CC BY
21
УДК 316.752
DOI 10.23672/z6064-9049-2962-n
Кулик Станислав Владимирович
аспирант кафедры социологии и культурологии, Кубанский государственный аграрный университет имени И.Т. Трубилина stas.k.44@mai.ru
Stanislav V. Kulik
Postgraduate student of the Department Sociology and Cultural Studies, Kuban State Agrarian University named after I.T. Trubilina stas.k.44@mai.ru
Российский цивилизационный
дискурс на современном этапе
Russian civilizational
discourse at the present stage
Аннотация. В статье рассматриваются некоторые подходы современных российских ученых к определению отечественной цивилизационной идентичности. Автор констатирует два противоположных момента в рамках цивилизационного дискурса. С одной стороны, сохраняющаяся в значительной степени ортодоксия, идейная догматичность есть следствие традиционной дистанции между политикой и наукой. С другой стороны, продолжающаяся сохранять актуальность модель триады культурно-циви-лизационных перспектив России - западничество, почвенничество, евразийство, есть следствие не только идейно-теоретического догматизма, но и в определенной степени действительно отражает расклады, меняющихся векторов российской геополитической и цивилизационной ориентации. Политические решения оказывают корректирующее влияние на теоретические разработки, побуждая ученых модифицировать собственные подходы в основном в плане расширения методологической базы, а обостряющиеся социальные противоречия, подталкивают к поддержке той или иной большой социальной группы. Имеются также варианты подходов, находящихся вне идеологических противоречий, учитывающих реальный контекст внешних условий («островная концепция» В. Цымбурского).
Ключевые слова: цивилизационная идентичность России, западничество, почвенничество, евразийство, «островная» концепция, идейная догматичность.
Annotation. The article examines some of the approaches of modern Russian scientists to the definition of national civilizational identity. The author states two opposite points within the framework of civilizational discourse. On the one hand, the largely prolonged orthodoxy, ideological dogmatism is a consequence of the traditional distance between politics and science. On the other hand, continuing to be relevant the model of the triad of cultural and civilizational perspectives of Russia - Westernism, Pochvenism, Eurasianism, is a consequence not only of ideological and theoretical dogmatism, but also to a certain extent really reflects the distribution of changing vectors of Russian geopolitical and civilizational orientation. Political decisions have a corrective influence on theoretical developments, encouriging scientists to modify their own approaches, mainly in terms of expanding the methodological base, and aggravated social contradictions push to support one or another large social group. There are also options for approaches that are beyond ideological contradictions, taking into account the real context of external conditions (V. Tsymbursky's «insular concept»).
Keywords: civilizational identity of Russia, Westernism, pochvenism, Eurasianism, "island" concept, ideological dogmatism.
В отечественном обществознании конкуренция формационной и цивилизационной парадигм имеет давнюю историю. При всем при этом, обозначенные подходы не только антагонистичны, но вполне имеют возможности синтеза, что демонстрируется в теоретических выкладках некоторых известных ученых (М. Делягин). В тоже время, старейший философ истории, много сделавший для развития именно формационного подхода Юрий Семенов, довольно категорично заявляет: «К настоящему времени тот подход к истории, который принято называть цивилизаци-онным, исчерпал все свои возможности и отошел в прошлое. Попытки его реанимировать, которые сейчас предпринимаются в нашей науке, ни к чему, кроме конфуза привести не могут» [9]. С
нашей точки зрения, это явно поспешный вывод, что продемонстрировано хотя бы широкими масштабами реакции на работу С. Хантингтона «Столкновение цивилизаций». Другое дело, что разработки в рамках цивилизационной парадигмы должны также эволюционировать в сторону корреляции с меняющейся реальностью. И здесь у отечественных «цивилизационщиков» есть определенные проблемы, впрочем, как и у сторонников формационного (по сути марксистского) видения. В данной статье мы собираемся проанализировать основные направления циви-лизационного подхода, выявив его сильные и слабые стороны. По сути, проблематика работы будет строиться вокруг известной модели в виде триады: западничество - славянофильство -
евразийство, в рамках которой разделяются работы ученых, отталкивающихся от цивилизацион-ной методологии. Задачами нашего небольшого исследования сводятся к тому, чтобы рассмотреть ортодоксальную линию, продолжающую существовать в каждом из этих направлений, а затем акцентировать внимание на попытках методологического синтеза, небезуспешно применяющихся некоторыми учеными [14]. При этом мы намерены поставить на качество в ущерб количеству. Речь о том, чтобы вместо перечисления большего количества авторов, сопровождаемого очень поверхностным (2-3 предложения) описанием их идей, рассмотреть несколько подробнее концепцию отдельных наиболее типичных представителей того или иного направления.
