CC BY
10УДК 327; 323.12
Русская революция в политической истории страны и мира
Валерий КОВАЛЕНКО
Виктор Франк, сын замечательного русского философа Семёна Людвиговича Франка, разделявший в эмиграции, как и его отец, полную причастность к судьбам России, произнёс такие слова: «...Человек живёт не только своим настоящим. Всеми фибрами своего существа... он связан с прошлым, живёт им; корни его питаются подземными источниками этого прошлого... Но обращаясь к прошлому, нельзя делать произвольный отбор. Нельзя говорить: „Эта часть прошлого меня не касается, я от неё оторвался, я к ней никогда не был причастен..." Это особенно верно по отношению к истории» [1].
Это тем более верно и по отношению к российской революции, всколыхнувшей не только судьбы России, но и всего мира.
Вся тональность книги Я. А. Пляй-са [2] и привлекает прежде всего тем, что академический анализ
в осмыслении проблемы сопрягается в ней с гражданской позицией автора. Неслучайно то особое внима-
КОВАЛЕНКО Валерий Иванович - доктор философских наук, профессор, зав. кафедрой российской политики факультета политологии МГУ им. М. В. Ломоносова. Е-та&: rospolit.msu@ mail.ru
Ключевые слова: марксизм, социальная революция, движущие силы революции, революция 1917 г., Россия.
1 Франк В. По сути дела // Publised by V. Frank. 46. Corringham RD. London N. W. 11. England, 1977. С. 175.
2 Пляйс Я. А. Марксизм и социальные революции в России. М.: Центракаталог, 2018.
ние, которое он уделяет урокам русской революции, её последствиям, их значению для страны сегодня, в период сложной её трансформации. Это важно с учётом нередких в наши дни попыток откреститься от нашего прошлого, изобразить революцию, как и весь советский период, исключительно негативно, подчас в формате настоящих иеремиад в адрес «изначально порочной» отечественной политической традиции. Я. А. Пляйс - решительный противник подходов такого рода, в чём мы с ним совершенно согласны. При разном отношении к событиям семнадцатого года нужно осознавать всё же, что это наша история и, более того, советская идентичность является неотъемлемой частью российской идентичности.
Продолжая, однако, логику первой публикации [3], стоит остановиться прежде всего на тех моментах, которые вызывают желание поспорить, тем более что эти моменты во многом и определяют содержание современного дискуссионного поля в отношении характера и перипетий революционного периода.
У нас нет желания ставить в вину автору то, что в книге обойдены молчанием многие сюжеты, конечно же, важные для объёмного осмысления такого эпохального события, как революция 1917 г., те её интерпретации, которые имеются в нашей научной и околонаучной литературе (от её трактовок как особого цивили-зационного проекта (С. Кара-Мурза) до разного рода монархических её
альтернатив. И многое другое). В конце концов, Я. А. Пляйс ставит вопрос о русской революции в её связке с эвристическими возможностями марксовой теории. «Речь... -пишет он, - идёт, прежде всего, о воздействии марксистской и социал-демократической идеологии на российское революционное движение» (с. 8). Центральной для автора поэтому выступает проблема «большевики - меньшевики» или чуть шире - «Февраль - Октябрь». Постараемся и мы остаться в пределах этой парадигмы.
Собственно, позиция Я. А. Пляй-са определяется следующими его положениями: «В отличие от буржуазно-демократической революции (и первого его этапа - 1905-1907 годов, и второго - февральского 1917 года), для которой... существовали и объективные, и субъективные причины и предпосылки (последние пусть не совсем зрелые), для социалистической революции в России в 1917 году не существовало ни того, ни другого, ни третьего» [2, с. 85]. «Вмешательство левых сил в исторический процесс в России в 1917 году... приведшее к кардинальному изменению вектора развития страны и революционного процесса, было в то время исторической аномалией... Правы были меньшевики во главе с Г. В. Плехановым, настойчиво утверждавшие, что время для социалистической революции в России ещё не наступило, что её общество ещё не созрело для перехода к социализму, что „история ещё не смолола той муки, из которой должен быть испечён
3 Коваленко В. И. Размышляя о двух юбилеях (по поводу книги Я. А. Пляйса «Марксизм и социальные революции в России») // Обозреватель-ОЪзегуег. 2018. № 10.
