CC BY
34
И.А. Булатов
РУССКАЯ МОЛОДЕЖЬ ПОД ИДЕОЛОГИЧЕСКИМ ВОЗДЕЙСТВИЕМ МАНЬЧЖУРСКИХ И ЯПОНСКИХ ВЛАСТЕЙ (Маньчжоу-Ди-Го, 1930-е годы)
I.A. Bulatov
Russian Youth under the Ideological Pressure of the Manchurian and Japanese Authorities (Manchukuo, 1930s)
Исход Гражданской войны в России превратил город Харбин, расположенный в Северной Маньчжурии на Китайской-Восточной железной дороге (КВЖД), в одну из «столиц» Русского зарубежья, в один из его культурных центров1. По оценкам Н.Е. Абловой, в 1923 г. русская колония в Харбине насчитывала 165 857 человек и еще несколько десятков тысяч человек проживали в полосе отчуждения2.
В XX в. Харбин пережил несколько поворотов в своей судьбе. Первая четверть века была временем относительно свободного самоуправления. В 1924 г. было подписано советско-китайское соглашение «О временном управлении КВЖД»3, после чего в Харбине и зоне отчуждения железной дороги стали преобладать советские граждане, усилилось влияние СССР. Это сказалось на сфере образования: школы, принадлежащие железной дороге, переходили на советские программы. Сказалось это и на воспитании молодежи: молодые люди из советских семей преимущественно состояли в Отделе молодежи («отмол»), на улицах и в школах они жестко бились с молодежью из семей белоэмигрантов. Среди эмигрантской молодежи набирали популярность движения, провозглашающие своей целью идейную и физическую борьбу с «красными».
Ситуация изменилась, когда в 1931 г. Япония захватила Северную Маньчжурию. 1 марта 1932 г. японцами было создано маньчжурское государство Маньчжоу-Го, с 1 марта 1934 г., когда его правитель Пу-И был провозглашен императором, ставшее Великой маньчжурской империей - Маньчжоу-Ди-Го. Через марионеточное государство Маньчжоу-Ди-Го Япония фактически управляла Маньчжурией. Верховное военное и гражданское управление осуществлял командующий Квантунской армией. Первоначально это был генерал Нобуёси Муто, являвшийся также губернатором Квантунской области и послом Японии в Маньчжурской империи. Впоследствии его преемники на посту командующего армией, как правило, занимали и должность посла. Таким образом, командующий Квантунской армией сосредоточил в своих руках военную и гражданскую власть, контролировал и «направлял» маньчжурское правительство
и весь государственный аппарат Маньчжоу-Ди-Го через приставленных японских чиновников и военных советников, численность которых доходила до нескольких десятков тысяч.
Поначалу эмигрантские молодежные организации почувствовали облегчение, избавившись от советского давления. Однако ему на смену быстро пришло давление японского командования, которое осуществлялось как напрямую, так и через контролируемые ими государственные учреждения Маньчжурской империи. Предлагаемая статья нацелена на изучение основных направлений молодежной политики, форм и методов идеологической работы японских оккупационных властей среди русской молодежи в Маньчжоу-Ди-Го в 1930-е гг. Для достижения этой цели рассматривается деятельность молодежных организаций, действующих при Бюро по делам русских эмигрантов в Маньчжурии (БРЭМ), Общества единения народов Маньчжурской империи (Кио-Ва-Кай) и русских школ.
В Харбине существовало гораздо больше детских и юношеских организаций, чем упоминается в статье. Одни из них были созданы эмигрантским сообществом без участия японского командования (скауты, Национальная организация русских разведчиков (НОРР), соколы, три организации при фашисткой партии, «Черное кольцо», «Черная рука», «мушкетеры», «Группа 13», молодежные организации монархистов, казаков и т.д.), другие появились под воздействием японцев (Антикоммунистический Союз молодежи при 2-м отделе БРЭМ, Молодая имени атамана Семенова станица, Союз националистической молодежи4 и т.д.).
* * *
В последние годы вышло большое количество работ, посвященных русской эмиграции на Дальнем Востоке. Однако эмигрантские детские и юношеские организации, а также контроль японской оккупационной администрации за русскими школами, ее работа с русской молодежью в фокус внимания историков попадают редко5.
Источниковой базой для написания статьи послужили в основном документы, хранящиеся в Государственном архиве Хабаровского края. Наибольшее количество информации по теме статьи сосредоточено в фонде Р-830 «Главное бюро по делам российских эмигрантов в Маньчжурии (БРЭМ)». Входящие в его состав документы содержат, в частности, сведения об устройстве и функционировании молодежного крыла организации, о работе эмигрантских школ, находившихся в введении 2-го отдела Бюро. Фонд Р-1127 «Отделение бюро по делам российских эмигрантов в Манчжоу-го; ст. Пограничная» содержит документы, которые позволяют конкретно выяснить, как на практике реализовывались японские идеи по работе с русской молодежью. В документах фонда Р-831 «Общество единения народов Маньчжурской империи "Кио-Ва-Кай"; г. Харбин» (Харбинское
отделение этого общества по составу служащих было преимущественно русским, и делопроизводство в основном велось на русском языке) нашла отражение работа маньчжурских учреждений с русской молодежью.
* * *
«Осваивая» Маньчжурию, японское командование стремилось установить контроль над ее русским населением через созданное им Бюро по делам русских эмигрантов в Маньчжурии (БРЭМ). Его создание было одобрено 28 декабря 1934 г., а открытие состоялось 9 января 1935 г.6 Официальной целью БРЭМ было провозглашено «оказание правовой, моральной, материальной и культурной помощи Российским эмигрантам, проживающим в пределах Маньчжурской Империи»7.
