CC BY
151
РУССКИЕ В СТРАНАХ ЛАТИНСКОЙ АМЕРИКИ В 20-30-е ГГ. XX В.: ПОВСЕДНЕВНОСТЬ КОЛОНИЗАЦИИ
М.Н. МОСЕЙКИНА
Кафедра истории России Российский университет дружбы народов 117198, Москва, ул. Миклухо-Маклая, 6
Колонизационное движение в страны Южной Америки являлось одной из специфических черт исторического развития данного региона. Начиная со второй половины XIX в., оно обусловливало разработку государствами соответствующей иммиграционной политики, направленной на содействие земледельческой колонизации европейцами, что, в свою очередь, создавало юридическую базу для укоренения русских переселенцев в районах латиноамериканской сельвы.
На этом фоне изучение истории повседневной жизни и быта переселенцев в условиях адаптации к инокультурной и иноязычной среде, качественно новой среде обитания, представляет значительный научный интерес. В данном аспекте заявленная тема практически не рассматривалась в отечественной историографии, и потому представленный материал является попыткой дать наиболее полное освещение истории повседневной жизни российских переселенцев на примере судеб как отдельных граждан, так и целых семей. Основными источниками рассмотрения данной проблемы служат письма колонистов, публиковавшиеся в эмигрантские газетах и журналах, опросные листы (итоги анкетирования), отложившиеся в архивах, путевые очерки и заметки, мемуары, ценность изучения которых заключается в том, что через личные впечатления и воспоминания можно проследить судьбу отдельного человека за рубежом, кем он был до эмиграции, кем стал вне родины, как протекал процесс его физической и духовной акклиматизации, какие изменения происходили в его социальной психологии и образе жизни1.
В данной статье речь пойдет о той части бывших граждан Российской империи, которые в 1920-1930-е гг. в поисках лучшей доли пережили так называемую «вторичную эмиграцию», покинув Европу и устремившись в незнакомую для себя Южную Америку. Те из переселенцев, кто избрал латиноамериканскую сельву местом своего проживания, а сельскохозяйственный труд средством существования, вынуждены были отказаться от ставшего уже привычным городского образа жизни и перейти к повседневной трудовой деятельности на земле. Земледельческий характер переселенческой политики латиноамериканских стран предполагал компактное расселение иммигрантов и последующий общинно-коопера-цвонный принцип организации их хозяйств.
Пионерами аграрного кооперативного движения в Латинской Америке стали члены еврейской колонии выходцев из России, основанной в Аргентине в конце XIX в. железнодорожным магнатом и филантропом бароном Морицем Гиршем. Колонисты занимались хлебопашеством, скотоводством, молочным хозяйством, сосредоточив в своих руках к 1917 г. 0КШ10 200 тыс. га земли, где работало до 12 тыс. человек. Им принадлежало 39 школ,
18 библиотек. Тогда же в провинции Мисьонес из бывших галичан-униатов ггоин православие (всего 130 дворов), была создана колония «Трес Капонес»2. ’ ***
Наряду с Аргентиной Бразилия также с конца XIX в. была в числе стран, активно собствовавших притоку эмигрантов из России. В бразильском штате Сан-Паулу по по ^ Аргентины появились земледельческие колонии на артельных началах, созданные вых^ цами из России и носившие названия «Новая Одесса», «Жорже Тибириса», «Новая Евоо * «Новая Паулисия», «Новая Венеция» и др. Структура колоний фиксировалась специальны' ми правительственными решениями, своего рода уставами для колонистов, которые perv лировали земельные отношения. После получения удостоверения о праве собственности на землю всеми членами колонии она объявлялась «независимой» (вслед за чем правительство прекращало осуществлять собственный контроль и отзывало своих чиновников, включая директора, врача, переводчика)3. В разные годы подобные колонии («Офир», «Белья Виста», «Рейносо», «Парада», «Эстанья Юнг») были основаны в Уругвае.
Очередная волна колонизационного движения в Южной Америке совпала со «второй волной» русской эмиграции, когда данная проблема приобрела международный характер а вопросами расселения беженцев за пределами Европейского континента занимались Лига Наций, Колонизационный отдел международного общества Красного Креста, Российский союз земств и городов (Земгор) и другие организации. Одновременно в Лондоне Белграде, Берлине, Софии, Праге были основаны Русские колонизационные общества, в задачу которых входило содействие созданию русских земледельческих хозяйств в Южной Америке. Одно из таких обществ - «Русская земледельческая колония» (создана в Праге в 1925 г., председатель - князь П.Д. Долгорукий, секретарь - С.В. Маракуев)на 30 апреля 1926 г. зарегистрировало 480 семей эмигрантов, изъявивших желание выехать в Южную Америку (среди них было 785 работоспособных, включая 214 донских, кубанских, терских, уральских казаков).
Именно на казачество и лиц, родившихся в казачьих областях и связанных с хлебопашеством, была рассчитана пропаганда в пользу их переселения в Южную Америку Предложения принять казаков, учитывая их многовековой колонизационный опыт, поступали от правительств Парагвая, Перу, Аргентины, Мексики, Бразилии и даже Антильских островов. Важным было и то, что правительства стран-реципиентов принимали колонизацию во принципу казачьей самобытности (т.е. допускалось ношение формы, оружия, сохранен» казачьего самоуправления и т.д.), что облегчало адаптацию казаков, переселявшихся чаше всего организованно и так же компактно расселявшихся. За границу казаки принесли с собой верность этой самобытности и с первых шагов беженства стали организовывать станицы во главе с атаманом, построенные на началах равенства, взаимной выручки; уравнительного землепользования, коллективности. Именно казаки, как показала жизнь, лучше других справлялись с трудностями колонизации благодаря дисциплине, присущей им предприимчивости и хозяйственности.
Из известных в те годы колоний русских переселенцев в Аргентине следует назвать «Русо бланко» в провинции Буэнос-Айрес (включавшей 500 человек бывших солдат и русских крестьян из государств-лимитрофов), два компактных очага расселения украинцев ю буржуазной Польши в провинции Мисьонес и Чако. Бразилия в те годы также приняла русских беженцев, в их числе 400 бывших врангелевцев из Крыма; 500 русских эмигрантов из Прибалтики и Бессарабии (по контракту с бразильским правительством для работ на кофейных пш-тациях). С началом коллективизации и раскулачивания среди эмигрантов появились высев» ные крестьяне, которые на свой страх и риск добирались в Бразилию в одиночку через Ср» нюю Азию, Индию и Дальний Восток. В 1933 г. на пароходе «Флорида», следовавшем из Индии в Южную Америку, оказалось 55 уроженцев Сибири, Семипалатинской, Вятской, По* тавской областей, выходцев из Средней Азии и Северного Кавказа.
