CC BY
40
DOI: 10.31249/ape/2021.01.04 Скриба А.С., Дроздова А.В.1 ©, 2021
Российский подход к суверенитету и его роль в концепте сообщества Большой Евразии
Аннотация. За последние два десятилетия российский подход к суверенитету претерпел весьма значительные изменения и стал более жестким и определенным. После многочисленных попыток интегрироваться в коллективный Запад Россия постепенно стала приобретать собственную идентичность, но уже не в качестве придатка Европы, с которым не собираются считаться как с равным, а в качестве центрального евразийского государства, выступающего не только страной-балансиром между Востоком и Западом, но и гарантом безопасности в Евразийском регионе. В данной статье предпринята попытка проанализировать, каким образом российский подход к суверенитету вписывается в концепцию сообщества Большой Евразии. С этой точки зрения идея Большого евразийского партнерства, которая является продолжением политики Российской Федерации по пересмотру мирового порядка, сложившегося после окончания холодной войны, имеет не только геополитическое и геоэкономическое измерения, но и культурно-нормативный аспект: зарождение сообщества стран, где отноше-
1 Скриба Андрей Сергеевич - кандидат политических наук, старший научный сотрудник, Международная лаборатория исследований мирового порядка и нового регионализма, НИУ ВШЭ (askriba@hse.ru).
Дроздова Анна Владимировна - стажер-исследователь, Международная лаборатория исследований мирового порядка и нового регионализма, НИУ ВШЭ (avdrozdova@edu.hse.ru).
ния построены на взаимном уважении суверенитета друг друга. Именно тема суверенитета, по мнению авторов, лежит в основе концепции Большой Евразии, а также иных российских внешнеполитических инициатив в этом направлении.
Ключевые слова: суверенитет, Большая Евразия, Россия, Китай, внешняя политика.
Введение и постановка проблемы
Идея создания Большой Евразии (или Большого евразийского партнерства) появилась не сразу и является относительно молодой. Она родилась недавно - в 2010-е годы - и стала продолжением так называемого «поворота на Восток», который был обусловлен желанием не упустить «волну» азиатского экономического роста и выгодно использовать ее для внутреннего развития. Соответственно весь Азиатско-Тихоокеанский регион обрел для России особую актуальность: с одной стороны, на фоне постепенно растущих политических противоречий с коллективным Западом, а с другой - в связи с появлением и концептуальным оформлением идеи опережающего экономического развития российских Сибири и Дальнего Востока, что было объявлено приоритетной задачей [Послание.., 2013].
С переходом российско-западных противоречий в состояние конфронтации на фоне событий 2014 г. на Украине вслед за политическими оказались заморожены и многие экономические связи. В то же время экономические отношения со странами Восточной и Юго-Восточной Азии хоть и развивались, но не теми темпами, чтобы говорить, что сотрудничество с Азией может успешно заместить сотрудничество с Европой, которая на тот момент была главным торговым и инвестиционным партнером России. С одной стороны, это означало, что стратегия поворота на Восток требует дополнительных импульсов и опоры в лице новых партнеров, с другой - что эта идея перестала быть исключительно экономической концепцией и вобрала в себя не менее актуальное для России политическое измерение.
Именно в это время и в этих международных условиях в российских интеллектуальных и политических кругах и зародилась идея о том, что Россия уже получила от политических отношений 86
с Западом максимум возможного и дальнейшее движение в западном направлении, которое могло осуществляться лишь на условиях российских «партнеров», не соответствует интересам России и ее пониманию собственного места в мире [Караганов, 2017 а]. Параллельно с этим происходило переосмысление места России на евразийском пространстве, ее роли в этом макрорегионе, а также самого евразийского пространства per se.
Многие из этих идей оказались аккумулированы и нашли свое отражение в концепции Большой Евразии. Сначала речь шла о сообществе (или блоке) Большой Евразии, которое должно было выстраиваться вокруг ШОС как «связующего элемента этой архитектуры» с дальнейшим созданием более широкой системы постоянных комитетов и переговорных площадок [Караганов, 2016]. Но позже идея обрела хоть и более расплывчатое (стала «достаточно неопределенной для того, чтобы - одновременно - вызывать озабоченность и не вызывать напряжения у потенциальных участников» [Бордачев, 2019]), но, как ни странно, и более независимое направление: формирование самостоятельной платформы или новой модели взаимодействия между дружественными суверенными государствами Евразии.
В зарубежной литературе концепцию Большой Евразии исследуют по-разному. Некоторые ученые рассматривают ее как политико-экономическое объединение России, Китая, постсоветских стран Центральной Азии с Ираном, Пакистаном и Индией, которое может стать новым сильным геополитическим объединением в противовес либеральному международному порядку во главе с США [Lewis, 2018, p. 1613]. Другие склоняются к мнению, что инициатива по созданию Большой Евразии была обусловлена желанием Москвы сдержать усилившийся Китай и ограничить его влияние на постсоветском пространстве: России было необходимо ответить на вызов, связанный с инициативой Пекина по созданию Экономического пояса Шелкового пути (ЭПШП), чтобы закрепить свой статус великой державы на континенте [Kaczmarski, 2019, p. 12]. Однако в любом случае очевидно, что концепция Большой Евразии все больше входит в научный и исследовательский обиход, отождествляясь со стратегией России в Евразийском регионе.
С одной стороны, очевидно, что для такой внешнеполитической концепции характерна и некоторая преемственность, и последовательность. Так, в 2000-е годы в качестве аналогичной концепции внешней политики выступала инициатива по созданию Большой Европы, посредством которой российские интеллектуальные круги продвигали идею об участии России в широком и едином пространстве «от Лиссабона до Владивостока». Тогда это подразумевало создание экономического сообщества стран ЕС и России с последующим переходом к зоне свободной торговли и даже с прицелом на политическое сближение. Так, на расширение экономической повестки было направлено предложение президента Д. Медведева о разработке Договора о европейской безопасности [Проект Договора.., 2009] (которое, впрочем, было встречено на Западе без особого энтузиазма).
Однако на рубеже 2010-х годов ситуация зашла в тупик: чем больше встреч проводили российские и европейские уполномоченные представители, тем более очевидным становилось отсутствие прогресса. Инициатива по созданию Большой Европы увязла в бюрократических переговорах и согласованиях, регулярно отодвигалась и, наконец, в первой половине 2010-х годов окончательно ушла из политической повестки. Кульминацией этих процессов, как и говорилось ранее, стал украинский кризис, который и подтолкнул российских интеллектуалов и политиков к поиску более широкой повестки и к отходу от «западоцентризма» (или, точнее, - «европоцентризма») во внешней политике. Иными словами, переходя от «Большой Европы» к «Большой Евразии», Россия продолжила искать себя и свою роль в сообществе государств, просто на этот раз - в более широком и разнообразном сообществе и политически, и географически.
С другой стороны, говоря о современном практическом (и теоретическом) наполнении концепции Большой Евразии, приходится признать отчасти справедливую критику, касающуюся ее абстрактности. Несмотря на ряд оригинальных подходов, предложенных российскими учеными (Бордачев, Караганов), в данной инициативе пока трудно обнаружить какие-то конкретные границы и приоритеты. И хотя такая концептуальная «гибкость» позво-
ляет соответствующе (т.е. весьма гибко) подходить к внешнеполитическому планированию, сужая и расширяя пределы «Большой Евразии» или включая в нее новые институты и организации, у нее существует и оборотная сторона: «гибкость» концепции не позволяет оценить прогресс в непосредственной реализации инициативы и сказать, как далеко продвинулось сообщество стран Большой Евразии на этом пути и насколько успешной является российская политика в этом направлении.
