CC BY
90
ФИЛОЛОГИЯ
УДК 820
В. К. Чернин, Д. Н. Жаткин
«РУССКАЯ ТЕМА» В ЛИТЕРАТУРНОМ ТВОРЧЕСТВЕ АЛЬФРЕДА ТЕННИСОНА В КОНТЕКСТЕ РУССКО-АНГЛИЙСКИХ ОБЩЕСТВЕННЫХ И ЛИТЕРАТУРНЫХ СВЯЗЕЙ XIX в.1
Аннотация. В статье отмечается постоянство негативного восприятия выдающимся английским поэтом викторианской эпохи Альфредом Теннисоном России как страны диких нравов, враждебной европейским гуманистическим ценностям. Теннисон не имел четкого представления ни об истории России, ни об особенностях ее географического местоположения, свидетельством чему становились многочисленные фактические неточности и даже ошибки в его произведениях, однако при этом внимательно следил за общественно-политическими процессами, происходившими в далекой стране, наблюдал за усилением роли России на мировой арене, воспринимал ее как соперника при распределении державами сфер политического влияния.
Ключевые слова: Альфред Теннисон, межкультурная коммуникация, русско-английские литературные и историко-культурные связи, рецепция, традиция, художественная деталь.
Abstract. The article notes an outstanding English poet of the Victorian epoch Alfred Tennyson’s constant negative attitude to Russia as the country of wild customs, inimical to European values of humanism. Tennyson had no clear view of the history of Russia and peculiarities of its geographical position, the evidence of what is a number of inaccurate facts and even mistakes in his literary works, however he kept up with social and political processes, taking place in the far country, strengthening of Russia’s role on the world arena, considered it a rival while dividing spheres of political influence by world powers.
Keywords: Alfred Tennyson, intercultural communication, Russian-English literary and historical-cultural relations, reception, tradition, literary detail.
На протяжении долгой творческой деятельности Теннисон неоднократно обращался в своих произведениях к «русской теме», упоминал географические названия, имена, общественно значимые события, имевшие непосредственное отношение к российской истории и современности.
Уже в раннем стихотворении «King Charles’s Vision» («Видение короля Чарльза»), опубликованном в 1827 г., Теннисон, размышляя о захватнических
1 Статья подготовлена по проекту НК-73(3)П «Проведение поисковых научно-исследовательских работ по направлению «Филологические науки и искусствоведение» в рамках мероприятия 1.2.1. Программы», выполняемому в рамках мероприятия 1.2.1 «Проведение научных исследований научными группами под руководством докторов наук» направления 1 «Стимулирование закрепления молодежи в сфере науки, образования и высоких технологий» Федеральной целевой программы «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» на 2009-2013 гг.
мечтах шведов, упоминал «дикую Украину» («wild Ukraine»): «Through narrow pass, over dark morass, / And the waste of the weary plain, / Over ice and snow, where the dark streams flow, / Through the woods of the wild Ukraine» [1, p. 151] [Сквозь узкое ущелье, через мрачное болото / И пустыню скучной равнины, / Через лед и снег, где мрачные потоки текут, / Сквозь леса дикой Украины]. Мрачный мифологизированный пейзаж, прорисованный Теннисо-ном в соответствии с оссианическими традициями, подменял собой реальность и свидетельствовал о наличии у молодого английского поэта весьма смутных представлений об особенностях природы, климата, географического положения Украины. К этой же мысли можно прийти, ознакомившись с созданной Теннисоном в том же 1827 г. «Ode on Sublimity» («Одой величественности»), в которой, в числе самых высоких горных вершин мира, упомянут якобы находящийся на Украине «мыс ветров» («cape of winds»): «The dizzy cape of winds that cleaves the sky, / Whence we look down into eternity» [1, p. 118] [Головокружительный мыс ветров, пронзающий небо, / С которого мы смотрим вниз в вечность]. Можно предположить, что английский автор подразумевал Кавказ, однако в стихотворении «The Poet» («Поэт», опубл. в 1830 г.) Кавказ предстает в качестве восточного предела древнего мира: «The viewless arrows of his thoughts... / <...> / From Calpe unto Caucasus they sung» [2, p. 45] [Незримые стрелы его мыслей. / <...> / От Эль Кальпе до Кавказа они свистели]. Как видим, уже в раннем творчестве для Теннисона было значимым не столько соблюдение точного представления об окружающем мире, следование географической реальности, историческому факту, сколько философское наблюдение за особенностями мироздания, учет социальных процессов, общественно-политических реалий.
