CC BY
323
История российского социума
Году российской истории посвящается
УДК 93/94 910.4
А.И. Андреев
РОССИЙСКИЕ ЭКСПЕДИЦИИ В ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ (1870-1920-е ГОДЫ): НАУЧНЫЕ И ВОЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ
Известный российский географ Э.М. Мур-заев отмечал некую «парадоксальную» временную закономерность в истории географического познания земного шара: первоначально путешественники осваивали Мировой океан, исследовали острова и прибрежные земли и лишь на самом позднем этапе занялись изучением внутренних — труднодоступных — частей материков. «Начало систематических научных исследований внутриматериковых областей Азии, Африки, Америки и Австралии относятся только к XIX веку» [1, с. 211; 2, с. 15].
Наибольший вклад в исследование внутренних частей азиатского материка, охватывающих обширные территории Внешней Монголии, Китайского Туркестана (провинции Синьцзян, Ганьсу и Цинхай) и Тибета, по общему признанию, внесли российские путешественники — исследователи этого региона последней четверти XIX — начала XX века. Имена этих первопроходцев — Н.М. Пржевальского, В.И. Роборовского, М.В. Певцова, Г.Н. Потанина, В.А. Обручева, Г.Е. Грум-Гржимайло, П.К. Козлова — навечно останутся в анналах географической науки, как и их труды, прославившие Россию и Русское географическое общество (далее — РГО), главного организатора экспедиций в Центральную Азию.
В значительной степени благодаря экспедициям РГО была создана современная физическая карта Центральной (Внутренней) Азии (далее — ЦА). В то же время специальные исследования путешественников и собранные ими многочисленные коллекции существенно обогатили новыми знаниями такие науки, как зоология, ботаника, орнитология, геология, метеорология, климатология, гидрология, археология, палеонтология, этнография. Невозможно
перечислить все их достижения и открытия — это и новые роды и виды растений и животных; сведения о климате, почвах и геологическом строении; памятники древности, найденные в ходе раскопок; описания народов с их бытом и культурой; рисунки и фотографии, запечатлевшие многообразные «лики» Центральной Азии. Также нельзя не упомянуть и о добытых российскими экспедициями сведениях политического, экономического и военно-статистического характера. Эти сведения нашли применение в военной географии и страноведении, но они представляли и немалый практический интерес для руководства МИДа, Военного министерства, Министерства финансов и других государственных структур. В частности, данные сведения содействовали развитию российско-монгольской и российско-китайской торговли и оказали несомненное влияние на формирование восточной политики царской России применительно к центральноазиатскому региону — Западному Китаю (Синьцзяну) и Тибету, ставшим в конце XIX века «полями» острого англо-русского геополитического соперничества, так называемой «Большой игры» (GreatGame)1.
1 Среди новейших исследований, посвященных теме «Большой игры», можно отметить следующие монографии: Постников А.В. Схватка на «Крыше Мира». Политики, разведчики и географы в борьбе за Памир в XIX веке: моногр. в документах. М.: Памятники истор. мысли, 2001; Андреев А.И. Тибет в политике царской, советской и постсоветской России. СПб.: Изд-во СПбГУ : Изд-во А. Терентьева «Нар-танг», 2006; СергеевЕ.Ю. Большая игра, 1856—1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии. М.: Т-во науч. изданий КМК, 2012.
В этой «Большой игре» царская Россия преследовала две основные цели — расширение своего влияния в регионе, но без территориальных захватов, и противодействие английской экспансии. С.Ю. Витте так сформулировал эту политику: «Для наших будущих планов не менее важно поставить Китай в какую-либо зависимость от нас и не дать Англии распространить на эту страну свое влияние. Англия господствует на юге Азии, мы не собираемся ее там беспокоить; однако Центральная Азия должна быть нашей не в смысле материального завоевания (здесь и далее курсив наш. — А. А.), а чтобы заставить ее служить нашим целям и нашим интересам» [Цит. по: 3, с. 74].
