CC BY
19
Е. В. Буденная (Сидорова)
МГУ, Москва
РУССКАЯ РЕФЕРЕНЦИАЛЬНАЯ СИСТЕМА: историческая перестройка и ее возможное объяснение1
1. Введение
Субъектная референция — соотнесенность подлежащих с активированными референтами в дискурсе — одна из наименее исследованных категорий в языках мира. Грамматически она может быть представлена с помощью различных редуцированных показателей, которые образуют референциальную систему того или иного языка соответственно:
■ глагольные аффиксы (доминирующий тип):
ЧЕШСКИЙ
(1) Vräti-im se2 brzy. возвращаться.PFVl,2-1 SG.FUT скоро 'Я скоро вернусь'.
■ личные местоимения (восточнославянские, германские, северные романские, некоторые австронезийские языки):
НЕМЕЦКИЙ
(2) Ich komm-e bald zurück. я приходить.PRS-1.SG скоро назад 'Я скоро вернусь'.
■ нулевая анафора (японский, китайский, некоторые тайские и австралийские языки).
Одной из наиболее любопытных референциальных систем является система современного русского языка. Здесь в качестве референциальных показателей доминируют личные местоимения,
1 Данное исследование было осуществлено при поддержке гранта РФФИ №14-06-00211. Некоторые результаты исследования были ранее опубликованы на английском языке в [Sidorova 2014].
но примерно в трети случаев единственным источником информации о референте являются глагольные окончания. Данная ситуация связана с исторической перестройкой системы — до сих пор не завершенным переходом от глагольных аффиксов к личным местоимениям. Это можно видеть в (3), где представлен один и тот же текст с разницей в 800 лет:
(3)
Новгородская грамота №644, отрывок, первое 20-летие XII в. чемоу не восолеши2 чето ти есемо водала ковлти • а дала токё л нёжлтё не дллл •
лли чимо есемо виновата л
восоли отроко •
л водале ми еси хлмече •
л чи зл то не даси • л восоли
ми вёсть •
л не сестра а влмо
оже тлко дёлаете не исправить
ми ничето же •
Современный перевод
Почему ты не присылаешь
то, что я тебе дала выковать? Я дала тебе, а не Нежате.
Если я что-нибудь должна, то посылай отрока. Ты дал мне полотнишко; если поэтому не отдаешь, то извести меня. А я вам не сестра, раз вы так поступаете, не исполняете для меня ничего!
Причины такой перестройки в восточнославянской рефе-ренциальной системе до конца не ясны, тем более что почти все западно- и южнославянские языки сохранили древнюю славянскую систему с глагольными окончаниями как ведущими рефе-ренциальными показателями. В этой работе будет дана попытка объяснения перестройки русской референциальной системы путем ее хронологического анализа. Основным методом является исследование ряда древне- и великорусских памятников XII-XVII вв. с применением статистического аппарата.
2. Краткий обзор существующих гипотез
Среди возможных причин перестройки русской референци-альной системы можно выделить две внутриязыковые гипотезы — А. А. Зализняка и А. А. Кибрика.
2 Здесь и далее выделение мое; все примеры даются в упрощенной орфографии.
А. А. Зализняк ([Зализняк 1995: 153, 2008: 247], см. также [Борковский, Кузнецов 1963: 323]) опирается на эволюцию конструкций с именными сказуемыми: субъектные местоимения вначале стали употребляться именно в них, а затем постепенно перешли в конструкции с глагольным сказуемым (в т. ч. перфектом). Как следствие этого, связочные компоненты в перфекте стали избыточными, и это привело к последующему опущению глагола-связки. Данная гипотеза иллюстрируется многочисленными примерами из древнерусских берестяных грамот:
(4) а не сестра А вамо (XII в.)
(5) а про сеи человеко: мы его не знаемо (XIII в.)
(6) и цто надови, вы выдаете (XIV в.)
(7) послале Азо к тови веросто (XIV в.)
Однако с типологической точки зрения подобное распространение местоимений является довольно редким явлением, практически не засвидетельствованным в языках мира. А. А. Зализняк также не указывает причины этого процесса — а следовательно, гипотеза об изначальной экспансии местоимений требует более детального объяснения и дальнейшей проверки.
