CC BY
63
ПОЭТИКА ЛИТЕРАТУРЫ
УДК 821. 161.
В. И. Матушкина1
Русская интеллигенция в «сатанинском мире» прозы Л. М. Леонова
В статье рассматривается трагическая судьба русской интеллигенции в истории отечества. Основное внимание уделяется социальному и религиознофилософскому аспектам леоновского поэтического космоса.
In article the tragical destiny of Russian intelligency in a history of fatherland is considered. The basic attention is given social and is religious - philosophy to aspects leonov’s poetic space.
Ключевые слова: парадигма, словесно-образная полифония, комедийная, фарсовая, сатирическая интонация, идейно-эстетическая концепция, классический реализм.
Key words: paradigm, figurative-verbal polyphony, comedy, farcical, satirical intonation, ideological-aesthetic concept, classical realism.
«Больно быть в мечте и в жизни странником / по кругам национальной тьмы!» [1: 231] - признавался в своё время лирический герой поэта, писателя-философа Д. Андреева. Сознание собственной неустойчивости в атмосфере той же «национальной тьмы», словоблудья «сатанинского мира» определяло во многом настроение интеллигенции эпохи социалистического строительства.
В последнее время ощутимы напряженные попытки леоноведов раскодировать мировоззренческие особенности классика русской литературы ХХ века М. Л. Леонова. Некоторые успехи в этом плане уже имеются. По крайней мере, все леоноведы сходятся в одном: проникнуть в леоновскую тайнопись невозможно, не обратившись к онтологическому способу исследования его художественного мира. А.И. Павловский отмечает «укоренённость» Леонова «в многослойных недрах русской словесности, имевшей с древности, что очень важно, религизно-философскую пронизанность» [9:5]. А. Дырдин, исследуя мифологию романа Леонова «Пирамида», ставит задачу «наметить основные контуры художественного сознания писателя, которое выработалось под преимущественным влиянием русской духовной культуры» [4:6]. «В «Пирамиде» Леонов дерзнул сплавить философию с теологией, ибо не мог не сознавать: вне религиозного подхода к любой глобальной проблеме она останется дразняще-неподатливой и для рассудка и для эстетического преображения» [3, VI: 780], - пишет богослов и литературовед М.М. Дунаев. Однако внимательное
1 Матушкина Валентина Ивановна, кандидат филологических наук, доцент, Мичуринский государственный педагогический институт.
изучение творческого наследия писателя не позволяет согласиться с мыслью того же исследователя о том, что до «Пирамиды» «религиозных проблем Леонов мало касался» [3, VI: 779].
Мало того, что «касался». Повесть «Конец мелкого человека» свидетельствует о православно-христианских истоках леоновского миросознания. Причем здесь уже сложилась леоновская концепция о познании мира, которой он остался верен до самой последней строки. Леоновская концепция человека, в которой определяющим является концепт мысль, и потребовала соответствующего социального статуса героев. Сюжетно на первом плане его произведений находится интеллигенция. Это герои разных возрастных, профессиональных, мировоззренческих уровней. Но всех их роднит беспокойная мысль об идущей эпохальной ломке. Причем писатель не только создаёт разнообразные типы интеллигентов, но и объединяет их под знаком веры, раздвигая границы классического реализма о смысле жизни вопросом нужен или не нужен предмет твоей деятельности людям твоего круга, твоей эпохе, твоей стране, человечеству в целом. Гражданский пафос классицизма, классицистическая строгость повествовательной манеры, твёрдые композиционные скрепы, присущие этому методу, ощутимы во всём творчестве Л.М. Леонова. Не случайно среди имен прошлой культуры особое почтение писатель отдаёт Г.Р. Державину. Однако, по собственному признанию, писатель не любил повторений. В силу этого классицистические приметы бытуют в леоновском реализме не в прямом их проявлении, а диафорическом, когда идейно-тематические принципы прежнего метода трансформируются под знаком авторского осознания состояния эпохи и современного ему человека в ней. К тому же в леоновском реализме ослабевает роль сюжета, что свойственно литературе начала ХХ века, и, прежде всего, представителям модернизма, что давно признано исследователями. Исход события, судьба героя бывают закодированы в словесно-образной полифонии, деталях-антиципациях, совмещающих в себе и психологические, и временные, и эпохальный, и религиозно-философские уровни. Писателя не устраивают сюжетные возможности. Ему необходимо найти «фонтанирующие точки», которые «определяют внутреннюю энергию во всём произведении» [7: 36]. Он строит фразу согласно типу своего мышления, «чтобы каждое слово отбрасывало луч в фокус к невысказанному главному слову» [7: 36]. Подобная
эстетическая теза и приводила писателя к созданию полифонической образности его художественной Вселенной. Можно наблюдать движение авторской мысли от произведения к произведению, но уже в раннем творчестве озвучены те «фонтанирующие точки», которые высвечивают главные мировоззренческие концепты и особенности его реализма.