Бюро не было очередной эмигрантской организацией, профессиональным объединением, союзом единомышленников, «кружком по интересам» или очередной попыткой объединить «всю эмиграцию» - оно являлось, по сути, государственным учреждением Маньчжоу-Ди-Го. Советником при начальнике Бюро состоял офицер японской военной миссии Рючи Като, который и являлся фактическим руководителем Бюро. По замыслу японцев, Бюро должно было стать и посредником в отношениях между русскими эмигрантами и государственным аппаратом Маньчжоу-Ди-Го, и инструментом, с помощью которого японские оккупационные власти могли бы управлять русским населением Маньчжурии. Бюро ведало как всеми эмигрантскими организациями, так и каждым эмигрантом в отдельности, причем в понятие «эмигранты» были включены как люди, покинувшие большевистскую Россию и получившие эмигрантский паспорт, так и русские по национальности граждане Китая и Маньчжоу-Ди-Го.
Для установления контроля за ними первой задачей БРЭМ на 1935 г. стала перепись всех русских старше 17 лет8. К маю 1935 г. в Бюро зарегистрировались 18 748 человек в семи отделениях. Из них на самое большое - Харбинское - приходилось 15 764 человек. На втором месте была станция Пограничная, где было 878 зарегистри-ровавшихся9. Организаций к этому моменту было зарегистрировано 112, а к августу того же года их стало 13310. Бюро состояло из канцелярии и нескольких отделов, число которых менялось. В августе 1935 г. было шесть отделов11, а в октябре того же года - уже восемь12.
Культурно-просветительской и информационно-осведомительной работой (то есть агитацией и контролем за политическими настроениями) занимался 2-й отдел. К его же ведению относились молодежные движения и организации. Возглавлял 2-й отдел лидер Всероссийской фашистской партии К.В. Родзаевский. Спортивный подотдел 2-го отдела организовывал спортивные площадки для детей, на которых занимались всеми видами спорта, прикладным ис-
кусством (лепка, рисование), изучалось родиноведение, проводились религиозно-нравственные беседы. Для работы на площадках привлекались опытные спортсмены и педагоги, а для религиозно-нравственных бесед - священнослужители. На первых порах внешкольная работа 2-го отдела ограничивалась именно этими площадками, которые летом 1935 г. охватывали 2 000 детей13. Однако затем Бюро постепенно стало ставить под свой (и соответственно японский) контроль все внешкольные организации русской эмиграции.
Главной задачей, поставленной перед БРЭМ японскими оккупационными властями, было руководство русской эмиграцией, фактически - всем русским населением. Для этого лояльные японцам организации брались под контроль, нелояльные закрывались. Исключением не стала и русская молодежь, организаций которой на начало 1935 г. насчитывалось 1914. Все они брались под контроль через включение в три специально созданные молодежные организации при Бюро. В октябре 1936 г. президиумом Бюро были обсуждены и приняты их уставы, однако известно, что кружки молодежи при Бюро существовали и до этого. Так, организационное собрание Кружка Объединения российской молодежи при Отделении Бюро на станции Пограничная произошло 22 сентября 1935 г., а 6 октября состоялось его официальное открытие15. Видимо, первоначально эти кружки создавались как обычные объединения молодежи, которые существовали при многих эмигрантских организациях. А вот осенью 1936 г. было принято решение сделать их не одними из многих, а единственными.
В октябре 1936 г. под давлением японского командования в лице майора Оноучи президиум БРЭМ утвердил уставы трех новых организаций: «Объединения детских организаций при Бюро» (ОДО), «Объединения юношеских организаций при Бюро» (ОЮО), «Объединения российской молодежи при Бюро» (ОРМ). Эти три объединения должны были составить «федерацию молодежных объединений при Бюро». Проект уставов этих организаций готовился во 2-м отделе Бюро под руководством Родзаевского, этот же отдел ими и руководил16.
Объединения были устроены по одному принципу и с одинаковой структурой, различаясь по целям и задачам. Структурно они представляли собой «федерацию российских эмигрантских юношеских и девичьих организаций в Маньчжурской империи. Все эти организации рассматриваются как равноправные самоуправляющиеся части одного общенационального воспитательного союза»17. Это выдержка из устава объединения юношеских организаций, в который вошли скауты, разведчики (НОРР), союзы юных фашистов и фашисток18. В детском объединении теми же словами провозглашалась федерация «организаций дошкольного воспитания», в ОРМ - молодежных19. Общей была и обязательность членства в объединениях, куда автоматически зачислялись все эмигрантские органи-
зации Маньчжурской империи с момента обнародования устава. Уставы объединений принимались всеми включенными в них организациями. При этом у последних сохранялись собственные уставы, в случае если они были переутверждены центральными органами ОЮО, ОДО или ОРМ20. Однако, несмотря на слияние, сохранялось различие между собственно кружками ОРМ и вошедшими туда организациями. Так, в отчете о деятельности ОРМ на копях Мулинско-го углепромышленного товарищества (находились примерно в 50 км от станции Сочинцзи) за 1937 г. содержатся сведения о спортивных состязаниях между кружком молодежи и разведчиками НОРР21.
ОДО и ОЮО возглавлял начальник Школьного подотдела 2-го отдела Бюро. В середине 1930-х гг. это был К. Подольский22, занимавший также должность председателя Русского учительского общества. Молодежью руководил лично начальник 2-го отдела БРЭМ Родзаевский23.
Анализ целей этих организаций позволит лучше понять, какие планы относительно русской молодежи строили японские оккупационные власти. Достоинством уставов можно признать их взаимосвязь, так как младшие ступени подготавливали к старшим. Устав ОДО говорил о необходимости спасения детей от улицы, для чего нужно было заполнить их досуг разумными развлечениями (со схожей целью была создана в Англии и скаутская организация). При этом детей требовалось воспитывать в национальном и антикоммунистическом духе, а также не забывать про включение русских в «общую семью детей народов Маньчжурской Империи»24.