Альтернативой гипотезе А. А. Зализняка служит гипотеза А. А. Кибрика [Kibrik 2004, 2011: 272], которая строится на принципиально ином предположении: падение глагола-связки предшествовало появлению личного местоимения как основного рефе-ренциального показателя. В частности, в глагольных клаузах по аналогии с 3 лицом перфекта связочные компоненты перестали употребляться и в 1-2 лицах, что сделало субъектные местоимения единственными носителями информации о лице. Аналогически местоимения распространились на клаузы с глаголом в настоящем времени. Эта же точка зрения применительно к глагольным клаузам высказывалась также Романом Якобсоном, хоть и без детального исследования каких-либо данных:
«Потеря форм настоящего времени вспомогательного глагола и глагола связки потребовала ввесдения в высказывания типа дал (<далъ еси), мал (<малъ есть) личного местоимения для выражения субъекта (ты дал, он мал). Произошла генерализация данной
конструкции. По образцу типа ты дал был нормализован тип ты
даешь» [Jakobson 1935/1971: 21]. (Перевод мой — Е. Б.)
С типологической точки зрения падение связок в отличие от экспансии местоимений действительно является достаточно распространенным процессом, засвидетельствованным также в афроаме-риканском английском, афроазиатских, нило-сахарских и ряде языков Центральной и Южной Америки и Океании [Kopotev 2015: 233]. Кроме того, на первый взгляд в пользу приоритета гипотезы о падении связок говорят данные современного русского языка, где, согласно результатам корпусного исследования [Павлова 2010] (см. обсуждение в [Levsina 2012; Kibrik 2013: 241-242]), местоимения в целом чаще встречаются в конструкциях с прошедшим временем.
Вместе с тем эти данные также нельзя называть однозначно справедливыми в отношении древнерусского языка — без детальной проверки на широком материале древних примеров. Так, вряд ли можно формулировать обобщения на основании данных текстов XII и XX вв. без рассмотрения промежуточных этапов на конкретных текстах. В этой связи примечательно, что А. А. Зализняк, приводя среди глагольных клауз первые примеры бессвязочных перфектно-местоименных моделей, отмечает также и случаи употребления местоимения с глаголом в презенсе (в частности, примеры (5-6)), встретившиеся в ту же эпоху. Тем самым теория об изначальной первичности субъектных местоимений в перфекте сталкивается с дополнительными трудностями: данные А. А. Зализняка вовсе не исключают исконного приоритета местоимений в презенсе. Последний тезис, будучи на данном этапе также чисто гипотетическим, в случае своей истинности ставит под сомнение гипотезу [Kibrik 2011].
Данные современного русского языка, где местоимение, согласно [Павлова 2010], преобладает в клаузах с прошедшим временем, также не предоставляют однозначного аргумента в пользу гипотезы об исконном приоритете местоимений в перфектных клаузах.
С учетом всех этих данных для проверки внутриязыковых гипотез был проведен поэтапный статистический анализ 50 древних литературных памятников (около 2000 релевантных клауз).
3. Данные памятников
Тестирование вышеназванных гипотез осуществлялось на основе произведений бытового, делового и художественного стиля, относящихся к разным регионам. В частности, были взяты тексты Московского ареала, Новгорода, Пскова, Полоцка, Твери и Украины. Учет регионов осуществлялся для установления области, где экспансия местоимений осуществилась ранее всего, — для дальнейших исследований возможных внешних контактов и особенностей данного конкретного региона.
Всего было взято 50 различных групп текстов, относящихся к следующим стилям:
■ Бытовой стиль: новгородские, единичные звенигородские, псковские и тверские берестяные грамоты XI-XV вв.; переписка Ивана Грозного с Василием Грязным (XVI в.); русская часть параллельных русско-немецких разговорников Тонниса Фенне и анонимного "Ein Rusch Boeck" (XVI-XVII вв.);
■ Деловые документы: международные и внутриполитические договоры московских князей (XIV в.), Чудова монастыря (2-я пол. XIV — XVI вв.); полоцкие и ярославские грамоты (XIII — нач. XVI вв.), частные грамоты, юридические акты и договоры Новгородской, Псковской и Московской губерний (XIV-XVI вв.); жалованная грамота Бориса Годунова Любеку, 1603 г.; украинские грамоты (XIV — 1 пол. XV в.);
■ Художественный стиль: исторические повести и отдельные жития XII-XVII вв.
При первичной ручной обработке этих данных были исключены все клаузы, где употребление местоимения обязательно [Зализняк 2008: 42], во избежание шумов. Остальные релевантные клаузы послужили основой для статистической проверки гипотезы Р. О. Якобсона и частично А. А. Кибрика о том, что местоимения сначала распространились в клаузах с перфектом в результате постепенного исчезновения глагола-связки во всех лицах, а затем аналогически распространились на настоящее время.
