Научная статья на тему 'Русская история как "Русская идея" : историко-философские предпосылки (часть i)'

Русская история как "Русская идея" : историко-философские предпосылки (часть i) Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

CC BY
199
38
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Текст научной работы на тему «Русская история как "Русская идея" : историко-философские предпосылки (часть i)»

Ю.С.Пивоваров

РУССКАЯ ИСТОРИЯ КАК «РУССКАЯ ИДЕЯ» : ИСТОРИКО-ФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ (часть I)

Пивоваров Юрий Сергеевич -член-корреспондент РАН, директор ИНИОН РАН.

«Русская идея» - это «тяжелая болезнь, изнуряющая сознание русского народа».

Дм. Чижевский

«Восстановить на земле... верный образ божественной Троицы - вот в чем русская идея».

Вл. Соловьев

Вновь «Русская идея»?

Слушая и читая все, что сейчас говорят и пишут о национальной идее, вспоминаешь прежде всего почему-то не «золотой» и «серебряный» века отечественной мысли, а не столь давние 1970-е годы. Ностальгия по молодости? Как бы то ни было, именно тогда «Русская идея» страстно и неутомимо искалась нами -первым и последним советским поколением, имевшим время и возможности (включая материальные) посвящать себя исключительно интеллектуальным занятиям. И в общем и целом четверть века назад мы уже знали, прочли все то, что будет опубликовано в 90-е (с конца 80-х). Во многом поэтому в соответствующей полемике недавнего прошлого не участвовали. И так все ясно! Рекомендация же первого президента России сформулировать по-новому и новую «Русскую идею» показалась комичной...

Теперь - по необходимости - пришлось перечитать большую часть работ по «Русской идее». Но прежде чем обратиться к многочисленным текстам я задал себе вопрос: «А что, собственно говоря, ты хочешь узнать? Что для тебя самого

скрывается под именем «Русская идея»? - Пытаясь ответить, я начал перечислять - перебирать: это тема структуры, «конструкции» русской культуры, это что-то шпенглеровское - «ритм», «повадка», «жест», это русское коллективное бессознательное, продуцирующее наши устойчивые образцы - архетипы национального бытия (формулировка не моя, Бориса Парамонова), это и обязательное христианство «Русской идеи», а значит и «Москва - Третий Рим», и «Святая Русь» и «Православие. Самодержавие. Народность», и славянофильство с соборностью и «хоровым принципом» (по Конст. Аксакову: на Западе свобода носит индивидуалистический характер - «поёт» один, у нас - «хоровой», «поёт» в хоре, в согласии с другими), это и тот же Шпенглер с призывом отличать русскую душу от русской системы («Пруссачество и социализм»; а мы-то с А.И.Фурсовым, формулируя «Русскую Систему», думали, что она и есть русская душа), это и то, что «Русская идея» - неизбежное проявление неповторимой индивидуальности русских (бердяевское: «национализация человеческой жизни была ее индивидуализацией»), но, впрочем, это ухудшенный вариант парамоновской строгой формулы. И пр., пр., пр.

Одновременно припомнилось недавно прочитанное у философа Г.С.Померан-ца: «Мы получили икону от византийцев, самодержавие - от татар, самосознание личности - от Европы, Россия даже не двойственна, она тройственна. Внутренне». И его же: «Россия сперва казалась осколком византийского мира. Но она подверглась мощному влиянию татарского ислама (странная, не правда ли, акцентировка воздействия на нас Орды. - Ю.П.), а потом очень мощному влиянию Запада. Россия - это луковица, в которой слой наложен на слой, причем эти слои крепко связаны, и если мы попытаемся добраться до сущности, отбросив все поверхностное, то мы рискуем оказаться с нулем».

То есть, по Померанцу (точнее: адаптируя его мысль к нашей теме), никакой «Русской идеи» как «Моно-идеи» нет и быть не может. Россия имеет сложную, «тройственную» (духовно-историческую) структуру, которую нельзя редуцировать, свести к чему-то одному. Более того, используя метафору «луковицы», По-меранц даже предполагает, что русская «сущность» может «оказаться нулем». Правда, трудно представить, что «сущность луковицы» (настоящей, не метафорической) заключена где-то там, куда следует «добраться». Получается: «материальные структуры» луковицы в прямом смысле слова «обертка» ее эссенции.

Но удивляясь померанцевскому радикализму, я тут же говорю себе: и ты сам неоднократно писал, что не может быть никакой одной-единственной «Русской идеи» (и германской, и португальской, и польской, и т.д.), что это грубое отрицание сложного и многообразного русского мира. И тому подобное.

Так вот возвращаясь ко вновь читанным работам по «Русской идее», должен сказать: если отбросить множество поделок, принадлежащих перьям третьестепенных подражателей и невежд и сконцентрировать свое внимание на В.С.Соло-

вьеве, Н.А.Бердяеве, С.Л.Франке, Ф.А.Степуне, Г.В.Флоровском, Н.Н.Алексееве и некоторых других, то окажется, что это и есть русская мысль. Или иначе: основное направление развития отечественного любомудрия - это поиск, нахождение, формулирование «Русской идеи». Чаще интенционально и имплицитно, реже -напрямую и в открытую. Следовательно, «Русская идея», подобно Пушкину, «наше все». Интеллектуальный цвет нации полностью отдал себя этой теме.

Поэтому и мое обращение к «Русской идее» будет - вынужденно - пересказом, реферативным обзором с элементами комментирования и анализа ряда произведений классиков нашей мысли. Еще раз подчеркну: во многих отношениях изучение темы «Русская идея» есть изучение истории русской философии. Нагляднейший пример - известная книга Н.А.Бердяева, книга с очень характерным названием: «Русская идея: Основные проблемы русской мысли XIX века и начала ХХ века».

Но начнем мы не с Николая Александровича, а с его великого учителя Владимира Сергеевича Соловьева. Произнесенная им в Париже (1888), по-французски, лекция «Русская идея» стала нормативной для подавляющего большинства соотечественников, раздумывающих над этой проблематикой. Это тот самый небольшой ручеек на Валдае.

Перед кратким изложением соловьевского текста скажу: поначалу трудно войти в этот строй мысли. Он резко отличен от современного научного сознания и неизбежно вызывает сопротивление. Затем постепенно привыкаешь и вновь -как в молодости! - попадаешь под его очарование.

«Русская идея» как небо на земле

В.С.Соловьев говорит: самый важный вопрос для всякого русского есть «вопрос о смысле существования России во всемирной истории»1. И разъясняет далее о каком смысле печется: «... Когда видишь этот великий исторический факт (Россию. - Ю.П.), то спрашиваешь себя: какова же та мысль, которую он скрывает за собою или открывает нам; каков идеальный принцип, одушевляющий это огромное тело, какое новое слово этот новый народ скажет человечеству, что желает он сделать в истории мира? ... Мы поищем ответа в вечных истинах религии. Ибо идея нации есть не то, что она сама думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности»2. Чуть позже великий философ добавляет: «Органическая функция, которая возложена на ту или другую нацию в этой вселенской жизни, - вот ее истинная национальная идея, предвечно установленная в плане Бога»3.

1. Соловьев В.С. Сочинения в двух томах. - М., 1989. - Т. 2. - С. 219.