Характерной чертой отечественного общество-знания является то обстоятельство, что ученые-обществоведы действуют сами по себе, не будучи реально допущены к рычагам преобразований. В то же время, нет недостатка в теоретических разработках особенно в постсоветское время, когда идеологическое влияние на институциональном уровне ослабло. Российская проблематика получает различное теоретическое истолкование в силу ряда причин. С одной стороны, объективно существующее серединное положение России между Востоком и Западом, обозначившее разнообразие ориентаций на поприще политической практики гораздо раньше (как минимум с 13 века), чем в рамках научного осмысления. С другой стороны, как отмечает Борис Кагар-лицкий, в сообществе интеллектуалов имеется реальное классовое расслоение, что подстегивает различные мировоззренческие ориентации и, соответственно, подходы [3].
Итак, западническое направление нацелено, как известно, на институты развитых стран, преимущественно западной цивилизации, как на модели преобразований применительно к России. Но за постсоветские десятилетия ситуация поменялась для западников в ряде моментов. Так, политэко-номическое пространство (причем не только России) изменилось не совсем в ту сторону, о которой декларируется в рамках этого направления. Засилье крупных корпораций, заручающихся поддержкой властных кругов на высшем уровне, заметно сокращает пространство демократии. С другой стороны, нельзя не признать наличие некоторых не западных стран (Япония, «Азиатские тигры»), которые удачно переняли кое-какие западные институты.
Ортодоксальной линии российского западничества придерживается философ Владимир Кантор. Для него не подлежит никакому сомнению, что Россия изначально «есть европейская держава», а, следовательно, именно в этом и заключается вектор отечественных преобразований, а также, текущей политики. Родственная связь с Европой видится этому мыслителю через культурно-духовную составляющую, а именно христианство. Как считает В. Кантор, христианство лежит в основе успешного построения новой мировой цивилизации. «Сыграв свою роль воспитателя, христианство благотворно воздействовало на попавшую в поле его излучения человеческую
ментальность, внушив гуманистические нормы поведения и морали. Теперь эти нормы существуют как бы внерелигиозно, определяя жизнь значительной части человечества». Потому влиянию новой универсальной цивилизации подвержены не только христианские страны, но и культуры, выросшие в других религиях [4, с. 5-6].
Отечественная проблема заключалась в том, что вполне нормальную христианскую проевропей-скую линию развития якобы сломило татаро-монгольское нашествие. В. Кантор убежден, что фактор Степи «искривил развитие» русской истории, дистанциировав, отрезав «молодое, безусловно бывшее составной частью средневековой Европы государство от его западных соседей» [4, с. 19]. Именно монголы навязали нашим предкам принципы политического управления, от наследия которого, Россия не может избавиться и по сей день. Прежде всего, это беспредельный деспотизм высшей власти и отсутствие частной собственности, которую этот философ видит главным условием развития свободной независимой личности. Воздействие Степи исключительно антагонистично вектору западного влияния, потому то разнообразные сторонники степи - большевики, евразийцы выступают исключительно с антизападнических позиций, что полностью отражается на их практике насаждения коллективизма, подавления свободной личности, насилия над народом и т.п.