каравай социализма в России"» [3, с. 96]*.
Вопросы, поставленные Я. А. Пляй-сом, вполне правомерны, тем более что он в своей книге не поддался искусу разного рода конспирологиче-ских трактовок политического процесса. Такие трактовки могут быть небезынтересными сами по себе, но они пригодны лишь для объяснения некоторых более или менее частных моментов, отдельных действий и приёмов ведущих политических акторов, но не способны выявить территорию глубинных смыслов таких масштабных событий, как русская революция 1917 г. Хотя история в своём практическом протекании сослагательного наклонения, как известно, не знает, в своём развитии она тем не менее допускает возможность различных альтернатив, которые и обозначаются в рецензируемой книге. Надо разобраться, следовательно, в вопросах, почему «февральская альтернатива» не получила своего воплощения в реальном политическом процессе, сохраняла ли она вообще свою действительную значимость к осени семнадцатого года, на чём основывали свою логику большевики, искренне убеждённые марксисты, идя на свершение пролетарской революции в стране, где, согласно всем канонам материнской доктрины и их неоднократным собственным констатаци-ям, материальные и культурные
предпосылки утверждения социализма ещё не сложились?
Определим реперные точки наших рассуждений.
Вчём причины краха «февральской альтернативы»? Казалось бы, страна получила передовую для того времени демократию, широкие (в ряде случаев, излишне широкие - распространение многих норм на воюющую армию) политические и гражданские свободы.
При ответе на эти вопросы нужно, безусловно, иметь в виду целый комплекс причин.
Пьер Бауст, французский философ, заметил, что во время революционных бурь люди, едва годные для того, чтобы грести веслом, овладевают рулём. Мелкотравчатость политической элиты «Февральской республики» (несоизмеримость, во всяком случае, их политической воли и политической воли В. И. Ленина) современниками и последующими интерпретаторами была описана многократно.
Но, безусловно, не личные амбиции и претензии определяли главные пружины движения страны к Октябрю. Эти пружины определялись войной, истощавшей силы государства и в духовно мобилизующем измерении бездарно проигранной ещё царизмом, а также затягиванием и даже очевидной неспо-
* Продолжая подобную линию аргументации, Я. А. Пляйс касается и исторического спора: К. Маркс или Э. Бернштейн, принимая сторону последнего (с. 49-51). Авторская позиция здесь, впрочем, не вполне прояснена. Тот же Плеханов, к примеру, неоднократно выступал, как известно, с резкой критикой бернштейнианства. Встаёт вопрос о том, что хочет обосновать автор: либо тезис о исторической несвоевременности социализма в России, либо всё же о его бесперспективности как общественно-политического устройства в целом и лишь о его роли как набора отдельных его элементов в некоем гибридном (конвергентном) обществе?
собностью правительства решать социальные проблемы.
Вполне ожидаемым поэтому стал факт того, что если в феврале 1917 г. большевики практически не играли никакой роли в свержении царизма, то уже к июлю большевики стали обладать весом партии, могущей претендовать на власть. После же разгрома корниловского мятежа их ведущая роль в революционном процессе (во всяком случае, в обеих столицах) вообще стала неоспоримой.
«Стало ясно, - пишет совсем не отличающаяся любовью к Ленину Элен Каррер д'Анкосс, - что от правительства остался лишь призрак, не способный объединить вокруг себя страну и защитить власть, рождённую Февральской революцией... Суханов сразу же после путча так анализировал его итоги: „Большевистская угроза, выдуманная вначале, стала реальностью. Совет столицы, руководство всех остальных Советов, действующая армия, тыловые гарнизоны, всё падает прямо в руки к Ленину. Вся государственная власть воплотилась в большевиках, надёжно объединившихся с массами".