Формулируя это математически,
3
Полный список всех проанализированных памятников см. [Сидорова 2013: 80-84].
(8) PRS < PAST для каждого периода времени, или же
(9) PRS — PAST < 0,
где PRS — разница между долями презентных клауз с местоимением и без местоимения от общего числа презентных клауз, PAST — разница между долями перфектных клауз с местоимением и без местоимения от общего числа перфектных клауз.
Для принятия этой гипотезы было достаточно статистически доказать возможность выполнения неравенства (8).
Для этого были взяты числовые значения относительных разностей между PRS и PAST, полученные при анализе памятников всех городов и стилей, — которые затем были объединены в четыре выборки, соответствующие изучаемым периодам. Отрицательное значение измеряемой величины (PRS — PAST) свидетельствовало о приоритете перфекта, а положительное — презенса.
В результате исследования выяснилось, что последний факт имеет непосредственное отношение к исходным данным. Так, подавляющее большинство разностей (PRS — PAST) первых трех периодов, полученных при обработке памятников, имело положительное, а не отрицательное значение, — т. е. говорило об изначальном приоритете презенса, а не перфекта, в эволюции рефе-ренциальной системы:
Диаграмма4 1. Относительная разница между PRS и PAST по данным
бытового стиля
0,8 0,6 0,4 0,2 0 -0,2 -0,4 -0,6 -0,8
4 Здесь и далее отсутствие данных некоторых городов в отдельные периоды объясняется отсутствием релевантных данных памятников.
1 I
■ ■ ■ шш
□ Новгород Ш Псков В Москва
до XIII XIII-1 пол. XIV 2 пол. XIV-XV XVI-1 пол. XVII
Диаграмма 2. Относительная разница между PRS и PAST по данным
делового стиля
1,2 1 0,8 0,6 0,4 0,2 0
0 Новгород 0 Псков S Москва 0 Полоцк в Украина
до XIII
XIII-1 пол. XIV 2 пол. XIV-XV XVI-1 пол XVII
Диаграмма 3. Относительная разница между PRS и PAST по данным художественного стиля
0,8 0,6 0,4 0,2 0 -0,2 -0,4 -0,6
до XIII
XIII-1 пол. XIV 2 пол. XIV-XV XVI-1 пол.
XVII
В Новгород О Псков □ Тверь И Москва
Однако во избежание случайностей для окончательного доказательства этих данных был применен дальнейший статистический анализ. Для этого в программном пакете МА^АВ применялся ^критерий Стьюдента, с помощью которого с уровнем значимости 0.05% на основе выборки данных каждого периода строился доверительный интервал для среднего значения всей генеральной совокупности. Чтобы не отклонить гипотезу, было достаточно, чтобы нижняя граница доверительного интервала имела значение, меньшее 0 (и тем самым соблюдение формулы (8) было бы теоретически возможно).
Результаты оказались достаточно любопытными. Выяснилось, что, согласно статистике, гипотезу об отрицательном среднем — а следовательно, о приоритете перфекта, — можно принять для самого раннего исследуемого периода (до XIII в.), необходимо отклонить для двух последующих периодов (XIII — 1-я пол. XIV вв., 2-я пол. XIV — XV вв.) и вновь принять для последнего периода (XVI — 1-я пол. XVII вв.). Эти результаты можно последовательно наблюдать в (10), где, помимо собственно ответов на вопрос гипотезы, приводятся программные результаты критических значений (р-уа1ие) ^статистики для каждого периода (в случае, если они были больше 0.05, гипотеза принималась; в противном случае отклонялась), а также доверительные интервалы для среднего значения генеральной совокупности каждого из периодов:
Таблица 1. Результаты квантитативного исследования по различным
периодам
Период Результат проверки гипотезы (принимается/ отклоняется) p-value Доверительный интервал
1. До XIII принимается (статистически незначимый результат) 0.1045 [-0.0882, 0.5517]
2. XIII — 1-я пол. XIV отклоняется 4.7173е-0.04 [0.2983, 0.5137]
3. 2-я пол. XIV — XV отклоняется 0.0179 [0.0847, 0.7047]
4. XVI — 1-я пол. XVII принимается 0.2230 [-0.1639, 0.6139]
Тем самым, согласно формальному статистическому анализу на основе данных памятников всех функциональных стилей и регионов, экспансия местоимений начиная с самых ранних этапов и вплоть до XVII в. ощутимо преобладала в презенсе и лишь затем переместилась в претеритные клаузы с новыми л-формами, «обогнав» прежде доминировавший презенс.
