CC BY
51
ТЕОРИЯ ГУМАНИТАРНОГО ПОЗНАНИЯ
А. И. Булгаров
Соискатель кафедры философской антропологии философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова E-mail: bulgarov-333@ mail.ru
Alexander I. Bulgarov
Post-graduate student of the Department of Philosophical Anthropology of the Philosophical Faculty of the Moscow State University named after M. V. Lomonosov, Russia
УДК 7.01 DOI: 10.24412/2071-6427-2021-6-34-46
Русский авангард в контексте философско-антропологических рецепций
Основной целью данной статьи является осмысление русского авангарда с философской точки зрения, а также анализ современных представлений об этом феномене. Основное внимание уделяется подходам, в которых русский авангард исследуется не в рамках истории искусства, а в контексте философско-антропологического дискурса. Исследование проводится по материалам современных отечественных мыслителей, главным образом Ф. И. Гиренка, Н. Н. Ростовой, В. И. Мартынова, подходы которых представлены в коллективной монографии «Философиярусского авангарда». Выбор данных авторов не случаен, так как их взгляды наиболее близки с философской точки зрения феномену русского авангарда, отличительной чертой которого является попытка осмыслить время как поворотное: с одной стороны, как время конца, а с другой — как время возможного нового начала. По этой причине особое внимание уделяется философии М. Хайдеггера и его критике современности. Ключевой фигурой для анализа русского авангарда является К. Малевич и его проект супрематической живописи, манифестом которой стала картина «Черный квадрат». Особый интерес представляют рецепции русского авангарда В. И. Мартынова, поскольку его высказывания наиболее радикальны, что делает его близким по духу выразителем идей русского авангарда. Анализ идей русского авангарда в рамках философско-антропологического дискурса позволяет сделать вывод о том, что основу феномена авангарда составляет идея о литургическом состоянии творящего человека, и путь к этому
Как цитировать статью: Булгаров А. И. Русский авангард в контексте философско-антропологических рецепций // Ценности и смыслы. 2021. № 6 (76). С. 34-46.
истоку пролегает не через слово, а через особую форму молчания.
Ключевые слова: русский авангард, искусство, поэзия, философия, человек, антропологическая катастрофа, новая апофатика.
Введение
Русский авангард — чрезвычайно сложное и многоаспектное явление, мировое значение которого было еще раз подтверждено в ходе многочисленных юбилейных конференций, научных сессий и симпозиумов, прошедших в 2017-2018 гг. во всех крупнейших университетах и музеях России и Европы.
Особое внимание к русскому авангарду обусловлено не только тем, что его представителям удалось открыть новые культурные коды, давшие толчок многочисленным экспериментам эпохи модерна и постмодерна, и предложить совершенно новые образы человека и мира. Русский авангард был ответом на цивилизационные вызовы, которые в дальнейшем привели к колоссальным культурным разломам, воплотившимся в концепциях «крушения космоса», «конца истории», «смерти Бога», «смерти человека» и т.п.
Целью данной статьи является анализ современных идей о русском авангарде, сформулированных в рамках философско-антропологиче-ского дискурса. Основное внимание уделяется подходам, обоснованным в работах Ф. И. Гиренка, Н. Н. Ростовой, В. И. Мартынова. Задача статьи состоит в том, чтобы показать не искусствоведческое, а философское понимание феномена авангарда, указать на философию русского авангарда как на возможную форму понимания настоящего времени как времени переходного: с одной стороны, как времени «конца», а с другой — времени возможного нового начала.
О конце времени человеческой цивилизации
Весной 2010 г. прошла международная конференция «Сто лет русского авангарда», в которой принял участие широко известный современный российский композитор, музыковед, философ Владимир Иванович Мартынов. Он выступил с докладом «Наше все: Малевич, Дюшан, Кейдж». Для В. И. Мартынова проблемы, поднятые авангардом, выступают не как искусствоведческие, но как философско-антропологические, «апокалипсические». Свой доклад Мартынов начитает со слов Христа: «Во дни Ноя люди женились, выходили замуж, пили вино, веселились, доколе
Ной не вошел в ковчег, и все погибли. Так будет и второе пришествие» [9, с. 30]. Упомянутые дни Ноя напоминают Мартынову современную ситуацию, когда продолжают быть актуальными и остро обсуждаться проблемы авангарда, в частности, такие явления, как «Черный квадрат» Малевича, «Фонтан» Дюшана, и «4.33» Кейджа. По этой причине феномен авангарда Мартынов предлагает рассматривать не с точки зрения истории искусства, но как знак наступающих апокалиптических времен, времен радикальных перемен культуры, но главное — времен смены парадигмы человеческой цивилизации.
