CC BY
79
ТЕМА НОМЕРА
О.Ю. Яхшиян, Н.А. Омельченко
РУССКАЯ КУЛЬТУРНАЯ ДОМИНАНТА И РОССИЙСКАЯ НАЦИОНАЛЬНАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ *
Аннотация
В статье рассматривается понятие русской культурной доминанты как общего культурного знаменателя для всех этнических идентичностей в рамках российской национальной (политической) идентичности, означающего погруженность в среду русского языка, русской культуры и русского исторического сознания. Содержание статьи сфокусировано на обосновании сформулированного в обновленной Стратегии государственной национальной политики Российской Федерации на период до 2025 года положения о том, что общероссийская гражданская идентичность основана на сохранении русской культурной доминанты, присущей всем народам, населяющим Россию. Данное положение означает утверждение известной культурно-ценностной гомогенизации нашего общества как нормы на современной стадии его развития, но совсем не означает отрицания многоэтничности российской нации. Отмечается, что политическое значение декларирования русской культурной доминанты как основания российской национальной идентичности заключается в сдержанной культурно-исторической самоидентификации современного Российского государства. На основе анализа данных социологических исследований за последнее десятилетие выявляется содержательная связь основных интеграторов российской гражданской идентичности с русской культурной доминантой. Раскрывается соответствие политической установки о русской культурной доминанте
O. Yakhshiyan, N. Omelchenko
RUSSIAN CULTURAL DOMINANT IDEA AND RUSSIAN NATIONAL IDENTITY
Abstract
The article studies the concept of Russian cultural dominant idea as a common cultural denominator for all ethnic identities within the framework of the Russian national (political) identity, which means immersion in the Russian language, Russian culture and Russian historical consciousness. The content of the article is focused on the substantiation of the notion contained in the updated Strategy of the state national policy of the Russian Federation for the period until 2025 that the all-Russian civic identity is based on the preservation of the Russian cultural dominant idea inherent in all peoples inhabiting Russia. This thesis means the affirmation of the well-known cultural-value homogenization of Russian society as a norm at the present stage of its development, but does not at all mean the denial of the multi-ethnicity of the Russian nation. It is noted that the political significance of declaring the Russian cultural dominant idea as the basis of Russian national identity lies in the restrained cultural and historical self-identification of the modern Russian state. The analysis of sociological research data over the past decade has revealed a meaningful relationship between the main integrators of Russian civic identity and the Russian cultural dominant idea. The article investigates the compliance of the political attitude to the Russian cultural dominant idea with the objective laws of nationbuilding within the framework of a multi-
объективным закономерностям нацие-строительства в рамках полиэтнического государства на этапе буржуазной модернизации - культурно-ценностной гомогенизации общества и опоре на доминирующую этническую идентичность.
Ключевые слова:
культурная доминанта, российская национальная (политическая) идентичность, гражданская идентичность, культура этнической группы, национальная политика.
ethnic state at the stage of bourgeois modernization - the cultural-value ho-mogenization of society and reliance on the dominant ethnic identity.
Key words:
cultural dominant idea, Russian national (political) identity, civic identity, cultural-value homogenization of society, culture of the dominant ethnic group, national policy.
* Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ и АНО ЭИСИ в рамках научного проекта №19-011-31560.
В обновленную Стратегию государственной национальной политики Российской Федерации на период до 2025 года включено положение о том, что общероссийская гражданская идентичность основана на сохранении русской культурной доминанты, присущей всем народам, населяющим Россию [24]. Это положение имеет принципиальное теоретическое и политико-практическое значение. Само понятие русской культурной доминанты в тексте документа не получило четкого определения, в отличие от понятия общероссийской гражданской идентичности, в предложенном толковании которого, однако, отсылка к русской культурной доминанте не просматривается. Между тем тезис о культурной обусловленности гражданской идентичности отвечает современному научному пониманию диалектического соотношения гражданского и культурного компонентов в структуре национальной идентичности, гражданского и этнического (культурного) национализмов. В любом реализованном проекте нации, в любой состоявшейся и устоявшейся национальной идентичности тесно переплетены гражданская и культурная составляющие [12, с. 137]. Первая акцентирует равные права и обязанности сограждан, активное гражданское общество, народный суверенитет и конституционализм, качество политических институтов, солидарность. Вторая предполагает культурное поле в форме дискурсов и нарративов об истории национального сообщества и объединяющих его членов ценностей, и представлений о самих себе, о прошлом и будущем. Культурная составляющая обосновывает и обеспечивает связь поколений внутри сообщества и отграничивает сообщество от других [18, с. 166].
Очевидно, понятие русской культурной доминанты, равно как и близкое ему по смыслу понятие единого культурного (цивилизационного) кода, в лексиконе современной государственной национальной политики России охватывает культурную составляющую российской национальной идентичности. Неизбежная этническая коннотация и акцент на доминировании требуют разъяснений, самое необходимое из которых сразу же предлагается в тексте Стратегии. Подчеркивается, что русская культурная доминанта присуща всем народам, населяющим Российскую Федерацию. Еще в своей статье 2012 года «Россия: национальный вопрос» В.В. Путин отметил, что носителями русской культурной доминанты являются не только этнические русские, но и все, кто идентифицирует себя с Россией как страной и Русским миром как цивилизацией [17]. Это некий общий культурный знаменатель для всех этнических идентичностей в рамках российской национальной (политической) идентичности, означающий погруженность в среду русского языка, русской культуры и русского исторического сознания. Не используя понятия русской культурной доминанты, А.И. Миллер убедительно показывает ее реальность, не упоминая только элемент общности исторической судьбы: «В языковом и культурном отношении население России намного сильнее связано общим стандартом, чем население в большинстве стран мира. Социальная коммуникация в России происходит на русском языке, а русская культура является общей для всех граждан страны, в том числе и большинства тех, кто не идентифицирует себя как русский» [12, с. 141 -142]. А дальше историк пишет о праве государства требовать от нерусских граждан «не ассимиляции, но аккультурации». Речь здесь идет именно о принятии русской культурной доминанты - освоении русского языка как языка социальной коммуникации российской нации, восприятии и в той или иной мере присвоении русской культуры и истории, ощущении связи с Россией как своей Родиной. Эти позиции принимаются россиянами как данность и норма. «Русскость» аккультурации отличается от «русскости» ассимиляции сохранением и уважением нерусской этнической идентичности, а потому положение Стратегии о русской культурной доминанте не противоречит одному из декларируемых в том же документе приоритетов государственной национальной политики - сохранению этнокультурного и языкового многообразия Российской Федерации. Положение о русской культурной доминанте означает утверждение известной культурно-ценностной гомогенизации на-
шего общества как нормы на современной стадии его развития, но совсем не означает отрицания многоэтничности российской нации.