Таким образом, деятельность российских экспедиций в ЦА не сводилась только к общегеографическим «рекогносцировкам» (термин был впервые введен П.П. Семёно-вым-Тян-Шанским); эти экспедиции имели и иные побудительные мотивы и цели, о чем также не следует забывать. К изучению ЦА Российское государство начиная с XVII века подталкивала необходимость расширения торговли с сопредельными странами — Китаем и Монголией, в то время являвшейся частью Цинского Китая, для чего требовалось знание, во-первых, сухопутно-водных коммуникаций и, во-вторых, потребностей местного рынка. В то же время обострившееся в конце XIX века англо-русское соперничество стало еще одним, не менее мощным, стимулом для отправки экспедиций в ЦА. Российские путешественники невольно становились участниками интригующей, но весьма опасной «Большой игры», в которой они выступали прежде всего в роли разведчиков-первопроходцев и пропагандистов России, ее культуры, образа жизни и научно-технических достижений. Можно определенно говорить о том, что экспедиции РГО способствовали распространению русского влияния в застенном Китае и идеализации образа царской России в массовом сознании народов Срединной империи. Так, Н.М. Пржевальский отмечал, что номады-монголы, дунганы-мусульмане и особенно жители Восточного Туркестана «только и мечтают, как бы сделаться подданными Белого Царя, имя которого, наравне с именем далай-ламы, является в глазах азиатских масс в ореоле чарующего могущества» [4, с. 26].
Возможность отправки больших научных экспедиций в ЦА появилась у РГО после того, как Россия и Китай заключили Тяньцзинский (1858) и Пекинский (1860) договоры. Эти соглашения определили границы между соседними государствами, регламентировали русско-китайские торговые отношения, а также позволили России открыть свои дипломатические представительства в Пекине и Урге и наладить почтовое сообщение между Кяхтой и Пекином через Монголию. Особенно большое значение имело создание Ургинского консульства (1861). Консул Я.П. Шишмарёв, занимавший эту должность почти полвека (1864—1911), оказывал всемерное содействие русским путешественникам, проникавшим в ЦА из Восточной Сибири (Забайкалья), что сделало Ургу отправным пунктом и местом возвращения многих больших и малых экспедиций по территории Монголии и в глубь материка [5].
Экспедиционное исследование ЦА началось в 1870 году, когда Н.М. Пржевальский отправился в свою первую экспедицию по Монголии и Китаю. Это путешествие, самое большое по длительности и протяженности (около 12 тыс. км караванного пути), имело выдающиеся результаты и дало толчок новым исследовательским походам — самого Пржевальского, а также последовавших его примеру других путешественников. В глубь континента прокладываются новые маршруты; исследование ЦА приобретает планомерный и систематический характер, при этом тесная взаимосвязанность, координация экспедиционных работ, благодаря общему руководству РГО, позволяет говорить об этих исследованиях как о едином центральноазиатском проекте России.
Здесь необходимо отметить, что российские экспедиции в ЦА с самого начала преследовали общегеографические цели и рассматривались Географическим обществом как своего рода «предварительные общегеографические рекогносцировки неведомых стран». Конкретные задачи исследователей относились к трем дисциплинам, составляющим основу общей физической географии, — это землеведение, ландшафтоведение и страноведение. Принято считать, что вице-председатель РГО П.П. Семёнов-Тян-Шанский создал «свое-
образную страноведческую школу», объединившую многих молодых исследователей, путешественников, океанологов, картографов, экономистов [6, с. 133]. Их исследования носили широкий (многоплановый) географо-страноведческий характер, ибо именно так Семёнов-Тян-Шанский понимал «географию в тесном смысле» или собственно географию (синтез знаний об определенной местности, ее природе и населении). Его собственные труды (обследование горной системы Тянь-Шаня в 1856—1857 годах) послужили образцом для рекогносцировочных работ целого поколения русских путешественников-географов «семёновской школы», в том числе исследователей — первопроходцев ЦА. Научные программы снаряжаемых РГО экспедиций, независимо от конкретного района исследования, были однотипными. Они включали в себя: 1) топографическую съемку, 2) различного рода инструментальные наблюдения (астрономические, барометрические, метеорологические), 3) естественно-исторические исследования (собирание фаунистических, флористических, геологических и этнографических коллекций).