В «Черном квадрате» Мартынов призывает увидеть финальную черту, подведенную под всем развитием человеческой цивилизации. И если началом этой цивилизации были египетские пирамиды и Стоунхендж, то все это завершается, и знаком этого конца становиться «Черный квадрат».
Свой тезис о конце цивилизации Мартынов формулирует так: «... тот вид человека, антропологический вид, к которому мы сейчас относимся,— это некая тупиковая ветвь эволюции. Она исчерпала свои возможности, и «Черный квадрат» и «Фонтан» Дюшана это демонстрируют. Что это за вид? Вид этот — человек говорящий. Вопрос ставится так: «В начале было Слово.» — «Вот это,— заявляет Мартынов,— все кончилось» [9, с. 31]. Человек проговорил все, что он знал. Он озвучил и визуализировал даже то, что составляло «изнанку вещей» и требовало особого к себе отношения — поэтизации. В данном случае «Черный квадрат» является тем самым мощным апофатическим высказыванием, который ставит предел этому словесному.
«Фонтан» Дюшана, согласно Мартынову, в том же ряду, но он более кардинален. Его жест находится за пределами высказывания и напоминает ему проявление палеолитической дипластии, «как начала всей эволюции, и мышления, и языка, и цивилизации» [10].
«4.33» Кейджа в музыки служит аналогичным жестом, что и «Черный квадрат» в искусстве. Его послание состоит в обращении к тишине. Молчанию. В этой связи Мартынов считает необходимым обращение к краеугольному философскому тезису Л. Витгенштейна из Логико-философского трактата: «О чем невозможно говорить, о том следует молчать» [2, с. 42].
Антропологическая катастрофа
Но какой вопрос незримо напрашивается в связи с тем, о чем говорит Мартынов? Какова возможная причина этих событий? В книге
«Удовольствие мыслить иначе» другим известным представителем современной философии Ф. И. Гиренком будет сформулирована идея антропологической катастрофы, смысл которой точнее всего можно передать проблемой обезбоживания.
«В мире, в котором мы сегодня живем, происходит невозможное. Рядом с нами Бог, а мы Его не видим. Он нам что-то говорит, а мы Его не слышим. В нас Его дыхание, а мы его не ощущаем. Наши сердца не бьются учащенно при слове Истина. Мы безбожники. По самой своей сути. По способу жизни. По тому, как звучит слово «человек»... Мы перестали кланяться. И Бог перестал нас посещать. Он к нам не приходит. А мы решили, что Его нет, ибо мы полагаем, что воспринятое существует, а невоспринятое не существует» [3, с. 34].
Человек, выстроенный в горизонте «воспринимаемого», наличного, посюстороннего лишает себя своей человекообразующей вертикальной перспективы, которая возможна, с одной стороны, как акт полагания веры человеком в «не воспринимаемое», а с другой,— как проявление этой «потусторонней», вертикальной силы, обеспечивающей уникальное положение человека в мире. В этой уникальности состоит вся мощь человеческого в человеке, ее «надмирный» порядок, не позволяющий человеку распасться, стать сущим среди сущего, потерять свой лик, свою идентичность, превратиться в массу. Рассеивание корневых или иначе, можно сказать, теологических, т.е. вертикальных, «надмирных» связей человека с самим собой ведет к теологической а, следовательно, и к антропологической катастрофе. Смерть Бога неминуемо приводит к смерти человека. Какие тут возможны следствия?
Только Бог еще может нас спасти
В интервью журналу Шпигель Хайдеггер, полагаясь на свои долгие и глубокие размышления, заметил, учитывая планетарный масштаб движения техники, состояние мира таково, что: «Только Бог еще может нас спасти», и там же: «... техника все больше отрывает человека от земли и лишает его корней. Нам даже не нужно атомной бомбы, искоренение человека налицо» [13, с. 240].
Каким видится Хайдеггеру выход? Прямого выхода он не видит. Мы, говорит Хайдеггер, не можем призвать Бога мыслью, единственное и главное, что остается, это пробудить способность ожидания «держать себя открытым для прихода или для отсутствия Бога». Что значит пробудить?