Общий же процесс референциальной эволюции, реконструированный на основе данных памятников XI-XVII вв., выглядел следующим образом:
Диаграмма 4. Общая эволюция русской референциальной системы с учетом статистических коррективов
40
20
Таким образом, современный приоритет местоименных конструкций в претерите, трактуемый в [Jakobson 1935/1971] и [Kibrik 2011] как отражение исконного и неизменного состояния референциальной системы и приводимый в качестве одного из аргументов в пользу первоначального падения глагольных связок и последующей экспансии местоимений, получил на основании данных текущего исследования новую интерпретацию. А именно,
(10) Экспансия местоимений первоначально началась не в перфекте, а в презенсе — и лишь впоследствии перешла в перфектные клаузы, где с момента резкого падения связок 1-го и 2-го лица (конец XVI — XVII вв.) постепенно стала превалировать. След этого позднего процесса мы наблюдаем и в современном языке.
Тем самым опровергается теория [Jakobson 1935/1971]. Результаты нашего исследования также устраняют один из аргументов в пользу общей гипотезы А. А. Кибрика об экспансии местоимений вследствие падения глагольных связок, поскольку исходное преобладание местоименных конструкций в презенсе никак не свидетельствует о первичности падения глагольных связок по отношению к экспансии местоимений (в отличие от ранее предполагавшегося преобладания местоимений в перфектной конструкции). Тем не менее на данном этапе нельзя говорить об опровержении этой гипотезы, поскольку для этого необходим более детальный обзор других ее положений — в частности, эволюции
трехчленных связочных именных клауз и соответствующих глагольных — и их совместное исследование.
Вместе с тем выявленная экспансия местоимений в презен-се также требует объяснения. Здесь можно отметить, что рассматриваемая ранее гипотеза предполагала приоритет прошедшего времени на основании синтаксического сходства перфектных клауз с именными, где, согласно [Зализняк 1995], связка исчезла раньше всего. Однако в случае презенса также можно говорить об аналогии с именными клаузами, но на этот раз не синтаксической, а семантической. Так, глагол-связка в именных клаузах имел грамматическое значение презенса, как и смысловой глагол в глагольных презентных. Появление субъектных местоимений в первом случае, возможно, было расценено как толчок к соответствующей референциальной перестройке презентных глагольных клауз, неявно осознаваемых как схожие семантические варианты одной конструкции.
Принимая во внимание данные [Зализняк 1995] о наиболее ранней экспансии местоимений и падении связки в именных клаузах, а также типологическую распространенность последнего процесса, можно считать, что предполагаемая гипотеза [КЬпк 2004] о первичном падении глагольных связок имела место в случае именных клауз. Однако в дальнейшем дополнительная семантическая аналогия между именными и презентными клаузами «перевесила» синтаксическую аналогию между именными и связочными перфектными клаузами, в результате чего дальнейшая референциальная эволюция пошла в презенсе, а не перфекте.
4. Возможные внешние сценарии
При исследовании данных в текущей работе также учитывалось, что референциальные системы, в которых используется более одного способа маркирования лица субъекта (одновременно в местоимении и в глаголе) чрезвычайно редки в языках мира. Присутствие данной системы в немецком языке и в географически близких восточнославянских языках позволяет предположить возможный контакт, путем которого могло произойти дополнительное заимствование соответствующей модели. Один из возможных локусов такого контакта — ганзейская торговля с русскими в области таких городов, как Новгород, Псков, Рига, Полоцк
и др. начиная с XIII в., см. [Сквайрс, Фердинанд 2002]. Теоретически возможны различные социолингвистические сценарии немецко-русского языкового контакта, который мог привести к заимствованию немецкой модели использования субъектных местоимений — через двуязычие немцев Новгорода и через двуязычие русских в Риге. Косвенно предположение о немецком «следе» в русской рефе-ренциальной системе подтверждается тем, что экспансия местоимений во всех стилях быстрее происходила в западных регионах:
Диаграмма 5. Относительная скорость экспансии местоимений в различных регионах (на материале памятников делового стиля)
^Новгород
ЕЗПсков
ИОМосква
ЕЭПолоцк
ПУкраина
Тем не менее предположение о возможном дополнительном заимствовании неизбежно влечет за собой вопрос о том, почему практически все западнославянские языки, которые в течение долгого времени находились в более длительном контакте с германскими и балтийскими, не переняли новую референциальную систему, а сохранили архаичную праславянскую (см., в частности, ^^еШ 1998: 71; McShane 2009: 109]). Очевидно, этот вопрос требует более глубоких исследований и дальнейших объяснений.