Наибольшие масштабы в рассматриваемый период принимает переселенческое, колош» ционное д вижение на земли Парагвая. Особая заслуга в обустройстве здесь военной (вювочя казачью) эмиграции принадлежала, как известно, генералу И.Т. Беляеву. Он в 1924 г. в ДО* осуществления идеи «патриотической иммиграции» создал организацию «Русский очаг» («Отар
со») и общество «Защиты русского земледельца в Парагвае» (в состав которого входило
5 русских колоний и кооператив «Родина»). К концу 20-х годов в Асунсьоне в русской колонии во главе с генералом Беляевым проживало по разным данным от 80 до 150 человек (в большинстве бывших белых офицеров и гражданских специалистов, получивших во владение от 10 до 20 га земли на каждого)4. В 1925 г. в парагвайской провинции Энкарнасьон несколько сот крестьянских семей из Волынской губернии основали колонию «Новая Волынь».
В начале 30-х годов генералу Беляеву удалось добиться разрешения официальных властей на создание еще нескольких колоний русских переселенцев (для чего выделялось 45 тыс. га земли). В октябре 1934 г., в соответствии со статьей 10 закона о Русской колонизации (который регламентировал деятельность организации «Про Агрикультур Русо», созданной генералом Беляевым) подтверждалось право переселенцев «а) создавать и содержать школы и другие учебные заведения; с обязательством преподавать в них национальный язык без ущерба для преподавания русского языка и общего преподавания по программам, принятым в национальных учебных заведениях; б) исповедовать свою религию и отправлять свой культ с полной свободой согласно национальной Конституции; в) запрещать на территории колонии продажу спиртных напитков» и т.д.5. В результате этого второго этапа колонизационного движения в Парагвай в страну было отправлено шесть групп переселенцев (преимущественно казаков и бывших белых офицеров), по 60-70 человек в составе каждой.
В те же годы 200 кубанцев переехало на земли Перу. Благоприятная политика в отношении казачества в этой стране привела к тому, что колония «Перуанско-Кубанская станица», образовавшаяся здесь в начале 1930-х гг., очень скоро перешла под юрисдикцию государства. Казакам, прибывавшим в Перу, выдавали на содержание местную валюту - соли, -и этого хватало на еду, выпивку, табак, квартиру, стирку и даже на приобретение белья, починку обуви и т.д., что очень скоро, как пишет М.Д. Каратеев, породило в умах казаков иждивенческие настроения насчет того, что можно и не работая, прожить на пособие6.
Второй крупной социальной группой переселенцев следует считать религиозную эмиграцию - старообрядцев, представителей сект - духоборов, молокан, менонитов, группы «Новый Израиль» (относившейся к секте субботников), которые также селились колониями, хотя жили традиционно замкнуто и обособленно. Так, в парагвайских городах Энкарнасьон и Пасадос была образована колония русских староверов «Балтика» (из Литвы), русский поселок «Урусапукай», в составе которого входили выходцы с Волыни и староверы -всего 51 двор. В 1930 г. в провинцию Чако (Аргентина) прибыло около 2 тыс. меннонитов, из состава которых 12 колоний образовали выходцы из Канады, 2 колонии - выходцы из России. Бежавшие из СССР от коллективизации немцы-менониты образовали на территории Парагвая колонию «Фернхейн», включавшую 21 деревню (по 20-25 дворов в каждой).
Условия жизни, в которых оказались первые послереволюционные переселенцы, были довольно сложными и в зависимости от дохода семьи очень сильно разнились. Земли в латиноамериканских странах покупали за наличные, либо чаще всего брали казенные (фискальные) в аренду (в середине1920-х гг. - 50 % были арендаторы; 9% испольщики). При этом стоимость аренды земли доходила до 25-30 % стоимости урожая. Минимальные размеры владений колонистов в Латинской Америке составляли 6-8 га земли, средние - по 40-80 га. Были и более крупные имения, чьих владельцев за глаза называли русскими помещиками. Так, в Уругвае встречались колонии, где хозяева владели по 250, а то и 700 га земли, имея при этом хорошую сельскохозяйственную технику - молотилки, по несколько косилок, сноповязалок, 3-4 трактора, грузовики, повозки, плуги и т.д. - на сумму не менее 30-40 тыс. уругвайских песо7. Нередко по российской традиции зажиточные землевладельцы создавали одновременно винокуренные предприятия.
Тем же, у кого не было первоначальных средств на обустройство (чаще это простые крестьяне - белорусы, волынцы, галичане), предоставлялся небольшой очищенный участок, остальное переселенцы освобождали от леса сами с помощью топоров, пил, мачете, заступов, мотыг. В этом случае лесной повал обыкновенно сжигался, а остававшиеся крупные обуглившиеся деревья использовались как запас топлива. После такой обработки
земля первые годы не распахивалась, а обрабатывалась вручную, путем посева пнями всевозможных злаков. На этой земле колонист обязан был построить дом вить изгородь, посадить деревья. ’ Поста'
Весь заработок у такого работника чаще всего уходил в посев, а до очередного сбо урожая приходилось кредитоваться в лавке. В результате большая часть выручки от соб ^ ного в будущем урожая почти целиком шла на погашение долга и лишь незначительные с ства расходовались на покупку необходимой одежды, обуви и т.д.8, учитывая, что принимавшая сторона осуществляла первое время продовольственное обеспечение членов семей пе селенцев в виде специального (солдатского) пайка. Это - 700 г мяса, 100 г галет, 100 г фасоли' 50 г риса, 50 г чая (матэ), 30 г соли, свиных жиров, 40 г сахара, 30 г мыла9. Первое время де. реселенцы жили в обычных хижинах (нередко за колючей проволокой, как это было в щти. гвайской провинции Энкарнасьон), получали скудную пишу и низкие заработки.