На что Хайдеггер указывает? На философию и искусство. А о какой философии и о каком искусстве идет речь? Ведь в том же интервью он выскажется о кризисе философии и о деструктивном характере современного искусства и литературы.
Эту единственную возможность Хайдеггер увидит в мышлении и поэзии, т.е. в такого рода философии и искусстве, где мысль будет обращена к «надмирному» порядку явления или к отсутствию Бога. Исходя из этих соображений, он скажет: «Мое мышление находится в неразрывной связи с поэзией Гельдерлина. Я считаю Гельдерлина не просто одним из поэтов, творчество которого наряду с творчеством многих других изучается историками литературы. Для меня Гельдерлин — поэт, который указывает в будущее, который ожидает Бога» [14, с. 243].
На вопрос о характере такого мышления Хайдеггер отметит: «Я и не могу его явственно изобразить, Я не знаю, как «работает» это мышление. Может даже быть, что путь мышления ведет в настоящее время к молчанию,— чтобы предохранить мышление от превращения в старый хлам за какой-нибудь год. Возможно также, что потребуется 300 лет, чтобы оно стало "работать"» [13, с. 242].
Наступление новых времен
«Черный квадрат» в таком случае можно понимать, не только как финальную черту, подведенную «под всем развитием человеческой цивилизации». Мартынов предлагает за такой чертой разглядеть возможность нового начала. В этой связке он и выстраивает свое понимание и свою философию. Поэтому вслед за В. Хлебниковым он готов повторить:
«И когда земной шар, выгорев,
Станет строже и спросит: "Кто же я?" -
Мы создадим "Слово Полку Игореве"
Или же что-нибудь на него похожее» [16, с. 175].
В этом смысле позиция Мартынова принципиальна оптимистична. Для Хайдеггера возможен и пессимистичный конец. Когда он говорит, что мысль может быть обращена к явлению или отсутствию Бога, то во втором случае возможность какого-либо начала исключается, либо в таком начале уже не будет места человеку. В этом можно разглядеть их явное различие.
Итак, согласно Мартынову, наступило такое время, что все, о чем можно было сказать, вдруг становится неинтересным и бессмысленным, а с подачи Хайдеггера, можно добавить еще и, возможно, губительным для самой мысли. Этот взгляд и определяет радикальное критическое отношение к слову, к слову вообще, как тому, что положено в основе той цивилизации, которой, как явно формулирует Мартынов, пришел конец.
Актуальным становится только то, о чем следует молчать. Из этого Мартынов заключает, что задача нашего времени, наша антропологическая задача, состоит в том, чтобы «разучиться говорить и научиться молчать» [10]. Но молчать здесь — значит не находиться в пассивном или созерцательном состоянии, напротив, молчать — значит присутствовать в самом предельном, наивысшем активном для себя состоянии сознания, которое только может быть доступно. «Надо постараться перешагнуть эту цивилизационную парадигму, в начале которой было слово, и сказать: все это кончилось. И попытаться войти в зону нового молчания, нового, может быть, палеолитического молчания» [11, с. 33].
Согласно резюмирующей мысли Мартынова, наша задача состоит в том, чтобы понять «Черный квадрат» Малевича, «Фонтан» Дюшана и «4.33» Кейджа» как то, что «возвышается над всем XX веком, как постройка Ноева ковчега» [9, с. 33]. Они указывают нам то, что, с одной стороны, все, что было, начиная с неолитической революции, кончилось. С другой стороны, эти авангардные высказывания являются провозвестниками принципиально новой цивилизационной эры, но главное — «новой антропологической эры» [9, с. 32].