У юношей и девушек задач было уже семь, а не пять, как у детей. Начиналось все с продолжения воспитания в национальном и антикоммунистическом духе, но в следующем пунктах уже добавлялись получение политических знаний, ясного мировоззрения и подготовка «к будущей жизненной борьбе и борьбе за Россию». Далее шло содействие семье и школе. Заканчивалось все пунктами про развитие полезных для коллективной работы качеств и привлечение к «общей работе с подрастающими поколениями других народов Маньчжурской Империи»25.
Перед молодежными организациями ставилось уже восемь задач. Показательно изменялась 3-я задача у детей и 1-я у юношей про антикоммунизм. Тут она тоже на первом месте и звучит в законченном виде: «Самовоспитание в национальном и противоком-мунистическом духе, получение знаний необходимых для борьбы с Коминтерном»26. Сразу бросается в глаза, что речь идет о самовоспитании, в то время как на младших ступенях говорилось о воспитании. В эмиграции был наработан большой педагогический опыт работы с молодежью, базировавшийся еще на дореволюционных традициях. Так что опытные педагоги понимали, что в более раннем возрасте закладываются те ростки идей, которые прорастают в более позднем, и потому не нужно поучать и докучать наставлениями
своенравной в силу возраста молодежи, а нужно дать возможность развиться посеянным семенам через «самообразование». Так же именно в молодежном уставе впервые формулируется главная задача всего воспитания - «борьба с Коминтерном». Именно для этого дети и юноши с девушками на более ранних этапах воспитывались в антикоммунистическом и национальном духе. Эта установка также совпадала и с молодежной программой Кио-Ва-Кай, где прямо говорилось, что подготовка ведется для борьбы с врагами народов Восточной Азии - «англо-саксами и влиянием Коминтерна»27.
Далее в уставе идут пункты, касающиеся политической подготовки: изучение истории Белого движения и «роли нашего Вождя Атамана Семенова» (японцы видели его в роли лидера русской эмиграции), изучение истории взаимоотношений «России с Империей Ниппон», изучение Маньчжурской империи. Далее идет довольно размытый по меркам этого весьма конкретно написанного устава пункт о «выработке общей национальной идеологии, программы, тактики и организации»28.
Представление о том, как воплощались в жизнь планы, заложенные в уставы, дают отчеты ОРМ при отделении Бюро на станции Пограничная. Молодежная группа была довольно крупной - 86 человек. В ней работали секции военных знаний (изучение устава, сборка/разборка трехлинейки, строевые занятия, стрельба, маневры и т.д.), театральная, антимассонская, историческая, родиноведения, музыкальная (делилась на духовой оркестр и хоровой отдел), спортивная (функционировала только летом), шахматная. В рамках этих секций и вне их регулярно читались лекции. Время от времени устаивались праздничные балы и постановки (силами театральной и музыкальной секций), танцы, игры. С 24 ноября 1935 г. при газете «На границе» стала выходить двухнедельная «Страница молодежи»29; за 1936 г. было издано 24 номера30.
Столь насыщенная культурная жизнь, судя по всему, была все-таки характерна для отделений, созданных и действующих при крупных русских колониях: они были рассчитаны не только на своих членов, но и на широкие круги эмигрантов. Отчет кружка ОРМ, работающего на копях Мулинского углепромышленного товарищества (73 человека), за июль 1937 г.31 создает впечатление, что это был не кружок, а любительская футбольная команда с духовым оркестром и тягой к строевым занятиям: футбольных матчей и строевых занятий за месяц было проведено по 8, с гораздо лучшей явкой на игры, чем на строевые занятия32. Общий отчет за тот же год впечатление не меняет: 32 футбольные тренировки, 40 занятий по гимнастике, 30 строевых занятий, регулярно выступает духовой оркестр, прочитано 11 лекций по всем темам (из них четыре - по строевой подготовке)33.
При этом деятельность молодежных организаций шла не сама по себе, а в тесной связке со школами, которые БРЭМ также постепенно брало под свой контроль.
* * *
Японские оккупационные власти ясно понимали важность установления контроля над образовательными учреждениями. Для этого во 2-м отделе БРЭМ был создан Школьный подотдел, на который была возложена вся работа с детьми школьного возраста, а также подготовка и издание нового положения о школах.
Формальное обоснование усиления контроля за образованием, а также закрытия частных учебных заведений и передачу остальных под контроль БРЭМ, содержится во внутренней переписке Бюро за 1935 г. В частности, в ней проводилась идея, что из-за плохого контроля за финансированием школ, особенно частных, там развились многие «непорядки». Из недостатков назывались конкуренция и переманивание учеников между школами, потакание богатым ученикам, стремление владельцев частных школ к наживе и полуголодное существование педагогов. Чтобы исправить эту неприемлемую ситуацию и «наладить образование и воспитание русской молодежи в строго национальном духе и в интересах правительства», Бюро и предложило организовать Школьный подотдел 2-го отдела. Конечно, эта идея японским командованием была поддержана.
Новое структурное подразделение занималось разработкой программ преподавания, и «всевозможными вопросами образования и воспитания», «составлением и изданием необходимых учебников», разработкой проектов об открытии, слиянии и закрытии учебных заведений, регистрацией и рекомендацией педагогов, организацией кружков самообразования, лекций и экскурсий. Все это, само собой, «согласно с видами правительства»34.