2. Там же. - С. 220.

3. Там же.

Из этого явствует, что сами народы, нации не вырабатывают в ходе своего исторического развития, не «складывают» руководящих, основополагающих для себя идей или идеи, «идеи-правительницы», как говорили евразийцы. Они народам октроируются Провидением.

Считая же эти самые народы «существами моральными», Соловьев предупреждает: «Призвание, или та особая идея, которую мысль Бога полагает для каждого морального существа - индивида или нации - и которая открывается сознанию этого существа как его верховный долг, - эта идея действует во всех случаях как реальная мощь, она определяет во всех случаях бытие морального существа, но делает она это двумя противоположными способами: она проявляется как закон жизни, когда долг выполнен, и как закон смерти, когда это не имело места. Моральное существо никогда не может освободиться от власти божественной идеи, являющейся смыслом его бытия, но от него самого зависит носить ее в сердце своем и в судьбах своих как благословение или как проклятие»4.

Таким образом, вводится критерий «правильности - неправильности» проживания нациями своего исторического времени. Выполнили задачу, поставленную перед вами Богом, живете, не выполнили - отправляетесь в смерть. Только вот как узнать, что поручено нам Богом? Соловьев твердо отвечает: «эмпирически» это совершенно невозможно. - «Это эмпирическое средство узнать истину решительно неприменимо там, где мнение нации дробится, что имеет место почти всегда. Какое из общественных мнений Франции есть истинное: мнение католиков или мнение франкмасонов? И раз я русский, кому из национальных мнений должен я пожертвовать моими субъективными идеями: мнению официальной и официозной России, России настоящего, или тому мнению, которое исповедует несколько миллионов наших староверов, этих истинных представителей традиционной России, России прошлого, для которых наша церковь и наше государство в их настоящем виде суть царство Антихриста; а то, может быть, не обратиться ли нам еще к нигилистам: ведь они, быть может, являют собой будущее России»5.

Все это Владимир Сергеевич говорит наспех, мимоходом, ему все это настолько очевидно, что и обсуждать-то нечего. И, увы, как это нередко случалось в истории нашей мысли, небольшой и неважный (казалось бы!) вопросик, мешает развивать блистательную «композицию». - Действительно, было «две Франции», «три России» и т.п. Они так разнились между собой, так содержательно отличались друг от друга, что - хотя бы гипотетически - должно было проверить тезис: правомочно ли формулировать тему национальной идеи как единственной и общей для всех.

4. Соловьев В.С. Сочинения в двух томах. - М., 1989. - Т. 2. - С. 221.

5. Там же. - С. 222.

По логике Соловьева «эмпирически» (наверное, научно?) выяснить «истинное мнение» французов (русских, других) нельзя из-за субстанциальной раско-лотости общества. Следовательно, «национальная идея» не имманентна какой-либо части нации. Тогда она «находится» где-то вне, за «пределами» этого социума. Тогда и приходит на помощь Высшая Воля.

Ну, а если бы нации были едины? Тогда их «идею» можно было бы узнать и без апелляции к Богу? Тогда «эмпирический метод» сработал бы? И что означает в контексте поиска национальной идеи факт (повсеместный) расколотости народа? - Впрочем, останавливаю я себя, эта логика не предполагает таких вопросов.

Доскажем соловьевскую «Русскую идею». Хотя она у него не «просто» русская. - «Участвовать в жизни вселенской Церкви, в развитии великой христианской цивилизации, участвовать в этом по мере сил и особых дарований своих, вот в чем ... единственная истинная цель всякого (выделено мною. - Ю.П.) народа»6. Получается, что Бог всем нациям дал одно и то же задание - идею. Всем и даже -на сегодняшний день - нехристианским. Далее Соловьев разъясняет как это относится специально к России: «Русский народ - народ христианский, и, следовательно, чтобы познать истинную русскую идею, нельзя ставить себе вопроса, что сделает Россия через себя и для себя, но что она должна сделать во имя христианского мира, частью которого она предполагается. Она должна, чтобы действительно выполнить свою миссию, всем сердцем и душой войти в общую жизнь христианского мира и положить все свои национальные силы на осуществление, в согласии с другими народами, того совершенного и вселенского единства человеческого рода, непреложное основание которого дано нам в Церкви Христовой»7.

Здесь философ явно выступает против «национального партикуляризма», языческого национализма, «самобытнического» эгоизма, которые русским - и другим тоже - надо преодолеть. И встать на общую для всех дорогу, «ведущую к Храму». То, что для России это возможно, Соловьев не сомневается. Он, конечно, не «розовый христианский» оптимист, каким полагал его «турецкий игумен» (К.Н.Леонтьев), но и не законченный исторический пессимист (во всяком случае, в те годы, когда была написана «Русская идея»). - «Не следует ... преувеличивать пессимистические опасения. Россия еще не отказалась от смысла своего существования, она не отреклась от веры и любви первой своей юности. В ее воле еще отказаться от этой политики эгоизма и национального отупения, которая неизбежно приведет к крушению нашу историческую миссию. Фальсифицированный продукт, называемый общественным мнением, фабрикуемый и продаваемый по дешевой цене оппортунистической прессой, еще не задушил у нас национальной совести, которая сумеет найти более достоверное выражение для истинной рус-

6. Соловьев В.С. Сочинения в двух томах. - М., 1989. - Т. 2. - С. 228.

7. Там же. - С. 229.

ской идеи. За этим не надо далеко ходить: она здесь, близко - эта истинная русская идея, засвидетельствованная религиозным характером русского народа, прообразованная и указанная важнейшими событиями и величайшими личностями нашей истории»8.

Итак, еще раз - Соловьев разводит как полярные начала «общественное мнение» и «истинную русскую идею». Причем - это важно! - во-первых, «Русская идея» фактически уравнивается им с «верой и любовью первой своей (т.е. России. - Ю.П.) юности»; во-вторых, «Русская идея» нашла свое воплощение в религиозном характере нашего народа, в некоторых событиях нашей истории и в деятельности величайших наших личностей. Следовательно, не так уж и трудно (по Соловьеву) уразуметь «истинную русскую идею».

Правда, имеется одно препятствие, которое нам необходимо преодолеть. «Русская идея . не может быть ничем иным, как некоторым определенным аспектом идеи христианской, и миссия нашего народа может стать для нас ясна, лишь когда мы проникнем в истинный смысл христианства»9. И здесь Соловьев наконец-то открывает тайну «Русской идеи». Он проникает в «истинный смысл христианства».

Прежде всего мыслитель совершенно убежден в том, что этот «смысл» находится в социальном пространстве. Более того, смысло- и структурообразующей для христианской религии идее Троицы обнаруживается социальный аналог. «Три члена социального бытия» - церковь, национальное государство и общество -образуют «социальную троицу». И подобно ипостасям Троицы элементы этой посюсторонней триады неслиянны, но и не раздельны. Это так в силу их едино-сущности. - «Как в Троице каждая из трех ипостасей есть совершенный Бог, и тем не менее, в силу их единосущности, существует только один Бог, ибо ни одно из этих трех лиц не имеет отдельного бытия и никогда не находится вне субстанциального и нераздельного единства с двумя другими, точно так же каждый из трех главных чинов теократического общества (известная всем мечта-утопия Владимира Соловьева. - Ю.П.) владеет действительной верховной властью, причем, однако, это не предполагает трех различных абсолютных властей во Вселенской Церкви или в какой-либо ее части, ибо три представителя богочеловеческой верховной власти должны быть, безусловно, солидарны между собой, являясь лишь тремя главными органами единого общественного тела, выполняющими три основные функции единой коллективной жизни»10.