Тем не менее, чтобы ответить на эти вопросы, можно подойти к концепции Большой Евразии с первой, более понятной стороны. Будучи своего рода преемницей концепции Большой Европы, Большая Евразия может и должна рассматриваться не как вещь в себе (и тем более - не как реинкарнация другой такой же, только более ранней вещи в себе), а как отражение эволюции принципов российской внешней политики. Отказ от идеи Большой Европы (по крайней мере в ее старом понимании) и уход в сторону Большой Евразии произошел в то время, когда общий подход России к внешней политике претерпел значительные изменения в сторону большей (если не сказать - приоритетной) суверенизации.
Акцент на суверенитет российской внешней политики как на главное право и привилегию страны не был сделан одномоментно - ни на практике, ни в публичной риторике российского руководства. За последние два десятилетия можно выделить несколько ключевых событий, показавших, что Россия решительно отказывается идти на компромиссы и поступаться собственными интересами: на это указывают не только постепенный отказ от идеи Большой Европы на нероссийских условиях, но и принуждение Грузии к миру (2008), и присоединение Крыма (2014). Началом этого тренда принято считать Мюнхенскую речь В. Путина, во время которой российский президент выступил с резкой критикой «ничем не сдерживаемого, гипертрофированного применения силы в международных делах» и «пренебрежения основополагающими принципами международного права» и в противовес указал на позицию России (которая «практически всегда пользовалась привилегией проводить независимую внешнюю политику») и на
ее желание «иметь дело с ответственными и тоже самостоятельными партнерами» [Выступление.., 2007].
Именно через призму этих изменений в российской внешней политике предлагается рассмотреть концепцию Большого евразийского партнерства и найти значимую корреляцию между ними. В данной статье авторы исходят из того, что идея о создании Большой Евразии является существенной частью политической линии российского руководства по пересмотру сложившегося после холодной войны миропорядка, в котором российский суверенитет оказался (или как минимум - казался) ограниченным и во многом был уязвим в условиях дальнейшего расширения сфер влияния коллективного Запада, в особенности в вопросах безопасности и политического и экономического присутствия, прежде всего - в зонах традиционных (привилегированных) интересов России. С этой точки зрения «Большая Евразия» - это попытка сформировать на пространстве Евразийского континента зону таких правил международной политики, которые гарантировали бы России лучшие условия для защиты собственных интересов, включая вопросы безопасности и регионального сотрудничества.
Структура исследования следующая. В первой части рассматривается проблема суверенитета в широком смысле - ее эволюция в международных отношениях. Во второй части анализируется актуальность вопроса суверенитета применительно к российской государственности и внешней политике, особенно на протяжении последних 30 лет (период после окончания холодной войны). В третьей части дается комплексная характеристика концепции Большой Евразии, что позволяет в четвертой части показать, какое место в этой концепции занимает принцип суверенитета, продвигаемый Россией во внешней политике.
Актуальность и проблемность темы суверенитета
История понятий «суверенитет» и «суверенное государство» в международных отношениях общеизвестна и отсылает нас прежде всего к событиям Тридцатилетней войны (1618-1648) и Вестфальского мира (1648). Тогда в самом общем виде были сформулированы и взаимно признаны такие принципы, как правовое
равенство государств и невмешательство во внутренние дела друг друга. И хотя это признание не было ни глобальным, ни устойчивым, само событие считается важной вехой на пути к становлению суверенного государства.
Тем не менее эволюция как самого понятия «суверенитет», так и его практического воплощения в международной повестке была более длительной; она началась задолго до событий Тридцатилетней войны и закончилась лишь столетия спустя (если вообще можно говорить об окончании процесса эволюции понятия «суверенитет» в международных отношениях). Прежде всего нужно учитывать, что имел место долгий процесс возвышения централизованного национального государства, обладающего монополией на власть внутри страны (закончившийся, хотя и условно, в XIX в. в Европе и в XX в. в других частях света). Без этого «внутригосударственного» суверенитета было бы крайне затруднительно говорить о реализации его принципов во взаимоотношениях между государствами. Не было одномоментным и всеобщее признание суверенитета как организующего принципа международных отношений.
Во-первых, в условиях международной анархии вообще не существовало такого понятия, как международное право, в котором были бы оговорены самые общие и базовые правила взаимодействия суверенных государств. Идея о равенстве государств была сформулирована и введена в правовой оборот в XVII в. швейцарским юристом Э. де Ваттелем. Он представил суверенитет как норму, которая в вопросах соблюдения базовых прав ставила даже слабое и маленькое государство в один ряд с могущественными державами. А признание равенства стран привело к более четко сформулированной норме невмешательства во внутренние дела друг друга1.
1 «Очевидным следствием свободы и независимости наций является право на управление по их собственному усмотрению, с минимальным правом на вмешательство в управление другим государством. Из всех прав, которые могут принадлежать нации, суверенитет, несомненно, - самое драгоценное» (цит. по: ^аПе1, 1844, р. 154-155]).
Во-вторых, глобальное распространение феномена суверенитета тоже весьма затянулось, отсрочив его признание в качестве универсальной нормы. Для того чтобы неевропейские государства смогли стать частью вестфальской системы, «потребовалось» несколько веков колонизации, сначала - чтобы «экспортировать» идею суверенитета на другие континенты, а затем - чтобы в результате деколонизации она вошла в политический обиход всех стран мира. Так, например, еще в XIX в. применялись формальные доктрины, использовавшие расовые и культурные критерии для определения одних стран как цивилизованных и суверенных, а других - как нецивилизованных и, следовательно, несуверенных [А^Ые, 2006, р. 746]. Кроме того, важнейшую роль в процессе универсализации принципов суверенитета сыграли международные организации (Лига Наций, ООН), которые сделали участие государства в международной жизни неотделимым от его характеристики как суверенного.
Тем не менее даже после того, как понятие «суверенитет» прочно вошло в обиход международных отношений, многие ученые отмечали, что существует глубокое несоответствие между его теоретическим пониманием и практическим воплощением. Пожалуй, самым известным скептиком, высказывавшимся по этому вопросу, считается С. Краснер, который назвал вестфальскую модель «организованным лицемерием», утверждая, что суверенитет -правовая фикция, с помощью которой сильные государства преследуют свои интересы. Принципы суверенитета уважаются лишь до тех пор, пока выгода от их нарушения не превышает затраты, а когда выгода превышает затраты, нормы либо переписываются, либо игнорируются. Таким образом, «нормы отделены от поведения, которое мотивировано силой, интересами либо определяется принципами, не соответствующими вестфальским» [Krasner, 1999, р. 201].