Стало аксиоматичным признание единства мировоззренческой первоосновы Ф.М. Достоевского и Л.М. Леонова - идеи взаимоотношения и связи Бога и мира. Именно под этим знаком и
прослеживается в творчестве писателя история русской интеллигенции. К тому же леоновское восприятие религии совпадало с общим курсом русской философской культуры его времени, в том числе и с концепциями философов русского послеоктябрьского зарубежья. «В восприятии тогдашних поколений религия опознавалась, прежде всего, именно как возврат к цельности, как собирание души, как высвобождение из того тягостного состояния внутренней разорванности и распада, которое стало страданием века» [8: 289]. Такой «распад души» и отразил Л. Леонов в своей повести «Конец мелкого человека». «Распад души» - гибель человека. Лихарёв умирает и душевно, и физически с гибелью своего научного детища. Уничтожив свой труд, он уничтожает и веру в своё предназначение. «Ишь, чего захотел, ...этак вам нынче маленькую цель подай, а завтра вам вообще высшей мудрости, а то и бога в этой червоточине захочется» [5, I: 248]. Современность - «червоточина», та же мезозойская эпоха с «ползающими» пресмыкающимися. Но, тем не менее, это новая эра с маленькой горсточкой интеллигенции, которая осознала самое страшное, что «человечество не что иное, как сорвавшееся с оси и покатившееся самостоятельно под откос природы колесо!» [5, I: 248]. Под комедийно-фарсовой, издевательски саркастической интонацией Ферта, двойника Лихарёва, слышится пророчество о гибели исторически задуманного, о нивелировании индивидуально-творческого начала в эпоху «всеобщего заворота мозгов» [5, I: 248]. Смерть Лихарева в соответствии с этим воспринимается как наказание за неверие, за своеволие (сжег свой труд, нужный людям), пренебрег талантом, данным Богом. По сути, пренебрег небесной любовью в земном человеке.
Верность писателя библейским притчевым учениям и определила главную координату человеческого бытия в леоновском художественно-философском мире - это познание. Писатель следует в осмыслении определяющих ценностных начал человеческой сущности заповеди создателя - ищите, творите, приумножайте. Божественная идея искательства освещала путь научных поисков. Это было близко русским ученым. Напомним мысль В.Вернадского о том, «что человеческая мысль в области научного знания может постичь новое, . только если рядом с научным творчеством идет творчество широкое, религиозное. И теперешнее религиозное движение в России таит в себе залог будущего расцвета русской науки» [2]. В этой области Леонов сказал свое слово на языке искусства. Писатель-мыслитель углубляет, опираясь на свою православную интуицию, идеи и английского философа Бертрана Рассела, своего современника, к мыслям которого не однажды обращался, и в какой-то степени идеи знаменитого русского ученого В. Вернадского. Вера и мысль явлются концептуальными в философии познания и философа Рассела, и ученого В. Вернадского, и писателя Л. Леонова, которого еще и как психолога волнуют как человеческие возможности, так и их
результат. В разрыве мысли и веры видит писатель суть человеческого поиска, в этом заключается «трагизм человеческого движения, развития. Человек хочет понять и преодолеть себя. Трагизм, считает Леонов, - в несоответствии порыва и возможностей. Полет на Луну - великое дело, это подвиг, который вобрал в себя все, что было до него. Но человек, даже совершивший это, - и смертен, и не способен к абсолютному познанию, то есть преодолеть себя он не может» [10: 470].
На чем же базируется такое обязывающее умозаключение? Что лежит в его основе? Конечно же, верные ориентиры на библейский текст: «блаженны невидевшие и уверовавшие» (Ин. 20, 29), на ту же православную интуицию. Ещё в молодости посетившее писателя озарение явилось творческим путеводителем до самой последней строки, только раз найденная идея будет закодирована в многочисленных витках композиционного, идейно-тематического леоновского художественного «серпантина».