Здесь важны два момента. Первый. Соловьев уподобляет структуру горнего мира структуре мира дольнего. Сакральное и профанное у него тождественны.

8. Соловьев В.С. Сочинения в двух томах. - М., 1989. - Т. 2. - С. 227.

9. Там же. - С. 239.

10. Там же. - С. 243-244.

Второе. Социальное для русского философа это - «единое общественное тело», «единая коллективная жизнь». То есть посюсторонний мир органистичен, «коллективен», центрирован и пр.

Конечный же вывод Соловьева ошеломителен: «Русская идея, исторический долг России требует от нас признания нашей неразрывной связи с вселенским семейством Христа и обращения всех наших национальных дарований, всей мощи нашей империи на окончательное осуществление социальной троицы, где каждое из трех главных органических единств, церковь, государство и общество, безусловно свободно и державно, не в отъединении от двух других, поглощая или истребляя их, но в утверждении безусловной внутренней связи с ними. Восстановить на земле этот верный образ божественной Троицы - вот в чем русская идея»11.

Перечитывая эти строки, я каждый раз с изумлением говорю себе: «Да-а!». Владимир Сергеевич предлагает нам «всю мощь империи», исторической русской власти направить на осуществление - «окончательное»! - «Русской идеи». Причем сама «Идея» не «просто» реализация «социальной троицы», это одновременно и по существу - вслушайтесь! - «восстановление на земле ... образа божественной Троицы». Это значит свести небо на землю. И опять же в этом деле без «всей мощи империи не обойтись». А «Русская идея» есть абсолютно справедливое социальное устройство. До того справедливое, что изоморфно и даже одноприродно небесной Троице. И все это абсолютное духовно-социальное бытие находится в «субстанциальном и нераздельном единстве».

Хочу только напомнить: перед нами не чудаковатый и наивный одиночка, маргинал, неудачник. Нет, Владимир Сергеевич Соловьев - отец-основатель русской религиозной философии ХХ столетия. Наряду с Достоевским и Толстым он конститутивен для современной отечественной культуры. И его трактовка «Русской идеи» - скажу об этом еще раз - стала «генеральной линией» нашей мысли. Приведу в пример Н.А.Бердяева, всемирного полпреда этой самой мысли, с его знаменитой книгой «Русская идея».

В поисках этой «Идеи» он, подобно Соловьеву, мало интересуется «эмпирической Россией». Более того, эта, наличная Россия ему не очень-то и приятна. «Есть очень большая трудность в определении национального типа, народной индивидуальности. Тут невозможно дать строго научного определения. Тайна всякой индивидуальности узнается лишь любовью и в ней всегда есть что-то непостижимое до конца, до последней глубины. Меня будет интересовать не столько вопрос о том, чем эмпирически была Россия, сколько вопрос о том, что замыслил Творец о России, умопостигаемый образ русского народа, его идея. Для постижения России нужно применять теологальные добродетели веры, надежды и

11. Соловьев В.С. Сочинения в двух томах. - М., 1989. - Т. 2. - С. 245-246.

любви. Эмпирически столь многое отталкивает в России»12 (выделено мною. -Ю.П.).

Этими словами Бердяев начинает свою работу. А заканчивает следующими: «Русский народ - религиозный по своему типу и душевной структуре. Русская идея - эсхатологическая, обращенная к концу... В русском сознании эсхатологическая идея принимает форму стремления ко всеобщему спасению. Русские люди любовь ставят выше справедливости. Русская религиозность носит соборный характер. . Все это - черты, находящие свое выражение не только в религиозных течениях, но и в течениях социальных. Русская ... идея есть идея коммюнотарно-сти и братства людей и народов. У русских моральное сознание очень отличается от морального сознания западных людей, это сознание более христианское. Русские моральные оценки определяются по отношению к человеку, а не к отвлеченным началам собственности, государства, не к отвлеченному добру. У русских иное отношение к греху и преступлению, есть жалость к падшим, униженным. Русские . ищут не столько организованного общества, сколько общности. У русских - иное чувство земли, и самая земля иная, чем у Запада. Русский народ, по своей вечной идее, не любит устройства этого земного града и устремлен к Граду Грядущему, к Новому Иерусалиму, но Новый Иерусалим не оторван от огромной русской земли, он с ней связан, и она в него войдет. Для Нового Иерусалима необходима коммюнотарность, братство людей, и для этого необходимо еще пережить эпоху Духа Св., в которой будет новое откровение об обществе. В России это под-готовлялось»13.

Я специально не стал выделять жирным шрифтом «ударные места». Здесь все ударно. Хотя за специфически-бердяевским стилем скрываются уже известные - соловьевские - мысли. Главная из них - это утверждение «Русской идеи» как построения на земле совершенного христианского социума. Все та же тождественность сакрального и профанного, все то же небо на земле, все та же органи-цистичность (на языке Бердяева - «коммюнотарность») общественного и общества.

Впрочем, подобное или очень близкое мы найдем у столь разных и даже -более, конечно, «внешне» - противоположных Ф.А.Степуна, Г.В.Флоровского, И.А.Ильина. Список можно продолжить.

12. Бердяев Н.А. Русская идея... - Париж, 1934. - С. 5.

13. Там же. - С. 254-255.

«Русская идея» как «МЫ-мировоззрение»

«Я не хочу быть “Я”, Я хочу быть “Мы”».

М.Бакунин

Размышляя сегодня о «Русской идее», нельзя, конечно, пройти и мимо

С.Л.Франка. Мне приходилось уже писать о том, что в последнее время его репутация и имя резко выросли. Он все более и более выбирается из-за спин Бердяева, Булгакова и других, его же лицо все более и более становится лицом русской мысли. Правда, еще много десятилетий назад В.В.Зеньковский назвал Франка «самым выдающимся русским философом вообще»14, а его «систему ... самым значительным и глубоким, что мы находим в развитии русской философии»15, «высшей точкой развития русской философии вообще»16.

Около 1925 г., находясь в эмиграции, он написал две принципиально важные для нашей темы работы - «Сущность и ведущие мотивы русской философии» и «Русское мировоззрение». Причем обе по-немецки. Это, видимо, хорошая русская традиция: главные русские разговоры о главном вести не по-русски. Вспомним хотя бы «Философические письма» П.Я.Чаадаева, «Русскую идею» В.С.Соловье-ва и т.д. Конечно, каждый раз была своя, так сказать, практическая причина. Однако заметим эту странную последовательность.

Так вот в этих произведениях Франк философски постулирует «Русскую идею». Думаю, что это самая точная и рафинированная ее формула на сегодняшний день. Здесь сразу же оговорим (подчеркнем, повторим): когда у Семена Людвиговича речь идет о «русской философии», «русской мысли», «русском мировоззрении», «русских духовных поисках», подразумевается философское воплощение «русской идеи».

