CC BY
177
УДК 34
Кибальник Алексей Григорьевич Alexey G. Kibalnik
доктор юридических наук, профессор, заведующий кафедрой уголовного права и процесса Северо-Кавказский федеральный университет (355009, Ставрополь, ул. Пушкина, 1)
doctor of sciences (law), professor, head of criminal law and process chair North Caucasus federal university (1 Pushkin st., Stavropol, 355009, Russia)
E-mail: [email protected]
Волосюк Павел Валерьевич Pavel V. Volosyuk
кандидат юридических наук, доцент, заместитель заведующего кафедрой уголовного права и процесса
Северо-Кавказский федеральный университет (355009, Ставрополь, ул. Пушкина, 1)
сandidate of sciences (law), associate professor, deputy head of criminal law and process chair North Caucasus federal university (1 Pushkin st., Stavropol, 355009, Russia)
E-mail: [email protected]
Российские диссертационные исследования проблем международного уголовного права и международной уголовной юстиции (2010—2017)
Russian thesis researches of problems of international criminal law and international criminal justice (2010—2017)
Статья посвящена анализу основных направлений развития международной уголовной юстиции и доктрины международного уголовного права в российских диссертационных исследованиях с 2010 года.
В статье рассмотрены основные положения диссертаций, защищенных в российских юридических образовательных организациях в 2010—2017 годах. Автор отмечает возрастание интереса к указанной проблематике в связи с учреждением и деятельностью международных трибуналов ad hoc (по бывшей Югославии, по Руанде), принятием Римского Статута и началом деятельности Международного уголовного суда. «Ключевыми вопросами», изученными в российских диссертациях, стали: 1) основные проблемы развития современного международного уголовного права и его взаимодействия с внутренним уголовным правом; 2) вопросы международного сотрудничества в сфере уголовной юстиции; 3) проблемы, связанные с экстрадицией; 4) значение Римского Статута Международного уголовного суда для международной и национальной уголовных юстиций; 5) проблемы квалификации преступлений против международного мира, геноцида и иных преступлений против человечности, военных преступлений; 6) вопрос признания международного терроризма в качестве преступления против человечности.
This article is devoted to analysis of international criminal justice and international criminal law doctrine's mainstreams in Russian thesis researches until 2010.
The main abstracts of thesis which were defended in Russian juridical higher educational establishments and universities from 2010 to 2017 are shown in this article. Authors mark the improving of interest on these problems which accorded to established International tribunals ad hoc (for former Yugoslavia, for Rwanda), adopted Rome Statute, and beginning of activity of International criminal court. The «key questions», which were researched in Russian dissertations, are: 1) main problems of contemporary international criminal law development and its correlation with domestic criminal law; 2) questions of international cooperation in the sphere of criminal justice; 3) problems connecting with extradition; 4) meaning of Roman Statute of International criminal court for international and national criminal justice; 5) problems of qualification of crimes against international peace; genocide and other crimes against humanity; and war crimes; 6) question of recognition of international terrorism as a crime against humanity.
© Кибальник А.Г., Волосюк П.В., 2017
Ключевые слова: международная юстиция, международное уголовное право, российская доктрина, диссертационные исследования, Римский Статут Международного уголовного суда, преступления против международного мира, геноцид, преступления против безопасности человечества (человечности), военные преступления, международный терроризм.
Keywords: international justice, international criminal law, Russian doctrine, thesis researches, Rome Statute of International criminal court, crimes against international peace, genocide, crimes against security of mankind (humanity), war crimes, international terrorism.
В конце ХХ — начале XXI века одной из самых быстроразвивающихся отраслей стало международное уголовное право. Данный факт обусловлен целым рядом причин глобального характера: крах двуполярной системы мирового устройства; бурные процессы социально-экономической и, отчасти, политической глобализации; угрожающий рост транснациональной преступности и появление новых ее форм; увеличение количества региональных и локальных вооруженных конфликтов международного и внутригосударственного характера — в первую очередь, на Ближнем Востоке, Украине, в Северной Африке; эскалация террористической активности и т. п. В настоящей статье сделана попытка ознакомить читателей с основными направлениями исследований международного уголовного права и международной уголовной юстиции, сформулированными в диссертационных исследованиях, защищенных в 2010—2017 годах в отечественных юридических вузах и университетах.
Прежде всего, надо отметить, что одним из самых важных направлений развития российской доктрины международного уголовного права стало исследование основных проблем и путей его развития на современном этапе. Пожалуй, главный вопрос в отечественной доктрине сводится к оценке современного состояния и перспектив дальнейшего развития системы международного уголовного права.
В российской теории отмечается, что в настоящее время сохраняются различные, а иногда — взаимоисключающие подходы к определению роли и значения самого международного уголовного права, к пониманию его основных институтов, а также к проблеме его соотношения (взаимодействия) с национальными уголовно-правовыми системами. До настоящего времени не получили однозначного решения вопросы соотношения материальных и процессуальных начал (норм) в международном уголовном праве, значение его отраслевых принципов для понимания преступности и наказуемости деяния на международном и национальном уровнях уголовной юстиции. Как и в прежние годы, и
сейчас одной из наиболее важных доктриналь-ных задач остается актуальность разработки понимания влияния международного уголовного права на национальные уголовно-правовые системы.