Философия как возможность мыслить иначе
Нужно задаться вопросом, как возможно это наивысшее активное состояние, ведь упрощение и примитивизация становятся характерными чертами современной культуры? Ведь, как заметит Хайдеггер, задача философии делать вещи более сложными. Этот момент упоминается в интервью Хайдеггера французскому журналу "Экспресс" ("L'Express"). На вопрос корреспондента о бесполезности и несвоевременности философии Хайдеггер отвечает так: «Это как раз то, о чем я всегда думал, философия всегда несвоевременна. Это чудачество (une folie). Это одна из редких возможностей автономного и творческого существования. Ее изначальная задача — делать вещи более трудными, более сложными» [15, с. 47]. Искусство философии усложнять не связано с «умножением
сущностей», скорее, оно демонстрирует умение философствующего человека увидеть и понять то, что другие не увидели и не поняли, акцентировать парадоксальность бытия, распознавать за абсурдом человеческого существования скрытые или давно забытые смыслы. В переводе на русский язык термин «une folie», как правило, сводится к другим своим значениям: «безумие», «сумасшествие», «безумство», «безрассудство», «глупость». Широкое использование многими современными авторами определения философии как «сумасшествия» или «глупости» шокирует и эпатирует. Однако термин «une folie» имеет еще одно значение, которое ближе всего к мысли Хайдеггера,— «страсть». Именно позиционирование философии как «страсти», «одержимости» приближает ее к искусству, к поэзии: ведь философия изначально имела дело с образами, а не с категориями. В плане выражения многих философем задача современной философии состоит в поиске адекватных, предельно емких и содержательных «формул», позволяющих передать все, с чем сталкивается и что переживает человек в рамках своего драматического существования. Закономерными поэтому выглядят не только эксперименты Хайдеггера с языком, но и сам стиль его философствования. Как справедливо подчеркивает Хайдеггер, философия — не наука, ибо «... наука не мыслит. Ее путь и ее средства таковы, что она не может мыслить. ... Только тогда, когда признают, что науку и мысль разделяет пропасть — их взаимоотношение станет подлинным» [15, с. 50].
Разница между научным знанием и философским состоит в различной оптике. Наука имеет дело не со всеми предметами и явлениями, но с теми, которые лишены, как точно выразится Ф. И. Гиренок, своей изнанки [4, с. 6]. Поэтому научный подход не применим в отношении того, кто обладает этой изнанкой и этим незримым, т.е.— человека. Говорить о человеке на языке науки — значит упрощать его или (следует сказать еще жестче) укладывать его на «прокрустово ложе», т.е. лишать своей изнанки. Философия, напротив, в отличие от науки обращена к этой изнанке. Эта обращенность есть не что иное, как вышеупомянутое «une folie». В этой точке пересекаются философская антропология Ф. И. Гиренка и фундаментальная онтология М. Хайдеггера, но затем они размыкаются, т.к. изнанкой для философской антропологи является человек, а для фундаментально онтологии — бытие сущего. Интересно, что в искусстве это происходит и с «Черным квадратом» Малевича. Аналогичную параллель можно провести и с поэзией Гельдерлина.
В том же интервью Хайдеггер скажет: «Философия и поэзия стоят на противоположных вершинах, но говорят одно и то же» [15, с. 53]. Поэтому ответом на вопрос, для чего существует философия, окажется ответ на вопрос, для чего существует искусство и поэзия. Это указывает на изначальное их родство или, точнее, на их общий источник.
И тогда, если, со слов Хайдеггера, поэзия Гельдерлина есть поэзия самой поэзии, «поэт поэта» [15, с. 38], то Малевич, возможно, есть «художник художника» т.е. искусство самого искусства.
Философия русского авангарда
Большой вклад в осмысление русского авангарда внесла коллективная монография «Философия русского авангарда», вышедшая в свет в серии выпусков «Современная русская философия» в 2018 году. Каков основной смысл этой работы? Осмыслить искусство, и главным образом, русский авангард, как философию. Какую философию? С одной стороны, авангардную, решительно устремленную в будущее, с другой — философию, в которой присутствует обращенность к истокам, первоначалам, к «архэ» — обращенности к самой себе. Это значит, что русское авангардное искусство, как то, что обращает к первоистокам мира, становится той пульсирующей силой, в ритме которой совершается возможность обнаружения собственно философской мысли.
В современном же искусстве, равно как и в современной философии, слишком много от слова «современный» и слишком мало от искусства, философии, т.е. того, благодаря чему возможно и то, и другое. Эта возможность обеспечивается ничем иным, как связью с «архэ» или, как скажет В. В. Кандинский, «вечно художественным» [5, с. 44].
Такой взгляд на искусство и философию устанавливает четкую разницу, границы между искусством и не-искусством, или, так называемым «современным искусством», между философией и не-философией.