Первой попыткой английского поэта выразить свои чувства, раскрыть свое отношение к России было стихотворение «Napoleon’s Retreat from Moscow» («Отступление Наполеона из Москвы», 1828). Известно, что в 1828 г. в рамках популярного английского поэтического конкурса (Chancellor’s English poetic prize) участникам предлагалось творчески воссоздать обстоятельства нашествия наполеоновской армии на Россию. Альфред и его брат Чарльз писали стихи о Наполеоне (хотя, возможно, и не принимали участия в конкурсе), о чем свидетельствуют три фрагмента, сохранившиеся в блокноте девятнадцатилетнего студента колледжа Святой Троицы, озаглавленные его сыном Хэллемом Теннисоном, вызвавшие многочисленные споры относительно авторства и правильности интерпретации и впервые опубликованные только в 1969 г. профессором К. Риксом (C. Ricks). Возможно, название, данное Хэллемом Теннисоном поэтическому фрагменту, не соответствует замыслу Теннисона-старшего, возможно, стихи вообще не посвящены французскому полководцу, однако это нисколько не умаляет впечатления, вызванного ощущением какого-то страшного, пугающего очарования, возникающего от встречи с восточной красотой Москвы. Древняя русская столица поначалу предстает замершей, лишенной малейших признаков жизни, покоящейся в беззвучной тишине («Strange looked the City; no exulting smoke / From her high halls in azure column broke, / No note of crowded mart, or busy feet / Or voice of man along the echoing street, / No sound of high carouse or solemn wail / Came down in mingled murmur on the gale» [3, p. 954] [Странно выглядел город; ни торжественного дыма / Из ее роскошных хол-
лов голубым столбом не поднималось, / Ни отзвука переполненного базара или поспешных шагов, / Или голоса человека на отдающей эхом улице, / Ни звука роскошного ликования или священного скорбного вопля / Не было в разнородном шуме на ветру]), после чего возникает параллель с «городом прошлого», в котором забвение распростерло вокруг свое холодное обаяние («It seemed a city of the past, a land / Of shadow and of silence, where the wand / Of chill Enchantment over all had rolled / Oblivion, as in Arab story told / Where each unheard, unhearing, and alone / In his wide hall stood fixed to bloodless stone» [3, p. 954] [Она казалась городом прошлого, землей / Теней и тишины, где волшебная палочка / Холодного Очарования над всем распространила / Забвение, как в поведанной арабской истории, / Где каждый не слышен, не слышит и одиноко / В своем просторном холле стоял, превратившись в бескровный камень]), с видением, тускло светящимся из далекого, почти ирреального, мифического мира («Or vision, such as that which dimly gleams / Through varied majesties of solemn dreams / Where terrace upon terrace and the height / Of Dome on Dome repose in placid light, / Imperially beautiful, but wan / And pale and tenantless and void of Man» [3, p. 954] [Или видением, подобным тому, которое тускло мерцает / Сквозь разнообразное величие священных снов, / Где колоннада на колоннаде и роскошь / Величественного здания на величественном здании покоятся в безмятежном свете, / Императорски красивым, но тусклым, / И бледным, и необитаемым, и безлюдным]); наконец, вслед за психологическим описанием облика Москвы, осуществляемым сквозь призму мировосприятия лирического героя, следует не претендующая на соответствие реальности зарисовка внешнего облика русского города, в котором соседствуют «княжеские пагоды» («princely Pagods») и «сияющие золотом грозди куполов» («clustered Cupolas of sheeny gold»), «гордые шатры» («proud Pavilions») и «разнородные деревья» («mingled trees»), «великолепие восточных дворцов» («Pomp of Oriental palaces») и «фасады множества грациозных холлов» («front of many an airy Hall») [3, p. 954].
Следующее обращение Теннисона к «русской теме» относится к 1831 г. и обусловлено актуальным событием общественно-политической жизни -польским восстанием, последовавшим за революцией во Франции в июле-августе 1830 г. и завершившимся пленением Константина - брата императоров Александра I и Николая I, командовавшего вооруженными силами в Королевстве Польском, представлявшем собой значительную часть древних польских территорий, отошедшую России согласно договоренности с Пруссией и Австрией на Венском конгрессе 1815 г. Произведение «Sonnet: On hearing of the outbreak of the Polish insurrection» («Сонет: При известии о начале восстания в Польше», 1831), опубликованное Теннисоном в сборнике «Poems» («Стихотворения») в 1832 г. и более не переиздававшееся, вероятно, по причине несовершенства сонетной формы (вместо ожидаемой рифмы abbaabba cdcdcd встречаем у Теннисона abbaabbc cdcdcd, т.е. слово «afar» не рифмуется со словом «war»), отразило боль английского поэта за судьбу польского народа и возмущение русской экспансией. Теннисон живо интересовался происходящим, о чем свидетельствует тщательность подбора материала для стихотворения, уместное упоминание о конкретных событиях и исторических персонажах (о династии польских князей Пиастов, легендарном
короле Болеславе I Храбром, польских полководцах Яне Собеском, Яне За-мойском и др.) [1, p. 457-458].