Однако Школьный подотдел ведал только гимназиями, существующими при Бюро, и государственными школами, а потому проблема слабого контроля за частными школами сохранялась, а также сохранялись все претензии и вся критика в их адрес. В октябре 1936 г. начальник Школьного подотдела Подольский произнес пламенную речь на «чашке чая» педагогов. Ее большую часть он посвятил восхвалению «прекрасной» жизни русских эмигрантов в Маньчжоу-Ди-Го и роли в этом БРЭМ, а ближе к концу речи от него досталось частным школам. В основном за то, что они не приняли новое школьное положение, разработанное его подотделом, а также за конкуренцию между школами в погоне за учениками35. Вскоре 2-й отдел Бюро стал проводить лекции курсов политической подготовки для педагогов36, на которых можно было услышать доклады на темы «Критика СССР», «Азиеведение», «Правда о Белом движении»37.
Японские оккупационные власти придавали особое значение изучению русским населением Маньчжоу-Ди-Го японского языка, и к 1935 г. для русских было открыто 280 школ японского языка38. В 1936-1937 гг. устный японский язык стал в русских школах обязательным для перевода в следующий класс наравне с письменным и
устным русским, арифметикой и математикой39.
Окончательное урезание «вольностей» в русских школах наступило в следствии школьной реформы, проведенной в мае 1937 г., когда японскими властями была установлена единая система образования. Изучение японского языка, а также истории и культуры Японии и Маньчжоу-Ди-Го стали обязательными. Те школы, которые не хотели принимать реформу, закрывались40.
Эти действия японских оккупационных властей нельзя считать направленными на идеологическую обработку в антибольшевистском, монархическом и милитаристском духе только русской диаспоры в Маньчжурской империи. Это была составная часть преобразований школ по всей стране, по результатам которой образовательные учреждения должны были быть способны выполнять три главных задачи. Первая: воспитывать у учащихся патриотизм, национальное самосознание и понимание «неразрывных духовных отношений между Японией и Маньчжоу-Ди-Го». Вторая: воспитывать преданность маньчжурскому императорскому трону на «основе Восточно-Азиатской морали». Третья: «сообщение и усвоение практических знаний»41. То есть собственно образовательная задача
ставилась лишь на третье место после двух идеологических.
* * *
Кио-Ва-Кай (Общество единения народов Маньчжурской империи) было третьей организацией, которое занималось идеологической обработкой русских подростков. В отличие от БРЭМ и русских школ, Кио-Ва-Кай была маньчжурским учреждением. По-маньчжурски Общество называлось Се-Хэ-Хой, по-японски -Мансю-Тэй-Коку Кевакай42, но в русскоязычной среде наибольшее распространение получило искаженное японское название Кио-Ва-Кай, принятое и в современной российской историографии. Создано оно было 25 июля 1932 г.43 с целью объединения народов Маньчжурии на базе идеологии Ван-Дао («Императорский Путь») и антикоммунизма. Харбинское отделение Общества открылось 15 января 1935 г.44
В 1937 г. Кио-Ва-Кай и маньчжурское правительство взялись за формирование структуры из нескольких организаций, которая бы охватывала все население от 10 до 40 лет с целью военной подготовки и возможности быстрой мобилизации для борьбы с эпидемиями, охраны правопорядка и для обороны тыла в случае войны45.
28 января 1937 г. были созданы специальные курсы для молодежи (сейнэнкунрендзе или сейкун). На них подростки проходили военную и политическую подготовку46. С 14 июля 1937 г. стали формироваться Общественные добровольческие дружины (гиюхоскоо-тай) Кио-Ва-Кай, задачей которых была объявлена подготовка всего населения к защите Маньчжоу-Ди-Го47. Дружины были созданы
одновременно с обнародованием закона об обороне государства и в соответствии с ним. Дружины охватывали людей в возрасте от 20 до 40 лет. Но одних сейкунов для работы с молодежью маньчжурские и японские оккупационные власти посчитали недостаточным, и тогда для подготовки юношей к этим молодежным военно-политическим курсам и дружинам добровольцев 1 марта 1939 г. была создана организация сэсионэндан48. Она, в свою очередь, делилась на сионэндан (союз мальчиков) для детей 10-15 лет и сэйнандан (союз юношей) для, по первоначальному плану, подростков 16-19 лет,49 а позднее - для 16-25 лет50. По достижении этого возраста юноши и девушки должны были вступать в Кио-Ва-Кай и дружины гиюхоскоотай.
Согласно «Основному плану» создания организаций молодежи, «все молодежные организации, существовавшие до сих пор и отвечающие духу основания Маньчжу-Ди-Го, автоматически и рационально вливаются в новую всенародную молодежную организацию», новые организации молодежи могли теперь создаваться только по инициативе Кио-Ва-Кай. Также подчеркивалось, что новые организации будут созданы при деятельном участии курсов Кио-Ва-Кай, действующих «уже буквально во всей стране»51.
Мальчики и юноши, не входившие ни в какие объединения, все равно не могли избежать участия в сэсионэндан: это стало обязательным для всей учащейся молодежи. Никаких исключений для русской эмигрантской молодежи не сделали. Как и во всей Маньчжурской империи, 1 марта 1939 г. при всех российских низших и средних учебных заведениях были учреждены организации моло-дежи52. Русскими эмигрантами занимался Биньцзянский штаб Кио-Ва-Кай, и к 1941 г. в сионэндан на его территории входило 41 816 человек в 216 организациях, а в сэйнэндан - 32 936 человек в 179 организациях53.
Целью организации для мальчиков была «практическая подготовка», необходимая и достаточная для перехода в старшую организацию. Сэйнэндан же провозглашал в качестве цели «воспитать своих членов в понятии неразрывности отношений Ниппон и Маньчжу-Ди-Го, необходимость идей мирного сотрудничества и дать им основную практическую подготовку, нужную для работы будущих кадров Государства»54. В главных пунктах «Укрепления движения организаций молодежи Кио-Ва» основная цель сформулирована несколько по-другому и заключается в «наследовании, усвоении и развитии основного духа Кио-Ва-Кай с тем, чтобы участвовать в строительстве оригинального морального государства и в создании фундамента единения народов Восточной Азии»55.