В чем состоит пафос авангарда? Мощной, обнажающей силой художественной, религиозно-художественной мысли представители русского авангарда стремятся сорвать покровы культуры и цивилизации с тела человека, чтобы обнаружить сам источник всего. Эта сила требует бросить все в огонь, чтобы тлен отошел тлену, а дух духу. В этом призыве и кроется кипящая энергетика авангарда. Его революционный дух. «Художники как бы продираются сквозь толщу веков к первому дню творения, в первичный бурлящий хаос бытия, желая подглядеть
рождения чтойностей мира» [12, с. 6].
В этом смысле авангардное искусство отворачивается от искусства как сферы культуры, взор его обращен к истоку самой цивилизации, к искусству как таковому. Этот ход и обеспечивает возможность говорить о философии русского авангарда. «Искусство в этом смысле опережает саму философию, ибо интерес к безумию как родине ума или динамике первостихии, как родине предметного мира родится уже во второй половине XX в., например, у Фуко и Делеза» [12, с. 6].
Явление Малевича
Время авангарда — это время манифестов и вызовов. Время крайностей. Олицетворением данных тенденций является в полной мере творчество К. Малевича. Его картины и тексты напоминают «тексты пламенного апофатического богослова» [9, с. 20]. Неслучайно на футуристической выставке «0,10» (19 декабря 1915 года) место икон в «красном углу» занимал «Черный квадрат». Как писал сам Малевич, черный квадрат воспринимался им «живым, царственным младенцем. Я ничего не изобрел, я только лишь ощутил в себе ночь и в ней увидел новое.» [7, с. 34]. И это видение было настолько сильным, что, написав «Черный квадрат», художник долго не мог ни есть, ни спать: «Возможно, больше не надо писать картины, а только проповедовать» [1].
Такая установка Малевича рождала и рождает многочисленные интерпретации сугубо неоднозначного характера. «Является ли Малевич русским Ницше? Убийцей Бога?» [12, с. 22]. Этот вывод напрашивается сам собой и неоднократно обыгрывается как современниками Малевича, так его критиками и современными исследователями. Однако для такого вывода требуются более серьезные основания, а не только бросающиеся в глаза нигилистические настроения художника, доминирующие практически у всех представителей русского авангарда. Стоит хотя бы вспомнить его тонкое восприятие образа Христа, которое кардинально расходится с иконографическими изобразительными канонами: «Не похож он (Христос) на те изображения напудренного румянами тела, что видим мы на иконах. Само Евангелие не указывает на ту ажурную церковь, которая построена строителями. И само распятие идеально бонбоньерочно, так мило, слащаво, румяно. А Христа, его лица нет — оно закопано» [8, с. 92].
Христос для Малевича — живой и страдающий богочеловек, но зада-
чей художника-авангардиста был не отказ от христоцентризма или его критика, а поиск инаковых форм выражения «нового религиозного духа», поиск нового слова, нового изображения, которые позволили бы преодолеть господство разорванного, дихотомичного сознания, связанного с многотысячелетними культурными иллюзиями и с разрушительной верой в мощь разума. С точки зрения Малевича, это сознание ориентировано на материальное в ущерб духовному, оно «предметно»: «... Все предметное сознание находится во сне представления и предположения», в плену «ложной подлинности». Отказ от «ложной подлинности» требует нового человека, так как «когда наступит пробуждение, то окажется, что он находится в подлинном беспредметном, а мир как представление, как разум и воля исчезли как туман» [6, с. 215]. Так Малевич приходит к своему учению о нуле и к попыткам обосновать «новую человечность».
Человек — это мистерия
Итак, жирная черта под культурой и цивилизацией — это лишь одна сторона дела. Однако главное значение окажется именно в том, что находится за самой этой чертой. В самом этом состоянии сдвига. Смещения. Полагать, что в данном случае сдвиг и смещение происходит в предметности, значит упустить главный момент. Смещение происходит именно в области самовосприятия. «Я» смещается из центра на периферию, но эта периферия окажется снова центром, но уже иного порядка. «Поэт не мастер,— напишет Малевич,— мастерство чепуха, не может быть мастерства в божеском поэта, ибо он не знает ни минуты, ни часа, ни места, где воспламенится ритм. Может быть, в трамвае, улице, площади, на реке, горе,— с ним будет пляска его Бога, его самого. Где нет ни чернил, ни бумаги и запомнить не сможет, ибо ни разума, ни памяти в данный момент не будет у него. В нем начнется великая литургия» [8, с. 147].