Действительно, даже за последние несколько десятилетий уже накопилось немало примеров нарушения принципа суверенитета или по крайней мере того, что этот принцип не работает так, как было задумано изначально. Одна из главных причин этого -противоречие понятий «сила» и «суверенитет» в международных
отношениях: очевидно, что сильные игроки под различными предлогами стремятся игнорировать равенство суверенных государств. Основания для подобного поведения могут быть различны: это и желания расширять зону своего экономического и политического влияния, не сдерживаемые ни внутренне, ни на уровне международных структур, когда инструменты балансирования либо не работают вовсе, либо срабатывают весьма избирательно лишь в отдельных регионах, и ревизионистские устремления стран, не удовлетворенных сложившимся статус-кво [Schweller, 2015], и всевозможные частные случаи (пока еще относительно мирные), связанные с тем, что сила и интересы быстроразвиваю-щихся государств условного Незапада перестают соответствовать нынешнему мировому порядку, сложившемуся после Второй мировой войны.
В целом противоречие между силой и суверенитетом вполне очевидно. В то время как принцип суверенитета нацелен на сдерживание изменений в международных отношениях, провозглашая правовое равенство всех государств вне зависимости от их роли в мировой политике, сила не только подчеркивает неравенство, но к тому же в долгосрочной перспективе является объективно меняющейся переменной. А поскольку практика показывает, что ни международные организации, ни нормы морали не выступают гарантированным сдерживающим фактором1, то в рамках политического реализма силовой подход кажется единственным гарантом суверенитета, причем пригодным явно не для всех (из-за разницы в силе)2.
1 Некоторые ученые предпринимали попытки вписать мораль в концепцию реализма, но даже они отмечали, что ситуация, в которой мораль эффективно сдерживает силу, - это пока скорее теоретический прием для анализа международных отношений, нежели политическая реальность [Бордачев, 2020].
2 В 1957 г. американский ученый М. Каплан предложил гипотетическую модель - систему единичного вето, в рамках которой силовой подход мог бы стать гарантом суверенитета для всех стран. Суть модели сводилась к способности каждого актора уничтожить другого (например, в случае, если каждая страна обладает ядерным оружием) [Kaplan, 1957, p. 694]. Однако такая система так и не появилась; напротив, все нынешние обладатели ядерного оружия предпринимают активные усилия, чтобы не допустить ее появления.
Однако помимо двух уже упомянутых подходов - морально-правового и силового - проблему суверенитета можно рассматривать еще и с точки зрения так называемой английской школы, т.е. в рамках международных сообществ, практикующих суверенитет в виде взаимно признаваемой нормы. В этом случае суверенитет и способы взаимодействия государств необязательно закрепляются документально (тем более что сам по себе такой шаг, как показывает опыт Устава ООН, не является гарантией соблюдения правил), а появляются как следствие диалога между государствами всего мира или отдельного региона и становятся правилами, которым все члены сообщества стараются следовать.
Именно с этой точки зрения российский подход к проблеме суверенитета представляет достаточный интерес: во-первых, потому что исторически Россия являлась великой державой, определявшей правила международных отношений как в Европе, так и в мире (особенно - во времена СССР); во-вторых, потому что российский подход и понимание суверенитета в международных отношениях отличается от взглядов многих (прежде всего - западных) стран. И наконец, в-третьих, в последнее десятилетие Россия не только активно выступает по этому вопросу со своей собственной, независимой точкой зрения, но и стремится к тому, чтобы «нормировать» свой подход, т.е. сделать его международной практикой (параллельно вступая в споры с другими странами, как, например, в Сирии). И если первый аргумент в значительной мере является историческим, то второй и третий имеют непосредственное отношение к современной российской внешней политике и, очевидно, находят свое отражение и в концепции Большой Евразии.
Проблема суверенитета для РФ
Исторически проблема суверенитета считается для России достаточно острой. На протяжении веков российская государственность неоднократно сталкивалась с вызовами, связанными с угрозой дезинтеграции большой и часто неоднородной (социально и экономически) территории. Дважды за последние полтора столетия страна оказывалась в ситуации непосредственной утраты суверенитета - в 1917 и 1991 гг., и каждый раз требовалось много
времени, чтобы после распада государства - и в институциональном, и в территориальном смыслах - восстановить государственность. И если с институциональной точки зрения в обоих случаях это удалось, то территориальные потери так и не были компенсированы. Иными словами, страна безвозвратно утратила суверенитет над частью собственной территории.
Во многом именно из этого опыта проистекает приоритет проблемы суверенитета над иными проблемами, стоящими перед государством и обществом, для российского руководства и политиков. С российской точки зрения можно обозначить две ключевые составляющие проблемы суверенитета.
Первая проблема - внутренний суверенитет. Россия, как и все остальные страны, придерживается вестфальского принципа невмешательства во внутренние дела, но с некоторыми пояснениями. Как известно, западный подход к суверенитету предполагает оговорки, т.е. не исключает ситуации, когда допускается нарушение суверенитета посредством внешнего воздействия на государство. Чаще всего объектом подобного воздействия становятся незападные страны (которые при этом неспособны эффективно защитить себя от вмешательства извне) в случае нарушения ими международного права, прав и свобод собственных граждан или несоответствия представлениям стран Запада о демократичном государстве (что частично возвращает нас к формуле «цивилизованное государство = суверенное государство»). Самый очевидный пример - гуманитарные интервенции или санкции. Иногда ограничения применяются и к западным странам (как правило, со стороны более сильных в отношении более слабых), - например, в рамках региональных организаций или интеграционных группировок (очевидный пример - Европейский союз).
Российское понимание внутреннего суверенитета, сформулированное руководством страны, выглядит иначе. В последнее время в публичной риторике сближение России с Западом в 1990-е годы неоднократно называлось «самоограничением» своего суверенитета [Прямая линия.. , 2019]; ему противопоставлялась большая самостоятельность страны в вопросах внутреннего развития в 2000-е и 2010-е годы. Подчеркивая важность соблюдения прав че-
ловека, В. Путин отмечал, что «при использовании этого положения легко нарушается государственный суверенитет», а «когда права человека защищаются извне и на выборочной основе - и в процессе «защиты» попираются такие же права массы людей, включая самое базовое и святое - право на жизнь, - речь идет не о благородном деле, а об элементарной демагогии» [Путин, 2012]. Кульминацией процесса, направленного на утверждение доминанты внутреннего суверенитета в России, можно считать решение Конституционного суда РФ 2015 г. о главенстве Конституции РФ над решениями межгосударственных органов по защите прав и свобод человека [Внесены изменения.., 2015].
Вторая проблема - международные измерения суверенитета (включая свой собственный). В этом смысле суверенитет означает прежде всего необходимость защиты государства от внешних угроз (в том числе - в вопросах безопасности). С одной стороны, Россия в состоянии успешно решать эту проблему - как держава, обладающая ядерным оружием и проведшая модернизацию своих вооруженных сил, а также имеющая волю к применению силы, что показала, в частности, реакция Москвы на грузино-южноосетинский конфликт в 2008 г. и украинский кризис в 2014 г. (конфликты, в которых помимо собственно локальных столкновений просматривался и более широкий контекст - продвижение инфраструктуры стран НАТО к российским границам). С другой стороны, события последних двух десятилетий указывают на то, что Москва испытывает дискомфорт - не от угроз собственному суверенитету (ответить на которые, как уже было сказано, Россия имеет и силу, и волю), но от того, что находится в окружении государств с ограниченным суверенитетом, которых конкуренты РФ могут использовать в обход ее интересов. В особенности и в первую очередь это касается постсоветского пространства, важность которого для России обусловлена восприятием этой территории как зоны утраченного суверенитета.