В обновленной Стратегии государственной национальной политики Российской Федерации на период до 2025 года дается определение основных понятий, в том числе и понятия общероссийской гражданской идентичности (гражданского самосознания). Это осознание гражданами Российской Федерации их принадлежности к своему государству, народу, обществу, ответственности за судьбу страны, необходимости соблюдения гражданских прав и обязанностей, а также приверженность базовым ценностям российского общества. В энциклопедическом издании «Идентичность: Личность, общество, политика» гражданская идентичность характеризуется как конституирующее основание современной политической нации и определяется как самоидентификация индивида с политической культурой и институтами конкретного государства, в том числе с определяющим индивидуальный политико-правовой статус институтом гражданства [10, с. 354]. Гражданская идентичность связывает индивида и государство путем закрепления правового статуса гражданина - члена национально-государственной общности и вытекающих из такого статуса свобод, прав и обязанностей. В науке сложилось и поддерживается устойчивое представление о том, что гражданская идентичность не нуждается в укоренении в этнокультурной идентичности какого-либо народа, формируется поверх групповых и социокультурных размежеваний современного общества и требует социализации всех граждан в рамках общей политической культуры [10, с. 355]. Не очень понятно, как можно развести общую политическую культуру конкретной страны и политическую культуру доминирующей этнической группы, которая в существенной своей части составляет этническую идентичность (самосознание). Предваряя определение политической идентичности, И.С. Семененко отмечает, что наиболее распространенное в общественной дискуссии и публичной политике толкование приравнивает политическую идентичность к идентичности национальной. Само же предлагаемое определение акцентирует отождествление носителя идентичности с тем или иным политическим сообществом. Понятие национальной идентичности обозначает коллективную идентичность национально-государственного сообщества и характеризует самосознание его граждан как членов такого сообщества. Показательно, что понятие национальной идентичности сразу же харак-
теризуется как многомерное, имеющее и политическую, и социокультурную (этнокультурную) составляющую, которые могут ситуативно сочетаться или взаимоисключаться. Автор особо останавливается на духовных и культурных основаниях национальной идентичности, формирующих национальный характер и национальную картину мира. Отдавая дань конструктивизму и «изобретению традиции», И.С. Семененко поддерживает тезис Э. Смита, что рамки этому заданы культурой данного народа (доминирующей этнической группы): языком, правовыми обычаями, символами, воспоминаниями, мифами, традициями.
Применительно к интересующему нас понятию русской культурной доминанты особую, в чем-то методологическую значимость приобретают следующие положения статьи И.С. Семененко. Национальная идентичность формируется в контексте дискурсов и нарративов об истории национального сообщества, определяющих общее видение прошлого и будущего. Важнейшей составной частью политики идентичности выступает политика памяти. Ключевую роль в формировании и воспроизводстве национальной идентичности играют общие культурные практики, в первую очередь - язык, поддерживающий общее культурное и политическое пространство и фиксирующий отличия от соседей [10, с. 409 -410].
Возвращаясь к тексту Стратегии, складывается впечатление, что ее разработчиков вообще-то интересовала именно национальная идентичность как идентичность российской политической нации (многонационального народа России), но приведенная дефиниция и ее использование в тексте документа говорит об отождествлении с гражданской идентичностью как одной из двух составляющих национальной идентичности. В частности, положение, находящееся в центре внимания в настоящей статье, скорее всего надо понимать в том смысле, что российская национальная идентичность основана на сохранении русской культурной доминанты, присущей всем народам Российской Федерации. В политическом и научном дискурсе, в частности - в социологических исследованиях иденти-тарных процессов в нашей стране - понятие гражданской нации и, соответственно, гражданской идентичности зачастую используется как синоним понятия политической нации и национальной идентичности. С этим приходится считаться и принимать во внимание контекст.
В 2011 году были опубликованы результаты исследовательского проекта «Этнокультурный потенциал регионов как фактор формирования
российской нации», цель которого состояла в том, чтобы выяснить отношение россиян к политике консолидации российского общества и утверждения российской гражданской идентичности. Комментируя результаты проекта, В.А. Тишков среди прочего остановился на проблеме, которую он сформулировал в виде вопроса: «Как может быть единая нация, если нет единства и культурной гомогенности, а есть много народов-наций со своими собственными культурами, и даже цивилизационными различиями, и между ними порой происходят конфликты и отторжение друг друга?» [19, с. 23]. Несколькими страницами ранее В.А. Тишков привел суждение французского социолога Д. Кола о том, что нацию порождают политическая форма территориального суверенитета и культурная (языковая и/или религиозная) гомогенизация [19, с. 15]. Разъяснения В.А. Тиш-кова сводятся к следующему. Культурную однородность неправильно понимать буквально. Все большие нации состоят из многих народов и даже племенных образований. Почти все имеют внутренние конфликты, включая вооруженный сепаратизм и войны. Имеющиеся среди населения государств различия (этнические, языковые, религиозные и др.) относятся к категории культурных. Многокультурный характер населения признается в наше время практически всеми государствами. При всех различиях, которые есть у представителей разных российских национальностей, их объединяют не только одинаковые паспорта, но и общая история, культура, духовно-нравственные ценности, поведенческие нормы и гражданская солидарность на основе российского патриотизма. В основе культурной составляющей российской национальной идентичности лежат русская культура и язык, православно-христианская религиозная традиция, обогащенная культурными и религиозными традициями других народов России. «Какое еще «единство» требуется в доказательство реальности российской нации? - задает сам себе вопрос В.А. Тишков и тут же отвечает - Чтобы не 97% россиян, а все без исключения знали государственный русский язык? Но стопроцентности нет даже в малых странах. Наличие различий, противоречий и даже конфликтов не есть отсутствие единства» [19, с. 24].
Вопрос анкеты: у жителей России больше сходств, чем различий? -преследовал цель выяснить, насколько этнические различия могут служить препятствием для осознания единства россиян. С мнением, что у россиян больше сходств, чем различий, согласились в итоге две трети респондентов (21% - однозначно «да», 45% - во многих случаях «да»).
Однозначное мнение о превалировании различий высказали 13% опрошенных [19, с. 32-33]. Показательно, что гораздо большее количество респондентов указали на различия прежде всего по имущественному положению, нежели по этничности или религии. Для большинства участников опроса очевидным является факт, что знание русского языка объединяет миллионы россиян, пользующихся и другими языками. Стоит пожалеть об отсутствии в анкете вопроса о конкретном содержании сходства -в чем заключается сходство между россиянами? В ответах, несомненно, просматривалась бы русская культурная доминанта. 60% опрошенных заявили, что только один язык в стране должен занимать главенствующее положение [19, с. 49]. На вопрос, в какой мере вы ощущается принадлежность к России, 45% респондентов ответили, что ощущают такую принадлежность в сильной степени, 30% заявили, что чувство принадлежности к России у них возникает только в некоторых ситуациях, 12% - ответили, что никакого чувства принадлежности у них нет, 13% не дали определенного ответа. Такие данные интерпретировались как свидетельствующие о довольно низком уровне гражданского самосознания [19, с. 54].