Поэтому человек — это не личность, но, как скажет Ф. И. Гиренок, «человек — это мистерия» [3, с. 35]. Этот модус становится возможен лишь в результате отречения от себя, как акта полагания воли более высокого порядка. Таким парадоксальным образом человек приходит к себе в результате отворачивания от себя. Ключевым антропологическим моментом, в фокусе которого раскрывается подлинный смысл философско-антропологической мысли, здесь является путь отказа от себя, который с неизбежностью должен привести к себе.
Заключение
Анализ идей русского авангарда в рамках философско-антропологи-ческого дискурса позволяет сделать вывод о том, что основу феномена авангарда составляет идея о литургическом состоянии творящего человека, предполагающем самоотречение как акт полагания воли более высокого порядка, чем обычная воля человека: таким парадоксальным образом человек приходит к себе в результате отворачивания от себя. Ключевым антропологическим моментом в данном случае является путь отказа от себя, который с неизбежностью приводит к себе через сопряжение со своим большим, со своим иным.
Таким образом, можно констатировать, что в рамках философско-ан-тропологических рецепций ключевым вопросом применительно к пониманию русского авангарда остается вопрос о средствах постижения и достижения этого большего, а также нерешенная «проблема человека», инаковость которого укореняется не в культуре, но в противостоянии ей. Однако, если принять тезис Мартынова о наступлении времен конца цивилизации, с чем сложно не согласиться, имея в виду время, в которое мы живем: когда уже не первый год и даже не первое столетие гремят теологическая и антропологическая катастрофы, когда апокалиптическим духом пропитана реальность, в которой техника приобретает превосходство над человеком, а идеи трансгуманизма становятся ведущими мировыми проектами — следует задаться вопросом, возможно, в молчании, как может и должна быть понята, а точнее, постигнута мысль о будущем человека.
Литература
1. Андреева Е. «Казимир Малевич. Черный квадрат» [Электронный ресурс] URL: http://www.k-malevich.ru/library/andreeva-malevich-cherniy-kvadrat.html (дата обращения: 25.07.2021).
2. Витгенштейн Л. Логико-философский трактат. М.: АСТ, 2018. 160 с.
3. Гиренок Ф. И. Удовольствие мыслить иначе. Москва: Проспект, 2017. 224с.
4. Гиренок Ф. И. Фигуры и складки. 2-е изд. М.: Академический Проект, 2014. 244 с.
5. Кандинский В. О духовном в искусстве. СПб.: Свое издательство, 2013. 88с.
6. Малевич К. Собрание сочинений в 5-ти томах. Т. 1. М.: Гилея, 1998. 397с.
7. Малевич К. Собрание сочинений в 5-ти томах. Т. 2. М.: Гилея, 1998. 374 с.
8. Малевич К. Собрание сочинений в 5-ти томах. Т. 3. М.: Гилея, 1995. 390 с.
9. Мартынов В. Наше все: Малевич, Дюшан, Кейдж // Сто лет русского авангарда: сборник статей. М.: Научно-издательский центр «Московская консерватория», 2013. С. 30-35.
10. Мартынов В. Интервью [Электронный ресурс] URL: http://bogemnyipeter-
Ьищ.пе:/уосаЬи1аге/а11"ау11:/рег80п8/т/таг1:ипоуу1а&т1г.Ы:т (дата обращения: 25.07.2021).
11. Мартынов В. И. Конец времени композиторов. М.: Русский путь, 2002. 296 с.
12. Ростова Н. Н. Мартынов В. И. и др. // Философия русского авангарда: коллективная монография / под ред. Н. Н. Ростовой. М.: РГ — Пресс, 2018. 128 с.
13. Хайдеггер М. Интервью журналу «Шпигель» // Философия Мартина Хайдеггера и современность (Пер. В. В. Бибихина). М.: Наука, 1991. С. 233-250.
14. Хайдеггер М. Гельдерлин и сущность поэзии / Перевод и примечания А. В. Чусова // Логос. 1991. № 1. С. 7-47.
15. Хайдеггер М. Интервью журналу «Экспресс» / Перевод Н. С. Плотникова // Логос, 1991. № 1. С. 47-58.
16. Хлебников В. Собрание сочинений: В 6-ти томах. Т. 3. Поэмы 1905-1922. М.: ИМЛИ РАН, 2002. 504 с.