«Живем в индийских хижинах, - сообщал в своем письме один из колонистов. - Она большая: три помещения, 2 закрытых и 1 открытое. В закрытых помещениях кругом щели, но иначе здесь не требуется, т.к., хоть сейчас и зима, но погода стоит очень теплая, даже жарко днем, ночью - же холодно, но хоть я сплю, укрываясь только своим пальто, а сильно не мерзну. Кроме жилой хижины есть еще 2 строения: могут служить и курятником и скла-дом для продуктов»10. Делясь впечатлениями о характере работ, которыми предстояло заниматься, автор письма сообщал: «Сегодня я взял кое-какие инструменты у соседа и начал работу по вырубке на своем участке. Очень, очень трудно! Работал до вечера и очистил площадь в 30 квадр. метр.; в будущем будет, вероятно, больше, потому что сейчас неопытен и отвык от работы»11. «Работаем в десять раз больше, чем в Париже»12, - сообщал другой корреспондент своим знакомым, оставшимся во Франции.
Столь же скромной, по доходам, была одежда колонистов: «бумажая» рубашка и штаны (всего за 5 песо) и пара «альпаргат» на веревочной подошве (50 сентавос). Поэтому таким хозяевам приходилось экономить на всем, учитывая тот факт, что после приезда иммигрантов все продукты и материалы поднялись в цене, например, курица стоила 12, стала 25 песо, один килограмм лука стоил 7, стал стоить 13 песо, особенно дорого стоила мануфактура. В своих письмах в Европу колонисты не стеснялись просить родственников или знакомых присылать им «старого тряпья», которое служило бы бинтами, поскольку работа в лесу приводила к росту травм13.
Те, кто имел первоначальные средства, обычно покупали уже обработанные участки («чакры»). Донской казак Иван Расстригин сообщал в письме товаришу в Париж, что они «купили в собственность новый дом, ферму с животными общей площадью 8 га, корову дойную н 1 недойную телку, бычка, коня, 3 свиньи, 100 штук кур - за 5000 франков». При этом, как утверждал автор письма, в год на 1000 франков можно (5ыло прожить без всякого труда14.
Говоря об условиях труда, переселенцы признавали, что все давалось очень тяжелыми усилиями. «Встаем в 3 - 3 1/2 часа утра и до вечера не знаем покоя, - писала своей знакомой в Париж хозяйка одной из парагвайских «чакр». - Муж работает даже под дождем, сам сапожничает, сам чинит конскую упряжь и вообще изворачивается на все руки...». Втора* корреспондентка в своем письме супруге полковника С.Н. Сомова в Париж, называя набор продуктов в рационе своего питания, отмечала, что питаются они хорошо, едят гаелень, яйца, молоко, кур, а раз в неделю, когда ...в колонии бьют скот, едят «черное мясо» .
Для ведения экстенсивного хозяйства требовалась покупка крупных земледельческих машин, таких как трактор, многолемешный плуг, дисковые бороны, культиваторы, сеялки. Самостоятельно, без кредита, у русских переселенцев с низкими доходами практически ж было возможности организовать такое хозяйство. Поэтому с самого начала люди селились колониями (человек по 100), совместно приобретали машины, скот, открывали общественные лавки, вальцевые мельницы. Производимые в колониях продукты передавались в кооперативы, где продавались по более выгодным ценам. Местные банки выделяли им ссуда на приобретение семян, ремонт машин, орудий труда. Долги выплачивались как деньгами, так и зерном (за это банк назначал наивысшую цену).
Так в станице колонии «Новая Волынь» имелись две водяные и одна паровая мельницы был установлен станок для прямой и дисковой тяги, открыты три кузницы, слесарная мастерская. Местные мастера наладили производство качественных плугов, которые находили хороший сбыт.
В хозяйствах колонисты обзаводились скотом (встречались свиньи, коровы, лошади), ггрицей, некоторые имели свои авто, грузовики. На землях сеяли пшеницу, кукурузу, картофель, гречиху, сажали дыни и другие огородные культуры, используя как местные, так и привезенные с собой семена. Сложность заключалась в том, что русские не знали, когда что сеять в этом климатическом поясе.
«С огородом не повезло - засох, - сообщала в письме хозяйка одной из чакр. - На память от него осталась только тыква. Французские дыни выросли с кулачок и созрели, но плети посохли. Что касается огородных овощей, то вообще они не всегда удаются - иногда без всякой видимой причины не выходят. Здешние овощи по качеству хуже европейских - грубее.
Семена привозные. Акклиматизированных семян нет, как нет и ассортимента семян специально для Парагвая»16.
Только спустя 2-3 года приобретался навык, вырабатывалась некая схема, следуя которой, можно было без риска начать вести хозяйство и новичкам. Постепенно переселенцы переходили к более высоким культурам - табаку, хлопку, чаю-мате, которые назывались «валютными», поскольку давали неплохой доход и окупали издержки по сравнению с зерновыми культурами. В Аргентине многие начали заниматься выращиванием апельсинов, в Парагвае - клубники, которые, несмотря на большой уход, всегда давали хорошие урожаи.
В Латинской Америке не было привычного для русских картофеля. Вместо него произрастал особый корнеплод - маниока, по вкусу похожий на картошку и заменявший местным жителям хлеб и овощи. Парагвайцы к зиме срубали стволы маниоки и оставляли их гнить. Русские же открыли, что это прекрасный корм для коров, от которого удой повышался сразу на два и более литра в день. Кроме того, колонисты научились гнать из этого корнеплода «каню» (тамошнюю водку), которая, по мнению мужского населения колоний, «при первой перегонке, не будучи еще очищенной, оказалась приятнее отечественного самогона и имела крепость в 72 градуса»17.
Чтобы представить размер хозяйства, например, станичников колонии «Новая Волынь» достаточно сказать, что они засевали по 200 га кукурузы, 75 га - маниоки; ежегодно продавали сто дюжин яиц, а для себя разводили табак и орехи на масло. Особую статью дохода составляла продажа меда (с 200 ульев по 3000 кг ежегодно)18. Кроме того, нововолынцы стали пионерами в посеве пшеницы, ячменя, гречихи, подсолнухов на своих землях. По этому поводу газета «Парагвай» писала: «Там вы, как и в русской деревне, увидите в воскресенье».
Одной из самых богатых и одновременно самым культурным русским поселком на землях Парагвая считалась колония «Фрам» (насчитывавшая почти 500 малороссов, белорусов, поляков, чехов). Именно здесь проводились первые опыты с посадкой пшеницы, клубники; ее жители первыми начали выращивать в стране яблони, вишни, сливы и мускатный виноград. Через некоторое время в провинции появилось несколько русских магазинов, конфетная фабрика, спиртовой завод.
