Рождение метафоры, или что такое "снафф" Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

УДК 82

рождение метафоры, или что такое «снафф» birth of metaphor, or what is "snaff"

©2017

Т.В. Казарина T.V. Kazarina

В статье обращается внимание на появление в литературе последнего десятилетия новой политической метафоры «снафф», предлагается анализ её смысловых возможностей, рассматриваются варианты её использования в романах Линор Горалик и Сергея Кузнецова «Нет», Чака Паланика «Снафф» и Виктора Пелевина «S.N.U.F.F.». По мнению автора, современная политическая метафора становится трансгрессивной: она пытается охватить максимально широкий круг явлений и готова выйти за рамки конвенциональных представлений о «приличном» и дозволенном, наращивает провокативность и физиологическую ощутимость.

Ключевые слова: снафф; политическая метафора; архаические ритуалы; гламур; общество спектакля; внутренняя колонизация; трансгрессивность.

The article focuses on the new phenomenon in the literature of the last decade - a political metaphor of "snuff', it analyses its semantic features, considers variants of its use in the novels "No" by Linor Goralik and Sergey Kuz-netsov, "Snuff by Chuck Pаlanik and "S. N. U. F. F." by Viktor Pelevin. According to the author, the modern political metaphor becomes transgressive: it tries to cover the widest range of phenomena and it is willing to go beyond conventional ideas about "appropriate" and permissible, it becomes more and more provocative and gains physiological perceptibility.

Keywords: snuff; a political metaphor; archaic rituals; glamour; the society of the performance; internal colonization; transgressiveness.

Интерес к метафоре в последние десятилетия возрастает, и связано это с тем, что в ХХ веке в ней перестали видеть только украшение, «атрибут ораторского и поэтического искусства» [1, с. 12], - как определял её ещё Аристотель. Метафору оценили как орудие мысли, когнитивный феномен. С этой точки зрения, исследование репертуара популярных метафор позволяет приблизиться к концептуальным основам культуры. Это означает, что перемены в данной области - рост частотности использования одних метафор, отказ от других и т.п. -симптомы важных ментальных сдвигов, которые нуждаются в осмыслении.

Надо учитывать, что совершенно новые метафоры редко начинают широко тиражироваться. Когда возникает потребность в образном обозначении какого-то явления, чаще возрождаются старые. Так, в сегодняшней политической риторике снова появились «пятая колонна», «кровавый режим», «лить воду на мельницу врага», «низкопоклонство перед Западом» и подобное.

Тем интереснее случаи, когда метафора рождается и получает широкое хождение на наших глазах. Это говорит о состоянии умов, поэтому стоит обратить внимание на метафору «снаффа», внезапно ставшую модной новинкой. Интересно понять, что принесло ей такую популярность.

Снафф - явление давно известное. Это использование крайней жестокости в некоторых архаических ритуалах. Явление изучалось антропологами и с нашей современностью обычно не соотносилось. Но в последнее десятилетие появились два романа с названием «SNAFF» - Виктора Пелевина [2] и Чака Паланика [3]. Это же слово активно используют Линор Горалик и Сергей Кузнецов в своём романе «Нет» [4]. «Нет» опубликован в 2005 году, «Снафф» Пелевина - в 2011, «Снафф» Паланика - в 2010, но начать стоит с последнего - из-за однозначности использования в нём этого понятия.

Чак Паланик много раз признавался, что старается писать так, чтобы его тексты невозможно было читать в присутствии его

родителей и близких - то есть крайне вызывающе по тону, стилю и материалу. Нарушение приличий - его принцип: он бросает вызов всем общественным конвенциям, поскольку считает их чудовищными. Это прямо относится и к роману «СНАФФ». Его сюжет строится вокруг одного события: знаменитая порнозвезда покидает своё поприще и напоследок организует особенно скандальное шоу - массовое совокупление, в котором участвует она и 600 мужчин-добровольцев. Нам рассказывают, как всё это происходит, и мы сталкиваемся с двумя шокирующими обстоятельствами: во-первых, становится ясно, что мужчины являются сюда не ради секса - ради пиара. Во-вторых, все убеждены, что порнозвезда не доживёт до конца марафона, - такое за пределами человеческих возможностей. Этой смерти жадно ждут: она привлечёт дополнительное внимание публики. Слово «снафф» звучит в речах персонажей постоянно - имеется в виду противоестественное единство секса, смерти и успеха. Этот комплекс явлений становится в романе характеристикой современного общества - как мира человеческих страданий, выдающего себя за мир удовольствий.

В романе Горалик и Кузнецова «Нет» снафф - предвестие беды, грозящей уже всему человечеству. Авторы исходят из фантастической (но не такой уж невероятной) гипотезы, что компьютеры, умеющие передавать рациональную информацию (сведения), вот-вот научатся транспортировать чувственную. В романе Горалик и Кузнецова на Земле конца XXI века произошло именно это: у людей появился доступ не только к чужим мыслям, но и к чужим ощущениям. Пользователи быстро научились выбирать из них самые приятные, а из приятных - самые сильные. Ими оказались опять-таки сексуальные переживания. В результате планета превратилась в гигантскую империю порно.