Примечательно, что идейно-эстетическая парадигма мировоззренческого значения, просматривающаяся в «Конце мелкого человека», обнаруживается и в других произведениях писателя только в иной образной системе. Ученый Скутаревский, как и Лихарёв в повести, - одержимый человек в науке: он занят глобальной проблемой - передачей электричества без проводов. И Лихарёв, и Скутаревский - это люди одной эпохи, времени революционной перестройки. Оба проходят через испытание одиночеством и обстоятельствами, и оба не смогли реализовать свои научные замыслы: Лихарёв сжег свой труд, у Скутаревского не удался эксперимент. Казалось бы, герою романа писатель дает шанс на повторное проведение опытов: несмотря на неудачу, возвращение ученого почетно приветствуют на заводском собрании. Однако радужная картина слияния с «лавиной людей» тут же нейтрализуется описанием внутреннего состояния героя, усиленного сравнением, далеко не обнадеживающего значения: «Сердце его колотилось зло, аритмично, точно после крутого спуска с горы, точно перед путешествием в грозную и обширную страну, которая белым глухонемым пока пятном обозначена на картах». Настораживающая интонация, вызванная эпитетами (контрастно картине встречи профессора с трудовым классом) со значением тревоги (грозное, обширное, глухонемым пятном обозначено на карте страны), -невольно ретроспективно обращает к предшествующим финалу произведения и «фонтанирующим точкам» в нем, в которых закодирована главная авторская мысль мировоззренческого значения. В романе в сознании учёного возникает образ какого-то «третьего, стоящего вне суммы элементов мира» категорий, которыми мыслил физик Скутаревский. Образ горы, которую надо преодолеть учёному, ассоциативно напоминает камень Лихарёва в повести. И если в
комнате палеонтолога помещён портрет учёного Томсена, то у Скутаревского - фотография американского физика Милликена. И в повести, и в романе выстраиваются синонимические образные парадигмы знакового смысла о двух путях познания: мать (вера) -Третий (вера) - камень (преткновение, преодоление) - гора (преткновение, преодоление) - Томсен (наука - познание) - Милликен (наука - познание). Леоновская идейно-эстетическая парадигма свидетельствует о том, что писатель усматривал трагедию творческой личности не только в социальных катаклизмах, но и в «несоответствии порыва и возможностей» (А. Лысов), ибо только Творцу доступно всё знать. Так безбожная новая эпоха вводила в заблуждение атеистическую душу учёного, исключающего из своего сознания Его, Третьего, в попытке дойти до осуществления своей идеи.
В конфликте с эпохой находятся все герои интеллектуального труда. Это целая галерея героев таких романов Леонова 30-х годов, как «Соть», «Дорога на океан». Но самое для писателя волнующее, болевое - это блуждание юности в сатанинском мире. Если в «Скутаревском» в образе молодого ученого Черимого писатель воплотил идею веры во всесилие мечты молодости, только обозначив волнующе интуитивно, где-то подспудно пульсирующее сомнение героя в абсолютной верности своих убеждений, то в романе «Пирамида», завершающем авторские искания и его героев, Леонов раскрыл трагическую перспективу не только индивида, но и всей страны в целом, когда у власти находятся Шатаницкие (Сатаницкие). В центре романа-наваждения семья священника Матвея Лоскутова и трагическая судьба его сына студента Вадима. Юноша вырос в бедности. Отец прирабатывал для прокормления семьи сапожным делом. В семье, кроме матери, были младшие брат Егор и сестра Дуня. Время студенческих лет Вадима, что и время Лихарёва и Скутаревского, - эпоха стройки социализма в её завершении. Старший сын Лоскутовых видел и ощутил на себе материальную обездоленность честных родителей-тружеников и поверил в идеалы новой эпохи. Судьба обездоленных окружала чуткого юношу. Он видел бесхлебность погибающей семьи дьякона Аблаева. Бытовые недуги взяли верх над духовным. Вадим порывает с семьёй, отцовской православной верой и вступает в ряды строителей нового счастливого будущего, что в итоге привело к трагическому исходу. Сама сюжетная линия, связанная с вхождением леоновского героя в новую жизнь, не нова. Она вызвана реальными судьбами людей той поры. Ещё в ранней своей повести «Петушихинский пролом » писатель зримо воссоздал картину «ввинчивания» своих героев в незнакомую им эпоху. Пути были разные: кто сознательно внутренне был подготовлен к приятию её идеалов, кто по неведению, а кто -извлекая из этого личную корысть. Молодой герой романа «Пирамида» изначально руководствовался исключительно благородными целями - изменить мир к лучшему. В силу этого
семейно-бытовой, социально-психологический конфликт переводится на уровень нравственно-философский, когда частная судьба героя становится знаком всеобщего, обретая глобальные вселенские масштабы. Центрообразующим композиционным противостоянием таким образом в романе становится антитеза добра и зла. Первоистоки идейных и жизненных исканий Вадима коренятся не только в земных несовершенствах, но уходят в экзистенциальную сферу бытия, не подвластную человеческой воле. Это извечная сфера антиномического противостояния божественного православнохристианского мира и мира дьявольского, сатанинского.