Организация молодежи должна была быть единой и включать в себя народности Маньчжурской империи, но в исключительных случаях допускалось и формирование отдельных единиц для разных наций при организациях молодежи Кио-Ва-Кай56. В частности, были учреждены районные организации Российской эмигрантской моло-
дежи Кио-Ва-Кай57. В харбинском руководстве сэсионэндан присутствовали представители БРЭМ и Особого отдела Кио-Ва-Кай, в лице их руководителей - генерала В.А. Кислицина и Рючи Като58.
Одной из важнейших задач, стоящей перед сэйнэндан, была подготовка подростков к сейкунам. На эти курсы могли быть приняты молодые люди 16-25 лет, прошедшие подготовку в сэйнэндан, или, при отсутствии такой подготовки, признанные годными начальником сейкуна59. На курсах проводилась идеологическая, военная и спортивная подготовка. Согласно внутреннему уставу харбинских курсов Кио-Ва-Кай для воспитания российской эмигрантской молодежи от 14 апреля 1943 г., много внимания уделялось и сплочению курсантов. Так, в первом параграфе сразу оговаривалось, что курсы - это не только обучение и военная подготовка, но и тесное сотрудничество между курсантами и инструкторами, создающее атмосферу большой семьи, что должно было способствовать «нормальному развитию положительных человеческих качеств»60.
Расписание курсов включало в себя смотры, молитвы, гимнастика, занятия, наряды. Курсы делились на три части. Первый курс длился четыре месяца, второй - один год, третий - три месяца61. Последний курс был самым важным, так как на нем готовили молодых руководителей для районных организаций Кио-Ва-Кай. Обучение молодых руководителей проходило в летних лагерях и в него входило: «а). Проведение лагеря; б). Плавание; в). Оказание первой помощи; г). Собеседования; д). Подготовка специалистов». В курсы для специалистов, в свою очередь, входило только фехтование и оказание первой помощи62. В рамках военной подготовки, для которой Министерство государственной безопасности всегда было готово откомандировать офицеров и унтер-офицеров63, проходили учения на местности для отработки тактики стрелкового боя и навыков стрельбы. Ошибки, допущенные курсантами на таких учениях, потом подробно разбирались и анализировались64. То есть в практической области, в лагерной работе, упор делался на развитие лидерских качеств, спортивную и военную подготовку.
С завершением подготовки на курсах процесс идеологического воспитания не заканчивался. Были предусмотрены собрания для выпускников в Клубе курсов и собрание отделений Клуба молодежи по районам65. Первые курсы для русских эмигрантов были проведены в Трехречье в 1938 г. Далее в 1940 г. их провели в Харбине и Хайларе, а в 1941 г. - в Муданцзяне66.
О совместной деятельности вышеназванных организаций дает представление брошюра «В лагерях», изданная Особым отделом Кио-Ва-Кай. В ней описываются два летних детских лагеря, работавших в 1938 г.: «Харбинский лагерь за Сунгари» и «Лагерь разведчиков на Восточной границе».
Первый был организован в июле силами трех учреждений: БРЭМ, Учебного отдела Харбинского городского управления и Биньцзян-
ского штаба Кио-Ва-Кай. В нем участвовали беднейшие дети русских эмигрантских школ. Школьными учителями и докторами было отобрано 200 детей, находившихся в наиболее болезненном состо-янии67. Обязанности по подготовке лагеря разделили следующим образом: средства изыскивало Кио-Ва-Кай в лице японца Чикуси, организационной же работой занимались работники Учебного отдела Харбинского городского управления, а контроль осуществлял БРЭМ68.
Другой лагерь проводился для подростков из Восточного отделения Национальной организации русских разведчиков (НОРР) около города Сан-Ча-Гоу. В Харбине и его окрестностях члены этой массовой детско-юношеской организации скаутского типа, созданной в 1928 г. во Франции, были довольно популярны, первое время пользовались поддержкой японцев и были широко представлены в БРЭМ. Поэтому лагерь был проведен при поддержке БРЭМ, Кио-Ва-Кай и Японской военной миссии. Участие в лагере приняли отделения разведчиков из города Мудэнцзянь, станции Эхо, Мулинских копей и станции Пограничная. Должности начальника Восточного отдела НОРР и Начальника отделения БРЭМ на станции Пограничной совмещал подъесаул Иван Арефьевич Вощилло. Именно он, совместно с начальником Особого отдела Кио-Ва-Кай Рючи Като69, являлся основным организатором всех лагерных мероприятий, хотя подъесаул Вощилло формально являлся начальником лагеря, а Като - руководителем лагеря, что позволяло удовлетворить амбиции всех организаций. Фактически же общее руководство осуществлял начальник штаба лагеря поручик В.К. Европейцев70.
Два местных руководителя НОРР, возглавлявшие этот лагерь, хорошо дополняли друг друга. И.А. Вощилло был идеальным примером для юных патриотов России. Несмотря на то, что на момент начала Первой мировой войны ему было всего 15 лет, он успел побыть разведчиком и кавалеристом, выучился на летчика наблюдателя, успел получить Георгиевские кресты всех 4-х степеней и, помимо этого, еще 13 русских, французских и английских орденов и медалей, а с 1925 по 1928 гг. он успел дослужиться до подполковника в Шандунской армии. Все это дополняли две контузии и шесть ранений, после которых он остался годен к военной службе71. Василий Константинович Европейцев был его противоположностью: на 14 лет старше своего начальника, он работал юристом и преподавателем, а во время военных действий оказывался на канцелярских или руководящих должностях, не связанных с боевыми действиями72. Таким образом, личные качества и опыт двух руководителей дополняли друг друга, что сказалось и на высоком уровне проведения лагеря.