Особое внимание в российской теории международного уголовного права уделяется вопросу об уголовной юрисдикции в международном праве. С учетом «существующих рисков расширительной трактовки принципа универсальности в национальной судебной практике» в докторской диссертации А.Р. Каюмовой обоснована необходимость ускорения процесса кодификации в рамках ООН единых стандартов относительно следующих вопросов: «определения пределов действия универсальной юрисдикции и возможности уголовного преследования in absentia»; «установления предметной сферы охвата универсальной юрисдикции»; «правового основания универсальной юрисдикции (договор или обычай)»; «соотношения с альтернативой aut dedere aut judicare» («выдай или суди»); «разграничения универсальной юрисдикции государств и международной уголовной юрисдикции»; «о вспомогательном (субсидиарном) характере универсальной юрисдикции»; «гармонизации основных процессуальных аспектов применения принципа универсальности».
Ею же выявлено «три концепции предметной сферы охвата универсальной юрисдикции»:
— на основании международно-правового обычая (пиратство и работорговля);
— на основании обязательств «erga omnes в связи с нарушением императивных норм jus cogens» (агрессия; геноцид; военные преступления; преступления против человечности; применение пыток; апартеид; незаконный захват воздушных судов);
— в соответствии с альтернативой «выдай или суди», закрепленной в многочисленных международных договорах, посвященных борьбе с преступностью и отдельными видами преступлений [1, c. 6].
В отечественной доктрине одними из наиболее популярных являются вопросы о взаимодействии международного уголовного права и
национальных правовых систем. В последние годы превалирует точка зрения о том, что акты международного права в целом должны считаться источником национального уголовного права. В частности, в качестве прямых источников отечественного уголовного права предложено расценивать нормативно оформленные принципы международного права jus cogens и императивные нормы международного права, имеющие силу для Российской Федерации, названные также «источниками влияния» на российское уголовное законодательство [2, c. 12— 13].
В российской доктрине отмечается, что «проблемы перенесения» норм из международно-правовой системы в систему национального права заключаются в «выборе способа их инкорпорации». Указанное «перенесение» может происходить «автоматически» либо путем приведения национального уголовного законодательства в соответствие с международным правом, но только не изменяя при этом сущностного содержания последнего.
Так, по мнению Е.Н. Субботиной, «национально-правовую имплементацию международного уголовного права» следует определить как процесс реализации в рамках внутреннего уголовного законодательства императивных положений актов международного уголовного права. Этот процесс осуществляется государственными органами власти «в порядке, установленном внутригосударственным законодательством», результатом которого является принятие нового, изменения и (или) дополнение действующего законодательства, а также «создание необходимых контрольных механизмов выполнения норм и предписаний» (отраженных во внутригосударственном законодательстве) для «целей соблюдения» принятых государством международно-правовых обязательств.
Действительно, указанный способ чаще всего применяется при имплементации норм международного уголовного права во внутреннее уголовное законодательство России и зарубежных стран, «поскольку позволяет обеспечить выполнение международных обязательств государства в сфере борьбы с преступностью» и при этом «сохранить необходимую степень суверенности государства при решении вопроса об объеме и содержании изменений в уголовный закон» [3, c. 8—9].
В поле зрения отечественных авторов находятся вопросы, связанные с решением проблем международного сотрудничества в сфере уголовной юстиции. Авторы отмечают, что
международная правовая помощь по уголовным делам регламентируется различными по предмету регулирования договорами с неоднозначным содержанием и различным официальным статусом — межгосударственными, межправительственными, межведомственного характера. Современное состояние совокупности актов, относящихся к области международного сотрудничества в сфере уголовной юстиции, их общественная значимость, специфический круг общественных отношений дали основание для выдвижения тезиса о «признании за международным сотрудничеством по противодействию преступности статуса самостоятельной отрасли международного права» [4, а 10].
Пристальное внимание в отечественной доктрине уделяется проблемам экстрадиции, важнейшей целью которой, наряду с обеспечением неотвратимости наказания для лиц, совершивших преступление, является также право каждого индивида подлежать юрисдикции государства, гражданином которого он является [5, а 8].
Авторы отмечают, что, несмотря на появление новых глобальных и региональных форм международного сотрудничества по уголовным делам (например — передача обвиняемых в Международный уголовный суд, передача лиц в соответствии с европейским ордером на арест), экстрадиция продолжает занимать ведущее положение в межгосударственной системе правового сотрудничества в борьбе с преступностью. Также российскими авторами обосновывается мысль о том, что урегулирование конфликта запросов об экстрадиции должно ставиться в зависимость от «ключевой роли» защиты прав человека. Хотя, по мнению Х.З. Нагдалиева, в современной практике выдачи существует «тенденция по установлению формализованных критериев для урегулирования коллизионных ситуаций» (в частности — относительная тяжесть преступлений, место их совершения), все в большей мере назревает необходимость обеспечения индивидуальных прав человека, что оказывает существенное влияние на выбор государства, в которое могут выдавать обвиняемое либо осужденное лицо [6, а 9—10].
В современных диссертационных исследованиях особо отмечается, что государство, при решении вопроса «выдай либо суди», должно исходить из следующей совокупности критериев:
— наличие многосторонних или двусторонних договорных обязательств;
— место совершения преступления;
— гражданство обвиняемого лица;
— гражданство потерпевшего от преступления;
— наличие «любой другой связи» с государством, сделавшим запрос и преступником либо потерпевшим от преступления;
— наличие «вероятности, добросовестности и эффективности» судопроизводства в запрашивающем государстве;
— наличие критериев справедливости и беспристрастности уголовного судопроизводства в запрашивающем государстве;
— «удобство» для участников процесса, а также доступность получения доказательств запрашивающим государством;
— «интересы правосудия» как таковые [7, с. 10—11].