Чуть позже Теннисон написал еще один сонет на тему польского восстания - «Sonnet: On the late Russian invasion of Poland» («Сонет: По поводу недавнего вторжения России в Польшу», 1831), также впервые опубликованный в сборнике 1832 г. Теннисоновское произведение было изначально названо «On the result of the late Russian invasion of Poland» («При известии об итоге недавнего вторжения России в Польшу»), хотя создавалось летом 1831 г., задолго до окончания восстания. Теннисон, предвидя исход конфликта, создавал картину жестокого погрома восстания, потопленного в крови, гневно обращался к правителям России, называя их «варварами на востоке» («Barbarian in the East»), «хладносердными московитами» («icy-hearted Muscovite»), исполненными «бесчеловечной силы» («brute Power») [4, с. 278]. Спустя четыре десятилетия, в 1872 г., Теннисон републиковал сонет, соотнеся его содержание с жестоким подавлением графом М. Н. Муравьевым, прозванным Вешателем, польского восстания 1863-1864 гг. В поздней редакции сонета антироссийская риторика Теннисона существенно усилилась: считая русских правителей, пытавшихся вершить судьбы мира, «самыми последними и самыми ничтожными из людей» («the last and the least of men»), он обращался к Всевышнему с просьбой избавить поляков от бесконечных притеснений: «How long, O God, shall men be ridden down, / And trampled under by the last and least / Of men?..» [4, с. 278] [Как долго, о, Боже, люди будут притесняться / И втаптываться в грязь самыми последними и самыми ничтожными / Из людей?..].
Еще одно раннее произведение Теннисона, затрагивавшее тему попранного русскими суверенитета Польши, - «Hail Briton!» («Привет британцам!», 1832, опубл. в 1969 г.) - осуждало политику партий и эгоистичные настроения в Англии в связи с принятием «Билля о реформе парламентского представительства» («Reform Bill»), проповедовало консервативный, по возможности градуалистический, подход к преобразованиям. В свете изучения русской проблематики в теннисоновском творчестве оно интересно тем, что поэтом была проведена явственная параллель между британскими свободами, которые могут быть потеряны в гражданской борьбе, и той свободой, за которую поплатились поляки. Теннисон как бы говорит, что тирания России может коснуться и Англии, если она не предпримет меры для сохранения своей интеллектуальной уравновешенности, на протяжении столетий являвшейся ее преимуществом. Осуждая бесчеловечную, по его мнению, политику Николая I, Теннисон говорит о России как о стране, где «никто не может защитить интересы бедных» («none may plead necessity»), где разрушен интеллект, утрачены свободы, где вся система правления зиждется на разжигании этнических конфликтов с казаками, поляками и т. д. Судьба России как «дикой страны» («savage land»), исполненной «грубых крайностей силы и страха» («coarse extremes of Power and Fear»), будет, по мнению английского поэта, оставаться незавидно неизменной до тех пор, пока Божья воля не пронесется над скованной льдом и покрытой немыми снегами землей, «не расколет надвое железный скипетр царя» («break in twain / The iron scepter of the Czar»): «So pure a hope is rendered vain / Till God rise up and break in twain / The iron scepter of the Czar - / Who rules a savage land where meet / The coarse extremes of Power and Fear - / A land where knowledge dreads to hear / Her foot-
steps falling in the street - / Who bides his time and quiet lies / Though step by step his power grows / And gathers like the silent snows / And binds in fetters like the ice» [1, p. 481] [Так чистая надежда напрасна, / Пока Бог не поднимется и не расколет надвое / Железный скипетр Царя, / Который правит дикой страной, где встречаются / Грубые крайности Силы и Страха, / Страной, где ум страшится услышать / Ее (войны) шаги на улице, / Который ждет своего времени и лежит тихо, / Хотя шаг за шагом его сила растет / И собирается, как немые снега, / И твердеет в оковах, как лед]. Говоря обо всем этом, Теннисон осознавал невозможность реального воздействия на политический процесс в России, однако при этом надеялся видеть свою страну в качестве своеобразного посредника между людьми и Богом, посредника, способного установить в окружающем мире господство гуманистических, общечеловеческих ценностей.
Образ России в теннисоновском стихотворении «Hail Briton!», несомненно, более отчетлив, нежели в сонетах о Польше, однако и в данном случае многие детали упрощены, в частности, пейзаж представлен клиширован-но (вечные снега, лед, холод), упомянут конфликт казаков и русских, неактуальный к тому времени. Английский поэт правильно оценил растущую политическую силу Николая I в период после подавления восстания декабристов, рост международного авторитета России, в связи с чем никак не мог не акцентировать внимание на воинственном менталитете своей нации, претензиях Англии на мировое господство.
В 1830-1840-е гг. многочисленные европейские путешественники отправлялись в далекую Россию, желая внимательнее изучить быт, нравы, обычаи населявших ее народов. Теннисон был знаком с записками английских путешественников, в частности, Ричарда Листера Венейблса (Richard Lister Venables), женившегося на русской девушке и в 1839 г. опубликовавшего книгу «Domestic Scenes in Russia: in a series of letters describing a year’s residence in that country, chiefly in the interior» («Быт в России: письма, описывающие год жизни в этой стране, главным образом внутренний мир»), второе издание которой было подарено братом Венейблса Джорджем Стовином (George Stovin) супруге Теннисона. Также поэт общался с мужем своей сестры Эмили (Emilia) Ричардом Джессем (Richard Jesse), родственник которого Вильям Джесс (William Jesse) написал в 1841 г. двухтомную книгу о Российской империи. Из книг Ричарда Листера Венейблса и Вильяма Джесса Тенни-сон узнавал о странностях русских, что во многом укрепляло его предвзятое, недоброжелательное отношение к России и ее жителям. Например, в поэме «The Princess» («Принцесса», 1847) есть откровенно негативное упоминание
о «старом русском обычае», когда во время свадьбы невеста или ее отец преподносят жениху плеть - орудие для будущих наказаний: «Of lands in which at the altar the poor bride / Gives her harsh groom for bridal-gift a scourge» [5, p. 263] [Земель, в которых у алтаря бедная невеста / Преподносит своему жестокому жениху в качестве свадебного подарка плеть].