Опубликованные в том же 2011 году результаты общероссийского социологического исследования «Двадцать лет реформ глазами россиян» существенно подкорректировали такую оценку. 95% опрошенных идентифицировали себя как «граждане России», из них 72% отметили, что ощущают свою общность с гражданами России «в значительной степени» [6, с. 213]. Теперь такая формулировка фиксировала российскую гражданскую идентичность, в отличие от приведенной ранее формулировки о принадлежности к России. На основе этих данных был сделан вывод, что российская идентичность стала не только самой распространенной среди наиболее значимых идентичностей, но и интенсивность ее ощущения стала наиболее высокой [6, с. 214]. Обосновывая этот вывод, Л.М. Дробиже-ва отмечала, что еще в 2004 году идентификация со страной уступала идентификации по профессии, по взглядам на жизнь и по национальности. Особенно важно, что идентификация по национальности до самого последнего времени была не просто конкурирующей, но превалирующей по сравнению с общероссийской. Теперь же российская идентичность первенствовала [6, с. 214-215].
Среди оснований российской идентичности Л.М. Дробижева на первое место поставила государство. Это основание набирало вдвое больше голо-
сов, чем любое другое значимое представление, объединяющее россиян -60-75%. Среди других оснований ощущения российской общности 20-35% респондентов назвали «ответственность за судьбу страны», «человеческие связи», историческое прошлое, родную землю, природу, язык и культуру. Обычаи, черты характера назвали до 10% опрошенных [6, с. 216]. Как видно, среди этих оснований практически все в большой степени содержательно довольно тесно переплетаются с русской культурной доминантой.
Показательные данные о консолидирующей роли русского языка приводятся в издании «Гражданская, этническая и региональная идентичность: вчера, сегодня, завтра», основанные на результатах исследования «Государственные языки в школьном образовании Республики Татарстан. Этносоциологический аспект» (2006-2007 гг.). Среди опрошенных учащихся-татар на русском говорят дома 11%, с соседями 42%, в школе 38%, с друзьями 53%. На татарском и русском соответственно дома 38%, с соседями 24%, в школе 51, с друзьями 43% [5, с. 83]. Важность владения русским языком отметили почти 94% учащихся-татар и 98% учащихся русских [5, с. 84]. Для детей-татар русский язык в первую очередь это «привычный язык общения» (71%), затем - «средство общения в России» (43%). Почти 26% опрошенных учащихся-татар отметили, что это «обязательный официальный язык», 17% - что это «символ русской культуры», 16% - «то, что объединяет россиян» [5, с. 84]. В рейтинге мотивационных установок к овладению русским языком 59% из числа ответивших на первое место поставили установку «Это пригодится в дальнейшей работе». 57% - установку «Это государственный язык России и РТ, и я его должен знать». 45% выделили установку «Без его знания нельзя считать себя образованным человеком», 15% отметили, что «это язык культуры мирового значения» [5, с. 91].
Обобщая результаты исследований 2011 -2015 гг., Л.М. Дробижева и С.В. Рыжова делают вывод, что среди россиян укрепляется очевидное большинство с устойчивым общероссийским гражданским самосознанием (75-80%), причем оно совмещается с этнической идентичностью и растущей «русскостью» [9, с. 21]. В своей статье авторы приводят основания гражданской и этнической идентичностей и пытаются выявить их соотношение применительно к одной и к другой. Причем это данные по общероссийскому опросу, где доминировали русские. Получается, что гражданская, общенациональная идентичность основывается на общем госу-
дарстве (66%), территории - «родная земля» (53%), государственном языке (49%), историческом прошлом (47%), культуре (33%), ответственности за судьбу страны (32%), символах, обычаях и праздниках (3237%), чертах характера (8%). Этническая же идентичность базируется на территории - «родной земле» (84%), языке народа (75%), культуре (63%), историческом прошлом (49%), обычаях, праздниках (47%), религии (32%), чертах характера (20%). Очевидно, что сопряженность российской гражданской и русской этнической идентичностей при таких раскладах выглядит очень высокой, и их пересечение выводит нас на русскую культурную доминанту как основание общероссийской гражданской идентичности. Авторы констатируют, что у русских «этническая идентичность соединена с гражданской больше, чем у людей других национальностей в силу того, что они идентифицируют себя, прежде всего, по языку и культуре, а русский язык является не только из родным языком, но и общегосударственным. Профессиональная культура российских народов развивается преимущественно на русском языке. И общероссийский фонд культуры, включающий культуру всех народов, исторически сложился с русской доминантой» [9, с. 17].
В очередной раз Л.М. Дробижева обращается к содержательным характеристикам российской идентичности, используя результаты проекта 2014-2018 гг. «Динамика социальной трансформации современной России в социально-экономическом, политическом, социокультурном и этнорелигиозном контексте». Респондентам предлагалось определиться относительно того, о ком они могут сказать «это - мы» и выбрать из следующих вариантов: «люди того же достатка», «той же профессии», «граждане России», «люди той же национальности», «жители Вашего города / села», «люди Вашей веры, того же вероисповедания, что и Вы», «люди тех же взглядов на жизнь». Кроме того, ставился вопрос: «Кем Вы себя чувствуете в большей мере: скорее человеком своей национальности или скорее россиянином?». Для определения оснований российской идентичности предлагались вопросы «Что Вас больше всего объединяет со всеми гражданами страны?», о доверии к институтам власти, о личном участии в политических процессах и личной гражданской активности, о равенстве людей независимо от национальности в нашем государстве и др. Бросается в глаза уклон вопросов именно в политическую плоскость, и многие
существенные основания идентичности такими вопросами заведомо не могли быть схвачены.
Опрос 2017 года показал очень широкое распространение российской идентичности. С гражданами России себя идентифицировали 92% опрошенных, причем на значительную силу такой идентификации указали 60% респондентов [8, с. 107]. Напомнив, что доминирующая часть опрошенных респондентов по общероссийским выборкам - русские, Л.М. Дробижева обратила внимание на следующее обстоятельство. Уже в 2015 году респонденты идентифицировали себя в равной мере как с людьми своей национальности, так и с гражданами России. В опросах 2017 года ассоциирование себя с гражданами России оказалось не только несколько выше, чем с другими общностями, но и ощущение интенсивности связи с ней «в значительной степени» - не меньше, чем по этническому признаку. Автор отметила, что это в первую очередь результат позиции доминирующего русского массива [8, с. 108]. Получается, что на фоне несомненной, фиксируемой во всех исследованиях, по крайней мере с 2011 года, актуализации этнического сознания [6, с. 225] русские в доминирующей своей части идентифицируют себя с гражданами России, с Российским государством. На вопрос «Кем Вы себя чувствуете в большей мере: скорее человеком своей национальности или скорее россиянином?» среди русских 44% ответили - больше россиянином, среди представителей других национальностей больше россиянином ощущали себя 34% [8, с. 108]. При объяснении отмеченного обстоятельства следует принять во внимание и традиционное государственничество русского этнического самосознания, и ценностное отношение к Российскому государству как к своему, как к русской политии с характерной для нее многоэтничностью населения. В этом заключается существенный элемент русской культурной доминанты, политической значимый своим консолидирующим эффектом.