Православие оценивается В. Кантором двойственно. С одной стороны, оно сыграло положительную роль в том, что Русь вышла из язычества и не стала мусульманской. С другой стороны, Православие - наследие Византийской империи, отколовшейся от динамично развивающегося западноевропейского мира. Ей присуща тесная спайка государства и церкви, что наложило существенный отпечаток на догматичный до закосне-ния характер отечественного Православия. Последнее признает Вселенские Соборы до Схизмы, но жестко отрицает все, что происходило в европейской религиозной и культурной жизни после. Именно такой оценочный принцип и навязывается российскому мировоззрению, что затем нашло воплощение в большевистской версии марксизма. «И может ли сегодня стать орудием духовного раскрепощения эта религия, всегда бывшая в тесном союзе с властным государством, с тем, кто сильнее!» - восклицает В. Кантор [4, с. 21].
Но, несмотря ни на что, Россия все же стремится к Западу, в чем В. Кантор видит возвращение к собственным первоистокам. Он пишет «духовное родство России с Западной Европой, несмотря на отличие православия от католицизма и их вражду, было все же ближе, чем с мусульманским Востоком, с которым нас связала наша история. Тяга к Европе - это тяга к восстановлению разорванного когда-то сложными геополитическими противоречиями и варварскими нашествиями единства европейской культуры» [4, с. 17-18].
Данное видение отталкивается от достаточно умозрительных схем, предполагающих абсолютизацию одних фактов и фактическое
игнорирование других, не менее весомых. Историки, затрагивающие вопросы политического развития (С. Нефедов, И. Исаев и др.), никак не подтверждают тезис о том, что управленческий деспотизм был навязан именно Золотой Ордой. Правители последней реально мало вмешивались во внутреннюю политическую жизнь русских княжеств, акцентируясь на двух вопросах - получение дани, а также поддержания раздробленности, чему собственно и служил пресловутый ярлык на Великое княжение. Жесткая вертикаль власти -результат логики внутреннего политического развития отечественного социума, а вовсе не внешнего навязывания.
Кроме того, призывая Россию всячески стремиться на Запад, В. Кантор не принимает в расчет то обстоятельство, что этого стремления не поддерживают на самом Западе. Наша страна так не смогла вступить в Европейский союз, хотя В. Путин в первые два срока президентства всячески к этому стремился, к нам продолжают применяться двойные стандарты во внешней политике (крымско-украинская проблема). Наконец, теоретически эта проблема решается никак не в пользу тех соображений, которые высказывает В. Кантор. Западный общественный дискурс не воспринимает нашу страну частью западного мира, причем это присуще как многочисленным критикам России, так и не очень многочисленным ее симпати-зантам [10].
В рамки ортодоксального западничества удачнее всего вписывается именно либеральная логика. Неслучайно ряд современных либеральных исследователей (В. Кантор, Е. Ясин, С. Гавров,
A. Оболонский и др.) выступают с западнических позиций. Однако их аргументация быстро вошла в противоречие с российской и не только практикой. Чтобы поддерживать либеральные идеи «на плаву», потребовалось расширить их методологию.
Определенные попытки в этом направлении предпринимаются, о чем свидетельствуют появляющиеся весьма известные работы, которые уместно охарактеризовать как национал-либерализм. Это - труды А. Колесова, А. Френкина,
B. Иноземцева, а также популярного сейчас в блогосфере В. Соловья. Здесь мы рассмотрим идеи А. Френкина, который известен своим тесным сотрудничеством с немецким консервативным философом Г. Рормозером. Закономерно предположить, что национал-либерализм А. Френкина есть результат, в том числе, и рор-мозеровского влияния. Тем не менее, А. Френкин относит все же собственную концепцию к разновидности именно либерализма, а не консерватизма, хотя совершенно оправдано определяет консервативную сущность «национального» [11]. Дело в том, что с его точки зрения консерваторы-националисты стремятся не только отстаивать национальные интересы, но и делают ставку на формирование национального сознания, выдвигая на первый план приоритет коллектива над личностью. Сторонники национал-либерализма же делают ставку на примат индивида-личности, а потому, хоть и акцентируют внимание на национальных интересах, но совершенно терпимо
относятся к факту отсутствия национального самосознания.