Отличались на общем фоне и крупные хозяйства немцев-меннонитов, организовавших кооперативы (производственный и потребительский) и имевших маслобойку, мельницу. Идея заложить в центре своей колонии город с хорошо знакомым названием «Филадельфия» («Братская Любовь») привела к развитию собственной промышленности: за пять лет адаптации в колонии был возведен лесопильный завод, отстроены дома, больница, проведены дороги. Переселенцы позаботились также об издании собственной газеты «Менно-Блатт», открытии сиротского дома, почты, пожарной части. В каждой меннонит-ской деревне имелась школа1 .
Как видим, русские внесли много положительных перемен в организацию местного земледелия, включая внедрение пахоты, использование бороны. Им на континенте принадлежало первенство в разведении клубники, посадке яблонь, вишни, сливы20. Приобретенные участки широко использовались также под пасеки и разведение пчел. В свободное вре-
мя русские колонисты занимались охотой и рыболовством. Вместе с тем следует отм что аграрный характер кооперации ставил ее членов в зависимость от конъюнктуры вого рынка зерна, подвергая их значительному риску в связи с мировыми земледельческим! кризисами, падением цен на сельхозпродукты, отсутствием кредита и слабым развит кооперации, дороговизной железнодорожного транспорта, зависимостью от скупщиков наконец, от природных условий. **
Первый ГОД ДЛЯ КОЛОНИСТОВ был самым трудным С ТОЧКИ зрения климатических условий, а также обустройства их жизни и быта. С одной стороны, земли, которые получали вновь прибывшие иммигранты, располагались в труднодоступных районах зоны тропических лесов, что требовало затраты огромных физических сил на их обработку. С другой стороны, непривычный для европейцев жаркий климат делал акклиматизацию весьма труднопереносимой. Переселенцы столкнулись с необычной для европейцев жарой и мае-сой вредных насекомых (от укусов которых у многих образовывались нарывы). Перемена температуры и сквозняки во всех домах способствовали легочным заболеваниям довольно часты были острые желудочные инфекции. Люди погибали от дизентерии и малярии, брюшного тифа. Приходилось считаться и с тем, что до 50 % местного населения страдало так называемой анкилостомой (микроскопическими глистами, которые вызывали малокровие, нарушение психики, заболевания внутренних органов, (в том числе через воду). В ряде стран был распространен сифилис, на который, однако, местные жители смотрели как на обычную болезнь - насморк или ревматизм. Вместе с тем, как отмечали очевидцы на континенте климат был таков, что люди с больными почками получали облегчение. Здесь излечивались безнадежные в Европе стадии туберкулеза, исчезали многие болезни сердца, проходила астма21.
При этом, читаем мы в письме из Парагвая, на городских улицах нельзя было показался без пиджака, несмотря на жару; нельзя было носить ничего «специфически колониального», поскольку это оскорбляло чувства местных жителей.
Местная еда также оказалась для переселенцев непривычной и бедной, соответственно не отличалась питательностью, что особенно остро ощущали дети и подростки. Для русских крестьян было удивительным, что парагвайцы, например, не знали ни масла, ни творога, ни сметаны и никто здесь этих продуктов не готовил.
Вообще, как было сразу же замечено русскими колонистами, у коренного населения латиноамериканской сельвы благодаря теплому климату и плодородию почв земледельчесш хозяйства («чакры») отличались чрезвычайной простотой и примитивностью. Привычш нетребовательность проявлялась и в отношении местных жителей к жилищу, которое представляло собой дом безо всяких удобств, плетеный и обмазанный глиной (служивший главным образом укрытием от непогоды). Сел и поселений, в русском смысле этого слова, здесь не было, а те, которые были, находились на значительном расстоянии друг от друга (вследствие чего переселенцы, добираясь до ближайшего города, верхом преодолевали расстояния в 30-50 км в условиях бездорожья)
В противоположность местным жителям, русские стремились завести нормальное жилище в европейском стиле. Благодаря такой застройке, например, колония «Новая Волынь» выглядела как настоящая казачья станица с домами вдоль длинных улиц. Рядом с домами (хатами) обычно строились церковь, школа, амбары.
Возводимые колонистами дома были деревянными - остов дома ставился из обтесанных брусьев крепкого дерева; стены из тонких стволов, поставленных вертикально, зато* обмазывали с наружной и внутренней стороны глиной и белили. В домах обязательно настилали деревянные полы, вставляли окна с остекленными рамами, заводили мебель из натурального дерева, изготовленную руками местных мастеров. Возле дома под навесом устраивали кухонный очаг. Здесь же располагались верстак, инструменты и проч. . Одна»), ® признанию очевидцев, многие, прожившие к тому времени по нескольку летв Евроие,а» подолгу «испытывали тоску по электричеству, проведенной воде, по ванной» .
Повседневная жизнь русских переселенцев в этих условиях отличалась однообразием» монотонным течением времени, где каждый тихо жил своим домом. «Жизнь народа сжучва,
- признавался донской казак Иван Расстригин, - здесь нет увеселительных мест, но зато спокойно..»24. «Жизнь наша здесь совсем не похожа на парижскую - близка к природе, -замечала другая корреспондентка из Парагвая. - Зелень, воздух, духовное спокойствие и полная независимость. В Энкарнасьоне я не могла жить - это не город, а так какое-то убожество, чего в лесу не чувствуется...»25. Причем в лесах многие дома находились на значительном удалении друг от друга, в силу чего человек должен был привыкать жить один в окружении девственного леса. «Первое время я чуть с ума не сошел от скуки, - писал М. Зайцев из Парагвая. - По вечерам страшно. Один в хатке, а кругом лес. Да куда бежать-то? А теперь ничего, пообыкся. Сижу, с правой руки электрический фонарик наготове, с левой руки двухстволка заряженная стоит и топор... Говорят, что здесь очень спокойно - ни грабежей, ни краж не бывает. Парагвайцы вежливые и хорошие люди, но оружие имеют почти все. Вот и мне как-то спокойнее сидеть при оружии» . Точно так же и жизнь огромного большинства русских рабочих, осевших в городах, «не выходила за пределы фабрики, завода, квартиры, задымленного кафе с биллиардами, картами, и пьяной таберны»27.