Согласно Франку, подлинное своеобразие русского мышления и духа состоит в «особенном понимании истины». «У русских, кроме слова “истина”, которому точно соответствует немецкое “’М'аЬгЬей”, имеется еще другое понятие, ставшее главной и единственной темой их раздумий и духовных поисков. Это понятие выражается непереводимым словом “правда”. “Правда”», с одной стороны, означает истину в смысле теоретически адекватного образа действительности, а с другой - “нравственную правоту”, нравственные основания жизни, ту самую духовную сущность бытия, посредством которой оно становится внутренне единым, освящается и спасается. Русский мыслитель от простого богомольца до Досто-

14. Зеньковский В.В. История русской философии. - Л., 1991. - Т. II. - Ч. 2. - С. 158.

15. Там же. - С. 177.

16. Там же. - С. 178.

евского, Толстого и Владимира Соловьева, всегда ищет “правду”, он хочет не только понять мир и жизнь, а стремится постичь главный религиозно-нравственный принцип мироздания, чтобы преобразить мир, очиститься и спастись. Он жаждет безусловного торжества истины как “истинного бытия” не в современном смысле тождества представления и действительности, а в старом религиозном смысле конкретного постижения истинного бытия, от которого человек отошел и к которому он снова должен возвратиться и укорениться в нем. Истина - это не только производная абстрактная категория познания; в своем первичном смысле она выступает конкретной онтологической сущностью, сущностным основанием жизни»17.

И еще, в развитие этого крайне важного рассуждения (и перед комментарием): «Понятие конкретно-онтологической, живой “истины”, ставшее предметом русских духовных поисков и творчества, приводит к тому, что русское философское мышление в своей типично-национальной форме никогда не было “чистым познанием”, бесстрастным теоретическим пониманием мира, а всегда было выражением религиозного поиска святости. Ему свойственно органическое влечение к объективности, к онтологоическо-метафизическому пониманию жизни. Это ведет к углублению философской мысли, к стремлению к глубокой и конкретной форме философской спекуляции, которая проявляется как мистико-спекулятив-ная теософия»18.

Итак, русская мысль взыскует «правду». Эта правда есть истина в религиозном смысле. Но не истина как «абстрактная категория познания», как «тождество представления и действительности». Иначе говоря, «правда» не предполагает, не знает различения «представлений» (категорий) и действительности. Не знает о дискуссии номиналистов и реалистов, в ходе которой и были разработаны основы современного мышления. Не знает о победе (в целом, в общем) номиналистического подхода. Она - до всех этих споров и вне их. Более того, «правда» находится в совершенно иной плоскости - не мысли, но веры. Это - «духовная сущность бытия», та сущность, которой само бытие «освящается и спасается».

Вместе с тем - внимание! - «правда» в национальной русской философии означает и «истину в смысле теоретически адекватного образа действительности». То есть она («правда») вбирает в себя и современное мышление. Она объем-лет и веру, и мысль. И, находясь в плоскости веры, простирается в область интеллектуального дискурса Нового времени. «Правда» (вопреки тому, что о ней говорят многие) - не проста, она и то, и это; и ускользает от однозначных оценок, и являет собою загадку, тайну, которую надобно (нам, русским) понять (как и понять «тайну» Пушкина, которую он унес с собой в могилу). А помимо этого необходимо

17. Франк С.Л. Русское мировоззрение. - СПб., 1996. - С. 152.

18. Там же.

ответить на вопрос: почему, находясь вне магистрального пути развития западной мысли, отечественное любомудрие соединило в «правде» религиозную истину и ratio теоретического сознания. В этом «почему» заключено и еще несколько воп-рошаний: каково соотношение мысли и веры в «правде», как корреспондируют друг с другом императив «освящения и спасения» бытия и самого себя и «тождество представления и действительности», каким образом «правда» вмещает в себя «мистико-спекулятивную теорию» и «абстрактные категории познания»?

Попробуем разобраться в этом.

Франк утверждает: «... Главным содержанием русского философского мышления является религиозная этика. “Добро” в ней - это не содержание моральной проповеди или нравственного требования; оно - не “должное” или норма, а “истина” как живая онтологическая сущности мира, которую человек должен постигнуть и ей покориться. Другими словами, религиозная этика есть в то же время религиозная онтология!». - Ясно, что здесь русский мыслитель полемизирует с Кантом. Это у него этика - «должное», норма, а «добро» - «нравственное требование» (категорический императив). Хорошо известно, что Кантова этика есть поиск всеобщих и общеобязательных оснований для действий. Франк же говорит: «постигнуть» и «покориться». Кант полагает разрушение естественного, пред-заданного, «органического» самоотождествления личности с коллективом предпосылкой учения об этике; соответственно, он приходит к идее нравственной автономии человека. Семен Людвигович - с точностью до наоборот - фиксирует: «Русскому сознанию чуждо индивидуалистическое толкование этики: в нем речь идет не о той ценности, которая делает добрым, спасает или исцеляет лично меня, а о принципе, порядке, в конечном счете о религиозно-метафизическом основании, на которое опирается и жизнь всего человечества, и даже устройство всего космоса и благодаря которому человечество и мир спасутся и преобразятся. Теснейшим образом это связано с глубоким общинным чувством, которым проникнуто русское воззрение на жизнь. Свое глубокое выражение это чувство нашло в мысли Достоевского об ответственности каждого человека за все зло мира и все несовершенства жизни. Только это чувство ответственности за все может стать началом спасения. Славянофилы понимают это общинное чувство как “хоровой принцип” или “соборность”. Его использовал Хомяков в своем гениальном учении о церкви. Поэтому русская этика - это, с одной стороны, онтология, а с другой - философия истории и социальная философия. В ней всегда говорится о судьбе и будущем человечества, ибо отдельный человек может найти нравственное успокоение и спасение только вместе с человечеством, в универсальном духовном организме коллективной жизни людей»19.

19. Франк С.Л. Русское мировоззрение. - СПб., 1996. - С. 153.

Здесь очень важный момент. Франк соединяет принципиальные особенности русского мышления с социальным. Главное в этом социальном: «общинное чувство», «хоровой принцип», «соборность». - Сегодня эти затертые, затасканные слова ничего или почти ничего не значат. Ими пользуются все, а следовательно, никто. Но они понадобятся нам, в нашей работе, и поэтому я попытаюсь употреблять их в первоначальном смысле.

Так вот русская философия истории и социальная философия вместе с онтологией образуют этику. И - логично предположить - проникнуты насквозь онтологизмом. Историософия и социальная философия всегда ориентированы на будущее человечества, на его спасение (в религиозном смысле) и «даже на устройство всего космоса». А также на преображение (в религиозном смысле) человечества и космоса. Причем всех людей, всего человечества. А не как у Канта: автономного индивида. Напомню в связи с этим великолепную формулу Франка: «Отдельный человек может найти нравственное успокоение и спасение только вместе с человечеством, в универсальном духовном организме коллективной жизни людей».

И еще одно. Франк замечает: «В наиболее яркой форме. сущность русского духа проявляется в моральной проповеди Толстого, в его отрицании современной жизни и культуры во имя морального “добра”»20. Таким образом, «нет» господствующей социальности, «нет» современной культуре - есть сущность русской мысли.