Сущность национал-либеральной теории в изложении А. Френкина заключается в следующем. Изначальный либеральный постулат, предполагающий защиту индивидуальной свободы, конкретизируется указанием на то обстоятельство, что речь идет о гражданах конкретного государства, устранении угроз против них со стороны чужих, выходцев из других стран и регионов. Актуализация в России национал-либерального похода предопределяется, прежде всего, необходимостью оберегания интересов граждан России в противовес тем же выходцам из Средней Азии и Кавказа, которые зачастую выступают фактором криминализации.
Национал-либералы принципиально отвергают маккиавеллизм и радикализм в целом. Поставленные цели не должны достигаться чрезмерной ценой, и в подобном случае их следует решительно отвергнуть. Так, совершенно не стоило стремиться сохранить в составе России Чечню. В этом А. Френкину видится важнейшее преимущество национал-либерализма перед другими идеологиями. Сторонники первого есть «настоящие, рациональные патриоты, желающие блага своей нации, а не ущерба другим нациям, как этого добиваются российские «иррациональные националисты», безумные патриоты, для которых соотечественники - пушечное мясо, подставка для державного штандарта» [11, с. 21].
Рассмотренная концепция даже навскидку уяз-в и м а в ряде позиций. Наиболее бросается в глаза недооценка внешнего фактора, а именно, глобального контекста. Хотя А. Френкин и акцентирует внимание на мигрантах, справедливо видя здесь серьезную социальную проблему, но не стремится углубиться в причины данного явления, что потребовало бы затронуть суть механизмов, формирующих мировую капиталистическую систему. А это бы ставило под сомнение в целом либеральную прокапиталистическую логику, тем более, применительно к странам глобальной периферии, а не центра. Кроме того, упирая на прим ат личностного перед коллективным, А. Френкин, как это свойственно либералам, оставляет без внимания ряд фактов, которые могут служить аргументацией того, как забвение общественного приводит к массовым личным трагедиям. Опыт существования той же независимой Чечни (Ичке-ри и ) вовсе не сопровождался решением проблемы криминализации, а порой и террора. «Отпуская » Чечню российское правительство создало бы прецедент, который мог вполне закончиться крахом государственной национальной целостности.
В целом, западническое направление российской мысли принижает значимость фактора национально-культурной традиции. Последний, наоборот, выдвигается на ведущие позиции почвенническим (консервативным) направлением, популярность которого растет особенно после поворота в сфере государственной идеологии в консервативную сторону начиная с 2010-х гг. Постсоветское почвенничество связано с именем
известного в прошлом диссидента А. Солженицына, подход которого опирается на идею этнического русского сообщества обособленно существующего от «инородцев». То есть, предполагается отказаться от бремени империи, превратив Россию в «этнически чистое» государство-нацию [14]. Подобного рода «оборонительный» национализм, делающий ставку на «сбережение народа», просматривается в трудах И.Р. Шафа-ревича.
Среди почвеннических подходов имеются разнообразные концепции: монархические, выдвигающие идею Православного фундаментализма (В. Ларионов); теории с упором на коллективистскую составляющую отечественной культурной традиции, причем либо с левым (С. Кара-Мурза), либо с правым (А. Елисеев) уклонами. Общим «коньком» современного почвенничества выступает идея коренных отличий от западного мира, что явно противоречит подходу выше рассмотренного В. Кантора.
С. Кара-Мурза констатирует, что «Россия выросла как альтернативная Западу христианская цивилизация. Она по главным вопросам бытия постоянно предлагала человечеству иные решения, чем Запад, и стала не просто его конкурентом, но и экзистенциальным бытийным оппонентом» [6, с. 20]. По мнению этого мыслителя, сознание западных людей во многом отталкивалось от образа русских, нарисованного черными красками. То есть русские являлись для Запада «значимым другим», но с негативным окрасом. Западная русофобия выступает неотъемлемым элементом евроцентризма - лежащей в основе западного мировоззрения концепции, согласно которой в мире существует только одна цивилизация - западная, укорененная в античности. Только она представляет собой единственно верную дорогу развития, в то время как остальные народы рассматриваются как варвары, либо отставшие, либо отклонившиеся от правильного пути [6, с. 22].