Настоящий всплеск активности исследований международного уголовного права и международной уголовной юстиции связан с принятием Римского Статута, учреждением и началом деятельности Международного уголовного суда как постоянно действующего органа международной уголовной юстиции. Предметом исследования стал сам процесс принятия Римского Статута на Римской дипломатической конференции 1998 года, разрешение противоречий между сторонниками разных концепций создания и деятельности самого Международного уголовного суда.
В работах отечественных авторов говорится о том, что после окончания Второй мировой войны начался период трансформации международных отношений, который характеризовался в том числе «двумя правовыми процессами: гармонизацией национальных законодательств по проблемам борьбы с преступностью и ин-ституционализацией международной юстиции, имеющими принципиальное значение для развития международного сотрудничества».
Ряд авторов считает, что отказ России от ратификации Римского Статута (в силу распоряжения Президента РФ от 18 ноября 2016 г. № 361-рп Россия отозвала свою подпись под этим документом) связан не столько с необходимостью корректировки внутреннего законодательства, сколько с возможностью повторной уголовной репрессии в силу «комплементарного» (дополнительного) характера деятельности самого Международного уголовного суда. В любом случае, неучастие таких держав, как Индия, Китай, Россия, США в деятельности Международного уголовного суда существенно препятствует его становлению в качестве эффективно действующего постоянного органа международной уголовной юстиции.
В доктрине указывается на два основных способа реализации принципа комплементар-ности в практике Международного уголовного суда: проведение теста о приемлемости и применение концепции позитивной компле-ментарности. В настоящее время, по мнению российских авторов, функционирование Международного уголовного суда обременено «основными проблемами реализации принципа комплементарности с применением теста о приемлемости является неоднозначное толкование критериев неспособности и нежелания государства осуществлять юрисдикцию, а также оценка осуществления национальной юрисдикции должным образом, что является объективным основанием для свободной интерпретации принципа комплементарности представителями судейского корпуса Международного уголовного суда» [1, c. 8].
С другой стороны, принятие Римского статута, «объединившего ранее разрозненные нормы международного уголовного права, стало значительным шагом на пути к дефрагмен-тации указанной отрасли международного публичного права». Кроме того, «существенное значение для развития международного права имеет достаточно полная (хотя и не исчерпывающая) кодификация преступлений против человечности и военных преступлений, а также криминализация (на уровне универсального международно-правового акта) преступления агрессии» [8, c. 12].
Ряд трудов отечественных авторов посвящен проблемам общей юрисдикции и процессуальной деятельности Международного уголовного суда. В диссертационных исследованиях предложено расширить его юрисдикцию за счет включения в нее актов международного терроризма и более четкой дефиниции агрессии как преступления против международного мира [9, c. 10—11].
Начиная с рубежа XX—XXI веков, одной из популярных тем в доктрине международного уголовного права стали вопросы, связанные с учреждением и деятельностью международных уголовных трибуналов ad hoc. Многие российские исследователи положительно оценили создание таких трибуналов (по Руанде и бывшей Югославии), значение их деятельности для развития всей системы и основных институтов международного уголовного права, называя их «уникальной инициативой» для всего мирового сообщества в ситуации отсутствия (до 2002 г.) постоянного действующего органа международной уголовной юстиции.
Однако, в отличие от западных коллег, не все российские авторы единодушны в столь «радужной» оценке деятельности международных уголовных трибуналов ad hoc. Так, в российской доктрине жесткой критике подверглась деятельность Международного трибунала по бывшей Югославии. Развивая ранее высказанную точку зрения Н.Г. Михайлова, российские исследователи говорят о «селективном применении» этим трибуналом принципа универсальности юрисдикции, то есть «только по отношению к высшим должностным лицам и гражданам бывшей Югославии», подавляющее большинство из которых составили сербы. Отказ Международного трибунала по бывшей Югославии от привлечения к ответственности военнослужащих — граждан государств НАТО и их военачальников, а также руководителей данных государств и правительств за «преступления, совершенные ими в Косово и Сербии» в ходе «агрессии этих стран против Союзной Республики Югославии», сам по себе свидетельствует о нарушении «принципа равноотстояния (principle of equidistance)», то есть о предвзятости самого этого трибунала [10, c. 372-373].
Тем не менее, многие российские авторы также говорят о «положительном опыте международных трибуналов ad hoc» в плане формирования материально-правовых основ понимания преступности деяния по международному уголовному праву, развитых в дальнейшем Римским Статутом. В частности, в уставах и решениях современных трибуналов ad hoc были сформулированы «контекстуальные обстоятельства» как самостоятельный элемент состава международного преступления, содержащий сопутствующие совершению общественно опасного деяния условия, обусловливающие квалификацию деяния в качестве международного преступления (прежде всего, геноцида, преступлений против человечности и военных преступлений). По мнению некоторых авторов, международное преступление должно подпадать под юрисдикцию органов международной юстиции «исключительно в случае наличия в его составе контекстуальных обстоятельств» [11, c. 13—15].
Надо обратить внимание на исследование Специального («гибридного») суда по Сьерра-Леоне, его специфики, выражающейся в гибридном характере статуса суда, компетенции и результатах деятельности. По мнению К.А. По-валова, данная модель международного уголовного трибунала ad hoc «является более эффективной по сравнению с другими аналогичными
трибуналами ad hoc и ее можно рассматривать в качестве положительного элемента в рамках реализации концепции постконфликтного миро-строительства» [12, c. 11].