В то же время быстрая большевизация страны заставляла остальных социалистов - меньшевиков и эсеров - занимать всё более левые позиции, чтобы не оказаться в стороне от общей эволюции. Стало ясно, что буржуазная демократия обречена» [4].
Единственным воспринимавшимся массами лозунгом к октябрю был призыв к созданию «однородного социалистического правительства», т. е. коалиции партий, но уже на совершенно иной (не представи-мой в феврале) социально-политической основе.
Логика любой «большой» революции, как об этом писал один из классиков революциологии Крэйн Брин-тон, объективно выражается во всё большей её радикализации, движении в сторону утверждения всё более левых позиций*. Степень её радикализации к тому же обусловливается глубиной накопившихся в обществе противоречий, их крайним обострением в силу таких, например, обстоятельств, как война, тем более мировая война. Выход на историческую арену левых сил в этих условиях никак не может быть аномалией, он определяется характером самих пружин политического развития, не только и не столько содержанием политических программ и планов, сколько логикой самого революционного действия, умением «слушать революцию», как выразился наш великий поэт.
Партии либерального толка, прежде всего кадеты, делали упор на осуществление в первую очередь политических преобразований. Их не устраивали несообразности политической машины абсолютизма, сковывавшей возможности нарастающего капитализма. Эсеры и меньшевики, пришедшие к руководству Петроградским, а впоследствии и Всероссийскими советами, изначально выступили за союз с цензовыми партиями, неизменно поддерживая Временное правительство в сложные для него дни июня-июля и корниловского выступления. Логика политического процесса в России, однако, утверждала себя в ином направлении.
В своём логическом смысле именно переворот Февраля, как буржуаз-
4 Каррер д'Анкосс Э. Ленин. М.: Политическая энциклопедия, 2017. С. 235-236.
* Хотя на каком-то её этапе, по Бринтону, неизбежно следует термидор.
но-демократическая революция, должен был дать землю крестьянам (как это в принципиальном плане было сделано, к примеру, Французской буржуазной революцией), но ключевой вопрос о земле ею был не разрешён. Ликвидации монархии и установления ряда демократических свобод для России 1917 г. было явно недостаточно. В условиях затяжной войны громадное значение имела и потребность в скорейшем заключении перемирия и постановке вопроса о заключении демократического мира. Эсерами, как известно, была разработана привлекательная для крестьянства аграрная программа, но к её реализации они не решились приступить даже в момент своего наибольшего политического влияния. В рядах меньшевиков заметно нарастали противоречия между оборонцами и интернационалистами, но они тоже не получили своего внятного политического выражения. И большевики, взяв (достаточно демонстративно) на вооружение эсеровскую программу социализации земли и дополнив её требованиями мира «без аннексий и контрибуций», эффективно зачистили политическое пространство в своей борьбе за власть.
Остаётся, конечно, большой и сверхсерьёзный вопрос о том, как впоследствии большевики распорядились этой властью?
И на это вопрос, конечно же, нужно ответить. Сейчас же нам важно подчеркнуть только, что политическая инициатива февральской политической элитой была утрачена и вопрос о реализации идеалов Фев-
раля уже не мог рассматриваться в своих реально-практических измерениях.
Сама эта дилемма «Февраль - Октябрь», если, конечно, не иметь в виду сугубо теоретический срез этой проблемы в контексте политических событий 1917 г., стремительно истончалась. Она переставала быть единственной или даже центральной и была наполнена сущностным содержанием лишь до лета. Октябрь, образно говоря, начался уже в этот период - с раздела помещичьих земель, поджогов помещичьих усадеб, братания на фронте, глухого недовольства и прямых выступлений рабочих и солдат. И к сентябрю заполыхала вся Россия.