В связи с этим, здесь уместно привести точку зрения одного известного выразителя идей украинского западенчества - писателя Юрия Андрухо-вича. Он считает, что существуют только общечеловеческие ценности, выстраданные западной цивилизацией, а именно правовое государство, свобода личности, социальная справедливость и т.д. Все же остальное в этом мире - вовсе не ценности, а регионально-местные предрассудки [1].
С.Г. Кара-Мурза рассматривает социалистический строй как вариант воплощения не столько марксистских идей, автор которых был, в целом, недоброжелателен к России, но продолжения органичного развития отечественного социума посредством некоторой модернизации народной традиции. Этот автор призывает вновь и вновь делать ставку на коллективистские структуры, которые всегда составляли фундамент общественных институтов, отражаясь соответствующим образом на ментальности. Необходимо на сегодняшний момент заняться восстановлением «структур солидарного общества с существенным уровнем уравнительности и патернализма»
[5, с. 122]. То есть, по мнению С. Кара-Мурзы, советское общество было не марксистским отступлением от традиционных российских принципов, но весьма органично в них вписывалось. Закономерно, что названный ученый считает возможным употреблять категорию «советская цивилизация», подчеркивая тем самым не только масштабы, но и уникальность существовавшего в 1917-1991 гг. социума. Базисом советского проекта выступали общинные принципы крестьянства в сочетании с идеями сильного централизованного государства. Отсюда фактически воспроизводился присущий отечественному сознанию самодержавный тип легитимности, основанный на соборности (общественном согласии), при этом коренным образом отличающийся от типа западной государственности, опорой которой служила известная схема сдержек и противовесов.
В нынешней России базовые институты советской цивилизации оказались частично разрушены, однако в большинстве своем выстояли, продолжая выполнять функции социальных скре-пов. «Человек советский» сумел выжить, прежде всего, благодаря прочным культурно-цивилиза-ционным корням. С. Кара-Мурза считает целесообразным реанимировать и по мере сил модернизировать традиционные институты, сделав их более адекватными современным условиям. В связи с этим принципиально важен запуск образования органов власти и управления «снизу», а не «сверху», и лишь в данном случае они окажутся эффективны в функциональном плане. По мнению ученого, такой задачи наиболее подходит форма правления парламентской республики, дающая широкие возможности для консенсусов, хотя, в случае острого кризиса, можно будет на время вернуться даже к самодержавию [5, с. 115].
Что касается нашей оценки жизнеспособности данного проекта, то можно отметить его определенную культурную устойчивость, что обеспечивается ставкой на этнокультурную традицию. Тем не менее, данный подход также не лишен собственных уязвимых мест. Бросается в глаза, что С. Кара-Мурза возлагает слишком большие надежды на горизонтальные связи, мало принимая во внимание самодовлеющий характер стратификационных факторов современного общества, где расслоение достигает слишком впечатляющих масштабов. Организация власти исключительно «снизу» может быть достаточной применительно к небольшим сообществам, но вряд ли для России, масштабы которой как раз и обусловили эффективность жесткой властной вертикали. Ведь, и близкий С. Кара-Мурзе большевистский проект в ходе реализации естественным образом поставил горизонтальные связи в подчиненное положение, а на первый план выдвинулась по новому сакрализованное и ничуть не менее жесткая государственная власть
Логично упомянуть правоуклонистские почвеннические концепции консервативных авторов В.Л. Махнача, А.Н. Кольева и др. Опорным тезисом у них выступает идея перехода к обновленной Империи, «не тождественной исторической Российской Империи, но перенимающей у нее
смысловой строй, закрепленный в русской философии и литературе, русском мифе, русской духовно-нравственной традиции» [7, с. 350]. В основу здесь должны лечь Православные ценности в синтезе с русским архетипом, который отражен в принципе самодержавия.