Комментируя результаты 2014-2018 гг., Л.М. Дробижева сильнее, чем прежде, акцентирует внимание на различиях оснований гражданской и этнической идентичностей. При идентификации с гражданами России люди, прежде всего, называют общее государство и общую территорию. Идентифицируя себя по этничности, люди на первое место ставят язык и культуру. В статье 2015 года в соавторстве с С.В. Рыжовой, так же подчеркивалась определенность этнических интеграторов и интегрирующих индикаторов гражданской идентичности: «Интегрирующие индикаторы
гражданской идентичности лишь немного менее выражены, но тоже достаточно определенны - государство, территория, государственный язык, историческое прошлое и только потом символы, культура, праздники» [9, с. 17]. Вот это «только потом» подрывает позиции русской культурной доминанты как основания российской национальной идентичности. Хотя, конечно, государственный язык - русский - и историческое прошлое уверенно связываются с русской культурной доминантой.
В публикации 2018 года Л.М. Дробижева с особым значением отмечает, что те, кто не признает интегрирующим государство и территорию в консолидации россиян, не имеют поддержки в массовом общественном сознании. Результаты социологических исследований показывают, что государство и территория объединяют больший процент россиян: «Культура и общие исторические события объединяют, но реже» [8, с. 108]. В начале статьи содержится отсылка к М.В. Ремизову, который утверждает, что единство нашего общества основано на русской культуре, русском языке и исторической памяти. Л.М. Дробижева кратко воспроизводит доводы своего оппонента. Основу патриотической лояльности россиян сегодня, к сожалению, составляют не Конституция, не правовые нормы, не уважение к политическим институтам и судам. Культура, история соединяют и современников, и поколения. Под «культурой» подразумевается русская культура и русский язык, соединяющие людей разных национальностей в разных концах страны. Государство Российская Федерация существует с 1991 года, и россияне относятся к нему как к конкретно-исторической форме исторической России. А что касается территории, то до 2014 года севастопольцы и крымчане к российской нации в тогдашних границах заведомо не относились. Но в «момент истины» весны 2014 года реальной рамкой морально-политической солидарности оказалась не территория, а культура: русская культура, русское историческое сознание и русский язык [18, с. 19]. Территория подчинилась культуре. Аргументы М.В. Ремизова весьма убедительны, и камень насчет большей идентифицирующей силы государства и территории по отношению к культуре, языку и истории, похоже, в его огород. Хотя доводы М.В. Ремизова поддерживает и А.И. Миллер: «с гражданственностью и политическим участием дело у нас обстоит, мягко скажем, не очень хорошо. «Конституционный патриотизм», который является важной частью гражданского национализма, откровенно слаб... В практике демократического строитель-
ства хвастаться нечем, и не важно, кто виноват в этом больше, - современные властные структуры или пассивность граждан. Все согласны, что путь к устойчивой и полнокровной демократии будет как минимум трудным и нескорым. В этих условиях было бы наивно рассчитывать на то, что гражданская, «конституционная» составляющая сможет стать достаточным основанием для нации уже сегодня» [12, с. 137-138]. Чем слабее, недоразвитие гражданская составляющая, тем важнее культурный компонент в конструкции, подчеркивает А.И. Миллер.
Конечно, было бы целесообразно проверить социологически, что государство для россиян - это не просто властно-управленческая машина «здесь и сейчас», не просто совокупность определенных политико-правовых институтов, эффективностью которых граждане России в той или иной степени довольны или недовольны. Понятие государства обязательно включает в себя страну, Родину, Отечество, связь поколений, историческую судьбу народа и т.д. Понятие государства обязательно культурно, ценностно окрашено, ни в коем случае не нейтрально. Государство понимается как форма политической организации «Нас», оно - «наше». Если в оценке гражданской идентичности зациклиться на отношении к политическим институтам, на участии в политическом процессе, правовой защищенности гражданина при всей важности этого, то можно упустить из виду качественную определенность самой идентичности именно как российской. Все-таки российской нашу национальную идентичность, как и любую другую, делает культура - «деятельно формируемый набор значений и образов, воплощенных в ценностях, мифах и символах, которые служат объединению группы людей с общими переживаниями и воспоминаниями и отделению их от чужаков» [21, с. 341]. А разве «сильная связь с гражданами России», согражданство - культурно нейтральное отношение? А.В. Селезнева, исследуя политические представления и ценности российских старшеклассников, установила, что среди наиболее употребительных, концептуализирующих категорию «гражданин» на когнитивном уровне понятий находятся «история» и «патриотизм». Вот характерные фрагменты из эссе школьников: «Быть гражданином - значит гордиться своей страной»; «С детства человек получает гражданство и автоматически становится гражданином своей страны. Однако я думаю, что для того, чтобы называть себя гражданином, мало иметь лишь гражданство - нужно любить свою страну, свою Родину, свою нацию»; «Быть гражданином -
значит знать историю своего государства, уважать ее, беспокоиться за неудачи и радоваться за успехи государства, интересоваться политической обстановкой как в стране, так и за ее пределами» [20, с. 135-137].
Ссылаясь на Э. Геллнера, М.В. Ремизов напоминает, что традиционное, аграрно-сословное общество постоянно генерирует внутри себя культурные различия, а современное общество пронизано единой стандартизированной высокой культурой: «На первый план выходят не вертикальные или горизонтальные культурные границы внутри политических единиц, но культурные границы между ними» [18, с. 197]. Соответственно и отношение к территории страны, к ее границам определяется культурой. Территория как интегрирующий фактор - это территория общей культуры и истории, не случайно в одном из ранних исследований российской идентичности в один ряд с территорией ставилось понятие «родная земля». Границы обеспечивают относительную демаркацию по линии «Мы» - «Они» и в известном смысле оказываются способом организации значимых для «Нас» культурных различий (Ф. Барт), служат их воспроизводству. Что оберегает граница? - задается вопросом Э. Смит: «Почему люди в определенных границах реагируют на особые сигналы и узнают определенные мифы и воспоминания, тогда как те же самые мифы, символы и воспоминания оставляют тех, кто находятся за пределами этих границ, холодными и равнодушными?» [21, с. 340]. В этой связи очень показательна и плодотворна идея А.И. Миллера о присвоении определенной территории как «национальной» в процессе формирования нации внутри ядра империи. Уже в обозримой перспективе проект строительства «большой русской нации» в Российской империи XIX - начала ХХ вв. включал в себя присвоение в качестве национальной территории, в первую очередь за счет сельскохозяйственных миграций, огромных пространств на окраинах страны, и охватывал последовательно Поволжье, Новороссию, Северный Кавказ, Сибирь и Дальний Восток [3, с. 255]. Так, восприятие Поволжья как русской национальной территории укоренилось уже в 1870-е гг., а Волга приобрела статус важнейшего национального символа [22, с. 186]. Культурная обусловленность и культурное содержание этого процесса «присвоения территории» очевидны.