Стремясь создать для себя комфортную международную среду, Москва долгое время была сторонником легалистского подхода к суверенитету, акцентируя его неприкосновенность и допуская его нарушение лишь в случае санкции со стороны Совета
Безопасности ООН. Следуя этим принципам, она выступала против операции стран НАТО в Югославии и вторжения США в Ирак; что же касается операции ВКС РФ в Сирии, то Москва неоднократно указывала, что участие России в сирийском конфликте было обосновано формальным запросом со стороны руководства этой страны [Путин: Наше присутствие.., 2015]. Здесь же можно вспомнить и вышеупомянутую инициативу по созданию Большой Европы, в рамках которой предлагалось выстроить единые правила отношений для всех стран региона.
Однако военные интервенции, осуществлявшиеся странами коллективного Запада, экономическое и политическое давление, которое они оказывали на другие страны, вмешательство во внутренние дела многих стран постсоветского пространства (что вне зависимости от степени благородства целей противоречило российскому пониманию суверенитета) показали несостоятельность идеи существования в западном направлении единого пространства суверенных (в российской трактовке) государств. Поэтому Москва приняла решение, во-первых, более активно пропагандировать собственное видение такого пространства и, во-вторых, делать это в незападных направлениях.
Реализацию первой идеи можно проследить на примере эволюции темы суверенитета в основном российском внешнеполитическом документе - Концепции внешней политики. В редакции 2000 г. акцент делался на защите суверенитета («повысить эффективность политических, правовых, внешнеэкономических и иных инструментов защиты государственного суверенитета России» [Президент утвердил.., 2000]), в редакциях 2008 и 2013 гг. - на критике миропорядка с точки зрения российского понимания суверенитета («попытки принизить роль суверенного государства... несут в себе угрозу подрыва международного правопорядка, а также чреваты произвольным вмешательством во внутренние дела суверенных государств» [Концепция.., 2008], «в отдельных случаях открыто игнорируются основополагающие международно-правовые принципы неприменения силы, прерогативы Совета Безопасности ООН, допускается произвольное прочтение его резолюций, реализуются концепции, направленные на свержение законной
власти в суверенных государствах с использованием лозунгов защиты гражданского населения» [Концепция.., 2013]). В редакции 2016 г. (актуальной на данный момент) Россия переходит от критики оппонентов к более активной повестке, направленной «на создание стабильной и устойчивой системы международных отношений на основе... принципов... невмешательства во внутренние дела государств в целях обеспечения надежной и равной безопасности каждого члена мирового сообщества» [Концепция.., 2016].
Что же касается незападных направлений российской внешней политики и стратегии, то именно в середине 2010-х годов оформляется (сначала теоретически, а после - на международном уровне) концепция Большого Евразийского партнерства.
Концепция Большой Евразии: геополитика и не только
Истоки идеи о создании Большой Евразии принято искать в геополитических концепциях. Для этого действительно есть ряд оснований.
Во-первых, с середины 2000-х годов развитие концепции Большой Евразии шло бок о бок с интенсивным развитием российско-китайских отношений. Диалог поднимающихся незападных центров силы (rising powers) справедливо рассматривался в контексте нарастающих противоречий между Россий и ЕС, Россией и США, Китаем и США. С этой точки зрения стремление России и Китая обезопасить континентальную границу от давления с двух сторон казалось логичным геополитическим шагом [Lukin, 2015].
Во-вторых, действия России и Китая коррелировали со старой геополитической концепцией Н.Дж. Спикмэна о противостоянии двух центров силы в Евразии - Хартленда и Римленда. Так, в наблюдающейся геополитической ситуации присутствуют и США (сила вне Евразии), и ЕС (часть Римленда, актор, решивший объединиться с США для сдерживания Хартленда), и Россия (давнее олицетворение Хартленда, сердца Евразии), и Китай (государство, находящееся сразу в двух геополитических зонах и решившее
вступить в альянс с Россией против более серьезных угроз «из-за моря»).
В-третьих, одной из основ согласования интересов России и Китая в Евразии стала анонсированная лидерами РФ и КНР 8 мая 2015 г. [Совместное заявление.., 2015] концепция сопряжения двух проектов, которые ученые обычно рассматривают как геополитические: с одной стороны, Евразийского экономического союза, посредством которого Россия поддерживает экономические связи с рядом постсоветских государств, тем самым сохраняя свое экономическое и, следовательно, геополитическое влияние в этих странах [Krickovic, 2014, p. 521], и, с другой стороны, китайской инициативы Экономического пояса Шелкового пути, в рамках которой КНР может использовать геоэкономические инструменты (инвестиции, кредиты) для достижения геополитических целей [Beeson, 2018, p. 242].
Тем не менее геополитический подход объясняет далеко не все аспекты концепции Большой Евразии. Например, геополитика не требует выстраивания многочисленных международных институциональных конструкций, в то время как именно на них акцентируют внимание многие российские ученые (см. напр., [Бордачев, Пятачкова, 2018, с. 44]), называя этот процесс «самоорганизацией макрорегиона» [Ефременко, 2016], не предполагающей конфронтации.
Действительно, концепция Большой Евразии даже в первые годы своего существования выходила далеко за пределы (гео) политического противостояния. Так, С. Караганов в одной из своих установочных статей в числе принципов, на которых должно строиться сообщество Большой Евразии, называл нацеленность на повышение благосостояния всех стран и народов макрорегиона, противодействие дроблению и политизации мировой и евразийской экономической системы, выгодное для всех сотрудничество (win-win, игра с положительной суммой), нацеленность на сотрудничество в решении глобальных проблем (загрязнение окружающей среды, изменение климата), а также «безусловное уважение государственного суверенитета и территориальной целостности
всех стран, входящих в сообщество, и в мире в целом» [Караганов, 2016].
Очевидно, что по большинству этих направлений страны Евразии еще не достигли единства позиций и мнений, и пока не ясно, смогут ли они достичь этого в будущем (подобным вопросам посвящен целый пласт статей так называемых «евразоскептиков»). Такой вывод основывается, в частности, на отсутствии значимых общеконтинентальных торговых или экономических проектов, программ совместной борьбы с глобальными вызовами и т.д. Но тем не менее последний из названных принципов - взаимное уважение государственного суверенитета - уже сегодня кажется достаточно «согласованным» (пусть и негласно). Несмотря на то что между отдельными странами континента имеют место территориальные конфликты (и, следовательно, взаимное непризнание суверенитета над некоторыми территориями), общее понимание и внешнеполитические подходы стран пока еще абстрактной Большой Евразии к проблеме суверенитета гораздо ближе к российской позиции, чем подходы стран Запада.
Главный пример - Китай, с взаимодействия с которым во многом и начала развиваться концепция Большой Евразии. Даже западные ученые признают, что еще в начале 2000-х годов стало понятно, что в основе современных взаимоотношений Китая с остальным миром лежит принцип уважения суверенитета [Carlson, 2005, p. 224]. Дж. Икенбери отмечал, что Китай - сторонник вестфальской системы суверенных государств - скептично относится к таким нормам вмешательства, как, например, гуманитарные интервенции [Ikenberry, 2011, p. 175]. Поэтому в вопросах отношений с Тайванем КНР «обладает твердой решимостью и способностью защищать национальный суверенитет и территориальную целостность» и никогда не допустит отделения части своей территории ни под каким предлогом [China's national.., 2019]. Не случайно в одном из своих совместных заявлений Россия и КНР подчеркнули важность невмешательства во внутренние дела других государств при помощи «поощрения деятельности, направленной на изменение конституционного строя другого государства» [Совместное заявление.., 2014].