Лагерь собрал значительное количество детей - 74 разведчика и 79 разведчиц. Присматривали за ними и обучали их 17 инструкторов. Оборудованием лагеря и его охраной занимались солдаты Кван-
тунской армии73, что было вызвано близостью границы с СССР. Эта близость и являлась основной идеологической «изюминкой» лагеря: с одной стороны, советских пограничников дразнили богослужениями и государственным флагом Российской империи, с другой - в идеологической работе всячески подчеркивались различия между «бедным» СССР и процветающей Маньчжурской империей. В описании лагеря говорится: «На всем протяжении советской границы, насколько ее может охватить глаз, все обращено в царство мертвецов. Полная противоположность маньчжурский берег <.. .> повсюду видны крестьяне-корейцы и маньчжуры - трудолюбиво работающие на своих полях»74. Традиционно на всех проводимых церемониях оркестр исполнял гимны Японии, Маньчжурии и русский национальный «Боже, Царя храни!»75. Так было принято на всех мероприятиях БРЭМ.
Примечательным мероприятием лагеря стали трехдневные гуляния, устроенные штабом Кио-Ва-Кай около Сан-Ча-Гоу. За восточными воротами города была построена сцена, находившаяся примерно в 250 м от казармы советских пограничников. На сцене выступали корейские и маньчжурские артисты, а также специально приехавший харбинский оркестр76.
Наконец, чтобы подчеркнуть важность лагеря, 28 июля его посетил атаман Семенов77.
Лагерь НОРР, устроенный совместно с Бюро и местными школами в районе станции Пограничная в 1938 г., был не первым. В 1936 г. уже проводилось похожее мероприятие, хотя и с меньшим размахом. Тогда, помимо прочего, разведчики и сотрудники БРЭМ в 16 км от станции Пограничной установили крест на месте уничтожения советскими пограничниками белого партизанского отряда полковника Назарова в 1930 г. В брошюре «В лагерях» это памятное мероприятие было охарактеризовано как экскурсия к «местам исторических событий белой борьбы с красным зверем»78. Также разведчики ходили к границе и рассматривали, что происходило на советской территории, проводились молебны, игры и парады, произносились речи и читались доклады79.
* * *
Таким образом, командование Квантунской армией, весь аппарат оккупационной власти поэтапно вели систематическую работу по установлению контроля за идеологическим воспитанием русской молодежи, а затем по руководству этим воспитанием. Делалось это при строгой имитации независимости Маньчжоу-Ди-Го, то есть под прикрытием государственных учреждений Маньчжурской империи.
Для идеологического воспитания использовались, во-первых, начальные и средние русские школы, которые переводилась на японские программы обучения, контролировалась и «направлялись»
через Школьный подотдел БРЭМ, во-вторых, сам БРЭМ как орган управления русской эмиграцией в Маньчжоу-Ди-Го, работавший фактически под руководством японских оккупационных властей, и, в-третьих, Кио-Ва-Кай, являвшийся, по своей сути, государственным учреждением, имевшим в своем составе молодежные секции, в которые автоматически зачислялись все детские и юношеские организации Маньчжоу-Ди-Го.
Их общей целью являлось воспитание русской эмигрантской молодежи в духе антикоммунизма, милитаризма и лояльности к Маньчжурской и Японской империям, в духе моральной, физической и боевой готовности к участию в предстоящей войне против СССР. Для этого всячески подчеркивалась включенность русских эмигрантов в «семью народов Маньчжурской Империи» и приобщение к японской культуре через изучение языка и культуры. Для этого же подогревались реваншистские чувства белоэмигрантов, желание вернуться в Россию, «освобожденную» от коммунистов.
В 1932-1938 гг. происходило вовлечение русских эмигрантов и эмигрантских организаций в организации, подконтрольные японцам, но еще сохраняющие видимость самостоятельности. После проведения школьной реформы и создания молодежных организаций Кио-Ва-Кай степень самостоятельности в вопросе идеологического воспитания русских подростков у эмигрантских организаций сошла на нет.
Примечания Notes
1 МяоХ. Русская эмиграция в Харбине: взаимодействие двух культур // Гуманитарный вектор. 2015. № 2 (42). С. 128-135.
2 Аблова Н.Е. РОВС, БРЭМ и «ХЛАМ»: Российские изгнанники в Поднебесной // Родина. 2009. № 4. С. 35.
3 Государственный архив Хабаровского края (ГАХК). Ф. Р-831. Оп. 2. Д. 36. Л. 30.
4 ГАХК. Ф. Р-831. Оп. 2. Д. 2. Л. 2.
5 Василенко Н.А. Российская эмиграции в Маньчжурии накануне и в годы войны // Россия и АТР. 2005. № 2. С. 20-25; Потапова И.В. Русская школа в Маньчжоу-Ди-Го (30-е годы XX века) // Право и образование. 2008. № 2. С. 121-131; Лазарева С.И., Сергеев О.И. Общественно-политическая активность российских эмигрантов в Китае в 20-е - 40-е гг. ХХ в. // Ойкумена. Регионоведческие исследования. 2011. № 2 (17). С. 145-156. Домнин А.И. Мушкетеры против пионеров: Русские молодежные организации в Маньчжурии // Родина. 2011. № 3. С. 96-98.
6 ГАХК. Ф. Р-831, Оп. 2. Д. 38. Л. 14, 16.
7 ГАХК. Ф. Р-830. Оп. 1. Д. 1. Л. 108.
8 Там же. Л. 4, 7.
9 Там же. Л. 27об.
10 Там же. Л. 30, 110об.