Это фон, на котором разворачивается несколько человеческих историй. Достаточно щемящих, как, например, история режиссёра, поставившего гениальный фильм

о холокосте. Все признают картину шедевром, но в прокат её не берут: зрителей не волнуют чужие страдания - им нужны только удовольствия. Однако это не финал мировой истории, напротив - близок перелом. Людям надоедает жить чужими страстями, они хотят собственных. И тогда широкое хождение приобретает снафф -фильмы, где всё «по-настоящему»: если показывают чью-то смерть, значит, актёра в самом деле убили на съёмочной площадке; если на экране пытки, - они действительно были. Это зрелище вызывает у зрителей острые чувства, причём свои собственные. Человечество отказывается от фальшивых эмоций, близится новый триумф естественности, но радоваться нечему. Империя порно превращается в общество снаффа, ищущее в жестокости спасения от фальши.

Наконец, Виктор Пелевин в романе изображает мир будущего двухуровневым. Внизу, на земле, превратившейся в результате долгих войн в радиоактивную помойку, обитают дикие грязные орки, над землёй, на высоко вознесённой платформе, своего рода плавучем острове Биг Бизе, - люди, высшая каста. Это сливки общества. Они пользуются всеми благами, в том числе высокими технологиями, и войну на нижнем этаже поощряют. Их жизнь лишена опасностей, но они тоже нуждаются в допинге и поэтому снимают реальные кровавые побоища для своих фильмов. Орки уничтожают друг друга - жители Биг Биза делают из этого кино. Оно будоражит кровь, развлекает - собственно, нижний мир для того и существует, чтобы поставлять верхнему острые ощущения. Военные кошмары монтируют с эротическими кадрами, и у того, что получается, у снаффа, на Биг Бизе статус сакральной продукции - фильмов, обязательных для просмотра. Снафф - гла-мур на крови, мираж с начинкой из кровавой каши. Но здесь он - явление узаконенное, потому что это своего рода слепок данного миропорядка. Снафф копирует структуру мира, где наверху - праздник жизни, внизу -разгул смерти, сверху рай, снизу ад.

Однако, по логике Пелевина, раз эти уровни не могут обойтись друг без друга, в результате хаос «нижних» всё время грозит благолепию верхнего мира. Это касается и всего общественного устройства, и жизни конкретных людей. История главных героев иллюстрирует именно это. Для производителя снаффа Дамилолы главная страсть в тех удовольствиях, которые доставляет ему секс с искусственной женщиной - высокотехнологичной игрушкой Каей. Кая - инновационный продукт, само совершенство: умна, красива, не стареет, её внешние и внутренние параметры можно менять по своему желанию. Если точно следовать инструкции, в общении с ней всякий риск исключён. Но ради всё более острых переживаний Дами-лола устанавливает у неё две плохо совместимые опции: «духовность» и «сучество». Это опасный шаг: в результате кукла обретает собственную волю и сбегает от Дами-лолы. Стараясь её вернуть, он гибнет. Вслед за этим рушится и Биг Биз - по очень похожим причинам: он поощрял агрессивность орков и был ими уничтожен.

В понимании Пелевина, симбиоз гла-мура и кошмара - это нестойкое образование: он всегда разрушается, и не в пользу гламура. Мир снаффа обречён - это самое оптимистичное, что пророчествует роман Пелевина.

Симптоматично, что авторы трёх книг независимо друг от друга используют в ключевой функции одно и то же понятие как метафору жестокости современной жизни. Это не творческая эстафета: вряд ли Паланик «начитался» Кузнецова. Разные прозаики создали свои тексты практически одновременно, и это напоминает те случаи, когда разными людьми в одно время совершалось одно и то же открытие. В данном случае не важно, насколько великое, - важно то, что подобное всегда совершается как бы с подсказки времени: вот этот момент истории способствовал определённому ходу мысли, спровоцировал поиски многих людей в данной сфере и в данном направлении. Метафора позволяет сконцентрировать их наблюдения в одном образе-обобщении.

В приведённых текстах этот образ -образ снаффа - становится моральным и политическим диагнозом современности.

Исследователи политической метафоры утверждают, что в настоящее время самые популярные метафорические модели связаны с двумя понятийными сферами: «криминал - война - болезнь» - с одной стороны, «театр - цирк - игра» - с другой. «Иначе говоря, - пишет А.П. Чудинов, - современная Россия в метафорическом зеркале часто предстает как больное общество, проникнутое криминальными отношениями, как нечеловеческий мир, где идет "война всех против всех", где политическая жизнь напоминает театральное представление, а политики - артистов цирка или азартных игроков» [5, с. 183]. Достаточно очевидно, что метафора «снафф» находится на пересечении этих смысловых рядов, соединяет в себе болевое и игровое, «криминал» и «театр». А значит, несёт двойной заряд негативности.

Именно поэтому идея снаффа как метафоры сегодняшней жизни полемически заостряет многие известные и очень неутешительные - оценки состояния общества -европейского и российского.