Отсюда следуют два вывода, имеющих непосредственное отношение к теме нашего исследования. Первый - концепцию Большой Евразии можно рассматривать не только с геополитической точки зрения, но и как инициативу по формированию и развитию диалоговых площадок для обсуждения и решения широкого круга вопросов. Второй - несмотря на то что многообразие направлений, в которых может развиваться сообщество Большой Евразии, больше свидетельствует о потенциале этой инициативы, чем о ее действительных достижениях, близость позиций стран Евразии по вопросу суверенитета кажется вполне реальной.
Российский подход к суверенитету и безопасность в Большой Евразии
Одним из чрезвычайно значимых направлений в общей стратегии продвижения инициативы Большой Евразии является реализация российского потенциала как провайдера безопасности [Karaganov, 2018, р. 91]. Очевидно, что Россия, учитывая ее силовой потенциал и дипломатический опыт, может играть важную роль если не в разрешении конфликтов на евразийском пространстве, то как минимум - в поддержании их в «замороженном» состоянии, а также выступать в роли «третьей» (не только посреднической, но и балансирующей) силы при нарастании двусторонних противоречий между странами. Многие ученые указывают на ведущую роль России в поддержании мира на постсоветском пространстве1.
С одной стороны, акцент, который российское руководство делает на вопросах общерегиональной безопасности, говорит не только (и, возможно, не столько) о силе России, сколько об узости ее возможностей, которые ограничиваются военно-политической сферой, - в противовес объективно более привлекательной экономической сфере, где российская сторона пока мало что может предложить евразийским партнерам. Не случайно на протяжении
1 Несмотря на участие в отдельных конфликтах, очевидно, что Москва ведет себя весьма сдержанно в отношении более слабых, но иногда представляющих угрозу ее безопасности соседей. Такому поведению посвящено отдельное исследование российского ученого Т. Бордачева, в котором затрагивается вопрос о месте морали в реалистской внешней политике [Бордачев, 2020].
долгого времени Россия тормозила (или, как минимум, не способствовала) развитие экономического измерения ШОС, где была слишком очевидна доминирующая роль Китая. С другой стороны, Москва вполне рационально пытается максимально выгодно использовать свое конкурентное преимущество, и ее вклад в поддержание мира и стабильности также не следует недооценивать.
Но в то же время военный потенциал России вряд ли представляется привлекательным для других евразийских государств. И с позиции геополитики, и с точки зрения реализма сильное государство чаще рассматривается не как экспортер стабильности, а как угроза безопасности. Исключение - теория гегемонистической стабильности, которая едва ли применима к обширному пространству Евразии с его многообразием сильных и волевых акторов. Да и сам термин «провайдер безопасности» многим странам кажется столь же абстрактным, как и вся инициатива Большой Евразии в целом.
Однако если увязать российский потенциал по обеспечению безопасности с решением проблем суверенитета в международных отношениях, рассматривая суверенитет с точки зрения английской школы (как взаимно признаваемую норму) или через призму теорий регионализма, то и позиция, и место России в Большой Евразии приобретут новое значение, потенциально более привлекательное для других стран.
Во-первых, российское понимание суверенитета объективно соответствует интересам всех государств Евразии, ибо предполагает недопущение внешнего вмешательства (не только вооруженного, но и иными, более «мягкими» средствами) во внутренние дела. С таким подходом согласятся даже те постсоветские страны, в которых сильны опасения, связанные с Россией, после событий в Грузии и Крыму.
Во-вторых, поддержание государственного суверенитета (в российском понимании) основывается на отсутствии взаимных угроз и разрешении проблемных ситуаций через диалог. Россия «продает» на «евразийском рынке» не только свое видение суверенитета, но нечто большее - нормы поведения для сообщества государств, следуя которым можно будет поддерживать мир и ста-
бильность. В этом случае дефицит институциональных рамок не будет проблемой для сообщества, в котором неформальные институты (нормы) важнее формальных. Даже более того - отказ от жестких институциональных ограничений (например, в формате интеграции) как раз соответствует российскому пониманию суверенитета.
В-третьих, возвращаясь к геополитической стороне вопроса, следует отметить, что и концепция Большой Евразии, и нормы суверенитета имеют одновременно эксклюзивные и инклюзивные черты. Первое (эксклюзивность) означает, что Большая Евразия не предполагает активного политического участия в евразийских делах тех государств, которые не готовы признавать неприкосновенность суверенитета в международных отношениях. К слову, именно такую цель преследовал меморандум о сопряжении ЕАЭС и ЭПШП, когда Китай и Россия не только договорились о согласовании интересов в Центральной Евразии (включая и вопросы суверенитета стран этого региона), но и тем самым минимизировали вероятность вмешательства в этот вопрос «третьих стран». Второе (инклюзивность), с точки зрения российских ученых и политиков, означает открытость Большой Евразии для других стран и регионов, например - для Европы (см.: [Пленарное заседание.., 2016; Большое Евразийское.., 2019; Караганов, 2017 б]). Но в этом случае, очевидно, уже Большой Европе (под нормы суверенитета которой Россия не захотела подстраиваться) придется соглашаться с принципами суверенитета Большой Евразии.
В целом можно констатировать, что концепция Большой Евразии (как и российское намерение выступать провайдером безопасности в рамках этой концепции) имеет множество измерений. Иногда эти концепции критикуют (частично - справедливо) за расплывчатость, отсутствие конкретики и, следовательно, за невозможность оценить ее состоятельность и/или результативность. В результате ангажированные авторы могут использовать возможность додумать содержание концепций и затем выступить с критикой того, чего в них, по сути, никогда не было (по крайней мере в изначальных разработках российский ученых и политиков).
При этом критика концепции Большой Евразии часто строится на однобоком анализе российской внешней политики. В действительности, как продемонстрировало данное исследование, эта инициатива комплексная: она представляет собой не просто идею о построении «расплывчатого» сообщества государств, а модель партнерства стран, признающих суверенитет друг друга. Именно тема суверенитета, столь важная для России, может и должна служить отправной точкой при анализе процессов, протекающих на Евразийском континенте, а также российской политики в контексте этих процессов.
Исследование показало, что идея создания Большой Евразии -это логичное продолжение политики Москвы по пересмотру миропорядка, сложившегося после холодной войны. В основе концепции - стремление утвердить на евразийском пространстве такие правила международной политики, которые предоставили бы России более выгодные условия для защиты своих интересов. Достигнуть же этой цели предполагается прежде всего посредством создания и поддержания определенных норм отношений суверенных государств - в российском понимании этого термина, которое, однако, абсолютно или во многом совпадает с трактовкой других ведущих евразийских стран.
Однако если вопрос о принципах построения Большой Евразии (точнее, о главном из них - взаимном признании суверенитета) теперь стал более понятным, то состав участников и границы этого сообщества по-прежнему до конца не ясны. Это, в свою очередь, порождает дополнительные вопросы - и не только по поводу потенциального (хотя пока и маловероятного) присоединения стран ЕС к Большой Евразии. Например: по каким принципам должны и будут выстраиваться отношения участников Большого Евразийского партнерства с теми евразийскими странами, которые окажутся под влиянием внерегиональных акторов (т.е. не будут подходить под критерии суверенного государства) или просто не захотят присоединиться к партнерству? Какой в таком случае должна быть российская внешнеполитическая линия?
