитель ВТС Федотов выезжал в командировки за границу, в Англию и Германию. Встречался там и с представителями эмиграции из торгово-промышленных кругов — его деловые дореволюционные связи были весьма обширны.
В 1927 г. он перешел из Синдиката в Научно-исследовательский текстильный институт (НИТИ), был председателем его Коллегии. В следующем году по ходатайству ВСНХ Федотову было присвоено звание заслуженного деятеля науки и техники.
В печати нэповского периода он выступал и как старый опытный полемист, отстаивая свое видение того, как должна развиваться советская текстильная промышленность (в частности, как и из чего следует строить фабрики) и экономика в целом. Тот же Н.В. Вольский приводит в своей книге эпизод, когда он в кулуарах ВСНХ предло-
жил Федотову написать возражения на статью Г.Л. Пятакова по экономическим вопросам. Прочтя ее тут же, «умный дельный инженер-текстильщик» «разразился жестокой критикой» автора, зампреда ВСНХ (Валентинов, 1991: 224).
К слову, бдительными товарищами в горячих спорах по поводу строительства фабрик «уже тогда приписывалось вредительство главным образом мне и Державину, которых считали руководителями текстильной промышленности», — вспоминал Федотов на суде в 1930 г.
В середине 1920-х в квартире Федотовых в Гранатном переулке стало тесно. Революция не только разбивала семьи, но и сплачивала — голод, неустройство и жилищный вопрос тому способствовали. Судя по справочнику «Вся Москва» за эти годы, старший брат прописал на своей жилплощади младших — Виктора и Николая с их семьями. Оба во время Гражданской войны пережили эпопею с бегством из занятых большевиками Клинцов на Украину. После возвращения в Клинцы бывший городской голова В.А. Федотов пытался поладить с местными властями, но нарастающая угроза ареста вынудила искать пристанища в Москве. Николай с семьей даже не пытался вернуться в Клинцы. Его чугунолитейный завод был национализирован в 1919-м и получил название «Завод им. Калинина» («Текмаш», работал вплоть до XXI в., выпуская текстильное оборудование). Оба брата нашли работу в столице, вероятно, опять же не без помощи старшего (Виктор устроился в Орехово-зуевский текстильный трест). Одна из дочерей Николая, Ирина, поступила на машиностроительное отделение Текстильного института, в котором преподавал тогда А.А. Федотов. К концу 1920-х оба младших брата так или иначе решили свой квартирный вопрос. Оба умерли в 1933 г.
К помощи родственника прибегал, очевидно, и племянник из семейства Гетье — уже упоминавшийся сын кремлевского (к тому времени бывшего) врача Ф.А. Гетье Александр. В недавнем прошлом белый офицер, в перерывах между альпинистскими восхождениями и работой тренера по боксу он подрабатывал переводами технической литературы — каталогов зарубежных заводов, выпускавших текстильное оборудование, которое покупал СССР. Надо полагать, заказами его обеспечивал дядя.
После громокипящего суда по делу «Промпартии» никто из Федотовых не пострадал, никого из них всерьез не задело (разве что приемный сын Александра Александровича, биолог по образованию, вынужден был уехать на самую дальнюю «стройку коммунизма» — Комсомольск-на-Амуре). Это было куплено ценой согласия на участие в судебно-политическом спектакле, поставленном ОГПУ под прямым руководством Сталина и прозвучавшем на весь мир. Амплуа восьми «актерам»-подсудимым прописали одинаковые — кающихся грешников.
Травля «спецов»-инженеров как «приспешников буржуазии» в Советской России и СССР шла волнами с 1918-го и до конца Большого террора 1930-х — с недолгими передышками. Первая передышка пришлась на несколько нэповских лет, но даже тогда снимались кинофильмы и писались романы об инженерах-врагах — саботажниках и диверсантах. Совсем иной размах кампания травли приняла с 1928 г., когда к делу подключились режиссеры и писатели из Политбюро и ОГПУ.
Приступив к ускоренной сверхиндустриализации страны, большевистские лидеры осознали, что имеют скрытую оппозицию в лице инженеров старой выучки. Привлеченные к разработке планов первой пятилетки, «спецы» ясно видели невежество советского руководства, формулировавшего стратегию и тактику индустриализации, неграмотность партийцев в вопросах промышленности и экономики. Научно-инженерные кадры сопротивлялись принятию чрезмерно завышенных, заведомо невыполнимых планов, поскольку не знали способа подогнать законы физического мира под догматы коммунизма (через несколько лет Сталин официально объявит примат практики над наукой).