Вот какими словами П.П. Семёнов-Тян-Шанский обрисовал содержание этих весьма трудоемких работ: «Исследователю неведомых стран в тяжелой борьбе с препятствиями и лишениями приходится заниматься определением широт и долгот, нанесением на карту глазомерной съемки пройденного маршрута, тригонометрическим или барометрическим определением встреченных им высот, наблюдениями над температурой воздуха и воды, над простиранием и падением встреченных им пластов горно-каменных пород, подбором их образцов, сбором встреченных им растений и животных, наблюдением над влиянием окружающей природы и климата на органическую жизнь, расспросами туземцев и наблюдениями над их образом жизни, нравами, обычаями и влиянием на них местных условий, записыванием всего виденного и слышанного в краткие дневники» [7, с. 184].
Для выполнения всех этих работ требовались специальная подготовка и определенные навыки — умение пользоваться измерительными приборами и инструментами, препарировать и консервировать животных, составлять гербарий.
Кроме этого, на более позднем этапе стали проводиться и некоторые специальные исследования — геологические, гидрологические (лимнологические); производились археологические и палеонтологические раскопки. С конца 1870-х годов путешественники впервые начали использовать прикладную фотографию, что способствовало повышению точности и качества визуальных наблюдений посредством фотофиксирования тех или иных объектов (природные ландшафты, животный мир, исторические и археологические памятники, этнические типы и т. д.). Картина ЦА постепенно прояснялась и детализировалась. Одно за другим с нее исчезали «белые пятна» и на их месте появлялись вполне реальные очертания горных систем, озер и рек, населенных пунктов, дорожная сеть. Представление о Срединной Азии становилось более полным и достоверным, и к концу XIX века в целом завершилась работа по созданию новой физической карты ЦА [См.: 8].
Отличительной особенностью экспедиций в ЦА является то, что их организация и снаряжение осуществлялись РГО при содействии Главного штаба (далее — ГШ), высшего органа военного руководства страны. Руководителями и участниками экспедиций были в основном офицеры русской армии, двое из которых (Н.М. Пржевальский и М.В. Певцов) имели высшее военное образование. Хорошо известно, что Пржевальский во всех своих путешествиях, наряду с выполнением обширной научной программы, занимался также сбором информации военно-политического характера. Во время 1-й и 2-й экспедиций он собирал сведения о дунганском восстании и о вожде повстанцев Якуб-беке и даже лично встречался с «Кашгар-ским царем». В 3-й экспедиции, нацеленной на достижение Лхасы, Пржевальский собирал информацию о политическом строе Тибета.
Помимо участия в организации экспедиций РГО, ГШ также снаряжал собственные экспедиции в Центральную и Среднюю Азию (Русский Туркестан) и на Дальний Восток, которые можно назвать военно-страноведческими. Эти экспедиции имели разведывательный и вместе с тем научный характер, хотя военная разведка в этом случае все же стояла на первом месте.
В целом можно выделить несколько типов российских экспедиций в ЦА, состоявшихся
при участии ГШ и занимавшихся полевыми исследованиями:
1. Географические экспедиции РГО. Таковыми являются экспедиции целой плеяды русских путешественников — Н.М. Пржевальского, М.В. Певцова, Г.Н. Потанина, П.К. Козлова и др.
2. Военно-страноведческие экспедиции ГШ. Их целью являлся сбор военно-статистических сведений о сопредельных с Россией странах. Примером таких экспедиций могут служить путешествия замечательного военного географа и публициста М.И. Венюкова2.
3. Военно-дипломатические миссии (посольства), снаряжавшиеся ГШ по согласованию с МИДом. К числу таких экспедиций следует отнести посольства А.В. Каульбарса и А.Н. Ку-ропаткина к правителю Кашгарии Якуб-беку (1872 и 1876).