Скорее всего, ответы на эти и другие подобные вопросы можно будет получить при более тщательном анализе институци-
онального оформления российской инициативы с учетом тех принципов, которые в нее закладывает Москва. Именно это может и должно показать дальнейшие направления в исследовании концепции Большой Евразии.
Литература
Большое Евразийское партнерство открыто для всех стран, заявили в МИД // РИА Новости. - М., 2019. - 03.09. - Режим доступа: https://ria. ru/20190903/1558194928.html (Дата обращения - 31.08.2020).
Бордачев Т.В. Большая Евразия: Что еще не сделано? / / Международный дискуссионный клуб «Валдай». - М., 2019. - 30.12. - Режим доступа: https://ru.valdaiclub.com/ a/highlights/bolshaya-evraziya-chto-eshchye-ne-sdelano/ (Дата обращения - 31.08.2020).
Бордачев Т.В. Мораль и реализм внешней политики // Россия в глобальной политике. - М., 2020. - 29.01. - Режим доступа: https: / / global affairs.ru/articles/ moral-i-realizm-vneshnej-politiki/ (Дата обращения -31.08.2020).
Бордачев Т.В., Пятачкова А.С. Концепция Большой Евразии в повороте России на Восток / / Вестник международных организаций. - М., 2018. - Т. 13, № 3. - С. 33-51.
Внесены изменения в закон о Конституционном Суде / / Президент России. - М., 2015. - 15.12. - Режим доступа: http://kremlin.ru/ acts/news/50935 (Дата обращения - 31.08.2020).
Выступление и дискуссия на Мюнхенской конференции по вопросам политики безопасности / / Президент России. - М., 2007. - 10.02. - Режим доступа: http://kremlin.ru/events/president/transcripts/24034 (Дата обращения - 31.08.2020).
Ефременко Д. Рождение Большой Евразии // Россия в глобальной политике. - М., 2016. - 28.11. - Режим доступа: https://globalaffairs.ru/ artic les/rozhdenie-bolshoj-evrazii/ (Дата обращения - 31.08.2020).
Караганов С.А. От поворота на Восток к Большой Евразии / / Россия в глобальной политике. - М., 2017 а. - 30.05. - Режим доступа: https://globalaffairs.ru/articles/ot-povorota-na-vostok-k-bolshoj-evrazii/ (Дата обращения - 31.08.2020).
Караганов С.А. С Востока на Запад, или Большая Евразия / / Россия в глобальной политике. - М., 2016. - 25.10. - Режим доступа: https://globalaffairs.ru/articles/s-vostoka-na-zapad-ili-bolshaya-evraziya/ (Дата обращения - 31.08.2020).
Караганов С. Чтобы выживать, Россия должна побеждать: Интервью // С. Караганов: Персональный сайт. - М., 2017 б. - 16.11. - Режим доступа: http://karaganov.ru/publications/467 (Дата обращения - 31.08.2020).
Концепция внешней политики Российской Федерации / / Президент России. - М., 2008. - 15.06. - Режим доступа: http://kremlin.ru/ acts/news/785 (Дата обращения - 31.08.2020).
Концепция внешней политики Российской Федерации / МИД РФ. -М., 2013. - 18.02. - Режим доступа: https://www.mid.ru/web/guest/forei gn_policy/official_documents/-/ asset_publisher/CptICkB6BZ29/content/id/ 122186 (Дата обращения - 31.08.2020).
Концепция внешней политики Российской Федерации / МИД РФ. -М., 2016. - 01.12. - Режим доступа: https://www.mid.ru/ru/foreign_ policy/official_documents/-/asset_publisher/CptICkB6BZ29/content/id/ 2542248 (Дата обращения - 31.08.2020).
Пленарное заседание Петербургского международного экономического форума / / Президент России. - М., 2016. - 17.06. - Режим доступа: http://kremlin.ru/events/president/news/52178 (Дата обращения -31.08.2020).
Послание Президента Федеральному Собранию // Президент России. - М., 2013. - 12.11. - Режим доступа: http://kremlin.ru/events/presi dent/news/19825 (Дата обращения - 31.08.2020).
Президент утвердил Концепцию внешней политики Российской Федерации / / Президент России. - М., 2000. - 30.06. - Режим доступа: http://kremlin.ru/events/president/news/38673 (Дата обращения -31.08.2020).
Проект Договора о европейской безопасности // Президент России. - М., 2009. - 29.11. - Режим доступа: http://kremlin.ru/events/ president/news/ 6152 (Дата обращения - 31.08.2020).
Прямая линия с Владимиром Путиным / / Президент России. - М., 2019. - 20.06. - Режим доступа: http://kremlin.ru/events/president/ news/60795 (Дата обращения - 31.08.2020).
Путин В.В. Россия и меняющийся мир // Московские новости. - М., 2012. - 27.02. - Режим доступа: https://www.mn.ru/politics/78738 (Дата обращения - 31.08.2020).
Путин: Наше присутствие в Сирии выражается в поставках оружия правительству / / ТАСС. - М., 2015. - 27.09. - Режим доступа: https:/ / tass.ru/politika/2293928 (Дата обращения - 31.08.2020).
Совместное заявление Российской Федерации и Китайской Народной Республики о новом этапе отношений всеобъемлющего партнерства и стратегического взаимодействия / / Президент России. - М., 2014. -
20.05. - Режим доступа: http: //kremlin.ru/ supplement/1642 (Дата обращения - 31.08.2020).
Совместное заявление Российской Федерации и Китайской Народной Республики о сотрудничестве по сопряжению строительства Евразийского экономического союза и Экономического пояса Шелкового пути / / Президент России. - М., 2015. - 08.05. - Режим доступа: http:// kremlin.ru/supplement/4971 (Дата обращения - 31.08.2020).
Anghie A. The evolution of international law: Colonial and postcolonial realities / / Third World Quarterly. - Abingdon-on-Thames: Routledge, 2006. -Vol. 27, Issue 5. - P. 739-753.
Beeson M. Geoeconomics with Chinese characteristics: The BRI and China's evolving grand strategy // Economic and political studies. - Abing-don-on-Thames: Routledge, 2018. - Vol. 6, Issue 3. - P. 240-256.
Carlson A. Unifying China, integrating with the world: Securing Chinese sovereignty in the reform era. - Stanford, CA: Sandford univ. press, 2005. - 320 p.
China's national defense in the new era / The State Council of the People's Republic of China. - Beijing, 2019. - 24.07. - Mode of access: http://english.www.gov.cn/ archive/whitepaper/201907/24/ content_WS5d39 41ddc6d08408f502283d.html (Date of access - 31.08.2020).
Ikenberry J. Is China more Westphalian than the West? / / Foreign affairs. - N.Y., 2011. - Vol. 90, Issue 6. - P. 172-176.