Инженеров следовало вышибить из управленческих и начальственных кресел. На первых порах заменить их иностранными исполнителями на договоре — американцами и немцами, пока не выучатся свои, пролетарские кадры, которые не будут противоречить партийным руководителям. Русских инженеров царской школы нужно было 1) унизить; 2) запугать, поселить в них страх перед властью, чтобы отучились держать в уме презрительную насмешку над партократией. Как их унизить? Обвинить в непрофессионализме, карьеризме, косности? Этого мало (но все же было использовано в агитпропе тех лет). К тому же советская власть сама давала этим инженерам звания заслуженных деятелей, профессоров, сама сажала в высокие кресла, значит, признавала их знания и опыт. Во вредительстве и саботажничестве? После «Шахтинского дела» и этого уже мало.
Для эпохи не прекращавшегося террора решение вопроса было элементарно. Следовало обвинить инженеров в уголовщине, шпионаже, кровожадности, прямой подготовке завоевания СССР иностранными людоедами и заставить их публично каяться. Так родилось «дело Промпартии».
Его смысл и цель были озвучены на суде главным обвиняемым, профессором Л.К. Рамзиным, ставшим по совместительству главным обвинителем своих товарищей по несчастью. Эта чеканная формулировка была, можно не сомневаться, вложена в уста Рамзина следователями ОГПУ: «Я хотел, чтобы в результате теперешнего процесса "Промпартии" на тяжелом и позорном прошлом всей интеллигенции, как кастовой, обособленной прослойки, можно было поставить раз и навсегда крест, чтобы все инженеры, как один, вошли в дружную семью пролетариата, строящего социализм.»
Поневоле восемь подсудимых стали лицом всей научно-технической интеллигенции страны. Но если профессор Рамзин стал лицом советского инженера, оплевавшего самого себя и подставившего под удар немало других людей (многие в научном мире не желали потом подавать ему руку), то профессор Федотов остался в памяти нейтральных очевидцев суда как лицо, вызывающее симпатию, как олицетворение прежней русской либеральной интеллигенции — со своими слабостями и грехами, но и с безусловным чувством собственного достоинства.
Американский журналист Юджин Лайонс, отправлявший за океан репортажи о суде, позднее издал книгу «Командировка в утопию» (1937). Федотов описан в ней так: «Он был высоким, крупным благородным мужчиной. На нем был надет черный старинный сюртук, виднелся накрахмаленный воротничок; Федотов был похож на мастера-писателя. Раз или два (при произнесении последнего слова. — Н. И.) он, несмотря на всю осторожность, все же показал свою обиду, оправдывая свое прошлое либерал-демократа. И как всегда бывает в случаях, когда заключенный проявляет малейший признак самоуважения, внимание аудитории было особо пристальным» (Цит. по: Судебный процесс «Промпартии», 2, 2017: 960). В одном из репортажей Лайонса из зала суда, посланном через телеграф (с прохождением официальной советской цензуры), Федотов — человек, вызывающий у журналиста больше всего сочувствия: «Из уст 60-летнего Федотова — самой симпатичной и трагической фигуры на процессе — мы услышали красноречивую защиту морального права человека на честные, хотя и ошибочные убеждения. На указания Крыленко о беззубом профессорском либерализме кадетской партии старик ответил дрожащим голосом: мне нечего стыдиться; этот беззубый либерализм, как вы его называете, был нашим честным убеждением» (Там же: 584).
Профессор Федотов был арестован 20 марта 1930 г. Вместе с двумя другими инженерами он составил «группу текстильщиков», обвиняемых в отраслевом вредительстве по аналогии с «Шахтинским делом». Ни о какой «Промпартии» в те месяцы не было речи; в сценариях ОГПУ она еще не родилась. Все изменилось с арестом Рамзина
в августе. Через месяц обработки на Лубянке он начал давать обильные «показания». Лично Сталин, внимательно следивший за делом, повернул его в русло политики: подготовки госпереворота, интервенции, шпионажа и терроризма. Из Экономического управления ОГПУ следствие перешло в Секретно-оперативное управление, занимавшееся делами о контрреволюции. Подробнее с ходом фабрикации «Промышленной партии» в кабинетах Лубянки можно ознакомиться по двухтомнику «Судебный процесс "Промпартии"» (М., 2016-2017).