Как известно, УК РФ 1996 года впервые выделил самостоятельный раздел «Преступления против мира и безопасности человечества», поэтому в поле зрения отечественных авторов попали общие вопросы квалификации этих преступлений. Отечественные авторы единодушны в признании ключевой роли международного уголовного права для криминализации указанной группы преступлений в УК РФ.
В исследованиях также отмечается, что совершенствование борьбы с преступлениями против мира и безопасности человечества (человечности) должно носить «системный характер» и включать следующие главные направления:
— разработка правовой основы борьбы с указанными преступлениями в России с учетом и на основе норм международного уголовного права;
— повышение эффективности национальной правоприменительной практики по делам о таких преступлениях;
— организация международного сотрудничества и обеспечение ее реальной эффективности в деле борьбы с преступлениями против мира и человечности (безопасности человечества).
В российской доктрине имеются труды, посвященные общей проблематике преступлений по международному уголовному праву и поиску единого «юридического знаменателя» для выделения этой группы преступлений в международном уголовном праве.
Например, А.К. Князькина предложила ввести в оборот понятие «конвенциональные преступления», под которыми должны пониматься «все предусмотренные международными договорами общественно опасные посягательства в международно-правовой сфере», наказуемость которых «должна быть установлена в национальном законодательстве». Причем круг объектов «конвенциональных преступлений» весьма обширен: начиная от мира и безопасности человечества (человечности) и заканчивая более «узкими сферами» (к которым автором отнесены, в частности, свобода человека, отношения собственности, интересы общественной безопасности и охраны окружающей среды). Специфическими признаками «конвенциональных преступлений» являются: «связь с международным договором»; осуществление посягательства на различные объекты (мир и
безопасность человечества в целом, международный правопорядок в «конкретной сфере»); однако наказуемость этих преступлений «должна быть установлена в национальном законодательстве» [13, с. 6—7].
Заслуживает внимание высказанная позиция о том, что для каждого из подпадающих под юрисдикцию Международного уголовного суда преступлений «характерно наличие политического контекста». Политический контекст «имеет место и может быть установлен в случаях, когда преступное деяние совершается в русле политической деятельности государства либо организации». Соответственно, квалификация преступного деяния в качестве преступления по международному уголовному праву «невозможна в случае отсутствия в его составе политического контекста» [11, с. 15].
Ряд работ посвящен анализу преступлений против международного мира. Д.В. Лобач предложил под преступлениями против международного мира понимать умышленно совершенные деяния, которые посягают на состояние международного мира между субъектами международного права (признаками которого автор называет «отсутствие вооруженного противостояния», отсутствие де-юре и де-факто войны и враждебных отношений. При этом уголовная противоправность таких деяний должна быть закреплена в специальных международных актах и (или) национальном законодательстве.
Автор считает, что в российском уголовном законодательстве к преступлениям против мира относятся «классические» преступления агрессии (ст. 353 и 354 УК РФ); а также незаконный оборот оружия массового поражения (ст. 355 УК РФ) и нападения на специально защищаемые международным правом лица или учреждения (ст. 360 УК РФ). Также в качестве преступления против мира (в качестве частного случая подготовки или развязывания агрессивной войны) предлагается расценивать совершение вербовки, обучения, финансирования или иного материального обеспечения наемника в целях использования последнего в предстоящей агрессии, а равно реальное использование наемника при совершении актов агрессивной войны [14, с. 7—8].
Наряду с традиционным пониманием преступления агрессии, корреспондирующим к Определению агрессии 1974 года, авторы указывают на появление новой формы осуществления агрессии без использования вооруженных сил в виде «кибератак», под которыми понимаются акты «вмешательства во внутренние дела госу-
дарства либо подрыва государственного суверенитета» в виде «политически мотивированного взлома компьютерной системы внутренней безопасности государства в целях саботажа или шпионажа» [15, с. 11].
В последние годы в отечественной доктрине появились работы, посвященные уголовной ответственности за незаконный оборот оружия массового поражения. Исследователи отмечают, что незаконный оборот оружия массового поражения необходимо относить к числу «тягчайших» преступлений против международного мира.
По мнению М.Ш. Гедиева, «незаконный оборот» оружия массового поражения является собирательным понятием, включающим в себя все деяния, предусмотренные в статье 355 УК РФ (т. е. его разработка, производство, накопление, приобретение и сбыт). Как известно, на настоящий момент для России и подавляющего большинства иностранных государств действует жесткий международно-правовой запрет на совершение любого из перечисленных действий в отношении химического и биологического оружия (включая бактериологическое и токсинное оружие). С другой стороны, для России и других официальных членов «ядерного клуба» (Великобритания, Китай, США и Франция) преступными не являются разработка, накопление и производство самого разрушительного оружия массового поражения — ядерного (в категорической форме запрещен только его сбыт). Также отечественные авторы отмечают, что в недалеком будущем вполне возможно создание новых видов оружия массового поражения, разработка которых ведется в настоящее время (например, «климатическое», «тектоническое» оружие). По этой причине в национальном законодательстве (в т. ч. и в ст. 355 УК РФ) «должно существовать указание на неисчерпывающий перечень» разновидностей оружия массового поражения, незаконный оборот которого запрещен в международном праве [16, с. 9].
Значительный интерес в отечественной доктрине проявляется к изучению элементов и признаков преступлений против безопасности человечества (человечности). В этом отношении бесспорное лидерство принадлежит работам, посвященным геноциду как наиболее тяжкому преступлению против безопасности человечества (человечности).