После этой «интродукции» Франк переходит к рассмотрению: а) основных тем русской мысли; б) ее фундаментальных положений, в которых и кроется специфика и «субстанция» этого интеллектуального феномена. «Философия истории и социальная философия (которая также является религиозной этикой и онтологией) - вот главные темы русской философии. Самое значительное и оригинальное, созданное русскими мыслителями, относится к этой области. К ней же принадлежит одна из крупных проблем, сильно занимавшая русское сознание, от славянофилов до наших дней, - об отношении русского мира к культуре Западной Европы и особенности ее духа. Эта проблема рассматривается не только как национально-политическая или культурно-историческая, а как проблема философии истории, в конечном же счете как религиозно-метафизическая пробле-ма»21. Иначе говоря, тема «Россия - Запад» решается отечественной мыслью не в социальном (или: не в первую очередь социальном), а религиозно-метафизическом измерении. Это важно помнить: чтобы не удивляться, не обижаться и не . надеяться. Франк же далее особо подчеркивает значимость главных тем русской мысли. «... Сама философия истории и социальная философия в России представляют собой нечто большее, чем это кажется на первый взгляд. Эта область рус-

20. Франк С.Л. Русское мировоззрение. - СПб., 1996. — С. 153.

21. Там же.

ской мысли представляет собой нечто вроде чаши, в которую вливаются все русские философские идеи»22.

Повторим: историософия и социальная философия - чаша, в которую вливаются все потоки русской мысли. Но ведь если вливаются, то и смешиваются. И философско-исторический и социально-философский напиток, содержащийся в этой чаше, состоит из весьма разных ингредиентов. В том числе и совсем не относящихся к разряду социально-исторических.

Но Франк, человек критического и ясного ума, не может не отметить важнейшего «качества» русской мысли. Хотя, казалось бы, это несколько снижает ее «претензию». «.В русской литературе (философской. - Ю.П.) пока отсутствуют систематические работы, в которых в понятийной форме нашли бы свое полное выражение основные идеи и тенденции русского мировоззрения. Эта работа начинается только теперь. Однако важнейшим является то, что существует вообще нечто как “русское мировоззрение”. Другими словами, в . классических явлениях русского духовного творчества потенциально содержится своеобразная, внутренне единая и универсальная философия, которая теперь должна быть логикофеноменологически описана и проанализирована»23.

Но не будем здесь, в этой работе, реконструировать франковское систематическое изложение отечественной мысли, его решение этой задачи. Обратим же внимание на то, как он развивает русские представления об истине как о правде.

Франк пишет: «.Русская философия не может довольствоваться той истиной, которая предлагается чисто теоретическим научным познанием. Поэтому ее не удовлетворяют обычные критерии истины, которыми пользуется наука. Ни чувственное восприятие предмета, ни чисто мысленное понимание логической очевидности не могут вскрыть последней основы жизни, а именно достигнуть окончательной действительной истины. В русской философии были установлены фактически совершенно новый критерий истины и соответствующая ему познавательная способность. Им стало понятие опыта, но не как опыта чувственной очевидности, а как жизненно-интуитивного постижения бытия в сочувствии и переживании. В принципе было основано новое гносеологическое направление наряду с главными формами - рационализмом, эмпиризмом и критицизмом»24.

Это новое гносеологическое направление Франк называет «живым знанием». С ним «тесно связана другая черта русского мышления - его принципиальный онтологизм. Обычные формы познания нас не удовлетворяют. они основаны только на идеальной связи субъекта и объекта и потому постигают предмет лишь идеально, фактически не проникая в его внутреннюю реальность. Но главной зада-

22. Франк С.Л. Русское мировоззрение. - СПб., 1996. - С. 155.

23. Там же.

24. Там же. - С. 155-156.

чей русской философии и было как раз движение к действительному бытию, реальное проникновение в само бытие. Истинное метафизическое бытие. в конечном счете, бытие Бога - открыто человеку.. сознание не только достигает бытия, но от бытия. всегда исходит, поэтому первичным и самоочевидным является не сознание бытия или познание, а само бытие»25.

Итак, не познание бытия, а само бытие является основой русской мысли. Однако этим выводом Франк не только не снижает значения гносеологии, а, напротив, придает ей высший статус - онтологический. «.Я ввожу понятие “абсолютного бытия”, которое находится вне противоположности субъекта и объекта и выступает основанием данных сторон этой противоположности, само будучи первичным и самоочевидным бытием. Так я пытаюсь преодолеть теоретико-познавательный идеализм и ввести в гносеологию онтологизм как основоположение философского воззрения»26.

В «абсолютном бытии» Франк фактически снимает противоположность субъекта и объекта, вообще отказывается от традиционной (в западной философии) системы субъект-объектных отношений, включая и то, что он назвал «идеальной связью» между ними. Все это имеет далеко идущие последствия, в том числе и для социальной философии, вообще понимания социального.

Логика Франка развивается по следующей схеме. Истина есть правда. Критерий такой истины - «живое знание», которое являет собою особое гносеологическое направление. В основе последнего лежит принципиальный онтологизм. Этот онтологизм («абсолютное бытие») порождает иной, нежели на Западе, тип субъект-объектных отношений.

И здесь Франк подступает к тому, что интересует нас, пожалуй, более всего. К той самой, упомянутой выше, социальной философии, социальному знанию. А поскольку путь к ним лежит через тему «субъект-объект», Семен Людвигович неизбежно касается и антропологической проблематики.

«Новый западноевропейский человек ощущает себя. как индивидуальное мыслящее сознание, а все прочее - лишь как данное для этого сознания или воспринимаемое через его посредство. Он не чувствует себя укорененным в бытии или находящимся в нем, и свою собственную жизнь ощущает не как выражение самого бытия, а как другую инстанцию, которая противостоит бытию, т.е. он чувствует себя, так сказать, разведенным с бытием и может к нему прибиться только окольным путем сознательного познания»27. - Не вполне ясно, что такое «окольный путь сознательного познания». Но спишем это на издержки перевода. Остальное - очевидно. Франк, в сущности, повторяет Хомякова, Киреевского, Са-

25. Франк С.Л. Русское мировоззрение. - СПб., 1996. - С. 156.

26. Там же. - С. 156-157.

27. Там же. - С. 169.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

марина, Аксаковых, многих других русских. Повторяет одну из главнейших наших идей относительно Запада и западного человека.