Реальная антибольшевистская альтернатива воплощалась уже не в духе Февраля, а концентрировала себя на ином полюсе. Основные узлы натяжения в политической сфере завязывались уже не только и, может быть, даже не столько вокруг дилеммы «Февраль - Октябрь», но реализовали себя в плоскости левой или правой диктатуры. Или охлократии! -т. е. разрушения всех скреп российской государственности [ 5].
Белые потерпели поражение. Но и «февральская», условно говоря, альтернатива тоже не могла возродиться.
В этой связи и встаёт необходимость ещё раз заострить вопрос об оценке стратегических установок демократических партий того периода. Можно достаточно обоснованно предположить, что если бы обусловленный логикой революци-
5 Коваленко В. И. «Февральская республика» 1917 года: несостоявшиеся альтернативы // Гуманитарные науки. Вестник Финансового университета. 2018. Т. 8. № 1.
онного процесса сдвиг влево советских партий нашёл после корнилов-ского мятежа своё практическое воплощение в компромиссе между эсерами, меньшевиками и большевиками, если бы возникшее левосо-циалистическое правительство приступило к немедленной реализации аграрной реформы, смягчению «рабочего вопроса» и энергичным переговорам о демократическом мире, это смогло бы обеспечить необходимую устойчивость политической жизни, большую стабильность в международных отношениях, последующую легитимацию Учредительного собрания. Такой вариант развития событий неизбежно вёл бы и к изменению позиций большевиков, которые, разделяя как правящая (пусть в коалиции) партия ответственность за развитие страны, получали бы большую прививку от их имманентного искуса к идеологической и политической монополии. Тем более что влияние умеренных в большевистской партии было на тот момент вполне ощутимым.
Компромисс, однако, оказался практически невозможным. И объяснение этому нужно искать, очевидно, не только в расхождениях партийных взглядов на текущие события, но в самих доктринальных основаниях ведущих политических сил, как это и делает в своей книге Я. А. Пляйс. Можно, думается, прислушаться к мнению авторитетного в своё время советолога Эдварда Карра, который достаточно точно выявил несовместимость основополагающих концептов большевизма и меньшевизма. В известной степе-
ни оценки им меньшевизма можно в интересующем нас аспекте отнести и к партии эсеров. Говоря об очевидной слабости русской буржуазии, Карр отмечал, что главная причина её колебаний заключалась в том, что она уже сознавала растущую опасность для себя со стороны окончательной, пролетарской революции.
«Одна из причин, почему история так редко повторяется, - та, что драматическим персонажам при повторном представлении заранее известна развязка. Согласно марксистской теории революции, буржуазия должна уничтожить феодальный строй, что предшествует её свержению пролетариатом. Недостаток этой программы состоял в том, что стоило ей проникнуть в буржуазное сознание, как её уже оттуда невозможно было извлечь. Раз буржуазная демократия рассматривалась как этап перехода к социализму, она могла быть осуществлена только теми, кто верил в социализм. Это была глубокая истина, которую высказал Ленин, утверждая, что только пролетариат способен возглавить буржуазную революцию.
Проблема состояла не в том, что в России не созрели условия для революционного представления по западному образцу; дело было в том, что представление уже было разыграно на Западе и повторять его где-либо ещё было невозможно. Меньшевики, ожидавшие, что в России созреют подходящие условия, были обречены на бесплодные усилия и гибель» [6].
Но колоссальные трудности обозначали себя и в рамках «большевистской альтернативы». Исходная установка Маркса, как известно, заключалась в том, что капитализм, раз установившись, достигнет со временем своего полного развития, и только затем, когда в силу его внутренних противоречий начнётся его разложе-
6 Карр Э. История Советской России. Кн. 1. Т. 1-2. Большевистская революция 1917-1923. М.: Прогресс, 1990. С. 54-55.
ние, он будет устранён социалистической революцией. Более того, и он, и Энгельс неоднократно предупреждали об опасностях преждевременного перехода власти к пролетариату, грозившего обернуться самыми неприглядными сторонами казарменного политического режима.