Предметом изучения отечественных авторов стали социально-экономические и общественно-политические причины актов геноцида. По их мнению, необходимыми условиями, предо-
пределяющими саму возможность совершения преступления геноцида, являются:
— наличие у организаторов и исполнителей геноцида материальных (экономических, финансовых) интересов, реализации которых «вольно или невольно» препятствует «конкретная человеческая группа»;
— наличие у названных лиц определенных идеологических или религиозных воззрений, предусматривающих физическое уничтожение представителей такой группы как «залог» развития своей группы;
— существование исторической традиции «враждебного отношения» одних групп людей по отношению к другим.
По мнению В.В. Аванесяна, к обстоятельствам (факторам), создающим «благодатную почву» для совершения актов геноцида, следует отнести:
— состояние войны или военного конфликта, причем необязательно межгосударственного характера — достаточно наличие такого конфликта между противостоящими группами людей;
— отказ государственной власти от вмешательства в политику местных властей или действия военных властей либо «намеренное игнорирование» совершаемого геноцида;
— невмешательство международных сил во внутренние дела государства, в котором имеют место проявления акты геноцида;
— слабое развитие демократических институтов в государстве, а чаще — их «полное отсутствие» [17, c. 10—11].
Российские авторы единодушно отмечают решающее значение принятой в 1948 году Конвенции ООН о пресечении преступления геноцида и наказании за него и роль решений трибуналов ad hoc (прежде всего — международных трибуналов по Руанде и бывшей Югославии) в понимании объективных и субъективных признаков этого преступления. При этом подчеркивается, что разрешение юридических коллизий уголовно-правового характера при применении статьи 357 УК РФ должно строиться в соответствии с действующими для России актами международного права.
По мнению Т.Г. Дадуани, обязательства государств — участников Конвенции ООН о пресечении преступления геноцида и наказании за него (а для стран — членов Международного уголовного суда — и обязательства по Римскому Статуту) следует признавать в качестве «всеобщих» международно-правовых обязательств (erga omnes). Это, в свою очередь, об-
условливает универсальную юрисдикцию, дающую право «любому государству преследовать преступников, совершивших акты геноцида». Этот же автор выделяет следующие характерные признаки, отличающие геноцид от иных преступлений против человечности:
— для доказывания факта совершения преступления геноцида не требуется доказывать связь данного преступления с военными действиями (в большинстве случаев, именно такая связь является условием для квалификации преступления против человечности);
— геноцид отличает от других преступлений против человечности то обстоятельство, что совершение данного преступления имеет своей обязательной целью уничтожение защищаемой группы людей как таковой, что не является непременным субъективным признаком других преступлений против человечности [18, c. 9—11].
Авторы подчеркивают, что «элемент массовости» относительно числа жертв, принадлежащих к защищаемой группе, не может признаваться решающим при квалификации актов геноцида, так как оконченным преступлением акт геноцида признается при совершении любого из деяний, предусмотренных в Конвенции ООН о пресечении преступления геноцида и наказании за него, при доказанности умысла виновного на полное либо частичное уничтожение представителей защищаемой (национальной, этнической, расовой или религиозной) группы. Обязательным условием для квалификации геноцида выступает намерение виновного лица уничтожить полностью или частично защищаемую группу людей [19, c. 12—13].
В исследовании А.С. Мартиросян впервые в отечественной доктрине рассмотрен вопрос о значении решений международных трибуналов по Руанде и бывшей Югославии для квалификации преступления геноцида по российскому уголовному законодательству. Автор пришла к выводу о том, что положения Конвенции ООН о пресечении преступления геноцида и наказании за него являются юридическим основанием для определения этого преступления в Уставах современных международных трибуналов ad hoc, а также для их деятельности при отправлении правосудия по делам о геноциде.
Весьма важным является то обстоятельство, что решения современных международных трибуналов ad hoc по делам о геноциде имеют, по существу, прецедентный характер и обязательную силу для государств, признающих юрисдикцию указанных трибуналов (в их число входит
и Россия). Как указывает А.С. Мартиросян, эти решения, по своему существу, являются официальным толкованием положений Конвенции ООН о пресечении преступления геноцида и наказании за него, поэтому при возможной квалификации актов геноцида по статье 357 УК РФ российский правоприменитель обязан их учитывать [20, c. 10].
Некоторые отечественные авторы говорят о необходимости расширить содержание понятия геноцида, обеспечив специальную защиту не только традиционных (т. е. национальных, этнических, расовых или религиозных) групп, но и «любых других групп, обладающих отличительными культурными признаками (например, сословные, кастовые, профессиональные и политические группы)» [21, c. 13].
В современной российской доктрине международного уголовного права отмечается, что и иные преступления против человечества должны быть объектом внимания со стороны международного сообщества, в частности — апартеид. При этом особое внимание уделяется вопросам криминализации апартеида в национальном уголовном праве, анализу коллизий между различными определениями апартеида, а также его отграничению от геноцида [22, c. 7—9].
Также ряд авторов говорят о необходимости последовательной и полной имплементации международно-правовых норм о преступлениях против человечности в УК РФ. При этом деяние можно отнести к категории преступлений против человечности только при условии его «совершения в рамках широкомасштабных или систематических нападений на гражданских лиц в целях проведения политики государства или оформленной вооруженной силы или политической организации по реализации такого нападения», как это определено в Римском Статуте, уставах международных трибуналов ad hoc и их решениях [23, c. 8—9].