Kaczmarski M. Greater Eurasia: It's great-power status, stupid! / / Five years after Maidan: Toward a Greater Eurasia? / E. Korosteleva, Z. Paikin, S. Paduano (Eds.). - L., 2019. - P. 10-13. - Mode of access: https://www. lse.ac.uk/ideas/Assets/Documents/reports/LSE-IDEAS-COMPASS-UPTAKE-Greater-Eurasia.pdf (Date of access - 31.08.2020).
Kaplan M. Balance of power, bipolarity and other models of international systems / / American political science review. - Chicago, 1957. - Vol. 51, Issue 3. - P. 684-695.
Karaganov S. The new Cold War and the emerging Greater Eurasia // J. of Eurasian studies / Hanyang univ. Asia-Pacific research center. - Seoul, 2018. - Vol. 9, Issue 2. - P. 85-93. - Mode of access: http://karaganov.ru/ content/ images/ uploaded/ 2b4a81ee4d526c47a98c44b50e84bf1c. pdf (Date of access - 31.08.2020).
Krasner S.D. Sovereignty: Organized hypocrisy. - Princeton, NJ: Princeton univ. press, 1999. - 280 p.
Krickovic A. Imperial nostalgia or prudent geopolitics? Russia's efforts to reintegrate the post-Soviet space in geopolitical perspective / / Post-Soviet
affairs. - Abingdon-on-Thames: Routledge, 2014. - Vol. 30, Issue 6. - P. 503528.
Lewis D. Geopolitical imaginaries in Russian foreign policy: The evolution of «Greater Eurasia» / / Europe-Asia Studies. - Glasgow, 2018. - Vol. 70, Issue 10. - P. 1612-1637.
Lukin A. Russia, China and the emerging Greater Eurasia / / The Asian Forum. - Seoul, 2015. - 18.08. - Mode of access: http://www.theasan forum.org/russia-china-and-the-emerging-greater-eurasia/ (Date of access -31.08.2020).
Schweller R. Rising powers and revisionism in emerging international orders // Russia in global affairs. - Moscow, 2015. - 07.10. - Mode of access: https://eng.globalaffairs.ru/articles/rising-powers-and-revisionism-in-emer ging-international-orders/ (Date of access - 31.08.2020).
Vattel E. The law of nations: Or, principles of the law of nature applied to the conduct and affairs of nations and sovereigns. - Philadelphia: T. & J.W. Johnson, 1844. - 502 p.
DOI: 10.31249/ape/2021.01.04
Skriba A.S., Drozdova A.V.1 ©, 2021 Russian approach towards sovereignty and its role in the Greater Eurasian Partnership
Abstract. Over the last twenty years Russian approach towards sovereignty has underwent significant changes and has become more rigid and defined. After numerous attempts to integrate into the West, Russia began to acquire its own identity, but no longer as an appendage of Europe, which was not supposed to be reckoned with as an equal, but as a central Eurasian power, acting not only as a balancing county between East and West, but also as the security provider in the Eurasian region.
In this regard, the article examines how the Russian approach towards sovereignty fits into the concept of the Greater Eurasian community. From
1 Skriba Andrei Sergeevich - Ph.D. in Political Sciences, Senior Researcher, International Laboratory on World Order Studies and the New Regionalism, National Research University «Higher School of Economics» (askriba@hse.ru).
Drozdova Anna Vladimirovna - Research Assistant, International Laboratory on World Order Studies and the New Regionalism, National Research University «Higher School of Economics» (avdrozdova@edu.hse.ru). 108
this point of view, the Greater Eurasian Partnership, which is a continuation of Moscow's policy of revising the world order that has developed after the end of the Cold War, has not only geopolitical and geo-economic aspects, but also cultural and normative ones: the emergence of a community of countries where relations are built on mutual respect for the sovereignty of each other. It is sovereignty, according to the authors, that underlies both the concept of Greater Eurasia and other Russian foreign policy initiatives in this direction.
Keywords: sovereignty, Greater Eurasia, Russia, China, foreign policy.
References
Amendments to the Law on the Constitutional Court [Vneseny izmeneni-ya v zakon o Konstitutsionnom Sude]. (2015) // President of Russia. - Moscow. -15.12. - Mode of access: http://kremlin.ru/acts/news/50935 (Date of access -31.08.2020).
Anghie A. (2006). The evolution of international law: Colonial and postcolonial realities / / Third World Quarterly. - Abingdon-on-Thames: Routledge. - Vol. 27, Issue 5. - P. 739-753.
Beeson M. (2018). Geoeconomics with Chinese characteristics: The BRI and China's evolving grand strategy / / Economic and political studies. - Ab-ingdon-on-Thames: Routledge. - Vol. 6, Issue 3. - P. 240-256.
Bordachev T.V. (2019). Greater Eurasia: What's not done yet? [Bol'shaya Evraziya: Chto eshche ne sdelano?] // Valdai discussion club. - Moscow. - 30.12. -Mode of access: https://ru.valdaiclub.com/a/highlights/bolshaya-evraziya-chto-eshchye-ne-sdelano/ (Date of access - 31.08.2020).
Bordachev T.V. (2020). Morality and realism of foreign policy [Moral' i realizm vneshnei politiki] / / Russia in global affairs. - Moscow. - 29.01. - Mode of access: https:/ /globalaffairs.ru/articles/moral-i-realizm-vneshnej-politiki/ (Date of access - 31.08.2020).
Bordachev T.V., Pyatachkova A.S. (2018). The concept of Greater Eurasia in Russia's turn to the East [Kontseptsiya Bol'shoi Evrazii v povorote Rossii na Vos-tok] / / International organisations research j. - Moscow. - Vol. 13, Issue 3. -P. 33-51.
Carlson A. (2005). Unifying China, integrating with the world: Securing Chinese sovereignty in the reform era. - Stanford, CA: Sandford univ. press. -320 p.
China's national defense in the new era. (2019) / The State Council of the People's Republic of China. - Beijing. - 24.07. - Mode of access: http://english.www.gov.cn/archive/whitepaper/201907/24/content_WS5d39 41ddc6d08408f502283d.html (Date of access - 31.08.2020).
Direct line with Vladimir Putin [Pryamaya liniya s Vladimirom Putinym]. (2019) / / President of Russia. - Moscow. - 20.06. - Mode of access: http://kremlin.ru/events/president/news/60795 (Date of access - 31.08.2020).
Draft Treaty on European security [Proekt Dogovora o evropeiskoi bezopas-nosti]. (2009) // President of Russia. - Moscow. - 29.11. - Mode of access: http://kremlin.ru/events/president/news/6152 (Date of access - 31.08.2020).
Efremenko D. (2016). The birth of Greater Eurasia [Rozhdenie Bol'shoi Ev-razii] / / Russia in global affairs. - Moscow. - 28.11. - Mode of access: https://globalaffairs.ru/articles/rozhdenie-bolshoj-evrazii/ (Date of access -31.08.2020).
Foreign policy concept of the Russian Federation [Kontseptsiya vneshnei politiki Rossiiskoi Federatsii]. (2008) // President of Russia. - Moscow. - 15.06. -Mode of access: http://kremlin.ru/acts/news/785 (Date of access -31.08.2020).
Foreign policy concept of the Russian Federation [Kontseptsiya vneshnei politiki Rossiiskoi Federatsii]. (2013) / MFA Russia. - Moscow. - 18.02. - Mode of access: https://www.mid.ru/web/guest/foreign_policy/official_documents/-/ asset_publisher/CptICkB6BZ29/ content/id/122186 (Date of access -31.08.2020).