Из заметок Венейблса Теннисон, скорее всего, узнал и рассказ о русских, которые, спасаясь от волков, были вынуждены отдавать им на растерзание одного своего ребенка за другим. Известно, что английский поэт любил рассказывать эту историю, демонстрируя свое осуждение жестокости русских и попутно как бы противопоставляя Британию и Россию, добро и зло. Вестон Крекрофт (Weston Cracroft) записал в 1849 г. рассказ Теннисона за обедом у Эдварда Ронслей (Edward Rawnsley): «The Poet, Alfred Tennyson, started a hy-
pothetical subject at dessert which divided opinion. It was borrowed from a Russian story. In the wilds of Russia and in the depth of winter a Lady was driving a sledge with 3 of her children towards a log hut where there were three younger ones all alone. She was banished there. She found herself pursued by a pack of wolves which were fast gaining on her. She sacrificed her 3 children successively in order to preserve the others who were alone and helpless in the hut, and so reached her home in safety. Was she right in what she did, or ought she to have died with her children and left the other 3 in the hut to the care of the Almighty? Mrs. Rawnsley and Willie unhesitatingly declared that she should have died there and then. The Poet sided with them. Elmhirst and I maintained she did right, tho’ we owned the struggle she must have undergone must have been intense» [6, p. 312] [Поэт, Альфред Теннисон, затронул за десертом гипотетическую тему, которая разделила мнения. Это была русская история. В диких лесах России в лютую зиму женщина ехала в санях со своими тремя детьми к своей избе, где трое младших детей были одни. Он была в ссылке там. Она увидела, что ее преследует стая волков, которые быстро догоняли ее. Она пожертвовала своими тремя детьми, бросив одного за другим волкам, чтобы спасти других, которые были одни беспомощны в избе, и так добралась до своего дома. Была ли она права в том, что сделала, или следовало ли ей умереть со своим детьми и оставить троих других в избе на попечение Всевышнего? Миссис Ронслей и Вилли без колебаний заявили, что она должна была умереть. Поэт присоединился к ним. Элмхерст и я утверждали, что она сделала правильно, хотя признали, что борьба, возможно, перенесенная ею, вероятно, была напряженной]. Как видим, в конце 1840-х гг. Теннисон расценивал поведение женщины как эгоистичное и аморальное, присущее только русским, чуждое европейскому мировосприятию.
Однако на рубеже 1870-1880-х гг. мнение Теннисона поменялось -он заявил в беседе с Вильямом Аллингхемом (William Allingham), что считает поступок русской женщины рациональным и естественным: «I think the woman was right. The wolves would have eaten them all. She might have saved part by what she did» [7, p. 265] [Я думаю, что женщина была права. Волки съели бы всех. Она могла бы спасти некоторых, поступив таким образом]. Очевидно, Теннисон испытал влияние созданного на тот же сюжет драматического произведения Р. Браунинга «Ivan Ivanovitch» («Иван Иванович», 1879), в котором, узнав о гибели всех своих детей, съеденных волком, муж убивал жену, наказывая за совершенное преступление.
Существенный интерес на протяжении нескольких лет вызывала у Тен-нисона тема Крымской войны 1853-1856 гг., сражений России с коалицией Франции, Османской империи, Великобритании и Сардинии за господство на Балканах, в бассейне Черного моря, на Кавказе и Дальневосточном побережье. Своеобразным подступом к ней стало послание «To the Rev. F. D. Maurice» («Рев. Ф. Д. Морайсу», 1854), обращенное к крестному сына поэта Хэллему Морайсу, который, после своего ухода в отставку с поста в Лондонском королевском колледже, был приглашен Теннисоном в гости в Фаррингфорд (Farringford) на юго-востоке острова Уайт (Wight), куда он вместе с семьей незадолго перед тем переехал на постоянное местожительство. Если Россия и Турция уже находились в состоянии войны, то Франция и Британия только готовились принять в ней участие. Наблюдая, как находившиеся вблизи Фаррингфорда французские и британские корабли отправлялись на
войну, Теннисон и Морайс не могли не затронуть в своей беседе эту общественно значимую тему, причем английский поэт, одинаково ненавидевший и Наполеона III, и Николая I, вряд ли волновался по поводу их разногласий, однако считал причиной кризиса «северный <т.е. русский> грех» («northern sin») и был уверен в необходимости для Англии вступления в войну с целью благополучного разрешения конфликтной ситуации, что получило отражение в тексте послания: «We might discuss the Northern sin / Which made a selfish war begin; / Dispute the claims, arrange the chances: / Emperor, Ottoman, which shall win» [8, p. 209] [Мы, возможно, обсудим северный грех, / Что привел к началу эгоистичной войны; / Подискутируем о претензиях, разложим шансы: / Император, Оттоманы, кто выиграет]. В 1855 г. в новой редакции «To the Rev. F. D. Maurice» та же мысль была высказана несколько иначе, уточнена за счет упоминаний конкретных военных реалий: «We would not scruple to discuss / The claims that shake Bosporus, / Nor Oltenitza, nor Sinope, / Ottoman, Emperor, Turk or Russ» [9, p. 341] [Мы без сомнения обсудим / Претензии, что потрясают Босфор, / Ни Олтеницу <современная Румыния на границе с Болгарией, место разгрома русских Омаром-пашой (Omar Pasha) в 1853-1854 гг.>, ни Синоп, / Оттоманов, императора, турков и Русь].