11 ГАХК. Ф. Р-830. Оп. 1. Д. 1. Л. 110.
12 Там же. Л. 71.
13 Там же. Л. 110об.
14 Лазарева С.И., Сергеев О.И. Общественно-политическая активность российских эмигрантов в Китае в 20-е - 40-е гг. ХХ в. // Ойкумена. Регио-новедческие исследования. 2011. № 2 (17). С. 153.
15 ГАХК. Ф. Р-1127. Оп. 1. Д. 10. Л. 32.
16 ГАХК. Ф. Р-830. Оп. 2. Д. 16. Л. 97.
17 Там же. Л. 99.
18 Потапова И.В. Русский фашизм в Маньчжурии: детские и юношеские организации // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. 2014. № 6-1 (44). С. 164.
19 ГАХК. Ф. Р-830. Оп. 2. Д. 16. Л. 101, 104.
20 Там же. Л. 99.
21 ГАХК. Ф. Р-1127. Оп.1. Д. 10. Л. 45.
22 ГАХК. Ф. Р-830. Оп. 2. Д. 16. Л. 100, 102, 108.
23 Там же. Л. 105.
24 Там же. Л. 101.
25 Там же. Л. 99.
26 Там же. Л. 104.
27 ГАХК. Ф. Р-831. Оп. 2. Д. 4. Л. 31.
28 Там же.
29 ГАХК. Ф. Р-1127. Оп. 1. Д. 10. Л. 3, 10-13, 22, 23, 34, 39; Д. 19. Л. 14.
30 ГАХК. Ф. Р-1127. Оп. 1. Д. 19. Л. 18.
31 ГАХК. Ф. Р-1127. Оп. 1. Д. 10. Л. 45.
32 Там же. Л. 40.
33 Там же. Л. 45.
34 ГАХК. Ф. Р-830. Оп. 1. Д. 1. Л. 112, 113.
35 ГАХК. Ф. Р-830. Оп. 2. Д. 16. Л. 215-220.
36 Там же. Л. 186.
37 ГАХК. Ф. Р-1127. Оп. 1. Д. 15. Л. 1.
38 Потапова И.В. Русская школа в Маньчжоу-Ди-Го (30-е годы XX века) // Право и образование. 2008. № 2. С. 122.
39 ГАХК. Ф. Р-1127. Оп. 1. Д. 19. Л. 24.
40 Потапова И.В. Русская школа в Маньчжоу-Ди-Го (30-е годы XX века) // Право и образование. 2008. № 2. С. 124.
41 Великая Маньчжурская империя. Харбин, 1942. С. 120.
42 Общество Единения Народов Маньчжурской империи: Устав. Харбин, [б.д.]. С. 13.
43 ГАХК. Ф. Р-831. Оп. 2. Д. 38. Л. 9.
44 Там же. Л. 17.
45 ГАХК. Ф. Р-831. Оп. 2. Д. 4. Л. 2.
46 Великая Маньчжурская империя. Харбин, 1942. С. 209.
47 ГАХК. Ф. Р-831. Оп. 2. Д. 4. Л. 2.
48 Великая Маньчжурская империя. Харбин, 1942. С. 209, 210.
49 ГАХК. Ф. Р-831. Оп. 2. Д. 4. Л. 3; Великая Маньчжурская империя. Харбин, 1942. С. 210.
50 ГАХК. Ф. Р-831. Оп. 2. Д. 4. Л. 20, 23.
51 Там же. Л. 17, 18.
52 Великая Маньчжурская империя. Харбин, 1942. С. 210, 213.
53 ГАХК. Ф. Р-831. Оп. 2. Д. 3. Л. 9.
54 Там же. Л. 17.
55 ГАХК. Ф. Р-831. Оп. 2. Д. 4. Л. 31.
56 ГАХК. Ф. Р-831. Оп. 2. Д. 3. Л. 18, 19.
57 ГАХК. Ф. Р-831. Оп. 2. Д. 4. Л. 35.
58 Великая Маньчжурская империя. Харбин, 1942. С. 214.
59 Там же. С. 209.
60 ГАХК. Ф. Р-831. Оп. 2. Д. 17. Л. 2.
61 Великая Маньчжурская империя. Харбин, 1942. С. 210.
62 ГАХК. Ф. Р-831. Оп. 2. Д. 4. Л. 32.
63 Там же. Л. 19.
64 ГАХК. Ф. Р-831. Оп. 2. Д. 6. Л. 9-11.
65 ГАХК. Ф. Р-831. Оп. 2. Д. 4. Л. 33.
66 Великая Маньчжурская империя. Харбин, 1942. С. 214.
67 В лагерях. Харбин, 1937. С. 6.
68 Там же. С. 8.
69 Там же. С. 27, 29.
70 Там же. С. 37.
71 ГАХК. Ф. Р-830. Оп. 3. Д. 8931. Л. 2, 2об, 5 об.
72 ГАХК. Ф. Р-830. Оп. 3. Д. 14292. Л. 1-2.
73 В лагерях. Харбин, 1937. С. 34.
74 Там же. С. 35.
75 Там же. С. 37.
76 Там же. С. 43.
77 Там же. С. 77.
78 Там же. С. 23.
79 ГАХК. Ф. Р-1127. Оп. 1. Д. 39. Л. 56.