Парадигма евразийства в постсоветской России была популяризирована философом А. Дугиным. Этот мыслитель исходит из базового постулата о том, что Россия, в соответствии со своими интересами, никогда не выберет западный путь в силу вполне естественных объективных противоречий с Западом, прежде всего, с англо-саксонским миром. Известная модель борьбы «суши» и «моря», воплощенная в мировой геополитике, отражается и на российских международных отношениях. Россия органически и исторически всегда являлась частью сухопутных или континенталистских держав (теллурократия), в то время как большинство западных стран тяготеют к морскому могуществу (талласократия). Отсюда различия и взаимные неприятия экономических, политических, да и культурных моделей. Географическое положение России делает ее естественным центром сбора Евразийского мира, а именно, сообществ восточных народов, который призван стать заслоном для экспансии западной цивилизации [2, с. 69].
Популярный в 1990-е - начале 2000-х гг. философ А. Панарин известен в качестве умеренного евразийца, хотя, в дальнейшем развитие его идей привело к концепции особой российской цивилизации. А. Панарин испытывал большое влияние идей Г. Гердера, предлагающего различать национальные культурные траектории, независимые друг от друга. Данные траектории могут эволюционировать до огромных масштабов, вплоть до многонациональных цивилизаций [8]. Человечеству целесообразно заняться решением проблемы сосуществования различных цивилизаций без явного доминирования одной из них. Тем самым, подводится основание под идею многополярного мира. По А. Панарину, главный критерий различения цивилизаций - религиозная идентичность. Соответственно Россия есть центр Православной цивилизации. При этом православная сущность реализуется не столько этническим единством русских, сколько посредством идео-кратической империи, в рамках которой наряду с православием сочетаются и другие «восточные» религии. Через подобную империю русский народ вполне в силах реализовать собственную мессианскую сущность в масштабах человечества.
Евразийский подход яростно критикуется сторонниками западнического направления (впрочем, в ответ получает не менее острую критику), тем не менее, если судить с точки зрения политической практики государственной власти, то евразийство служит для него неким «запасным вариантом» в тех случаях, когда явную пробуксовку демонстрирует западнический вектор. Во многом это отражено во взглядах одного из наиболее оригинальных отечественных мыслителей Вадима Цымбур-ского.
Фигура названного ученого притягивала представителей самых различных, в том числе противостоящих лагерей, причем, не на политическом, а именно на интеллектуальном поприще - либералы Г. Павловский, В. Межуев, националисты Е. Холмогоров, М. Ремизов. Взгляды В. Цымбур-ского проделали значительную эволюцию, но нам бы хотелось кратко остановиться, прежде всего, на его концепции «Острова Россия», где получили выражение геополитические, а также, циви-лизационные идеи данного автора.
Суть «островной» концепции сводится к признанию фундаментальной идеи о том, что Россия есть своего рода остров, выросший из окраинных, азиатских, тюрко-монгольских пространств, а именно, остров, который поднялся над этими пространствами и установил над ними цивилизаци-онную сакральную вертикаль. Последняя мыслилась как идеология, соотносящая общественный уклад, стиль жизни и само существование русского народа «с особым видением предельного смысла мировой истории, предназначенности рода человеческого» [12]. В свою очередь остров-Россия окаймляется странами-проливами (так называемым, Лимитрофом) с переходной идентичностью. Некая цивилизационная оптималь-н ость Р оссии была достигнута в доимперский период ХУ!-ХУ!! вв. А вот, дальнейший период империи В. Цымбурский рассматривает критически, считая крупной геополитической ошибкой отечественной элиты стремление войти в Европу (под этот процесс ученый подводит аллегорию «похищения Европы»). Это есть не что иное, как извращение собственной цивилизационной идентичности.