После завершения суда его председатель А.Я. Вышинский выступал перед работниками Наркомпроса. Он проболтался, что чекисты долго не могли определиться, кого назначить главным в «Промпартии» — Федотова или Рамзина. У Федотова — обширнейшие «связи с деятелями контрреволюционной эмиграции», это заматерелый враг, старый кадет. Вышинский даже шутливо заметил, что остальные подсудимые с нервным смехом называли Федотова своим «бандитским папашей». Но перевесил Рам-зин — «человек с колоссальной волей. прекрасно владеющий тактикой маневрирования. Это передавалось и всем подсудимым, как по беспроволочному телеграфу, — то, что скажет Рамзин, скажут и все остальные» (Там же: 731). Для безупречного хода судебного спектакля это было важно.
«Беззубый» же Федотов оказался способен на какое-никакое сопротивление. Как сказал о нем напоследок Крыленко, он «спорил и защищал себя с некоторой горячностью, а иногда и язвительностью, иногда, и не без удачи, подавал реплики мне, подавал реплики обвинению» (Процесс «Промпартии», 1931: 383). Федотов отрицал, что входил в верхушку «Промпартии», и соглашался лишь на то, что его, не ставя в известность, ввели в состав ее ЦК. Отрицал, что при составлении политической программы «Пром-партии» стоял за восстановление монархии (этот пункт был утвержден в сценарии судилища): «Моя фигура достаточно известна, чтобы мне не приписывать монархических взглядов» (Там же: 238). Порой он даже, забываясь, вопреки условиям договора с чекистами начинал отрицать и вредительство. По стенограмме видно, как он время от времени использует «кафедру» суда для обличения пороков советской системы хозяйствования — вот где настоящее вредительство, дает он понять слушателям. К примеру, «старый Федотов пытается разъяснить, где гибнут сотни тысяч и миллионы рублей из-за дикой спешки пятилетки: хлопок не сортируется на местах, чтоб каждой фабрике слался тот сорт, который соответствует ее назначению, а шлют безалаберно, вперемешку» (Солженицын, 2006: 353).
Использует он эту «кафедру» и для того, чтобы поставить всем на вид нужды отечественной текстильной промышленности в целом и своего института (НИТИ) в частности. Даже с арестантской скамьи он пытается проводить интересы дела, разъяснять ненормальное положение вещей в промышленности. Он почти что читает лекцию судьям и публике. Там, где от обвинения во вредительстве может пострадать верная идея, которую он прежде отстаивал в том числе в печати, Федотов сопротивляется давлению прокурора Крыленко. И лишь под влиянием «внушения» во время короткого перерыва в заседании суда соглашается — да, вредительство по иностранной директиве.
О линии его самозащиты уже немало говорилось. Однако он не скрывал правду там, где ложь во спасение была бы неправдоподобна. В частности, не стал «корректировать» свои политические симпатии времен Гражданской войны. О подступавшей армии Деникина сказал прямо: «Если бы они пришли в Москву, то я, конечно, к ним присоединился бы и, вероятно, приветствовал бы».
Пятеро из восьми обвиняемых, в их числе А.А. Федотов, были приговорены к расстрелу. Никто из них даже не повел головой, услышав смертельный вердикт, — это видно по кинохронике (документальный фильм «13 дней. Дело "Промпартии"», 1930).
На следующий день по ходатайству о помиловании, очевидно, входившему в сценарий, казнь всем заменили десятью годами заключения.
По воспоминаниям родственников, свой срок Федотов изначально отбывал в ссылке. Однако вскоре по распространившейся практике использования заключенных специалистов в шарашках и на производстве его перевели в Иваново, «город ткачей». Рамзин и другие «промпартийцы» уже давно трудились в подобных «спецусловиях». В конце 1920-х в Иваново-Вознесенске была построена большая текстильная фабрика им. Дзержинского, проект которой отбирался конкурсной комиссией экспертов с участием Федотова. Теперь он работал в Иванове как заключенный-специалист.