Журналист К. Парчевский, проехавший в те годы по ряду латиноамериканских стран, охарактеризовал быт русских эмигрантов как «старый русский провинциальный с неизбежной ссорой Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичем»28. Один из местных пессимистов определял состояние иммигрантов довольно лаконично: «Мужчины пьют, женщины плачут»29. На самом деле, пьянство, скандалы, дебоши, ссоры внутри колоний встречались нередко, точно так же, как случаи арестов русских за воровство, разбой, убийства, хотя распространенная среди колонистов система взаимной помощи - «сегодня вы у нас, завтра мы у вас» - заставляла соседей стараться жить в мире и дружбе. Пессимистический настрой первых лет эмиграции в кругах русских отражало одно из стихотворений, помещенное на страницах «Русской газеты» в дни празднования Пасхи30:
«Я грущу потому в этот радостный день,
Что встречаю его на чужбине
Средь чужих для меня непонятных людей
В неприветной для нас Аргентине.
Я грущу потому, что душою я “там”
Средь безмолвных полей молчаливых,
Вспоминая в изгнанье своем по ночам О плакучих поникнувших ивах.
Я грущу потому, что Отчизна в плену,
Все страшней и тернистей наш путь...
Что о горе своем рассказать не могу Чтоб не вспомнить зловещую жуть».
Для русских переселенцев оказалась ощутима разница в культуре повседневного быта местного населения, особенно после нескольких лет проживания в Европе, где эмигранты, несмотря на лишения и сложную социальную ситуацию, привыкли к городским удобствам, развлечениям, организованному досугу. В этой связи побывавший в Парагвае автор очерка «Мелочи асунсьонской жизни» предупреждал через газету собиравшихся за океан: «Если вы не чувствуете в себе сил заполнить вашу жизнь без театров, собраний, концертов, клубов, бистро, шумных парижских улиц, Галереи Лафайет и Прэнтан, то оставайтесь там, где вы есть...»31.
Занять досуг в условиях социокультурной изоляции эмигрантов помогала в первую очередь русскоязычная пресса, которая становилась единственным доступным источником информации о жизни на родине и на чужбине. В ряде газет публиковались обзоры политической и экономической жизни в СССР, были представлены аннотации на книги и брошюры русских авторов, изданные в СССР, а также в странах пребывания. Предлагались много-чжленные библиографические списки новой литературы, куда, в зависимости от ориентации газеты, включались работы теоретиков монархизма, марксизма, анархизма или фашиз-
ма. Чтобы представить весь спектр общественно-политических интересов латиноамерикан ской ветви русской эмиграции в 1920—1930-е гг., обратимся к таблице, составленной наос нове выявленных на сегодняшний день в библиотечных и архивных фондах русского зав бежья периодических изданий:
название год и место издания характер издания
Анархия 1930, Ежемесячная анархистская «рабоче-
Буэнос-Айрес крестьянская» газета. Изд. - А. Черняков
Бунтарь 1921, Ежемесячный журнал Союза русских
Буэнос-Айрес анархистов-коммунистов.
Вольная 1932, Журнал, издание группы русских
мысль Буэнос-Айрес анархистов «Вольная мысль»
Время 1937, Буэнос-Айрес Еженед. националистическая газета. Ред. -Н. Александров, Г. Хутарев, Г. Киселевский
Вестник Издание Аргентинского отдела фашистского союза
Голос 1918, Орган Федерации русских рабочих
труда Буэнос-Айрес организаций Латинской Америки, анархо-синдикалистов. Адм. - Н. Чоловский
Г олос из 1930, Анархо-синдикалистский орган
подполья Буэнос-Айрес
Коммунист 1920, Журнал. Орган Федерации русских рабочих орга-
Буэнос-Айрес низаций Латинской Америки, анархосиндикалистский
Младорос- 1934 Редкол. - В. Нелюбин, Г. Прохин, А. Линк
ское слово Сан-Паулу Адм. - Ю. Рюминский
Новый мир 1912, Еженед. общественная и экономич. газета.
Буэнос-Айрес Ред. - А.Я. Павловский; М. Подольский
Наш мир 1928, Период, литер.-научное издание. Ред. -
Сан-Паулу С.К. Успенский. Издатель - Н.Т. Дахов
Оккультизм 1933-1972, Асунсьон Орган русских независимых оккультистов
и йога
Призыв Сан-Паулу Ред. - А. Антипин
Родина Сан-Паулу Русская внепартийная газета. Ред. -В.Ю. де Тиме
Русский в 1929, Еженедельная газета. Изд. - С.И. Стапран.
Аргентине Буэнос-Айрес Ред. - Г.М. Киселевский
Русская 1937, Русская националистическая газета,
газета Буэнос-Айрес орган Союза российских патриотов. Ред. - О. Ломоть
Русь 1936, Русская национальная газета.
Буэнос-Айрес Ред. и изд. - Д..И.Баширов
Русская 1927 Сан-Пауло Профашистская еженедельная газета. Ред. и изд. •
газета Н.Т. Дахов и С.К. Успенский
Свободная 1920, Еженедельная газета.
Россия Буэнос-Айрес Ред. - доктор И.Л. Лейбов
Сеятель 1932 Буэнос-Айрес Орган культ.-просвет.
Изд. - Н. Чоловский
Печать являлась, с одной стороны, наиболее мобильным средством, живо реагировавшим на настроения и запросы русской колонии, с другой - была одной из форм адаптации русской эмиграции за океаном, своеобразным «мостиком между чужой страной и оставлен-
ной родиной». При этом ряд газет, особенно появившихся в 20-3 0-е гг. (в их числе аргентинские «Русская газета», «Сеятель» и др.), пытались в обстановке политического противостояния, царившего в русских колониях, не отдавая предпочтения ни одной из политических группировок, стать объединяющим, независимым популярным изданием, хотя не всегда удавалось быть абсолютно беспристрастными, особенно в оценках политики большевиков и трактовке Происходивших в СССР событий.
Через газеты осуществлялся организованный сбор пожертвований нуждающимся соотечественникам, детям-сиротам, а также на похороны своих сограждан. Через газеты проходил сбор помощи голодающим в Советской России и СССР, политическим заключенным в Советском Союзе, депортированным из России анархистам. В свою очередь, сами газеты испытывали постоянные финансовые трудности и угрозу закрытия, что заставляло их обращаться за материальной помощью к своим читателям, а также соотечественникам за рубежом. При этом изыскивались всевозможные формы пополнения казны. Примечательны в этом смысле усилия редакции газеты «Голос труда» (центрального органа Федерации русских рабочих организаций в Южной Америке), решившей организовать небольшое предприятие по производству и продаже полезной и ходовой продукции. Базой для данного предприятия послужило пасечное хозяйство редакции, в котором занимались производством меда и переработкой воска в искусственную вощину.