Разумеется, русского человека он видит другим. Принципиально отличным от европейского, «разведенного с бытием». - «Совершенно иное жизнеощущение выражается в русском мировоззрении, которое поэтому стремится к совсем иной философской теории ... Русскому духу путь от “cogito” к “sum” всегда представляется абсолютно искусственным; истинный путь для него ведет, напротив, от “sum” к “cogito”. То, что непосредственно очевидно, не должно быть вначале проявлено и осмыслено через что-то иное; только то, что основывается на самом себе и проявляет себя через себя самое, и есть бытие как таковое. Бытие дано не посредством сознания и не как его предметное содержание; напротив, поскольку наше “я”, наше сознание есть не что иное, как проявление, так сказать, ответвление бытия как такового, то это бытие и выражает себя в нас совершенно непосредственно. Нет необходимости прежде что-то “познать”, осуществить познание, чтобы проникнуть в бытие; напротив, чтобы что-то познать, необходимо сначала уже быть. Именно через это совершенно непосредственное и первичное бытие и постижимо, наконец, всякое бытие. Человек познает постольку, поскольку он сам есть. он постигает бытие не только идеальным образом через познание и мышление, а прежде всего он должен реальнее укорениться в бытии, чтобы это постижение вообще стало возможным. Отсюда следует, что ... понятие жизненного опыта как основы знания связано с онтологизмом. Ибо жизнь есть именно реальная связь между “я” и бытием, в то время как “мышление” - лишь идеальная связь между ними. Высказывание “primum vivere deinde philosophare”28 по внешнему утилитарно-практическому смыслу есть довольно плоская банальная истина: но то же самое высказывание, понимаемое во внутреннем, метафизическом смысле, таит в себе (как выражение онтологического примата жизненного факта над мышлением) глубокую мысль, которая как раз и передает . основное духовное качество русского мировоззрения»29.

Из этой обширной цитаты мы можем извлечь формулу русской мысли. Франк отвергает «cogito ergo sum» и чеканит: sum ergo cogito». Эта формула - его безусловный вклад в дело русского самосознания. Многие подходили к ней, но честь ее первого произнесения принадлежит Семену Людвиговичу. Причем, замечу, им дается и важнейшее обоснование: «Онтологический примат жизненного факта над мышлением».

Идею «онтологического примата» «sum» над «cogito» Франк разрабатывает весьма детально. И надо сказать, что выводы, к которым он приходит в ходе своего рассуждения, - ошеломительны. «Тот факт, что нечто вообще существует и,

28. «Прежде всего жить, потом философствовать» (лат.).

29. Франк С.Л. Указ. соч. - С. 169-170.

таким образом, существует бытие, как таковое, намного более очевиден, нежели тот, что мы обладаем сознанием. На вопрос критической философии, существует ли бытие вне нас или только внутри нас, в нашем сознании, необходимо ответить, что и то и другое одновременно подтверждается тем, что мы - внутри бытия. Все познание, все сознание, все понятия - это уже вторичная произвольная форма освоения бытия, которая претворяет бытие в идеальную форму, первичным, совершенно самоочевидным является, так сказать, бытие в бытии, непосредственное проявление и «самораскрытие» бытия как такового, которым мы онтологически обладаем как непосредственным переживанием. Достаточно освободиться от обычного субъективизма, от представления, что человеческая психика, наше внутреннее бытие есть совершенно своеобразное, закрытое в себе самом и противостоящее действительному бытию субъективное образование, чтобы понять, что мы в нашем бытии и через него непосредственно связаны с бытием как таковым, существуем в нем и обладаем им совершенно непосредственно - не через познающее сознание, а через первичное переживание»30.

Этот пассаж открыт разным (в тематическом смысле) толкованиям. Но нас в нем интересует определенное. Выступая против первичности сознания, «реабилитируя» бытие, Франк, видимо, полагал, что восстанавливает высшую справедливость и, так сказать, адекватность тому, как это есть в действительности. Правда, делает это не очень убедительно. Все его доказательства примата бытия сводятся к ... чистому произволу: «намного более очевиден», «достаточно освободиться . чтобы понять». Ничего философски существенного в защиту бытия он не предъявляет. «Очевидность» Франка далеко не очевидна. Предложение «освободиться» - вполне факультативно...

Однако и не это главное (для нас). Гораздо важнее то, что Семен Людвигович принципиально иначе, чем это принято в западной, картезианско-кантианской по преимуществу (какие бы «но» в ее рамках не выставлялись), философии, трактует «бытие». Мы помним, что для Канта «бытие» - идеальная, априорная категория мышления, с помощью которой субъект «организует и осмысляет получаемые им извне разрозненные ощущения» (А.Ф.Лосев). В «Критике чистого разума» говорится: «Бытие, очевидно, не есть реальный предикат, иными словами, оно не есть понятие о чем-то таком, что могло бы присоединяться к понятию вещи. Оно есть только полагание вещи или известных определений само по себе. В логическом применении оно есть лишь связка в суждении»31.

Декарт в «Метафизических размышлениях», Лейбниц в «Новых опытах о человеческом разумении», Беркли в «Трактате о принципах человеческого знания», Юм в «Трактате о человеческой природе», Шеллинг в «Системе трансцен-

30. Франк С.Л. Указ. соч. - С. 172.

31. Кант И. Сочинения в шести томах. - М., 1964. - Т. 3. - С. 521.

дентального идеализма», Гегель в «Науке логики» и «Энциклопедии философских наук» при всех своих различиях трактуют бытие как категорию мышления. У Франка бытие - «абсолютное бытие», бытие-в-Боге, «всеединство» вообще и всего, всеединство субъекта и объекта, то, что поддается пониманию посредством «живого знания» и т.п. Здесь основной водораздел между западным номиналистическим подходом и русской метафизикой всеединства.

Проблема не в том, что первично - бытие или сознание? А в том, чту есть «бытие», «сознание» и т.д. - категория мышления или «метафизическая реальность», постигаемая «живым знанием»? Франк — систематизатор русской мысли, выразитель ее субстанции, не обратил на это внимания. Естественно, ведь он был занят куда более важными вопросами, чем этот - такой очевидный, малозаметный, не «судьбоносный». И, будучи человеком очень занятым, проглядел главное, на чем зиждется здание современной западной философии. Поэтому, кстати, и не удалась ее критика, поэтому и не удалось, «отталкиваясь» от этой критики, заложить прочный фундамент своего дома.

Дальнейший ход рассуждений ведет Семена Людвиговича от идеи «онтологического примата» к теме особого типа русского религиозного сознания, религиозности в целом. Это не случайно, конечно, поскольку сама его онтология является «абсолютным бытием», бытием-в-Боге. Здесь же, в рамках этой темы, вновь возникает антропологическая проблематика.

Философ пишет: «Непосредственное чувство, что мое бытие есть именно бытие, что оно (мое бытие) принадлежит бытию всеобщему и укореняется в нем и что совершенно жизненное содержание личности, ее мышление как род ее деятельности просуществует только на этой почве, - это чувство бытия, которое дано нам не внешне, а присутствует внутри нас (не становясь тем самым субъективным), чувство глубинного нашего бытия, которое одновременно объективно, надындивидуально и самоочевидно, составляет суть типично русского онтологизма. Последний. отражается и в русской религиозности или, вероятно, происходит из нее. Лучше всего мы проникнем в суть дела через различие других, западных форм религиозности. Главная тема спора между католицизмом и протестантизмом не затронула русского религиозного сознания не только вследствие каких-то внешних исторических обстоятельств, она оставалась и остается ему внутренне чуждой вследствие чуждости постановки вопроса. Русское религиозное сознание никогда не спрашивало, каким образом приходит человек ко спасению: через внутренний образ мыслей и веру или внешние действия. Обе части дилеммы, как ему представляется, предполагают слишком внешние отношения между человеком и Богом, неподобающее разделение между ними. Ни внутренний субъективный человеческий настрой на религиозность, ни какие-либо действия человека не достаточны для того, чтобы установить внешнюю связь с Богом; только сам Бог и Он один, по мере того как Он завладевает человеком,

если тот погружается в Него, может спасти его. Знаменитый августино-пелагиан-ский спор о соотношении между благодатью и свободной волей, который сыграл такую большую роль в истории западной церкви, также никогда всерьез не тревожил русское религиозное сознание. Ибо этот спор основывается на известном разделении и напряжении между человеком и Господом, между субъективно-внутренне-личным и объективно-внешне-надличностным моментом религиозной жизни, а именно это напряжение совершенно чуждо русскому метафизическому чувству. Ибо совершенное позитивное содержание личности происходит для него только от одного Бога и тем не менее принимается не только как внешний дар, а усваивается внутренне. Как индивидуализм субъективного внутреннего, так и лишь внешне надындивидуальный объективизм преодолены здесь через абсолютный всеобъемлющий онтологизм. Не стремление к Богу, а бытие в Боге составляет суть этого религиозного онтологизма»32.