Вмешательство России в европейские политические расклады неизменно вело к жесткой ответной силовой реакции со стороны европейских акторов, зачастую, объединяющихся в определенную коалицию. В то же время, помимо «похищений Европы», Российское государство не отказывалось и от восточного направления, которое, впрочем, имело явно вторичное значение. Зачастую евразийский поворот оказывался результатом неудач на западном направлении, как, например, после Крымской войны и Берлинского конгресса. Однако предпочтение евразийского вектора могло прерваться волевым политическим решением не в силу исчерпанности, но в виду появления новых шансов для противоположного направления отечественной политики. А вот «западнические» геостратегические шаги разыгрывались Российским правительством неукоснительно, вплоть до своей полной исчерпанности, нередко посредством катастрофы.
В настоящий же момент проходит время глобализма и доминирующих тенденций культурного универсализма. Для России куда предпочтительнее стратегия изоляционизма, а, говоря жестче -цивилизационного эгоизма. По мнению названного ученого, пора прекратить стремиться в Европу, так как в этом случае России придется брать на себя много дополнительного бремени, порождающих немало проблем. Следует отойти на собственный «остров», сосредоточившись именно на своем месторазвитии. Как отмечал
В. Цымбурский в 1995 г., для России сейчас очень хорошее время, главное, чтобы это поняли политики [13].
При всей оригинальности и без сомнения определенной здравой прагматичности островная концепция, с нашей точки зрения, тоже уязвима. Фактический отказ от имперских задач, предлагаемый этой концепцией, а также сосредоточение на цели построения полноценного национального государства, может и не вызвать необходимых масштабов отклика в массовом сознании. Будучи «большим народом» россияне вряд ли могут вот так просто отказаться от имперства. По всей видимости, имперская сущность является составной частью российского социального мировоззрения, что наглядно продемонстрировал факт Крымского консенсуса, основанного, прежде всего. на реанимации державной составляющей. То есть, отказ от империи для России в значительной степени есть отказ от самой себя.
Подытоживая материал настоящей статьи, считаем уместным отметить следующее. Происходит одновременно два противоположных процесса в рамках цивилизационного дискурса. С одной стороны, сохраняющаяся в значительной степени ортодоксия есть следствие ряда причин. Дистанция между политикой и наукой, характерная не только для современной России, но и, вообще, для всех отечественных исторических периодов, способствует выработке «безграничной социальной мечтательности» (Н. Бердяев), по сути, никак не связанной с реальной действительностью. Во многом, результатом этого становиться идейная догматичность некоторых ученых, что
Литература:
1. Андрухович Ю. Если победят оранжевые, то Крыму и Донбассу нужно дать возможность отделиться. иЯ1- : https://www.unian.net
2. Дугин А.Г. Основы геополитики. М. : Арктогея, 1997. 454 с.
3. Кагарлицкий Б.Ю. Управляемая демократия: Россия, которую нам навязали. Екатеринбург : УльтраКультура, 2005. 576 с.
4. Кантор В.К. «...Есть европейская держава». Россия: трудный путь к цивилизации. Историософские очерки. М. : РОССПЭН, 1997. 476 с.
5. Кара-Мурза С.Г. Второе предупреждение. Неполадки в русском доме. М. : Эксмо, 2005. 379 с.
6. Кара-Мурза С.Г. Россия не Запад, или Что нас ждет. М. : Эксмо-Алгоритм, 2011. 256 с.
7. Кольев А.Н. Политическая мифология. Реализация социального опыта. М. : Логос, 2003. 384 с.
8. Панарин А.С. Стратегическая нестабильность в XXI веке. М. : Эксмо, Алгоритм, 2004. 637 с.
9. Семенов Ю.И. Философия истории. М. : Совр. тетради, 2003. 776 с.
выражается в принципиальном неприятии ими положений, которые выходят за рамки отстаиваемых ими теорий.