Однако поселенцы, жившие на значительном удалении от городов, русских газет читали мало, учитывая также, что они были достаточно дороги. Большинство сведений колонисты получали из переписки с соотечественниками, а также от вновь прибывавших, часто привозивших эмигрантские газеты из Европы (и тогда уже этот единственный экземпляр зачитывали «до дыр»). Наибольший интерес в повседневной жизни эти люди проявляли главным образом к спорту, радио и кинематографу.
Неотъемлемой частью быта российских переселенцев со временем становится церковная жизнь. Колонисты, жившие далеко друг от друга, встречались по субботам и воскресеньям во время проводившейся православным священником службы. Хотя, по свидетельству местных священнослужителей, первые послереволюционные годы представители трудовой эмиграции, прибывшие в Латинскую Америку еще до Первой мировой войны, не венчались в церкви, часто хоронили родственников, не приглашая священника.
Тем не менее именно русские православные приходы и церковные общины традиционно помогали изгнанникам поддерживать контакты, сохранять культурную общность, преодолевать материальные трудности. Как правило, при соборах располагались школы, библиотеки, православные кладбища. По инициативе церковных приходов создавались детские приюты, дома для престарелых, ночлежные дома для русских иммигрантов, Общества взаимопомощи.
Глава Русской православной церкви в Аргентине протоиерей отец Константин (Изразцов) на образованный (начиная с 1891 г.) капитал в 8 тыс. песо финансировал в пострево-люционный период белоэмигрантские объединения и организации с самого начала их появления на континенте - в Аргентине, Парагвае, Уругвае, Бразилии. По декрету президента Аргентинской Республики от 26 июля 1926 г. на базе Русской православной церкви в этой стране была учреждена «Русская Православная община в Аргентине» с правами юридического лица. В соответствии с принятым Уставом, в задачу Общины входило «поддержание в Аргентинской Республике «культа Русской Православно-апостольско-католической церкви и стремление к основанию новых храмов, церквей, кладбищ, приютов, школ и других благотворительных учреждений православного вероисповедания». Собственность общины, включая церковные постройки, капитал, охранялась аргентинской Конституцией и соответственно не могла в случае установления дипломатических отношений с Советским правительством перейти под юрисдикцию последнего.
Благотворительность русской церкви распространялась не только на эмигрантов, но и йа соотечественников, оставшихся на родине. В период голода 1921-1922 гг. в Советской России, когда иммигранты оказывали содействие аргентинскому Национальному комитету аомоп® голодающим в России (создан в 1921 г.), Комитету помощи детям, ЦК рабочей по-
мощи пролетариату России, РПЦ в Аргентине и лично отец Константин Изразцов органю вали сбор пожертвований в пользу голодающих на сумму 10 тыс. песо. Эта помощь опт °* лялась через Высшее церковное управление, Международный Красный Крест и АмемпсГ' скую администрацию помощи (АРА). На имя патриарха Тихона отец Константин долг ' вил 40 посылок (стоимостью в 1200 песо), однако из-за запрета, наложенного большевик* ми, помощь была отправлена не по прямому назначению, а в адрес 20 епископов в наиболее пострадавших от голода губерниях.
Вслед за Аргентиной православные епархии появляются и в других странах Латинской Америки. На средства, отпущенные о. Константином Изразцовым, генерал Беляев выстроил в г. Асунсьоне храм Покрова Пресвятой Богородицы и храм Святого Михаила Архангела в колонии Урусапукай. В нескольких километрах от Асунсьона генерал Н.Ф. Эрн вместе со священником М. Кляревским организовали обитель, в которой было заведено свое хозяйство и налажено кустарное производство церковных свечей.
В октябре 1934 г. в г.Сан-Паулу постановлением Архиерейского Синода была учреждена Бразильская православная епархия во главе с епископом Сан-Паульским и всея Бразилии отцом Феодосием (Самойловичем), открывшим при Свято-Николаевском соборе в г.Сан-Паулу Братство им. Св. Владимира и Сестричество во имя Покрова Пресвятой Богородицы, которые занимались благотворительностью. Епархия имела собственную церковную типографию. В ней помимо книг издавались журнал «Православное обозрение» и единственный в зарубежье епархиальный журнал - «Сим Победиши». К концу Второй мировой войны в Бразильскую епархию входило 10 православных приходов и три православные общины: Кафедральный собор Святителя Николая в г. Сан-Паулу (настоятель - о. Феодосий); в штате Сан-Паулу - Обитель Св. Троицы на Вила Альпина (настоятель - иеромонах о.Павел); приход Покрова Пресвятой Богородицы - на Вила Зелина (настоятель - митрофорный протоиерей о. Николай Предович); приход Преподобного Сергия Радонежского - Индианопо-лис (настоятель - протоиерей о. Александр Самойлович и иеромонах о. Серафим); приход Воскресения Христова - г. Вила Анастасио (настоятель - протоиерей о. Георгий Трунов); приход Преподобного Серафима Соровского - г. Карапикуива (настоятель - игумен о. Иннокентий); приход Святой Мученицы Зинаиды - г. Рио-де-Жанейро (настоятель - митрофорный протоиерей о. Иоанн Наговский); приход Покрова Пресвятой Богородицы - г. Ни-терой (настоятель - архимандрит о. Агапит); приход Всех Святых - г. Нитерой (обслуживал митрофорный протоиерей о. Иоанн Наговский); приход Преподобного Сергия Радонежского - г. Порту-Алегри (настоятель - игумен о. Валентин); Общины Св. Мученика Пантелеймона (местечко Пратос); в городах Гояния и Понта-Гроса.
Как и повсюду за рубежом православные приходы в странах Латинской Америки были бедны и постоянно испытывали финансовые трудности. Взносы платились неактивно. Так, в Бразилии они составляли в 1928 г. соответственно (из расчета от 1 до 10 мильрейсов /млр./ с прихожанина):
в июле - 537 млр. октябре - 437 млр
августе - 484 млр ноябре - 348 млр.
сентябре- 157 млр. декабре- 373 млр
Поэтому для погашения дефицита приходилось устраивать ежегодные вечера с концертными программами. В Сан-Паулу это обычно был концерт-бал, в проведении которого принимали участие ставший известным на всю Бразилию церковный хор, хор балалаечников; профессиональные балерины с ученицами хореографической студии. Такого рода вечера, по словам члена Епархиального совета В. Д. Мержеевского, были одновременно яркими «праздниками русского искусства на чужбине». Традицией в жизни русских православных приходов стало совместное празднование исторических дат, почитание русских святых и великомучеников, организация рождественских елок для детей.