Думаю, что этот пространный отрывок, этот фрагмент из работы Франка «Русское мировоззрение» является одним из самых насыщенных по числу принципиальных идей во всей отечественной интеллектуальной прозе. В нем открыто и прямо декларируется «надындивидуальный» тип нашего бытия; «жизненное содержание личности» признается сверхиндивидуальным. Из этого следует, что не индивид есть «единица измерения» русской жизни. Далее. Столь же открыто и прямо заявляется о том, что проблема, расколовшая западное христианство и ставшая впоследствии основным моментом расхождения католицизма и протестантизма, абсолютно чужда русскому религиозному сознанию. Эту проблему можно определить как проблему «технологии спасения». Для религий же спасения (Er^sungsreligionen), - а христианство таково par exellence, - «технология», путь спасения, безусловно, важнейшее из важнейшего. Но - оказывается не для нас.

А что, собственно говоря, это означает? - Означает, что русское православие отвергает христианство как путь, как преодоление, как задачу и усилие. В конечном счете, отвергает историю. Не стремление к Богу, а уже-бытие-в-Боге, дан-ность-в-Боге, - вот самочувствие русского православия (по Франку). Отсюда этика православия - статична, а не динамична. Отсюда - отсутствие социального измерения. Со всем этим тесно связана проблематика спора между августинизмом и пелагианством, между необходимостью (благодать, предопределение) и свободой (свобода воли). Русское религиозное сознание прошло мимо этой темы, мимо «необходимости» и «свободы». То есть отечественная культура не знает не только свободы, но и необходимости.

Подводя итог, скажем: согласно Франку, русское сознание не выработало, не усвоило центрального, быть может, «качества», сделавшего Запад Западом. Я готов, используя терминологию А.Зиновьева, назвать это качество «западнизмом»

32. Франк С.Л. Указ. соч. - С.172-173.

(конечно, без зиновьевских коннотаций.). «Западнизм» Запада - социально ориентированная и социально-динамическая индивидуалистическая этика, поле деятельности которой находится в рамках свободы и необходимости. Вместе с тем свобода и необходимость суть не только «рамочные условия» для реализации «программы» этой этики, но и ее фундаментальные принципы.

В России и у России этой опоры нет. Однако мы не будем рассматривать «не-наличие» этого «качества» как нечто отрицательное. Ограничимся констатацией: русская культура, русское сознание вне этого (в целом, разумеется, и в ретроспекции).

Ну, а теперь мы спокойно можем обрисовать основы «русской социологии» по Франку.

Он говорит: «.Русским мыслителям совершенно чуждо представление о замкнутой на себе самой индивидуальной личностной сфере. Их основной мотив -связь всех индивидуальных душ, всех «Я» так, что они выступают интегрированными частями сверхиндивидуального целого, образуя субстанциальное «МЫ».

Как бы ни было велико влияние лейбницевской монадологии на отдельных русских мыслителей, все они отвергали учение о закрытости и изолированности монад. Вопреки Лейбницу, они полагали, что монады не только взаимодействуют между собой, не только связаны с Богом и миром, но и обладают собственным бытием только в такой взаимной связи. Русскому мировоззрению свойственно древнее представление об органической структуре духовного мира, имевшееся в раннем христианстве и платонизме. Согласно этому взгляду, каждая личность является звеном живого целого, а разделенность личностей между собой только кажущаяся. Это напоминает листья на дереве, связь между которыми не является чисто внешней или случайной; вся их жизнь зависит от соков, полученных от ствола. Проникая во все листья сразу, эти соки внутренне связывают их между со-

бой»33.

Такой «сверхиндивидуальный», органистический подход позволяет ему сделать заключение: «Русское рассмотрение человеческого духа в социальной и исторической философии. выступило как религиозная этика коллективного человечества»34. Разумеется, этому «коллективному человечеству» противостоит «человечество индивидуальное». «.Русская философия резко противоположна западноевропейской. Западное мировоззрение исходит из “Я”; индивидуалистический персонализм соответствует его идеализма. “Я”, индивидуальное сознающее бытие или вообще составляет единственное и последнее основание всего прочего, или являет собой. своевольную и самодовольную, на себе замкнутую и от всего остального независимую сущность. “Я” выступает единственной метафизи-

33. Франк С.Л. Указ. соч. - С. 158.

34. Там же. - С. 159.

ческой точкой жизни, единственным звеном, соединяющим жизнь и бытие; личность обладает последней реальностью только в глубине замкнутого на себе и непроницаемого для других “Я”»35.

Далее, отталкиваясь от «индивидуалистического персонализма» Запада, Франк обрисовывает «соборный персонализм» России, русскую социологию соборности. «.Русское мировоззрение содержит в себе ярко выраженную философию “МЫ” или “МЫ-философию”. Для нее последнее основание жизни духа и его сущности образуется “МЫ”, а не “Я”. “МЫ” мыслится не как внешнее единство большинства “Я”, только потом приходящее к синтезу, а как первичное. неразложимое единство, из лона которого только и выражается “Я” и посредством которого это “Я” становится возможно. “Я” и “ТЫ”, мое сознание и сознание, чуждое мне, мне противостоящее и со мной связанное, оба они образуют интегрированные, неотделимые части первичного целого - “МЫ”. И не только каждое “Я”, связанное и соотнесенное с “МЫ”, содержится в этом первичном целом. Можно утверждать, что в каждом “Я” внутренне содержится “МЫ”, потому что “МЫ” образует последний опорный пункт, глубочайший корень и внутренний носитель “Я”. Коротко говоря, “МЫ” является органическим целым, т.е. таким единством, в котором его части тесно с ним связаны, им пронизаны. “МЫ” полностью присутствует в своих частях, как их внутренняя жизнь и сущность. Но “Я” в его свободе и своеобразии этим не отрицается. Только своеобразие и свобода “Я” образованы такой связью с целым, жизненность “Я” создается сверхиндивидуаль-ной целостностью человечества»36.