В марте 1854 г. в ожидании рождения второго ребенка Теннисон, являвшийся астрономом-любителем, наблюдал за звездным небом и заметил, что Марс входит в созвездие Льва, в связи с чем назвал сына, родившегося у него 16 марта, Лайонелом (Lionel); в этом астрономическом явлении поэт усмотрел и знак грядущей войны, которую Англия объявила России 28 марта. В течение следующего года, создавая свою гениальную монодраму «Maud» («Мод», 1855), Теннисон неизменно затрагивал тему военного конфликта. По всей вероятности, вторая часть монодрамы была написана первой, ибо она включает упоминание о впечатлившем поэта Марсе, горящем в созвездии Льва: «.Mars / As he glow’d like a ruddy shield on the Lion’s breast» [10, p. 274] [.Марс, / Когда он горел как красный щит на груди Льва]. Тен-нисон был верен себе в негативном отношении к России, называя ее «гиган-том-лжецом» («giant liar»), на которого обрушится «Божий справедливый гнев» («God’s just wrath»): «Yet God’s just wrath shall be wreaked on a giant liar: / And many a darkness into the light shall leap, / And shine in the sudden making of splendid names. / And noble thought be freer under the sun, / And the heart of a people beat with one desire; / For the peace, that I deemed no peace, is over and done. / And now by the side of the Black and the Baltic deep, / And deathful-grinning mouths of the fortress, flames / The blood-red blossom of war with a heart of fire» [10, p. 276] [Все же Божий справедливый гнев падет на гиганта-лжеца: / И темнота в свет обернется / И озарит непредвиденное творение великих имен, / И благородная мысль будет свободнее под солнцем, / И сердце народа забьется в едином желании; / Ибо мир, который я считал не миром, свершится и будет сотворен. / И теперь у Черного и Балтийского морей / И смертью оскалившегося рта крепости пылает / Кроваво-красный цвет войны с сердцем из огня].
Теннисону было неприятно союзничество англичан и французов в Крымской войне, однако в моменты военных триумфов, в частности, после Альминского сражения 20 сентября 1854 г., поражение в котором подорвало военное превосходство русских и ослабило оборону Севастополя, поэт воодушевлялся и создавал произведения, подобные такому незаконченному
фрагменту: «Frenchman, a hand is thine! / Our flags have waved together! / Let us drink to the health of thine and mine / At the battle of Alma River» [9, р. 380] [Французы, рука - ваша! / Наш флаги развевались вместе! / Выпьем за здоровье ваше и наше / В битве при реке Альма].
Политика британского государства и тактика английской армии уже в ноябре 1854 г. начали вызывать в самой Британии существенные нарекания. Причиной стали серьезные просчеты военного командования, в частности, провал двух атак, организованных английскими полководцами при Балаклаве. Теннисон мог бы написать об обеих атаках сразу, но он предпочел воспеть трагическое поражение, создав знаменитое стихотворение «Charge of the Light Brigade» («Атака легкой бригады», 1854), в котором командование кавалерийской бригады, получив приказ помешать врагу забрать свои орудия с позиций, направило солдат в атаку, но при этом не оценило должным образом обстановку, в результате чего атакующие были обстреляны русскими с трех сторон и в большинстве своем погибли: «Flashed all their sabers bare, / Flashed as they turned in air / Sabring the gunners there, / Charging an army, while / All the world wondered: / Plunged in the battery-smoke / Right through the line they broke; / Cossack and Russian / Reeled from the saber stroke / Shattered and sundered. / Then they rode back, but not / Not the six hundred» [2, р. 267] [Вспыхнули все их сабли наголо, / Вспыхнули, когда они взметнули их в воздух, / Рубя канониров там, / Атакуя армию, пока / Весь мир удивлялся: / Нырнули в дым батареи, / Как раз через линию они прорвались; / Казак и русский падали от сабельного удара, / Раздробленные и рассеченные. / Затем они поскакали обратно, но / Не шесть сотен]. Как видим, Теннисон смог представить беспричинную и бесплодную атаку, явившуюся позором английских полководцев, с совершенно иной стороны, создав гимн британским солдатам, посланным на верную смерть, но с честью выполнившим свой долг, не будучи встревоженными осознанием того, что стали жертвой грубой тактической ошибки. Возмущение действиями военного начальства, витавшее в общественном сознании и выраженное Теннисоном в письмах [9, p. 409], остается за рамками патриотического стихотворения, исполненного любви к родной Англии, к мужественным соотечественникам. Теннисоновское стихотворение «Charge of the Light Brigade», ставшее вскоре очень популярным, было в 1855 г. положено на музыку В.-Х. Оуэн (W. H. Owen), в 1889 г. аранжировано Д. Ф. Коббом (G. F. Cobb) и Р. М. Гартом (R. M. Garth), а в 1894 г. повлияло на появление представившей Балаклавское сражение картины Р. К. Вудвилля-младшего (R. C. Woodville junior). Выражение «атака легкой бригады» («атака легкой кавалерии») стало с тех пор в английском языке синонимом заведомо гиблого, безнадежного дела.