Так что же это за сатанинский мир, в котором пришлось блуждать Вадиму Лоскутову? Кто заменил ему отцовские жизненные ориентиры и внушил иные принципы и критерии? «Апокалипсические страницы романа - это не только трагические предчувствия художника, - пишет леоновед В.И. Хрулёв, - трезвое, лишённое иллюзий предупреждение. Это и напоминание о тёмных, зловещих силах, таящихся в человеке, способных взломать хрупкий пласт культуры и выплеснуться в разгуле ненависти и безрассудства» [11: 124]. В романе это прежде всего Шатаницкий (созвучие - Сатаницкий), выписанный под знаком авторской иронии, переходящей в сарказм. Леонов высоко ценил щедринское сатирическое мастерство, использовал его приёмы в своём творчестве, но не копируя, а трансформируя под знаком своей авторской идеи и цели. Так что же привлекло Вадима в теории нового жизнестроения Шатаницкого? Это прежде всего концептуально значимое для русского менталитета -память. «Сатанинский» мир Шатаницкого направил своё забрало на прошлое отцов, оставивших поколению Вадима Россию лошади и сохи. Шатаницким чуждо духовное наследство, к состоянию же материальному отношение потребительское. Наследство духовное скрыто от глаза, оно доступно только душе, его надо пропустить в себя, испить «глоток живой воды». Сатанинский мир выгодно для себя манипулирует вечной полярностью материального (видимого) и духовного (скрытого), пользуясь доверчивостью юной неопытности. Философия Шатаницкого пропитана человеконенавистничеством, презрением к прошлому отцов, но закодирована в привлекательные одежды словоблудства. Стараясь овладеть умами молодёжи, этот «корифей позитивных наук», как его именует автор, использует богатство русского словесного арсенала, вызывающего негативные эмоции. Его речь пестрит эпитетами метафорического характера, целенаправленной смысловой заданности. Для него недавнее прошлое - якобы «уже насквозь могильным тлением пропахшее прошлое отцов» [6, I: 124], как он выразился в одной из своих «лихих статеек». И естественна реакция молодых людей - «с ликующим кощунством рваться куда-то вперёд, напролом и подальше» [6, I: 124], - замечает автор. «Подобный пересмотр привычных ориентиров вел прямиком к великому брожению умов.» [6, I: 124]. В сознании Вадима
сложилось убеждение, «что в сущности основная социальная идея современности о праве обездоленных на радость почти совпадает с центральной заповедью Нагорной проповеди ...» [6, I: 38]. Л.П. Якимова характеризует эти годы, эту эпоху, а в ней и литературу как «тотальный процесс подмены-переиначивания-переименования», «определяя её ложность, лукавость и блудность» [12: 233].
Характерно, что философия Шатаницкого привносит смуту даже в сознание вождя «своей интерпретацией человека и побуждающей его к безумному намерению предать огню современный мир» [11: 440]. В этом мире безбожия, запретов и насилия обречена искать свой путь «чуткая, искательная молодежь». Мыслящие студенты леоновского романа оказались в сложнейшей ситуации: нет определенности ни в «сатанинской» картине мироустройства, нет её и в духовном мире священника. Молодежь на раздорожье. Где же она, истина? Где пути к гармоническому, гуманистическому земному сообществу людей? Обстоятельства реальности крайне противоречивы и запутанны. Писатель - великолепный знаток упорства поисков искательной мысли - не оставляет своих героев на раздорожье и не ведет к отступничеству. Одни, как Вадим, погибают в ГУЛАГе, другие ищут истины «выше хлеба», тем самым вписываются в глобальную проблему познания.
Список литературы
1. Андреев Д. Русские боги: стихотворения и поэмы. - М.,1989.
2. Вернадский В.И. Русская интеллигенция и новая Россия: Доклад на съезде Таврической научной ассоциации // Таврический голос. - Симферополь. -1920. - 9 ноября.
3. Дунаев М.М. Православие и русская литература. - М., 2001.
4. Дырдин А. А. В мире мысли и мифа. Роман Л. Леонова «Пирамида» и христианский символизм. - Ульяновск, 2001.
5. Леонов Л. Конец мелкого человека // Леонов Л. Собр. соч.: в 10 т. - М., 1969. - Т. 1.
6. Леонов Л. Пирамида. Роман-наваждение в трёх частях. - М., 1994.
7. Овчаренко А. В кругу Леонида Леонова. Из записок 1968-1988-х гг. - М., 2002.
8. О России и русской философской культуре. Философы русского послеоктябрьского зарубежья. - М.,1990.
9. Павловский А. И. Звено разорванной цепи (Феномен Леонова) // Поэтика Леонида Леонова и художественная картина мира в ХХ веке. Материалы международной конференции 20-21 июня 2001 года. - СПб., 2002.
10. Платошкина Г. Воспоминания о Леониде Леонове // Леонов Леонид в воспоминаниях, дневниках, интервью. - М., 1999.
11.Хрулёв В.И. Художественное мышление Леонида Леонова. - Уфа, 2005.
12. Якимова Л.П. Мотивная структура романа Леонида Леонова «Пирамида». - Новосибирск, 2003.