Автор, аннотация, ключевые слова
Булатов Иван Александрович - канд. ист. наук, доцент, Саратовский государственный технический университет имени Гагарина Ю.А. (Саратов)
ORCГО ГО: 0000-0001-7148-491Х
kicum-333@yandex.ru
Статья нацелена на изучение идеологического воспитания как одного из основных направлений молодежной политики командования японской Квантунской армии и правительства Маньчжоу-Ди-Го в отношении русской эмигрантской молодежи в годы, предшествующие началу Второй мировой войны. «Русскими эмигрантами» государственный аппарат Манчьжурской империи и японские оккупанты считали не только тех, кто покинул большевистскую Россию в результате революции и Гражданской войны, но и всех русских по национальности граждан Китая и Маньчжоу-Ди-Го. На основании архивных документов, прежде всего Бюро по делам русских эмигрантов в Маньчжурии, многие из которых использованы впервые, рассматриваются деятельность русских молодежных организаций и русских школ, а также идеологическое воздействие на них со стороны властей Маньчжоу-Ди-Го и командования Квантунской армии.
Используя государственный аппарат Маньчжоу-Ди-Го и тщательно
имитируя самостоятельность этого марионеточного государства, японские оккупационные власти сначала установили контроль за идеологическим воспитанием русской молодежи, а затем перешли к прямому руководству идеологической работой среди русской молодежи. Для идеологического воспитания использовались как начальные и средние русские школы, которые переводилась на японские программы обучения, так и государственные учреждения Маньчжоу-Ди-Го, в подчинение которым были поставлены все русские детские и молодежные организации. Их общей идеологической задачей стало воспитание русской эмигрантской молодежи в духе антикоммунизма, милитаризма, монархизма и преданности Маньчжурской и Японской империям. Такая идеологическая обработка, по расчетам японцев, должна была способствовать формированию у русской молодежи моральной, физической и военной готовности к участию в предстоящей войне против СССР.
Русская эмиграция, молодежь, идеологическое воспитание, общественная организация, молодежное движение, молодежная политика, начальная военная подготовка, Маньчжурия, Маньчжоу-Ди-Го.
References (Articles from Scientific Journals)
1. Ablova, N.E. ROVS, BREM i "KhLAM": Rossiyskiye izgnanniki v Podnebesnoy [The Russian All-Military Union, the Bureau for Russian Emigrants in Manchuria, and the Association of Artists, Writers, Actors, Musicians: Russian Exiles in China.]. Rodina, 2009, no. 4, pp. 35-38. (In Russian).
2. Domnin, A.I. Mushketery protiv pionerov: Russkiye molodezhnyye organizatsii v Manchzhurii [Musketeers against Pioneers: Russian Youth Organizations in Manchuria.]. Rodina, 2011, no. 3, pp. 96-98. (In Russian).
3. Lazareva, S.I. and Sergeyev, O.I. Obshchestvenno-politicheskaya aktivnost rossiyskikh emigrantov v Kitaye v 20-e - 40-e gg. XX v. [The Social and Political Activity of Russian Emigrants in China, 1920s - 1940s.]. Oykumena. Regionovedcheskiye issledovaniya, 2011, no. 2 (17), pp. 145-156. (In Russian).
4. Miao, Hui. Russkaya emigratsiya v Kharbine: vzaimodeystviye dvukh kultur [Russian Emigration in Harbin: The Interaction of Two Cultures.]. Gumanitarnyy vector, 2015, no. 2 (42), pp. 128-135. (In Russian).
5. Potapova, I.V. Russkaya shkola v Manchzhou-Di-Go (30-e gody XX veka) [The Russian School in Manchukuo (1930s).]. Pravo i obrazovaniye, 2008, no. 2, pp. 121-131. (In Russian).
6. Potapova, I.V. Russkiy fashizm v Manchzhurii: detskiye i yunosheskiye organizatsii [Russian Fascism in Manchuria: Children and Youth Organizations.]. Istoricheskiye, filosofskiye, politicheskiye i yuridicheskiye nauki, kulturologiya i iskusstvovedeniye. Voprosy teorii ipraktiki, 2014, no. 6-1 (44), pp. 161-165. (In Russian).
7. Vasilenko, N.A. Rossiyskaya emigratsii v Manchzhurii nakanune i v gody voyny [Russian Emigration in Manchuria on the Eve of and during the Second World War.]. Rossiya i ATR, 2005, no. 2, pp. 20-25. (In Russian).
Author, abstract, keywords
Ivan A. Bulatov - Candidate of History, Associate Professor, Yuri Gagarin State Technical University of Saratov (Saratov, Russia)
ORCID ID: 0000-0001-7148-491X
kicum-333@yandex.ru
The article is focused on ideological indoctrination as one of the key directions of youth policy pursued by the commandment of the Kwantung army and the government of Manchukuo in relation to Russian emigrant youth in the years before the World War II. The authorities of the Manchurian Empire and Japanese occupants regarded as "Russian emigrants" not only those who had left the Bolshevist Russia as the result of the revolution and the Russian Civil War, but also all the Russians by nationality being citizens of China and Manchukuo. On the basis of archive documents, primarily, Bureau for Russian Emigrants in Manchuria, most of which are used for the first time, the authors examine the activities of Russian youth organizations and Russian schools, as well as the ideological pressure upon them from the authorities of Manchukuo and the commandment of the Kwantung army.
Using the state machinery of Manchukuo and skillfully imitating the independence of this puppet state, the Japanese occupational authorities first supervised the proliferation of ideological indoctrination among the Russian youth and then proceeded to directing ideological work among them. For exercise the ideological pressure, both Russian primary and secondary schools were used, which were transitioned to the Japanese curricula, as well as state institutions of Manchukuo presiding over all Russian children and youth organizations. Their common ideological task was to educate Russian emigrant youth in the spirit of anti-communism, militarism, monarchism and loyalty to the Manchurian and Japanese empires. According to the Japanese occupational authorities, such ideological pressure was to prepare the Russian youth morally, physically and militarily to participate in the coming war against the USSR.
Russian emigration, youth, ideological indoctrination, public organization, youth movement, youth policy, basic military training, Manchuria, Manchukuo.