Женевские конвенции о защите жертв войны 1949 года, два Дополнительных протокола к Женевским конвенциям 1977 года, а также решения Нюрнбергского и Токийского послевоенных трибуналов и Международного трибунала по бывшей Югославии стали отправной точкой для исследований элементов и признаков военных преступлений. В российской теории особое внимание уделяется вопросам индивидуальной уголовной ответственности за совершение военных преступлений, проблеме квалификации военных преступлений органами национальной уголовной юстиции на основе норм международного уголовного права и решений как после-
военных, так и современных международных трибуналов ad hoc.
Общей концептуальной основой практически всех существующих точек зрения о военных преступлениях стало признание основных принципов ведения военных действий:
— гуманизация вооруженных конфликтов как «всеобщий и основополагающий принцип международного гуманитарного права»;
— обеспечение всемерной защиты жертв войны (в первую очередь — гражданского населения, не участвующего в военных действиях) и гражданских объектов;
— введение жесткого ограничения воюющих сторон в выборе методов и средств ведения войны и вооруженных конфликтов;
— приоритет в обеспечении охраны природной среды и природных объектов в период вооруженных конфликтов;
— неотвратимость международно-правовой ответственности государств и уголовно-правовой ответственности индивидов за «серьезные нарушения норм международного гуманитарного права».
В российской доктрине отмечается, что «общеуголовные» деяния, совершаемые в рамках вооруженного конфликта и «прямо запрещенные» в актах международного права, должны приоритетно расцениваться в качестве военных преступлениий — так, например, обстоит дело с пытками, «бесчеловечным обращением», захватом заложников, сексуальным насилием и прочими преступными деяниями, совершаемыми в ходе вооруженных конфликтов и в обязательной контекстуальной связи с ними.
Особо надо подчеркнуть высказанную мысль о том, что международные договоры обязывают государства преследовать на основании универсального принципа только те «серьезные нарушения международного гуманитарного права», которые были совершены в ходе международных вооруженных конфликтов. Вместе с тем, в настоящее время (во многом благодаря решениям послевоенных и современных международных уголовных трибуналов) в качестве международного обычая признается положение о том, что нарушения международного гуманитарного права, совершенные как в международных, так и в немеждународных конфликтах, являются военными преступлениями, и что уголовное преследование за совершение этих деяний вышло из «исключительной компетенции отдельных государств».
Как отмечает В.Н. Русинова, в настоящее время происходит «трансформация сферы применения международного права прав чело-
века ratione personae» за счет «формирования международного обычая, в силу которого обязательства по соблюдению основных прав человека возлагаются и на неправительственную сторону вооруженного конфликта». Доказательством тому является появление возможности привлечь индивидов к уголовной ответственности (за военное преступление) «за нарушение как международного гуманитарного права, так и международного права прав человека, вне зависимости от того, какую сторону вооруженного конфликта они представляли». Особенно важным (в связи с гражданской войной на востоке Украины) надо считать предложение этого автора признавать в качестве «гражданских лиц» (образующих особую защищаемую группу при совершении военных преступлений) в немеждународных конфликтах «всех лиц, которые не принадлежат к вооруженным силам правительственной стороны конфликта или к неправительственным организованным вооруженным группам, находящимся под командованием лица, ответственного за своих подчиненных перед стороной конфликта, и подчиняющимся внутренней дисциплине» [24, а 17—20].
В российской доктрине высказана идея о выделении новых специально защищаемых от совершения военных преступлений групп в ходе ведения «гибридной войны» как нового явления для современных вооруженных конфликтов, которое представляется как «совмещение традиционных средств и методов применения вооруженной силы и действий, сопутствующих ее применению, с одной стороны», и «использование конфликтующими сторонами политических, дипломатических, экономических и информационных инструментов, а также проведение подрывной деятельности на территории противника с целью оказания на него невооруженного давления и формирования общественного мнения, обеспечивающих психологическое преимущество над противником и международную поддержку, с другой стороны» [25, а 9].
Также исследователями обращено внимание на то, что нормы международного права, касающиеся охраны окружающей среды в немеждународных вооруженных конфликтах, разработаны в недостаточной степени. В частности, ими рекомендовано разработать и принять международный акт, восполняющий данный пробел, тем более, что Комиссия международного права ООН в 2014 году обратила особое внимание на исследование данного вопроса в связи с вооруженными конфликтами немеждународного характера [26, а 10].
Особое место среди исследований российских авторов занимают вопросы квалификации наемничества как военного преступления. Авторы отмечают, что принципиальный шаг к формально-юридическому определению наемника был сделан в статье 47 I Дополнительного протокола 1977 года к Женевским конвенциям 1949 года. В свою очередь, наемничество как самостоятельное военное преступление было зафиксировано в соответствии с предписаниями Конвенции о запрещении вербовки, использования, финансирования и обучения наемников 1989 года.
В настоящее время мировая практика наемничества свидетельствует о взаимосвязи наемничества с терроризмом и актами агрессии — действия наемников стали «обычными» при участии в совершении как разовых, так и неоднократных насильственных действий, направленных на подрыв общественной безопасности, конституционного порядка или территориальной целостности государств. Кроме того, наемники все чаще используются при возникновении внутригосударственных политических кризисов, для подавления освободительных движений в зависимых странах, для совершения государственных переворотов в интересах других государств. Таким образом, современное наемничество стало, по выражению З.А. Эбзеевой, «орудием для переформатирования геополитической карты мира в интересах отдельных государств» [27, а 6].