Так, Ги Дебор, видя в современности «общество спектакля», имел в виду прежде всего вынужденную пассивность рядового человека, превращённого из участника в зрителя протекающей «мимо него» жизни. Для Пелевина мотив зрелищности происходящего не менее важен, но в его романе «зрители» одновременно являются заинтересованными потребителями и даже соавторами такой действительности, где реальное вытесняется визуальным. Они не жертвы, а виновники.

Этот мотив присутствует во всех названных текстах, но у Пелевина он педалируется: снафф - это видеопродукт, а «картинка» одновременно создаёт ощущение причастности - безопасности, правдивости изображения (видим своими глазами) - и его искусственности (это не в жизни, а на экране). Экран освобождает от моральной

ответственности за увиденное. Поэтому, отгородившись его поверхностью от половины мира, можно подталкивать заэкран-ную реальность ко всё большей жестокости и с удовольствием наблюдать за её предсмертными корчами.

Ещё очевиднее перекличка концепций Пелевина и Александра Эткинда, который в книге «Внутренняя колонизация» [6] рассматривает Россию как страну, где привилегированные слои всегда колонизировали (а значит, и эксплуатировали) собственное население. Как мы видели, Пелевин также рисует картину противоестественного расслоения одного народа на повелителей и подневольное большинство. Но, по А. Эт-кинду, «колонизация всегда состоит из двух компонентов, культурного и политического» [6, с. 8], она предполагает культурную экспансию со стороны метрополии, иначе говоря, некий культурный вклад в жизнь покорённого народа. В «Снаффе» Пелевина Биг Биз только пользуется всем тем, что может предоставить Уркаина. И это не полезные ископаемые, а энергия страдания. И, значит, писатель видит в современной России страну, где население подвергается уже не колонизации, а самому людоедскому геноциду.

Наконец, было бы очень интересно сравнить излюбленные метафоры Виктора Пелевина и Владимира Сорокина. Во-первых, потому, что это основные конкуренты в борьбе за звание «главного писателя земли русской». А во-вторых, потому, что «Снафф» - самое «сорокинское» из произведений Виктора Пелевина: сама идея дву-слойности российской жизни, где фальшивый фасад прикрывает нечто чудовищное, используется Сорокиным постоянно. Наконец, метафоры Сорокина строятся тоже путём сочетания несочетаемого. Например, в «Норме» поедание экскрементов - свидетельство благонадёжности.

Но Пелевин говорит об опасности, которая неумолимо надвигается, а с точки зрения Сорокина, катастрофа уже произошла.

Пелевин - антропоцентрист, он ищет пути спасения человека, Сорокин же представляется мне писателем, закрывшим гуманистический проект и отказавшимся от антропоцентризма. Он раз за разом демонстрирует то, как мироздание поглощает останки человечества при активном содействии последнего. Поэтому метафоры Пелевина - знаки того, к какой опасной черте подошли люди, соединяя несоединимое - удовольствие и смерть. У Сорокина они не сближаются, а сливаются. Сорокин буквализирует метафору, то есть обнаруживает срастание, взаимопроникновение означающего и означаемого, слова и вещи. Так, в рассказе «Настя» молодой человек просит руку невесты - ему отрезают и приносят руку. В этом случае метафора на наших глазах перестаёт быть метафорой, потому что происходит упрощение, «уплощение» мира, и в нём больше нет места разным смысловым рядам, а значит, и переносным смыслам. Происходит смысловой коллапс. И. Калинин называл это «обнажением насилия, высвобождением его разрушительной энергии» [7, с. 173]. У Сорокина события совершаются ради этого выплеска магической энергии, сжигающей людей, государства и культуры как что-то несущественное, не обладающее ценностью. Метафоры Пелевина движутся в направлении этого метафорического апокалипсиса, но пока находятся на предыдущей фазе развития.

Художественный диалог Пелевина и Сорокина - тема, требующая более глубокого осмысления. А сказанное выше о метафоре «снафф» наталкивает на мысль о том, что современная политическая метафора становится трансгрессивной: она пытается охватить максимально широкий круг явлений и готова выйти за рамки конвенциональных представлений о «приличном» и дозволенном, она наращивает провокатив-ность и физиологическую ощутимость.

* * *

1. Аристотель. Поэтика. Риторика. СПб. : Азбука-классика, 2010. 352 с.

2. Пелевин В. М. : Эксмо, 2011. 480 с.

3. Паланик Чак. СНАФФ. М. : АСТ : Астрель, 2011. 256 с.

4. Горалик Л., Кузнецов С. НЕТ : роман. М. : Эксмо, 2005. 480 с.

5. Чудинов А.П. Россия в метафорическом зеркале: когнитивное исследование политической метафоры (1991-2000). Екатеринбург : УрГПУ, 2001. 238 с.

6. Эткинд А. Внутренняя колонизация. Имперский опыт России. М. : НЛО, 2013. 448 с.

7. Калинин Илья. Владимир Сорокин: преодоление словесности // Новое литературное обозрение. 2013. № 120(2). С. 170-184.