Важным свидетельством эффективности деятельности РПЦ можно считать выполнен» священнослужителям различных приходов церковных треб. В фонде Архиерейского СШГОД* Русской православной церкви за границей нами обнаружены содержащиеся в отчетах дар* ковнослужителей отрывочные сведения из различных приходов в странах Латинской Ам&-
яки о количестве совершавшихся церковных треб, позволяющих выявить некоторую динамику демографических и конфессиональных процессов, происходивших в русскоязычных колониях и в целом среди Православных латиноамериканских стран32.
Страна крещения венчания отпевания исповедания, причащения
Бразилия - Николаевская церковь, г. Сан-Паулу июнь- декабрь1926 81 (м.п.) 64 (ж.п.) 71 пара 17 (из них - 8 детей) 182 (м.п.) и 92 (ж.п.)
1928 169 (м.п.) 160 (ж.п.) 130 пар нет данных 1840 принятие в православие - 34
1932 39 (м.п.) 32 (ж.п.) 12 пар 3 459
Свято-Троицкий Скит на Вила Альпина 1932 66 (м.п) 94 (ж.п.) 59 пар 18 нет данных
Аргентина, Буэнос-Айрес 1932 145 (м.п.) 100 (ж.п.) по нац-ям: русские - 90 (из Польши), югославы-61, сирийцы - 28, греки-27, галичане - 2, итальянцы - 1, армяне -1. 55 пар (русские) 31 пара (галичане) 6 (русские) нет данных
Преобладающим элементов в совершении церковных треб были русские из Польши (волынцы и галичане), а также сирийцы и греки - 1/5 часть крещений и 1/3 бракосочетаний. Одновременно храмы, как видим, выполняли важные миссионерские функции, знакомя народы Южной Америки с православием, с русской религиозной культурой, обращая в православную веру.
С церковью обычно была связана деятельность местных благотворительных обществ -союзов взаимопомощи, общественных касс, религиозных общин. Традиционно главное место среди такого рода организаций занимали отделения Общества Российского Красного Креста (старой организации) (РОКК) и Зарубежного союза русских военных инвалидов в Латинской Америке, которые выделяли ссуды инвалидам, молодежи (скаутским союзам); занимались помощью бедным, предоставляя им бесплатные обеды, лекарства, ночлег, возможность устройства на госпитальное лечение, бесплатный медицинский осмотр. Неимущим и нуждающимся соотечественникам южноамериканское отделение Российского Красного Креста оказывало помощь при похоронах, брало на себя обязательства ходатайства об освобождении из ворем, розыска пропавших русских, сообщения на родину о смерти родных. РОКК выдавал хадж безвозвратные (но в большинстве случаев возвратные) ссуды и пожертвования33.
Все эти формы повседневной жизни и быта русских переселенцев помогали поддерживать равновесие внутри самой русской колонии, между ее членами. С другой стороны, норма жизнедеятельности человека предполагала также обмен информацией с средой, установление с ней каких-то эмоционально значимых отношений, что ирвкрасно иллюстрируется сведениями о восприятии русскими стран Латинской
иллюстрируется сведениями о восприятии русскими стран Латинской Америки об жизни и менталитета ее народов. ’ р а
Так, Парагвай предстал в глазах эмигрантов страной «отсталой, во всяком случае бе ной, напоминавшей русскую провинцию» 4. Впечатления русского человека об Асунсьоне выражались следующим образом: «Это нечто лучше Орла или Курска, вроде Ростова-на Дону, но разбросанное и рассчитанное не менее как на 500.000 жителей... Дома по большей части одноэтажные, но с очень высокими потолками, устроены так, чтобы было побольше воздуха и поменьше солнца. Экзотики мало: во всяком случае, она не бросается в глаза, и к апельсинам, растущим на улицах, скоро привыкаешь...». Удивляло то, что в городе совсем не было канализации, поэтому во время сезона дождей он «промывался как хорошая аптекарская посуда, а ветер и главное необычное солнце дезинфицировали все»35.
Сами парагвайцы показались русским переселенцам «народом тихим, несколько меланхоличным, необычайно приветливым и нисколько не считающимся с бытовыми условиями»36. Отмечалась необычайная музыкальность парагвайцев, а их песни и мелодии своей глубиной и сложностью во многом напоминали иммигрантам русскую музыку и пение37. В бытовом смысле местное население делилось наблюдательными русскими на три группы3* Первую составляли женщины - простые работницы, коих здесь, в противоположность Бразилии, было намного больше, чем мужчин (что являлось следствием войны 1865-1870 гг., после которой на десять женщин в живых остался один мужчина). Поэтому, при всей строгости нравов, не считалось чем-либо предосудительным сожительство мужчины с несколькими женщинами одновременно, то есть многоженство, в какой-то степени поощрявшееся не только обычаем, но и законом. При этом женщины, свободные в выборе своего друга, имели вид независимый и часто гордый. Первая жена - по-испански «эспоса», вторая -«сеньора» или «чика» (маленькая. - М. М.) часто жили под одной крышей, и все дети от одного отца являлись его равноправными наследниками. У самих русских в колониях, как известно, было другое «несчастье» - там часто не хватало женщин, жен. На 17 чакрах вокруг парагвайского города Энкарнасьона жили бобыли, приехавшие без своих подруг. Поэтому им чаще, как говорили, «по нужде» приходилось жениться на парагвайках.
Еще одну категорию местного населения, по описаниям, составляли парагвайцы, жившие традициями испанских колонистов. Они, в отличие от представительниц первой категории, наоборот, были очень требовательны и к образу жизни, и к выбору общества. В этом кругу жизнь 16-летних девушек ничем не отличалась от жизни русских провинциальных
барышень XIX столетия: «живут под родительским кровом, не показываются в одиночен-
*10 _
ве, как только стемнеет» . Третью группу составляла университетская молодежь, которая, как и приезжие европейцы, понемногу разрушала устоявшийся быт, хотя парагвайцы «относились к ним терпимо и скорее с любопытством».
Переселенцы находили также много общих черт в типе русского и парагвайского интеллигента. Последний оказался ближе русскому человеку, чем, например, интеллигент-аргентинец, отличавшийся, как отмечалось, «большей напористостью, самоуверенностью» («что-то от интеллектуального нувориша»), чего не наблюдалось в парагвайцах: «...этот последний хочет что-то узнать, чему-то научиться, там же уже все знает». «А не это ли, -задавал себе вопрос все тот же автор газетной заметки, — нас отличает от всех - и от анпш-чан, и от французов, и от немцев, и от итальянцев?»