Среди работ, посвященных другим международным преступлениям, очевидное лидерство принадлежит исследованиям международного терроризма, что вполне закономерно в свете эскалации террористической активности во всем мире. Лейтмотив исследований сводится к признанию международного терроризма как первостепенной угрозы «не только отдельным государствам», но и «всему мировому сообществу».
Концептуально международный терроризм предложено считать преступлением международного характера, выраженным в насильственных действиях физических и юридических лиц, направленных на разрушение сложившегося международного правопорядка, подрыв системы международного сотрудничества, на нарушение прав и свобод человека и других охраняемых международным правом общечеловеческих ценностей, совершенных в целях принуждения государства, группы государств, международных организаций, иных официально признанных политических сил к выполнению определенных политических требований.
При этом в диссертационных исследованиях акценты делаются:
— на появление новых, потенциально возможных форм террористической деятельности, связанных с использованием биологического оружия и иных видов оружия массового поражения;
— необходимость обеспечения глобального режима безопасности от терроризма и соответствующего изменения системы международного права;
— продолжение глобальной «войны с террором» и необходимость признания международного терроризма преступлением против безопасности человечества;
— всемерное предупреждение и борьба с финансированием терроризма на международном уровне [28, с. 6—8; 29, с. 13—14; 30, с. 9—10].
Общий вывод. Основными направлениями развития отечественной доктрины международного уголовного права в 2010—2017 годах. стали исследования общих проблем развития международного уголовного права и его взаимодействия с внутренним уголовным правом; вопросов международного сотрудничества в сфере уголовной юстиции; проблем, связанных с экстрадицией; деятельности Международного уголовного суда и значения Римского Статута для развития международной и национальной уголовных юстиций; проблем квалификации преступлений против международного мира (в первую очередь — агрессии), геноцида и иных преступлений против человечности, а также военных преступлений; вопроса о признании международного терроризма в качестве преступления против человечности. Как показывает сравнительный анализ, российская наука международного уголовного права развивается аналогично основным трендам ведущих зарубежных исследований современного международного уголовного права и международной уголовной юстиции [31, с. 162—176].
Примечания
1. Каюмова А.Р. Уголовная юрисдикция в международном праве: вопросы теории и практики: авто-реф. дис. ... д-ра юрид. наук. Казань, 2016.
2. Родионова Т.А. Влияние международного права на отечественное уголовное законодательство: авто-реф. дис. ... канд. юрид. наук. Челябинск, 2011.
3. Субботина Е.Н. Имплементация норм международного уголовного права в уголовное законодательство зарубежных стран и России: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2013.
4. Троицкий С.В. Система международно-правовых норм в сфере противодействия преступности: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2012.
5. Вениаминов А.Г Институт экстрадиции как форма международно-правового сотрудничества Российской Федерации в сфере уголовного судопроизводства: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2010.
6. Нагдалиев Х.З. Современные особенности регулирования экстрадиции в международном праве: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2016.
7. Королев Г.А. Универсальная юрисдикция государств в отношении серьезных нарушений норм международного права: основания применения и порядок осуществления: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2010.
8. Лямин М.Н. Международный уголовный суд и ответственность за преступные нарушения прав человека: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2017.
9. Юсупов М.-Б.Р. Международно-правовое регулирование процессуальной деятельности Международного уголовного суда: автореф. дис. . канд. юрид. наук. М., 2012.
10. Наумов А.В., Кибальник А.Г, Орлов В.Н., Во-лосюк П.В. Международное уголовное право / под ред. А.В. Наумова, А.Г. Кибальника. 3-е изд. М., 2016.
11. Малярова Е.А. Контекстуальные обстоятельства как элемент состава преступления по международному уголовному праву: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2017.
12. Повалов К.А. Международно-правовые особенности Специального суда по Сьерра-Леоне: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2016.
13. Князькина А.К. Конвенционные преступления как вид конвенциональных преступлений: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2010.
14. Лобач Д.В. Преступления против мира: уголовно-правовое исследование: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Саратов, 2013.
15. Тимошков С.Г. Агрессия как международное преступление: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2016.
16. Гедиев М.Ш. Незаконный оборот оружия массового поражения как преступление против мира и безопасности человечества: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Краснодар, 2012.
17. Аванесян В.В. Геноцид: криминологическое исследование: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2010.
18. Дадуани Т.Г Проблемы совершенствования международно-правовых средств борьбы с актами геноцида: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2012.
19. Панкратова Е.Д. Уголовно-правовая характеристика геноцида: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2010.
20. Мартиросян А.С. Геноцид в решениях современных международных трибуналов: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Краснодар, 2014.
21. Москалев Г.Л. Геноцид (ст. 357 УК РФ): проблемы уголовно-правовой регламентации и квалификации: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. СПб., 2015.
22. Гигинейшвили М.Т. Апартеид: предпосылки и перспективы криминализации в уголовном законодательстве России: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Краснодар, 2013.
23. Курносова Т.И. Имплементация международно-правовых норм о военных преступлениях и преступлениях против человечности в российское уголовное законодательство: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2016.
24. Русинова В.Н. Права человека в вооруженных конфликтах: соотношение норм международного гуманитарного права и международного права прав человека: автореф. дис. ... д-ра юрид. наук. М., 2016.
25. Бисултанов А.К. Развитие международного гуманитарного права в условиях изменяющейся природы современных вооруженных конфликтов: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2016.
26. Брайдже М.Н. Международно-правовая охрана окружающей среды в ситуации международных конфликтов: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2014.
27. Эбзеева З.А. Наемничество: уголовно-правовой и криминологический аспекты (на примере Северного Кавказа): автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Саратов, 2013.