После завершения Крымской войны Теннисон стал меньше интересоваться «русской темой». На фоне увлечения поэта в период создания им «Королевских идиллий» («Idylls of the King») древней английской историей многие общественно-политические события не получали отклика ни в его душе, ни в творчестве. В этой связи привлекает внимание интерес, проявленный Теннисоном с ноября 1870 г. к так называемому «делу А. М. Горчакова», касавшемуся парижского договора о нейтралитете в черноморских водах. Поэт предчувствовал начало новой войны, но англо-русская конфронтация уступила место дипломатии и разгоревшемуся франко-прусскому военному конфликту. В июне 1871 г., в период наибольшего обострения международных
отношений, Лондон посетил И. С. Тургенев, который, не будучи поклонником Теннисона, но все же признавая интеллектуальную мощь его поэтического цикла «In Memoriam» («В память»), согласился провести несколько дней в гостях у английского поэта. Встреча с Тургеневым произвела на Теннисона впечатление, нашедшее отражение в дневнике его жены («.a very interesting man who tells us stories of Russian life with great graphic power and vivacity» [11, p. 27] [.очень интересный человек, который рассказывает нам истории о русской жизни с великой изобразительностью и живостью]), досконально записавшей забавную тургеневскую историю о посещении Александром II провинций в связи с отменой крепостного права. Согласно дневниковой записи супруги Теннисона, Тургенев, будучи больным, не смог самолично встретить царя, проезжавшего через Спасское-Лутовиново, и отправил для этих целей старосту деревни, который вернулся с таким рассказом: «Then came another magnificent chariot with a still more beautiful man, in resplendent and bejewelled armour; and this was the White Czar of all the Russias! And he stood up in his chariot, and spread his arms abroad! Then he beat upon his breast, and he said, ‘Do you know who I am?’ Then we all fell to the earth with our heads in the dust, and we saw nothing, but he beat upon his breast again three times, and cried aloud, ‘Obey, obey, obey,’ and then the chariot began to move» [11, p. 28] [Затем приехала другая величественная колесница с еще более красивым человеком, в сверкающих и украшенных драгоценностями доспехах; и это был Белый Царь всех русских! И он встал в своей колеснице и распростер руки! Затем он ударил себя в грудь и сказал: «Знаете ли вы, кто я?» Затем мы все упали на землю головами в пыль и не видели ничего, а он ударил себя в грудь снова три раза и крикнул громко: «Повинуйтесь, повинуйтесь, повинуйтесь», и затем колесница начала удаляться]. Несмотря на намеренную приукрашенность этой истории русским писателем, скрывавшую его иронию над англичанами, не понимающими Россию, в творчестве Теннисона и Тургенева есть определенные параллели, например, сходство настроения и атмосферы в романе «Дворянское гнездо» и стихотворении «Мариана» («Mariana»), преследующий героя полумистический образ в повести «Призраки» и монодраме «Мод» («Maud»). Интересным нелитературным фактом знакомства Теннисона с произведениями другого русского писателя Л. Н. Толстого является то, что у английского поэта была сибирская овчарка (подарок Александра III) по кличке «Каренина», известная благодаря фотографии Эндрю Висткрофта (Andrew Wheatcroft) [12, с. 449].
Потеплению отношений между Россией и Британией способствовал заключенный в январе 1874 г. в Санкт-Петербурге брак второго сына королевы Виктории принца Альфреда, герцога Эдинбурга, и дочери Александра II великой княгини Марии. После возвращения королевской четы в Англию 7 марта 1874 г. Теннисон по желанию королевы Виктории пишет и помещает в газете «The Times» («Таймс») стихотворение «A Welcome to Her Royal Highness Marie Alexandrovna, Duchess of Edinburgh» («Приветствие Ее Королевскому Высочеству Марии Александровне, герцогине Эдинбургской», 1874). Присутствуя на встрече новобрачных в Лондоне, Теннисон отмечает, что Мария Александровна «если не очень красива, все же не простая» («if not very pretty, not plain») [11, p. 35]. Этой же мыслью пронизано и поэтическое послание, созданное в честь русской жены принца.