4. Торговые экспедиции, к которым нередко прикомандировывались офицеры ГШ для маршрутной съемки и проведения различных попутных исследований. Так, в 1878 году по ходатайству П.П. Семёнова к каравану бийских купцов, шедшему из Кобдо в Куку-хото, был прикомандирован М.В. Певцов для сбора сведений о «главной артерии торгового движения» между северо-западной Монголией и Китаем.
Это совпадение или даже сращение интересов географов и военных не было случайным. Военная наука в России в процессе своей эволюции, еще задолго до реформ Д.А. Милютина 1860-х — 1870-х годов, стала уделять большое внимание географической дисциплине как совершенно необходимой в военно-стратегических целях и в прикладном отношении, для рекогносцировки малоизученных территорий внутри России и за ее пределами. География преподавалась в военных училищах и школах, и ее особенно углубленно изучали в Императорской Военной академии (с 1855 года — Николаевская академия Генштаба), которую, как известно, закончили Н.М. Пржевальский и М.В. Певцов и в которой с 1845 года военную географию и статистику преподавал Милютин.
Большинство путешественников, однако, не имело высшего (академического) военного образования. В.И. Роборовский, Б.Л. Громб-
2 См. о нем: Есаков В.А. Михаил Иванович Ве-
нюков (1832-1901). М.: Наука, 2002.
чевский и П.К. Козлов обучались в пехотных юнкерских училищах (соответственно в Гельсингфорсе, Варшаве и Петербурге); Г.Н. Потанин окончил Омский кадетский корпус и проходил военную службу младшим офицером в казачьем полку. Полученных ими знаний было недостаточно, чтобы проводить довольно сложные полевые исследования с использованием специальных приборов и инструментов. Поэтому Роборовскому, Громбчевскому и Козлову пришлось пройти практикум в Пулковской астрономической обсерватории, где они, в частности, практиковались в наблюдении светил для определения широт и долгот пунктов по пути следования. Кроме этого, будущие путешественники усиленно занимались естественными науками — зоологией, ботаникой, геологией, для чего посещали Зоологический музей, Ботанический сад, кафедру геологии С.-Петербургского университета, чтобы научиться препарировать животных, составлять гербарии, определять горные породы. «Годы оседлой жизни на родине я посвящал усовершенствованию в естественных науках, этнографии и астрономии», — напишет впоследствии П.К. Козлов в автобиографическом очерке [9]. Впрочем, лучшей школой для начинающих исследователей-рекогносцировщиков, таких как Роборовский и Козлов, являлась их практическая работа в экспедициях Пржевальского и Певцова. Под началом этих выдающихся географов-натуралистов они в совершенстве овладели методами инструментальных определений, научились наблюдать и описывать, фиксировать наблюдаемое, вести дневники, собирать и обрабатывать естественно-исторические коллекции. Что касается Г.Н. Потанина, то он имел в своих экспедициях прекрасных помощников, обладавших необходимыми знаниями и навыками для выполнения маршрутных съемок, астрономических, барометрических и других наблюдений и собирания коллекций.
Основные результаты экспедиций становились достоянием РГО и одновременно ГШ в лице военно-топографического отдела (ВТО), военно-ученого комитета (ВУК) и военно-статистического отделения, занимавшегося разведкой. Вся топографическая съемка поступала в распоряжение ВТО и использовалась для составления новых карт региона.