Таким образом, как представляется, государство и территория не могут рассматриваться как интеграторы, присущие исключительно гражданской идентичности. С неменьшей убедительностью они могут быть ис-
толкованы как основания российской национальной идентичности, в существенной части содержательно связанные с русской культурной доминантой, в свою очередь понимаемой как триединство языка, культуры и исторической судьбы.
Политическое значение декларирования русской культурной доминанты как основания российской национальной идентичности заключается в сдержанной культурно-исторической самоидентификации современного Российского государства. Оно обычно осторожничает с артикуляцией собственного официального позиционирования по отношению к русскому народу и русской культуре, чем провоцирует утверждения вроде того, что «русский народ не имеет собственного государства», а Российская Федерация «не рассматривает себя и не является на деле государством русского народа» [26, с. 13]. Сдержанное указание на доминирующую культуру важно, поскольку, как убедительно показал М.В. Ремизов, «для современных наций связи между доминирующей культурой и государством являются несущей конструкцией, и без них как национальная культура, так и национальное государство неизбежно теряют себя» [18, с. 204]. Ю. Хабермас подчеркивает, что только сознание национальной идентичности, которое формируется на основе общей истории, общих языка и культуры, только сознание принадлежности к одной нации заставляет далеких друг от друга людей, рассеянных по бескрайним пространствам, чувствовать взаимную политическую ответственность. По его мнению, культурная идентичность обеспечивает связующую общественную основу для политической идентичности [25, с. 369-370]. В «Основах государственной культурной политики», утвержденных Президентом России в декабре 2014 года, отмечается: «Ключевая, объединяющая роль в историческом сознании многонационального российского народа принадлежит русскому языку, великой русской культуре» [23].
По отношению к нерусским этническим идентичностям русская культурная доминанта выступает важнейшей составной частью российской национальной идентичности. А с русской этнической идентичностью она во многом совпадает содержательно. В этой связи целесообразно напомнить вариант определения русской идентичности, предложенный XVIII Всемирным русским народным собором в ноябре 2014 года: «русский - это человек, считающий себя русским, не имеющий иных этнических предпочтений; говорящий и думающий на русском языке; признаю-
щий православное христианство основой национальной духовной культуры; ощущающий солидарность с судьбой русского народа» [7]. Русский язык, русская культура и русская история органичны для русской идентичности. Русская культурная доминанта не требует от всех, кто ее принимает, считать себя русским, а русский язык - родным, но обязательно предполагает чувство исторической общности судеб народов России и русского народа, восприятие российской государственности как общей для всех народов нашей страны.
Русская идентичность включает в себя ментальную установку на равноправное взаимодействие и даже «братание» с представителями соседних народов и конфессий, на их интеграцию в рамках общего, но при этом не перестающем быть русским, государства. Русская культурная доминанта предполагает адекватное восприятие великой исторической миссии русского народа, русского языка и русской культуры - объединять народы, скреплять их единство в рамках российской государственности и русской цивилизации. Как отмечает С.В. Перевезенцев, русский народ на протяжении веков нес на своих плечах основную тяжесть государственного строительства, созидания экономического и культурного богатства страны. При этом русские не пользовались никакими привилегиями. Наоборот, «именно русские во все времена использовались правителями России как основной материальный и человеческий ресурс для исполнения разнообразных государственных задач. Присущие русским черты национального характера - жертвенность, открытость, трудолюбие, терпимость и стойкость в борьбе с невзгодами - стали важным условием того, что русские сумели сплотить вокруг себя многие другие народы, жить с ними в дружбе и добрососедстве. Совместными усилиями народы России, объединившись вокруг русского народа, создали уникальное цивилиза-ционное образование - Русский мир» [16, с. 10]. В Стратегии государственной национальной политики Российской Федерации на период до 2025 года особо подчеркивается объединяющая роль русского народа: «Российское государство создавалось как единение народов, системообразующим ядром которого исторически выступал русский народ» [24]. Словосочетание «системообразующее ядро» предельно четкое по смыслу: русские были и остаются ядром исторической общности, без которого она не смогла бы состояться, как и Российское государство.
В свое время И.В. Сталин отмечал государствообразующую роль русского народа: «Русский народ в прошлом собирал другие народы. К такому же собирательству он приступил и сейчас (имея в виду СССР -О.Я., Н.О.)» [2, с. 103]. О великой миссии русских - объединять, скреплять государство-цивилизацию напомнил в своей статье 2012 года В.В. Путин. Скреплять языком, культурой, «всемирной отзывчивостью» (Ф.М. Достоевский). А дальше идет показательное перечисление: «скреплять русских армян, русских азербайджанцев, русских немцев, русских татар...» [17]. Показательное в смысле использования предиката «русский» по отношению к носителям другого этнического самосознания. Вот эта «русскость» нерусских в России - это и есть та самая русская культурная доминанта, которая не отрицает, но усложняет и обогащает нерусскую этническую идентичность, дополняя ее цивилизационной (Русский мир) и государственной (сначала имперской, а затем - национальной). Вот, например, известный политический эксперт, президент Института Ближнего Востока Е.Я. Сатановский разъясняет журналисту: «Вы считаете себя русским? - С культурно-цивилизационной точки зрения -безусловно. - С этнической - я русский еврей. Не просто еврей, а именно - русский еврей» [27, с. 22].
В межэтнических коммуникациях, и раньше, и теперь, русских характеризует, а кое от кого - и отличает - изначальная установка на равенство, абсолютное отсутствие чувства расового или этнического превосходства, готовность с уважением и интересом принять социально -культурный мир других народов. Лорду Керзону, помимо известной «линии» и известного ультиматума, приписывается довольно характерная для представителя британской имперской элиты оценка специфики русского общения с представителями других народов: «Русский братается в полном смысле слова. Он совершенно свободен от того преднамеренного вида превосходства и мрачного высокомерия, который в большей степени воспламеняет злобу, чем сама жестокость. Он не уклоняется от социального и семейного общения с чужими и низшими расами. Его непобедимая беззаботность делает для него легкой позицию невмешательства в чужие дела, и терпимость, с которой он смотрит на религиозные обряды, общественные обычаи и местные предрассудки своих азиатских собратьев, в меньшей степени итог дипломатического расчета, нежели плод врожденной беспечности» [15, с. 108]. Дело тут, конечно, не в беспечности, а в
традиции славянской территориально-соседской общины [11, с. 26], но лорду многое можно простить за точно найденное слово «братается». Хотя М.В. Ремизов скептически упоминает о «братании» и утверждает: народы России связывает то, что все они в большей или меньшей степени находились под воздействием русской культуры и русского языка [18, с. 39]. При этом он делает важное уточнение: «Несомненно, русский язык и культура также находились под влиянием соседних народов, но именно они выступали в качестве синтезирующего элемента, преобладая как количественно (по уровню распространенности), так и качественно (по уровню развития)» [18, с. 39-40].