Трудно припомнить в философской литературе столь же страстный и проникновенный гимн «МЫ»-мировоззрению, столь же тотальное отвержение «индивидуалистического персонализма». Конечно, не Франк все это «выдумал». Он «лишь» очень выпукло и в высшей степени наглядно выразил «МЫ» - даже не мировоззрение, а «МЫ» — инстинкт русской мысли, русской культуры. Его предшественники, жившие в вегетарианские времена (до 1917 г.), в общем-то говорили о том же, но без этой страстности и безоглядности. Семен Людвигович напоминает здесь скорее своих младших современников - Маяковского («Единица! / Кому она нужна?! / Голос единицы / Тоньше писка / . Единица - вздор / Единица - ноль» и т.д.; эти его “МЫ”-пассажи хорошо известны любому бывшему советскому школьнику), Замятина (“ВСЕ” и “Я” - это единое “МЫ”, “МЫ” - от Бога, а “Я” - от диавола»), Платонова («Котлован», «Чевенгур» и т.д.). Это в их произведениях «МЫ»-миросозерцание достигло точки кипения. Франк, пользуясь языком Цветаевой, в этом равносущ им.

35. Франк С.Л. Указ. соч. - С. 159.

36. Там же.

И он, безусловно, прав, утверждая, что «с этой точки зрения попытки построить индивидуальную этику и индивидуальную психологию просто химеричны. Напрасно искать жизнь, судьбу и благо отдельной личности в ее собственной замкнутости, вне ее связей с человечеством. В религиозной жизни каждый должен молиться за всех и не только за живущих, но и за умерших; каждый должен просить о помощи всех, и только так можно спастись - эта идея образует сущность восточной церкви и главное содержание ее литургии. И точно так же должно быть и в мирской жизни. Поэтому психология и этика по необходимости переходят в религиозную онтологию социально-исторической жизни, в религиозное учение о социальном спасении. Как русский социализм, так и русский анархизм. есть по своей внутренней сущности не что иное, как искажение и извращение этого глубокого национально-русского “МЫ-мировоззрения”. “МЫ-мировоззрения” осуществимо только в религиозном жизнепонимании и религиозной воле, так как единство универсализма и индивидуализма, требуемое таким мировоззрением, основано на последних глубинах бытия и на их живом постижении. Когда же обе эти тенденции приходят в противоречие, мы получаем или безудержно-анархистское господство личного произвола, или губительный для жизни деспотичный фанатизм социальной воли»37.

Здесь важно, что и русский социализм, и русский анархизм Франк связывает с «глубоко национально-русским» «МЫ-мировоззрением». Хотя и квалифицирует их как «искажение» и «извращение». Пусть так. Пусть извращение-искажение, но ведь своего и свое. Это - главное.

И о психологии. Хорошо известно, что Франк психологизирует онтологию, которая есть «наше все» и «наш ответ» западному понятийному (научному) по-знанию38. Вместе с тем Семен Людвигович, конечно, понимал, что выставлять психологию в качестве альфы и омеги русской мысли как-то несолидно, да и небезопасно по существу. Слишком уж это зыбкая материя. Поэтому он спешит подчеркнуть: «И все-таки психология как таковая, даже в онтологическом ее понимании, совсем не является характерной областью русского духовного творчества. Поскольку здесь интерес направлен на глубочайшие онтологические корни духовной жизни, то скоро возникает тенденция к преодолению области собственно психологического и достижению сферы окончательного всеобъемлющего бытия. С другой стороны. русским мыслителям совершенно чуждо представление о замкнутой на себе самом индивидуальной личностной сфере»39.

37. Франк С.Л. Указ. соч. - С. 160.

38. К примеру, я обращал на это внимание в работе «Русская мысль, Система русской мысли и Русская Система (опыт критической методологии)». Статья первая. /Русский исторический журнал. - М., 1998. - № 1. - С. 87-116.

39. Франк С.Л. Указ. соч. - С. 158.

Да, разумеется, «преодоление области собственно психологического» и принципиальный отказ от концентрации внимания на «замкнутой на себе самом индивидуальной личностной сфере». Франк, безусловно, прав, и его замечание уместно. Но он же несколькими строками выше дает иную, на мой взгляд, гораздо более значимую и точную характеристику русской мысли если не в психологическом контексте, то в связи с ним. «.В противоположность господствующему на западе направлению мысли, в котором действительное бытие остается либо закрытым для познающего познание, либо во всяком случае находится вне сознания. И тогда достижимо лишь окольным путем, посредством сознающего себя познания, русская философия утверждает непосредственную данность бытия и укоренность в нем самом познающего сознания. Это естественно предполагает онтологическое понимание самого сознания, явлений психологического мира. Для русской философии и всего русского мышления характерно, что его выдающиеся представители рассматривали духовную жизнь человека не просто как особую сферу мира явлений, область субъективного или как придаток, эпифеномен внешнего мира. Напротив, они всегда видели в ней некий особый мир, своеобразную реальность, которая в своей глубине связана с космическим и божественным бытием. Широко известная психологическая глубина произведений Достоевского основана на его представлениях о том, что каждая личность находится в непосредственной связи с первопричинами и сущностями бытия. Это - целый космос, мир в себе с неизмеренными глубинами и пропастями. Тем же определяется поэзия Тютчева. Он испытывает метафизический ужас перед глубинами человеческой души, потому что непосредственно ощущает свою единосущность с космическими безднами, с господством хаоса первичных природных сил»40.

И чуть ниже вновь поминает психологию: «... психология, с одной стороны, переходит в религиозную онтологию, а с другой - в религиозную социальную науку и социальную этику. Не имеющая равной психология Достоевского является чем-то большим, чем психология. Она есть также религиозная пневматология и, в конечном счете, теология. Излюбленная тема русских размышлений - человек как звено во всеобщей богочеловеческой связи. Для этой проблемы нет места в современной науке. Лучше всего она может быть названа религиозной антропологией»41.

Кстати, для этой проблемы нет места не только в современной науке. Семен Людвигович вынужден признать, что «своеобразие русского мировоззрения до сих пор не нашло адекватного философского выражения»42. И это не случайно. Современные (modern) наука и философия не в состоянии «освоить» эту проблема-

40. Франк С.Л. Указ. соч. - С. 157.

41. Там же. - С. 158.

42. Там же. - С. 160.

РОССИЯ ВЧЕРА, СЕГОДНЯ, ЗАВТРА

тику. Она чужда им и выходит за их рамки. Выходит, поскольку не есть сфера рационального познания.

А вот что касается психологии, то этот «предмет» играет в русской мысли одну из ведущих ролей. Пусть даже, как уже отмеча лось, «область собственно психологического преодолевается». Однако вовсю развиваются два «диффузиру-ющих» друг в друга процесса: психологизация онтологии и онтологизация «явлений психологического мира». Наряду с этим, напомним, русская психология не ориентирована на «индивидуальную личность», но видит в человеке «звено во всеобщей богочеловеческой связи».

Иными словами, психология не только не отменяется, напротив, она открыта в «целый космос», в «мир в себе с неизмеренными глубинами и пропастями». И -одновременно - открыта в социальное. Психология - это то, что в русской мысли соединяет посюстороннее и потустороннее. Соединяет в «универсальный духовный организм коллективной жизни людей». Именно через нее социальное МЫ-миросозерцание скрепляется с религиозным МЫ-миросозерцанием, и наоборот.

В этом, собственно говоря, и заключены основы «русской социологии». Это и есть философско-социологическое определение «Русской идеи».

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.