Изучение материалов российских экспедиций, отложившихся в архивах РГО, РГВИА (Российский государственный военно-исторический архив) и АВП РИ (Архив внешней политики Российской империи), показывает, что центральноазиатские экспедиции Географического общества, осуществлявшиеся при поддержке ГШ, имели преимущественно научные — общегеографические — приоритеты в отличие от экспедиций, снаряжавшихся военным ведомством и также частично выполнявших научные исследования. Преобладающие интересы русских путешественников лежали в области географии, свидетельством чего являются те задачи, которые ставили перед ними руководители Общества. Так, в проекте3 своей первой экспедиции, поданном Ф.П. Литке, Пржевальский обозначил свои цели следующим образом: «Общий ход моей экспедиции заключается в том, чтобы, проведя настоящую зиму в Пекине, двинуться весной через Великую стену, сначала в Ордос, потом в Куку-нор, а затем, если будет возможность, то и далее к озеру Лоб-Нору в бассейн р. Тарима. Главными предметами моих занятий будут географические исследования в обширном смысле этого слова, потом зоологические (птицы и звери). Наконец я буду собирать растения, по поручению Императорского Ботанического сада» [10, л. 11]. Однако в проекте 3-й Цент-ральноазиатской экспедиции (1-й Тибетской, 1879—1880) вслед за научной программой Пржевальский впервые упоминает программу «политических исследований» — в связи с намеченным им путешествием по Тибету и посещением «запретной» Лхасы, делавшим неизбежным контакты с правителями страны. Подобную программу «в главных чертах» в виде инструкций должен был разработать для него МИД. Впрочем, как путешественник отмечал далее, «полученные инструкции не должны стеснять исследователя» поскольку «самый образ действий будет зависеть от обстоятельств, которые могут выясниться лишь на месте» [Цит. по: 11, с. 584].
Российские путешественники — исследователи ЦА были географами, натуралистами и востоковедами, которых мы также вправе называть
3 Проект экспедиции Н.М. Пржевальского датирован 24 августа 1870 года.
военными востоковедами или ориенталистами (за исключением Г.Н. Потанина, В.А. Обручева и Г.Е. Грум-Гржимайло, не принадлежавших к военному сословию). Их интересы охватывали весь спектр естественных наук, о чем уже говорилось выше, но также и ряд гуманитарных дисциплин сугубо востоковедного профиля (история и культура стран Востока).
Отчетные труды руководителей экспедиций РГО насыщены разнообразной научной номенклатурой и ценнейшими данными по географии, флоре и фауне, геологии, климатологии, этнографии изученных районов, хотя географические описания, несомненно, преобладают в них. В этих описаниях содержалось много нового, свежего, неизвестного науке того времени. Географические открытия одного только Пржевальского буквально перевернули представления ученых о рельефе Внутренней Азии4. Например, открытие им горной цепи Алтын-таг позволило установить точную северную границу Тибетского плоскогорья. Тибет оказался на 300 км севернее, чем предполагалось прежде. Пржевальский, однако, был не только выдающимся географом, но и прекрасным натуралистом-зоологом и ботаником. Достаточно сказать, что он самостоятельно обрабатывал свои орнитологические сборы. В его зоологической коллекции десятки новых видов, а в ботанической — более двух сотен и семь новых родов, что является исключительным научным достижением.
Современники сравнивали Пржевальского с Д. Ливингстоном, Г. Стэнли и А. Гумбольдтом, и его заслуги перед наукой получили исключительно высокую оценку российских и зарубежных ученых. РГО присудило Пржевальскому Константиновскую золотую медаль (высшая награда Общества) за первое монгольское путешествие, а Петербургская академия наук наградила его именной золотой медалью с надписью «Первому исследователю природы Центральной Азии» (1886). Старейшие европейские географические общества избрали его своим почетным членом и наградили высшими знаками отличия. Так, наиболее авторитетное в то время Берлинское общество землеведения присудило Пржевальскому медаль
4 См. сб. статей: Великий русский географ Н.М. Пржевальский. 1839-1939. М., 1939.
им. А. Гумбольдта, выбитую в честь 50-летия этого общества (1878). Присуждение состоялось по рекомендации председателя общества барона Ф. Рихтгофена, который отмечал, что ни один путешественник не расширил наших познаний о ЦА в такой мере, как Пржевальский [12, с. 4].