Foreign policy concept of the Russian Federation [Kontseptsiya vneshnei politiki Rossiiskoi Federatsii]. (2016) / MFA Russia. - Moscow. - 01.12. - Mode of access: https://www.mid.ru/ru/foreign_policy/official_documents/-/asset_ publisher/CptICkB6BZ29/content/id/2542248 (Date of access - 31.08.2020).
Ikenberry J. (2011). Is China more Westphalian than the West? / / Foreign affairs. - New York. - Vol. 90, Issue 6. - P. 172-176.
Joint statement of the Russian Federation and the People's Republic of China on a new stage of relations of comprehensive partnership and strategic interaction [Sovmestnoe zayavlenie Rossiiskoi Federatsii i Kitaiskoi Narodnoi Respu-bliki o novom etape otnoshenii vseoVemlyushchego partnerstva i strategicheskogo vzaimodeistviya]. (2014) // President of Russia. - Moscow. - 20.05. - Mode of access: http://kremlin.ru/supplement/1642 (Date of access - 31.08.2020).
Joint statement of the Russian Federation and the People's Republic of China on cooperation in conjunction with the construction of the Eurasian Economic Union and the Silk Road Economic Belt [Sovmestnoe zayavlenie Rossiiskoi Federatsii i Kitaiskoi Narodnoi Respubliki o sotrudnichestve po sopryazheniyu stroi-tel'stva Evraziiskogo ekonomicheskogo soyuza i Ekonomicheskogo poyasa Shelkovogo puti]. (2015) // President of Russia. - Moscow. - 08.05. - Mode of access: http://kremlin.ru/supplement/4971 (Date of access - 31.08.2020).
Kaczmarski M. (2019). Greater Eurasia: It's great-power status, stupid! / / Five years after Maidan: Toward a Greater Eurasia? / E. Korosteleva, Z. Paikin, S. Paduano (Eds.). - London. - P. 10-13. - Mode of access: https: //www. 110
lse.ac.uk/ideas/Assets/Documents/reports/LSE-IDEAS-COMPASS-UPTAKE-Greater-Eurasia.pdf (Date of access - 31.08.2020).
Kaplan M. (1957). Balance of power, bipolarity and other models of international systems / / American political science review. - Chicago. - Vol. 51, Issue 3. - P. 684-695.
Karaganov S.A. (2016). From East to West, or Greater Eurasia [S Vostoka na Zapad, ili Bol'shaya Evraziya] // Russia in global affairs. - Moscow. - 25.10. -Mode of access: https://globalaffairs.ru/articles/s-vostoka-na-zapad-ili-bolshaya-evraziya/ (Date of access - 31.08.2020).
Karaganov S.A. (2017 a). From the turn to the East to Greater Eurasia [Ot povorota na Vostok k Bol'shoi Evrazii] // Russia in global affairs. - Moscow. -30.05. - Mode of access: https://globalaffairs.ru/articles/ot-povorota-na-vostok-k-bolshoj-evrazii/ (Date of access - 31.08.2020).
Karaganov S. (2017 b). To survive, Russia must win: Interview [Chtoby vyzhivat', Rossiya dolzhna pobezhdat': Interv'yu] // S. Karaganov: Personal site. -Moscow. - 16.11. - Mode of access: http://karaganov.ru/publications/467 (Date of access - 31.08.2020).
Karaganov S. (2018). The new Cold War and the emerging Greater Eurasia // J. of Eurasian studies / Hanyang univ. Asia-Pacific research center. -Seoul. - Vol. 9, Issue 2. - P. 85-93. - Mode of access: http:/ /karaganov.ru/ content/ images/ uploaded/ 2b4a81ee4d526c47a98c44b50e84bf1c. pdf (Date of access - 31.08.2020).
Krasner S.D. (1999). Sovereignty: Organized hypocrisy. - Princeton, NJ: Princeton univ. press. - 280 p.
Krickovic A. (2014). Imperial nostalgia or prudent geopolitics? Russia's efforts to reintegrate the post-Soviet space in geopolitical perspective // PostSoviet affairs. - Abingdon-on-Thames: Routledge. - Vol. 30, Issue 6. - P. 503528.
Lewis D. (2018). Geopolitical imaginaries in Russian foreign policy: The evolution of «Greater Eurasia» / / Europe-Asia Studies. - Glasgow. - Vol. 70, Issue 10. - P. 1612-1637.
Lukin A. (2015). Russia, China and the emerging Greater Eurasia / / The Asian Forum. - Seoul. - 18.08. - Mode of access: http://www.theasanforum. org/ russia-china-and-the-emerging-greater-eurasia/ (Date of access -31.08.2020).
Message from the President to the Federal Assembly [Poslanie Prezidenta Federal'nomu Sobraniyu]. (2013) // President of Russia. - Moscow. - 12.11. -Mode of access: http://kremlin.ru/events/president/news/19825 (Date of access - 31.08.2020).
Plenary session of the St. Petersburg International Economic Forum [Plenarnoe zasedanie Peterburgskogo mezhdunarodnogo ekonomicheskogo foruma]. (2016) // President of Russia. - Moscow. - 17.06. - Mode of access: http://kremlin.ru/events/president/news/52178 (Date of access - 31.08.2020).
Putin V.V (2012). Russia and the changing world [Rossiya i menyayush-chiisya mir] // Moscow News. - Moscow. - 27.02. - Mode of access: https://www.mn.ru/politics/78738 (Date of access - 31.08.2020).
Putin: Our presence in Syria is expressed in the supply of weapons to the government [Putin: Nashe prisutstvie v Sirii vyrazhaetsya v postavkakh oruzhiya pravitel'stvu]. (2015) // TASS. - Moscow. - 27.09. - Mode of access: https://tass.ru/politika/2293928 (Date of access - 31.08.2020).
Schweller R. (2015). Rising powers and revisionism in emerging international orders / / Russia in global affairs. - Moscow. - 07.10. - Mode of access: https://eng.globalaffairs.ru/articles/rising-powers-and-revisionism-in-emerging-international-orders/ (Date of access - 31.08.2020).
Speech and discussion at the Munich Conference on security policy [Vystuplenie i diskussiya na Myunkhenskoi konferentsii po voprosam politiki bezopas-nosti]. (2015) // President of Russia. - Moscow. - 10.02. - Mode of access: http://kremlin.ru/events/president/transcripts/24034 (Date of access -31.08.2020).
The Great Eurasian Partnership is open to all countries, the Foreign Ministry said [Bol'shoe Evraziiskoe partnerstvo otkryto dlya vsekh stran, zayavili v MID]. (2019) // RIA Novosti. - Moscow. - 03.09. - Mode of access: https://ria.ru/20190903/1558194928.html (Date of access - 31.08.2020).
The President approved the Foreign Policy Concept of the Russian Federation [Prezident utverdil Kontseptsiyu vneshnei politiki Rossiiskoi Federatsii]. (2000) // President of Russia. - Moscow. - 30.06. - Mode of access: http://kremlin.ru/events/president/news/38673 (Date of access - 31.08.2020).
Vattel E. (1844). The law of nations: Or, principles of the law of nature applied to the conduct and affairs of nations and sovereigns. - Philadelphia: T. & J.W. Johnson. - 502 p.