Относительная - «в меру» - культурно-ценностная гомогенизация полиэтнической страны закономерна для модерна и капитализма. Эта закономерность хорошо показана в работах Э. Геллнера [29; 30], Э. Смита [32; 33] и др. По мнению Э. Геллнера, индустриальный капитализм нуждается в гомогенной культуре, охватывающей все население страны. В индустриальном обществе высока степень специализации труда, а производство строго стандартизировано и нуждается в том, чтобы каждый имел определенное образование. Новое общество по своей природе мобильно, индивидам приходится взаимодействовать с большим числом ранее незнакомых людей и быть способными менять виды деятельности. «Это означает, что все должны иметь общее образование, дополненное специальной подготовкой на работе» [21, с. 69]. А это, в свою очередь, требует всеобщего, государственного, стандартизированного обучения и унифицированного языка. Люди должны принадлежать к одной культуре, причем культура эта неизбежно является высокой, ибо соответствующие способности могут быть освоены лишь в процессе формального обучения. Общество должно быть пронизано единой стандартизированной высокой культурой [4, с. 157]. «Общество необходимо гомогенизировать, - подчеркивает Э. Геллнер, - и руководить этой операцией могут только центральные власти» [4, с. 159]. Э. Смит акцентирует политические аспекты гомогенизации: «солидарность гражданства требует общей «гражданской религии», сформированной из общих мифов, воспоминаний и символов и сообщаемых на стандартном языке через институты образования. Поэтому территориальная нация становится массовым образовательным предприятием. Его целью является культурная однородность» [32, р. 136]. При этом, хотя осваиваемая в системе образования однородная высокая
культура остается необходимым условием реального гражданства и участия в экономической и политической жизни, в эпоху позднего индустриализма культурная гомогенизация оказывается совместима с деполити-зированными этническими идентичностями внутри страны. Вполне приемлемо, чтобы все этнокультурные группы имели равную мобильность, доступ к различным преимуществам «и чтобы у каждой культуры было при этом свое надежное пристанище, где ее воспроизводство поддерживает национальный университет, национальный музей, национальный театр и т.д.». Но такая политика поддержания этнокультурного многообразия «обеспечивается наличием одной доминирующей культуры, доступной для всех и выступающей в качестве своеобразной общей валюты, которая позволяет индивидам подключаться по своему усмотрению и к каким-то иным культурам, используя их в своей домашней жизни или в других ограниченных зонах» [4, с. 179]. Б. Андерсон особо выделяет роль «печатного капитализма», подразумевая возможности массовой печати в плане формирования и тиражирования языковой и культурной однородности [28]. Многие авторы подчеркивают роль всеобщей воинской повинности, всеобщего избирательного права, современных транспортных средств и связи. М.В. Ремизов обобщил основные направления культурно -ценностной гомогенизации, обязательной для современных наций: высокая письменная культура вместо устной и бытовой; преимущественно городская культура вместо сельской; историография, т.е. научная историческая мифология вместо мифологии в собственном смысле слова; средства массовой информации вместо «глашатаев» и «сказителей»; формальное, институционально опосредованное образования вместо ситуативного обучения в лоне семьи и общины и т.д. [18, с. 216].
Отмеченная закономерность проявилась и в истории нашей страны, когда в пореформенную эпоху в этноконфессиональной политике Российской империи - в отличие от предыдущего периода - основной акцент был сделан на русификации и административно-правовой унификации нерусских окраин. Б.Н. Миронов выделяет в качестве одной из основных причин перемены имперской политики необходимость для современного и буржуазного государства, каким постепенно становилась Россия после Великих реформ, унификации всех частей империи в административном, культурном, языковом и правовом отношениях [14, с. 242-243]. Развитие капитализма неизбежно требовало общих законов и единой судебной сис-
темы, унификации государственного управления, общего языка и определенного уровня массового образования. В мемуарах активного деятеля эпохи реформ Д.А. Милютина четко выражено понимание этого императива: «Пусть поляк говорит в своей семье и со своим земляком по-польски, так же как рижский немец - по-немецки, а рядом с ним эстонец - по-эстонски; пусть каждый из них любит свою национальную литературу, свои народные песни и т.д.; но когда дело идет об управлении, о суде, о государственных учреждениях - тут не должно быть места национальности; тут необходимо возможно большее единство и слияние между частями одного государства» [13, с. 505-506]. Такая модернизация в условиях тогдашней России могла осуществляться только в форме русификации. Важно отметить: русификацию неверно представлять лишь как насильственное насаждение русского языка и русской культуры среди нерусского населения империи. Безусловно, имело место и спонтанное, добровольное «обрусение» - усвоение русского языка и культуры нерусскими в процессе естественной социализации и ассимиляции. Политика русификации на окраинах России, как правило, решала задачу не ассимиляции, а аккультурации - обеспечения лояльности к русской истории и русской культуре и знания русского языка как государственного и языка межэтнического общения.
Еще одним проявлением той же буржуазно-модерновой закономерности явилась политика формирования т.н. «большой русской нации» в ядре империи. А.И. Миллер считает такую политику общим трендом XIX века, при этом «мало кто руководствовался идеей включить в нацию все население империи и всю ее территорию, ровно как и стремлением «ужать» империю до размеров нации» [3, с. 248]. Как правило, старались сочетать имперский и национальный проекты. Историк предполагает наличие в русском общественном мнении и в сознании значительной части элиты проекта «большой русской нации», включавшего все восточнославянское, преимущественно православное население империи и в значительной степени аккультуризированные угрофинские группы (мордва, удмурты, марийцы и др.). Проект предполагал конструирование общерусской национальной идентичности и постепенное присвоение основной части земель империи в качестве русской национальной территории посредством демографической оккупации, экономической экспансии, символического маркирования (топонимика, архитектура, памятные места и
др.). По мнению В.А. Тишкова, «национализация» династии и постепенная консолидация нации в ядре империи - все это закономерные элементы общего процесса модернизации империи [22, с. 123]. Одной из причин исторической неудачи проекта можно считать недостаточность усилий имперских властей в утверждении русской культурной однородности в рамках «большой русской нации» посредством всеобщего начального образования на русском языке, использования технологий «изобретения традиции» в нациестроительстве и т.п.