С другой стороны, даже сохраняя устойчивость позиций в рамках триады культурно-цивилизаци-онных перспектив России - западничество, почвенничество, евразийство, многие ученые теоретики все же развивают собственные подходы, стараясь учесть быстро меняющиеся жизненные реалии. Отчасти, поэтому, продолжающаяся сохранять актуальность модель триады есть следствие не только идейно-теоретического догматизма (хотя в значительной степени он тоже здесь играет свою роль), но и, в определенной степени, действительно отражает расклады, касающиеся меняющихся векторов российской геополитической и цивилизационной ориентации. Если наука мало влияет на политические решения, то последние, в свою очередь, определенное корректирующее влияние на теоретические разработки оказывают, побуждая ученых модифицировать собственные подходы, в основном, в направлении расширения методологической базы (национал-либерализм), а обостряющиеся социальные противоречия, подталкивают к выбору в пользу той или иной большой социальной группы (левое почвенничество, правое почвенничество). Помимо всего этого, имеются варианты практически ориентированных подходов, стремящихся подняться над идеологическими противоречиями, одновременно, учитывая реальный контекст внешних условий, в которых оказалась современная Россия («островная концепция» В. Цымбур-ского).
Literature:
1. Andrukhovich Yu. If the Orange win, then Crimea and Donbass should be given the opportunity to secede. URL : https://www.unian.net
2. Dugin A.G. Fundamentals of geopolitics. M. : Arktogeya, 1997. 454 p.
3. Kagarlitskiy B.Yu. Managed democracy: Russia, which was imposed on us. Yekaterinburg : UltraKul-tura, 2005. 576 p.
4. Kantor V.K. «.. There is a European power». Russia: a difficult path to civilization. Historiosophical essays. M. : ROSSPEN, 1997. 476 p.
5. Kara-Murza S.G. Second warning. Malfunctions in the Russian House. M. : Eksmo, 2005. 379 p.
6. Kara-Murza S.G. Russia is not the West, or what awaits us. M. : Eksmo-Algorithm, 2011. 256 p.
7. Koliev A.N. Political mythology. Implementation of social experience. M. : Logos, 2003. 384 p.
8. Panarin A.S. Strategic instability in the XXI century. M. : Eksmo, Algorithm, 2004. 637 p.
9. Semenov Yu.I. Philosophy of history. M. : Sovr. notebooks, 2003. 776 p.
10. Тамбиянц Ю.Г. Цивилизационная идеология на современном этапе / Ю.Г. Тамбиянц, В.В. Ша-лин // Теория и практика общественного развития. 2017. № 6. С. 10-17.
11. Френкин А.А. Национал-либерализм // Вопросы философии. 1999. № 1. С. 21.
12. Цымбурский В.Л. «Городская революция» и будущее идеологий в России./ В.Л. Цымбурский // Интеллектуальная Россия, 2002, июль. URL : http://www.intelros.org/books/rythm_ ros_2.htm
13. Цымбурский В.Л. Остров Россия. URL https://paraknig.me/reader/426453?page=1
14. Шубин А.В. Дессиденты, неформалы и свобода в СССР. М. : Вече, 2008. 384 с.
15. Яковлева Е.В. К вопросу о внешней и внутренней обусловленности эволюционных и революционных изменений в истории // «Эпомен». 2020. № 41. С. 127-137.
10. Tambiyants Yu.G. Civilizational ideology at the present stage / Yu.G. Tambiyants, V.V. Shalin // Theory and practice of social development. 2017. № 6. P. 10-17.
11. Frenkin A.A. National liberalism // Questions of philosophy. 1999. № 1. P. 21.
12. Tsymbursky V.L. «City revolution» and the future of ideologies in Russia. Tsymbursky // Intellectual Russia, 2002, July. URL : http://www.intelros.org/ books/rythm_ ros_2.htm
13. Tsymbursky V.L. Island Russia. URL : https:// paraknig.me/reader/426453?page=1
14. Shubin A.V. Dessides, informals and freedom in the USSR. M. : Veche, 2008. 384 p.
15. Yakovleva E.V. To the question of external and internal conditioning of evolutionary and revolution-a ry changes in history // Epomen. 2020. № 41. P. 127-137.