Образ Аргентины и аргентинца в представлениях русских заметно отличался от образа парагвайца. Вот что записал в своих заметках некто Р. Днепров о жителях Буэнос-Айреса: «Совершенно необычна для европейца тамошняя толпа. Это смесь праздности, бодрости и деловитости, всегда перемежающейся смехом, шуткой, остротой, которая сейчас же подхватывается... Женщины-аргентинки выходят на улицу с мужьями, детьми и в крайнем случае с прислугой. Женщину не увидишь в ресторане, кроме нескольких с надписью «фа-мильял» (семейный. - М. М.), ни в кафе, ни уж, конечно, в многочисленных «буат де нюи»,
40
подчас превосходящих парижские, ни вечером» .
Таким образом, первые годы и десятилетия в ходе личных контактов и наблюдем происходило знакомство русских переселенцев со странами рассеяния, выявление каких-то
общих черт и особенностей образа жизни народов, с которыми пришлось рядом жить. В связи с этим для человека в новых условиях были важны несколько факторов: зрелость чувства постоянного (константность) места обитания; умение уживаться с иными лицами; способность самокоррекции поведения в соответствии с нормами, типичными для данного общества, в которое он попал; адекватность реакции на общественные обстоятельства (социальную среду); чувство ответственности за потомство и членов семьи. Соответственно, в повседневной жизни на первый план выходили такие проблемы и категории, как выбор, преодоление, переживание критических ситуаций.
Оказавшись в новых условиях, человек приспосабливался к своей внешней и внутренней среде (изучал язык, подчинялся новым законам и т.д.), но одновременно более или менее целенаправленно адаптировал ее в соответствии со своими осознанными потребностями, в соответствии с привычным ему образом жизни (о чем свидетельствует появление русских школ, церквей и православных приходов, празднование традиционных праздников, создание профессиональных союзов, появление русской прессы и т.д.).
Среди характерных черт социальной психологии русских иммигрантов в латиноамериканских странах в 20—30-е гг. XX в. можно выделить следующие: тоска и осознание полного разрыва со старым привычным миром; ностальгия, порой доходившая до отчаяния (особенно для вновь прибывших); оторванность от активного участия в общественной жизни страны, замкнутость («жизнь своим домом»), русский провинциализм в быту; с другой стороны - активное врастание в среду «обитания», пестрота политических пристрастий), и отсюда долгое время существовавшая нетерпимость к инакомыслию
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Брунст Р. Аргентина и Бразилия как страны эмиграции. Прага, 1925; Королевич П. История переселения казаков в Республику Перу. Новый Сад, 1930; Каратеев М.Д. По следам конквистадоров. История группы русских колонистов в тропических лесах Парагвая. М., 1991; Маракуев С.В. Русские земледельческие колонии в Южной Америке. Париж. Б.д., Парчевский К. В Парагвай и Аргентину. Очерки Южной Америки. Париж, 1936; Пилкин АП. Парагвай (Краткий очерк). Париж, 1934; Шосгаковский П. Путь к правде. Минск, 1960 и др.
2 Календарь газеты «Русский в Аргентине». Буэнос-.Айрес, 1936. С. 31-36.
3 Королев Н.В. Страны Южной Америки и Россия (1890-1917 гг.). Кишинев. 1972. С. С.74.
4Пилкин А.П. Парагвай (Краткий очерк). Париж, 1934. С. 5.
J ГАРФ. Ф. 6378. Оп. 2. Д. 3. Л. 9.
Каратеев М.Д. По следам конквистадоров. История группы русских колонистов в тропических лесах Пара-М„ 1991. С. 57.
Календарь газеты «Русский в Аргентине». Буэнос-Айрес, 1936. С. 28-29.
Голос труда. Буэнос-Айрес, 1926.17 июля.
ГАРФ. Ф. 6378. Оп. 2. Л. 21.
Парагвай. 1943. № 1. 16 августа// ГАРФ. Ф. 6371. Оп. 2. Д. 3. Л. 4.
Там же.
Парагвай. 1934.16 окт. № 4 // Там же. Л. 9об.
Парагвай. 1934. 1 декабря. (№ 6) // Там же. Л. 13об.
ГАРФ. Ф. 6378.0п. 2. Д. 4. Ч.2.Л. 42.
Там же. Л. 39.
Там же. Л. 38-39.
Там же. Д. 3. Л. 14об.
Там же. Д. 2. Л. 215.
’Там же. Л. 3.
Там же.
Там же. Л. 87 22 Там же. Д.З.Л. 120,203. u Там же. Л. 8.
14 Там же. Д. 4. Л. 42.
“ГАРФ.Ф. 6371. Оп. 2. Д. 3. Л. 113.
^Парагвай. 1935. 1 ноября. № 5 // Там же. Л. 12.
^Годос труда. Буэнос-Айрес, 1924. 5 января.
Парчевский К. В Парагвай и Аргентину. Очерки Южной Америки. Париж, 1936. С. 89.
1,амже. С. 101-102
30 Русская газета. Буэнос-Айрес, 1937. Февраль. № 5.
31ГАРФ. Ф. 6378. Оп. 2. Д. 2. Л. 77.
32 Там же. Ф. 6343. Оп. I. Д. 224, Л. 51об., 135,136.
32 Там же. Ф. 6378. Оп. 2. Д. 2. Л. 87; Там же. Ф. 6343. Оп. 1.Д. 277. Л. 16.
32 Там же. Ф. 6378. Оп. 2.Д. 2. Л. 77,123.
33 Русская газета. Буэнос-Айрес, 1934. №406.
34 ГАРФ. Ф. 6378. Оп. 2.Д. 2. Л. 123
35 Там же. Ф. 6679. Оп. 1. Д. 86. Л. 1об.
36 Там же. Ф. 6378. Оп. 2. Д. 4. Л. 86.
37 Там же. Л. 77 37 Там же. Л. 85
RUSSIANS IN LATIN AMERICAN COUNTRIES AT 20-30S OF XX CENTURY-EVERYDAY LIFE OF COLONIZATION
M.N. MOSEYKINA
Department of Russian History Peoples Friendship University of Russia
6 Mikhlukho-Maklay Str., Moscow, 117198 Russia
In this article, on the example of citizens and whole families, the author is giving analysis of everyday life of Russian migrants in countries of Latin America in the end of 19 century-first six months of 20 century. The author investigates physical and spiritual acclimatization process of Russian settler, shows changes, which took place in their social psychology and way of living.