Культурная гомогенизация сложного полиэтнического государства закономерна на этапе буржуазной модернизации (становления национального государства) и сама, в свою очередь, закономерно опирается на культуру этнического большинства. Признавая нацию явлением модерновым и в значительной степени конструируемым, Э. Смит, в частности, обращает внимание на культурные предпосылки национальной идентичности и усматривает их в самосознании основных этнических сообществ, вовлекаемых в процесс нациестроительства. Даже если нация современна и, возможно, «изобретена», она не возникает из ничего [21, с. 213]. Национальную идентичность в решающей мере конструирует государство, само по себе являющееся продуктом предшествующего исторического развития конкретного народа или совокупности народов, с большой долей участия интеллектуально-гуманитарной элиты, также далеко не нейтральной в этническом и религиозном отношениях. Лидеры и элиты ни в коей мере не являются независимыми от прежних этнических традиций и культур в своих проектах строительства нации, подчеркивает Э. Смит. Они сдерживаются верованиями и представлениями о прошлом и культурами определенных сообществ [21, с. 329]. Эти два актора занимаются «изобретением традиций» [31], опираясь на историческую территорию («родину»), общие мифы и историческую память, общую культуру, общие юридические права и обязанности, и общую экономику с возможностью территориальной мобильности для всех членов. Почему состоявшаяся нация оказывается самой значимой из долговременных «изобретенных традиций»? Почему это «изобретение» эффективно и умеет затронуть самые потаенные струны в душах людей, вызывая при этом столь сильный отклик? «С трудом верится, - размышляет Э. Смит, - что большая часть народа с готовностью отдала бы свои жизни за артефакт или долгое время вводилась в заблуждение пропагандой и ритуалами, если эти ритуалы и
пропаганда не выражали и не развивали существовавшие прежде народные чувства, воспринимавшие этническую нацию преимущественно как семью и местность» [21, с. 243]. Культура этнического большинства, участвующего в процессе становления современной политической нации задает рамки при «изобретении» нации как культурной мегатрадиции и всех составляющих ее традиций. Опора на культуру этнического большинства - обязательное условие успешности национального проекта.
Опора на доминирующую этническую идентичность в процессе на-циестроительства в полиэтничной стране обусловлена востребованностью содержательных элементов, связанных с мифом об общем происхождении и идеей непрерывности исторической судьбы. Национальная идентичность обязательно предполагает исторический нарратив, базирующийся на фиксации начальных этапов донациональной истории этнической общности - предтечи нации и на идее непрерывной «эстафеты поколений». При конструировании национальной идентичности наследуется и модернизируется скрепляющий предшествующую нации доминирующую этническую общность миф об общем происхождении («родстве») и естественной связи поколений. Э. Смит пишет о чувстве расширенного родства, связанным с определенной «родиной», которое лежит в основании национальных идентичностей и сплоченности многих современных наций. Оно наделяет представителей современных наций живым чувством родственной связанности и давней исторической преемственности [21, с. 95 -96]. Э. Кедури обратил внимание на склонность нациестроителей к «ассимиляции традиционной религии» - религии этнического большинства [21, с. 194]. Процесс становления западных наций, как правило, опирался на культуру и единство доминирующей этнической группы, имевшей в свою очередь многовековую историю предшествующей консолидации и верящих в свое общее происхождение. Как отмечает Р. Суни, «нацие-строительство - это процесс: «Там, где национализм добивался большего успеха, этому предшествовало наличие некоей территориальной, языковой или культурной общности, которая использовалась как исходный материал для интеллектуального проекта нации» [1, с. 88]. Э. Смит подчеркивает, что государственная политика нациестроительства, оставаясь по своей сути конструктивистской и используя технологии «изобретения традиций», чтобы увенчаться успехом, должна основываться на важных социальных и культурных связях, существовавших ранее. А именно - на-
циестроительство должно осуществляться на основе доминирующей в государстве этнической общности, «на основе ранее существовавшей культуры доминирующего этнического сообщества, вызывавшей отклик у большинства населения» [21, с. 243].
Указанным закономерностям соответствует установка о русской культурной доминанте как основе общероссийской гражданской идентичности. Русские, самый большой по численности народ нашей страны, по словам Президента В.В. Путина - государствообразующий по факту существования России, культура и язык которого являются доминирующими, а вклад в создание и развитие отечественной государственности - определяющим, объективно, «по воле истории» выступают нациеобразующим народом российской политической нации по факту ее существования.
Литература
1. Ачкасов В.А. Место института народного представительства в политической традиции: Россия и Запад // PolitBook. 2013. №3.
2. Вдовин А.И. Русские в ХХ веке. Трагедии и триумфы великого народа. Москва: Вече, 2013.
3. Всемирная история в 6 т. Т. 5: Мир в XIX веке: на пути к индустриальной цивилизации. Отв. ред. В.С. Мирзеханов. Москва: Наука, 2014.
4. Геллнер Э. Пришествие национализма. Мифы нации и класса // Нации и национализм. Москва: Праксис, 2002.
5. Гражданская, этническая и региональная идентичность: вчера, сегодня, завтра. Рук. проекта и отв. ред. Л.М. Дробижева. Москва: Российская политическая энциклопедия, 2013.
6. Двадцать лет реформ глазами россиян: опыт многолетних социологических замеров. Под ред. М.К. Горшкова, Р. Крумма, В.В. Петухова. Москва: Весь Мир, 2011.
7. Декларация русской идентичности - Русская Православная Церковь. Официальный сайт Московского патриархата. URL: http:// patriarchia.ru/db/text/508347.html (дата обращения 01.07.2019).
8. Дробижева Л.М. Российская идентичность: дискуссии в политическом пространстве и динамика массового сознания // Полис. Политические исследования. 2018. №5.
9. Дробижева Л.М., Рыжова С.В. Гражданская и этническая идентичность и образ желаемого государства в России // Полис. Политические исследования. 2015. №5.
10. Идентичность: личность, общество, политика. Энциклопедическое издание. Отв. ред. И.С. Семененко. Москва: Издательство «Весь Мир», 2017.
11. Кузьмин А.Г. Мародеры на дорогах истории. Москва: «Русская панорама», 2005.
12. Миллер А.И. Нация, или Могущество мифа. СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2016.
13. Милютин Д.А. Воспоминания. 1863-1864. Москва: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2003.
14. Миронов Б.Н. Управление этническим многообразием Российской империи. СПб.: Дмитрий Буланин, 2017.
15. Нестеров Ф.Ф. Связь времен. Москва: Молодая гвардия, 1984.
16. Перевезенцев С.В. Русская история: с древнейших времен до начала XXI века. Москва: Академический проект, 2018.
17. Путин В. Россия: национальный вопрос // Независимая газета. 2012. 23 янв.
18. Ремизов М.В. Русские и государство. Национальная идея до и после «крымской весны». Москва: Эксмо, 2016.
19. Российская нация: становление и этнокультурное многообразие. Под ред. В.А. Тишкова. Москва: Наука, 2011.
20. Селезнева А.В. Политические представления и ценности россиян. Москва: Изд-во московского ун-та, 2012.
21. СмитЭ.Д. Национализм и модернизм. Москва: Праксис, 2004.
22. Тишков В.А. Российский народ: история и смысл национального самосознания. Москва: Наука, 2013.
23. Указ Президента Российской Федерации «Об утверждении Основ государственной культурной политики». Президент России. Официальный сайт. URL: http://kremlin.ru/acts/bank/39208 (дата обращения 01.07.2019).
24. Указ Президента Российской Федерации «О внесении изменений в Стратегию государственной национальной политики Российской Федерации на период до 2025 года, утвержденную Указом Президента Российской Федерации от 19 декабря 2012 г. №1666. Президент России. Офици-
альный сайт 07.12.2018. URL: http://kremlin.ru/acts/news/59348 (дата обращения 01.07.2019).