Энгельс прямо писал о тупиковости подобного пути: «...Мы будем вынуждены делать коммунистические эксперименты и прыжки, для которых, сами лучше всего знаем, не время. При этом мы потеряем головы - будем надеяться только в физическом смысле, - наступит реакция и до того, как мир будет в состоянии дать историческую оценку подобным событиям, начнут считать нас не только чудовищами... но и глупцами, что в значительной мере хуже» [7].
Известно, что русская социал-демократия как идейно-политическое движение взрастила себя в полемике с неонародническими теориями. Её основатель Г. В. Плеханов, порвав с народовольцами, посвятил полемике с ними свои основательные труды «Социализм и политическая борьба» и «Наши разногласия». На этих трудах, подчёркивал позднее В. И. Ленин, выросло не одно поколение русских марксистов, и в отношении Плеханова (в отличие от прежних своих соратников) вождь большевизма до конца жизни сохранял неизменный пиетет.
Плеханов в критике народовольчества вполне определённо писал о последствиях преждевременного взятия власти: «Временное правительство
„Народной воли" не передаст захваченной власти народным представителям и превратится в постоянное. Тогда ему будет предстоять такая альтернатива: или оно будет оставаться равнодушным зрителем медленного разложения созданного им „экономического равенства", или оно вынужденно будет организовать национальное производство. Решить эту трудную задачу оно должно будет или в духе современного социализма, чему помешают как его собственная непрактичность, так и современная степень развития национального труда и привычки самих трудящихся, или же оно должно будет искать спасения в идеалах „патриархального и авторитарного коммунизма", внося в эти идеалы лишь то видоизменение, что вместо перувианских „сынов солнца" и их чиновников национальным производством будет заведовать социалистическая каста» [8, с. 105].
И далее: «...Русский народ и теперь уже слишком развит, чтобы можно было льстить себя надеждою на счастливый исход таких опытов над ним. При такой опеке народ не только не воспитался бы для социализма, но или окончательно утратил бы всякую способность к дальнейшему прогрессу, или сохранил бы эту способность лишь благодаря возникновению того самого неравенства, устранение которого было бы непосредственной целью революционного правительства» [8].
Отсюда и следовал вывод, ставший позднее кредо меньшевизма, о том, что немедленная социалистическая революция здесь неизбежно приведёт «к политическому уродству, вроде древней китайской или перувианской империи, т. е. к обновлённому царскому деспотизму на коммунистической подкладке» [9].
В наши дни, по прошествии времени, наполненного драматическими страницами истории советского
7 Энгельс Ф. Письмо Иосифу Вейдемейеру, 12 апреля 1853 г. // Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 28. С. 490-491.
8 Плеханов Г. В. Социализм и политическая борьба // Плеханов Г. В. Избранные философские произведения. М.: Госполитиздат, 1956. Т. 1.
9 Плеханов Г. В. Наши разногласия // Плеханов Г. В. Избранные философские произведения. М.: Госполитиздат, 1956. Т. 1. С. 323.
социализма, эти слова Плеханова могут восприниматься как вполне провидческие. Их магия прослеживается и в позиции Я. А. Пляйса. И всё же вопрос не так очевиден. Лидеры большевизма были вполне образованными людьми; их, во всяком случае, никак нельзя заподозрить в незнании социалистической литературы. Они не могли не принимать во внимание классические положения марксовой доктрины ещё и потому, что именно эти положения и стали предметом основных разногласий с их былыми товарищами по партии - меньшевиками. В этой связи обозначает себя со всей серьёзностью вопрос о позиции Ленина и большевиков.
Каким образом в 1917 г. Ленин реинтерпретировал идеи Маркса?