RUSSIAN AVANT-GARDE IN THE CONTEXT OF PHILOSOPHICAL AND ANTHROPOLOGICAL RECEPTIONS
The main purpose of this article is to comprehend the Russian avant-garde from a philosophical point of view, as well as to analyze modern ideas about this phenomenon. The main attention is paid to approaches in which the Russian avant-garde is investigated not within the framework of art history, but in the context of philosophical and anthropological discourse. The research is carried out on the basis of materials of contemporary domestic thinkers, mainly F. I. Girenko, N. N. Rostova, V. I. Martynov, whose approaches are presented in the collective monograph "Philosophy of the Russian avant-garde". The choice of these authors is not accidental, since their views are closest from a philosophical point of view to the phenomenon of the Russian avant-garde, a distinctive feature of which is an attempt to comprehend time as a turning point: on the one hand, as the time of the end, and on the other, as a time of a possible new beginning. For this reason, special interest is given to the philosophy of Heidegger and his critics of modernity. Malevich and his project of Suprematist painting became a key figure in the analysis of the Russian avant-garde, the manifesto of which was the painting «Black Square». Special attention is paid to the receptions of the Russian avant-garde V. I. Martynov, since his statements are the most radical, which makes him a close-minded exponent of the ideas of the Russian avant-garde. An analysis of the ideas of the Russian avant-garde within the framework of the philosophical and anthropological discourse allows us to conclude that the basis of the avantgarde phenomenon is the idea of the liturgical state of the creative person,
and the path to this source today runs not through the word, but through a
special form of silence.
Keywords: Russian avant-garde, art, poetry, philosophy, man, anthropological catastrophe, new apophatic.
References
• Andreeva E. «Kazimir Malevich. Chernyj kvadrat» [Elektronnyj resurs] URL: http://www.k-malevich.ru/library/andreeva-malevich-cherniy-kvadrat.html (data ob-rashcheniya: 25.07.2021). [In Rus].
• GirenokF.I. Udovol'stvie myslit' inache. Moscow: Prospect, 2017. 224 s. [In Rus].
• GirenokF.I. Figury i skladki. Moscow: Akademicheskij Proekt, 2014. 244 s. [In Rus].
• Heidegger M. Interv'yu zhurnalu «Shpigel'» // Filosofiya Martina Hajdeggera i sovremen-nost'. Moscow: Nauka, 1991. S. 233-250. [In Rus].
• HeideggerM. Interv'yu zhurnalu «Ekspress» // Logos. 1991. № 1. S. 47-58. [In Rus].
• HeideggerM. Gel'derlin i sushchnost' poezii // Logos. № 1. 1991. S. 7-47. [In Rus].
• Kandinsky V. O duhovnom v iskusstve. St. Petersburg: Svoe izdatel'stvo, 2013. 88 s. [In Rus].
• Khlebnikov V. Sobranie sochinenij: V 6-ti tomah. T. 3. Poemy 1905-1922. M.: IMLI RAN, 2002. 504 s. [In Rus].
• Malevich K. Sobranie sochinenij v 5-ti tomah. T. 1. M.: Gileya, 1998. 397 s. [In Rus].
• Malevich K. Sobranie sochinenij v 5-ti tomah. T. 2. M.: Gileya, 1998. 374 s. [In Rus].
• Malevich K. Sobranie sochinenij v 5-ti tomah. T. 3. M.: Gileya, 1995. 390 s. [In Rus].
• Martynov V. Nashe vse: Malevich, Dyushan. Sto let russkogo avangarda: sbornik statej. M.: Nauchno-izdatel'skij centr «Moskovskaya konservatoriya», 2013, s. 30-35. [In Rus].
• Martynov V. I. Interv'yu [Elektronnyj resurs] URL: http://bogemnyipeterburg.net/vocabu-lare/alfavit/persons/m/martunovvladimir.htm (data obrashcheniya: 25.07.2021). [In Rus].
• Martynov V.I. Konec vremeni kompozitorov. Moscow: Russkiy put, 2002. 296 s. [In Rus].
• Rostova N. N. Martynov V. I. I dr. // Filosofiya russkogo avangarda: kollektivnaya mono-grafiya. M.: RG — Press, 2018. 128 s. [In Rus].
• Vitgenshtejn L. Logiko-filosofskij traktat. M.: AST, 2018. 160 s. [In Rus].