В одном из своих самых известных сонетов «Montenegro» («Монтенег-ро», 1877) Теннисон восхвалял отважную маленькую страну Черногорию за сопротивление османскому владычеству («.warriors beating back the swarm / Of Turkish Islam for five hundred years, / Great Tsernogora!..» [13, p. 203] [.воины, отбивающиеся от роя / Турецкого ислама пятьсот лет, / Великая Черногория!..]), тем самым косвенно поддерживая и борьбу болгарского народа с османским игом, в которую, в числе прочих, была вовлечена и Российская империя. Однако совсем вскоре в стихотворении «The Revenge» («Месть», 1878), рассказывающем о геройском сражении одного английского корабля с пятьюдесятью тремя испанскими, Теннисон выразил согласие с намерением британского премьер-министра, лидера консерваторов Бенджамина Дизраэли предотвратить блокирование Черного моря Россией, официально вступившей в Балканскую войну. Дизраэли, в отличие от друга Теннисона, лидера Либеральной партии Уильяма Юарта Гладстона, все еще испытывавшего отвращение к турецкой жестокости, воспринимал Балканы, Турцию, Афганистан и даже Индию в качестве центров потенциального англо-российского конфликта. Теннисон, в основном поддерживая Гладстона, был солидарен в русском вопросе с Дизраэли («I hate Dizzy (Disraeli), and I love Gladstone; still,
I want Russia snubbed» [7, p. 265] [Я ненавижу Диззи <Дизраэли>, я люблю Гладстона; все же, я хочу отнестись к России пренебрежительно]), смеялся над русским варварством, передавая в разговоре с Вильямом Аллингхемом анекдот, услышанный, вероятнее всего, от И. С. Тургенева: «A Russian noble, who spoke English well, said one morning to an English guest, “I’ve shot two peasants this morning.” - “Pardon me, you mean pheasants.” - “No, indeed, two men - they were insolent and I shot them» [7, p. 297] [Русский дворянин, который хорошо говорил по-английски, сказал однажды утром английскому гостю: «Я застрелил двух крестьян сегодня утром». - «Простите, вы имеете в виду фазанов». -«Нет, конечно, двух людей - они вели себя дерзко и я застрелил их»].
Последней работой Теннисона, посвященной русской теме, стало стихотворение «Charge of the Heavy Brigade» («Атака тяжелой бригады», 1882), дополненное в 1883 г. красивым «Prologue to General Hamley» («Прологом генералу Хэмлей»), восславившим подвиги британских солдат в период крымских баталий («We spoke of what had been / Most marvelous in the wars your own / Crimean eyes had seen» [14, p. 251] [Мы говорили о том, что было / Самым удивительным в войнах, которые ваши собственные / Глаза в Крыму видели]). В 1883 г. был написан и интригующий «Epilogue» («Эпилог»), представлявший собой разговор поэта с воплощавшей в себе образ мира Ирен (Irene), в котором как бы невзначай был подчеркнут собственный вклад английского автора в развитие у соотечественников патриотических чувств, ощущения гордости за своих воинов: «The song that nerves a nation’s heart, / Is in itself a deed» [14, p. 260] [Песня, которая трогает сердце народа, / Сама геройский поступок]. В стихотворении, созданном с опорой на материалы известного английского историка Крымской войны А.-В. Кинглейка (A. W. Kinglake) и фронтовые репортажи «The Times» («Таймс»), Теннисон акцентировал внимание на численном превосходстве русских войск («тысячи русских» («thou-sands of Russians»), «тысячи всадников» («thousands of horsemen»), «окутанная тьмой русская толпа <.> как туча» («dark-muffled Russian crowd <.> like a cloud»), «русские орды» («Russian hordes»)) над англичанами, которых едва набиралось триста человек («три сотни Скарлетта» («Scarlett’s three hun-
dred»)), и тем самым в еще большей мере подчеркивал героизм своих соотечественников.
Английский поэт никогда не был в России, однако в конце 1870-х гг., на исходе творческого пути, заявил: «I’ve hated Russia ever since I was born, and I’ll hate her till I die» [7, p. 265] [Я ненавидел Россию с самого своего рождения и буду ненавидеть ее, пока не умру]. Возможно, истоки стереотипов и предрассудков, на которых Теннисон строил свое отношение к практически незнакомой ему стране, кроются в рассказе его отца, Д.-К. Теннисона-младшего (G. C. Tennyson the younger), делившегося впечатлениями от связанного с коронацией Александра I путешествия в Россию в 1801 г. Присутствуя на званом обеде, он имел неосторожность громко сказать, что ему известно, где и кто убил Павла I, из-за чего был вынужден спешно покинуть Россию под угрозой оказаться в тюрьме. Эта история, неоднократно поведанная отцом своим детям, была рассказана А. Теннисоном в беседе с двумя епископами и записана его женой Эмили в дневник, а позже воспроизведена Хел-лемом Теннисоном в воспоминаниях об отце [9, p. 147-148]. В 1887 г. рассказ был также записан со слов Теннисона В.-Г. Маккейбом (W. G. McCabe), который в 1899 г. переработал его в статью, впервые опубликованную в 1902 г. [15, p. 352-353].