После возвращения в Россию он, как известно, выступил со своими знаменитыми «Апрельскими тезисами», в которых высказался против доминирующей среди петроградских руководителей большевиков (Л. Б. Каменев, И. В. Сталин) установки на поддержку Временного правительства по формуле «постольку - поскольку», развиваемой ими в «Правде». Смысл «Тезисов» - решительный призыв к переходу революции на второй её этап. Наполнял ли, однако, Ленин этот этап сугубо социалистическим содержанием? Безусловно, нет, такая трактовка была бы очевидно плоской.
Логика Ленина развивалась в тот период в ином русле. Коль скоро рос-
сийская буржуазия в силу своей природы и конкретно-исторических условий не в состоянии осуществить основные задачи буржуазно-демократической революции, пролетариат в союзе с беднейшим крестьянством должен брать власть и приступить к решению назревших общедемократических задач под эгидой этой новой власти, которая и определялась им как революционно-демократическая диктатура народа. Такая политика, по Ленину, расчищала бы дорогу и последующим социалистическим преобразованиям. Он недвусмысленно предупреждал о недопустимости слишком уж революционаристских трактовок его «Апрельских тезисов»: «Я не только не „рассчитываю" на „немедленное перерождение" нашей революции в социалистическую, а прямо предостерегаю против этого, прямо заявляю в тезисе № 8: „Не 'введение' социализма как наша непосредственная задача..."» [10]. Именно в рамках такого видения и готовилась Октябрьская революция*.
В любом случае, признавая моральную несправедливость частной собственности, он в этот период отдавал отчёт в том, что своих позитивных потенций она ещё не исчерпала, и постоянно предостерегал против бездумных шагов в отношении к ней.
«Нам нечего браться за смешную задачу -учить организаторов треста, - писал он вскоре после революции, - их учить нечему. Их нам нужно
10 Ленин В. И. Письма о тактике // ПСС. Т. 31. С. 142.
* Второй составляющей расчётов большевизма была их неподтверждённая историей ставка на мировую пролетарскую революцию. Поскольку, однако, этот аспект в книге Я. А. Пляйса практически не рассматривается, мы также (несмотря на его исключительную важность для понимания логики большевизма) выносим данный аспект за скобки нашего рассмотрения.
экспроприировать. За этим дело не стоит. В этом никакой трудности нет. Это достаточно мы показали и доказали. И всякой рабочей делегации, с которой мне приходилось иметь дело, когда она приходила ко мне и жаловалась на то, что фабрика останавливается, я говорил: вам угодно, чтобы ваша фабрика была конфискована? Хорошо, у нас бланки декретов готовы, мы подпишем в одну минуту. Но вы скажите, вы сумели производство взять в свои руки и вы подсчитали, что вы производите, вы знаете связь вашего производства с русским и международным рынком? И тут оказывается, что этому они ещё не научились, а в большевистских книжках про это ещё не написано, да и в меньшевистских тоже ничего не сказано» [11].
Можно добавить, что и сыгравший огромную роль в Октябрьской революции Л. Д. Троцкий тоже как главную выделял мысль о борьбе за власть как раз «во имя демократических задач» и смысл тогдашней ленинской позиции определял достаточно недвусмысленно: «Довершить демократическую революцию возможно лишь при господстве рабочего класса» [ 12].
Позиция большевиков того периода о возможности несовпадения социально-классового характера власти с социально-экономическим характером революции, о смысле и допустимых границах того ускорения, которого можно добиться при утверждении радикальной революционной власти, об основаниях и принципах неизбежной в таких условиях блоковой политики и др. вряд ли давала полные гарантии недопущению гражданской войны в стране. Другое дело, что она, несо-
мненно, не могла бы не сказаться на масштабах этой войны и степени её крайней ожесточённости. Главное, однако, в другом: такая позиция создавала достаточно действенные возможности для более устойчивого развития страны, расширения социальной базы преобразований, легитимизации политического режима.