25. Хабермас Ю. Европейское национальное государство: его достижения и пределы. О прошлом и будущем суверенитета и гражданства // Нации и национализм. Москва: Праксис, 2002.
26. Холмогоров Е.С. Русская проблема // Русский дом. 2014. №1.
27. Яхшиян О.Ю. Русская идентичность и российская нация // Государственное управление и публичная политика: современные подходы, методы и технологии: материалы Всероссийской научно-практической конференции. Москва: Издательский дом ГУУ, 2015.
28. Anderson B. Imagined Communities: Reflections on the Origin and Spread of Nationalism. London: Verso, 1991.
29. Gellner E. Nations and Nationalism. Ithaca: Cornell University Press, 1983.
30. Gellner E. Culture, Identity and Politics. Cambridge: Cambridge University Press, 1987.
31. Hobsbawm E., Ranger T. The Invention of Tradition. Cambridge: Cambridge University Press, 1983.
32. Smith A.D. The Ethnic Origins of Nations. Oxford: Basil Blackwell,
1986.
33. Smith A.D. Nations and Nationalism in a Global Era. Cambridge: Polity Press, 1995.
References
1. Achkasov V.A. Mesto instituta narodnogo predstavitel'stva v politicheskoi traditsii: Rossiya i Zapad. PolitBook. 2013. №3.
2. Vdovin A.I. Russkie v KhKh veke. Tragedii i triumfy velikogo naroda. Moskva: Veche, 2013.
3. Vsemirnaya istoriya v 6 t. T. 5: Mir v XIX veke: na puti k industrial'noi tsivilizatsii. Otv. red. V.S. Mirzekhanov. Moskva: Nauka, 2014.
4. Gellner E. Prishestvie natsionalizma. Mify natsii i klassa. Natsii i natsionalizm. Moskva: Praksis, 2002.
5. Grazhdanskaya, etnicheskaya i regional'naya identichnost': vchera, segodnya, zavtra. Ruk. proekta i otv. red. L.M. Drobizheva. Moskva: Rossiiskaya politicheskaya entsiklopediya, 2013.
6. Dvadtsat' let reform glazami rossiyan: opyt mnogoletnikh sotsio-logicheskikh zamerov. Pod red. M.K. Gorshkova, R. Krumma, V.V. Petukhova. Moskva: Ves' Mir, 2011.
7. Deklaratsiya russkoi identichnosti - Russkaya Pravoslavnaya Tserkov'. Ofitsial'nyi sait Moskovskogo patriarkhata. URL: http:// patriarchia.ru/db/text/508347.html (data obrashcheniya 01.07.2019).
8. Drobizheva L.M. Rossiiskaya identichnost': diskussii v politicheskom prostranstve i dinamika massovogo soznaniya. Polis. Politicheskie issledovaniya. 2018. №5.
9. Drobizheva L.M., Ryzhova S.V. Grazhdanskaya i etnicheskaya identichnost' i obraz zhelaemogo gosudarstva v Rossii. Polis. Politicheskie issledovaniya. 2015. №5.
10. Identichnost': lichnost', obshchestvo, politika. Entsiklopedicheskoe izdanie. Otv. red. I.S. Semenenko. Moskva: Izdatel'stvo «Ves' Mir», 2017.
11. Kuz'min A.G. Marodery na dorogakh istorii. Moskva: «Russkaya panorama», 2005.
12. Miller A.I. Natsiya, ili Mogushchestvo mifa. SPb.: Izdatel'stvo Evropeiskogo universiteta v Sankt-Peterburge, 2016.
13. Milyutin D.A. Vospominaniya. 1863-1864. Moskva: Rossiiskaya politicheskaya entsiklopediya (ROSSPEN), 2003.
14. Mironov B.N. Upravlenie etnicheskim mnogoobraziem Rossiiskoi imperii. SPb.: DMITRII BULANIN, 2017.
15. Nesterov F.F. Svyaz' vremen. Moskva: Molodaya gvardiya, 1984.
16. Perevezentsev S.V. Russkaya istoriya: s drevneishikh vremen do nachala KhKhI veka. Moskva: Akademicheskii proekt, 2018.
17. Putin V. Rossiya: natsional'nyi vopros. Nezavisimaya gazeta. 2012. 23
yanv.
18. Remizov M.V. Russkie i gosudarstvo. Natsional'naya ideya do i posle «krymskoi vesny». Moskva: Eksmo, 2016.
19. Rossiiskaya natsiya: stanovlenie i etnokul'turnoe mnogoobrazie. Pod red. V.A. Tishkova. Moskva: Nauka, 2011.
20. Selezneva A.V. Politicheskie predstavleniya i tsennosti rossiyan. Moskva: Izd-vo moskovskogo un-ta, 2012.
21. Smit E.D. Natsionalizm i modernizm. Moskva: Praksis, 2004.
22. Tishkov V.A. Rossiiskii narod: istoriya i smysl natsional'nogo samosoznaniya. Moskva: Nauka, 2013.
23. Ukaz Prezidenta Rossiiskoi Federatsii «Ob utverzhdenii Osnov gosudarstvennoi kul'turnoi politiki». Prezident Rossii. Ofitsial'nyi sait. URL: http://kremlin.ru/acts/bank/39208 (data obrashcheniya 01.07.2019).
24. Ukaz Prezidenta Rossiiskoi Federatsii «O vnesenii izmenenii v Strategiyu gosudarstvennoi natsional'noi politiki Rossiiskoi Fede-ratsii na period do 2025 goda, utverzhdennuyu Ukazom Prezidenta Rossii-skoi Federatsii ot 19 dekabrya 2012 g. № 1666. Prezident Rossii. Ofitsial'nyi sait 07.12.2018. URL: http://kremlin.ru/acts/news/59348 (data obrashcheniya 01.07.2019).
25. Khabermas Yu. Evropeiskoe natsional'noe gosudarstvo: ego dos-tizheniya i predely. O proshlom i budushchem suvereniteta i grazhdanstva. Natsii i natsionalizm. Moskva: Praksis, 2002.
26. Kholmogorov E.S. Russkaya problema. Russkii dom. 2014. №1.
27. Yakhshiyan O.Yu. Russkaya identichnost' i rossiiskaya natsiya. Gosu-darstvennoe upravlenie i publichnaya politika: sovremennye podkhody, metody i tekhnologii: materialy Vserossiiskoi nauchno-prakticheskoi konferentsii. Moskva: Izdatel'skii dom GUU, 2015.
28. Anderson B. Imagined Communities: Reflections on the Origin and Spread of Nationalism. London: Verso, 1991.
29. Gellner E. Nations and Nationalism. Ithaca: Cornell University Press,
1983.
30. Gellner E. Culture, Identity and Politics. Cambridge: Cambridge University Press, 1987.
31. Hobsbawm E., Ranger T. The Invention of Tradition. Cambridge: Cambridge University Press, 1983.
32. Smith A.D. The Ethnic Origins of Nations. Oxford: Basil Blackwell,
1986.
33. Smith A.D. Nations and Nationalism in a Global Era. Cambridge: Polity Press, 1995.