Известно, что в пьесе Д.-К. Теннисона-младшего «The Devil and the Lady» («Дьявол и леди», 1823-1824) среди национально окрашенных клише, таких как «bold, brave Switzer» («самоуверенный, отважный швед»), «musical Italian» («музыкальный итальянец»), «sleepy Turk» («ленивый турок»), использовалась и характеристика русского человека - «thievish Russ» («вороватый рус») [1, p. 9]. Отношение отца к России передалось и его сыну Альфреду, который видел в далекой северной стране врага, живущего по чуждым ему принципам и устоям. Теннисон не мог подобно В. Вордсворту или Р. Браунингу, написать проникнутых живым интересом к России произведений, таких как вордсвортовская романтическая история «Русский беглец» («Russian Fugitive») и браунинговская драма «Иван Иванович» («Ivan Ivano-vitch»). Он воспринимал Россию как страну диких нравов, непомерной жестокости, далекую от общечеловеческих гуманистических ценностей, которые принесла миру европейская цивилизация.
Список литературы
1. The Poems of Tennyson / Ed. by C. Ricks. - London : Longmans, 1969. - 536 p.
2. The Poetical Works of Alfred Tennyson. - Leipzig : Bernard Tauchnitz, 1860. -Vol. III. - 412 p.
3. Ricks, C. Alfred Tennyson / С. Ricks // Times Literary Supplement. - 1969. -21 August. - P. 919 ; 28 August. - P. 954 ; 11 September. - P. 1002 ; 18 September. -P. 1026.
4. Tennyson, A. The Lady of Shalott and Other Poems (Теннисон, А. Волшебница Шалотт и другие стихотворения : [на рус. и англ. яз.]) / А. Tennyson. - М. : Текст, 2007. - 390 c.
5. The Poetical Works of Alfred Tennyson. - Leipzig : Bernard Tauchnitz, 1860. -Vol. II. - 402 p.
6. Hill, F. The Cracfort diary. In The Letters of Alfred Lord Tennyson / F. Hilf ; еd. C. Y. Lang and E. F. Shannon. - Oxford : Oxford University Press, 1982. - Vol. I. -734 p.
7. Allingham, W. A Diary / W. Allingham ; ed. H. Allingham and D. Radford. - London : Macmillan, 1907. - 356 p.
S. Locksley Hall and Other Poems by Alfred, Lord Tennyson. - Chicago : IL, 1906. - 5S0 p.
9. Tennyson, H. Alfred Lord Tennyson: a Memoir, by his son in two volumes / H. Tennyson. - London : Macmillan, 1897. - 712 p.
10. The Poetical Works of Alfred Tennyson. - Leipzig : Bernard Tauchnitz, 1860. -Vol. I. - 446 p.
11. Waddington, P. Tennyson and Russia / P. Waddington. - Lincoln : The Tennyson Society, 1987. - 116 p.
12. Лорд Теннисон в своем кабинете [фотография] // Новь. - 1886. - Т. 9. - № 12. -
C. 449.
13. The Poetical Works of Alfred Tennyson. - Leipzig : Bernard Tauchnitz, 1880. -Vol. VIII. - 436 p.
14. Locksley Hall Sixty Years After; The Promise of May; Tiresias and Other Poems by Alfred Lord Tennyson. - Leipzig : Bernard Tauchnitz, 1887. - 370 p.
15. Memories and Memorials of William Gordon McCabe / еd. by A. C. McCabe. - Richmond : Old Dominion Press, 1925. - 752 p.
Чернин Владимир Константинович
кандидат педагогических наук, доцент, кафедра методики начального образования, Ульяновский государственный педагогический университет им. И. Н. Ульянова
E-mail: [email protected]
Жаткин Дмитрий Николаевич
доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой перевода и переводоведения, Пензенская государственная технологическая академия, академик Международной академии наук педагогического образования, член Союза писателей России, член Союза журналистов России
E-mail: [email protected]
Chernin Vladimir Konstantinovich Candidate of pedagogic sciences, associate professor, sub-department of methods of primary education, Ulyanovsk State Pedagogical University after I. N. Ulyanov
Zhatkin Dmitry Nikolaevich Doctor of philological sciences, professor, head of sub-department of interpretation and translation science, Penza State Technological Academy, fellow of the International Academy of sciences of the pedagogical education, Russian Writers’ Union member, Russian Journalists’ Union member
УДК 820 Жаткин, Д. Н.
«Русская тема» в литературном творчестве Альфреда Теннисона в контексте русско-английских общественных и литературных связей
XIX в. / В. К. Чернин, Д. Н. Жаткин // Известия высших учебных заведений. Поволжский регион. Гуманитарные науки. - 2010. - № 2 (14). - С. 58-69.