5. Выводы
В данной работе была предпринята попытка восстановить хронологию развития русской референциальной системы по данным ряда древнерусских памятников и проверить существующие гипотезы ее перестройки. Это в определенной степени удалось: в результате анализа древнерусских данных было установлено, что
перестройка системы началась в настоящем времени — возможно, в результате семантической аналогии с именными клаузами, — и затем аналогически переместилась на перфектные л-формы. Тем самым приоритет местоимений в современных русских клаузах в прошедшем времени получил новую интерпретацию, не связывающую напрямую состояние древнерусского языка и современного русского.
Кроме того, в ходе работы было замечено, что перестройка русской референциальной системы началась с западных регионов и лишь затем распространилась на центральные области России, что позволяет предположить дополнительный внешний контакт. Таким образом, причины развития русской референциальной системы представляют собой сложный сплав внутренних и внешних языковых сценариев.
Вместе с тем ряд вопросов в данной работе остался нераскрытым: детальное изучение внешних контактов русских западных регионов, возможные социолингвистические сценарии заимствования местоименной модели — все эти задачи так же важны для дальнейшего исследования русской референции. Их решение — цель будущих исследований.
Список условных сокращений
1 — 1 лицо; fut — будущее время; nom — номинатив; pfv — совершенный вид; prs — настоящее время; sg — единственное число.
Литература
Борковский, Кузнецов 1963 — В. И. Борковский, П. С. Кузнецов. Историческая грамматика русского языка. М.: Изд-во АН СССР, 1963. Зализняк 1995 — А. А. Зализняк. Древненовгородский диалект. М.:
Школа «Языки русской культуры», 1995. Зализняк 2008 — А. А. Зализняк. Древнерусские энклитики. М. : Языки
славянских культур, 2008. Павлова 2010 — Е. К. Павлова. Взаимосвязь между маркированием лица в глаголе и в подлежащном местоимении в русском языке. Курсовая работа. МГУ, М., 2010. Сквайрс, Фердинанд 2002 — Е. Р. Сквайрс, С. Н. Фердинанд. Ганза и Новгород: языковые аспекты исторических контактов. М.: Инд-рик, 2002.
Jakobson 1935/1971 — R. Jakobson. Les enclitiques slaves // Atti del Con-gresso di Linguistica tenuto in Roma il 19-26 Settembre 1933. Firenze, 1935 // Selected Writings. Vol. II. The Hague: Mouton, 1971. P. 16-22.
Kibrik 2004 — A. A. Kibrik. Zero anaphora vs. zero person marking in Slavic: A chicken/egg dilemma? // A. Branco, R. Mitkov, T. McEnery (eds.). Proceedings of the 5th Discourse Anaphora and Anaphor Resolution Colloquium (DAARC). Lisbon: Edigöes Colibri, 2004. P. 87-90.
Kibrik 2011 — A. A. Kibrik. Reference in Discourse. Oxford: Oxford University Press, 2011.
Kibrik 2013 — A. A. Kibrik. Peculiarities and origins of the Russian referential system // D. Bakker, M. Haspelmath (eds.). Languages Across Boundaries: Studies in Memory of Anna Siewerska. Berlin — Boston: Walter de Gruyter, 2013. P. 227-262.
Kopotev 2015 — M. V. Kopotev. Reconstruction and idiomaticity: The origin of Russian verbless clauses reconsidered // Folia Linguistica Historica 36, 2015. P. 219-243.
Levsina 2012 — N. Levsina. Results of statistical analysis of the data in Pavlova 2010. Ms., University of Jena 2012.
Lindseth 1998 — M. Lindseth. Null-subject Properties of Slavic Languages: with Special Reference to Russian, Czech and Sorbian. München: Sagner, 1998.
McShane 2009 — M. McShane. Subject ellipsis in Russian and Polish // Special Issue on Partial Pro-Drop. Studia Linguistica 63, 1. Cambridge: Cambridge University Press, 2009. P. 98-132.
Sidorova 2014 — E. Sidorova. On the evolution of Russian subject reference: Internal factors // P. Suihkonen, L. J. Whaley (eds.). On Diversity and Complexity of Languages Spoken in Europe and North and Central Asia. Amsterdam — Philadelphia: John Benjamins, 2014. P. 381-400.