Даже под надзором чекистов работа, надо думать, была ему в радость. Без работы он не мыслил свою жизнь. Самой тошной думой в тюрьме была та, что теперь ему, если оставят жить, не доверят никакого дела как специалисту. Об этом он говорит в стихах, написанных в камере. «Достиг я много легко Трудом лишь и терпеньем.», «Хотя б года отдал работе ты упорной, Хотя бы лозунгом стал твой бессменный труд. И кто тебя поймет, и кто тебе поверит.» Но несмотря на мысли о смерти как выходе, избавлении от позора, велико желание «Писать, творить и вновь начать Работу трудовую» (Судебный процесс «Промпартии», 2, 2017: 778-780). Желание осуществилось. Позорное клеймо исчезло вместе с окончанием очередной кампании «спецеедства», больше ненужное властям.
Около 1937 г. Федотова досрочно освободили. Возможно, в связи с амнистией за год до того Рамзина и его группы теплотехников-«промпатийцев», выступивших в печати с обещанием отдать все свои силы на строительство социализма. Однако через год он опять был арестован. Вероятно, Федотову повезло: на время Большого террора он выпал из поля зрения НКВД и вновь попал туда уже на излете кампании массовых расстрелов. Полутора лет Большого террора не пережили некоторые его товарищи по скамье подсудимых — были казнены И.А. Калинников и Н.Ф. Чарновский.
Не исключено, что причиной нового заключения Федотова стал племянник жены — альпинист и боксер Александр Гетье. Точнее, его арест и скоропалительный расстрел в январе 1938 г. по обвинению в шпионаже и контрреволюции. Дело «фашистско-террористической организации альпинистов и туристов» прихватило и бывшего прокурора РСФСР Крыленко, расстрелянного в том же году. Гетье-отец не успел пойти вслед за сыном — он вскоре умер. Федотову же пришлось отсидеть еще год, опять в качестве заключенного применяя свои знания и опыт в текстильном производстве — на хорошо знакомой ему «Трехгорке» в Москве.
Умер он в кругу семьи 6 января 1940 г. и был похоронен на одном из центральных участков столичного Пятницкого кладбища, в могиле, ставшей семейной.
БИБЛИОГРАФИЯ
Валентинов Н. (Н. Вольский). Новая экономическая политика и кризис партии после смерти Ленина. Годы работы в ВСНХ во время НЭП. Воспоминания / Сост. С. С. Волк. М., 1991.
Записки Михаила Васильевича Сабашникова / Под ред. А.Л. Паниной. М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1995.
Отчеты Общества для содействия улучшению и развитию мануфактурной промышленности за 1890-1916. М., 1891—1917.
Поткина И.В. На Олимпе делового успеха: Никольская мануфактура Морозовых, 17971917. М., 2004.
Протоколы Центрального комитета и заграничных групп конституционно-демократической партии. 1905 — середина 1930-х гг. В 6 тт. М.: РОССПЭН, 1994— 1999.
Тактический центр: Документы и материалы. М.: РОССПЭН, 2012. Процесс «Промпартии» (25 ноября — 7 декабря 1930 г.). Стенограмма судебного процесса и материалы, приобщенные к делу. М., 1931.
Розенберг В.А. Из истории русской печати: организация общественного мнения в России и независимая беспартийная газета «Русские ведомости» (1863—1918 гг.). Прага, 1924.
Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ. Т. 1. Екатеринбург, 2006.
Судебный процесс «Промпартии» 1930 г.: Подготовка, проведение, итоги. В 2-х кн. М.: РОССПЭН, 2016—2017 (Архивы Кремля). Текстильщики памяти В.П. Ногина. М., 1925
Труды Высочайше учрежденного Всероссийского торгово-промышленного съезда 1896 г. в Нижнем Новгороде. Т. 6, вып. 11: Техническое образование. СПб, 1897. Федотов Александр Александрович: Автобиография // «Русские ведомости». 1863— 1913: Сб. статей. М., 1913. Отдел второй. Сотрудники «Русских ведомостей». Храмченко П.М., Перекрестов Р.И. Мои Клинцы // Клинцовский летописец: Исследования, документы, воспоминания / Сост. Р. И. Перекрестов. Клинцы, 2007.