28. Мельник Т.В. Международно-правовое регулирование борьбы с финансированием терроризма на универсальном уровне: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2010.
29. Синякин И.И. Международно-правовой режим нераспространения оружия массового уничтожения в свете борьбы с международным терроризмом: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2010.
30. Тисленко Д.И. Экологический терроризм: уголовно-правовые и криминологические проблемы: ав-тореф. дис. ... канд. юрид. наук. Саратов, 2012.
31. Кибальник А.Г. Проблемы международного уголовного права в зарубежных диссертационных исследованиях // Криминологический журнал Байкальского государственного университета экономики и права. 2014. № 2.
Notes
1. Kayumova A.R. Criminal jurisdiction in international law: questions of theory and practice: author's abstract... doctor of legal sciences. Kazan, 2016.
2. Rodionova T.A. The influence of international law on domestic criminal legislation: author's abstract... candidate of legal sciences. Chelyabinsk, 2011.
3. Subbotina E.N. the implementation of international criminal law norms into the criminal legislation of foreign countries and Russia: author's abstract... candidate of legal sciences. Moscow, 2013.
4. Troitsky S.V. System of international legal norms in the sphere of crime prevention: author's abstract... candidate of legal sciences. Moscow, 2012.
5. Veniaminov A.G. Extradition institute as a form of international legal cooperation of the Russian Federation in the sphere of criminal proceedings: author's abstract... candidate of legal sciences. Moscow, 2010.
6. Nagdaliyev Kh.Z. Modern features of extradition regulation in international law: author's abstract... candidate of legal sciences. Moscow, 2016.
7. Korolev G.A. Universal jurisdiction of states with respect to serious violations of international law: grounds for application and implementation: author's abstract... candidate of legal sciences. Moscow, 2010.
8. Lyamin M.N. international criminal court and responsibility for criminal violations of human rights: author's abstract... candidate of legal sciences. Moscow, 2017.
9. Yusupov M.-B.R. International legal regulation of the criminal activity of the international criminal court: author's abstract... candidate of legal sciences. Moscow, 2012.
10. Naumov A.V., Kibalnik A.G., Orlov V.N., Volo-syukP.V. International criminal law / ed. by A.V. Naumov, A.G. Kibalnik. 3rd ed. Moscow, 2016.
11. Malyarova E.A. Contextual circumstances as an element of the composition of a crime under international criminal law: author's abstract... candidate of legal sciences. Moscow, 2017.
12. Povalov K.A. International legal features of the special court for Sierra Leone: author's abstract... candidate of legal sciences. Moscow, 2016.
13. Knyazkina A.K. Conventional crimes as a kind of conventional crimes: author's abstract... candidate of legal sciences. Moscow, 2010.
14. Lobach D.V. Crimes against the peace: criminal-law research: author's abstract... candidate of legal sciences. Saratov, 2013.
15. Timoshkov S.G. Aggression as an international crime: author's abstract... candidate of legal sciences. Moscow, 2016.
16. Gediev M.Sh. Illicit circulation of weapons of mass destruction as a crime against the peace and security of mankind: author's abstract... candidate of legal sciences. Krasnodar, 2012.
17. Avanesyan V.V. Genocide: criminological research: author's abstract... candidate of legal sciences. Moscow, 2010.
18. Daduani T.G. Problems of improving international legal means of combating acts of genocide: author's abstract... candidate of legal sciences. Moscow, 2012.
19. Pankratova E.D. Criminal-law characteristic of genocide: author's abstract... candidate of legal sciences. Moscow, 2010.
20. Martirosyan A.S. Genocide in the Decisions of Modern International Tribunals: author's abstract... candidate of legal sciences. Krasnodar, 2014.
21. Moskalev G.L. Genocide (art. 357 of Russian criminal code): problems of criminal-law regulation and qualification: author's abstract... candidate of legal sciences. Saint Petersburg, 2015.
22. Gigineishvili M.T. Apartheid: preconditions and prospects of criminalization in the criminal legislation of Russia: author's abstract... candidate of legal sciences. Krasnodar, 2013.
23. Kurnosova T.I. The Implementation of international legal norms on war crimes and crimes against humanity into Russian criminal law author's abstract... candidate of legal sciences. Moscow, 2016.
24. Rusinova V.N. Human rights in armed conflicts: correlation of the rules of international humanitarian law and international human rights law: author's abstract... doctor of legal sciences. Moscow, 2016.
25. Bisultanov A.K. Development of international humanitarian law in the changing environment of modern armed conflicts: author's abstract... candidate of legal sciences. Moscow, 2016.
26. Braije M.N. International legal protection of the environment in the situation of international conflicts: au-
thor's abstract... candidate of legal sciences. Moscow, 2014.
27. Ebzeeva Z.A. Mercenary: criminal-law and criminological aspects (on the example of the North Caucasus): author's abstract... candidate of legal sciences. Saratov, 2013.
28. Melnik T.V. International legal regulation of combating the financing of terrorism at the universal level: author's abstract... candidate of legal sciences. Moscow, 2010.
29. Sinyakin I.I. The International legal regime of non-proliferation of weapons of mass destruction in the light of the struggle against international terrorism: author's abstract... candidate of legal sciences. Moscow, 2010.
30. Tislenko D.I. Environmental terrorism: criminal-law and criminological problems: author's abstract... candidate of legal sciences. Saratov, 2012.
31. Kibalnik A.G. International criminal law problems in international thesis researches // Criminology journal of Baikal national university of economics and law. 2014. № 2.