Подобного рода выводы в целом вполне укладывались в логику Ленина как марксиста. Действительно, коль скоро социалистический уклад стал утверждаться не как посткапитализм, было достаточно обоснованным предположить, что этот уклад должен вырабатывать принципы взаимодействия с институциями капитализма как строя, ещё не реализовавшего (в этом сходились и большевики, и меньшевики) всех своих позитивных потенций. Тем более что и новая власть заявляла о необходимости довести до конца прежде всего задачи демократической революции как смысле своей непосредственной деятельности. Неслучайно эта линия после 1921 г. стала активно проводиться советским правительством и во внешней политике, где приоритетной целью провозглашалась уже установка не на мировую пролетарскую революцию, но на достаточно длительное мирное сосуществование государств с противоположным социально-экономическим строем.
Однако не разделяя позиций Я. А. Пляйса в его трактовках смысла русской революции 1917 г., можно согласиться с ним в том, что её анализ должен быть свободен от разного рода чисто апологетических
11 Ленин В. И. Заседание ВЦИК 29 апреля 1918 г. Доклад об очередных задачах Советской власти // ПСС. Т. 36. С. 258.
12 Троцкий Л. Д. Сталин. В 2 томах Т. 1. М.: Терра, 1990. С. 265.
или чисто негативистских оценок. Логику большевизма, политическое и теоретическое наследие его вождя в этом смысле тоже нельзя рассматривать вне последующего исторического развития страны, вне её великих свершений, но и огромных человеческих трагедий. Ленин был глубоко прав, говоря о необходимости сочетания «революционных» и «реформистских» подходов к решению политических и экономических задач и связывая их с особенностями каждого конкретного момента. В политической практике раннего (да и позднего) большевизма тем не менее оптимального разрешения эта проблема не получила.
Можно и нужно, конечно, говорить об особенностях ленинской тактики периода «Февральской республики», «военного коммунизма», нэпа и т. д. - Ленин, будучи мастером политической инженерии, смело менял парадигмы политического дей-
ствия, - но восприятие власти как демиурга общественных отношений у него выступало на первый план при каждом удобном случае, более того, оно было для него имманентным. Делая ставку на утверждение революционно-демократической власти как гаранта осуществления общедемократических преобразований и последующего выхода на социалистическую перспективу, он не отдавал себе полного отчёта в том, что власть всё же не всесильна. Расширяя горизонты политического действия, она сама по себе не способна заменить ту школу воспитания трудолюбия и организованности, инициативы и предприимчивости, которые преподаёт массам капитал, длительное развитие товарного производства, что она таит опасности волюнтаристского «перескакивания» через неизжитые этапы со всеми вытекающими отсюда проблемами для общественного прогресса.
Российская революция в итоге была не только попыткой дерзновенного прорыва в будущее, примером высочайшей самоотверженности и народного подвига, но стала и пространством трагедий поистине шекспировского масштаба. Осмысление её исторического значения, её уроков - это непреложная потребность сегодняшнего дня.
«Родина, - писал русский эмигрант В. Вейдле, - это не территория плюс народонаселение, и даже не просто семья и родной дом... Россия - это духовное, умопостигаемое целое, меняющееся во времени, да и окрашенное для каждого слегка по-иному, но всё же очерченное с достаточной ясностью и пребывающее не в прошлом только, но и в связи будущего с прошлым...
Связь требуется восстановить...
Преемственность не состоит в повторении пройденного... Преемственность восстановима только в выборе, в борьбе, только путём усвоения одного и отбрасыванья другого. Нельзя утвердить её, продлить, передать будущему, не прибавив к старому ничего нового» [13].
В этом, думается, и состоит главная задача науки сегодня, и книга Я. А. Пляйса такой действенный научный поиск, конечно же, стимулирует.
13 Вейдле В. Безымянная страна. Париж: YMCA-PRESS, 1968. С. 28-29.