Возглавивший в 1889 году, в связи со смертью Пржевальского, его 5-ю экспедицию М.В. Певцов (1843—1902) разделял с Пржевальским его увлечение географией. В молодости он преподавал эту дисциплину в Сибирской военной гимназии (1875) и впоследствии написал учебник «Начальные основы математической и физической географии» (СПб., 1881). В то же время Певцов увлекался математикой, астрономией и геодезией, что позволило ему разработать собственный метод определения географической широты по высотам двух звезд (1887), которым широко пользовались и другие путешественники. Он также изобрел ряд новых приборов для метеостанций и пытался усовершенствовать уже существующие. РГО присудило М.В. Певцову за его Тибетскую экспедицию Константиновскую медаль, а Лондонское Королевское общество избрало его в 1891 году почетным членом. Певцову также был пожалован орден Владимира III степени, а военное ведомство в том же году произвело его в генерал-майоры и назначило в число четырех генералов, состоящих при ГШ.
Г.Н. Потанин (1835—1920) известен как выдающийся этнограф, собиратель фольклора народов ЦА, хотя им было сделано немало и в области географии и естествознания. «Особенные заслуги экспедиций Потанина, — отмечает его биограф В.А. Обручев, — заключаются в богатстве и новизне собранных им материалов по этнографии, и в этом отношении они занимают первое место среди всех других экспедиций во Внутреннюю Азию, не только современных с ним, но и всех последующих» [13, с. 185]. Согласно подсчетам Обручева, перу Потанина принадлежат более 235 публикаций, в том числе около 10 монографий. За свои научные заслуги он также был награжден Константиновской золотой медалью РГО (1886).
Экспедиции Н.М. Пржевальского, М.В. Певцова и Г.Н. Потанина внесли наибольший вклад в изучение ЦА на начальном этапе экспедиционной деятельности РГО в этом регионе. Эта «трои-
ца русских пионеров географической работы», по словам В.А. Обручева, положила основу современного землеведения Внутренней Азии. «Если нанести маршруты всех троих на одну и ту же карту, мы увидим, что Внутренняя Азия будет искрещена ими в разных частях и в разных направлениях и не останется ни одной страны, кроме южной половины Тибета, где бы не пролегал маршрут хотя бы одного из них. <...> Все трое в совокупности создали ту основную канву географического лика Внутренней Азии, на которой позднейшие путешественники разных специальностей начали уже вышивать узоры, т. е. наносить детали общей картины. До путешествия Потанина, Пржевальского и Певцова этой основной канвы, необходимой для более детальной современной работы, еще не было, а были только обрывки ее, клочки, часто не вязавшиеся друг с другом» [Там же. С. 183].
А вот мнение одного из крупнейших знатоков азиатской флоры академика В.Л. Комарова: «Русские экспедиции в ЦА открыли биогеографам совершенно новый мир: животные и растения, выработавшиеся в своеобразной климатической обстановке высоких нагорий. дали благодарный материал для целого ряда монографий и других научных работ. .Нет, кажется, отрасли естествознания, в которую они не внесли бы выдающегося по своему значению вклада» [14, с. 4].
В то же время геополитический фактор оказывал несомненное влияние на программу научных исследований России в ЦА. «Большая игра» ставила перед путешественниками дополнительные задачи, для решения которых им приходилось прокладывать новые маршруты и заниматься отчасти военно-политической и экономической разведкой. Снаряжая экспедиции в Западный Китай и Тибет, руководству РГО неизбежно приходилось принимать во внимание внешнеполитическую ситуацию, особенно возможную реакцию Англии на посылку Россией своих исследователей в ЦА. Тем не менее было бы неверно излишне акцентировать военный и политический аспекты в деятельности экспедиций РГО, превращать российских путешественников в «проводников империализма» царской России, как это делают некоторые современные зарубежные авторы. Так, например, американский историк Скотт Бейли (Scott M. Bailey) в своей диссертации «Путешествия, наука и империя: экспедиции
РГО в Центральную Евразию» (2008) утверждает, что русские «путешественники-ученые» служили имперским целям и являлись фактически участниками «колониального проекта» (colonial project) царской России. Некоторые из них, такие как П.П. Семёнов-Тян-Шанский и Н.М. Пржевальский, своими этнографическими исследованиями оказывали прямую поддержку колониальным целям империи, и в этом отношении Пржевальский может служить образцовым примером [15].
Подобное смещение акцентов в военно-политическую сторону, однако, существенно искажает истинную картину научного освоения Россией ЦА. Поэтому хотелось бы еще раз подчеркнуть, что экспедиции РГО в монголо-китайско-тибетский регион имели научные — общегеографические — приоритеты в отличие от
экспедиций, снаряжавшихся военным ведомством. Преобладающие интересы российских путешественников лежали в области географии, страноведения и естествознания, свидетельством чего являются те задачи, которые ставили перед ними руководители Общества, а также те выдающиеся результаты, которых они добились.
Обращение к архивам РГО, РГВИА и АВПРИ позволяет сделать важный вывод - задания, которые ГШ давал руководителям экспедиций, состоявшим на военной службе (Н.М. Пржевальский, В.М. Певцов, П.К. Козлов и др.), при всей их несомненной важности и актуальности в военно-политическом отношении, были дополнительными поручениями. Они не заслоняли первостепенных научных задач, для решения которых РГО, собственно говоря, и снаряжало свои экспедиции.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Мурзаев, Э.М. Н.М. Пржевальский [Текст] / Э.М. Мурзаев // Творцы отечественной науки: географы / отв. ред. В.А. Есаков. — М., 1996.
2. Он же. Русское географическое общество в истории Российской империи [Текст] / Э.М. Мурзаев // Рус. геогр. об-во. 150 лет / под общ. ред. А.Г. Исаченко. — СПб.; М., 1995.
3. Андреев, А.И. Тибет в политике царской, советской и постсоветской России (Письмо С.Ю. Витте послу в Париже А.П. Моренгейму от 11 мая 1895). — СПб.: Изд-во СПбГУ : Изд-во А. Терентьева «Нартанг», 2006. — 464 с.
4. Пржевальский, Н.М. Современное положение Центральной Азии [Текст] / Н.М. Пржевальский. — М., 1887.
5. Андреев, А.И. Я.П. Шишмарёв — дипломат, путешественник, исследователь Монголии [Текст] / А.И. Андреев // МощоНса. VI / сост. И.В. Кульганек. — СПб.: Петерб. востоковедение, 2003. — С. 118—121.
6. Козлов, И.В. Петр Петрович Семёнов-Тян-Шанский. 1827—1914 [Текст] / И.В. Козлов, А.В. Козлова. — М.: Наука, 1991.
7. Семёнов, П.П. Приветственная речь Н.М. Пржевальскому [Текст] / П.П. Семёнов // Изв. РГО. — Т XXII (2). — 1886.
8. Щукина, Н.М. Как создавалась карта Центральной Азии. Работы русских исследователей XIX и начала XX в. [Текст] / Н.М. Щукина. — М.: Гос. изд-во геогр. литературы, 1955.
9. Путешественник П.К. Козлов о себе [Текст] // Огонек. - 1927. - № 14 (210).
10. Архив РГО. Ф. 1 (1870). Оп. 1. Д. 10.
11. Дубровин, Н.М. Пржевальский [Текст] / Н.М. Дубровин. - СПб., 1890. - Приложение № 14. Записка Н.М. Пржевальского о предполагаемой экспедиции в Тибет (1878).
12. Козлов, П.К. Памяти Николая Михайловича Пржевальского (по случаю 25-летия со дня смерти) [Текст] / П.К. Козлов. - СПб., 1914.
13. Обручев, В.А. Путешествия Потанина [Текст] / В.А. Обручев. - М., 1953.
14. Комаров, В.Л. Ботанические маршруты важнейших русских экспедиций в Центральную Азию [Текст]. Ч. 1. Маршруты Н.М. Пржевальского / В.Л. Комаров // Тр. Главного ботан. сада. -Т. 34 (1). - 1920.
15. Bailey, S.M. Matsushita. Travel, Science and Empire: The Russian Geographical Empire's Expeditions to Central Eurasia, 1845-1905 [Text] / S.M. Bailey. -Ph. D Thesis: University of Hawaii, 2008.