Библиография • References
Вейдле В. Безымянная страна. Париж: YMCA-PRESS, 1968. - 166 с. [Vejdle V. Bezymjannaya strana. Parlzh: YMCA-PRESS, 1968. - 166 с.] Карр Э. История Советской России. Кн. 1. Т. 1-2. Большевистская революция
1917-1923. М.: Прогресс, 1990. - 768 с. [Karr E. Istoriya Sovetskoj Rossii. Kn. 1. T. 1-2. Bol'shevlstskaya revolyuciya 19171923. M.: Progress, 1990. - 768 s] Каррер д'АнкоссЭ. Ленин. М.: Политическая энциклопедия, 2017. - 551 с. [Karrer d 'Ankoss. Lenin. M.: Politicheskaya enciklopediya, 2017. - 551 s.] Коваленко В. И. Размышляя о двух юбилеях (по поводу книги Я. А. Пляйса «Марксизм и социальные революции в России») // Обозреватель-Observer. 2018. № 10. С. 108-116. [Kovalenko V. I. Razmyshlyaya o dvuh yubileyah (po povodu knigi YA. A. Plyajsa «Marksizm i social'nye revolyucii v Rossii») // Obozrevatel'-Observer. 2018. № 10. S. 108-116]
Коваленко В. И. «Февральская республика» 1917 года: несостоявшиеся альтернативы // Гуманитарные науки. Вестник Финансового университета. 2018. Т. 8. № 1. С. 10-15.
[Kovalenko V. I. «Fevral'skaya respublika» 1917 goda: nesostoyavshiesya al'terna-tivy // Gumanitarnye nauki. Vestnik Finansovogo universiteta. 2018. T. 8. № 1. S. 10-15]
Ленин В. И. Письма о тактике // ПСС. Т. 31. - 671 c. [Lenin V. I. Pic'ma o taktike // PSS. T. 31. - 671 s.]
Ленин В. И. Заседание ВЦИК 29 апреля 1918 г. Доклад об очередных задачах
Советской власти // ПСС. Т. 36. - 741 c. [Lenin V. I. Zasedanie VTCIK 29 aprelya 1918 g. Doklad ob ocherednih zadachah
covetskoj vlasti // PSS. T. 36. - 741 s.] Плеханов Г. В. Социализм и политическая борьба // Плеханов Г. В. Избранные
философские произведения. М.: Госполитиздат, 1956. Т. 1. - 848 с. [Plehanov G. V. Socializm i politicheskaya bor'ba // Plekhanov G. V. Izbrannye
filosofskie proizvedeniya. M.: Gospolitizdat, 1956. T. 1. - 848 s.] Плеханов Г. В. Наши разногласия // Плеханов Г. В. Избранные философские произведения. М.: Госполитиздат, 1956. Т. 1. - 848 c. [Plehanov G. V. Nashi raznoglasiya. // Plekhanov G. V. Izbrannye filosofskie
proizvedeniya. M.: Gospolitizdat, 1956. T. 1. - 848 s.] Пляйс Я. А. Марксизм и социальные революции в России. М.: Центракаталог, 2018. - 128 с.
[Plyajs YA. A. Marksizm i social'nye revolyucii v Rossii. M.: Centrakatalog, 2018. - 128 s.] Троцкий Л. Д. Сталин. В 2 томах Т. 1. М.: Терра, 1990. - 324 с. [Trockij L. D. Stalin. V 2 t. M.: Terra, 1990. - 324 s.]
Франк В. По сути дела // Publised by V. Frank. 46. Corringham RD. London N. W.
11. England, 1977. - 225 с. [Frank V. Po suti dela // Publised by V. Frank. 46. Corringham RD. London N. W. 11.
England, 1977. - 225 s.] Энгельс Ф. Письмо Иосифу Вейдемейеру, 12 апреля 1853 г. // Маркс К.,
Энгельс Ф. Соч. Т. 28. - 767 с. [EHngeVs F. Pis'mo Iosifu Vejdemejeru, 12 aprelya 1853 g. // Marks K., EHngel's F. Soch. T. 28. - 767 s.]
Статья поступила в редакцию 21 февраля 2019 г.
